Ветер в поле Вторая после Ники часть трилогии Опер

ВЕТЕР В ПОЛЕ.

Я знал, что в покое нас не оставят. Согласно плану сил зла, операции «Туз Пик», в
частности, мы с Маришей подлежали уничтожению. «Изъятию», на казуистическом языке
моего «приятеля» 116-го, при жизни – совдеповского функционера. Если не исправимся
быстренько и не переметнемся в лагерь врага, чего мы делать не собирались. Не из
геройства и удали, вестимо, - от неприятия чужого устава. Не собирались мы и сдаваться,
а потому решили, остаться вместе и - будь, что будет! В сложившихся обстоятельствах это
было решение взвешенное и мудрое, ибо, расставшись с Маришей, я не только не оградил
бы ее от бед, но, напротив, под них подставил: ведь Князь Тьмы положил на нее глаз даже
раньше, чем то же самое сделал я!

Сомневаюсь, конечно, что моя как мужа и кормильца кандидатура привела в
восторг Маришиных деловую маму и отчима, однако, и возражений с их стороны не
последовало. Я объяснил себе это просто: мать Мариши, пусть подсознательно, но
ревнует к дочери своего молодого мужа и не хочет, чтоб они тусовались под одним
кровом. Так или иначе, Мариша перевезла ко мне кой-какие личные вещи и в тот же день
поставила мою холостяцкую берлогу вверх дном. По натуре я разгильдяй, а может, и
консерватор: я отлично ориентируюсь в своем хаосе, но сориентируюсь ли в Маришином
порядке -  Бог весть. Мы поладили на том, что она не коснется моих полок и ящиков и не
заставит меня делать ремонт: что-что, а починять хату, из которой тебя выпрут в любой
момент за задолженность по счетам и учиненный ведьмами шабаш, представляется мне
мазохизмом чистой воды. Зато Мариша настояла на перестановке, и я позволил новой
метле мести, как ей нравится.

Мы перли тахту из правого угла комнаты в левый, когда прозвучал звонок в дверь.
Опустив ложе, мы переглянулись. За дверью мог стоять кто угодно – от лучезарного Вика,
любителя собак и деревянной скульптуры, до Дьявола, которому я задолжал «Ватру».

На сей раз нам повезло, но не слишком, так как аудиенции желало лицо
официальное – мой участковый мент Костя Ерохин, худой белобрысый парень с
улыбчивым ртом и ясными голубыми глазами. Служебной заядлостью Костик не
отличался. К тому же мы учились с ним в одной школе – я в старших, а он в младших
классах – и он с тех еще пор от души проникся моими многочисленными «гражданскими
подвигами». Сейчас, однако, Ерохин наносил мне не дружеский визит – о чем
свидетельствовали его растерянность и смущение.

Ой! – исторгла при виде него Мариша: пребывание в РОВД не истерлось
из ее девичьей памяти – и поспешила ретироваться в комнату.
Это Костя! – бодро объявил я. И по-отечески обняв мента за плечи, повлек
на кухню.

Костя снял фуражку, поискал глазами, куда б ее положить и не найдя в Маришиной
перестройке достойного места, надел себе на колено. Он избегал смотреть на меня. Это не
радовало.

Как служба? – положил я начало светской беседе, - В генералы не скоро
выбьешься?
Не светит пока, - виновато хихикнул Костик.
Плохо! – посочувствовал я нам обоим.
Водички можно попить? – попытался оттянуть Костик церемонию
вручения «верительных грамот».

Я отыскал в свалке предметов чистый стакан и наполнил его отходами промышленной и
бытовой деятельности нашей могучей державы. Костик, как и все мы, за экологической
чистотой не гнался.

Я ж по делу к тебе, - сообщил он, промочив горло, - Тут на тебя телегу
накатали соседи. За аморалку, вроде. Хотя, точно не знаю. За что купил, за
то и продаю. Мне приказано повестку тебе вручить, а зачем, почему – так
и не объяснили.

Мучился он так, будто вручал повестку себе самому.

Разберемся, - обнадежил нас я.

Судя по тому, что потребовался я не какой-нибудь мелкой сошке, а следователю по особо
важным делам Кравцову, Дьявол решил не дожидаться, пока я заживлю бровь и заработаю
на «Ватру». И если с «Ватрой» он промахнулся, то с бровью попал точно не в бровь, а в
глаз: потрепанные морды в стране у нас считаются признаком не борцов за счастье
народа, но хулиганов и алкашей. Кравцов вызывал меня назавтра, на 10 утра, и я
содрогнулся внутренне, представив, в какие переделки угожу в его кабинете.

Да все обойдется, я думаю, - постарался успокоить меня Ерохин, - Если
что, я выскажу свое мнение, - решился он на самоотверженность, которая
могла стоить ему не только грядущих генеральских погон, но и
сегодняшних лейтенантских, - Я с соседями, в принципе, побеседовал, с
некоторыми. Есть у них на тебя зуб, но ведь они с ним ко мне должны
приходить, потому что я участковый. При чем тут Кравцов? – и Костя
удивленно пожал погонами.

Я знал, при чем: Анатолий Андреевич Кравцов был демоном, а демоны даже таких
шалопаев, как я находили людьми опасными. До меня через Кравцова, доколупывался
Князь Тьмы, но Костику об этом я,  конечно же, не поведал.

Всякое бывает.. – Ерохин чувствовал себя гонцом, присланным с дурной
вестью и очень переживал, что свое отвращение к Кравцову я выплесну
сейчас на его невинную голову, - Вот на День милиции, помню, вызвали
мужиков брать рэкетиров в киоске, а они по ошибке продавцов взяли. Так
отпустили ж на утро! – Костик хихикнул, призывая оценить комизм
ситуации, но вспомнив, что перед ним – карикатурист, торопливо
вступился за честь мундира: «Ни в каком деле не обходится без накладок!»

На протяжении умной нашей беседы Мариша сидела в комнате тихо, как мышь за
веником. Ей не хотелось без особой на то нужды мазолить глаза представителям закона.
Даже таким симпатягам, как Костя Ерохин. Я же, напротив, предположил, что Костика и
Маришу не грех представить друг другу: во избежание возможных инсинуаций со
стороны недружественной общественности.

Это – ладно! – заявил я и непочтительно засунул повестку в задний карман
штанов, - Есть новость поинтересней. Я, можно сказать, женился.
Поздравляю! – искренне просиял Ерохин, _Что ж на свадьбу-то не позвал?
Не было, потому что, - ответил я, - Без денег, сам понимаешь.

Он понимал: деньгами его служба не баловала.
Ну, ты знаешь, где меня найти, если что… - он поднялся, испытывая
облегчение от того, что печальную повинность исполнил, а кумир его
детских лет Василий нисколько на него не разгневался, - Да и вообще,
надо будет как-нибудь собраться, посидеть…
Пузырь раздавить! – поддержал я тоном мужской солидарности.
Вот зарплату получу…- пообещал Костик и с этой утопической мечтой
удалился.

Я же впал в мрачность настолько, что вознамерился бросить тахту, где есть – посреди
всеобщего кавардака. На фиг мне тахта, если завтра перебираться на нары?!

Что случилось? – обеспокоено спросила Мариша.
Кравцов, - объяснил я все сразу.

Мариша погрустнела, но не надолго: она была веселой и находчивой девочкой.
Вася! – возопила она, осененная идеей, - Ты прямо сегодня познакомишься
с моей мамой! Как раз у нее свободный вечер, а мы… мы скажем, что
подали заявление!

Прятаться за юбкой будущей тещи я полагаю занятием недостойным потомка
древнего казацкого рода. С другой стороны, мне было известно, где я живу и насколько,
стало быть, уязвим. Спасти меня из-под колес мафиозно-сатанинской колесницы могла
только встречная колесница или боевой слон. На слона Маришина мать не тянула, но она
принадлежала к той же иерархической группировке, что и Кравцов. Пожалуй, она была
даже рангом выше старшего следователя по особо важным делам. Маришина мать
разрывалась меж обладанием частным бюро фотомоделей и частным же агентством
недвижимости. Первое называлось в честь единственной дочери «Марина», второе – в
честь нее самой – «Сильва».

Подозреваю, что бюро фотомоделей занималось не только чистым искусством и
честным бизнесом, но и оказанием сильным мира сего определенных услуг, а это значит,
что сильные питают к Сильве чувства признательности. Что и помогло ей недавно
выручить из беды Марину, а заодно и меня. Сильва и теперь похлопотала бы за
потенциального зятя, но мне этого решительно не хотелось. Я испытываю предубеждение
к дамам, что зарабатывают на бутерброды красой юных дурех, этих шедевров природы,
созданных для услады зрения. И тщетно аналитик во мне вопит, что товарную цену имеют
все шедевры без исключения, включая одушевленные! Избегал я контактов с Сильвой и
по причине ее неравного брака, хотя это, бесспорно, не мое песье дело. И все же, невзирая
на отсутствие у меня расовых, религиозных и сексуальных предрассудков, я почти
убежден, что матрасы на таких супружеских ложах набиты долларами. Так что Сильва
Михайловна не подходила мне как заступница сразу по двум вышеназванным причинам.
Уж лучше потерять свободу в застенках Кравцова, чем под ее каблуком!

Мариша отчаянно со мной спорила: как можно вешать ярлыки на людей, о которых
ничего толком не знаешь!
Впервые за все время знакомства мы с Маришей чуть не рассорились, но она таки
взяла верх надо мной – она умела быть ласковой кошечкой. Добро, я нанесу Березовской и
Южину официальный визит в качестве официального жениха. Тем паче, что и впрямь не
пристало знакомиться с тестями после свадьбы. До которой, к тому же, не дожить – не
фиг делать!

Сознаюсь, в тайне сердца я надеялся на заступничество Сильвы, и от этого горячо
себя ненавидел. Но Мариша на меня смотрела так умоляюще, так вкрадчиво убеждала не
лезть в бутылку, что я пошел на поводу у Мариши и… долбаного моего инстинкта
самосохранения!

Сильва сходу очаровала меня. Она оказалась яркой моложавой брюнеткой,
обаятельной и улыбчивой, с энергией, более чем достаточной для запуска орбитальной
станции. Выяснилось, что Сильва старше меня на каких-то семь лет, и мы сразу же
перешли на ты. Не будь я влюблен в Маришу, то, ей Богу, приударил бы за ее матушкой.
Хотя вряд ли преуспел бы в своих ухаживаниях – судя по тому обожанию, с каким Сильва
глядела на Южина.

 А вот Игорь Южин  меня не прообаял. Он походил на хищника из породы кошачьих
– этакий до поры до времени мирный домашний кот с генами тигра-людоеда! Но он был
учтив как хорошо вышколенный дворецкий, ненавязчив и предупредителен, иначе говоря,
знал свой шесток. До поры до времени, разумеется.

Сильва отрядила Южина и Маришу готовить праздничный ужин, а мне предложила
аперитив. Мы уютно расположились в креслах у журнального столика и приступили к
общению. Супервежливый Южин облегчил его, притащив из холодильника водку, сок и
кубики льда.

Сильва без обиняков сообщила, что наслышана обо мне - и от Марины и от
некоторых знакомых, неравнодушных к святому искусству графики. Ей известно, какой я
талантливый и досадно, что мой талант пропадает. С этим надо срочно что-то решать!

Я не стал  опровергать  ее мнение о себе, ибо не склонен к жеманству. Праздность
мне присуща не более, чем интеллект – амебе, и не зарабатываю я только из-за беспредела
в стране. Да, вынужден был  сознаться я Сильве, Мариша за мной как за каменной стеной
не будет.  В обозримом настоящем, по крайней мере. Но, Бог даст, я окрылюсь когда-то и
воспарю, и уж тогда с лихвой компенсирую любимой ее лишения.

Доброжелательная Сильва поинтересовалась и прочими моими проблемами,
жилищными, например. Пришлось сообщить, что по счетам я не платил уже больше года,
так что проблема с жильем вот-вот отпадет.

Ерунда! – развела мою беду Сильва энергичным взмахом руки.
И я невольно перешел к злободневному – намерению Кравцова вышибить 
меня под забор из моей отдельной однокомнатной квартиры в престижном
доме сталинской постройки.
Кравцов… - призадумалась Сильва, - Я эту фамилию где-то
слышала. Так и чего он от тебя хочет?
Мою хату, наверное, - не стал посвящать я Сильву в
недобрососедские свои отношения с демонами.
Хату мы оплатим, - тут же постановила она, - И не спорь!
Считай это нашим подарком к свадьбе.
Не думаю, что Кравцов от меня отлезет, - не оценил я по
достоинству ее щедрость и поведал ей о шабаше ведьм, развившихся у
меня по указке старшего следователя.
Да, это круто, - кивнула Сильва, - То, видимо, были девки из
шоу-балета «Гурия».

По тому, с какой интонацией она это предположила, я понял, что «Гурий» Сильва не
жалует: не иначе, они мешают развитию ее шоу-бизнеса.

Наша беседа была прервана Маришей – нас приглашали к столу, накрытому по-
семейному, на кухне.

Кулинарные творения Южина и Мариши оказались великолепны, ничем подобным я
не лакомился с тех пор, как лишился мамы. За столом Сильва посвятила меня в дела своих
фирм. Официально бюро фотомоделей возглавлял Игорек. Он ведь был еще и
профессиональный фотограф и отличался нюхом на всяких мисс!

Но инициатива по-прежнему в руках Сильвы, - посвятил меня
и Южин в дела служебные и семейные.
Ладно тебе, - укорила его Сильва нежно и огрела меня
признанием, - Ну, такая уж я адская смесь!
Как это? – чуть не подавился я антрекотом: и вторая теща из
числа демонов – это было бы слишком!

К счастью, Сильва только лишь пошутила над своим происхождением: мать ее была
армянкой, отец – белорусом, и повышенную свою жизненную активность Сильва
объясняла сочетанием двух этих кровей.

Покажи маме повестку, - потребовала Мариша.
Я не хочу, чтоб его изуродовали! -  воззвала Мариша к
жизненной активности мамы. - Невеста в фате и жених на костылях не
слишком то красиво смотрится, правда?
За едой нельзя говорить о неприятностях! - решительно
оборвала Сильва, - О неприятностях – потом!

Потом был кофе и торт под звуки непринужденной беседы, и наконец, мы с
Маришей откланялись. Не сказать, чтоб не солоно хлебавши, но в прежнем неведении
грядущего. Мариша, впрочем, настроена была на победу.

Ты просто не знаешь мою маму! – с гордостью вещала она, -
Мама никогда ни о чем не забывает и никогда не динамит!

Я лишь пожал плечами. В конце концов, не пристало мужику моих лет,  да еще и
десантнику запаса, прикрываться хрупкой женщиной Сильвой! Будь, что будет! Но, чтоб
там ни было, я не потеряю свое лицо, даже если мне вдребезги разобьют морду!

Признаюсь честно: на новое рандеву с Кравцовым отправлялся я как в пыточную 14-
го века: я отлично помнил кабинет в Бог весть какой данности – с его фейсодробильными
стенами и не то зубоврачебным, не то гинекологическим креслом, оснащенным цепями
для всех частей тела, какими только можно сопротивляться насилию. Прощаясь, с
Маришей, я мысленно простился и с перспективой семейной жизни.
Демон Анатолий Андреевич, однако, не спешил начать день с изуверства. С минуту
он мрачно меня разглядывал, постукивая карандашом по столу. Мыслилось это, видимо,
как психическая атака, но она не удалась, и Кравцов изрек к моему облегчению: «Ушлый
ты сукин сын!» Весь его вид выражал обиду на жизнь вкупе с пламенной ненавистью к
ней. Сие означало, что Сильва таки надавила на невидимые рычаги.

В чем на сей раз вы желаете меня обвинить? – учтиво
осведомился я.
Обвиню, будь уверен, - пообещал Анатолий Андреевич, _
Свидетели имеются, заявления потерпевших. Или забыл, какой бардель
развел в общественном месте?
«Гурии» развели, - возразил я по-прежнему вежливо, -
Ведьмочки ваши.
Ты мне лапшу на уши не вешай! – возвысил он голос, - Ты, ко
всему прочему, еще и проник незаконно в мою квартиру, и вынес оттуда
предмет старины, имеющий большую материальную ценность!
К себе вы, положим, сами меня доставили, - напомнил я, - При
свидетелях, кстати.
- Ты, ублюдок, подозреваешься в осквернении могилы на
городском кладбище! – ввел он в бой тяжелую артиллерию, - Что
скажешь?
Что меня там и близко не было, - сказал я святую правду, -
Докажите обратное.
И докажем! – возопила эта бледная поганка фальцетом.
Я с сомнением покачал головой. Увидеть меня на кладбище было сложно, хотя бы
потому, что даже могилы своих родителей я посещал где-то раз в году – искренне полагая,
что родители мои принадлежат небесам.
Ублюдок!, - процедил, мрачнея Кравцов. Ему не нравилось,
что я его не боюсь. И уставился на кого-то у меня за спиной.
Я обернулся поглядеть, кто там – в надежде, что это материализовался мой ангел-
хранитель, но позади меня стоял не мой ангел, а совсем даже наоборот – приспешник 
Дьявола Сто Какой-то. С моей подачи Князь Тьмы то и дело понижал в ранге этого
незадачливого сотрудника, за что Владимир Иванович меня совсем не любил.
Скрестив руки на жирном пузе, Владимир Иванович обозревал меня с улыбкой
голодного троглодита.
Я по твою душу, Васенька, - проурчал он утробно.
Кравцов напрягся.
Я его вызвал повесткой, - напомнил он шефу, - Березовская
знает, что он у меня.
Руки коротки у Березовской! – не внял Сто Какой-то гласу
рассудка, и я подумал с тоской, что сейчас гад брюхатый выкинет
обычный свой номер – зашвырнет меня в начало 14-го века, на дыбу, а
затем - на костер.
Почему бы и нет? – прочел гад мои мысли, -- Я вас
предупреждал, Васенька:  мы не остановимся ни перед чем!

Он не шутил -  на такое он горазд не был – но мой инстинкт самосохранения не
отреагировал на угрозу, и это обнадеживало. Какой,  к черту, костер, когда я не отдал
Дьяволу «Ватру»!
Я написал прощение на имя Нижайшего предоставить тебя в полное мое
распоряжение, - осклабился Владимир Иванович, -- Мы тебя не убьем до особых
распоряжений Нижайшего, так что скоро ты войдешь в ум и примешь любые наши
условия!
Его интонация мне решительно не понравилась. Настолько, что даже кресло с
кандалами показалось наименьшим из зол.
Вы хотите забрать его из данной реальности? – занервничал
Кравцов. - Сейчас прямо? Отсюда? Но Березовская…
Мы пойдем другим путем, - процитировал Владимир
Иванович Владимира Ильича. И обвинил огульно коллегу в недостатке
профессионализма:  «Вы плохо работаете!»
Сам он работал намного хуже, но его это не смущало: он никогда не относился к себе
критически.
Владимир Иванович исчез так же внезапно, как появился, а Кравцов снова
затарабанил карандашом по столу. Его этот звук, наверное, успокаивал.
Можно спросить, какой у него теперь порядковый номер? –
полюбопытствовал я.
Не твое дело, - отрезал Кравцов, - На сей раз ты отсюда
выйдешь целым и невредимым, но я не я буду, если не сгною тебя на
нарах, паскуда!
Его твердое намерение навесить на меня дело импонировало мне так же мало, как
«другой путь» Владимира Ивановича, но первый раунд – с помощью Мариши и Сильвы –
я у нечистоты выиграл.
Мы и до Березовской доберемся, - размечтался вслух старший
следователь, - Эта сука у меня еще попляшет!
Он раздраженно указал мне на дверь, и пошел я, солнцем палимый, в свою
дальнейшую неизвестность. С мыслью о том, что пора выводить Сильву из-под огня.
Конечно, если бы не она, из меня в эти минуты выколачивали бы добровольное признание
по всем пунктам Кравцовских инсинуаций, но уж коли кому судьба насладиться
комфортом не то зубодерного не то гинекологического кресла с цепями, то пусть это буду
я, а не Сильва. Так велит мне печальный долг джентльмена вкупе с грустной планидой
художника и десантника!

Моя верная Мариша ждала меня в сквере у ментовки.
Обошлось? – спросила она, сияя очами.
Не совсем, - не солгал я своему ангелу во плоти. - Скажи
матери, чтоб она не вмешивалась в процесс. До нее самой решили
доколупаться.
Но наивная Мариша была уверена в неуязвимости Сильвы!
Ой, да ты не знаешь просто, какие у нее связи! – завелась она и
– застыла с раскрытым ртом: того, кто неспешно к нам приближался,
узнали мы с полувзгляда. И хотя понимали, что ухоженный красавец с
модной щетиной существует в подобной ипостаси только для нас двоих, а
на деле является всего лишь черным пятном, растерялись от
неожиданности.
Если вы за сигаретами… - начал я, но он прервал усмешливо.
Нет, нет, Тимошенко, я не спешу получить с вас должок. Тем
паче, что вы задолжали мне куда больше. Поверьте, очень скоро я вас
поставлю в условия, когда вы сами преподнесете мне свою душу на
блюдечке с голубой каемочкой. Ну, а вы, - он улыбнулся Марише, - Вы
станете моей.
И он лениво пошагал дальше по светлой июньской улице – этакий шикарный мэн во
всем модном!
Равно расстроенные, мы пялились ему вслед, пока он не скрылся в здании РОВД, -
вероятно, чтоб вдохновить Кравцова на расправу над строптивыми грешниками.
Потом я взял Маришу под локоть и повел в загс – подавать заявление. И потому что
помнил о клятве, данной мной в баре «У Харона» - жениться на Марише, ежели выберусь
из бара живым, - и потому что знал теперь, благодаря Нике, насколько важен для женщин
штамп в паспорте: от него зависят их социальный статус и репутация. Мой статус также
не мешало б завысить. Уже затем, чтоб в случае моей кончины или исчезновения Марише
в память обо мне досталось отдельная однокомнатная квартира в престижном доме. Из
загса я отправил Маришу к Сильве в офис, а сам отправился в другую точку пространства
– в частное кафе моей бывшей Скво Веры Крошинской, дабы определиться с малышкой
Анатолией, дочерью Дьявола и Веры, парализованной после нашей с Маришей попытки
вернуть  ее Господу.

Моя бывшая Скво, а ныне мисс Сервис-97, кафе своим дорожила больше, чем их с
дочерью бессмертными душами, ибо доход ей приносило кафе.
Директор занята! – заявила мне сердитая барменша, но я по-
дон-жуански ей подмигнул, толкнул бесцеремонно дверь и… оказался на
заседании военного совета. Причем, расширенного состава. В кабинете,
помимо Веры и моей экс-тещи Анны Тарасовны Ворониной, сатанинского
резидента в городе, находилась фигура донельзя колоритная: сказочно
толстая цыганка с усами и бородой.
Боже, какое общество! – восхитился я.
Кажется, я не приглашала тебя сюда! – взвилась пани
Крошинская.
Похоже, я пришелся не ко двору!
Выйди и закрой дверь с той стороны!
Не верю, что ты не хочешь видеть меня! – возразил я
решительно, - особенно теперь, когда я дозрел до разговора о семейных
делах!
С этим к Марине Березовской! – рявкнула Вера и стала
покрываться пятнами, - Что до меня, то я подаю на тебя в суд! Ты нанес
моей дочери тяжелую психическую травму, повлекшую опасность для
жизни!
Вот и давай поговорим о дочери. Только спокойно, -
предложил я миролюбиво.
О своей дочери я разговаривать буду не здесь и не с тобой! –
заорала мадам Крошинская. Пятнами гнева она, должно быть, покрылась
до самых пят, - И не надейся, что Сильва тебя отмажет! Я и до Сильвы
доберусь! И до Маринки твоей!
Анна Тарасовна хмыкнула удовлетворен но и сложила губки бритвенным лезвием, а
толстенькая цыганка возбужденно засверкала очами. Этой дьявольской троице страсть как
хотелось подыграть душке Кравцову!
Как я понял, ты готова пожертвовать дочерью, лишь бы только
усложнить мою жизнь, - постарался я казаться спокойным.
Убирайся! – прорычала Крошинская.
Где и когда я увижу Анатолию? – упорствовал я в своем
стремлении к богоугодным поступкам.
Ты ее не увидишь! – отчеканила Вера, - Вали живо из моего
кабинета!
Может, в милицию заявить? – предложила Анна Тарасовна.
Успеется, - расплылась в хищной улыбке Вера. - Я ему и без
милиции сейчас покажу, кто здесь хозяин!
И пани Крошинская стала протискиваться ко мне. Ее наскоку помешали габариты
цыганки. Я не стал ждать, пока Вера обогнет ее, чтоб спровоцировать меня на злостное
хулиганство, послал деятельницам дьявольского движения лучшую из улыбок былого
ловеласовского репертуара, я покинул владенья Веры. С сознанием, что положение мое и
Мариши становится хуже некуда.
Мариша все еще занималась уборкой, когда я переступил порог пока еще своей хаты.

Прервись, пожалуйста. – попросил я.
Лучше ты подключись! – предложила она, - А то мы никогда
не закончим. И вообще, Вася, зачем ты грязные ботинки засунул в шкаф?
На них земли – тонна!
«Кладбищенской!» - смекнул я и заорал на весь дом: «Где они?!»
В ванной! – удивилась мне Мариша.
Я стремглав ринулся в ванную. Мои зимние штиблеты валялись там в трудно
узнаваемом виде. Я открыл кран. Согласно закону подлости, он сух был, как алкашеская
глотка с похмелья. «Сейчас придет Кравцов с ордером на обыск» - сообразил я, мечась по
квартире в поисках живительной влаги. Инстинкт самосохранения твердил мне, что счет
пошел на минуты.
Вода где?! – ревел я раненым носорогом, - Кто был у нас,
когда нас не было дома?!
На столь умный вопрос у Мариши ответа не сыскалось. Часто моргая, Мариша
следила за моими перемещениями.
                --        В бутылочке на кухне… - начала она было, но я прервал: «Ты не
видела никаких ботинок! Их не было!» И сунув штиблеты в целлофановый пакет,
устремился вон из квартиры.
Кравцов с группой оперативников поднимался по лестнице мне навстречу. Я
просвистел мимо них, как пуля из семнадцати мгновений весны, чуть не сбил с ног
замыкающего и вырвался наружу.
Стой! – вслед мне завопил Кравцов, -Стой, стрелять буду!
Но я и не подумал остановиться. Я должен был, кровь из носа, уничтожить
подброшенные улики. И я бежал к морю со скоростью матерого страуса, и угнаться за
мной людям Кравцова было трудненько: ведь я спасал свою честь, свободу и жизнь!
Стой! – услыхал я вновь, когда до водной глади оставалось не
более пяти метров. Дьявол возник предо мной в образе моего участкового
мента Костика. Воистину, все или почти все ему приходилось делать
самому!
Мне, однако, было не до сочувствия Князю Тьмы. Со всей дури, как учила Армия-
мать, я ломанул ему ногой в рожу и пробился-таки к синему морю! Не мешкая ни
секунды, как был, в кроссовках и шмотках, сиганул с пирса в воду и занялся – на дне –
чертовыми уликами. Иначе говоря, сунул их в расщелину и завалил камнями потяжелее.
Кравцов с оперативниками и Костик – теперь уже не Князь Тьмы, а Костик как
таковой – толпились на берегу. Я приветливо помахал им рукой и не спеша погреб к
пирсу. Я и радовался, что не замочил Костика, пока в нем пребывал Нечистый, и
огорчался, что так круто поступил с его далеко не могучей плотью. У бедняги было
жуткое, перекошенное лицо.
Вылезай, Тимошенко! – скомандовал Кравцов.
Зачем? – безмятежно справился я.
Узнаешь! – предрек он зловеще.
А может, лучше вы освежитесь? – решился пошутить я.
Ты что, хочешь, чтоб я тебя пристрелил, суку, за попытку к
бегству и сопротивление органам власти?
Я же не бегаю! – удивился я из воды, - Я плаваю.
Не понял… - пробормотал Ерохин. Он и правда не понимал,
что здесь, собственно, происходит и кто его так страшно ударил.
Я выбрался на сушу, и меня, конечно, тут же скрутили. Что дало мне, как
гражданину самого в мире демократического государства, шанс возмутиться.
В чем дело? – поинтересовался я гневно.
Где улики? – сквозь зубы спросил Кравцов.
Понятия не имею, о чем вы тут размовляете! – возбух я еще больше, - На
вашем месте я бы снял с меня браслеты и извинился!
Я извинюсь, - пообещал Кравцов, -Долго буду перед тобой
извиняться!
Несчастный Ерохин, этот лучший мент планеты Земля, пребывал в полнейшем
смятении. С одной стороны, он жаждал за меня заступиться, с другой – не без оснований –
опасался Кравцова, а с третьей не мог взять в толк, что вообще здесь творится средь бела
дня, при всех честных отдыхающих.
Своим бегством ты подтвердил факт совершения тобой
преступления, - мстительно процедил Кравцов.
Не совершал я никаких преступлений! – запротестовал я
громко, чтоб честные отдыхающие меня слышали, - И никуда от вас не
бежал! Я плавать бежал! Перемкнуло меня поплавать! Это, что законом
запрещено?
Так вот прямо – поплавать? – усомнился один из
оперативников.
Мне известка в глаза попала, - популярно растолковывал я, - А
воды в доме – как всегда! Так что, если есть в уголовном кодексе статья,
запрещающая купание в верхней одежде – вперед, составляйте на меня
протокол, но если нет…
Я пер буром, верный ленинской революционной теории, хотя и не знал, какие еще
улики подбросили в мой дом демоны. Но я верил в детективный талант Мариши.
Препираясь с ментами, я обеспечивал нам выигрыш во времени. Мариша не могла не
сообразить, что дела наши – дрянь. Бросив швабру, она тут же переключится на поиски
подозрительных предметов.
Хлюпая водой в башмаках, в сопровождении эскорта служивых, я поплелся в
обратном направлении. Воображение написало мне лица моих соседей, а также их
разговоры вокруг столь яркого зрелища, и я обратился к Ерохину – через голову старшего
по званию: «Попроси, пусть снимут наручники, а то ж меня тут все знают!»
Будут знать еще лучше! – пообещал неумолимый Кравцов.
Я заподозрил, что клятые сатанисты докопались до останков юноши-манекена, с
коим пьянствовал я в Хароновом баре и чей медальон передал впоследствии его матери, и
едва не пал духом. Силы зла плотненько меня обложили! Не пал я духом из природной
строптивости. Я распрямился и зашагал дальше гордо, как Дантон к гильотине, не
беспокоясь больше всесоседским мнением о себе.
В Марише я не ошибся. Как, впрочем, и в реакции соседей на наше триумфальное
шествие! По глазам Мариши я понял, что меры безопасности приняты.

