ЯНВАРЯ, 31-ГО ДНЯ 1917 ГОДА
ИЗ ДНЕВНИКА ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II:
«31-го января. Вторник
Хрипота была меньше. Зашёл утром к Алексею и погулял. Принял Беляева и Покровского. Обошёл парк с Марией.
Ольга и Татьяна были в городе до чая и заседали в Татьянинском комитете. В 6 час. у меня был с докладом д.[ядя] Павел. Читал до обеда. Вечером делали puzzle».
О ЧЕМ ПИСАЛИ ГАЗЕТЫ 31-ГО ЯНВАРЯ 1917 ГОДА.
«ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ ВЕСТНИК»:
«ВОЙНА.
ОТ ШТАБА ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО
З а п а д н ы й ф р о н т.
В районе Боровой Млын, северо-восточнее Сморгони, наши разведчики, незаметно прорезав проволочное заграждение противника, атаковали его караул и захватили пулемет.Противник, пользуясь метелью, произвел нападение, силой около батальона на участок севернее к. Михайловка (в 10 верстах севернее м. Киселин), занятый двумя нашими ротами. На участке одной роты нападение было отбито, а на левом фланге участка другой роты противнику удалось ворваться в наши окопы, но при поддержке соседней роты он был отброшен и наше положение восстановлено.Южнее Галича противник силой до четырех рот перешел через Днестр по льду и атаковал наши заставы. Несмотря на сильный огонь застав и на заградительный огонь нашей артиллерии, противнику удалось сначала потеснить наши заставы, но контр-атакой противник был отброшен и наши заставы заняли первоначальное положение.Б Карпатах местами метель.
Р у м ы н с к и й ф р о н т.
Ничего существенного не произошло.
К а в к а з с к и й ф р о н т.
Без перемен.
ОФИЦИАЛЬНЫЕ СООБЩЕНИЯ
Ф р а н ц у з с к о е с о о б щ е н и е.
ПАРИЖ, 29 января. На всем протяжении фронта деятельность артиллерии среднего напряжения.Неприятельский аэроплан был сбит близ Вердена нашими зенитными орудиями. Неприятель сбросил бомбы на Нанси и Пон-Сен- Венсан, не причинив, однако, вреда. В течение вчерашнего дня произошел ряд воздушных боев. Два германских аэроплана упали, объятые пламенем, один — в неприятельских линиях и другой — в наших. Один из этих аппаратов сбит поручиком Делленом, это — 2-й аэроплан, уничтоженный этим летчиком.В ночь с 28 на 29 января наши воздушные эскадрильи произвели новые налеты и сбросили бомбы в Лотарингии на доменные печи в долине Саара, Гагонданже, Эше и Мезьер у Метца. По соседству с вокзалом в Арнавилле произошел пожар. Аэродром в Кольмаре и порт Зеебрюгге были также бомбардированы нашими аэропланами.ПАРИЖ, 30 января. В районе Бери-о-Бака мы успешно взорвали 2 мины у высоты «108». В Шампани и в Аргонах в течение ночи происходили столкновения патрулей. Мы произвели два внезапных нападения: одно в Аргонах, а другое в участке высоты «104», во время которых мы взяли пленных. На остальном протяжении фронта ночь прошла спокойно.
А н г л и й с к о е с о о б щ е н и е.
ЛОНДОН, 30 января. Мы вновь совершили операцию, увенчавшуюся успехом. В течение последней ночи к северу от Анкра мы овладели системой неприятельских траншей к югу от холма Серр, на протяжении 1.200 метров. Нами взято 215 пленных, это число значительно превышает потери, понесенные нами во время этой операции.Неприятельский отряд, пытавшийся сегодня утром приблизиться к нашим линиям к югу от Сайи-Сайизеля, отброшен нашим огнем.Во время ночи мы проникли в неприятельские траншеи близ Лепи, к юго-западу от канала Лабасэ, а также к северо-востоку от Невшапелля и к югу от Фокиссара, причем противнику нанесены значительные потери и разрушены его прикрытия. Захвачены пленные.Нами обстреляны неприятельские позиции и некоторые пункты вдоль фронта.Наши летчики произвели удачные налеты в ночь на 28 января и вчера. Во время происшедшего воздушного боя был обит один германский аппарат.
Б е л ь г и й с к о е с о о б щ е н и е.
