Почти каждое утро посетители пивной на задворках Арбата, выглянув в засиженное мухами окно, радостно и разом восклицали:
- А вот и пан Валевский объявился! Сейчас повеселимся!
Невысокий, небрежно одетый мужчина средних лет шел к пивной напрямик по газонам, изящно раздвигая кусты и кустики тонкой тростью с золотым набалдашником.
А в это время мы все готовились задавать пану Валевскому заковыристые вопросы, а молодой официант Паша ставил на стол, за которым всегда сидел этот почетный гость, кружку пива с огромной пенной шапкой и блюдце с солёными сушками.
Пан выпивал пиво одним залпом и, не закусывая, говорил непонятные слова, похожие на стих:
- Свякровь, пся крев.
И тут же раздавался чей-нибудь насмешливый голос:
- И чем же вам опять, пан Валевский, свекровь не угодила? Насколько я знаю, Аполлинария Аркадьевна заботилась о вас, как родная мать.
Пан Валевский никогда не отвечал на первый выпад своих недоброжелателей. Видимо, он считал его чисто дружеским.
- Паша, еще кружечку «Жигулевского»! – бодро кричал он, и выпивал её уже совсем по-другому, вдумчиво, по одному глотку в минуту.
И вот тут кто-то произносил фразу, которую пан Ян Валевский терпеть не мог:
- Он боится, что свекровь, в связи с его разводом с её дочерью отберет у него трехкомнатную квартиру в престижном доме для академиков! А в суде захотят узнать, как он её получил, работая мелким служащим в неизвестно какой конторе.
После этого выпада, Валевский отодвигал в сторону кружку с остатками пива, и задавал нападавшему вопрос, который вызывал у посетителей пивной смех и ужас:
- А вы знаете, Миша, кто такой товарищ Воронов?
Ко всем своим собеседникам, и к врагам, и к союзникам, он обращался только на «вы».
- А если вы о нем что-то слышали, - продолжал он, чуть повысив голос, - то пойдите и спросите это у него. Адрес я могу дать вам прямо сейчас. Нет, нет, вы не бойтесь, это не на Лубянке. Когда я получил первую повестку от него, я тоже думал, что мне надо явиться на Лубянку. Но по указанному адресу я нашел контору всего с двумя кабинетами. В первом сидел секретарь в военной форме, но без знаков различия, а в другой – начальник в точно такой же форме, но сшитой из более дорогого материала. Это и был товарищ Воронов, который начал свой разговор со мной именно с квартиры. «Гражданин Валевский, - обратился он ко мне очень вежливо, - почему вы до сих проживаете на съёмной квартире в полуподвальном помещении дома, который должны были снести еще в прошлом году?». – «А что, есть другие варианты?» – спросил я нахально. – «Конечно, есть, - очень убедительно ответил он. – Надеюсь, вы знаете, что в этом году ваша племянница Зося Валевская приезжает к нам на гастроли? И что она скажет иностранным журналистам, когда найдет своего любимого дядюшку, живущего в таких ужасных условиях?» - «Извините, - невежливо остановил я его. – Я совсем далёк от мира искусства и могу не знать певицы Зоси Валевской. Но зато я могу вам точно сказать, что племянницы с таким именем у меня нет. Потому что у меня нет братьев и сестер. У моего папы Иосифа и мамы Терезы я – единственный ребенок». И вы знаете, что тогда сделал товарищ Воронов? – Он рассмеялся и сказал: «Мой друг Саша Балуев тоже думал, что он единственный сын у родителей. Но совсем
недавно, когда ему исполнилось пятьдесят, он узнал, что у него есть еще два брата и одна сестра. Как у нас говорят в народе, на стороне, у другой мамы». Спорить с товарищем Вороновым мне не хотелось. Потому что я хорошо знаю, что спорить с человеком в военной форме, пусть даже без знаков различия, совершенно бесполезно. Я сказал, что готов переехать на другую квартиру и встретиться с Зосей Валевской, кем бы она мне не приходилась.