Ой, да что ж он сделал? За что его? – запричитала Мариша при
виде нас.
Вы кто такая? Кем приходитесь подозреваемому? –
прикинулся Кравцов чайником.
Я – жена, - представилась Мариша, - Да скажите же, наконец,
что случилось?!
Узнаете, - опрометчиво пообещал Кравцов.
Пока его люди рыскали среди Маришиного хаоса в поисках следов моего
пребывания на погосте, я размышлял о дне завтрашнем. Первым делом надо сменить
замок. Хотя.. на замок от Дьявола и иже с ним не запрешься! Я благословлял своего
ангела, свой инстинкт самосохранения и Маришу за то, что и этот раунд в поединке с
Кравцовым выиграл. Моя победа зеленела на его роже. Когда же, вызванные Маришей,
появились у нас еще и Сильва с Игорьком, Кравцов окончательно стушевался. Не
вдаваясь в объяснения, он свалил с ранчо вместе со своими людьми. Теперь из ментов с
нами оставался только Костя Ерохин со следами побоев и недоумением на лице.
Костик верил в мою невиновность, но не имел ее доказательство, что его крайне
тревожило: ведь Кравцов мог пришить Ерохину служебное несоответствие. Если не
покрывательство с пособничеством.
Сильва тоже мне верила, зато Игорька терзали сомнения. Вкрадчивой своей
кошачьей манере он сообщил мне приватно, что дыма без огня не бывает, и уж если
старший следователь Кравцов готов землю глотать лопатами, лишь бы доставить мне
неприятности, то, значит, я что-нибудь не то делаю. Или – не так.
За что они, все-таки, на тебя взъелись? – допытывался Игорек.
Мы с ними – по разную сторону баррикады, - выдал я ему
полнейшую информацию.
Докопаться до истины – по крайней мере, немедленно, Игорьку не удалось: их с
Сильвой ждали дела. Костик же вознамерился докопаться.
Ты не в курсе, кто меня чуть не урыл? – спросил он, как только
Маришины родичи ушли.
Очень тебе хреново? – искренне обеспокоился я.
Хреново, - признался нехотя мужественнейший мент мира, -
Хреново, что я вообще не помню этот момент! Ну, будто не было меня в
нем!
Он мыслил верно. Это все, что я мог бы сказать ему в утешение.
Парни говорят, это ты меня отоварил, - поглядел на меня
Костик чистыми голубыми глазами, - Они за тобой гнались, а я шел
навстречу. Так что, и правда, что ль, ты?
И да и нет, - смутился я под его детским взглядом, - Одно могу
сказать: тебя я бы не ударил.
Но ведь ударил? – не унимался Ерохин, - Может, на тебя
затменье нашло?
На тебя – нашло! – досадливо огрызнулся я, - Ты б еще на танк
с дубинкой полез! Видишь, бегут люди – значит, так надо! Значит, не надо
соваться, куда не надо! Но я тебя не бил! – добавил я твердо. – Тебя в тебе 
не было! Не просекаешь? Тебя, твою личность, на тот миг из тебя убрали!
От этого сообщения Костик офонарел настолько, что челюсть у него отвалилась, а
глаза стали пустыми, как тарелки из-под бедняцкого супа.
То есть… как, то есть? – пролепетал он.
Есть способы, - неохотно сообщил я, - Не читал никогда, не
слышал?
Зазомбировать на время можно любого. Техника позволяет. Но ты об этом больше не
думай, сходи в больничку, узнай, в порядке ли твоя «крыша».
«Крыша» его была не в порядке: она пострадала дважды и оба раза из-за меня.
Не пугай никого! – во время вмешалась Мариша. Она вошла с
тремя чашками холодного компота и уселась на тахту рядом с Костиком.
Если бы ты знал то, что знаем мы, с тобой такого бы не
случилось, - доверительно начала она, - Но ты не знал. Понимаешь,
Кравцов это… - Мариша огляделась по сторонам и выпалила шепотом:
«Мафия!»
Да ну! – не поверил Костик.
Точно1 – заверила Мариша, - Васе много о них известно, вот
поэтому они хотели избавиться от него. И тебя втравили в охоту! Только
потому что застигли тебя врасплох! На уровне подсознания! Но теперь,
будь уверен, такое не повториться! Мы тебя не дадим в обиду!

В общем, Костика мы загрузили от А до Я. Он покидал нас, похожий на человека,
побывавшего в камнедробильной машине. Мне было до ужаса его жаль, но… не мог же я
добить его правдой-маткой?!
Ты нашла еще что-нибудь? – спросил я, когда Ерохин убыл на трудовой
пост.
Брюки твои, - понизила она голос, - Я их на мусорку вынесла, а мусорку
подожгла. Не бойся, никто не видел! Правда, на штаны пришлось
растворители вылить, чтобы скорее загорелись!
Ты лучшая жена в мире! – признался я Марише в любви.

Мы отбились от Кравцова ценой Костиковых увечий, совсем еще сносных шмоток и
растворителей. Интересно, во что обойдется Вера!



Назавтра мне сделалось не до Веры. Тем более, что я так и не придумал, как заполучить
Анатолию. Назавтра лучезарный Вик подогнал мне заказчика, богатого дядьку, который
сочинил и решил издать за свой счет роман. Мне  предложили книгу проиллюстрировать,
под чем я подписался тут же, не дав себе труда заглянуть в рукопись. Я ведь был
безработный, изгой общества и жених! В результате своей поспешности при заключении - 
через Вика – джентльменского соглашения, читал я много дольше, чем рисовал, потому
что либо засыпал над романом, либо чесался от раздражения. Историко-фантастический
роман пана Драча лично я переименовал бы в шизофренически-шовинистический. Речь в
произведении шла об украх, основателях всего сущего. Приземлившись однажды на
безлюдной тогда планетке Земля, укры в считанные века ее заселили. Истребив при этом
динозавров и заменив папоротниковые деревья цветковыми. Неугомонные, они мотались
на колесницах по просторам Евразии, создавая все новые и новые племена, а куда
доколесить не могли, как до Австралии, например, доплывали на легких узкогрудых
челнах.

Будучи сам, по папе, хохлом, я не только не разделял идей автора, но пригвоздил бы его к
позорному столбу за нарушение мировой гармонии: своей долбаной книгой он оскорблял
все народы Земли. В первую очередь – украинский. Но особо круто автор обошелся со
мной: наличка мне полагалась только в том случае, если я проиллюстрирую рукопись
качественно и на полном серьезе. Вот я и вкалывал, почти не отрывая от стула задницы, и
утешал себя тем, что картинки мои к бесовскому содержанию книги отношения не имеют.
Я с удовольствием изображал динозавров, и природу Австралии,  и даже ладьи, не говоря
уже о красавицах-обезьянах, с которыми часть укров смешалась где-то в Танзании, дабы,
через блуд, впасть в долгую вторичную дикость. Ну, а завершив труд, я не утерпел и дал
себе оторваться, проиллюстрировав рукопись вторично – на сей раз карикатурами: пора
было срочно позаботиться о душе!

Полторы недели я гробился от зари до зари с упорством укра – колонизатора, и за этим
захватывающим занятием совершенно позабыл о Вере, Кравцове и даже Дьяволе. Нет,
иногда я все же задавался вопросом: почему это никто нас не трогает? Но тут же объяснял
себе этот феномен стараниями своего ангела и тех, кого кликнул он на подмогу: ведь,
работая, я служу мировой гармонии, то есть Богу!  А значит, нахожусь под
непосредственным Его покровительством. Мариша также не била баклуши – она
увлеченно обустраивала наш быт. Мариша убедила мать подарить ей ко дню рождения
деньги вместо автомобиля, вещи совершенно бесполезные для нас: я с моим техническим
кретинизмом нипочем бы не сел за руль, а Мариша претендовала лишь на роль пассажира.
Так что, пока я заколачивал кистью гривны, шедевр природы мотался по магазинам,
приволакивал в дом шторы, покрывала и простыни, все это раскладывал и развешивал, а
затем шел на кухню упрочать путь к сердцу человека-творца. Наше сидение на пороховой
бочке превратилось в идиллию. Мариша восхищалась моими картинками, а я – ее
завтраками, обедами и ужинами, и тем безупречным вкусом, с каким превратила она
захезанную берлогу холостяка в оазис труда и отдыха. В общем, мы были счастливы. Хотя
до конца и не расслаблялись.

Как-то утром, выскочив из дома за сигаретами, я заприметил близ подъезда жирную
цыганку, и это мне не понравилось. Разумеется, цыганка вольна была шастать, где ей
угодно, но едва ли случайно обреталась она в районе моего проживания. Из-за того, что
дома у нас постоянно кто-то был – в основном я, к тому же! – Кравцов не мог ни затолкать
мне труп в холодильник ни науськать на меня ведьмочек. Что до Владимира Ивановича
Сто Какого-то, то сей монстр был бессилен уволочь меня в свою данность из-под лика
чудотворной иконы, гениального творения богомаза Василия, ныне – ангела моего
хранителя. Однако, отсиживаться под иконой всю жизнь значило то же самое, что
прятаться от Кравцова за спиной Сильвы. Тем более, что Мариша к домоседкам не
относилась: ее неудержимо влекло то на рынок, то на пляж, то на угол за мороженым. Она
не мешала мне создавать укрскую эпопею, но скучала дико тет-а-тет с телевизором. Я же
по отношению к ней был в эти дни предметом еще более неодушевленным, чем
пресловутый «ящик для идиота». На все Маришины вопросы, предложения и заигрывания
я отвечал, как истукан «Да», не вникая в смысл ее фраз. Бедный шедевр захирел бы и
поблек в обществе такого супертрудящегося, если бы не лучший мент мира Костик. Не
знаю, чем больше покорила его Мариша – красотой, информацией о мафии или компотом,
но Костик к нам зачастил. Причем, приходил он к Марише, а не ко мне. Четко зная, что
мы с любимой связаны узами космическими, я и не думал ревновать ее к Костику.
Наоборот, меня как нельзя больше устраивало, что Ерохин сопровождает Маришу на море
и на рынок: не от Дьявола, так от бородатой цыганки он ее ограждал! Иной раз на пляж
они выбирались втроем – с Маришиной подругой Аделаидой Шварц по кличке Богема,
смешной кудлатой девчонкой с ног до головы в фенечках, ленточках и висюльках. В
мгновения отдыха, когда я отрывался от пейзажей Австралии, Мариша сообщала
союзнически, что Костик и Богема созданы друг для друга, и я по инерции ронял «Да».
Хотя в нормальном состоянии очень бы усомнился, что между лейтенантом ментуры и
тусовочной девчонкой может быть бездна общего. Впрочем, и не такие сочетания
известны диалектической науке: например я и пан Драч под одной обложкой! Укры, то
есть гривны, поглотили мое внимание настолько, что даже сведения о толстой цыганке я
умудрился пропустить мимо ушей. Я завершал второй, карикатурный цикл, когда веселая
троица вернулась с лона природы. Им так жаждалось продолжить праздник общения, что
они рискнули отвлечь меня от диплодоков. - Вася, у нас есть фрукты, сыр и сухое винцо, -
совратительски склонилась ко мне Мариша, - А давай ты немножко посидишь с нами? Мы
и пепси-колу купили, специально для тебя!»

Как парень безбашенный, в периоды трезвости я избегал застолий, но Мариша смотрела
на меня так нежно, с элементами заискивания, что я убрал свои рабочие причиндалы и
присоединился к компании. И пепси-колой, конечно, не ограничился.

Надраться в тот вечер я не надрался, но «сухарь», за которым гоняли Костика еще пару
раз, вверг меня в оцепенение и сонливость: как-никак, я вымотался изрядно, работая по
12-14 часов кряду! Поэтому и вопрос Ерохина: «Девчонки, а цыганка вас точно не
обокрала?» не затронул мое тупое сознание. Даже когда девчонки загалдели наперебой,
что нет, не такие уж они дуры, да и Костик очень вовремя вышел из магазина, я не
врубился в опасную ситуацию. Девчонки смеялись, Костик собирался в очередную
экспедицию за бухлом, Аделаида требовала, чтоб по пути он раздобыл гитару – да хоть
конфисковал у подвластной ему шпаны, потому что ей петь охота! – а стреляный воробей
Тимошенко, мокрой курице подобный, взирал благодушно на весь этот оживляж с дивана
и видел перед собой пейзажи Австралии!..

На диване я и уснул – задолго до того, как разошлись гости. Что ни говори, а вкалывать на
износ так же вредно, как надираться!



То, что мне приснилось в ту ночь, Австралией не было. Это походило скорей на Англию и
Уэлс. Правда, я отродясь не слонялся ни там ни там, но я читал книги и даже иногда
смотрел телевизор.

Во сне, в лиловом тумане, я брел по равнинной, покрытой яблоневыми садами местности,
пока не наткнулся на своих покойных родителей. Плечом к плечу, взявшись за руки, они
сидели в гамаке посреди нездешнего сада. Если это был рай, то лично мне туда б не
хотелось, а вот родителям моим хорошо было в лиловом безлюдье. Здесь они
принадлежали друг другу и лишь друг другу.

За последние полтора месяца я настолько сроднился со всякой мистикой, что перестал
чему-либо удивляться. Я и не удивился, заметив, что оба мои родителя – молоды, хотя
отец скончался на четырнадцать лет раньше мамы. Они были такими, какими я знал их
только по фотографиям.

Вася! - обратила мама на меня кроткий взор. - Побереги Марину.
Я берегу, - сообщил я. - В меру сил, конечно, потому что я всего лишь…
Отыщи Дияну, - прервал отец мой жалкий лепет оправданья. - Где б она ни
была, найди и возврати то, что она взяла у Марины.
Что – взяла, и кто она такая вообще? – встревожился я.
Узнаешь, - заверил отец.

Они говорили тихо, ровными голосами, а глядели словно бы внутрь себя, отрешенные от
прежних, земных страстей. В том числе, от проблем своего беспутного отпрыска.
Вероятно, находились они за миллионы световых лет от меня, и как сын я не существовал
для них больше. Они вызвали меня, чтоб исполнить свой вселенский гуманистический
долг. Предупредить о происках врагов Света. Ведь они отвечали за Погоду на Юго-
Западе, а Погода – понятие емкое!

Меня же их уклончивые ответы никак не устраивали. Я должен был обезопасить Маришу.
На миг я засомневался, что передо мной и впрямь мои папа и мама. Вполне возможно,
меня опять морочили демоны. Но мама подняла на меня ясные ласковые глаза и… только
тут я увидел, что мои родители ждут ребенка! Кого? Неужели опять меня?! Все еще
меня?? Где?!..

Я вспомнил деловое предложение Дьявола: произвести меня на свет заново, изначально
удачливым и богатым – если я продамся ему. Но я не продался, и тогда он решил
пренебречь моими свободами – воли и выбора – и поставить меня перед фактом: родить в
другой данности, чтобы затем перебросить в нынешнюю, на 32 года назад, а меня
тридцатидвухлетнего замочить потихоньку в каком-нибудь четырнадцатом столетии! Не
зря Владимир Иванович тер что-то про аутодафе!

Но ведь я отмел предложение Дьявола, отмел начисто, блин, а мои мать с отцом, святые,
добрые, исполненные Любви люди, тем паче не поддались бы на уговоры Нечистого!

Мама! – пробормотал я, указывая на ее живот, - Что там? Кто там у тебя?
Пусть это тебя не волнует, Вася, - ответила мама, а отец обнял ее за плечи
и нежно прижал к себе.
Занимайся своей работой, - посоветовал он, - Спасай себя, свою женщину,
свой мир. Ступай в него с Богом!

Этими словами он как бы вытолкал меня из предрассветного сада в мою ночную
реальность. Я открыл глаза, потянулся к Марише и – чуть не заорал во весь голос.
Мариши не было. Вместо нее в моей постели дрыхла усатая цыганка.

Эй, ты! – рычал я , тщетно пытаясь растолкать заплывшую салом тушу, -
Какого хрена ты здесь?! Где Марина? А ну вставай, сука, пока я не
размазал тебя по стенке!

Но сука лишь скулила сквозь сон: «Вася! Отстань! Ну тебя!»
И, оставив ее на время в покое, я подорвался звонить Аделаиде Шварц.

Слушать в трубке гудки пришлось долго – шел пятый час утра. К тому же накануне
Богема вела неправильный образ жизни, что и сказалось на крепости ее сна. К счастью,
родители Богемы отдыхали в этот час в санатории, так что поднять с постели я мог сугубо
Аделаиду.

Алло! – прозвучало, наконец, на том конце провода.
Это я, Василий, - представился я решительно, _ Слушай меня
внимательно…
Я сплю! – попыталась возроптать Аделаида.
У нас тут беда! – не дал я ей вновь смежить вежды, - С Маришей! Что и
кому отдала Мариша, когда вы с ней шли с пляжа?
Да ничего никому… - начала было Богема, но я прервал: «Вспоминай! К
вам подлезала бородатая цыганка!

Похоже, Богема стала-таки приходить в себя. Недовольство в ее голосе сменилось
озабоченностью.

Да что случилось-то? – задала она резонный вопрос.
Потом объясню. После того, как ты вспомнишь, что отдала Мариша
цыганке.
Ой, да она ко мне сперва пристебалась! – попыталась Аделаида
воспроизвести картину преступления, - Висюльку у меня клянчила. Я ее
послала, я цыган вообще-то боюсь. Ну, и тогда она к Маринке пристала:
дай, говорит, двадцать копеек ребенку!
Еще и ребенок был?! – психанул я.
То-то, что не было! – заторопилась Богема, - Во всяком случае, рядом! А
что ей Маринка дала… Что-то ж дала! – напрягалась теперь и Богема, -
Точно! Маринка в сумку полезла за мелочью, а у нее ж там еще и цацки
лежали всякие – часики, колечко, фенечка, что я подарила. Она снимает на
море, чтобы не утопить. Ну, а та цыганка цап ее за руку и давай болтать,
как они это умеют: на тебя порчу напустили, но я сниму, если дашь мне
вот это…
Что - это?! – в страхе перебил я.
Не знаю! – взвыла Богема, - Я Костю высматривала как раз! Даже хотела
бежать за ним. У Маринки ж не только мелочь была! Я помню, она
сказала: «Дай это. Тебе от этого несчастье идет, а я на счастье обращу.»
Так что все-таки случилось?
А то! – простонал я свирепо, - Что цыганка лежит сейчас в моей койке! А
вот Мариши нет!
Как - нет?! – обалдела Аделаида, - Совсем нет? Почему?! А цыганка
что?…
Ладно! - оставил я ее с информацией к размышлению, - После поговорим.
Утром. – И бросил трубку. Больше, чем душевное состояние Богемы,
занимал меня сейчас непраздный вопрос: что взяла цыганка из
Миришиной сумки?

Я включил настольную лампу, вывалил под нее содержимое сумки и принялся изучать.
Часики, фенечка и колечко были на месте. Имелись и деньги, и мелочью и бумажками.
Отсутствовал хранившийся в кошельке крестик. Накануне у Мариши порвалась от него
цепочка, а поскольку я был весь в украх, то ремонт ювелирного изделия отложил на
потом.
Идиот! – обругал я себя, -  Какого ты бесишься, если цыганка – вот она, в
твоем полном расположении! Со всем, что на ней и при ней! Если она не
скажет, куда дела Маришу, запру ее в сарае и буду морить голодом! А
вплоть до дистрофии! Пока не признается!

По натуре я не жесток, но болевые точки мои просьба не беспокоить.

Что ты делаешь, Вася? Что ты там ищешь? – услыхал я голос цыганки.

Туша сидела на моем супружеском ложе и с удивлением таращилась на меня. – Зачем тебе
моя сумочка? – спросила она невинно.
Твоя?! – зарычал я, оскалившись.

Наверное, я был настолько страшен в этот момент, что бородатая бандитка вздрогнула и
закрыла лицо руками.
Вася, что с тобой? – простонала она из-под пальцев, - В тебя что, дьявол
вселился?!
Где Марина? – грозно вопросил я.
Как это где?! – заплакала она, - Ты меня пугаешь! Где, по-твоему, может
быть Марина, если…
Вот именно! – пригвоздил я ее гневом к тахте, - Быстро говори, где
Марина, и как ты оказалась здесь?
Я ничего не понимаю! - заныла жалобно туша. - Я проводила Богему с
Костиком, легла… ты уже во всю дрых! Просыпаюсь – ты роешься в моей
сумочке, а теперь еще и…

Закончить фразу ей помешали рыдания.

Мрачные предчувствия, зародившиеся мгновенье назад в моей душе, перешли в не менее
мрачную уверенность: шельма махнулась с Маришей телами, а Мариша еще знать ничего
не знает – она ведь тоже вела вчера неправильный образ жизни!

Ладно! – сделал я попытку совладать с голосом и лицом, - Ты – то как себя
чувствуешь?
Никак, - залепетала она, - Странно как-то. Как будто меня много, и я
тяжелая.
Не пугайся, но так оно и есть, - подготовил я ее к потрясению, - Ты ведь
отдала крестик цыганке?
Нет, - возразила она жалобно, - Она сама выхватила, а я… я растерялась, а
потом подумала: ну и Бог с ней, не обеднею…
Ты обеднела, - перешел я на спокойный увещевающий тон, - Или,
наоборот, разбогатела, смотря как на это смотреть. Она похитила твое
тело, а тебя сунула в свое. Только не плачь! Не бойся! Поверь, я так этого
не оставлю!

С секунду Мариша с ужасом на меня глядела индийскими пронзительными глазами, а
затем ринулась к зеркалу. Вслед за тем она закричала так, что мне волей-неволей
пришлось закрыть ей ладонью рот.

Перестань, успокойся, - шептал я в большое волосатое ухо. – Мы живы,
остальное все поправимо.
Все! Все кончено! – истерически выдохнула она, когда я, наконец, ее
отпустил, и рухнула вниз лицом на постель, - Я погибла! Я теперь всегда
буду такая! Дияна ведьма, ты ее не найдешь!

«Дияна» - осенило меня. Именно это имя я слышал во сне от покойных мамы и папы. Они
предостерегали меня, но…поздно что-то они хватились! Силы зла и впрямь действуют
куда оперативней, чем наши.

Черные наступают, а мы знай подставляем то одну, то другую щеку под их удары.
Впрочем, - устыдился я своих изменческих настроений, - как могли родители
предупредить меня во время, если между ними и мной миллионы световых лет, укры и
пейзажы Австралии!
Зазвонил телефон – я понял, что это Богема  стряхнула с себя остатки сна – но никто из
нас и не подумал взять трубку. Мариша лежала на постели, как мертвая, а я курил «ватры»
одну за другой. Ясно, что поиски Дияны я предприму, но чертова кукла может быть где
угодно, включая времена динозавров, Австралию или чужие планеты. Сам, по
собственной воле, я не попаду даже в Австралию! Да если бы и попал! Под силу ли мне
перерыть не какой-нибудь один городок, а целый континент в поисках девушки  с
золотисто-каштановыми длинными волосами и светом добрых  карих очей?! Такие
девушки не валяются на дорогах, но ведь и планетка Земля чуток покрупней поселка
Любимовка!

Я покосился на кучу жира, внутри которого исходила мукой моя жена, и прикурил от
«бычка» новую сигарету.

«Что ты любишь в Марише больше? – задал я себе провокационный вопрос, -Душу или
плоть? Плоть, как известно, рано или поздно состарится и обрюзгнет, тогда как душа… -
стал готовить я себя к поражению, - Душа, как была твоей, так и останется!»

Но я был мужик, я был художник и сознавал, что Маришу люблю в двуединстве души и
плоти!

Ничего, - подбодрил я себя, - Ты к ней и к такой привыкнешь! Она облагородит это
тело – похудеет, побреется….» И задал себе новый трудный вопрос: «А как она
докажет, что она – Марина Березовская?» В происшедшую с ней метаморфозу не
поверит никто – ни Костик, ни Богема, ни Сильва с Южиным. Кончится тем, что ее
вышлют из города, а меня упекут в тюрягу – за предполагаемое убийство
наследницы богатого дома. Что ж, Дьявол мне обещал, что в собственной постели я
буду выть, как на раскаленной сковородке, что с радостью вручу ему душу в обмен
на тело Мариши. Возможно, так я и сделаю – если нас припрут к стенке – но сперва
мы все-таки повоюем!
Телефон не умолкал. Это вывело Маришу из ступора. Она взяла трубку и неживым
голосом обронила в нее: «Але».

В суть возбужденного тарахтенья Богемы я не врубался.

Я это, Марина, - представилась Мариша бесцветно, - Нет, я здесь, но я не в себе. В
своем уме, в своем, но не в своем теле. Ой, да что объяснять, ты все равно не
поверишь, - всхлипнула она, выслушав новый шквал Богеминых воплей, - Та
цыганка, ну, помнишь?… Она мое тело взяла себе, а мне бросила свое.

Богема решила, что мы  вдрызг пьяны. Наверное, она вызвалась к нам приехать первым
троллейбусом – все равно уже не заснет – потому что Мариша закричала испуганно: «Нет,
нет, Адела, ты мне сделаешь только хуже!» Бросила трубку и вновь уткнулась в тахту
широким волосатым лицом.

«Делай что-нибудь, кретин!» - подвиг я себя на подвиги, - Ты перед образом клялся быть с
ней и в горе и в радости. Вот и будь! Не сиди истуканом!»