ГАВР, 29 января. В течение дня и ночью поддерживалась артиллерийская перестрелка среднего напряжения.
И т а л ь я н с к о е с о о б щ е н и е.
РИМ, 29 января. На трентинском фронте артиллерийская перестрелка с перерывами. Наши батареи обстреливали неприятельские позиции на горе Ондино (на севере бассейна Лоппио) и рассеяли обозные колонны неприятеля на северных склонах горы Пасубио».
«НОВОЕ ВРЕМЯ»:
«С о б ы т и я д н я.
Княгиня Елена Петровна прибыла в Одессу для посещения сербских лазаретов и ознакомления с нуждами Сербов.
В районе Боровой Млын наши разведчики атаковали караул противника и захватили пулемет.
Севернее м. Киселин нападение противника на участке одной роты было отбито.
Южнее Галича противник, перешедший через Днестр и потеснивший наши застали, был отброшен нашей контр-атакой.
Неприятель, атаковавший итальянские позиции на западных склонах Санта-Катрина, после ожесточенного боя почти всюду отбит.
Греция ответила на ноту Вильсона.
Британские войска к северу от Анкра овладели системой неприятельских траншей на протяжении 1.200 метров. Взято 215 пленных.
Британские войска в Месопотамии отбили атаки Турок на правом фланге.
На левом фланге в Месопотамии британские войска заняли новую линию на фронте протяжением более 6.000 метров.
Ллойд Джордж послал телеграмму в «New-York Times», указывая на аналогию между борьбой союзников и борьбой, которую вел Линкольн.
Посол С.-А. С. Штатов Джерард с чинами посольства и членами американской колонии выехал в Швейцарию (С. т.).
Японское правительство решило поддержать выступление Китая против Германии.
Швейцария в ответе Вильсону, заявляет, что будет твердо придерживаться нейтралитета.
В швейцарской ноте Германии союзный совет настойчиво протестует против блокады».
«РАННЕЕ УТРО»:
«Б е з х л е б а.
Ожидавшаяся «заминка» с белым хлебом приняла, кажется, катастрофические размеры со всем хлебом вообще.
Вчера многие булочные торговали хлебом только один час.
Цены брались произвольные, а качество хлеба —- ниже всякой критики.
Немногие счастливцы получили белый.
Большинство захватило только черный хлеб, но часто слышались жалобы:
—Лучше бы его совсем не было!
В Замоскворечье некоторые булочные отпустили хлеб, относительно которого возникало сильное сомнение, чего в нем больше, муки или песку.
В центре черный хлеб сильно смахивал на замазку плохого качества.
Аппетиты у булочников разыгрались непомерные.
В одной булочной за сдобный хлеб размером немного больше Французского брали 50 коп.За хлеб (сдобный) формы и размера просфоры — один рубль.
Что же будет дальше!».
ИЗ КНИГИ ИСТОРИКА И ПУБЛИЦИСТА С.П. МЕЛЬГУНОВА:
«С конца декабря в Ставку проникали уже определенные слухи о дворцовом перевороте. Говорили объ участии великих князей и видных военных.
И «к возможности переворота» — слышим мы авторитетный голос В. М. Пронина — относились спокойно, считая, что государственный порядок того времени приведет к проигрышу войны. Государь уже не поль;зовался в глазах офицерства и солдат тем авторитетом «священной особы», каким пользовался раньше». «Престиж царской власти никогда не падал так низко» - записывает Ренгартен 14 января. «Сейчас у меня был один офицер с фронта — пишет Родзянко Юсуповой 12 февраля — и рассказывает, что настроение в войсках теперь возбужденное против их обоих, как никогда». В штабе румынского фронта говорили о низложении царя и заточении царицы «даже за генеральскими столами» — утверждает проф. Ломоносов. Протопопов предупреждал царя, что значительное число лиц из высшего командного состава сочувствует перевороту.
Нужны ли еще выписки, свидетельства и показания?
По словам Гучкова, Рузский будто бы ему говорил, что если бы к нему обратились, он поддержал бы заговор. Не есть ли это тоже легенда революционного происхождения? Но заговорщицкий пыл не мог не отразиться на фронте в попытках создать свой собственный план «дворцового переворота». Я знаю об одной такой попытке — по видимому, довольно изолированной, которая разрабатывалась в период, когда мне, в качестве журналиста, в декабре-январе 1917 г. пришлось быть на западном фронте и знакомиться с фронтовыми учреждениями Земского Союза. К ней причастен был гр. П. М. Толстой. Происходили совещания и обсуждался проект увоза царя на аэроплане в лес, предъявление требования удалить царицу, а, может быть, отречения в пользу сына с регентством Михаила Алекс[адровича]. Керенский говорит о проекте бомбардировать с аэроплана царский автомобиль при проезде его на одном из участков фронта. <...>.