- Но почему именно в доме для академиков? – спрашивали успокоенные, но не переставшие удивляться любители пива.
- Товарищ Воронов объяснил мне это так: после приезда Зоси Валевской в СССР со мной захотят встретиться наши и зарубежные журналисты. – тоже весьма спокойно разъяснял Валевский. - И товарищам, которые живут и работают в Кремле, не хотелось, чтобы я говорил с ними с польским акцентом. А мои соседи по этажу и ниже сплошь преподаватели русского языка и литературы Московского Университета, что на Моховой. На любой вечеринке, сколько мы бы не выпили, они всегда поправляют меня, если я говорю что-то не так.
Народу из пивной еще много чего хотелось узнать из непростой жизни пана Валевского, но тот вскоре уходил, сославшись на то, что уже опоздал на службу. А нигде не работавшие завсегдатаи пивной заказывали еще по кружке и выпивали её, снова удивляясь, почему пана Валевского еще не уволили, если он опаздывает каждый день на два – три часа.
Но постепенно всё стало проясняться.
Сначала до нас дошло, чего добивался всемогущий товарищ Воронов от скромного совслужащего Валевского, предоставляя ему трехкомнатную квартиру в доме для академиков и утверждая, что у него всё-таки есть племянница по имени Зося, хотя в действительности её быть не могло.
А помог нам догадаться об этом очень странный человек, который посещал пивную всего один раз в неделю, а, именно, вечером в субботу. И однажды, выслушав рассказ пана Валевского о своих сложных взаимоотношениях с товарищем Вороновым, он хитро улыбнулся и сказал:
- Я бы мог открыть вам этот секрет прямо сейчас, причем кратко и ясно. Но не имею права. Зато я хорошо вижу на ваших шеях не тыквы, а нормальные человеческие головы с мозгами. И, если вы хотя бы слегка пошевелите ими, вы поймете, для чего товарищ Воронов вызвал в свою контору бедного пана Валевского и почти насильно заставил переехать его в апартаменты бывшего графа Шувалова. Я подкину вам только небольшую подсказку: товарищ Воронов подозревал и, вероятно, до сих пор подозревает так называемого пана в каких-то очень нехороших замыслах против советской власти.
И сразу после этих слов он встал и вышел, даже не допив свое пиво. И больше он в нашей пивной не появлялся.
А мы все действительно почувствовали, что у нас на плечах не тыквы, а головы, и стали думать и рассуждать. Для этого мы тем же вечером остались в пивной допоздна и первым делом спросили себя, в какой стране и в какое время мы живем.
Здесь следует пояснить, кто это такие – «мы». Это группа завсегдатаев пивной, которые всегда считали себя друзьями пана Валевского.
Выяснилось, что мы являемся жителями первой в мире страны еще не победившего окончательно социализма, в то время, когда у нее очень много врагов и мало друзей, и когда даже в нашей занюханной пивной всё чаще и чаще можно услышать нехорошее слово: «троцкизм» А что, если скромный совслужащий Валецкий и есть этот самый троцкист, засланный в нашу страну, чтобы вредить ей, как только он способен, а, может быть, и для того, чтобы убить самого товарища Сталина? Но бдительные соседи по подвальному помещению, уже заметили, что Валевский живёт как-то не так, как все советские люди, и написали об этом, куда надо. А товарищ Воронов был прямо обязан проверить, правдив или ложен этот донос, и принять необходимые меры. То ли против коварного врага пана Валевского, в жилах которого течёт кровь польской шляхты, то ли против соседей, оклеветавших безвинного человека, чуть ли не пролетария и патриота.
И здесь у нас вышла запинка в наших рассуждениях по вопросу: так кто же такой пан Валецкий, друг или враг?
Некто Юрий Семенович, бухгалтер треста столовых города Москвы, посещавший, кроме пивной, еще библиотеку и кино, сказал, что об этом мы узнаем очень скоро, ибо товарищ Воронов специально поселил Валевского в квартире сплошь утыканной подслушивающими аппаратами. Как только туда заявится связной из-за границы, чтобы получить информацию о вредительской деятельности агента, он и Валевский будут схвачены, а мы узнаем об этом очень просто: наш друг (или враг?) просто не придет утром пить пиво.
