С Федькой-то мы в одном дворе выросли, в школе за одной партой сидели, вместе в изостудию ходили, в футбол играли, Федька нападающим, а я в воротах стоял. Летом на речке пропадали, как-то даже вместе тонули. Как говорится, были мы с Федькой «не разлей вода».
Но были мы и разные. Я ростом ниже среднего, а Федька длиннущий и прозвище у него было «Длинный». И бывало, Длинный-то и защищал меня от дворовой шпаны.
Ну а как окончили мы семь классов, Федька-то в автотехникум подался, а я в художественное училище. И уже редко мы стали видеться, а как меня с третьего курса в Армию призвали, так мы и вовсе потеряли друг друга.
И не до общения уж нам было, у каждого свои заботы, у меня строевая, маршброски, стрельбы, а у Федьки автодела всяческие.
А когда отслужил я три года, демобилизовался, то и узнал, что семья-то Федькина переехала на новое место жительства, а куда неизвестно. Как в воду канул мой друг Фудька-то.
А меня жизнь закрутила. Окончил я училище, начал трудовую жизнь, появились друзья, коллеги, и само-собой, любовь первая.
Жизнь-то моя порою и не просто складывалась, но, слава Богу, в тюрьме не сидел, побит не был, с голодухи не помер и не спился.
И как-то жизнь быстро пролетела. Вот уже и дети мои выросли и внуки подрастают, а я пенсионер-ветеран с букетом хронических болезней, и с минимальной пенсией для выживания.
А в старости-то мысли уже не в будущее обращены, а больше в прошлое. И все чаще открываешь семейный фотоальбом и вспоминаешь всех, с кем по жизни общался, с кем дружил, кого любил.
Вот и фотографии на которых мы с Федькой и много их.
Борька, парнишка с нашего двора, нас фотографировал, да и не только нас, а всех, кто ни попросит.
Вот мы с Федькой в длинных, до колен трусах и с футбольным мячом, а на этой фотографии мы на пляже, я пытаюсь сделать стойку на руках, а Федька держит меня за ноги и улыбается во весь рот. Или вот фото, на котором мы с Федькой на крыше нашего дома, попадали мы на крышу через чердак или по пожарной лестнице. А это фото последнее, где мы с Федькой вместе. За столом мои родители и наши родственники провожают меня в армию. Федька рядом со мной, как самый первый друг мой. За этим столом мы с Федькой-то впервые, как взрослые, водочки выпили и захмелели.
И вызывают у меня эти детские фотографии столько добрых воспоминаний и эмоций, что невольно к глазам моим подступают слезы. И бывает мне горько от сознания того, что по жизни настоящих-то друзей я так и не приобрел, а друга детства Федьку, по своей безалаберности, потерял, и даже не знаю жив он или уж покинул этот мир.
А жена моя Галина, видя как я страдаю по другу Федьке, жалела меня и как-то сказала: «Давно бы к племяннику своему Петьке обратился, всем известно какой он крутой компьютерщик, он тебе всех твоих друзей отыщет и с адресами, и с телефонами».
Подивился я находчивости Галины, как сам-то не догадался. И в этот же день я к племяннику-то и обратился.
А Петька-то и впрямь крутым компьютерщиком оказался. Уже к вечеру позвонил он и адрес Федькин мне сообщил.
Ночью я ворочался в постели, не мог уснуть. И было даже как-то страшновато мне и тревожно, ведь более полувека прошло, как мы не виделись с Федькой-то, узнаем ли друг друга, рады ли будем встрече-то.
Но уж и отступать мне было нельзя и очень хотелось Федьку-то увидеть.
А вот и утро. Собрался я, приоделся, причесался, насколько это было возможным при моей-то почти лысой голове, положил в пакет ранее купленную четвертинку армянского коньяку, и на встречу с другом детства отправился.
А ехать было не близко, на общественном транспорте с двумя пересадками, на самую окраину города.
Но доехал. И дом Федькин под номером 13 на улице Карла Маркса отыскал.
На скамейке у подъезда сидели старушки, как же без них-то, а в дверях стоял старик и о чем-то беседовал со старушками. Старик был высоченного роста, в соломенной шляпе, в майке с надписью «Россия», заношенных шортах и огромных кирзовых сапогах.
Подивился я такому странному наряду, и к разговору старика со старушками прислушался. Подожду, подумал, когда старик-то из подъезда выйдет иди уж войдет в него.
И вдруг слышу, старушки-то старика Федором Семеновичем величают, и вспомнил я, как мы, дети двора, Федькиного отца-то дядей Семеном звали. Ну уж у меня и никаких сомнений не было, что старик-то этот странный, и есть мой друг детства Федька.