Сидеть истуканом и впрямь было недосуг: как только Кравцов получит заявление о
бесследном исчезновении Мариши, наша с ней песенка будет спета. Заложить же нас мог
кто угодно. Тот же Костик по велению служебного долга. Ну, а  если обратятся в органы
Сильва с Игорем…

«Сильва узнает свою дочь в любом облике! – озарило меня, - Угадает, почувствует!» И,
ожив сам, я тронул Маришу за плечо.

Детка, - попросил я, - очнись! Позвони своей матери. Уж кто-то, а мать поверит
тебе. Я хочу, чтоб ты на время перебралась к ней. На то время, что я буду искать
Дияну.
Ты ее не найдешь, - предрекла, не меня позы, Марина.
Ну, это мы еще поглядим! – разъярился я на проклятые силы тьмы. И, вспомнив,
что мне однажды сказал мой ангел – «Ты не одинок. И не думай, что тебе хуже
всех! – рывком поднял Маришу и крепко прижал к себе.  Ее формы сейчас меня не
смущали – я должен был вернуть ей самообладание и веру в любовь.

Мариша потянулась послушно к телефонному аппарату.

А не рано звонить? – спросила она с интонацией тяжелобольного ребенка, - Я их не
испугаю?
Испугаешь, - не соврал я, - Но другого выхода нет. Им известно, как ты болела,
когда Дьявол покушался на тебя в прошлый раз. Они и тогда пытались тебе помочь
и теперь помогут. Звони!

Обнимая Марину внутри Дияны, я слушал, как она рассказывает Сильве о происшедшем.
Когда голос ее прервался от слез, она сунула трубку мне.

Василий! – яростно зазвенело в ней, - Что у вас происходит?!
Я верю, что ты узнаешь свою дочь даже в образе царевны-лягушки, - твердо заявил
я, - Испытай ее. Спроси о чем-то таком, чего никто, кроме вас, не знает, и ты нам
поверишь!
Еду к вам, - после тяжелой паузы отозвалась Сильва.

Из мировой литературы я знаю, до чего женщины боятся стать некрасивыми. Как знаю –
из опять же литературы и личного опыта – что некрасивых женщин не бывает. И не
только потому, что порой не хватает водки! – красота женщины зависит от ее мужика.

Считай, что ты попала на маскарад, - убеждал я Маришу не поддаваться отчаянию,
- У тебя шикарный костюм! Подгони его чуть-чуть под себя, и будет атас, ей Богу!

Я заставил Маришу умыться, причесаться и критически оглядел тело-платье Дияны.

Очень даже неплохо! – отвесил я очередной комплимент, - Экзотика будь здоров!
Мне нравится!

Так тебе нравятся толстухи? – Мариша улыбнулась сквозь слезы: ее природная
жизнерадостность, ее талант аналитика остались при ней.
Ты мне нравишься всякая! – провозгласил я убежденно, - Потому что ты – есть ты.
И я не врал: Мариша и впрямь придала Дияниным телесам определенный шарм. Да, я б
любил ее и такую! Если б смог доказать, что она – это она и никуда не пропала без вести!

Сильва с Игорьком застали нас за чаепитием.
Где моя дочь? – резко спросила Сильва, - Или ты будешь утверждать, что это –
она? – и движением подбородка указала на Маришу в Дияне.
Не держи нас за идиотов, - предложил Игорек, - Расскажи лучше всю правду. А
твоя дама пусть топает.
Но это же я, это я! – возопила Мариша, - Мама, Игорь, я же все вам объяснила! Ну,
что же мне делать, что?! Мамочка?!

Сильва повернула ко мне бледное, с полыхающими глазами лицо. Внешне она казалась
спокойной, но в душе ее пылало такое, что я бы не пожелал и Дьяволу оказаться в стане ее
личных врагов. Сильва походила на ракету – земля-воздух за миг до старта.

Василий, где моя дочь? – повторила она с нажимом.
Там! Внутри! – указал я на Диянину плоть, - Поговори с ней наедине! Мы с
Игорьком пока выйдем.
Мамочка! – взмолилась Мариша.

Сильва была, конечно, человеком практичным и трезвомыслящим. Но она была еще и
человеком эмоциональным. С секунду поколебавшись, она велела нам с Игорьком
удалиться и решительно уселась на табурет напротив Мариши.

Слушаю вас, - произнесла она сухо.

Мы с Игорьком перебрались в комнату. Молча и ненавязчиво, не вдаваясь в причины, мы
с ним недолюбливали друг друга, так что разговаривать нам было не о чем. И все-таки он
не утерпел.

Ну, и чего тебе не хватало? – спросил он так, будто брал интервью у осужденного
преступника.
То есть? – уточнил я. У меня, признаться, не было ни сил, ни желания портить
мировую гармонию бесполезным выяснением отношений.
Подумай! – передернул он уголками рта. Он оставался все таким же подтянутым и
учтивым, каким привык выставляться на люди, но в желтых глазах хищника
застыла враждебность.
Ты – подумай! – устало посоветовал я, - Что бы я выиграл от смерти Мариши? Да я
бы все потерял! Свободу, будущее, смысл жизни – все!

О любви к Марише упоминать я не стал – это умалило бы мое чувство.

Не знаю, Василий, что тут между вами произошло, - пожал он плечами, - Но мне
хорошо известно, что ты бываешь неуправляем. Когда напиваешься.
И он вновь передернул уголками извилистого, странного рта – с узкой верхней и широкой
нижней губой.

Но сейчас я не пьян! – разозлился я на ухоженного кретина, - И не такой я козел,
чтоб не придумать версию поправдоподобней – если бы и впрямь что-то сделал с
Маришей! Я не Шарль Перо и не Ганс Христиан Андерсен, о чем ты наверняка
знаешь, раз уж наводил обо мне справки!
А ту бабу ты где подцепил, не помнишь? – самодовольно подколол кретин Южин.

Объяснять ему что-либо, выходящее за рамки его житейских воззрений, было так же
просто, как обучить вирус гриппа санскриту, которого и сам я не знал. А вот Дияна,
возможно, знала!

Поэтому и заявил Игорьку, что «ту бабу» вывез полчаса назад из Тибета специально для
того, чтоб представить Южину. Ведь о встрече с ним она мечтала из тысячелетья в
тысячелетье, по нему лила слезы на вершине заснеженных Гималаев!

А говоришь, не Шарль Перо, - удовлетворился Южин моим откровением. Он
шагнул было к телефонному аппарату, но я положил руку поверх него и
красноречиво поглядел на Игорька.
Такие решения принимать надо коллегиально, - популярно пояснил я твердое свое
намерение дать ему, если потребуется, в рубильник.

Он понял, что уж если я двину, то мало не покажется много дней.

Это ровно ничего не изменит, - капитулировал он достойно, - И в случае, если ты
виновен, и если нет. – И отошел с видом гранда, обобранного разбойником.

Появление Сильвы с зареванной, но улыбающейся Маришей было подобно струе озона в
газовой камере.

Игорь! – окликнула мужа Сильва, - Игорь, это в самом деле она! – Игорек поглядел
на нее с такой дешевой иронией, что Сильва немедленно взорвалась, - Невозможно
быть таким узколобым! – заклеймила она благоверного, - Глупо думать, будто ты
все знаешь  о мире! Да мы о нем вообще ничего не знаем! Но уж если я тебе
говорю, что это – моя дочь, изволь поверить мне на слово!

«Слава тебе, Господи!» - подумал я.



План дальнейших действий мы разрабатывали втроем, без участия Игорька, этой
воплощенной верности азам атеизма.

Поиски Дияны – моя и лишь моя задача. Но пока длятся поиски, Мариша должна быть в
безопасности. Лучше всего, у Сильвы. Ведь я могу отсутствовать долго, могу вообще не
вернуться из странствий по неизвестностям, а Мариша в теле Дияны не способна даже
выйти за хлебом.

Мариша к матери перебираться отказывалась (к явному облегчению Игорька!). Мариша
твердила, что если не вернусь я, то и для нее все будет кончено, ибо никто, даже мать
родная, не докажет официальным лицам, что Мариша и Дияна – одно лицо!

Сильва разрывалась между инстинктами материнским и самосохранения в высшем
звучании последнего. В доме, столь часто посещаемом сливками общества, присутствие
цыганки вызовет кривотолки, а значит, усугубит ситуацию. Продуктами харчевания
родные Маришу снабжать будут исправно, но оставлять ее одну в хате и впрямь
рискованно.

Нисколько! – с прежней решимостью к борьбе упорствовала Мариша. Ведь с ней-
то уже расправились! Такая, как нынче, она Дьяволу не нужна. Дворовую же
общественность поручить надо Костику: если Ерохин ненавязчиво объяснит
соседям, что Тимошенко убыл на заработки, а квартиру на время сдал, то такое
объяснение всех устроит.

А по-моему, вы спятили! – высказал Южин очередную здравую мысль, - По-моему,
надо срочно обратиться в милицию!

В дверь позвонили, едва он заткнулся.

«Помяни черта!» - с тоской сыронизировал я.

Да нет же, это Богема! – жизнерадостно опровергла Мариша.

И бросилась открывать. Мариша забыла, что заключена в тело Дияны!
Пожалуй, никогда прежде я так не радовался Богеме!

Ой, пустите! Ой, кто это! – верещала Аделаида Шварц а объятиях подруги. Но не
зря Аделаида носила кличку Богема: успокоилась она мигом, едва завидев
родственников Мариши.

А что здесь у вас такое? А где Марина? – спросила она, озираясь любопытно по
сторонам.

Вот – Марина! – объявила Сильва и нежно приобняла дочь за неохватную талию.

Правда? – хихикнула Богема. Она была сбита с толку, маялась будуном, но
держалась совсем недурно, - Ну, уж если вы меня разыгрываете, Сильва
Михайловна, тогда я не знаю!…

И воззрилась вопросительно на памятник научному атеизму. Памятник дал понять, что его
хата, вернее, постамент, с краю: с этой целью он приподнял и опустил плечи.

Адела, ты в Бога веришь? – огорошила Мариша Богему, - если да, то ты и в черта
веришь, Адела, и во всякую чертовщину! Со мной произошла чертовщина!

Аделаиду Шварц отличала не только богемность поведения, но и крепкая психика.

Докажи! – просто потребовала она, - если ты моя подруга Марина, ты скажешь, что
вчера случилось на море, когда мы плавали до буйка!
Пацан к тебе прицепился, - ответила Мариша с готовностью, - Купальник с тебя
стягивал. А ты ему сказала: «Пацан, нас, вон, мент на берегу ждет, он таких шуток
не понимает».
Точно! – и удивилась и возликовала Богема, - А вишню мы когда и у кого
покупали?
Когда с моря перлись, - и на сей раз не замешкалась Мариша с ответом, - У тетки с
двумя ведрами, в аллейке. Ты еще попробовать зачерпнула целую горсть и блузку
заляпала!
Точно! – восхитилась Богема пуще прежнего. И на скуластом ее маленьком личике
загорелась яркая улыбка ребенка, получившего подарок от всамделешнего Деда
Мороза.
Ну, Маринка! – возопила она ликующе. И - осеклась.
А теперь-то что будет? – доперла до нее проза жизни, - Тебя как, надолго
заколдовали?
Теперь все зависит только от Васи, - с горечью произнесла Сильва.
Почему – только? – обиделась Богема, - А друзья на что? Всех обзвонить, всем
сказать, чтоб искали цыганку… то есть, Маринку!
Адела! – отрезвила ее Мариша, -Ты только представь, как нормальный человек на
такое отреагирует!

Аделаида Шварц покосилась на Игорька и сразу же все представила.

Но Костику-то расскажем? – спросила она с надеждой, - Костик-то все время был с
нами. Он и цыганку видел. К тому же, он из ментовки, ему легче будет искать…
Посмотрим по обстоятельствам, - постановил я.

Костя Ерохин мог оказаться как полезным сподвижником, так и опасным противником – в
зависимости от степени приверженности азам.

Вы все сумасшедшие! – повторил Игорек припев своей Песни Песней, - потому что
давным-давно надо…
Мыслить надо шире и глубже! – прервала его Сильва. Все это утро она глядела на
своего избранника без восторга, а порой и с нескрываемой неприязнью, - Понимать
надо, какие поступки ведут к добру, а какие – нет!

Другую женщину Игорек, как пить дать, послал бы после этого на три буквы, но с
Сильвой он был повязан не только матримониальными узами.
Мало кто способен принимать экстраординарное, - проявил я мужскую
солидарность с Южиным. В конце концов, бедный парень не виноват, что семья,
школа и другие структуры воспитывали его парнем без заморочек! В этом его
счастье, к слову сказать, залог удач и успехов. Не то сидел бы в такой же жопе, как
я!

Удивительно, что Игорь вообще не поехал «крышей» под грузом павших на нее
испытаний. Хотя, может быть, и поехал. А может, вообразил, что супруга организовала
против него заговор в духе романов Кристи – дабы, лишив его ума, лишить и пая в деле, а
его долю передать мне, Василию Тимошенко, новому гран-дамскому фавориту! Ну, а чтоб
ни с кем не делиться денежкой, мы с Сильвой ликвидировали Маришу!

Если он мыслил так, то существовалось ему среди нас хреново и позыв спешить в
милицию объяснялся инстинктом самосохранения. Сильве следовало заглушить этот
инстинкт. Наш «совет в Филях» завершил работу в одиннадцатом часу утра. Было
постановлено, что Мариша останется у меня. Богема – тоже, в роли моей квартирантки, а
Сильва с Игорьком и вида не подадут, будто бы у нас что-то случилось.
Не будь Южин зациклен сам на себе, он летел бы из моей хаты со скоростью мысли. Но
Южин доблестно подавил свой инстинкт самосохранения и вышел вслед за Сильвой
степенно, как уважающий себя бизнесмен.

Ну, и что теперь? – едва дверь за ними закрылась, спросила с интересом Богема, -
Может, для начала за пивком сбегать? А то ж – сухотит!

Она призывно поглядела на Маришу в форме Дияны, и та полезла за кошельком: «Заодно
уж и вермишели купи китайской. Подкрепиться бы не мешало. Вам хорошо, а меня-то
теперь вон как много! – пошутила она, и мы разом, не сговариваясь, расхохотались. На
беду Князя Тьмы, мы все были чуток без «башен»!

Мариша не спросила, куда я намерен направить стопы своя.  Молча и деловито она
принялась собирать мне вещи в дорогу, но я попросил: «Не надо. Мне нужны только
деньги». И впрямь, отправляться куда-нибудь на Юпитер со сменой белья и мылом было
бы не разумно.

Я позвонил пану Драчу и договорился встретиться с ним часа через полтора у здания
городского театра. Он пообещал быть как штык! И пусть только попробует меня
продинамить: в конце-то концов, я прошляпил свою Маришу не без помощи его
мифических укров! Далее надлежало отыскать и предупредить о своем отъезде Ерохина.
Если права Марина, и Костик с Аделаидой друг другом увлечены, Богема отведет 
ментовские подозрения и от моей хаты и от меня.
 Костика я увидел раньше, чем собирался: безумная Аделаида Шварц притащила в дом не
только пиво и вермишель!

Он уже знает! Я ему рассказала! – возвестила она победно, и я понял, что сейчас
врежу Аделаиде в ухо: Костик имел вид мента при исполнении. С суровым лицом
памятника неизвестному лейтенанту он проследовал в комнату, огляделся в
поисках следов преступления, и, не обнаружив ни орудия убийства, ни труп,
принялся искать их в ванной, уборной и холодильнике. Дурацкая Богема семенила
за ним, взахлеб повторяя то, чему не поверил бы ни один участковый даже под
угрозой изгнания из рядов.

Ну, так что? – сухо поинтересовался Ерохин, когда все закоулки дома были
обшарены, - Куда жену дел?
«Подарил! Народу Зимбабве!» - чуть не ляпнул я со злости на Аделаиду Шварц, но во
время себя усмирил: острить с законом, даже в Костиковом лице, было самоубийственно.

Так куда дел жену? – жестче повторил Костик.

Объяснять необъяснимое третий раз кряду, да еще и Ерохину, было свыше моих
нравственных сил. Тем более, что следовало спешить в  неизвестность. Я махнул на
лейтенанта рукой, но Ерохин преградил мой путь к цели.

Куда?! – осведомился он грубо.
За женой! – ответил я раздраженно, - Или ты думал, я сейчас в Турцию сбегу
вплавь?
С тебя станется, - переоценил он мои способности супермена.
Слушай, не будь зомби! – заорал я, - У матери Мариша! У мамы! Не веришь,
позвони Березовской!
А вы… вы прикалываетесь, значит? – помягчал Костик, - Разыгрываете меня?
Ну да! – подтвердил я, больно наступая Богеме на ногу, -  А ты что, не врубаешься
до сих пор? Ничего, пивка выпьешь, врубишься! – И, отстранив его, хлопнул за
собой дверью.

Если Богеме и Марише удастся доказать Костику, что не все в мире развивается по уставу
– отлично! А если нет… Так или иначе, домой я без Маришиного креста не вернусь.



Вик находился там, где и положено находиться в выходные собрату по невезухе: в аллее
между театром и Аквариумом, на севастопольском вернисаже. Именно здесь надеются
собратья залатать дыры в карманах, пристроив в добрые руки кто бессмертные шедевры, а
кто халтурки. Виктор производил сугубо последние. Его коронкой были гигантские
деревянные атлетки, напоминающие не столько женщин, сколько вставших на дыбы
першеронов, но так как Виктор не в состоянии был физически ни одну из этих дур
доволочь из Камышовой бухты до центра, то в аллейке он торговал их миниатюрными
копиями. Эти вообще ни на что не походили! Отсутствие спроса Виктора не смущало – и
у собратьев народ почти ничего не брал – а собратья даже по «синьке» не портили ему
кровь правдой-маткой, потому что Вик  был парень хороший – шумный, веселый, не
способный на зависть и уныние.

Сейчас мужик подвалить должен, - порадовал я его, - Тот, которого ты сосватал.
Хочу при тебе произвести обмен и сразу же вернуть долг.
Виктору я задолжал тридцать гривен, которые, кстати, и послужили причиной моих все
более крепнущих контактов с потусторонними силами.  И если о контактах Виктор не
знал, то о деньгах неотвязно помнил: ведь питался Вик, как правило, за счет своей рыжей
колли, точнее – за счет Веры Крошинской, объедками из кафе.

Пан Драч оказался точным. Был пан худощавым, но при брюшке мэном лет пятидесяти на
вид, с квадратной, кирпичного цвета физиономией, и залысинами философа.
Мой труд принял он на ура.
Изумительно! – восклицал он, энергично просматривая листы, - Блестяще!
Я остался равнодушен к его похвалам: я знал цену и ему и себе, и  мне было некогда.

Зато пан письменник цены моей не знал явно, потому что за все про все отвалил мне от
щедрот своих пятьдесят гривен.
Все правильно? – как ни в чем не бывало обратился он к Вику, - Мы же о такой
сумме уславливались?

Я, помнится, уславливался о большем, но долбаный мой посредничек произнес
благодарно: «Да! Все в порядке! Спасибо!» И, завладев львиной долей моего гонорара,
сделал нам ручкой.
Я еще глядел оторопело вслед Виктору, когда дружелюбный голос произнес раздумчиво у
меня за спиной: «Странный вы человек, сударь. В самое пекло суетесь за вымышленные
ценности, а за себя самое не можете постоять!»

Я обернулся резко и увидел, что мой пан графоман – это Дьявол. Он и сострадательно и
лукаво мне улыбался.

Красиво здесь, правда? – спросил он прежде, чем я вырвал бы у него папку с
рисунками, - Не прогуляться ли нам немного туда-сюда?

Папки с рисунками – отметил я – при себе у Дьявола уже не было.

Не горячитесь, - понял он мое намерение, -Дело-то сделано, дело в шляпе, как
говорится. Вы, Тимошенко, плодотворно, талантливо, самозабвенно поработали на
меня.

Его самодовольство вернуло мне способность рассуждать здраво.

Отнюдь, - возразил я в тон ему, - Душой-то я не кривил.
Вы покривили ею, когда взялись иллюстрировать мой труд. Труд, написанный по
моей нижайшей указке – поправился он и попытался взять меня по-братски под
локоть.
Я – профессионал, - заявил я с вызовом, - А значит, могу проиллюстрировать что
угодно. Но мое при этом остается моим, а ваше – вашим. Их смешать так же
просто, как воду с ртутью.
Но выйдет же книга! – провозгласил он ликующе, - Книга, на титуле которой будет
красоваться ваша фамилия, Тимошенко!
Плевать, - ответил я честно, - Мне всегда есть и будет плевать, что обо мне думают
идиоты. Не для них и не для вас я работаю.
Ваш гонор мне всегда импонировал, - похвалил он меня, как похвалил бы
Державин Пушкина, а я полез в карман и протянул ему пачку «Ватры».
Пустое, - отвел он мою руку, - Вам сегодня она куда нужнее, чем мне. Не
подумайте только, что я вас пугаю – я констатирую факт.

Мы шли не спеша по яркой, уставленной произведениями живописи аллейке, и собратья
воображали, что де вот раскрутился и Тимошенко, и пора б ему «выставляться»…

Свернем к магазину, попьем пивка? – предложил Дьявол. – Я угощаю. – тотчас
уточнил он, - Я, сударь, вас купил за такой бесценок, что чувствую себя вашим
должником. Хотя на деле это вы мой должник. Ну да, не будем мелочиться!

И он нацепил долгоиграющую улыбку на кирпичную харю своего пана Драча.

Заметьте, я был единственным, кто предложил вам работу! – похвастался он. - Вы и
ухватились-то за нее потому, что выбора у вас не было. Ваши приятели из стана
святых бросили вас на произвол судеб, сударь. Бросили от голода подыхать. Вот и
судите сами, нужны ли вы им!
Святые – небогатый народ, - заступился я за своих.
Святые – пришельцы на моей планетке Земля, - проинформировал он с
брезгливостью, - Узурпаторы. Но бестолковые, слабые, неумелые. Как и я, они
требуют служенья себе, бездумного поклонения, но, в отличие от меня, кормят
лишь обещаниями светлого завтра. Они патологически неспособны заботиться о
людях как таковых, во плоти и крови. Их цель – заставить вас служить Абсолюту, а
не конкретным особям, вашим ближним, вашим согражданам, Тимошенко! –
провозгласил он со значением и поднял вверх палец.
Что это на вас нашло, сударь? – спросил я с издевкой, - Или патетика – это от пана
Драча?
Я всегда был демократом, я вам уже говорил, - улыбнулся он с видом щирого
хозяина планетки Земля, - Поглядите, какую красоту создал я на Богом проклятой
тверди! Я- то ее не проклинал! Я – возделывал! -  Он обернулся и простер длань в
сторону покидаемой нами аллейки. В этот миг с него можно было запросто ваять
Ильича.
Да, красиво, - подтвердил я, - но все это сотворено не вами, а искрой Божьей.
Искра Божья – всего лишь орудие труда, Тимошенко, - поморщился он досадливо, -
Токарный станок, шило, игла! Инструмент, с помощью которого я преобразую
действительность.

«Тебе цвета, цветы земные претят,» - вспомнил я слова своего бывшего собрата по
ремеслу, а ныне моего ангела, сказанные им Дьяволу на переправе в царство мертвых.
Вспомнил и о планах Дьявола сжать Мирозданье до размеров микроскопической черной
точки, чтоб затем творить его заново – уже в роли Всевышнего.

Почему бы и нет? – ухмыльнулся Дьявол, - Кто сказал, что мой мир будет хуже
Господнего? Святые, которые все века нашего с ними противоборства только и
знают, что клеветать на меня?! Но что есть их цель, как не попытка ужать мир до
размеров крохотной белой точки и законсервировать его в таком состоянии?
Однако, мы отвлеклись, ведь мы шли пить пиво!
Прошу извинить, но у меня на сегодня другие планы, - попытался я с ним
расстаться, - Вам хорошо известно, какие. Я пока не дозрел до коммерческих
сделок с вами.
Так дозревайте, дорогой, - благословил он меня на отступничество, - Вас со всех
сторон обложили, никуда вам от нас не деться, так не лучше ли скрепить наш
договор малой кровью, как говорится, в уютном баре, в цивилизованной
обстановке?
Ваши люди своих действий не согласовывают, - осенило меня, - Каждый бьет из-за
своего угла!
В одну цель! – он снова назидательно поднял палец письменника, - И эта цель,
Тимошенко, - вы!
А вам не кажется, что они путаются под ногами друг у друга? – полюбопытствовал
я. Отсутствие у вражин единого плана меня порадовало.
Не обольщайтесь, - посочувствовал он моей наивности, - Я не сковываю
инициативу сотрудников, но контролирую в целом процесс охоты. И ведь это я
выручаю вас из беды, заметили? – подмигнул он мне по-приятельски, - Я вам
позволил сбить с ног несчастного лейтенанта Ерохина. Я очень многое для вас
делаю. Пока верю в вас. Вы, сударь, становитесь на путь исправления: вы
мастерски исполнили мой заказ.
Дался я вам! – исторг я с горечью. В конце концов, я не был десятижильным! Я
хотел спокойно работать и хоть немного, но зарабатывать. Ровно столько, чтобы
хватало на жизнь. Я далек от желания строить дворцы на взморье и
коллекционировать лимузины, но мне хочется три раза в день питаться, не
собирать в скверах окурки и содержать свою женщину не в черном и не Диянином
теле! Пусть я грешник, идиот, сволочь, но свои пороки я искупаю по честному –
работой. Я и родился-то…

И тут я вспомнил своих родителей в запредельном саду, и мысленным взором
сфокусировался на животе мамы.

Что это значит? – спросил я Дьявола, - Вы решились – таки меня заменить? Но с
чего вы, черт возьми, взяли, что я – новый буду служить вам? Что вообще буду
обладать хоть какими-нибудь способностями? Разве только стяжательскими! Или
моя мать ТАМ беременна не мной?!

Вами, сударь мой, вами, - ответил он ласково, - Но, поверьте: к вам –нынешнему ее
беременность касательства не имеет. Иначе я не стал бы тратить время на вас. Так
что, если хотите вернуться через часик домой, где вас будет ждать прекрасная
молодая жена и сытный ужин с шампанским, проследуйте за мной вон за тот
столик, и мы обговорим условия соглашения.
Увольте, сударь. – не сдался я, - Нам в разные стороны.
Да, я имею виды на вашу жену, - не сдался и нечистый, - Я – сюзерен, вы- вассал.
Знаю, как претят вам эти слова! Но я с готовностью отступлюсь от Марины, если
вы мне доверите ваше творчество. Заверяю вас как джентльмен: вы не ощутите ни
малейшего насилия над собой, вдохновение вас не покинет, но к вам придет успех,
слава, богатство! Поверьте, мне ваша искра Божья нужней, чем Богу. Ведь я –
Князь Тьмы!
Вам нужна искра, чтоб разжечь пламя, - усмехнулся я, - До боли знакомый рефрен!
Мне нужна искра, чтоб творить спектр, - опроверг он и вновь простер палец в
сторону вернисажа, - Что до Бога, то ему как раз – таки не искра нужна, а чернота,
без нее он растворится в своем Абсолюте. Он ведь потому и привечает грешников,
из эгоцентрических, так сказать, побуждений, чтоб самоутвердиться за счет
контраста!
Богу важны не формы, а содержание, -  сделал я вывод.
И поэтому он создал формы? – расхохотался глумливо Дьявол, - Поэтому
экспериментирует с ними?
А как я буду помогать Ему, сударь, если перестану быть инструментом? – спросил
я дружелюбно, - Здесь, в этом мире, по крайней мере, нам никак нельзя без рук-
ног-мозгов!
Подумайте о желудке, - тоже вполне по дружескому порекомендовал он, - И не
ищите Дияну, все равно не найдете. Ну что ж, до новых встреч в эфире, мой
дорогой?

Он подал мне руку – волосатую клешню своего штатного графомана – и удалился – уже
паном Драчом, с рукописью и с папкой моих рисунков подмышкой. А я, как и обещал,
заторопился в другую сторону – подальше от голодных собратьев, жаждущих раскрутить
меня на пузырь.



Я не держал сердца на Дьявола: каждый в меру себя, нужен Создателю, иначе не был бы
создан. И Нечистый, похоже, необходим человечеству как своеобразная антитеза – черная
путеводная звезда на пути к свету и познанью себя в себе.