Но он продолжал аккуратно приходить почти каждое утро, за исключением дней, когда уезжал в командировки в Крым или рабочий посёлок Апатиты, что в Мурманской области. Об этих командировках я расскажу чуть позже, а пока мы обсуждали другой аспект его взаимоотношений с товарищем Вороновым: а была ли на самом деле Зося Валевкая? Но и эта, так называемая, шпионская проблема испарилась из наших полупьяных разговоров как бы сама собой, так как пан Валевкий каждый день по-прежнему начинал свою речь со слов: «А вы знаете, кто такой товарищ Воронов?». Мы, конечно же, не знали, и поэтому не могли вникнуть в дела, которыми он занимался в своей конторе.
К тому же вскоре мы узнали новость, поразившую нас до самой глубины наших загрубевших в борьбе за выживание душ.
Оказывается, пан Валевский нигде не работал! И поэтому, ясное дело, не мог назвать ни места своей работы, ни занимаемую им должность.
Эту новость принес в пивную тихий и скромный мужчина, но, как принято писать в автобиографиях, с тяжелым прошлым. Слово «тяжелым» обычно заменяет определение «криминальным» У этого человека была кличка «Яшка Левый», но эта кличка не была воровским прозвищем. Просто его звали «Яков», а фамилия у него действительно была «Левый»
Как потом выяснилось, он страшно завидовал Валевскому, потому что тот мог опаздывать на работу на целых три часа и ездил в командировки на южное побережье Крыма.
И Яшка решил отыскать контору, где трудился наш общий друг, и попытаться тоже устроиться туда. Бывший вор, много чего испытавший в своей жизни, рассуждал так: «А вдруг и мне повезет! И я тоже буду ходить на работу, когда захочу, и буду купаться в море, не дожидаясь законного отпуска».
И однажды, когда Валевский, помахивая изящной тросточкой, отправился, как мы предполагали, на службу, Яков незаметно последовал за ним вплоть до неказистого двухэтажного дома на Маросейке, в который пан вошел, даже не обернувшись.
Яков видел, как Валевский без звонка открыл дверь квартиры на втором этаже и, войдя, громко захлопнул её. И наш новоявленный сыщик застыл перед нею в раздумье: входить или не входить? Этот мыслительный процесс мог продлиться очень долго, так как Яков не отличался быстротой и остротой ума, но на его счастье из соседней квартиры вышла дама с собакой, и он спросил:
- А не скажете ли вы, гражданочка, что за контора располагается в квартире №5?
- Сроду в ней никакой конторы не было, - ответила дама. – Разве вы не видите, что это коммунальная квартира? Посмотрите хотя бы, сколько звонков на двери.
- А не проживает ли в этой квартире человек в шляпе и с тросточкой в руке? – вежливо продолжал спрашивать Яков.
- Нет, не проживает, - тоже с улыбкой пояснила дама. – Этот человек ходит сюда в гости к своей любовнице Нюрке Шубенковой.
- Спасибо, гражданочка, - поблагодарил Яков словоохотливую женщину и помог ей спустить на первый этаж толстого пса.
Теперь ему всё стало ясно: пан Валевский подло обманывал своих друзей по пивной со дня её открытия.
Тем же вечером эти «разведданные» стали достоянием почти всех завсегдатаев пивной, а утром следующего дня мы дожидались появления пана Валевского с особым нетерпением. И каждый из нас готовился задать ему вопрос позаковыристее.
- Пан Валевский, вашу контору еще не упразднили? – первым спросил его художник – оформитель Гриша Ясколко, известный как автор самых больших портретов товарища Сталина.
- Не дождётесь, - с юмором ответил пан, не подозревая, что мы знаем о нём всё. Или почти всё.