На этом пытались делать политические карьеры. Люди спасали Россию! К таким спасителям приходится отнести небезызвестного Завойко, авантюристическая фигура которого окончательно разоблачилась в период гражданской войны. Завойко любит рассказывать, как он участвовал в «гучковском заговоре». А. И. Гучков решительно это опровергает.
К показаниям Завойко, несмотря на весь его «заговорщицкий» стаж, не может быть доверия.
Однако, та или иная причастность его к заговору возможна, если принять во внимание, что Завойко являлся как бы представителем Путилова в Военно-Пром. Комитете, а Путилов был, как мы видели, непосредственно замешан в разговорах о «заговорах». Из слов Завойко вытекает, что в заговоре участвовал и Куропаткин и что он, Завойко, был послан в Туркестан с письмом от Гучкова (последним это отрицается). Завойко просто был выслан в Туркестан Деп. Полиции — за «разговоры» о перевороте. Имел ли он в действительности сношения с Куропаткиным, мы, конечно, не знаем. В отдаленном Туркестане Куропаткин мог быть только в среде сочувствующих. В Туркестан он был назначен 22 июня 16 г.. На него могли рассчитывать в момент командования гренадерским корпусом, но тогда все заговоры были еще в эмбриональном состоянии. Куропаткин сочувствовал изменению строя и имел личную неприязнь к царю.
Таким образом, он мог быть подходящим кандидатом у заговорщиков при подыскании авторитетных военных. При известии о революции он занес в дневник: «чувствую себя помолодевшим и, ловя себя на радостном настроении, несколько смущаюсь: точно и неприлично генерал-адъютанту радоваться революционному движению и перевороту. Но так плохо жилось всему русскому народу: до такой разрухи дошли правительственные слои, так стал непонятен и ненавистен государь, что взрыв стал неизбежен. Ликую потому, что без переворота являлась большая опасность, что мы были бы разбиты и тогда страшная резня внутри страны стала бы неизбежна». Сочувствие перевороту, конечно, не означает еще непременного участия в нем. Реальных данных, указывающих на такое участие, пока у нас нет. <...>.
Наличность организации в морской среде в целях совершить «дворцовый переворот», или ему содействовать, не подлежит сомнению. Молва среди флотских офицеров упорно связывала ее с замыслами А. И. Гучкова. Сам Гучков отрицает свою непосредственную связь с моряками. Приходится думать, что и «морской план» был не один. Скорее существовало несколько отдельных кружков, пожалуй, между собою не связанных, от которых шли нити к разным кругам общественности — от великокняжеской среды до кругов думских и земских. «Заговор» зрел в морском генеральном штабе. Одним из его организаторов называли капитана 1 ранга, помощника начальника штаба гр. Капниста (брат чл. Гос. Думы) — имя Капниста, вспомним, упоминалось среди присутствовавших на обеде у Богданова, где вопрос о перевороте был поставлен ребром. Моряки в Ставке могли опираться на ту часть «гвардейского экипажа», которая была направлена туда для несения императорской охраны и политическое настроение которой было повышено. Надо иметь в виду, что среди моряков в Ставке вызвала большое неудовольствие история с несостоявшейся кандидатурой Григоровича на пост председателя Совета Министров.
В этом факте как бы проявлялась ярко неустойчивость и безволие носителя верховной власти. Григорович в своих неизданных воспоминаниях рассказывает, что был вызван в Ставку по инициативе царя. Последний при свидании не только ему ничего не сказал о предполагаемом назначении, но поразил неожиданным вопросом: у вас имеются доклады? Как будто бы царь сам и не вызывал морского министра... Душою «заговора»,с другой стороны называют бывшего редактора «Морского Сборника» Житкова. В его участии сомневаться не приходится. Редакция «Морского Сборника» становилась центром оппозиции — там еще в ноябре размножались и раздавались копии запрещенных думских речей. 27 февр. Ренгартен записывает: «Мы считаем, что Житков может вполне справедливо нас ругать за то, что мы отнеслись вяло, неэнергично к принципиальной стороне вопроса, поднятого им. Если бы мы были не согласны с его планом, то мы должны были не только его отвергнуть, но и предложить свой, который и проводить затем в жизнь».