А вот на Викторе я оторвался бы сейчас в полный рост! Эта искариотина заложила меня за
тридцать сребреников в национальной валюте для того только, чтоб надраться до
состояния Пизанской падающей башни! К счастью для него, я не мог отвлекаться на
сведение личных счетов. Я брел, куда глаза глядят – искать ветра в поле, пока не ощутил
толчок в спину. Это, конечно же, мой хранитель пришел мне на выручку. Подчиняясь его
импульсу, я поглядел вперед. Там, в начале аллейки, близ стола с деревянной посудой
классного мужика Сережи Сопова, маячила фигура в цветастом платье. В грузной, со
старомодным начесом даме я без труда признал активистку дьявольского движения, свою
бывшую тещу Анну Тарасовну Воронину. Анна Тарасовна искусством не увлекалась. Она
была заурядной бюргершей, жадной, но домовитой – из тех, кто с километрового
расстояния замечает соринку в чужом глазу, а деньги в кошельке ближнего считает даже
лучше, чем в собственном. Все это я говорю не потому, что мадам Воронина была моей
тещей, а потому что была она резидентом Дьявола в нашем городе, а своей дочерью, моей
любимой женщиной Никой, расплатилась за триумф скудоумия. Агамемнону такое
жертвоприношение и не снилось! И все-таки меня удивляло, что заставило Дьявола
остановить свой выбор именно на Анне Тарасовне. Только то, разве, что она – плоть от
плоти толпы, обладает хваткой бультерьера и пророческой убежденностью в
непогрешимости всего, что творит? Да, она классическая миссис Чернь, поэтому, верно,
Сатана и поставил ее во главе ей подобных.
«При случае, я у него об этом спрошу» - пообещал я себе.
Вы уже ответили на свой вопрос, - отозвался он невесть откуда, - Пользуюсь
случаем поблагодарить вас за лексикон, сударь. Эти ваши словечки «чернь»,
«быдло» - они так ласкают мой слух!
Я в них вкладываю философский, а не социальный смысл, - молча огорчил я его, и,
пожелав мне приятной развлекательной прогулки, он оставил меня в покое.

Освеженный его напутствием, я спустился вслед за Анной Тарасовной на набережную
Корнилова. Анна Тарасовна не случайно оказалась в столь неподходящем для нее месте
как вернисаж: она шла на дело. Летняя воскресная набережная кишмя кишела праздным
народом, но ЕЕ-то я заприметил сразу. Маришу. То есть, Дияну в теле Мариши. И на
мгновение замер, отвесив челюсть: Маришина плоть не показалась мне совершенной.
Подобно тому, как мифический царь Мидас превращал в золото все, к чему прикасался,
душа Мариши делала красивой любую, облекавшую ее форму, тогда как Диянина
ведьмовская сущность подтачивала изнутри саму гармонию мира.

Оживленно болтая, Дияна с Анной Тарасовной направились в ближайший шалман. Я
бросился за ними. При этом, наверное, я презрел ленинский закон конспирации, потому
что Воронина и Дияна меня заметили. Неповоротливая Анна Тарасовна не кинулась
наутек, да она и нужна была мне, как дельфину глиссер, что до Дияны, то в легком теле
Мариши она сравнялась с чемпионом мира по спринту. Стремительно сверкая пятками,
она еще и вопила на всю Ивановскую, то бишь Корнилова: «Задержите вон того мужика!
Спасите! Он меня изнасилует!»

Непосвященным Дияна казалась хорошенькой беззащитной девочкой, за которой мчится
громила. Два или три героя отозвались на ее призыв, и мне будет жаль, если впредь они
так не поступят. Вслед за Дияной я влетел в дверь под скромнейшей вывеской «Казино».
Миновав полутемный коридор, мы ворвались в зал, где разминались в этот час звезды
шоу-балета «Гурии», они жэ – ведьмочки Владимира Ивановича. Дияна торпедой
врезалась в гущу гурий, и толпа взорвалась триумфальным визгом – ведьмочки узнали
меня. Выпустив когти, угрожая раздвоенными змеиными языками, они разом устремились
ко мне. Я отбивался от них, как отбивался бы медведь от стаи бешеных кошек, и при этом
старался не упустить из виду Дияну. Чертова тварь почти достигла дверей служебного
выхода. Раскидав фурий, я прыгнул было за ней, но тут на подмогу ведьмам выскочила из
глубины зала орава бритоголовых мордоворотов. Я сразу понял, что за этим последует.



В себя я пришел в укромной данности Сто Какого-то. Данность эта, собственно, являлась
как бы офисом Владимира Ивановича, перевалочным пунктом. Я бывал здесь уже дважды
– транзитом, по пути в начало четырнадцатого века – и обнаружив себя в знакомом
кабинете, понадеялся от души, что поговорка Бог любит троицу идейно чужда Сто
Какому-то.

На сей раз мордовороты и ведьмы обработали меня с особым усердием. Без сознания я
пробыл так долго, что Владимир Иванович лишился терпения и от скуки нахрюкался. И к
его сути и к габаритам такое состояние весьма шло, но умаляло мои шансы выбраться из
переделки без дополнительных увечий. Зато шансы получить их у меня были все. Я лежал
посреди кабинета на скованных за спиной руках и не мог даже пошевельнуться: жирный
гад позаботился о собственной безопасности. Он о ней даже перезаботился, ибо и к
такому ко мне ближе чем на два метра не подходил.

Итак, я лежал на полу, в полном бессилии, с мечтой идиота когда-нибудь разнести
вдребезги эту паршивую данность, а он кружил вдоль стен со стаканом бухла в руке, икал,
булькал и хлюпал чем-то.

Ну как, Васенька, оклемались? – спросил он с нежностью людоеда,
приготовившегося плотно поесть, - Вам удобно или перенести вас на  стул?
Я уж лучше полежу, Вовка, - ответил я, старательно выговаривая слова, - Ковер у
тебя шикарный.
И у тебя могло быть много шикарного, - перешел он на ты под действий паров
алкоголя. – перед тобой открывались блестящие перспективы! Сам Нижайший
благоволил к тебе! Ты обманул его доверие, мразь! Ты обманул мое доверие! Я
был Сто шестнадцатым, а теперь? Теперь я Сто двадцать седьмой!

Он пьяно всхлипнул, но тут же взял себя в руки: он жаждал мщения. Тот факт, что я не
оправдал доверие Дьявола, волновал его куда меньше, чем понижение в звании на десять
порядковых номеров. С карьерой ему вообще не везло и все время почему-то из-за меня. В
пору его земной жизни я со своими карикатурами не дал ему воспарить на властный
Олимп, а в краях запредельных опять же моя заядлость обернулась для него немилостью
Князя Тьмы.

От визга его и хрюканья у меня пуще прежнего разболелась башка и  я со стоном закрыл
глаза: общался и дальше со Сто двадцать седьмым, да еще в таком месте и состоянии, у
меня нужды не было.

Ты мне брось это, ублюдок! – вознегодовал он. Дежурную вежливость
совдеповского функционера смыло с него потоком бухла, - Ты мне тут падалью не
прикидывайся! Не так все просто, дружочек! Я не я буду, если не подкину завтра
хвороста в твой костер!
За это тебя Нижайший убьет, - пообещал я бесстрастно. Наш поединок с Дьяволом
был покуда в самом разгаре – ведь пачку «Ватры» он у меня так и не взял! А с
«Ватрой» нельзя отправляться в средневековье.
Ты предал Нижайшего! – взвизгнул он, - Нижайший от тебя отступился! Пусть
теперь твой ангел, твой Бог тебя спасают, кретин!

Будучи некрещеным, я, понятно, не мог быть религиозным фанатиком. Я не жаждал
огненной смерти во славу Всевышнего и не рассчитывал на то, что, бросив
многочисленные дела во всех концах Мирозданья, Бог протянет руку помощи
многогрешному Василию Тимошенко. Но я  твердо верил, что сотворил Он меня не на
растопку. Не то сотворил бы чем-нибудь куда более для этого подходящим. Сотворил и не
для мученичества, на которое я не был горазд.. И не даром ангелом-хранителем мне
назначил Он бывшего моего собрата по ремеслу. Ангел, посредник между нами, частица
Его могучего света, поможет мне выиграть и это сражение тем уже, что придаст
нравственных сил.

Ангел и придавал, и Владимира Ивановича это бесило.

Не ты первый, не ты последний! – пугал он меня, разбрызгивая в экстазе бренди, -
И не таких ломали! Никто, ни один не избежал казни, сколько бы ни молился
своему Богу! Или ты думаешь, ты особый?
Особый. Как любой из живущих, - намеренно оскорбил я его. - Ты не поверишь, но
я еще не дозрел до смерти. В морально-этическом отношении я – полуфабрикат. Ни
рыба ни мясо. Меня жарить неинтересно.
Это мы поглядим! – не поверил он, - Мы сделаем, чтоб всем интересно было – и
Нижайшему, и нам, и народу!

И в демонической своей ипостаси от зазубренного термина «народ» отказаться он был
бессилен.

Возможно, он как обычно, меня морочил, а может, Князь Тьмы  положил на меня большой
после встречи на вернисаже. Как бы то ни было, побои и стрессы приглушили как мою
могучую творческую фантазию, так и голос инстинкта самосохранения. Если мне судьба
умереть страшной смертью, значит ничего не попишешь. И не порисуешь. И впрямь, не я
первый, не я последний. Те, другие, кто проделал до меня путь к эшафоту, точно так же
хотели жить, любили, боялись боли.

Дьявол подстраховался: на смену мне в скором времени приду я же! И зря он воображает,
что тот Васька будет более покладистым парнем. Но если подстраховался Бог, а не
Дьявол?…

Внезапную эту мысль развить я не успел, потому что до последнего моего часа оставались
мгновения. Кабинет наполнился мордоворотами. По знаку Сто двадцать седьмого они
водрузили меня на стул. И тогда настал ее выход! Танцующей походкой, кривя в злобной
ухмылке Маришины прекраснейшие черты, ко мне приблизилась Дияна со стаканом яда в
руке. Возможно, впрочем, это был какой-нибудь бренди, но из Дияниных рук я б и
амброзию принял как отраву.

Пей! - приказала она, - Сам лучше пей!

Я сцепил зубы. Это рассмешило Дияну.

Не хочет сам. – сообщила она мордоворотам.

Они без усилий подавили мой обреченный на неуспех бунт. Я почувствовал, как жаркое
пойло сводит мне глотку и понял, что отъезжаю.



На этот раз в себя я пришел на воздухе. На вольном свежем, пахучем воздухе. И сразу же
ощутил, что свободен – и от оков и от общества милейшего Владимира Ивановича с
компанией. Я лежал на опушке высокого папоротникового леса, под прозрачным
вечерним небом, а в нем парили с обезьяньими воплями птеродактили. И, вестимо, не
было в окрест ни одного брата по разуму! Не считая моего ангела, светящейся личности с
добрым голосом.

Ты подремли еще, Вася, - заботливо, как брату, внушал он мне. – Тебе силы
возродить надо.

Будь ангел мой материален, он подал бы мне напиться, он поймал бы и зажарил какую-
нибудь костеперую рыбину на костре – благо, зажигалка оказалась при мне! Так же, как и
«Ватра» - ура – и деньги! И хотя провалился я в эру, родственную коммунистической, где
презренный металл ничего не стоит, гривны пригодятся мне, когда я отсюда вылезу: не на
свадьбу, так на похороны! Ну, а если тут и заторчу…

Я представил себе, какой хипиш в грядущем научном мире вызовет обнаружение моих
окаменелых останков в почве юрского периода, и рассмеялся. Чувство юмора и
воображение ко мне возвращались, уже это радовало. Жаль вот только, что радостью, как
и горем, в доисторическом мире делиться не с кем. Разве что с ангелом!

Слышь, тезка! – с недопустимой фамильярностью окликнул я хранителя, -
Прикинь, а может я и есть родоначальник человечества? Побродим тут по лесам,
найдем остатки НЛО с чудом уцелевшей инопланетяночкой на борту…

Воображение уже писало мне восхитительные (Маришины!) черты прадевы , когда ангел
предостерег меня: «Ты не дома».

Это точно, дома у меня таких штук не водилось. У меня водились только рыжие тараканы,
а то, что перло на меня из лесу, было натуральным тиранозавром, в точности как с моих
картинок.

Благодаря этой точности или же приобретенному в ходе систематических избиений
слабоумию, я не испытал ужаса. Даже не утратил бодрости духа!
А ну пшло вон! – прикрикнул я на чудовище.

Оно подчинилось, как вымуштрованный пес.

Я решил отложить на потом размышления о нелогичных поступках Владимира
Ивановича: грозил он мне костром, а засунул разнообразия ради в эпоху доисторическую.
Если, конечно, это сделал он. Во всяком случае, тот, кто со мной обошелся столь
странным образом, едва ли стремился расширить мой кругозор. Если не собирался
заказать мне впоследствии живописное полотно на заданную тему. Я встал, отряхнулся и
зашагал по первозданной земле – куда глаза глядят, искать ветра в поле или новых
приключений на свою голову. Вот теперь-то уж точно, равных мне на планете не
существовало, я оказался единственным в своем роде! Однако, сознание собственной
исключительности наполняло меня не гордостью, а тревогой. «Куда вас, сударь, к черту
занесло?» - процитировал я слова популярной песенки и… услышал стук топоров.

Что это? – ошеломленно спросил я у ангела.
Ступай дальше – увидишь, - резонно ответил он. Я и пошел.

Стук топоров настолько меня загипнотизировал, что я намертво позабыл об опасностях.
Благо, ангел был на чеку.
      -   Воздух! – прокричал он.

Какой-то давно не пуганный птеродактиль попытался было меня закогтить, но я оказался
увертливым и слинял в чащу.

Стук топоров меж тем приближался, и очень скоро я вышел на обширную просеку. При
виде зрелища, что открылось мне там, я бы точняком лишился рассудка, если бы  обладал
им хоть на йоту, ибо очам моим предстала группа свирепых мужиков, гомо сапиенсов в
натуре. Мужики задорно рубили папоротниковый лес.

Ни хрена себе! – только и сказал я.

Но тут же очухался и призывно заорал: «Эй!»

Лесоповалочные работы прекратились. Три десятка глаз настороженно уставились на
меня. А затем, с топорами наизготовку, мужики направились в мою сторону. Я поднял
руки, показывая, что у меня-то они пусты, и ничего я против лесорубов не замышляю. Но
в их эпоху этот известный жест миролюбия еще, наверное, не был понятен массам.
Лесорубы грозно на меня надвигались.

Да  я же свой, мужики! – удивился я их агрессивности, - Тоже человек, не видите,
что ли?
Здоровеньки булы! – ответил один из них, и тут даже я, способный поверить в
произрастание яровых на Венере, едва не грохнулся в обморок. Я уставился на них
молча, в полной прострации, и до меня стало медленно доходить – на уровне
солнечного сплетения – как мало походят они на классических кроманьонцев. Во-
первых, они брили морды и головы, оставляя лишь усы да оселедцы, во-вторых,
одеяния их представляли из себя обрывки скафандров. Передо мной были укры во
плоти и крови! Ведь это укры, если верить кирпичнолицему графоману,
истребляли динозавров и папоротниковые кущи! Пан Драч оказался провидцем, а
не безумцем, выдающимся умом современности, я же гнусно изгалялся над ним!

Мне стало до того стыдно моего плебейского высокомерия, что я не ответил на
приветствие укрского атамана.

Здоровеньки булы! – набычась, повторил он и крепче сжал топорище.
Ну да, здоровеньки! – пробормотал я. Те немногие украинские слова, которые я
умел выговаривать, повылетали как на грех из моей перетрудившийся бестолковки.
Зато я просек, что передо мной не какие-нибудь там мирные укры, что сажают
картошку и добывают уголь, но укры воинственные, скорые на расправу. Укры-
покорители Земли.
От тож! – сообщил я первое, что пришло на ум. И осознав, что надо срочненько
что-то делать во спасенье свое, заорал на весь лес общеизвестную песню: «Ты ж
мене пидманула, ты же мене пидвела».

Укры внимали мне, как Ленин Аппассионате в авторском исполнении. Их фейсы светлели
на глазах.

Добре, - похвалил меня атаман, когда я наконец заткнулся.
Хто такый?
Пан Василь Тымошенко, - с достоинством отрекомендовался я.
Добре, пане Василю! – и детина в космических обносках протянул мне мозолистую
длань, - Пан Киян. Ласкаво просимо до становища.

По пути к становищу пан Киян популярно объяснил мне, что не так давно их ватага
прибыла на Землю с далекой звездной системы. Прибыла в результате раскола тамошней
цивилизации на укров и москалей. Москальская партия пришла к власти и принялась
гнобить укровую. И тогда вожди оппозиции решились на рискованный многовековой
перелет к той обетованной земле, где не пахнет ни москалями, ни прочими. Они
погрузились на могучий корабль, прихватив на борт всякой твари по паре, и стартанули в
Дальнейшую Неизвестность. К несчастью, и прочие оказались не пальцем сделаны. Они
вознамерились добить укров – так, чтоб и духу их не осталось в галактиках и вселенных.
Небольшие экспедиционные отряды врагов уже во всю орудуют на Земле, но укры –
заверил пан атаман – либо лягут костьми рядышком с динозаврами, либо вышвырнут
клятых ворогов обратно в просторы Космоса.

Я усек, что расслабляться нельзя. Я ведь не был чистопородным потомком укров, а им
могло не понравиться, что в моих жилах течет еще и кровь всяких прочих: клятых
москалей,  пшеков и, наверняка, татаро-монгольских всадников.
Ты звидкэля сам будешь? – как прочел мои мысли пан Киян.
С иншой доброй кули, - отрапортовал я, - З Севастополя.

Тот факт, что я был укром инопланетным, объясняло мое скверное владение мовой.
Инопланетный укр имел право изъясняться на диалекте своей звездной системы! С этим
пану Кияну пришлось смириться. Его грело уже то, что братских укрских народов в
космосе – каждый третий. А когда целью своего визита на Землю я назвал упрочение
межукрских контактов, спутники мои возликовали: уж теперь-то москалям и всем прочим
придет конец! Дружной ватагой мы грянули удалую песнь про Марусю и тот час же,
словно в ответ на призыв, навстречу нам выскочила шобла дородных теток в юбках и
венках из папоротниковых веток. Почему-то слабый пол пообносился сильнее сильного на
стыке межпланетного прошлого и временной земной дикости!

Минут пять спустя, вопя, свистя и отплясывая на ходу гопака, мы вышли к становищу –
аккуратным мазанкам на высоком берегу спокойной реки. Старухи и дети, разделывавшие
ящера, со всех ног устремились к нам.

Коверкая слова, я спросил у пана Кияна, как обходятся они без огня, и пан Киян сообщил
с прискорбием, что огонь они привезли с собой, но клятые москали его стыбрили.
Атаманова печаль была мне близка: жрать пресмыкающихся сырыми и мне стало бы
тошно. И все же благородный порыв подарить атаману свою одноразовую зажигалку я
подавил: я помнил, что негоже следить в минулом материальными телами. Потому и
собственное мое следовало убрать отсюда чем скорее, тем лучше.

Утаив от соплеменников зажигалку, я лишился возможности покурить, но история, как и
искусство, требует жертв!

Когда ящер был разделан на порционные куски, и все от мала до велика собрались
подкрепляться им, пан Киян потребовал, чтоб я поведал народу о жизни укров в
Севастополе.

И тут я допустил промашку. Я заявил, что на моей планете укры соседствуют с прочими,
часто вступают с ними в браки и в целом, за исключением незначительных эксцессов,
живут душа в душу.

От подобной этнической нечистоплотности присутствующие чуть не подавились
игуанодоном.

Цэ погано! – выразил общую точку зрения атаман, - Ты, пане Василю, колы
повэртаешься до хаты, кажи нашим братам, что укр москалю не товарищ!
Геть инших! – солидарно подхватили сородичи.

Моя миротворческая миссия обречена была на провал, но все же я попытался внушить
дремучим пращурам истину, что и худой мир лучше доброй войны. Заявление это лишь
подстегнуло их воинственный дух. Один из казачат приволок из мазанки атамана нечто
среднее между подзорной трубой и телескопом и велел мне поглядеть в окуляр. Так я
узрел еще одну колоритную картину: оборванцы в косоворотках, в обществе низколобых,
волосатых, но довольно милых подруг рубили кремль. Не иначе, где-то в Танзании. А уж
ту парочку, что кропила потом пашню чуть севернее, я с детства знал как облупленных.
Знал не лично, конечно, а из мировой литературы! Эти двое, как и мои хозяева, были
творцами всего сущего на Земле. В миг, когда я на них глазел, они обсуждали грядущее
человеческого рода. Для того, чтоб он длился, перволюдям надлежало оженить сыновей.
Задача для перволюдей непосильная, но эти двое, как мы знаем, выкрутились!

Короче, невзирая на усилия пана Драча, происхождение человечества так и осталось для
меня тайной за семью печатями. Любознательность моя, впрочем, подавлялась
проблемами житейскими: хотелось курить; хотелось есть; но не ящера, хотелось лечь
спать, а проснуться в своей постели, рядом с ласковой красивой Маришей, которой
плевать укр ли я, а если да, то почему и на сколько.

Спать меня, как почетного гостя, уложили в сенях мазанки атамана. И я совсем было
прикемарил, когда бдительный ангел тронул меня крылом за плечо.

Слушай! – приказал он.

Я послушно переполз ближе к двери и высунул нос наружу.

Во тьме доисторической ночи, на лавочке у стены беседовали шепотом двое: пан хозяин и
некто, кого я знал по родной эпохе, но вспомнить не мог.

Не слухайте цього собаку, пановэ, - внушал моему хозяину этот гад, – Цэ
москальский шпыгун. У тому роци шпыгун москальский святый вогонь выкрав, а
цэй до рэликвии дорываеться.
Пэвен? – засомневался все-таки атаман.
Якшоб не знав, не разбуркав бы пана отамана, - поклялся сексот, - Не виришь мени,
скыдай з посады верховного жэрца!

Жизнь моя снова оказалась в опасности, но теперь я знал: то, что я ищу – рядом. В
местном храме. Остается лишь найти храм.

В этом, как ни странно, помог мне атаманов сексот. Он довел до сведения атамана, что за
ужином я глаз не спускал с их жрицы. Не с нее самой, причем, а со святыни у нее на
груди. А когда расходились спать, замедлил шаг подле второй с краю хатынки, ее
обители. Всего этого я , правда, не делал, но упущенное следовало наверстывать.

Проскользнуть незамеченным мимо двух трезвых бодрствующих мужиков представлялось
мне задачей неисполнимой. Поэтому я открыто вылез наружу: почетному гостю
перемкнуло справить нужду!

Пане Васылю! – позвал меня атаман, едва я достиг угла мазанки, - Дали нэ ходы –
нични звири зъисы тэбе!
Наш обычай запрещает срать возле хаты, - ответствовал я с достоинством, - Если я
нарушу обычай, мой народ от меня отвернется.
Ты мой гость, пан Василь, - жестко возразил атаман, - Если моего гостя съедят, я
потеряю уваженье к себе.
Тогда пошли со мной одного из своих казаков, - предложил я компромисс.

Одного казака – с топором или без – я бы угомонил запросто. Пару – тройку угомонил бы,
но, увы, не все племя.

Не гневи меня, пан Василь, - напрягся пан Киян, - Свой обычай соблюдать будешь
в своей земле, а в моей ты – гость, и твой долг – чтить волю хозяина.

Диалог этот я привожу на единственном языке, которым мало-мальски владею, потому
что иначе не воспроизвел бы его. Я в совершенстве не знаю мовы, но не потому, что
испытываю к ней предубеждение, отнюдь: нелепых языков, как и плохих народов – не
существует. Но я рос в русском городе, ходил в русскую школу, получил специальное
образование еще до украинизации Крыма, а затем мне стало попросту не до занятий
лингвистикой. Тем паче, что талантом полиглота Господь меня обделил. Да и языковой
экстремизм, насаждаемый Киевскими начальниками, вызывал во мне чувство протеста:
проникаться чем-либо из-под палки я не умею и не берусь. Впрочем, я трошки отвлекся!

На попытку пана Кияна лишить меня свободы передвижения отреагировал я так же, как
на дурацкие директивы чиновного Киева, то бишь с возмущением. Пан столь явно
оскорбил мою неприкосновенную личность, что я шагнул во мрак, не удостоив его
ответом. Он с его выродком подорвался за мной. В отличие от Кравцова, они не орали в
спину мне: «Стой, стрелять буду!», но могли без предупреждения метнуть топор. Так бы
они, может, и сделали, не мешай им темнота. Им, причем, она мешала больше, чем мне,
потому что мой верный ангел освещал мой и только мой путь.

Дверь нужной мазанки я толкнул, когда по становищу сыграли тревогу. И сразу же увидел
ее  – Дияну в теле Мариши. С Маришиным крестом на груди. Она шарахнулась от меня,
запустила в меня чем-то тяжелым, но и я не собирался с ней цацкаться. Я достиг цели.
Почти достиг, потому что клятые укры настигли меня!





 
Я знал! Говорил! Я предупреждал! – гремел над становищем глас жреца.
Москали, геть из нашей солнечной системы! – вторили соплеменники.
Смерть лазутчику! – требовали свирепейшие из свирепых.

Перекрыть этот гвалт не мог даже сам пан атаман с его властным покриком. Не говоря
уже о виновнике торжества. Мне оставалось лишь дожидаться, пока пан Киян наведет
порядок в рядах. И когда от меня потребовали перед всем народом признаться в
злодеянии, мной замысленном,  я ответил с негодованием, что желание гостя, тем более
сексуальное, закон для любого укра, где бы он ни был. Да, пуше прочих баб мне глянулась
та, к которой вошел я под покровом ночи. Я хочу ее и требую, чтоб мне ее предоставили.
А реликвия их на фиг мне не нужна – я вполне обхожусь своей. С этими словами я
вытащил зажигалку и чиркнул ею.

Впечатление это произвело неописуемое. Укры ахнули разом и благоговейно попятились.
Откуда у тебя огонь, пан Василь? – сразу на полтона ниже взял атаман.
Я его высек – объявил я так, будто и впрямь был Прометеем, - Я вам оставлю огонь
и научу вас его поддерживать, если вы сами этого не умеете – еще или уже – но за
огонь вы дадите мне женщину, которую я облюбовал.
Она жрица, - заартачился атаман, - Возьми любую другую.
На другую у меня не стоит! – объявил я во всеуслышание.
Панове! Панове! Не верьте ему! – попытался переиграть ситуацию жрец, но я
прервал его громким призывом: «Люди! Принесите сухих веток, и я добуду для вас
огонь из этой реликвии! Вы зажарите вашу ящерицу и поедите, как то подобает
украм! Так, как ели ваши предки у далекой звезды! Как едим мы, ваши браться на
славной планете Севастополь!

(Видели бы они, что и как мы едим!)

Как ни грустно признавать правоту Дьявола, но желудки оказались для укров поважней
табу. Они дружно бросились за ветками папоротника. Все, кроме жреца и пана Кияна,
которого обуяла жадность.

Слухай, пан Василь, - предложил он, понизив голос, - Насовсем бери бабу, а нам
дай свою реликвию.

Такого рода сделка не устраивала меня по многим причинам, поэтому я ответил с нотками
возмущения, что без бабы как-нибудь обойдусь, а вот без реликвии – нет.

Каждый, кто рожден на моей планете, получает такую реликвию однажды и на всю
жизнь, - дал я волю своей фантазии. -- Севастопольский укр жив до тех пор, пока
жив огонь в его амулете. Лишиться реликвии – значит потерять честь,
уподобившись всяким прочим!

Честь мою пан Киян ценил не больше, чем жизнь игуанодона. Да и жизнь мою – тоже.
Пан размышлял, как бы тихонечко меня замочить, чтоб завладеть зажигалкой.

Поговорю со жрицей, - придумал он какое-то западло.

Он не знал, что я исчезну из его становища сразу же, как только сниму крест с Дияны!