- Тогда привезите мне, пожалуйста, из Ялты томик Бернарда Шоу. Книга называется «Как он лгал её мужу». Я слышал, что в Крыму можно достать любую литературную редкость.
- А зачем вам понадобилась именно эта вещь, да еще какого-то малоизвестного Бернарда Шоу?
- А вы знаете, я тоже решил написать пьесу и поставить её на сцене Малого театра. Она будет называться «Как он лгал своим друзьям в московской пивной № 17».
- Вы снова строите против меня какие-то козни?! – вскричал Валевский, поняв, что с ним играют в кошки-мышки. - А вы знаете, кто такой…?
Он не смог закончить, потому что стены пивной задрожали от хохота.
А Гриша на волне внезапно родившегося у него вдохновения продолжал:
- Вы хотите спросить у нас, кто такая Нюра Шубенкова? Так мы уже знаем, что это директор учреждения, где вы изволите служить. И по совместительству – ваша любовница, проживающая по тому же адресу, где находится это учреждение.
- Я сейчас вам всё объясню…
- Не надо нам ничего объяснять, гражданин Валевский. Объясняться вы будете перед судом, где вас спросят, на какие средства вы жили, нигде не трудясь. Вы хотя бы понимаете, за что вас будут судить?
- Нет, не понимаю. Я ничего дурного не делал. В Апатитах в магазинах не было, например, шерстяных носков и тёплых свитеров, а в Крыму – соломенных шляп и крема от солнечных ожогов. И я ехал туда в командировку, вез эти вещи и продавал их с небольшой наценкой…
- Которая позволяла вам жить на широкую ногу, нигде не работая, - вспыхнул трудолюбивый бухгалтер треста столовых.
- Да, я не работал, - скромно потупил глаза Валевский. – Но я числился, чтобы ездить в командировки и получать проездные и суточные…
Это вообще было уму непостижимо! Оказывается, в нашей стране можно было, не работая, числиться в списке служащих какого-либо предприятия, и постоянно ездить в командировки по необъятным просторам Советского Союза!
В пивной наступила гнетущая тишина, которая, по моему мнению, обязательно должна была перерасти в драку. Вероятно, Валевский тоже почувствовал это и решил основную часть вины взвалить на хрупкие плечи своей любовницы Шубенковой.
- Вы понимаете , - чуть слышно забубнил он, - у моей Нюры очень широкий круг интересов. На каждый выходной она покупает два билета в театр, при этом только в ложу или в первые ряды партера. А в театр кое в чем не пойдёшь, туда все нарядные ходят. И она купила себе боа, а для меня костюм из ГУМа с галстуком. В буфете она любит отведать пирожные с содовой водой. А работает она завотделом всесоюзного управления лесного хозяйства со штатом более тысячи сотрудников. Но, если вы зайдете в их двухэтажную контору по улице Фрунзе, то найдёте там в кабинетах человек сто, не больше, потому что все остальные разъехались с проверками по леспромхозам от Сыктывкара до Уссурийска. И вот среди этих неуловимых сотрудников числился и я. Зарплату я не получал, потому что не был оформлен в отделе кадров с предъявлением надлежащих документов. А Нюра как раз заведует отделом командировок, где можно просто числиться…
Потом он, видимо, устал от наших обвинений в спекуляции и этого беспомощного бубнения, и как-то незаметно исчез из пивной.
А мы все решили, что теперь он, пережив такой позор, никогда не появится здесь
Но на следующее же утро мы увидели его, пробиравшегося своим обычным путем к пивной. Либо он действительно считал нас своими друзьями, либо привык пить пиво именно в пивной № 17.
Помню, что это был выходной день в апреле 1941-го года, снег еще не растаял, а превратился в холодную кашу, и люди выходили на улицу лишь по крайней необходимости и в высоких калошах.
Замерзший и мокрый Валевский сел за стол, на котором уже стояло пиво, достал из кармана четвертинку водки и вылил добрую её половину в кружку. Одним залпом выпив эту гремучую смесь, он обвел мутным взглядом всех присутствующих и обратился к нам с речью.