По одной записи Ренгартена, касающейся беседы его с командующим балтийским флотом Непениным, можно заключить, что и Непенин имел какое то отношение к намечавшемуся перевороту. Запись относится к 30 января 17 г. Разговор шел по поводу полученных «документов», о письме Гучкова к Алексееву, в котором говорилось, что если кто нибудь что нибудь и может сейчас сделать, то это вы (ген. Алексеев), о ноябрьских речах, обвинявших Алекс[андру] Фед[оровну] в «шпионаже», о совещании Протопопова с членами Думы и т. д. Ренгартен указывал Непенину, что он принадлежит к числу тех старших начальников, которые могли бы указать монарху на опасность положения («случись что, не трудно предсказать, на чьей стороне флот»). «Адмирал ходил по каюте взад и вперед, видимо, задетый последними моими словами» — записывает Ренгартен. «Подумав, он отвечал, что прямой, открытый путь — невозможен (в силу подозрительности царя) ... и понять трудно»... ведь известно же точно, что не было, чтобы монарх, проигравший большую национальную войну — оставался на троне... В заключение адмирал сказал мне: «думано об этом, много думано, много ночей» ... Далее он сказал что-то непонятное и отрывочное, что набирает к себе людей, которым верит, что-то о кораблях, на которые можно рассчитывать. Я ничего не понял: это были отрывки мыслей, произнесенных вслух».
Так как Ренгартен, связанный дружественными узами с Житковым, был до некоторой степени посвящен в секретные «планы», можно думать, что он как бы испытывал Непенина. Очевидно, последний свои организационные шаги предпринимал или за свой страх, или по связи с одним из описанных выше начинаний. «Чудной» Непенин отличался большим реализмом и, по мнению его знавших, едва ли принял бы участие в несерьезном деле» (С. Мельгунов. На путях к дворцовому перевороту. Париж. 1931).
ИЗ ДНЕВНИКА ФРАНЦУЗСКОГО ПОСЛА М. ПАЛЕОЛОГА:
«Вторник, 13 [31 января] февраля 1917 года
Одиннадцать рабочих, входящих в состав Центрального комитета военной промышленности, арестованы по обвинению в том, что они «подготовляли революционное движение, имеющее целью объявление республики».
Аресты этого рода нередки в России, но обычно публика о них ничего не знает. После тайной процедуры обвиняемые заключаются в государственную тюрьму или ссылаются вглубь Сибири; ни одна газета об этом не говорит; часто даже семья не знает, что стало с исчезнувшими. И молчание, обычно окружающее эти короткие расправы, много содействовало установлению трагической репутации охранки. На этот раз отказались от тайны. Сенсационное сообщение возвестило прессе арест одиннадцати рабочих. Протопопов хотел таким путем доказать, что он занят спасением царизма и общества».
ИЗ ДНЕВНИКА МОСКОВСКОГО ИСТОРИКА МИХАИЛА БОГОСЛОВСКОГО:
«31 января. Вторник.
Был в библиотеке университетской, делая запас книг, необходимых для работы над Гневушевым, а затем там же в Университете с Г. И. Челпановым мы распределяли студентам пособия. Остальное время дома за книгой Грекова. На дворе бушует вьюга при довольно большом морозе. Это как раз некстати для начала усиленной торговой перевозки по железным дорогам, ради которой сокращается пассажирское движение. Весь январь стояли сильные морозы; этим в значительной степени объясняется недостаток топлива в Москве. Нет угля на газовом заводе, и улицы, освещаемые газовыми фонарями, погружаются теперь каждый вечер во мрак. Светло только там, где действует электричество, и на окраинах города, где керосинокалильные фонари. Заведующий трамваями Поливанов предлагает за недостатком топлива прекратить движение трамваев в 7 час. вечера, т. е. как раз в тот час, когда идет наибольшее движение. Глупее этого трудно что - нибудь было придумать. Я понял бы прекращение трамвая с 11 час., даже с 10 часов вечера, когда жизнь в городе замирает. И это было бы даже полезно, заставляя нас раньше кончать всякие собрания и заседания и раньше ложиться спать. Третий год войны дает себя знать».