Мне бы следовало насторожиться, когда атаман объявил с удовлетворением, что ради
блага народа жрица готова нарушить обет безмужья: кому-кому, а Дияне были известны
последствия нашей встречи – но мне хотелось поскорее завершить свою миссию! И
напрасно мой ангел и инстинкт самосохранения твердили: «Берегись, Васька, тут что-то
нечисто!»

Я вошел в мазанку, где с коварной улыбкой на устах поджидала меня чертова тварь. Она
лежала в позе распутницы на ложе из папоротниковых веток – выставив напоказ то, что
предназначалось мне одному! Уже за это я бы с радостью ее придушил! Но разве мог я
причинить вред Маришиному бедному телу?!

Поэтому я приблизился спокойно к наглой скотине, сел рядом, и, наклонившись к самому
ее уху, прошептал: «Ты знаешь, зачем я здесь!» И сдернул с мерзавки крестик!

Ничего не произошло. Кроме того, что Дияна стала дико хохотать, а ворвавшиеся снаружи
укры потащили меня на выход.

Ой, дурак! – надрывалась от смеха ведьма, - Думал, Дияна дура, а он с умом! Не
твой это крест! – выпалила она мне вслед, - А твой где – вовек не узнаешь!

К тому, видимо, все и шло.

В реку его! – скомандовал атаман.

Толпа подхватила меня и бегом понесла к обрыву. Оттуда, с гиканьем, свистом и пением
про Марусю меня, раскачав, швырнули во тьму, чреватую водяными хищниками.

Прости, Мариша! – подумал я на лету.



До смерти я не долетел – не дал ангел. Мощным сиянием он толкнул меня к береговой
кромке, и я не приводнился, а приземлился, точнее даже сказать – пригадился, потому что
угодил на спящего динозаврика. Ящер, смягчив удар, ретировался как мог стремительно, а
когда стих его обиженный вой, я услыхал вблизи себя голос: «Ну, и как вам тут
понравилось, Тимошенко? Неплохо поразвлеклись?

Что да, то да, - вынужден был признать я.
Вы мне доставили огромное удовольствие, - сообщил он.
Вы мне тоже, - ответил я взаимностью, - Вы существо театра, сударь.
Я многогранен, - самодовольно поправил он, - И я не существо – я субстанция. Да!
– поспешил он меня порадовать, - ваша зажигалочка у меня! Вот, извольте. Вы,
конечно же, хотите курить.
Если это не отразится на гармонии мира, - сразу же согласился я.
На гармонии этого мира?! – весело расхохотался Дьявол. Он сидел со мной рядом,
в облике пана Драча (он же – верховный жрец укров и атаманский сексот!) и
глядел на воду, в которой что-то подозрительно булькало.
Курите, Тимошенко, курите вволю. В этом мире вы можете поступать как вам
заблагорассудится. Ведь его – отчасти – создали вы. Неужели вы его не узнали?
Не понял! – обалдел я.
Ну, как же! – развеселился он еще больше, - Его сотворили мы с вами.В дружном
соавторстве! Мне принадлежит содержание, идейная, так сказать, основа, а вам –
антураж. Все эти звери, птицы, люди! Людей, - признался он по-соавторски, - я
привнес из второго цикла рисунков. В первом вы изобразили их абы как, все
больше на заднем плане. Зато в сатирическом варианте они получились весьма
колоритные! Вы что, и их не узнали? – Дьявол сокрушенно покачал головой: -- Я
понимаю: Сто двадцать седьмой, как обычно, переусердствовал. Приношу вам свои
извинения, Тимошенко, но я не предполагал, что в своей ненависти к вам он зайдет
так далеко.

Все вы предполагали, - опроверг я устало, - И за то вам спасибо, что избавили от
костра. Ведь это вы распорядились не жечь.
Разумеется, - кивнул он, - Кто, как не я. Я так привязался к вам, Тимошенко, что,
пожалуй, залил бы ваш костер своими слезами! По причине глубокой личной
симпатии я и преподнес вам этот подарок – он сделал широкий всеохватывающий
жест. – Мир, созданный вами, сударь, по законам вашего образного мышления!

«Круто! - подумал я и усмехнулся во тьму, - Неблагодарное это дело - творить миры. Тебя
же и порешат в них твои создания!»
Отрадно, что вы пришли к этому выводу, - одобрил Дьявол ход моих мыслей.
Но Дияна-то здесь  - откуда?! – почувствовал я подвох, - Дияну я не изображал!
Ну, Дияна – случай особый! Она может бывать где угодно, кем угодно и когда ей
вздумается, - снизошел Дьявол до дифирамбов в адрес сотрудницы. -- Дияна –
ведьма высочайшей квалификации, старейший работник, первоклассный
специалист! – на лексикон его, по-видимому, влияла форма письменника Драча, в
прошлом - советского журналиста. -- Будь таких, как она, побольше, мы бы давно с
вами покончили, еще в излюбленном столетии 127-го! Понимаю, вы на нее в обиде,
- взял он примирительный тон, - Вам из-за ее шалостей пришлось падать с обрыва.
Подмена тел – ее шалость или она действовала по вашему плану? – потребовал я
полной ясности.
Все делается по моему плану! – произнес он нравоучительно, - В соответствии с
которым каждый конкретный исполнитель осуществляет собственный свой
авторский замысел. На вашем месте, Тимошенко, я заинтересовался бы кое-чем
другим, - постарался он заинтриговать меня, - Например, методами, с помощью
которых ваш ангел обеспечивает ваше существование. Ты находишь излишним
подсказывать своему протеже верные решения, предупреждать о моих кознях,
Василий? – наехал он на моего хранителя.

Хранитель в ответ лишь рассмеялся негромко.

У него другие задачи, - вступился я за него, - Он не должен думать, чувствовать и
действовать за меня.
Возможно, - саркастически усмехнулся Враг Рода Человеческого, - Но меня
удивляет пассивность, с которой он защищает вас.
Он мне верит, - оправдал я хранителя. - Он уважает мою свободу воли.
Скажите еще, что он растит вас как личность! – насмешливо подсказал Дьявол, -
Углубляет и развивает! А поэтому позволяет нам обходиться с вами… безбожно! –
пошутил он и остался доволен собственной шуткой, - Старая песня, Тимошенко!
Мы потому и берем верх над вами с такой простотой и легкостью, что вы –
подставляетесь!
Ну, и где он, ваш верх? – позволил и я себе каламбур. Вспомнил Владимира
Ивановича, исходящего соплями и воплями над моим беззащитным телом,
Кравцова с его угрозами, Анну Тарасовну и Веру с вечными их страхами чего-то
недосчитаться, и повторил жестче: «Где он, ваш верх?»
В моем кошельке, - сообщил он ласково, - В вашей квартире, Тимошенко.
Подозреваете ли вы, что там может происходить, пока вы дебютируете тут в роли
Саваофа? Представьте, что Южин подал в милицию заявление об исчезновении
Марины Березовской из вашей квартиры ночью. Кравцов тут же хватает в оборот
участников застолья. Идиотка Аделаида дает показания, которые настраивают
следствие против вас всех. Лейтенант Ерохин, сообразив, что под ним горит стул,
принимает сторону Кравцова. Сильва загнана в угол – она вынуждена признаться,
что дочери своей у вас действительно не обнаружила. Замалчиванием этого факта
она поставила себя в двусмысленное положение и также становится
подозреваемой. Отчего муженек ее только выигрывает. Как вам нравится такой
расклад, сударь?

Мне он, конечно, совсем не нравился.

Я вас не уверяю, что все так и есть, - сдал черный гуманист на попятную, - Я сказал
только, что так вполне может быть. Так что вам, Тимошенко, куда безопаснее
оставаться меж диких укров, чем возвращаться в лоно цивилизации. Вы, кстати, в
чьем обществе предпочитаете вернуться туда – в моем или в его? – указал он
небрежно на моего ангела.
Вчетвером возвращаемся, - постановил я, - Мы трое и Дияна.
Дияны здесь уже давно нет, - вздохнул он, утомленный моей
несообразительностью, - Дияна свое дело сделала, и где она теперь вы вряд ли
узнаете. При таких-то помощничках! – не примянул он оскорбить ангела, -
Нравится и дальше искать ветер в поле- бог в помощь!

И он исчез, а мы с ангелом остались. В мире, который подсотворил я!

Мигали звезды, шумела у ног река, возилась невидимая живность в папоротниковом
подлеске, но лишь когда ударил по нервам вопль ящера, терзаемого другим ящером, я
вышел из трагического оцепенения и стал думать.

Чему я удивляюсь, из=за чего мучаюсь? Неужели я  не знал раньше, что все, кем-то
созданное, становиться явью? Сколько раз я заодно с прочими твердил всуе: «Мысль
материальна», а теперь пугаюсь позорно плодов собственного воображения! Я создал этот
мир – я же и уничтожу его. Пусть его сущность, древняя как сам Дьявол, снова станет
бесформенной, потеряет возможность крепнуть и развиваться. Я разобью кувшин,
который мой соавтор наполнил ядом, и никто не напьется из него, и немного найдется
жаждущих пить из лужи!..

Думай, - прервал мои размышления ангел. С его точки зрения, я скорей чувствовал,
чем мыслил, - Работай».

Мой ангел не соглашался со мной, но и не подсовывал мне решения, хотя знал их, как
знал все вообще. Но он был хранителем, а не нянькой, он сознавал, что я должен сам
прожить свою жизнь, в коей Богом мне назначено ошибаться, заблуждаться и
обольщаться. Не то из человека-творца я превращусь в животное на поводке. Он сбил
меня с прежней мысли. И я приблизился к новой: мир, что сотворил я, не имеет ничего
общего с миром моего как бы соавтора. Напротив, он противостоит ему, ибо
псевдовеличие его низводит до бреда умалишенного. Все узурпаторы, все завоеватели, все
вожди помешаны на величии, но чванливая их потребность встать Над всего верней
уничтожается смехом. Я не стану уничтожать сосуд – я только выплесну в грязь его
содержимое. Сосуд же нам еще пригодится. Ангел коснулся дружески моего плеча. Я
положил ему голову на колени, закрыл глаза и, листая мысленно дьявольский оживший
роман, принялся изымать из него свои иллюстрации. Я собирал их в аккуратную стопку и
знал, что происходит вокруг: вот исчез послушный тиранозавр, за ним – проголодавшийся
диплодок, а вот дошла очередь и до укров. Мазанки, колесницы, ладьи – все было
переведено из сферической формы в плоскую и возвращено в папку с рукописью – чтобы
победить ее.

Когда я открыл глаза, звезд надо мною не было. Я лежал в тумане, в яблоневом саду, а
сквозь туман шли ко мне двое, женщина и мужчина, которых когда-то я любил очень, но
не берег. Яблоневый сад цвел, туман разливался по нему перистыми серебристыми
облаками, образуя то островки, то прогалины, а люди – одухотворенные, повенчанные
Любовью, - казались мне божественными созданьями. Да они и были, собственно, ими!

Представшая предо мной картина была так прекрасна, что мне захотелось плакать. С
внезапной режущей болью я ощутил себя маленьким и донельзя одиноким. Я стал таким,
когда те двое ушли! Когда ушла мама, стоявшая меж мною и Неизвестностью на кромке
Земного шара. Да, я бываю богом за своим рабочим столом, но в обычной, изо дня в день,
жизни я – лишь безалаберный неудачник! И чем дальше в лес, тем все хуже справляюсь я
с обыденной жизнью!

Надоумьте меня, что делать! – воззвал я к ангелу и родителям.

К этой минуте я настолько сам себе надоел, что убил бы себя, как худшего из врагов. Да я
и был им – и для себя и для рода человеческого, ибо создал не только карикатурную
доисторическую эпоху, но и Дьявола! В качестве бесформенной субстанции он плавал по
мирозданью, как туман в пейзаже моих родителей, то разрежаясь, то уплотняясь,
присутствуя в каждом в зависимости от его меры Я, но он был незрим, неосязаем и
невесом, пока я и мне подобные идиоты не сотворили его по образу и подобию
человеческому. И тогда он стал генералиссимусом Армии Зла!

Могу ли я уничтожить генералиссимуса, я, рядовой противоборствующей армии? Тот, кто
не в силах спасти даже свою любимую женщину?!
 Родители стояли поодаль, взявшись за руки – легкие, стройные, красивые, будто
сошедшие с полотен кватроченто – и глядели на меня с печальной умиротворяющей
сострадательностью. Безмолвно, они внушали мне – из душ в душу – что я не только
солдат, но и поле боя, не только землянин, но и сама Земля, а поэтому должен, обязан
быть счастливым. Ибо свет – это источник счастья, а не терзаний, и только счастливый
человек несет в себе свет. Жертвовать собой и своими близкими, предавать личное во имя
как бы общественного – значит, исполнять волю Дьявола. Надо любить, и тогда мир
повернется к добру. Любить не Абсолют, не абстракцию – каждую травинку и камушек,
шелудивую собаченку и подзаборного кота, синицу на подоконнике и караван журавлей
под солнцем. Жить надо так, чтобы и смерть была счастьем – актом Любви и свободной
воли.

Все это они молча внушали мне – милосердные, будто ангелы, а мой ангел держал мою
голову на своих бесплотных сиятельных коленях, и мне становилось легче.

А он? – спросил я, отплакавшись, - Тот, которого ты родишь, мама? Кто он, мой
сменщик или двойник?

Мама повернула к отцу юное, тонко очерченное лицо в обрамлении волнистых светлых
волос, и отец ответил: «Вариант. Он нужен нам двоим. Здесь. Где тебя нет и не будет. Ты
не думай о нем, Василий, ваши пути не пересекутся.

И моя душа не перейдет к нему? – не поверил я и вопросительно поглядел на
ангела, - Я не умру через полгода, когда он родится?
Твоя душа – это твоя душа, - ответил хранитель.

Я ничего не понял, но успокоился.

Тебе пора, Вася, - напутствовала меня мама. И пошла прочь, в туман, прекрасная
как Ботичеллевская Венера, рука об руку с единственным своим, Богом ей данным
мужчиной – стройным, высоким, с жаркими черными очами. Они пошли в жизнь
яркую и свободную, которую Любовью заслужили в предшествующей. В ней
новый сын не доставит им столько бед и огорчения, сколько доставил я, ибо та
жизнь течет по другим законам. Случилось парадоксальное: замысел Дьявола
разработало и осуществило Провидение – на чистом, высоком уровне. Мои
родители произведут меня на свет снова, но – в иной данности. И душа, что зреет в
утробе матери, это и моя и не моя душа. Идентичная моей, но не она, так как взята
из другого набора. Наши данности – представил я упрощенно – подобны коробкам
с играми на полке Детского Мира. Различны игровые поля и правила игры, но
фишки и кубики изготовлены один к одному.

И я снова закрыл глаза – чтобы вернуться в свою чертову данность – искать ветра в поле.



Мой ангел уложил меня почивать меж херсонесских холмов, в уютной воронке из-под
снаряда, где я никому не мешал, и никто не беспокоил меня. В ней я проснулся,
возвратившись из странствий, но  долго еще лежал неподвижно, прижимаясь к земле
щекой. Я наслаждался родством с ней, и с травой, что колола сквозь рубаху мне кожу, с
древними, исполненными памяти о прошлом каменьями, и светлеющим небосводом над
всеми нами. Я лежал в лазарете под названием Вечность, потому что был изранен в боях,
но я уже возвращался в строй. Ведь, по-настоящему, никогда не был я одинок. Мне везло
на людей. Меня любили за то, что и я – любил. Иногда несуразно, но всегда честно.

И я поблагодарил Бога – за Жизнь и всех, кто в ней, даже за Дияну и Дьявола. За своего
ангела и Маришу, отца и мать, за тех, кто был мне дорог, как сама Жизнь.

А потом я пошел к предутреннему безлюдному побережью, в серое, шуршащее галькой
море, и, раздевшись догола, смыл с себя грязь побоев и унижений. Я принял крещение с
Господом один на один, в великой его купели, утробе всего сущего Здесь, и только мой
ангел присутствовал при обряде. Я видел его стоящим на берегу у кромки воды – высокую
белую свечу несказанной яркости.

Как смог, я отстирал свои шмотки и побрел не спеша обратно. Мне навстречу, над домами
Стрелецкой, вставало солнце.

Часа этак два я смело мог пребывать в гармонии с миром. Затем следовало позвонить
домой. Я дал себе клятву, что домой вернусь со щитом или на щите, но не собирался
пренебрегать таким благом цивилизации как телефон.

Пока шмотки мои подсыхали на ветках дерева, я таращился в морской горизонт и ни о чем
не думал. Просто улавливал мысли. носившиеся в Едином Целом. Нет, я не сотворил
Дьявола – это опять я взял на себя больше,чем в состоянии поднять слепоглухонемой
земной червь Сводного моего братца Дьявола, как и меня, сотворил Господь. Его - из
материала куда более прочного, чем биоорганика. Он - непрерывная линия, я –
пунктирная, скачкообразное чередование состояний. Но в каждой из своих недолговечных
форм я равен сущностью  всему сущему. Еще вчера я недоумевал, негодовал даже, почему
именно мы с Маришей оказались столь желанной добычей для Дьявола. Самодовольный
дурак, вот я кто! Ежедневно сотни умных, честных, милосердных людей гибнут в разного
рода авариях и катастрофах, в военных столкновениях и от рук террористов, или вдруг
заболевают неизлечимо. Их убивают в их домах и на улицах, а окружающим кажется,
будто они пали жертвой несчастного случая, вируса, непредвиденного стечения
обстоятельств. Фигура того, кто стоит за оборвавшимися судьбами, тает во мраке
воинствующего агностицизма. Мы с Маришей различили ее во тьме, потому что
вгляделись в нее как следует. Уж такими любопытными, такими зоркими и заядлыми
создало нас Провидение! Инстинкт же самосохранения оказался недостаточно развит.
Или, наоборот, он-то и повел нас на таран, в лобовую атаку. Потому что лично я свою
пулю предпочитаю получить в лобешник, а не в затылок. И не раньше, чем ее на меня
отольют!

Время бездействия истекло. Пляж и холмы все гуще заполнялись отдыхающими. Я
обрядился в недосохшие шмотки и побрел к телефону-автомату. И, признаюсь, шел я к
нему в тревоге и страхе, с сердцем сжавшимся до величины грецкого ореха.

Сердце мое уменьшилось до размера фисташки, когда на том конце провода сняли,
наконец, трубку. Я услыхал голос Богемы и едва не задохнулся от облегчения.

Штаб тыла? – заорал я не своим голосом, - Мне сержанта Березовского! Срочно!

У Богемы, какой бы душкой она ни была, соображалка пахала слабо.

Вы не туда попали, - сообщила Богема и бросила трубку.

Я дал ей время рассказать о странном звонке Марише (Дай Бог, она дома!) и позвонил
второй раз. Благо, деньги имелись. (Не был я принципиальным кретином, чтобы
швырнуть их в лицо Дьяволу, точнее, пану Драчу, мало что бездари, так еще и жлобу!
Свои деньги я заработал честным трудом!)

Алло, девушка! – закричал я на Богему с командирским металлом в голосе, -
Трубку не кладите! Это вам из госпиталя звонят!
Я вам уже сказала, вы ошиблись…- возвысила голосишко и эта дура, - У нас нет
никаких…
Березовских! – проревел я по слогам.

Увы, Аделаида Шварц была, вероятно, прирожденной звездой рок-попсы. В попсу ушло
все, чем наделил ее создатель! Она снова бросила трубку.

Обматерив Аделаиду, я набрал номер в третий раз, и мое упрямство было вознаграждено:
к телефону подошла Мариша.

Это вам из госпиталя звонят, - не рискнул я пойти ва-банк, - Отсюда очень трудно
дозваниваться, а мне…
Васька, - оглушил меня радостный крик Мариши, - Васька, где ты? Ты что, и
правда в госпитале?!
Докладывай обстановку, - потребовал я.
Васька, мы здесь вдвоем с Аделой. Мариша в Москве у папы, поехала кое-что
купить к свадьбе, а Богема, как ты и просил, живет у вас, - у Мариши, в отличие от
Аделаиды, мозги работали, - Сильва Михайловна собиралась вечером позвонить.
Ей ничего не передать? Ты, надеюсь, шутил, что в госпитале?
Шутил, - подтвердил я шутейным тоном, - Передай, что я задержусь немного, так
как разминулся с человеком, который мне должен. Но я его из-под земли достану!
Так и передай Сильве Михайловне. А Марише, если позвонит, скажи, что я крепко
ее целую.
Она тебя тоже, - ответила Мариша, и мы разъединились.

В доме моем, казалось бы, царил мир, но мне он казался таким обманчивым, даже
грозным, что я поспешил покинуть телефон-автомат. Хотя и знал, что «Севастопольсвязь» 
способна удовлетворить только укров!

Кого я опасался? Сто двадцать седьмого! Он-то не нуждался в услугах несовершенной
городской связи. Зато запросто мог дать наводку Кравцову, а тот – поднять на ноги своих
подчиненных. Все это, конечно, в том случае, если Южин таки накатал «телегу», мы с
Маришей числимся в розыске, но Мариша не смогла мне сказать об этом, потому что над
душой у нее сидел некто суровый и неподкупный, с кобурой на боку. Да тот же Ерохин!

(Костик, надо думать, остался верен реалистическому восприятию мира!)

Я пересек площадь перед входом на территорию музея, забурился в шалман «Легенда»,
место отдыха мускульных «крутых» ребят, и стал ждать, не воспоследует ли чего.

В ожидании неприятностей я заодно уж и пообедал, и поужинал и позавтракал
Безалкогольно! Стрессы я буду снимать потом. Если до потом дотяну.

Игорек, похоже, не вырвался из жениной воли: ни перед музеем ни за его вратами
лишнего движения не наблюдалось.
Расплатившись, я покинул «Легенду» и заторопился в центр, на круги своя, ибо
внутренний голос (или глас ангела-хранителя?) настоятельно рекомендовал мне поискать
Дияну среди звезд шоу-балета «Гурии».



Вход в Казино охранял мордоворот, натасканный на людей – этакий двуногий доберман-
пинчер. В мятых шмотках я имел слишком непрезентабельный вид, чтобы внушить ему
почтение, но все равно попытался.

Спокойно, парень, - сказал я ему, как сказал бы вставшему в стойку доберману, -
Меня там ждут по делу государственной важности.

Для него дела такой важности сводились к получению им кусков мяса из длинной,
жесткой руки хозяина. Я бы не удивился, потребуй он от меня пароля с отзывом!

Но он лишь осмотрел меня холодными рыбьими глазенками и осведомился сквозь зубы:
«Кто тебя ждет? Кто конкретно?»

Дияна, - растолковал я, как слабоумному, и совершил попытку его обогнуть.
Ввязываться с ним в драку инстинкт самосохранения мне категорически запретил.

Но он не даром жрал свое мясо.

Нет здесь такой, - выплюнул он, неподкупно преграждая мой путь к заветной цели.
Мне лучше знать, - заверил я его с брезгливостью лорда, которому отдавил ногу
дворецкий, - У меня нет привычки динамить девочек, так что, будь ласков, сделай,
чтоб я тебя не видел и не запомнил. А то ведь память у меня – будь здоров!

И я улыбнулся ему с такой ленинской добротой, что он невольно попятился. Этим я и
воспользовался -  с видом лорда всепрощающего.

Ради таких вот гнусных минут и наращивал я годами наглость поверх своей ранимой
души. И хамским образом попирал в ней природную деликатность. Не то давным-давно
двинул бы кони. Парадокс, но именно плебейские качества стали моим патрицианским
доспехом!

На сей раз в момент моего появления в зале ведьмы в нем не дрыгались, а, наоборот,
расслаблялись в обществе тупоголовой охраны. Мегер было так много, что сразу же найти
глазами Дияну я не сумел бы даже обладай сферическим зрением. Поэтому  сделал проще.
Я улыбнулся, как Бельмондо и Жерар Филип вместе взятые, и распахнул объятия.

Привет, дорогая! – воскликнул я.

Мегеры и охранники насторожились.

А, да вы все в сборе! – возликовал я пуще прежнего, - А чего такие смурные?
Неужто не рады Ваське? Кажется, мы неплохо погудели на моем ранчо! А теперь
почему-то никто не жаждет поднести другу чарку!

Я так их загрузил, что они, хоть и были нечистью, не знали, что думать. Психологическая
атака на их логово удалась! У них не было инструкций, как со мной обходиться,  а мои
скверные манеры указывали на то, что я продался-таки Дьяволу, кайфую от этого и
стремлюсь обмыть в кругу новых друзей сие знаменательное событие.

Музыку, чертяки! – заорал я, чтобы добить их окончательно. И, преодолев одним
прыжком лестницу, зашелся в «цыганочке». (Спасибо маме, таскавшей меня
маленьким из-под палки в кружок хореографии!)

Я был наверное так шикарен, так жарок и сексуально-неотразим, что Дияна не выдержала.
Хоть и ведьма, она осталась цыганкой, да еще и бабой с огненным темпераментом. Дияна
выскочила ко мне, и мы превратились в супер-звезд шоу-балета! Мы выделывали такое,
что даже безмозглые охранники во всю дурь отбивали ладонями и каблуками ритм! О
ведьмочках не приходилось и говорить: они хрипели, стонали и катались в оргазме по
полу. Очень может быть, что такой «цыганочки» мир не видел с появления в нем цыган!

Когда, в поту и удушьи, мы рухнули, наконец, в объятия друг друга, вся шобла нечисти с
воем ринулась к нам. Отовсюду тянулись губы, бюсты и руки с бокалами. Нас тормошили,
тискали, целовали и поливали шампанским. (На фиг я стирал шмотки! ) Итак, в стан врага
я проник и ощущал себя достойным хоть одного из «Семнадцати мгновений весны!»
Претендовать на большее я не смел, потому что креста на Дияне не было. Не было у нее и
сумки. Маришина  осталась у нас дома, а Дияна как она есть обходилась складками своих
юбок. От идеи обыскивать Казино с миноискателем я отказался прежде, чем зациклился
бы на ней. Оставалось одно: перехитрить Дияну. Дообаять ее. Трахнуть, если потребуется.
Такой акт не считался бы изменой Марише. Поэтому я чокнулся с Дияной шампанским,
провозгласил с гусарской удалью: «За тебя!» и, заглотив как водку, благородный  напиток,
впился губами в губы Дияны. (В Маришины, в Маришины губы!! Губы то у нее –
Маришины!)

Восторженный рев собравшихся послужил аккомпониментом этому, почти Гераклову
подвигу.

Пойдем? – многообещающе шепнул я Дияне.

Я галантно подал ей руку, прижал к себе, и мы направились в одну из гримерных, сквозь
строй мегер – их протесты, зависть и похоть! С порога комнаты я послал ведьмочкам
ослепительную улыбку.

Не скучайте, мы скоро вернемся! – обнадежил я нежных гурий, - Не набирайтесь
без нас!
Ты  понравился мне, русак, - польстила мне Дияна, когда дверь за нами закрылась.
Я не русак, я хохол, - изобразил я оскорбленное национальное чувство, - Укр, если
помнишь.

Заявив, что хрен редьки не горше, она устроилась на коврике посреди комнатенки и
насмешливо глянула на меня.

Нравишься, потому и скажу тебе: не там ищешь. Не так.
Да ничего я не ищу больше, - поморщился я досадливо, - Завязал, надоело.
Врешь, Васька, - мелодично засмеялась Дияна, - Знаю, зачем пришел. Ты вторую
жизнь живешь, а я вечную, меня не обманешь.
И как оно, не надоедает жить вечно? – я все-таки подсел в ней и обнял за плечи.
Я веселая, Васька, сама себя радую! – сверкнула она глазами.

И припала ко мне с намерением радовать себя дальше.