- Друзья мои! – торжественно сказал он, и я догадался, что уходя из дома, он прикончил еще одну чекушку водки. – Я понимаю, что у вас есть причины презирать меня. Но вы не знаете самого главного. Я не только тунеядец и спекулянт, ведь я еще и предатель своего народа. Нет, нет, не советского народа, поймите меня правильно. Я предатель народа, чья кровь с рождения течет в жилах всех моих предков… Народа Иисуса Христа, великого философа Баруха Спинозы и наркома путей сообщения Лазаря Кагановича. Да, да, друзья мои, я – еврей. И был им, пока моему папе Иосифу не пришла в голову мысль облегчить мое дальнейшее существование. То есть, я был евреем, пока находился в роддоме. Потом меня понесли в ЗАГС, где за хорошую взятку меня зарегистрировали как Ивана Иосифовича Валевского, русского по национальности. Коим я считал себя до тех пор , пока мне не исполнилось двенадцать лет и из мест заключения не вернулся мой родной дед Абрам Валевский, отбывавший там длительный срок за растрату государственных средств. Он не знал, что во время этого срока у него родился внук, а, ознакомившись с моими метриками, пришел в ярость и обозвал моих родителей идиотами. Он сказал, что нормальный человек никогда не допустит, чтобы в основном документе его ребёнка появилось такое идиотское сочетание: Иван Иосифович Валевский И добавил: «Если вы захотели изменить его пятый пункт, вам надо было сделать его поляком и назвать Яном»,
И он увез меня в город Бердичев, что на Житомирщине. Там у него жил друг по имени Казимир, фамилию не помню, истинный польский шляхтич, гордый, как британский принц. Он стал учить меня польскому языку и называл меня только Яном. И в школьном журнале я был записан как Ян Иосифович Валевский, в силу чего, вернувшись после смерти деда в Москву, я не смог поступить ни в одно учебное заведение. И тогда я просто пошел работать грузчиком в магазин на улице Горького, где меня однажды и приметила Нюра Шубенкова. Она сказала, что такой человек, как я, не должен таскать на себе бочки с селедкой и свиные туши, если у него есть возможность заниматься интеллектуальным трудом. Вот теперь вы знаете обо мне всё. До свидания, друзья мои.
И он ушел по весенней распутице, сильно качаясь, и я его не видел до сентября 1941-го, когда уже шла Великая Отечественная война, немцы взяли Смоленск и приближались к Москве.
Я работал тогда токарем на заводе «Серп и Молот» где мы изготавливали башни для танков ИС – 2 и, возвращаясь домой с ночной смены, вдруг увидел на трамвайной остановке Валевского с вещмешком за плечами.
«Снова, наверное, спекуляцией занялся», - подумал я и хотел пройти мимо, но он меня окликнул:
- Евгений, здравствуйте! Вы спешите?
Он по-прежнему называл меня на «вы», и голос у него был настолько жалобным и виноватым, что я решил остановиться и сказал, как можно радушнее:
- Особо не спешу, просто спать очень хочется. Ночную смену только что отработал.
- А мне вот на сборный пункт на Лефортовской площади на трамвае надо подъехать, - сказал Валевский. - В ополчение я добровольцем записался, а сегодня мы уже на позиции выступаем… А вот и трамвай подошел… До встречи, Евгений! Передайте нашим, что я всё понял. Я больше никого никогда не предам…
Он вскочил в вагон, трамвай звякнул и покатил по солнечной стороне улицы…
Больше живым я Валевского не видел.
Уже после войны я поехал в один из подмосковных городков, где были похоронены мои родители. И, проходя по новой аллее кладбища, на которой стояли только зеленые деревянные тумбы с красными звездами наверху, я увидел на одном из памятников надпись, выжженную крупными печатными буквами на квадратном фанерном листе:
Валевский
Иван Иосифович
(1908 – 1941)
А чуть внизу – красивой вязью:
«Погиб смертью храбрых».