И уже готов я был броситься к Федьке с объятиями. Но и Федька заметил меня. Он как-то пристально и внимательно смотрел на меня, как бы что-то вспоминая.
И произошло то, что, видимо, так и останется для меня загадкой.
Федька, это был он, вдруг как-то неуклюже, по-стариковски согнулся, растопырив свои длинные ноги, и смачно плюнул в мою сторону. Но, то ли Федька не рассчитал силу плевка, то ли я инстинктивно успел отступить назад, и плевок не долетел до меня, приземлился аккурат у моих ног.
Я был потрясен, хотел что-то сказать Федьке, но он уже скрылся в глубине подъезда.
Старушки смотрели на меня с сочувствием, но, видимо, уже и привыкли к таким, мягко сказать, странным чудачествам своего соседа.
Одна из старушек, похоже, самая сердобольная, пояснила: «Вы уж, гражданин, на нашего Федора Семеновича не обижайтесь, он таким нервным стал, как от него жена ушла, а так он мужик хороший, и плюет он не во всех, а выборочно, видимо, что-то ему показалось, вот он в вас и плюнул».
А я вдруг почувствовал себя как-то нехорошо, сдавило грудь, застучало сердце, ноги стали ватными, закружилась голова.
Присел я на скамейку к старушкам, посидел, отдышался и только тогда стал соображать, что со мной произошло-то. И уж готов я был и простить Федьку-то, ведь больше полувека прошло, как он меня не видел, мог и не узнать друга детства в лысом старике с палочкой. Я и сам-то себя в зеркале не узнаю, бывает, уж и сомневаюсь, я ли это.
И решил я последний шанс дать Федьке-то, и если уж не узнает он меня, то так тому и быть.
Поднялся я на второй этаж к Федькиной квартире, долго звонил, а за дверью тишина. И хотел уж я уйти, но услышал шаги шаркающие. Ну вот, подумал, сейчас и дверь откроется, и состоится встреча друзей. И уже готов я был заключить Федьку в объятья свои. Но, видимо, поторопился я с объятьями-то, услышал голос Федькин, с его характерной картавинкой, но далеко не дружественный: «Отстаньте, суки, дайте умереть спокойно!»
И, видимо, случился со мной нервный срыв. В отчаянии я стал колотить в дверь кулаком, ногой и кричал: «Федька, открой, это я, Вадька Ирупашев, друг твой!»
А за дверью удаляющиеся шаркающие шаги. И тишина.
Приоткрылась дверь соседней квартиры. Женщина с опаской посмотрела на меня и сказала: «Не звоните и не стучите, если Федор Семенович откроет, то непременно в вас плюнет, это уж у него такой обычай гостей встречать».
Постоял я в нерешительности, повесил пакет с армянским коньяком на крючок у Федькиной квартиры, спустился на первый этаж и вышел из подъезда. Старушки на скамейке провожали меня сочувствующими взглядами.
Когда я возвращался домой, то в автобусе все о Федьке думал. И терзала меня жгучая обида на друга детства.
Жене я не рассказал о том, как мы с Федькой-то встретились, как-то стыдно мне было такое рассказывать, да и не поверила бы Галина-то.
А когда я немного успокоился, то и по иному на Федькины-то чудачества посмотрел, подумал, а быть может у друга-то моего и впрямь есть какие-то веские причины, чтобы в людей-то плевать. А я под плевок-то Федькин случайно и попал.
А в старости-то мы все не застрахованы от чудачеств-то. Да и деменцию с Альцгеймером, прости Господи, никто не отменял.
Знал я женщину, не буду называть ее имени, так она, а было ей уже за восемьдесят вдруг, в общении со своими близкими, перешла на мат. И не простой, а «многоэтажный». Никто и не ожидал такого от уважаемой старушки, в прошлом учительницы русского языка.
А если честно, то и у меня есть свои «тараканы»-то в голове. Вот уже года два не могу я телевизор смотреть, мутит меня от него, а состояние такое, как бы я траванулся какой гадостью. Ну и получается, что и про меня можно сказать, мол, чудит старик-то.
И решил я на Федьку обиды не держать. А о плевке забыть. И вспоминать Федьку-Длинного, как друга из моего детства, который защищал меня от дворовой шпаны, с которым в школе сидели за одной партой, посещали изостудию, играли в одной футбольной команде, вместе тонули в реке, но не утонули.
А быть может мы с Федькой-то еще и встретимся. Но уже в другой жизни.