Поцелуй жарко – скажу, где та цацка скрыта! – посчитала она меня за придурка.
Не скажешь, Дияна, - опроверг я с улыбкой и поцеловал ее в шею (шея то ведь
тоже Маришина!) Умрешь, а не скажешь!
Я никогда не умру! – простонала она в экстазе.
И никогда не скажешь, где цацка, - подхватил я, продолжая осыпать ее поцелуями,
- ты боишься, Дияна!
Ха! – она вырвалась из моих объятий, и презрение к миру исказило ее (не ее!)
черты – Кого мне бояться? Я сама себе хозяйка! Мой господин моих коней не
стреножит!
Найду я крест или не найду, тебе это не прибавит веселья, - объяснил я
равнодушно, - Тебе забавно меня за нос водить. А как обломаюсь за тобой бегать,
что делать станешь, красивая?
Другую сыщу забаву, - пожала она Маришиными плечами.
Для других забав и тело нужно другое, - пожалел я ее заранее.
Мне это нравится! – фыркнула она.
Мне тоже, - признался я, - Да только, детка, для твоих забав никак оно не подходит.
Ты – пламя, а не баба, Дияна, тебе такое нужно тело, чтоб на тебя за квартал
мужики зенки пялили. А это – что? Девочка-ромашка, полевой цветок! (прости
меня, Мариша, любовь моя!) Ты в этом теле, что орлица в канареечной клетке!

Она, возможно, прожила много веков, но она оставалась женщиной, а лесть в столь
уничижительной форме ей, похоже, не приходилось выслушивать ни в начале
тысячелетия ни ближе к его концу.

Она задумалась, и я этим воспользовался.

Да сама посуди, красавица, тебе ли над нищими насмехаться? – подлил я масла в
огонь, - Ты ж секс-бомба, Дияна, ты – супер-класс! Я, сама знаешь, гол как сокол,
меня что обдурить, что купить – раз плюнуть, а ты такую добычу можешь хозяину
принести, до какой не всякий дотянется! Тебе по мэрам, по премьерам, по
президентам ударить пора, Дияна! Вот где твой контингент! А в этом теле только в
школу ходить сподручно. Да с тобой в таком теле ни один крутой всерьез общаться
не станет! Совсем пацанка, решит! Нет, Дияна, уж поверь мне, я по части вашей
сестры не промах, самой себе ты этим телом вредишь!
Знаю, русак! – перебила она сердито. Рывком поднялась и подошла к зеркалу.
Прав ты, - осмотрев придирчиво и хмуро свое отражение, признала она, - Не мое
это. – И, буравя меня злыми, прищуренными глазами, произнесла мстительно, - Не
мое. Но и твоим не станет. За море увезу, в океане утоплю, а тебе не отдам. Потому
что хитрый ты, Васька. Храбрый ты и красивый. Нравишься мне, а сам ко мне,
будто лед к огню. Не меня ты ласкал – Маринку! Не поняла, думал? Прощу, думал?
Так нет!
Я, Дияна, многих женщин любил, - сознался я в грехах молодости, - Каким прежде
был, таким и остался. С любой – как огонь с огнем. Не веришь – попробуй.

Она медленно покачала головой – она была сейчас натуральной ведьмой, злокозненной и
свирепой.

Не отдам тебе Маринкино тело, Васька, - как поклялась она.
А мне, красивая, и прежнее твое подойдет, - отозвался я беспечно.- Экзотика будь
здоров! А я как-никак художник и до экзотики падок. Тебе-то оно без надобности?
Бери, русак, пользуйся, - осклабилась она хищно, - А за совет, что мне дал, скажу
тебе прямо: без креста ты Маринку в плоть ее не  вернешь, коли даже найдешь ту
плоть, когда я из нее выйду. – И она громко, победно хлопнула за собой дверью.

Пришлось признать, что тайм-аут Дияна у меня выиграла.



Перспектива новой встречи с Владимиром Ивановичем не грела мне душу. Он не стал бы
ко мне добрее, даже если б опохмелился. А встреча наша делалась неизбежной, если кто-
либо из ведьм или охранников связался с Нижайшим руководством по моему поводу. Для
того, чтоб выйти из Казино, я не должен был выходить из образа, но сцена с Дияной так
меня измочалила, что хотелось лишь одного: надраться до потери чувств и – будь, что
будет!

Я никогда не мечтал стать актером. Как не мечтал стать сыщиком, разведчиком,
летчиком-испытателем или дворником. Да и ловеласом, «свободным охотником за
женщинами и справедливостью», как называл меня в шутку покойный Гриша, оставаться
я не хотел. Но мне предстояло спасать себя, чтобы спасти Маришу, Сильву, Богему,
многих других, знакомых и незнакомых.

Пошатываясь от нервной усталости, я добрался до зеркала, чтобы придать своей
физиономии выражение похотливого самодовольства. «Ты – кот, нажравшийся сметаны, -
внушал я своему отражению. - Но тебе мало съеденного! Тебе всегда всего мало!

Последняя фраза соответствовала моему образу: мне и впрямь всего было мало –
праведных трудов, любовных связей, вина! Только не нечисти! От дальнейшего общения
с ней я бы себя с удовольствием избавил. Так что обожравшийся сметаны котяра из меня в
эти минуты получался хреновый. Куда больше я смахивал на загнанного вконец скакуна.
Это никуда не годилось. Я подмигнул себе, приподнял уголки губ и прищурился. Что-то
стало вырисовываться. Осталось изогнуть бровь, вскинуть подбородок, и можно было
являться на нелюди. Иного выхода все равно не имелось, и я благословил себя ухарским:
«Ваш выход, сэр!»

Ведьмочки и охранники балдели под музыку. Ленивой походкой пресытившегося
молочным кота я подошел к их нечестной компашке и поинтересовался небрежно: «Так, а
где?…» После чего стал обозревать зал. Не с праздным, надо сказать, интересом.

Ну, это несерьезно! – откликнулись мегеры из шоу-балета «Гурии».
Не ценишь, Вась, обижаешь! Попал в малину, а сам носом крутишь!»

Реакция мегер настраивала на оптимистический лад: справок обо мне у Нижайшего пока
что не навели.

Глаза разбегаются, столько ягодок! – прохрипел я сладострастно. И сделал
ошеломляющее признание, - Да я, увы, не Геракл!
А ты пробовал? – оживились ведьмы.
Надеюсь, у меня все впереди, - оскалился кот, попавший в малинник и, принудив
себя присесть за столик двух фурий и одного мордоворота, изобразил полнейшее
непонимание загадочной женской души: «Так что Дияна? Пообещала белый танец
и шампанского хоть залейся, а сама…»
Ладно тебе! – поморщилась правая от меня ведьмочка, огненно-рыжая дылба с
носиком как у Ясира Арофата, - Разнылся, блин!»

А левая, курносая с короткой стрижкой блондинка, довольно пухленькая, приказала
мордовороту: «Эдька! Притащи шампани Гераклу!»

Он сам, что ли, без рук, - поленился мордоворот угодить мне, - Вон же, в баре, на
стойке.

Бар находился в противоположном от выхода конце зала, мне поэтому туда не хотелось.

Не прокатит, голубушки, - заявил я и откинулся демонстративно на спинку стула, -
Вы хозяйки, я гость. Мало что Дияна меня продинамила.
Дела у нее в городе, Васька, - проинформировала рыжая, - Дияна у нас очень
деловая. Да и какой ей теперь интерес тебя спаивать? Она свое с тебя поимела! –
Она стрельнула на меня угольно-черным глазом и пригубила свое шампанское.
Что ж…, - изобразил я оскорбленного лорда, - В таком разе…
Сиди! – пригвоздила рыжая. А курносая повторяла мордовороту: «Сходи, Эдька, не
создавай проблем».

Я, в принципе, узнал все, что хотел узнать, и теперь мой инстинкт самосохранения в
полный голос командовал мне ретироваться на простор улицы, но я подчинился не
инстинкту, а голосу рассудка, вернее – солнечного сплетения. Голосок оттуда шепнул
мне, что преследовать Дияну бессмысленно: она умела то, чего я не умел – оказываться
где угодно и когда ей угодно. Все, что мне оставалось, это побольше выведать о чертовой
кукле.

Вы давно с ней знакомы, девчонки? – спросил я поэтому как бы за между делом,
когда мордоворот Эдик отчалил, наконец, к бару.
А что? – хихикнула блондинка, - Она и твоему кошельку ноги приделала? Ты нас
поэтому на шампусик раскручиваешь?
Во мужики пошли! – сплюнула рыжая.
Это бабы пошли – во! – включился в игру кот, пережравший сметаны.
А с Дияны станется, между прочим, - проявила курносая истинно ведьмовскую
солидарность, - Ей все равно – тысяча там, сотня, копейка – лишь бы стибрить!
Рефлекс, - пожала плечами рыжая, - Многовековой.

Я решил, что приударю за той из них, которая лучше и дольше знает Дияну.
Вы подруги, наверное, - вошел я в амплуа идиота, лишившегося последней
наличности.
Да забудь ты про свои грошики! – презрела меня рыжая дылда, - Забудь, что они у
тебя вообще были!
Между прочим, Алка, - обиженным тоном заявила курносая, - Она не только у
мужиков, а и у девок наших вещи таскает. Стоит ей появиться, обязательно что-
нибудь у кого-нибудь пропадет. У меня в том году – помнишь? – колье из
гримуборной пропало.
Нашла в чем на работу ходить! – не прониклась рыжая.
Так у меня ж стрела была забита на вечер, - объяснила свой промах блондинка.
Ну, если вы знаете Дияну столько веков… Вы ж ее много веков знаете, девочки? –
постарался я закрыть тему колье, - Что ж вы позволяете…
А не пойман, не вор! – придержалась рыжая презумпции невиновности.
Лично я с ней знакома всего сто лет, - сообщила блондинка так, будто
оправдывалась, - И то шапочно.

Я понял, что приударю за рыжей.

А мне она даже нравится! – поощрила мой выбор носатая Алка, - Диянка хваткая,
так и надо!
Но не своих же чистить! – заспорила блондинка.
Свои – не свои! – отмахнулась от нее рыжая, - Ты, Нинка, дура какая-то! Как тебя
земля триста лет носит и не сбросит!
Знаешь, Алка! – окрысилась Нинка, -Ты с Диянкой по этапу не шла…
Я вообще по нему не шла, - высокомерно сморщилась рыжая, и я понял, что
приударю все-таки за блондинкой.

Появление Эдика с бутылкой прервало ведьмовскую свару.

Открывай! – приказала рыжая.

За ее лаконичной фразой читалась более емкая: «Набивался, так подавись, дешевка!» - и
далее нецензурное.

Оскорбила она меня очень кстати: мне сейчас никак нельзя было пить. Захмелев, я
провалю операцию «Ветер в поле». Если в нормальном здоровом состоянии я умудряюсь
хлестать водку ведрами несмотря на пострадавшую в драке печень, то нынче, после всех
истязаний и самоистязаний, психологически не выдержу сейшена. А если выдержу, и у
меня загорится «лампочка» - того хуже.

Нет уж, мэм! – презрительно усмехнулся я, - Мы, джентльмены, дамов не
обпиваем! – и указал на бутылку Эдику: «Обслужи девчонок, братан!»
Не выделывайся, Геракл, - сконфузилась Нинка. А товарка ее, сменив ярость на
милость, провозгласила: «Эта за счет фирмы пойдет, Васька! За танец классный!»
После чего развернулась ко мне вместе со стулом и, оглядев мою персону, как
выставленный на рынке товар, внесла предложение: «Со мной белый танец не
хочешь сбацать? Чем я хуже Диянки?»

Бесспорно, рыжая в ее первозданном облике была Бабой-Ягой-Костяной Ногой, а
блондинка – пиявкой, но ни их биография, ни черты лиц, ни масть, не имели значения при
выборе мной партнерши.
А ты откуда знаешь, какая она, Диянка? – справился я  с видом благоденствующего
после случки самца.
Чего там знать-то! – вклинилась Нинка, - Подстилка, она и в Африке подстилка!
Перина, она и в Арктике перина, - парировал я и подмигнул Эдику, приглашая его
поприкалываться со мной на пару.
А как насчет того, чтоб сравнить? – поперла рыжая буром. Она вызывающе
закинула ногу на ногу (ножки у нее были супер, что да, то да, почти до темечка и в
меру худые!) и выпустила к потолку струю дыма. Бедная Алка испытывала
рефлекторный сексуальный голод еще с тех пор, наверное, когда была Костяной
Ногой с носом крючком и не пользовалась успехом у Иванов-царевичей.
Или не потянешь, Геракл?
Детка, ты забыла фольклор, - просиял я, разваливаясь на стуле, - Ты меня сперва
напои, накорми, в баньке выпари и так далее.

Она поняла, что я вычислил ее, и чудом не взорвалась от бешенства. Черты лица ее сразу
же обострились и сделались первобытно-хищными.

А что тут такого? – не перестал я улыбаться ей, - К чему промеж своих церемонии?
Я и так вижу, какая ты клевая, но сперва я хочу отыскать Дияну, то бишь, свою
«капусту», а уж потом порезвимся.
С кем? – приревновала пиявка. Резвиться с ней было опасней, чем с Аллочкой, но я
и не собирался ни одну из них ублажать.
Все вместе! – внес я поэтому интересное предложение, - И Эдик с нами. Ты как,
братан?

Братан сто раз отмерил прежде, чем пробухтеть: «Я при исполнении».

Вот и будешь исполнять! - сострила Нинка и зашлась визгом в восторге от
собственной остроты.
Короче, кто идет со мной за «капустой»? – спросил я и встал, - Время, время
теряем! Кто знает, где живет Диянка?
Сказанул тоже, - усмехнулась Баба-Яга, -Живет!
Она – ветер в поле, - внесла ясность Нинка.
Ставлю вопрос иначе! – сориентировался я , - Кто возьмет след? – и воззрился с
надеждой на горбатый нос Аллочки.
Ну, я могу попробовать, - опередила Ягу пиявка, - Я знаю, в принципе, где она
обычно тусуется.
По одному этапу шли как-никак! – глумливо подколола ее Яга.
Можно подумать, не ты  с ней в тайном приказе сидела в 1512-м! – озлилась
пиявка, и я счел нужным вмешаться: промедление, как заметил еще Ильич, во все
времена было смерти подобно.
Тихо, девки! – прикрикнул я на ведьмочек, - Я люблю вас обеих!  Сейчас мы все
трое пошукаем Диянку, а потом вернемся сюда и дадим себе оторваться! А Эдик
покараулит шампанское. Покараулишь, братан?
На фиг еще куда-то пилить, - обломалась было Баба-Яга, - Возьмешь кредит у
Хозяина, потом отработаешь.
Дорогие мои! – провозгласил я нравоучительно, - Вы забываете, что я всего лишь
человек. Я живу только вторую жизнь и тяну этот срок в стране, где за все платят
кровью, натурой или наличкой. Так что не пытайтесь меня переучивать, а пойдемте
лучше на свежий воздух. Свежий воздух, крошки, усиливает потенцию!

Я обнял обеих дам - одну за талию, другую за плечи, и повлек вон из Казино.
Алчные глаза прочих ведьм извергали пламя нам в спины.

Я решил, что мне даже на руку приударить за двумя ведьмами сразу. Это обеспечило
простор для маневров. К тому же, как гласит народная мудрость, один нос хорошо, а два
лучше.

Поэтому я восстановил утерянный было ловеласовский навык и охмурял Алку с Нинкой
на уровне высших мировых достижений. Я был остроумен, предупредителен, в меру нагл,
в общем – великолепен, несмотря на мятые шмотки. Любезничая, зажимаясь, шокируя
прохожих к вящей радости ведьмочек, мы бродили по городу, но нигде не обнаруживали
Дяину. Возможно, из-за безветрия.

Ни за что не поверю, чтоб такие классные девочки, с богатым историческим
опытом, вдвоем не нашли одну, - подзадорил я ведьмочек, когда они начали
сдавать, - Да еще иностранку! – ударил я по их патриотическим чувствам, ибо
внутренний голос нашептал мне, что Аллочка с Ниночкой провели минувшие века
в лесной расейской глуши, среди болот и елей.
Диянка, между прочим, нас старше, - тут же проявила Нинка ведьмовскую
солидарность с Дияной, - Она только по Руси с четырнадцатого века болтается, а
до этого ее где только не носило!
Диянка фараонов помнит, - присоединилась носатая Аллочка, - Если не врет. Она
же не из Индии родом, а из Ассиро-Вавилонии, к цыганам она после прибилась,
когда ее родная цивилизация накрылось большим тазом.
Это она тебе сама рассказала? – поддержала теперь уже курносая. - Когда в Тайном
приказе загорали?
Представь себе! – подтвердила Яга с гордостью за смутное, почти революционное
прошлое. -- И, между прочим, она показанья на себя дьяку дала. Про Ассиро-
Вавилонию, про Египет – про все сказала. Так что биография ее документально
запротоколирована!
И где он, тот документ? – хихикнула пиявка.
А ты слетай в 512-й, ознакомься, - посоветовала Яга, -Или слабо?
Надо очень! – надулась Нинка, - Мне и здесь неплохо. Буду я из-за Диянки в
пыточную башню своим ходом соваться!
Мда, девки! – укорил себя я , - надо же, с каким я старьем связался, когда вокруг
такие молодки!
А может, ты антиквариат любишь! – изогнула бровь польщенная Аллочка.
Диянка не только вещи и деньги, она и тела ворует, - вспомнив о пропавшем колье,
сдала товарку пиявка, - Потому и смотрится, как новенькая.
Дорого бы я дал, чтоб посмотреть, какая она в натуре! – протянул я мечтательно.
Тем более, что и правда мечтал об этом.
Оно тебе надо? – не одобрила мое намерение пиявка.
Фиг ты что понимаешь, крошка! – добродушно возразил я и ущипнул ее нежно за
ягодицу, - Это зрелище и тебе бы доставило радость, и Аллочке. Всунуть Диянку в
ее первичное тело, и все мужики тут же ваши будут! Вы только прикиньте, как она
может выглядеть!

Они прикинули, и по лицам их расплылись коварные предвкушающие улыбки.

Похоже, я превращался в завзятого интригана. В этакую помесь Казановы и Калиостро.

Ха! Да она в прах рассыплется! – злорадно предрекла Алка.
Рассыплется не рассыплется, а в Казино дорогу забудет, - убежденно заявила
пиявка.
А чего, девки, может, устроим ей козу-ностру? – предложил я так, будто идея эта
пришла мне в голову только что, -Она шутить любит, и мы пошутим!
Чего это тебя перемкнуло? – метнула на меня Алка подозрительный взгляд.
Не люблю, когда у меня прут «капусту», - процедил я жестко и мстительно, -Во-
первых, я пока еще не богат, во-вторых, я принципиально не плачу бабам за
счастье быть со мной!
А мне сдается,. Алка, тут что-то другое, - блеснула интеллектом пиявка.
Да, Васька, что-то больно круто взъелся ты на Диянку! – хитро покосилась на меня
Аллочка.
Все вам возьми да скажи! – ушел я по-рыцарски от ответа, -Можно подумать, это
вы живете только вторую жизнь!

Намек был понят, и обе ведьмы зарделись от удовольствия.

Так что, дадим Диянке оторваться? – стал я ковать, пока горячо, железо
ведьмовской солидарности.

Мои подружки задумались.

Хозяин не разрешит, - объявила, наконец, Нинка.
Патрон поощряет инициативу, - решительно возразил я.  В роли Дьяволова
подручного я делал успех за успехом, - Последствия беру на себя. Проблема в том,
дорогие, что мы не знаем, где ее тело, и как ее в него всунуть.
Это как раз не проблема, - пролила Алка бальзам на мои душевные раны, -
Заглянуть в Реестр, и узнаем, где она себя прячет.
А переселяется она при помощи амулета, - проявила осведомленность пиявка, -
Сама видела, когда мы с ней по этапу шли. Она ж как бежала тогда? В охранника, в
жандарма вошла. Хворой прикинулась, выпросила у него крест: не дай, мол, душе
уйти без покаяния. Ой, что было потом, что было!…
После того, как она в кого-то вселится, что она делает с амулетом? -
поинтересовался я технологией похищения тел.
А бросает и все, - удивилась Нинка моей несообразительности, - На том теле, из
которого уходит, бросает.

Эта информация меня озадачила: на теле Мариши, когда в последний раз я видел Дияну,
креста не было.

Так, а книжку-то, Реестр, мы где почитаем? – спохватился я, что выхожу из образа
сукина сына, - В какой из библиотек мира?
Размечтался! – ухмыльнулась с презрением Алка, - Эту книжку, Васька, не всякому
почитать дают!
Нам, то есть, не дадут? – догадался я.
Размечтался! --  ткнула меня Аллочка пальцем в бок, - Не только тебе, и нам с
Нинкой не дадут!
Стаж не выработан. – пояснила Нинка уныло, - Квалификация недостаточная.
И блата нет? – вспомнил я о мире, в котором родился и процветаю.
Блат? – нахмурилась Алка, соображая, - блат, может, и есть, так ведь за все платить
надо.
Заплатим, - легкомысленно пообещал я.
Чем, дурень, «капустой», что ли твоей? – покрутила Алка когтем у виска, - Демон-
регистратор за справку с нас знаешь что потребует?
Душу невинного младенца! – смекнул я по наитью свыше.
У тебя есть такая? – саркастически осведомилась Яга, - Есть у тебя на примете
классные чуваки, готовые подогнать нам душонку деточки?
Зачем чуваки?  - ощутил я толчок в солнечное сплетение, - За такое чертово дело я
дочкину душу положу!
Вот это класс! – выдохнули ведьмы в полном офанарении и уставились на меня с
обожанием, готовые по первому моему знаку пасть под меня хоть посреди
площади Лазарева, - Да, Васька, ты гигант! Вот уж теперь-то мы знаем точно, что
ты нас любишь! С нас бадья шампусика, Васенька!
Да бросьте вы! – проявил я скромность, - Для себя же стараюсь. Мне Диянку
помучить хочется!
Заметано! – постановила Яга, - Когда товар принесешь?
Подумать надо, - стал я раскидывать мозгами.
Шел третий час дня. Значит, Вера во всю раскручивает свой бизнес, а Анатолия
находится на попечении няньки, скромной, средних лет женщины, сокращенного
инженера. Няньке строго-настрого наказали никого к Анатолии близко не подпускать.
Ну да, я не я буду, если не придумаю что-нибудь! Потом-то я верну малышке не
только душу, но и способность двигаться – когда вылезу из нынешнего кошмара!

Вот что, девочки, -  проявил я авантюристическое рвение, - отправляйтесь к
братану Эдику и наслаждайтесь жизнью. Часиков эдак в 17 я припрусь в Казино с
душой. Постарайтесь за это время связаться с покупателем.
Заметано, - повторила Яга.

ИЮ, чмокнув на прощанье их в щечки, я бросился к телефону-автомату.

Где наша не пропадала! – напутствовал я себя на лихой атаманский подвиг!



Прежде, чем выходить на Костика, требовалось разведать, как он ко мне относится.
Узнавать об этом через Маришу я  не рискнул: дома, вполне возможно, ждет меня не
дождется Кравцовская засада! Оставалось одно: позвонить Сильве в офис. Сильву, да еще
на рабочем месте, наверняка не пасли.

Я позвонил и сразу же вышел на Игорька.

Алло, Игорек, а Сильва… - начал я было, но Южин прервал меня таким воплем,
что от недобрых предчувствий у меня подкосились ноги.
Ты, Василий?! – орал Южин, лишившийся всей своей респектабельности, - Ты где?
Далеко?! Ты можешь приехать?!
Что стряслось? –спросил я , холодея.
Сильва… Я не могу объяснить по телефону. – Я почувствовал, что Южин сейчас
заплачет, - Это какая-то чертовщина! Это конец!
Как, то есть, конец? – уточнил я , - Она жива?…

Я знал, что Сильва жива и знал уже, что случилось.

Она – хуже! – истерически взвизгнул Южин, - Срочно приезжай! Срочно!
Скоро буду, - пообещал я и ринулся к троллейбусной остановке.

О том, что в Бюро фотомоделей происходит нечто из ряда вон, заявляли физиономии
сотрудников. Они все – от уборщицы и до самой шикарной мисс -= походили на
новобранцев, гонимы в штыковую атаку.

Из кабинета директора доносились звуки крутой перебранки. Я толкнул дверь и
обнаружил в кабинете именно тех, кого ожидал в нем увидеть: Игорька и Сильву в  теле
Мариши. Сильва, готовая рвать и метать, разъяренной тигрицей носилась по помещению,
а Южин горбился над столом и тихо скулил.

Слава Богу! – приветствовала меня Сильва, - Хоть один нормальный человек
появился! – и, ткнув со всей силы Южина пальцем в бок, заорала: «Этот кретин,
этот педераст ничерта понимать не хочет!!
Молчи! – на последнем издыхании вступился Игорь за свою честь.

Выглядел Игорь скверно. Пот горными ручьями тек ему на сорочку, в углах рта
пузырилась слюна, а округлившиеся глаза казались белыми блямбами на зеленовато-
сером лице.

Сильва мне, конечно, польстила, назвав нормальным, но почивать на лаврах вменяемости
было некогда.

Успокойся и расскажи, как это произошло, - потребовал я.

Она шумно вдохнула, выдохнула, выхватила сигарету из пачки и, затянувшись раз шесть
подряд, призналась: «Я – дура набитая». После чего вновь напала на Южина: «Но этот
олух! Ты представь, какой олух!

Об Игорьке – после, - попросил я, - Вернемся к началу сказки.

Тон мой подействовал на Сильву умиротворяюще. Она поворотилась спиной к Игорьку,
избавляясь таким образом от соблазна отрываться на нем и дальше, и приступила к
главному.

Заявилась эта ведьма, - сообщила она. - Вот в этом теле! – И Сильва, указав на себя,
уронила бессильно руки, - Веселая такая! «Мамочка, все обошлось, все в порядке!
Вася нашел Дияну, ну и… И я, - пригвоздила она себя к столбу позора, - Я,
идиотка, на радостях ей поверила! Мне бы позвонить, справиться…
Бывает, - не позволил я Сильве съесть самое себя заживо, - Дальше? Она у тебя
что-то попросила?
Она сказала, что в церковь хочет пойти, поставить свечку за возвращенье в себя, а
ее крестик уничтожила ведьма. Ну, и попросила у меня мой. На время. А поскольку
я ничего в ведьмах не смыслю, и в обрядах церковных тоже, и ни в чем таком
вообще, - снова завелась Сильва, -То я взяла и дала!

Она откинулась в изнеможении на спинку стула и затянулась новой сигаретой.

Ты способен выслушивать этот бред? – подал голос Игорек. Игорька трясло. Он
рванул на себе галстук и лишний раз вздыбил то, что было утром прической. – Да
ты знаешь, что она сделала!? Я не о Марине – о Сильве! Марина – статья особая! –
с лютой злобой зыркнул он на супругу,- Уголовная статья!
Ты!.. – подорвалась было Сильва схватиться с ним, но я властно положил руку ей
на плечо.
Так и что она сделала? – предоставил я Игорьку долгожданную возможность
раскрыть уста.
Деньги сняла со счета Недвижимости! – сообщил Игорек так, будто Сильва
развязала третью мировую войну. – Мне позвонила ее главбух, сообщила, что
Сильва поехала в банк…
На машине? – быстро уточнил я.
На троллейбусе! – ответил Игорек раздраженно. - Это неважно…
Имея машину, Сильва часто ездит в банк на троллейбусе? – попытался я заставить
его шевельнуть мозгой.
Да какая разница!..
Принципиальная! – заверил я. - Дияна не умеет водить машину. Сильва умеет, а
Дияна – нет! Так что, если бы дама, направившаяся в банк, была настоящей
Сильвой, она воспользоваться бы личным автомобилем.
Понял, урод?! – ощутила Сильва поддержку и понимание.
Будь ласка, не оскорбляй его, - вступился я за Игорька. - Он пока не дозрел до
принятия подобных вещей, это естественно.
Что естественно?- взвыл Южин.
Ты – естественно, - польстил я ему. - Поэтому ты прикинешься сейчас умным
спокойным парнем, позвонишь в банк и спросишь, не заметил ли кто странностей в
поведении твоей жены. Именно так и спросишь.
Зачем? – Игорек вновь схватился за голову.
Затем, что Дияна ни фига не смыслит в банковских операциях, - мягко, как добрый
доктор маленькому пациенту, объяснил я, - Она будет рассказывать байки про
мигрень, солнечный удар, повышенное давление и склероз, если, конечно, знает
такое слово, и скорей всего, попросит клерка за нее заполнить бумаги.
 Дияна, возможно, в совершенстве владела ассиро-вавилонской клинописью, но на то,
чтоб осилить еще и русскую письменность тямы у нее едва ли хватило. Дияна не
принадлежала к плеяде михайло Ломоносовых.
      -      Если все так, как я предсказываю, поцелуй Сильву в щечку и…
Я ему поцелую! – взвилась Сильва.
Ребята, надо крепить ряды. – стал я утихомиривать теперь уже Березовскую, -Чем
впадать в экстремизм, сделай нам с Игорьком по чашечке кофе.
Я хочу послушать, что скажут, - не уважила мою просьбу Сильва и движением
подбородка указала на телефонный аппарат: «Звони, Южин!»
Минуту! - остановил я Игорька, -После того, что тебе поведают, сообщи, что твоя
жена нездорова…
Что!? – вспылила Сильва.
Не ты! – чуть не вспыхнул и я от всеобщей недопертости. - Попроси вызвать
«скорую» и доставить ее в больницу.
Зачем? – испугалась Сильва за свою репутацию.
У тебя нервное расстройство! – заорал, наконец, и я, - На почве переутомления!
Временное! Затмение! Затем, что нам надо поймать Дияну!! Или делайте, что я
говорю, или идите все на фиг в дурки и каталажки!!
Звони, - успокоилась Сильва, как только психанул я. - Делай, как он говорит.
Послушай, Василий, - нашел Игорек время жаловаться на жизнь. - Почему эта
соплячка распоряжается здесь как…
Спокойно! – цыкнул я на Сильву, вскочившую с намерением вмазать муженьку в
ухо, и встал между супругами.
Считай, это наследственное, - шепнул я Игорьку, - На почве переутомления. – Чем
доказывать Южину, что перед ним Сильва, а не Мариша, я бы лучше загнал в Лувр
пару-тройку деревянных дур Вика!
Чем дольше мы телимся, тем больше воды льем на чужие мельницы, - популярно
растолковал я Сильве азы ленинской революционной теории, и она, скрепя сердце,
смирилась с тем, что избранник ее – убогая личность, для которой форма важней
содержания.
Только уж ты по-человечески разговаривай! – отомстила она миленку за
заурядность  -Не сопи в трубку и не сморкайся!

Вероятно, она имела полное право оскорблять Южинское мужское достоинство, и все
равно я Игорька пожалел.

Мы с Сильвой не слышали ответы заведующего банком, но их иллюстрировало Игорево
лицо. Оно сперва напряглось, затем вытянулось, сморщилось до консистенции печеного
яблока, приобрело обычную, в меру продолговатую форму и стало жестким. Несколько
секунд Игорек в упор буравил меня своими желтыми, в красную крапинку глазами,
прежде чем вслух задаться вопросом: «Ты случаем не пророк?»

На самом деле он желал знать, не сообщник ли я Марины Березовской. По его
безупречной логике, я, в сговоре с Маришей, намеренно довел Сильву до
умопомешательства, а теперь, вот, добрались мы до Южина. Потому что спим и грезим
агентством недвижимости и Бюро фотомоделей.

Да я вообще бандит! – разозлился я на безупречную его логику, - Главарь мафии!
Будешь ломать мне игру, утоплю в унитазе на фиг! Говори быстро, они врачей
вызвали?
Нет, - буркнул Игорек, - Она успела удрать. Что до твоих угроз, Тимошенко… -
зашевелился в нем самодостаточный бизнесмен, - То я вынужден принять ме…

Меры пришлось принимать мне.

Как ты думаешь, он нам очень мешает? – спросил я у Сильвы. И едва она кивнула,
прыгнул на Игорька. Сопротивление его было подавлено в считанные секунды. Я
связал Южина его же галстуком и ремнем, а Сильва, на правах дочери патронессы,
отпустила сотрудников по домам. Сотрудники возражать не стали: никому не
хотелось похмелья в чужом пиру, тем паче – семейном.
Мне очень жаль, Игорь, но придется тебе немного помучиться, - извинился я перед
Южиным, когда обезлюдел офис, - Постараюсь сделать все, чтобы страдания твои
длились недолго.

Мы закрыли Бюро фотомоделей и направились к Сильвиной машине – с надеждой не
нарваться на ретивенького гаишника: ведь у Марины Березовской не было водительских
прав!
Итак, древняя ведьма выиграла и второй раунд. С моей, можно сказать, подачи, она убила
сразу двух зайцев: не вернула Марише тело, да еще и вывела из игры нашу мощную
заступницу Сильву. Дияна взяла на мушку мой затылок – благо, крепок я всегда был
задним умом! – и спустила бы курок, если б с тыла не прикрывал меня мой ангел-
хранитель. Я физически ощущал его присутствие рядом, слышал внутри себя его
уверенный голос: «Держись. Она не сильней тебя. Она тебя боится, потому и бьет сзади».

В машине я поведал Сильве о том, что было, есть, будет и чем, надо верить, успокоиться
сердце. Узнав, что за их с Маришей спасение я решил дать взятку душой Анатолии,
Сильва чудом совладала с управлением.

Ты сумасшедший! – исторгла она, выравнивая машину в опасной близости от
тротуара, - Ты мог подумать, что мы примем такую жертву? Да никогда!
Так ты святая?! – взбесился, наконец, я.

В эту минуту я ощутил себя двойником парня с гибнущего «Адмирала Нахимова» - парня,
что держал на себе не умеющих плавать людей, пока под тяжестью тел, сам не ушел под
воду. Вместе со всеми, кто за него цеплялся.

Душой не кривишь, компромиссы тебе чужды, ты всегда поступаешь только по
совести!
Стараюсь! – заверила Сильва, но тут же резко сбавила обороты. И,  слава тебе
Господи, скорость, - В наших условиях, при нашей работе мне очень часто
приходится подавлять свои чувства, но я хочу и сама остаться на плаву и людям
дать заработать! Так не бывало, чтоб руководство у нас получало деньги раньше,
чем рядовые сотрудники! Наоборот! Это мой принцип, если угодно! Заботиться о
деле – значит заботиться о людях, которые его делают!

Я уже не рад был, что спровоцировал ее исповедь, ибо Сильву прорвало: «Сколько
существует агентство, никаких претензий в наш адрес не было! Наоборот!»

А Бюро фотомоделей?! – сбил я ее с эйфорического настроя, - Не потому ли ты
препоручила его Игорьку, что он не настолько принципиальный?
Не потому! – выпалила она и осеклась.

Прав я был, значит, предполагая, что в Бюро царит дух не только красоты и коммерции.

Это не то, что ты думаешь, - уловила Сильва направление моих мыслей, - И там
людям дают возможность подработать. Без какого-либо насилия над ними!
Чтобы тебе остаться на плаву! – подколол я ее с горькой иронией.
Я не могу переделать мир! – вспыхнула Сильва, - Я могу только выжить или
погибнуть в нем. Со всеми, кто от меня зависит! – бросила она камень в мой
огород, - Бюро себя пока что не окупает, оно существует на деньги агентства. Да,
девочки получают иной раз, через Игоря, приглашения на вечера, но это не значит,
что Игорь их под кого-то подкладывает! – слукавила она, обеляя своего муженька,
и, я подумал, что на пламенной Сильвиной любви Игорек, должно быть, сколотил
неплохой капиталец, - С девочками, в конце концов, легко связаться и напрямую,
через Бюро просто легче сделать это! Но если ты считаешь меня какой-то там
бендершей…
Не считаю, - перебил я, - Ты честный человек, и прости, если обидел. Я искал твою
ахиллесову пяту, потому что Дияна ее, по всей видимости, нашла.
Но ты-то сам, ты веришь в то, что ты делаешь? – перешла она в наступление, - Ты
слышал когда-нибудь, что счастье всего человечества не стоит слезы невинного
ребенка?
Это Руссо, - обнажил я остатки эрудиции? -- Жан-Жак, французский
энциклопедист  XVIII века. С тех пор много мочи утекло в реке Днепр, и никто
больше не трендит о всем человечестве, когда кого-то гнобят. Но ты завелась
раньше, чем дала себе труд понять меня. У меня и в мыслях нет закладывать
Анатолию – я хочу исправить еще и собственную промашку. Мы с Маришей то ли
недостарались то ли перестарались, когда крестили ее, вот ребенок и возвратился к 
<огу только частично, да еще инвалидом! Прикинь, какие муки ада она
испытывает, пока демоны тянут ее с пограничной полосы на свою исконную
территорию!
Не оправдывайся! – усомнилась Сильва в благородстве моих намерений, - Ты с
ведьмами торговался! Ты условился, что отнесешь им ее душу! Да тебе не в
Казино, Васька, тебе в церковь надо!
Нехристь я , - огрызнулся я: с точки зрения религиозных догм крещение мое в
Херсонесе было фиктивным.
Я тоже! – в тон мне выпалила Сильва, - Но…
Погоди! – прервал я. - Если ты не крещеная, то что взяла у тебя Дияна?
Крест, - удивилась моей тупости Сильва. - Тот, что я в ювелирном купила. Как
украшение.
Отлично, - процедил я. - А теперь, пожалуйста, внимательно следи за дорогой, а
мне дай сосредоточиться.

И я задумался о форме и содержании.

С помощью чего все-таки осуществляла Дияна свои перемещения? – спросил я себя, - в
эпохи ее Ассиро-Вавилонской и Критской юности народ был сплошь некрещеный, Дияна
же и тогда уже меняла тела – из чисто женской любви к новизне и разнообразию, не
иначе! Напрашивался вывод: либо предмет, с помощью коего она крала плоть, мог быть
чем угодно, от шпильки до каблучной набойки, либо для чародейства подходил только
священный атрибут определенной страны и эры. То есть, в современной Японии,
например, Дияна крестом не поорудует. Но если крест фигурирует в деле как атрибут
священный, как смогла Дияна совладать с Сильвой? – вернулась мысль моя на круги своя.
Выходило, что ни форма ни содержание предмета значения не имеют. Его имеет нечто
другое.

Ты свое украшение на себе часто носила? – спросил я осторожно Сильву, - Как
часто?
Да постоянно! – взмахнула она руками, и нашу лейбу занесло на середину
проезжей части.
 Вспомнив народную шоферскую присказку, что женщина за рулем – это форменный
фашист в танке, я решил больше не приставать к Сильве с вопросами. Дабы ответы на них
не получить уже в Хароновом баре. А это было бы ужасно некстати, ибо во тьме ума
моего забрезжил рассвет!

Дияна в своих черных целях не пользовалась, похоже, ни шпильками ни набойками – ей
нужны были предметы, висевшие на груди жертв, соприкасающиеся с той чакрой, где,
говорят, гнездится душа. Через висюльку – будь то галстук, моржовый клык или ожерелье
из ракушек, она вписывается в режим чужой биоэнергетики и – десантируется в ее
источник. Ну, а бедной обездоленной душе жертвы, дабы не скитаться в поднебесье
бомжем, остается лишь довольствоваться освободившейся упаковкой, независимо от того,
нравится она ей или нет. Перевоплощение Маришы в Дияну произошло не сразу именно
потому, что Маришин крестик с порванной цепочкой ведьма украла из кошелька, и лишь
к ночи смогла цепочку починить. С технологией Дияниных деяний я как будто бы
разобрался, но какую пользу мог бы извлечь из своего теоретического открытия? Я то
ведь не был ведьмой! Ну, раздобуду я Сильвин и Маришин кресты, а дальше? Сумею ли я
так застращать Дияну, что она восстановит гармонию микромира? За свою многовековую
историю Дияна сто раз прошла огонь, воду и медные трубы, сам Дьявол благоволит к ней,
так что какого-то Василия Тимошенко опасается она не больше, чем слон дробины!
-Стоп! – оборвал я себя, вспомнив слова своего хранителя.

Дияна, само собой, не боялась ни мук совести, коей не обладала, ни физической расправы,
поскольку обитала в чужих телах, но ведь где-то, подобно игле с Кощеевой смертью,
хранится ее исконная, ей принадлежащая форма. Завладев этой формой я заставляю
чертовку поплясать куда резвее, чем в Казино!

Притормози, - попросил я Сильву, - Съезжай к обочине и слушай меня. Мы с тобой
возьмем в плен Дияну.



С Сильвой мне повезло. Как и с Маришей. Мать и дочь Березовские вдвоем стоили
больше, чем вся шобла ведьм из шоу-балета «Гурии». Припарковав машину в двух
кварталах езды от моего престижного, сталинской архитектуры домишки, мы провели
экстренное оперативное совещание. Сильва прониклась, наконец, мыслью, что мы не
продаем душу Анатолии демонам, а временно уступаем – как Кутузов Москву.

Если бы она была твоей дочерью, Василий, - в последний раз, для успокоения
совести, спросила Сильва, - Ты поступил бы с ней точно так же?
В сложившихся обстоятельствах – да, - ответил я твердо.

Кутузову тоже страсть как не хотелось сдавать врагу матерь городов русских! Но от
стратегии и тактики генштаба исход войны зависит не меньше, чем от доблести
сражающихся. А ля герр, так уж ком  я ля герр!

Дьявол так нахваливал свою суперведьму, что за ее грешное грешных наверняка пойдет
на уступки. Любые – вплоть до возвращения Господу души Анатолии. С надеждой тут же
взять реванш, разумеется, но, не выиграв одну битву, смешно затевать другую!

Больше всего я тревожился, как бы Дьявол не проник в наш замысел прежде, чем мы его
осуществим. Он ведь был и могущественным и вездесущим!

Его отвлечет Мариша, - ни мгновенья не колебалась Сильва, - Ты говорил, он ее
домогался!

Я с сомнением покачал головой. Мне вспомнился перевозчик через Лету Харон – он же
бармен, администратор и официант бара на переправе в царство теней – и оригинал и
копия с оригинала, многомиллионным тиражом выпущенная в свет. Огромное черное
пятно – Дьявол – вливал свою сущность одновременно в бесчисленное количество форм.
Другое дело, что нам  лично полагалась строго определенная часть целого. Предполагать
другое – значит маяться непомерной гордыней! Всей ли сущностью сконцентрируется
возле Мариши Князь Тьмы? Да! К ней он явиться, как общая целостная субстанция!

Зная от Сильвы, что засады у меня в хате нет, я отпер дверь своим ключом, и Богема едва
не шмякнулась в обморок.

Все идет как надо, Аделаида, - поддержал я ее физически и морально, - Перед
тобой Сильва Михайловна. – И, оставив Богему переваривать информацию,
заключил в объятия Маришу. Я любил ее в любой форме, ибо любил содержание!

Не обращая особого внимания на Аделу – милая девочка, против желания, навредила бы
нам скорее, чем помогла – мы прикинули, как бы обустроить гармонию. Теперь, когда и
Мариша и Сильва знали точно, что с ними приключилось, они относились к
приключившемуся спокойно, с юмором, свойственным им обеим.

Боже, какая же я, оказывается, худая! – смеялась Мариша, разглядывая критически
мать, - И прическа эта мне не идет! Надо будет постричься!
Я те подстригусь! – вознегодовал в шутку я, заразившись березовской бодростью
духа.

За время моей отлучки Мариша обиходила свой маскарадный костюм – Диянино
цыганское тело: подравняла усы, сбрила бороду и расчесала волосы на аккуратный
прямой пробор. Она подвела на индийский манер глаза и выщипала брови. В общем,
почти годилась на роль Зиты и Гиты!

Мы сидели с ней на тахте, обнявшись, а Сильва нам улыбалась.

Вы и теперь прекрасно смотритесь вместе, - констатировала она, - Может, оставим
все, как есть?
Прежде мы смотрелись несколько лучше, - возразил я, силясь обхватить Диянину
талию и не сводя глаз с природной Маришиной.
Не ожидала, не ожидала от тебя, мамочка! – резвилась Мариша, колыхаясь от
смеха всеми телесами Дияны, - Да вот только Игорьку ты такая вряд ли
понравишься! Он предпочитает знойных брюнеток!
Ах, Игорек! – вспомнила Сильва о своем страдальце-супруге, и лицо ее
омрачилось, - Все, дети, хватит баловаться!

Эта фраза, адресованная двум взрослым людям устами девочки-ромашки, заставила
прыснуть даже Аделаиду Шварц. Однако же, баловаться  и впрямь было не время.

Я поинтересовался мироощущением Костика. Оно изменений не претерпело. Что не
мешало Костику навещать Богему с Дияной. При этом Костик справлялся, когда же,
наконец, вернется Мариша и не слышно ли чего обо мне. Но справлялся не по-казенному.
Не иначе, чудотворная моя Богоматерь кисти Василия бережет в мое отсутствие дом от
вторжения в него черных сил!

Дома, в присутствии Чудотворной, Дьявол не рискнул бы пристать к Марише. Значит, шаг
к сближению делать предстоит ей.

А в чем я пойду! – возроптала Мариша, - Мне же не в чем!
Как это? – возмутился  я.

Цыганка одета была пусть ярко, но вполне цивилизованно: в спортивного типа блузку и
дорогую юбку-плиссе поверх непритязательных нижних юбок, Маришей давным-давно
скинутых. Ставить же исход операции в зависимость от женских капризов, означало
заведомую капитуляцию.

Мариша поняла это и сама.

Ну, все, все, - потупилась она под моим гневным взглядом,- Сейчас я начну
звонить.

Звонить – дабы назначить свидание Князю Тьмы – собирались мы Анне Тарасовне и Вере.

Обе дамы оказались на месте. Обеих – страдальчески, прерывающимся от слез голосом –
попросила Мариша связаться как можно скорей с патроном: у Мариши к нему дело
огромной важности.

И Крошинская и Анна Тарасовна, сделали вид, что ничего не понимают, но намотали
информацию на ус. Нам же оставалось лишь ждать, когда раздастся телефонный звонок, и
приятный баритон  осведомится: «Вы хотели слышать меня, дитя?»

Будь осторожна,- напутствовал я Маришу, - Не переусердствуй.

Ну, а пока Мариша развивает ложное наступление, мы с Сильвой находим Костика,
проникаем в его помощью в квартиру Скво, ну и так далее! Если, конечно, проникнем в
квартиру Скво! Дома у нас, на связи, остается Богема.

А как я узнаю, что вы – это вы? – заволновалась Аделаида Шварц.
А мы тебя спросим: это здесь ищут ветра в поле? – придумала Мариша пароль.
А ты ответишь: шкаф продан, осталась только продавленная тахта, - придумал я
отзыв и поворотился к Сильве: «Стартуем?»

Итак, нам нужен был Костик. И он предстал перед нами, как лист перед травой.

Помяни черта, - подумал я, когда Богема распахнула перед Ерохиным дверь, и
задался вопросом: «А Костик ли к нам пожаловал? Не Дьявол ли в лейтенантской
форме?»

Область солнечного сплетения сигналов опасности не посылала. Молчал и инстинкт
самосохранения. Да и присутствие Чудотворной не позволяло Врагу Рода Человеческого
врываться в мое жилище без санкции свыше. Правда, Дьявол был парень не промах. Как и
Василий Тимошенко. Что, наверное, и побуждало Дьявола с такой прытью добиваться
души Василия!

Почему вообще Дьявол в одних входит, а в других нет?  - спросил я себя. Я лицезрел его в
образах контролерши, Кости, письменника, но Маришу он душил, пытаясь овладеть ею, а
меня пытался то купить то доканать. Ладно письменник – это человек Дьявола, но почему
отличный парень Ерохин стал прибежищем сатанинского духа? И я постиг, почему. Я
увидал внутри Костика, где-то между позвоночником и грудиной, узкую неправильной
формы полость, о которой Костик понятия не имел, но которой воспользовался наш враг.
Такой пустоты не наблюдалось в Марише, в Сильве, даже в бестолковой Аделаиде, зато в
Игорьке она простиралась от горла и аж до копчика! Оставалось только диву даваться,
почему не добрался Дьявол до Сильвы через ее Игорька?

«Счастлив наш Бог, Михайловна!» - благодарно подумал я: вероятно, ее ангел-хранитель
по силе не уступал моему! А Южин, возможно, не только нуждался в Сильве, но и любил
ее по-своему, в меру своего Я. Существуя в Сильвином биополе, он стал как бы частицей
ее доминантной личности. Но все равно я поступил правильно, когда связал и запер его в
Бюро фотомоделей: береженый – это тот, кто страхуется!

Как съездил? – обрадовался мне Костик и обернулся к Сильве, - Как Москва
поживает?
Класс! – исторгла Сильва с Маришиной интонацией.

Я поспешил увести Ерохина в сторону от разговоров о российской столице – на кухню,
где заявил без обиняков, что мы  с Маришей нуждаемся в его помощи.

Ты мою бывшую пасию, Веру, помнишь? – начал я тоном мужской солидарности
Колоритная такая, напоминает индианку из весторна, отсюда и кличка – Скво.

В памяти Костика Вера, увы, не запечатлелась.

С этим приходилось смириться.

Ладно! – махнул я великодушно рукой, - Другое важно. У этой Веры – Маришин
золотой крестик на золотой цепочке. Она его обманом заполучила, а родичи
Маришины теперь рвут и мечут.
Это уж ты сам разбирайся, -напрягался Ерохин, - Тут уж я – пас!
Все, что от тебя требуется – твоя форма, - попытался я его успокоить.
Как это? – обалдел Ерохин.

В его форму я бы вписался разве что в тринадцатилетнем возрасте.

Мне нужно присутствие человека в форме, - терпеливо растолковал я – постоишь
пять минут на лестничной клетке, и все дела! Представляться не обязательно.
Да, Костик, - включилась с порога Сильва, - Выручи нас, а?! Ну, что тебе стоит?
Вы должны идти законным путем, - просветил нас Ерохин. - Написать заявление на
имя…
Ты бюрократ! – заклеймил его я,- Если б ты знал Веру, то знал бы: у нее в разгар
Всемирного потопа не допросишься стакана воды. Вообще, где ты живешь и кем
служишь?! В нашей стране, если тебя обокрали, радоваться надо, что не убили!

С этой максимой он был вынужден согласиться.

А меня мама знаешь как ругает теперь! – вошла Сильва в дочерин образ,- Отцов
подарок, кричит, дорогущую вещь, чужим людям за здорово живешь отдала!
Делай, кричит, что хочешь, но крест верни! – и взмолилась, - Ну, Костик! Ну, я
тебе за это что хочешь сделаю! Ящик коньяка подгоню! Или шампанского! Вот
смотаемся сейчас быстренько туда-сюда на такси, а потом как гульнем на радостях!
Да ты и делать-то ничего не будешь! Постоишь в сторонке, и все!

Пока Ерохин разрывался на части между служебным долгом и заманчивым предложением
– ничто человеческое ему с детства не было чуждо – позвонил Дьявол.

Умная Мариша назначила ему встречу в кафе Крошинской: это позволяло ей держать
обоих противников в зоне особого внимания.

Да ничего с тобой не случится! – доламывала меж тем Сильва Костика, - Если что,
моя мать за тебя горой встанет! Моя мать и твое начальство – одна тусовка!
Едем, - сдался, наконец, Костик, и мы поехали.

Путь до Вериного дома занял у нас пятнадцать минут. Мы поднялись на третий этаж, и я с
силой нажал на кнопку звонка.

Кто там? – пискнули изнутри.
Уголовный розыск, откройте немедленно! – прогремел я тоном не терпящим
возражений.

Дверь приотворилась на длину цепочки, и перед нами возникло бледное длинное лицо в
круглых очках. Обладательница его явно боялась всего на свете: властных структур не
меньше, чем сеньору Крошинскую.

Открывайте! – не позволил я ей молвить слово, - Вы прячете преступника и
ворованные ювелирные украшения!
Неправда! – пролепетала нянечка Анатолии.
Свидетели видели, как преступник вошел в вашу квартиру, - не давал я ей
опомниться, - открывайте или…
Это не моя квартира, во-первых, - затарахтела она, - Я должна позвонить хозяйке…
Вы даете преступнику шанс скрыться от правосудия?- обличил я бедную Верину
прислугу, - Кто вы такая вообще и что делаете в этой квартире?!
Я смотрю за ребенком, - начала оправдываться она – Кроме меня и девочки в доме
никого нет. Вы не имеете права…
Имеем! – заверил я, - Работа у нас такая. Так что открывайте без разговоров,
иначе…

Она чуть не разрыдалась, но дверь открыла: она была законопослушной женщиной
робкого десятка, невезучей и с подростком-сыном на иждивении. Мне было искренне ее
жаль, но за Волгой для нас земли не существовало! Поэтому я отстранил даму с дороги и
приступил к осмотру квартиры. Здесь меня подкарауливали сюрпризы. В аккуратной
гостиной пани Крошинской я натолкнулся на следы ее тайного пребывания в моем доме:
фужер, подаренный мне другой моей пасией, уже после разрыва с Верой, украшал сервант
Скво, а на стеллаже стояли книги по искусству, которые так долго и тщетно искал я у
себя! Мисс Сервис не увлекалась ни архитектурой Индии ни скульптурой Эллады. Книги
она прихватила из вредности и потому, что они стоят денег. Усилием воли я подавил
соблазн последовать принципу Бомарше и  взять свое там, где нашел его: ведь был сейчас
не художником, а работником уголовного розыска! Что ж, пусть и дальше надирается
Вера вином из моего бокала, а книги, Бог даст, пригодятся Анатолии, когда она подрастет,
и я отведу ее в художественную школу!

Вас ввели в заблуждение,- хныкала мне в спину вчерашняя инженерша.- Здесь
никого…
Разберемся,- пообещал я, - Кстати, представьтесь!
Одинцова Наталья Павловна. – представилась она торопливо, - паспорт у меня в 
сумочке, а сумочка…
Ваш паспорт меня пока не интересует, - отмахнулся я и проследовал в детскую.
Там, в деревянной кроватке, неподвижно лежала моя грядущая дочь и таращилась
в потолок пустыми глазенками. Креста на ней, конечно же, не было, но я знал, где
найду его. Недолгий наш с Крошинской роман развивался на ее территории, и мне
было известно, где хранит Скво свои цацки.
Это просто кошмар какой-то! – протестующе взвыла Наталья Павловна,- Как
хотите, а я позвоню хозяйке! Это мой долг! – провозгласила она окрепшим голосом
– по части долга она была сильней сильного, - Тем более, что в  квартире никого
нет, вы и сами видите!
Ничего я пока не вижу! – отрезал я и приказал Костику, - Осмотри окна!
Я сама, собственными глазами видела, как сюда зашел человек, за которым гналась
милиция, - включилась в действие Сильва.
Когда?! – осведомилась обличающе Одинцова.

То обстоятельство, что корнем зла оказалась пацанка в миниюбке, придало Наталье
Павловне уверенности в себе.

Пять минут назад! – с вызовом объявила Сильва.
Неправда!

Оставив их препираться, я совершил осмотр Вериной спальни. Маришин крест лежал
среди украшений Скво, в ящике туалетного столика. Я взял крест, затолкал ящик обратно
и пошел испепелять взглядом Сильву.
        -    Свидетельница, вы убеждены, что преступник проник именно в эту квартиру? –   
спросил я по-инквизиторски, - Вы уверены?

Я слышала, как хлопнула дверь, - подыграла мне Сильва,- Ну, и определила по
звуку…
Мы об этом поговорим после и в другом месте, - с угрозой процедил я и
повернулся к Наталье Павловне: невзирая на природную робость, та готова была
коршуном атаковать свидетельницу, - Прошу извинить нас, Наталья Павловна, но
вы сами понимаете: в любой работе возможны накладки. В нашей – тоже!

И мы заспешили вон, вниз, к ожидавшему нас такси. В нем Сильва с Костиком
отправились за коньяком и шампанским для лучшего мента мира, я же припустил на
другом такси в Казино. С мечтой о том, чтобы Севастопольсвязь осталась верна себе, и
телефон Крошинской молчал, как партизан на допросе, и все другие телефоны в окрест
молчали! Догадливая Вера стремглав поняла бы, что грубый громила, ворвавшийся в ее
святая святых, к уголовному розыску отношения имеет не больше, чем крокодил к водам
Северного Ледовитого океана. И было б наивностью тыкать ей в нос уворованные у меня
книги с фужером! Нахальная Вера нашла бы, чем крыть мои козыри. Например, она
завладела моим имуществом в компенсацию морального ущерба! Или – на память о
любимом! Или… Да ладно, фиг с ней, со Скво! Хуже, что в кафе ее в эти минуты Дьявол
разговаривает с Маришей. А уж он-то мой хитрый план разоблачит с полувопля мадам
Крошинской! Если только Мариша не придумает нечто из ряда вон, мы пропали, и
жертвы наши напрасны!

В таком вот небодром расположении духа перся я в Казино, и корчить из себя удалого
бесшабашного парня становилось мне все трудней и трудней.

«Нажрусь, если выживу!» - пообещал я себе голосом инстинкта самосохранения и
плюхнулся за столик поджидавших меня двух ведьмочек.

Эдика, по счастью, с ними не оказалось: он или сменился или погряз в служебных
обязанностях.

Есть контакт! – провозгласил я. И плеснул таки себе малость шампанского –
только, чтоб утолить жажду, - Ваше слово, девчонки-маузеры!

Яга и пиявка пришли в бурный восторг.

Как бы нас Диянка не обскакала,- попытался  я настроить их по боевому,- Она
ушлая!
Не обскачет! – заверила Аллочка и, вытащив пудреницу из сумки, глянула в
зеркальце. Я тоже глянул туда и чуть не подавился благородным напитком: в
зеркальце ведьмы, как на телеэкране, возникло изображение письменника пана
Драча!
Блин! – вырвалось у меня, - Так я ж его знаю!

И я услышал в ответ, что Петра Харитоновича Драча знает вся нечисть планеты. Пан Драч
также древен, как и Дияна,  с такой же сноровкой меняет формы и всегда занимает самые
ответственные посты. Поговаривают, что в прошлом Петр Харитонович работал Игнасио
Лайолой, а еще раньше – императором Нероном, но затем то ли подустал в силу возраста
от всевозможных кровавых пиршеств, то ли цивилизовался и отдал предпочтение тихой
кабинетной работе. При этом, правда, он создал и возглавляет общественную
организацию «Фонд возрождения укрской цивилизации!», состоит тайным почетным
членом ИРА и финансирует  разжигание межнациональной и религиозной розни в ряде
точек Земли. Но это уже цветочки, этим Петр Харитонович занимается, можно сказать, на
досуге, подобно тому, как иные удят рыбу или возделывают огород.

А души младенцев ему зачем? – полюбопытствовал я, - Что он с ними делает?
Солит! – хихикнула Нинка.
Не трепись! – рассердилась на нее Аллочка.,- Растит он их. В нашем духе, потом
использует.
Но души - собственность патрона! – возроптал я.
Хозяину все равно, через кого он получает товар, - отмахнулась Яга и
скомандовала: «По метлам!»

Метлами как транспортным средством они с Нинкой, правда, не воспользовались – это
могло оскорбить чувства граждан и засветить шоу-балет «Гурии» - они воспользовались
заурядным такси. Мне было велено ждать их скорого возвращения и, упаси черт, не
пялиться на прочих мегер. Пялиться на них мне претило и самому, зато они с
исчезновением Яги и пиявки раздухарились. Их так и подмывало узнать, почему я
променял Диянку на Аллу с Ниной. Мегеры облепили меня, как осы грушу, но я не
«кололся! – я лишь ухмылялся нагло и со значением и, верный имиджу подонка, в конце
концов ущипнул за задницу самую надоедливую из них. Польщенная, она вдохновилась
ехать со мной ко мне.

Рад бы в ад, дела не пускают! – выдал я тот еще каламбурчик. Терзаемый
ведьмочками, я ощутил неистовую потребность в мужской солидарности, пусть
даже в Эдиковской, и справился, где мордоворот. Он оказался в бильярдной. Туда
и пошел я гонять шары. А дабы не делать этого в гробовом унылом молчании,
поинтересовался, доволен ли Эдик зарплатой и не слишком ли утомляется. Он
сообщил, что у него все в порядке. Не будь я так взвинчен, я бы порадовался за
ближнего своего. Похоже, он заколачивал деньгу сразу в двух данностях – нашей и
Сто двадцать седьмого! При воспоминании о Сто двадцать седьмом мне
поплохело. Оставалось надеяться, что Владимир Иванович ушел в запой из-за
своих новых карьерных попадосов, и что в запой он ушел с Кравцовым. Или, что
Кравцов завален по темечко неотложной работой, коей, для отвода глаз, он все же
занимается в своем РУВД.

Крошки мои вернулись, когда я допроигрывал Эдику партию. Бильярдный стол не был
моей стихией, так как время я делил на два неравных периода: или работал или вел
неправильный образ жизни. Вид крошек усилил мое внутренее смятение – обе явно не
гордились собой.

Мы невежливо покинули Эдика и перебрались в гримерную. Алка с Нинкой наводящих
вопросов дожидаться не стали. Перебивая и одергивая друг дружку, они доложили, что
Петр Харитонович взятку принял и в Реестр заглянул. Но все это ничего нам не дает,
потому что первотело Дияны хранится в Верховьях Нила, в руинах храма Изиды, а где
этот храм – не знает нынче никто, ни нечисть, ни ученые-археологи. То есть, храм начисто
сравнялся с землей, а лицо земли неузнаваемо изменилось!

«Но Дияна-то не вчера себя там укрыла! - осенило меня, - Надо только перенестись в
прошлое…»

Нас тогда еще не было! – огрызнулась пиявка.
Если мы туда и перенесемся, то скорей сдохнем, чем найдем этот долбаный храм! –
предрекла мрачно Яга.

И тут я почувствовала – со спины! – укол в солнечное сплетение.

«Идиот! - обозвал я себя, - Кретин! Уж раз ты сотворил целый доисторический мир, что
тебе стоит сотворить эти самые верховья, храм, а в нем – тело Дияны!? Не сотворить
даже, а всего лишь воссотворить!»

Присоединяйтесь ко мне,- скомандовал я мегерам и плотно закрыл глаза.

То, что я дико нервничал и спешил, не мешало, а, наоборот, помогало творческому
процессу. Я отчетливо видел перед собой Нил с  бревнами балдеющих на плаву
крокодилов, ощущал ноздрями запах воды и листьев, а кожей – жаркий влажный воздух
времен Дияниной юности. Городок, от которого в истории решительно ничего не
осталось, ютился на правом берегу реки, и явно не имел перспективы превратиться хотя
бы на год в один из центров цивилизации. Над скоплением невзрачных его лачуг
возвышался храм – приземистый, сложенный из крупных каменных блоков. В основании
его, в потайной камере, рядом с мумией священной  кошки хранилось то, что нам
требовалось.

Взялись! – скомандовал я подельницам и навалился что есть духу на кладку.
Ведьмы сопели и кряхтели по сторонам от меня, но всех лучше помогал ангел. Он с
такой силой толкнул меня светом в спину, что моя мысль пробила брешь в толще
стены, и взорам нашим открылась истинная Дияна.

Своей первоначальной формой попользовалась она изрядно – то ли была к ней нежно
привязана, то ли не умела еще перебираться в другие. Во всяком случае, перед нами
покоилось нечто столь жуткое, что Алка с Нинкой задохнулись от ужаса, а я подумал не
без злорадства, до чего приятно будет Дияне обживать заново эту плоть – черную, без
волос и зубов, но зато с длинными, как у орла, загнутыми когтями на руках и ногах.

Забирайте! – распорядился я.

Моей задачей было проложить путь в тайник, а вот переволакивать сквозь времена и
пространства материальные тела, тем паче такие, не являлось прерогативой простого
смертного.

Яге с пиявкой претило прикасаться к мощам Дияны. Пришлось прикрикнуть на них:
«Теряем время и энергию! Не хотите заторчать здесь – беритесь!»

И они, попричитав, подчинились.

В том, что невероятное удалось, я убедился еще раньше, чем поднял вежды – по
триумфально-пронзительным воплям ведьмочек. На свету, в богемной обстановке
гримерной, Дияна выглядела еще страшней, чем в хранилище. Алка с Нинкой тоже,
наконец, вообразили себе радость товарки при виде нашего ей подарка. Они визжали и
хлопали в ладоши. Дияне, хошь не хошь, а придется надевать на себя эти обноски – если
она намерена еще немного пожить!

От счастья, что игла с кощеевой смертью в моих руках, я заключил своих подельниц в
объятия и закружил их по комнате. Яга тут же вонзила клык в мое ухо, а пиявка прилипла
губами к шее. Это заставило меня вспомнить, кого я тискаю.

Все, все, девочки, - попытался я стряхнуть их с себя, - Делу время…--  Но они
пребывали в эйфории до тех пор, пока дверь гримерной не распахнулись, и в нее не
вошел Игорь Южин, с головы до пят начиненный Дьяволом. Его появление меня не
удивило. Хотя и было нечто мистическое в том, что Севастопольсвязь оказалась на
высоте, и оба Верины телефона – и домашний и служебный – сработали.

При виде Хозяина ведьмы мигом отпустили меня и скромно потупились, я же вновь
возблагодарил небеса за своих добрых ангелов, хранителя и Маришу! Ведь это Мариша,
несмотря на поднятую Верой тревогу, удержала каким-то чудом в кафе Врага Рода
Человеческого! И это мой ангел надоумил меня смотаться в верховья Нила! Враг же Рода
Человеческого все же недооценил меня как творца – вероятно, из чувства превосходства
над родом. Он усомнился в богатстве моей фантазии!

Князь Тьмы щелкнул пальцами Игорька Южина, и Алка с Нинкой опрометью покинули
помещение. Зато в нем появилась Дияна. Она застыла позади Дьявола и сущность ее
уродовала все больше красивые черты Сильвы. Нет, самое место было Дияне в том, что
чернело позади меня на полу!

В воинственном рывке Дияна кинулась к своим плотским лохмотьям, чтобы завладеть
ими и перепрятать, но я ожидал атаки. Я пихнул ее так, что она отлетела к
противоположной стене и осела на задницу. (Да простит меня Сильва! И знаю ведь, что
простит!) Дьявол сделал Дияне знак оставаться где и как есть и уставился на меня с
холодным прищуром Южина.

Вы проиграли! – провозгласил он уверенно.

Не будь я нервным, я бы, может, и испугался. Но я вспылил и вместо страха испытал гнев.

На этот раз – выиграл! – объявил я с той же уверенностью, - И вам это известно,
сударь. Так что предлагаю равноценный обмен. Вы знаете, какой. В противном
случае я  уничтожу это прямо сейчас. - И я небрежно коснулся носком ботинка
черно-фиолетовых мощей.
Вы оказались способным учеником, - улыбнулся он горделиво – как директор
школы для слабоумных, питомец который стал вдруг победителем
республиканской математической олимпиады.
Вы оказались очень точны, - польстил он мне. – Вы обладаете уникальным
внутренним видением, Тимошенко, но вы совершили то, что человеку делать
запрещено. На вашей жалкой планетке, по крайней мере. Вы действительно
воссоздали былое. Но вы забыли уничтожить и городишко и храм. Вы слишком
спешили вернуть себе свою даму сердца, чтобы заботиться о таких мелочах, как
причинно-следственные связи. Что делать будем? – Он уселся на стул у зеркала и
отразился в нем троекратно – в анфас и оба профиля Игорька Южина, - Вы что,
всерьез полагаете, Тимошенко, что ваша страсть, ваша личная жизнь важней
всемирной истории? Вы не считаете себя разрушителем мировой  гармонии, нет? –
Он поудобней угнездился на стуле и насмешливо склонил голову на бок.
Все, что было мной создано, я уничтожил еще в процессе возвращения из
верховий, - сообщил я, - Все, кроме тела. Зачеркнул. Скомкал. Сжег. Прах развеял
по ветру.
А вы не боитесь, сударь, использовать свой дар во вред человечеству? – не
угомонился он, - Не боитесь превратиться в преступника, когда вам в очередной
раз не хватит на пачку «Ватры»? Или когда вы будете пьяны и… не слишком
вменяемы?
Что вы предлагаете? – счел я аргумент веским.
Все то же, - вздохнул он утомленно, - Подчиниться велению сниже. В этом случае
я буду спокоен и за сотворенный мной мир и лично за вас. Тогда вы не натворите в
нем глупостей.
Я буду творить только гадости! – подсказал я, -С вашей подачи!
В рамках мировой гармонии,- кивнул он. – Иначе мне придется лишить вас дара,
которым вы обязаны мне – дара создавать реальности на  материальном уровне. До
истории с украми вы, по-моему, подобной прытью не отличались?
Отличался, наверное, - возразил я, - Но – бессознательно. Однако, если это вам я
обязан творческим ростом, то я искренне благодарю вас. А теперь прошу все же
вернуться к нашему ископаемому, оно дороговато мне обошлось!
Не продешевите сейчас, - посоветовал он с ухмылкой, - За это тело вы можете
просить очень и очень много. А что хотите получить вы? Да вы же царский дворец
меняете на дырявое корыто, голубчик! На девчонку, из которой еще невесть что
вырастет! С родителями ее вы,  кажется, знакомы неплохо. Особенно, с мамочкой!
– и он глумливо подмигнул мне. Как-никак, мы с ним оба доводились Крошинской
любовниками!
Что до матери и дочери Березовских, - продолжил он вкрадчиво,- То в них начинку
вы предпочитаете упаковке. Вот и оставайтесь верны себе, Тимошенко, а когда вам
угодно станет развеяться…природа полна шедеврами – намекнул он по-свойски на
мой сексуальный эпос.

Мне все больше надоедало с ним препираться. Тем паче, что Дияна глаз не спускала со
своей упаковки. Она дожидалась, когда я утрачу бдительность, заболтавшись с Князем
Тьмы на темы бытовые и философские.

Меняться-то будем? – решил я положить конец болтовне,- Или Дияна вам нужна
только в этом и ни в каком другом виде? – указал я в направлении Сильвиной
формы.- Этот вариант, как все уже поняли, не устраивает ни хозяйку тела, ни ее
близких, ни массу других людей уже потому, что нарушает мировую гармонию на
уровне семьи, банка и офиса. Так что либо мы с вами достигаем консенсуса, либо
вы лишаетесь светоча вашего движения. Ты довольно пожила, крошка, пора и
честь знать, - извинился я перед ассиро-вавилонской мегерой.

Превозмогая накатившую тошноту, я наклонился к телу. Дияна с воем устремилась ко
мне, но Дьявол жестом вернул ее на исходную позицию.

Вы непоследовательны, Тимошенко, - укорил он меня и укорил по делу, - Вы же
знаете, что уже завтра Дияна завладеет еще чьим-нибудь телом, а ее жертве
достанется ваш трофей! Это будет справедливо, по-вашему? Не трудитесь
отвечать! – остановил он меня, - Лично я ваш эгоизм приветствую. В пределах не
достигающих моего личного окружения. А этот хлам вы не уничтожите по двум
причинам, сколько бы ни грозились: вам нужны тела Березовских и душа моей
дочери, с которой вы поступили, прямо скажем, не по-божески. Но Вы,
Тимошенко, стали торговаться со мной! Понимаете ли вы, сударь, что это
означает? Вы сделали шаг к сближению! Я так доволен вами, что сделаю сразу два:
верну вам оболочки столь вам дорогих особ и душу младенца, который все равно
благополучно ко мне вернется. Генетику, Тимошенко, нельзя сбрасывать со счетов!
Итак, я удовлетворю ваши просьбы. Воображайте, что победили!

Он встал и сделал два шага мне навстречу. А мой ангел, как это ни странно, подтолкнул
меня навстречу ему. И вновь я оказался стиснут между белым и черным. Как всякий
человек, ибо всякому приходится выбирать между реальностью и абстракцией,
конкретикой и Абсолютом. Мне стало больно и тоскливо, так тяжко, будто я уходил из
жизни. И тогда мой ангел ярче припал ко мне, и я вспомнил, что обязан быть счастлив.
Уже для того, чтоб защищать своих свободно, пусть даже ценой себя, каждое мгновение
бытия. Да, Дияна, скинет с себя обноски, но когда я их вновь увижу на ком-то, тогда и
начнется новый наш поединок, а сейчас я должен выиграть этот.

Отправляйтесь за ключами, - повелел Дьявол Дияне.

Возроптать она не посмела.

И куда она теперь? – справился я в надежде, что не в Созвездие Гончих Псов
потащится Дияна за амулетами.
А вы не догадались? – весело засмеялся Дьявол, - До сих пор не догадываетесь?

И я безжалостно себя обругал, потому что понял только теперь, для чего моя экс-теща
Воронина встречалась на набережной с Дияной!
Дияна не заставила Хозяина ждать. Я и раньше отметил, что, несмотря на декларируемый
демократизм, с нечистью своей Сатана обращался по-диктаторски. Так, наверное,
сложилось промеж  них исторически! Зато со мной, подданным враждебной державы, он
был сама любезность.
        -   Ввозьмите, -протянул он мне три креста, - Я мог бы весьма упростить процесс. Как
всегда сделать все сам, но поскольку вы у нас триумфатор, то вам, как говорится, и
карты в руки. Право последнего аккорда сегодня принадлежит вам, Тимошенко!

Спасибо, - поблагодарил я от души и, подхватив Сильвину оболочку, заспешил из
Казино вон. Мне, в отличие от Аллочки с Ниночкой, не доставлял наслаждения
ассиро-вавилонский облик Дияны.

В зале было пустынно. Присутствие Хозяина не вызывало у приспешников его жгучей
потребности мазолить почем зря нижайшие очи. Но мегеры, конечно же, прятались по
углам в предвкушении выхода Дияны. Зато Эдик был на посту – у входа, и я извлек из
него пользу для себя. Я попросил его поймать мне мотор. И когда он сделал это,
погрузился в кабину с неподвижной Сильвиной оболочкой в объятиях. Водила такси
подумал, что мы более чем красиво убили время, но везти нас не отказался: ему нужны
были деньги, а у меня они, в порядке исключения, наличествовали.

Дияну, как она есть, я увидел, когда такси разворачивалось, дабы не нарушать
односторонность движения. Дияна, ужас нечеловеческий, стояла у кромки тротуара, и
прохожие за километр от нее шарахались. – Да,- подумалось мне.- Очень трудно теперь
будет Дияне завладеть чьим-либо амулетом.

Я отвернулся, чтоб не видеть ее. Я напрочь, во всяком случае, на пока, вычеркивал Дияну
из своего мира – мыслей, органов чувств, фантазии. Миг спустя, услыхав крики и визг, я
понял, что случайно вычеркнул Дияну вообще – по крайней мере, из данной данности!
Убрал со своей планеты. Видит Бог, я не хотел нарушать наш с Князем Тьмы договор, но
я, в последний, может быть, раз, воспользовался опасным даром творить и уничтожать
реальность в реальности. Этого дара меня наверняка лишат – слишком уж я несовершенен
для такой роскоши – но дара творить лишит меня только смерть. В этом я был уверен
свыше, на уровне ангела и солнечного сплетения.

Вы, Тимошенко, только и знаете, что близите свою смерть, - голосом Дьявола
сообщил таксист,- Мне жаль вас несмотря даже на то, что вы  -лишь вариант
самого себя.
Я – это я. В своих Здесь и Сейчас, - возразил я беспечно. Теперь-то я знал: то, что я
минуту назад рассеял, было ветошью со свалки истории. Я невольно разбил
щербатый, отслуживший свое стакан, содержимое же поднялось к Единому
Целому и слилось с океаном Тьмы. В принципе, я не убил Дияну, - я вернул ее в
Дьявола. Что до формы, то древний саван рассыпался под ветром и солнцем самым
естественным, а не мистическим образом. Другое дело, что в саван Дияну обрядил
я. И нисколечко не жалел об этом!

Я лишил вас одной из фигурок, сударь, - заявил я примирительно ибо не был
клятвопреступником, -Но зато у меня есть для вас пачка «Ватры»!

Оставьте ее себе.- не проявил он ответной учтивости. -- В залог новых встреч.

И я покинул таксиста прежде, чем тот вник в смысл собственных слов.
 Дома все было просто класс! Предусмотрительная Сильва предоставила Костику с
Богемой возможность вволю порасслабиться. Что они и делали, уютно расположившись
на кухне. Так что мое с Сильвиной формой появление прошло незамеченным. Сильве я
вручил ее ключ в  комнате, Марише Маришин – за дверью: предстояло разобраться еще и
с бородатой цыганкой! Если цыганка  и удивилась, обнаружив себя на незнакомой
лестничной клетке, то виду не подала: она обладала высоким профессионализмом,
помноженным на природную артистичность.

Держи, кума! – протянул я ей бутылку коньяка, - Чем богаты!

Я был счастлив, а значит, щедр и размашист, но стать ободранным как липка мне все
равно не хотелось: я-то солнечным сплетением знал, что Дияна – женщина ушлая даже без
сочетания с ведьмой!

Моя решимость нипочем не позолотить ручку вынудила цыганку удовлетвориться
коньяком, а мы с Березовскими вернулись в прихожую и крепко расцеловались.

С возвращением, девочки! – шепнул я двум прекраснейшим дамам. И понял, что
заслуживаю шампанского!
Игорек! – опамятовалась Сильва,- Он же…
Скорей всего, дома. Пытается понять, каким ветром его занесло в Казино, -
успокоил я лучшую тещу мира.
В Казино? Южин?! – не поняла она.

Пришлось объяснить, что Дьявол давным-давно освободил Игорька из заточения.
Вероятно, он нашел его форму наиболее удачной для визита ко мне.

Сильва ринулась звонить мужу, а мы с Маришей пошли на кухню.

Богема – в пестрой, по брови косынке, со множеством тонких косичек из-под нее –
подняла на нас вопросительный взгляд.

Все в ажуре! – подмигнул я Богеме.
А где Дияна? – спросил изрядно осоловевший Костик.
Ушла, - ответила Мариша, - Цыгане, они такие, не сидится им на одном месте.
И не простилась даже! – обиделся Ерохин: он проникся Дияной как шедевральным
представителем народа ромале.
Пришли за ней, позвали,- постаралась его утешить Мариша. - Но она передала тебе
привет!

Костик улыбнулся прощающе и расслабился, а я потянулся к бутылке шампанского: я
жаждал реванша за воздержание от него в среде «Гурий»!

Круче всех, естественно, пришлось Сильве: Игорек был смертельно обижен – на нее,
Маришу, меня и ведьм, порывавшиеся завладеть им, когда из него вышел Дьявол. Но
поскольку он и правда не понимал, как такого солидного парня занесло к таким шалавам,
предварительное примирение мужа и жены состоялось. Разбирательство с банком и
сослуживцами Сильва перенесла на потом: на трудовых постах в эту пору все одно никого
не было!

Вот что! – провозгласила Сильва, - Наша задача – торжественно пообедать всем
вместе, в ознаменование семейного лада! Например, в кафе Веры Крошинской!
Ты с ума сошла! – возроптал я, услыхав это авантюрное предложение.
А почему бы нет? – возразила Сильва с лукавым блеском в глазах,- Почему бы не
увеличить доходы несчастной Скво? В компенсацию морального ущерба, хотя бы!

И уселась перед зеркалом поправлять макияж.

А может, ну его? – сделал я попытку перетянуть на свою сторону Маришу,- Не
хотелось бы вляпаться так сразу в очередной попадос!
Но кафе существуют для того, чтоб в них ходили, - с Сильвиным лукавством в очах
улыбнулась Мариша.

Оказавшись в подавляющем меньшинстве, я капитулировал. Иногда я умел и это! Тем
паче, что Богема и Костик, не избалованные посещением фешенебельных едален, с
восторгом поддержали Сильвино предложение.

Вера появилась в зале, когда наш праздничный обед был в разгаре. При виде нас она чуть
не уронила челюсть на пол, а глаза у нее полезли на темя. Вера задохнулась от ярости и не
сразу смогла вымолвить: «Вася, пройди в мой кабинет!»

Ты издеваешься? – справилась она в кабинете.
Как это? – удивился я, - Разве мы гуляем за счет твоего заведения?
Да я бы… - у нее вновь сперло в зобу дыхание,- Да я бы заплатила из собственного
кармана, только чтобы никогда больше не видеть ни тебя, ни твою подругу, ни
прочих!

Это было бы подвигом, и я это оценил. Поэтому и сказал добродушно: «Держу пари, ты
уже знаешь, что Анатолия встала на ноги и щебечет во-всю!»

Да! – презрела Скво мое миролюбие, - Но если ты думаешь, что это благодаря
тебе…
Не думаю – знаю, - перебил я с улыбкой,- И ты знаешь, Вера. Я ее выкупил у
твоего фраера. Остается решить вопрос с удочерением.
Раскатал губу! – злобно огрызнулась Крошинская!
В принципе, это всего лишь формальность, - тут же согласился с ней я. -- Когда
Анатолия подрастет, мы с ней познакомимся и…
Тебя здесь не будет, когда она подрастет! – предрекла Вера.
Я еще долго буду, - возразил я. – Моя миссия не завершена.
Ты еще ответишь за бандитское вторжение в мою квартиру! – прорычала она,- Я
звонила Кравцову, не сомневайся!
Флаг вам обоим сама знаешь куда! – отмахнулся я пренебрежительно. -- Ты в мою
хату вторгалась куда чаще и разбойней, но вмешивать общественность в наши
личные отношения – это, по-моему, неэтично!  Понимаю, ты до сих пор без ума от
меня, ты решила со мной помститься за то, что я  женюсь на другой! Это бывает.
Но это пройдет у тебя, Вера. Должно пройти, потому что я желаю счастья дочери и
тебе. Кстати, не в честь ли Кравцова ты назвала ее Анатолией?
Да! – гордо заявила она.
Это тебе ничего не даст, - огорчился за нее я. --  Нечисти чужды высокие чувства.
А что у нас с нянечкой, Натальей Павловной Одинцовой?
Она больше у меня не работает,- отрезала Вера,- Можешь, если угодно, проявить
участие и к ней тоже!
Ей повезло. Если бы она знала, у кого служит, то бежала бы от тебя очертя голову!
А теперь позволь нам еще немного пообогащать тебя.

И, оставив фрау Крошинскую заглатывать воздух ртом, я отправился в зал, за свой столик,
к своим. (Игорек, правда, в число их не входил, а вот Богема с Костиком – да!)

Я шел к ним и приветливо улыбался всем – даже Дьяволу, что следил за мной из-за стойки
глазами сердитой барменши. Теперь я знал, как отвлекла его Мариша от охоты за мной:
Мариша задержала его любовью, сострадательным вниманием, разговором о том, что
было для него самым важным – о нем самом, мечущейся, противоречивой субстанции! И
сколько бы ни закатывала глаза, ни заламывала руки Вера, Дьявол ее осклизлой
холодности предпочел тепло Маришиного сочувствия. Ведь он был Один, и со светом
бился он Один на Один, ибо стремился захватить то, чего ему  мучительно  не хватало.
Искру Божию.

Я представил себе, каким чистым, цветным сделается мир, когда Черное войдет в Светлое
для создания нового, невиданного дотоле спектра, и порадовался за Единое Целое.

А призвание твое как же? – усмехнулся знакомый голос в моих ушах,-- Ты же –
карикатурист!
Здесь и сейчас,- беспечно ответил я,- А там… Поживем – увидим! И ведь доживем,
если постараемся!

Сердитая барменша за мной уже не следила. Электронные часы над головой показывали
18 часов 17 минут с «копейками». И дату – 19 июня 1997 года. День, как день для
большинства смертных, ну а для нас… И тут меня осенило: в пекле сражений мы
позабыли о важнейшем событии Маришиной жизни!

Я выскочил из кафе, нашарил в кармане остатки чертова гонорара и накупил на него
самых лучших земных цветов, самых ярких и ароматных.

С днем рожденья, мой ангел! – сказал я Марише.

Она поднялась мне навстречу, и впервые я ощутил себя между светлым и светлым, в
мощном поле удивительной благодати. Я, грешник, дикарь, смутьян! Да еще и гордец! И
пьяница! Уж не знаю, за какие заслуги, но в тот  миг мне отпустились мои грехи!
                Июль-август 1997 года