Перемен!

Александр Турчин
О рассказе Дмитрия Старцева "Зелёные мухи"
(Статья писалась в качестве послесловия к рассказу - т.е. читать её с руки лучше тем, кто уже знаком с содержанием "Зелёных мух" - см. на этом портале Дмитрий Старцев 2)

Не легко даётся этот рассказ, да? У кого комок подступает к горлу, у кого слёзы наворачиваются на глаза. Вы протираете слёзы кулаком, сморкаетесь и, чертыхаясь, укоряя себя за "девичью слабость", продолжаете читать, то сетуя на героя рассказа – что ж, ты, хозяин, не мог проверить, прочна ли привязь у Джека, – то крича вместе с ним, Михайловичем, центральным персонажем данного сочинения, в предчувствии катастрофы обмирая от ужаса: "Цунька! Беги! Беги!..". Не сомневаюсь, что среди читателей находятся и такие, которые не могут продолжать чтение, откладывают альманах в сторону и говорят себе: "Нет, не могу, невозможно..."

Что же это такое?
Почему оно так трогает? Раздирает душу на части? Не может же быть причиной этого только то, что оно написано изумительно.

Любовь к животным, братьям нашим меньшим? Гибель которых так трудно переносится людьми? Жалость, которую мы испытываем к ним даже в том случае, если им ничего не угрожает? Но ведь среди нас, читателей, немало таких, кто, будучи не в настроении, в раздражении или злости по той или иной житейской причине, способен спокойно, или даже с особенным удовлетворением, пнуть – под горячую руку! – свою собственную любимую собаку, крутящуюся тут под ногами, когда и без того "всё не так, как надо". И ничего, никто не рыдает в таких случаях.

Что же? Сочувствие описываемому несчастью, сострадание боли живых существ? Но вот на протяжении многих лет наш федеральный центр вёл боевые действия из-за какого-то газо- или нефтепровода, воевал с чеченским народом. С обеих сторон погибали порой в муках, которые в сто раз ужасней тех, что испытывает в этом рассказе несчастный собачёнок Цунька, десятки тысяч человек. И ничего, никто не усматривал в этой беде никакого ужаса, не принимал близко к сердцу, – никто, кроме, конечно, граждан, терявших своих близких, в числе которых были и старики и дети, – никто не рыдал, не расстраивался так сильно.

Что же это такое?

Сознание того, что со всяким, в том числе и с тобой, всегда может что-то случиться, никто не застрахован от ударов судьбы? Что жизнь наша во многом и состоит из той или иной боли и преодоления её? Слёзы страха за самих себя? Слёзы обиды на то, что жизнь так несправедливо устроена? Но ведь всё это мы и так знаем, без всяких рассказов. И ничего, не ревём, не распускаем нюни каждодневно по поводу того, что жизнь, в сущности, трагична, что у всякого из нас впереди свой неизбежный конец и ещё неизвестно, каким он окажется. – Ничего, всё нормально. Спокойно выполняем свои каждодневные обязанности, строим планы на будущее и радуемся, по крайней мере, стараемся радоваться жизни. Словом, по Бунину, относимся к бытию достаточно философски:


Вон белый киль давно погибшей шхуны.
Но кто жалеет мёртвых рыбаков?


Так что же это такое?

Сентиментальность? Приторная чувствительность, изнеженная тонкость чувств, которую мы обычно стараемся подавлять в себе как абсолютно бесполезное свойство, даже вредное, мешающее нормальному существованию? Рассказ "Зелёные мухи" переполнен сантиментами? С помощью которых автор произведения и затрагивает читателя, щекочет его нервы?

В какой-то мере все мои предположения, все вышеназванные обстоятельства, кроме самого последнего предположения, наверное, и имеют место, но именно – лишь в какой-то мере. Основной причиной столь трогательного воздействия рассказа на читателя они, по-моему, не являются.

Что касается последнего из вышеприведённых обстоятельств, то предполагать наличие его, значит совершать ошибку. "Зелёные мухи" – произведение не сентиментальное, а реальное, и значение его заключается не в том, что оно вызывает у читателя чувство жалости и сострадания. Нет, не в этом. А в том, что оно показывает читателю его собственную личную и общественную жизнь с такой стороны и под таким углом зрения, какой он сам пока что её не видел, а если видел, то далеко не в полной мере. – Значение "Зелёных мух" состоит в том, что читателю предоставляется возможность увидеть и отдать себе полный отчёт в таком аспекте жизни, который наше общественное мнение ещё ни разу не выдвигало на передний план в качестве проблемы, требующей немедленного решения.

Дело здесь заключается, с моей точки зрения, в пафосе рассказа. В глубине и исторической правдивости авторского осмысления и оценки изображённых им характеров.

В чём же состоит пафос данного произведения?
Проанализируем образ его центрального персонажа, старого моряка Михайловича.
О Юрии Михайловиче Клёнове и его жизненном пути мы узнаём не много. Старцев поведал нам лишь самые общие вещи его биографии. Вырос он в пригороде портового города, в своём, частном, материнском, доме с сараюшкой, в котором в своё время даже держали свиней на убой. По профессии Клёнов – судовой механик, всю жизнь провёл в море и, как это часто бывает в таких случаях, на пенсию вышел с должности стармеха. Юрий Михайлович никогда не помышлял ни о семье, ни о береговой жизни, общительностью не отличался, друзей не имел, на судне поддерживать отношения предпочитал с рядовым составом, а не с командным. Был не дурак выпить, но никогда не страдал алкоголизмом. – Словом, как тот типический герой одного из стихотворений Владимира Высоцкого:


С людьми в ладу – не понукал, не помыкал,
Спины не гнул – прямым ходил,
И в ус не дул, и жил как жил...


То есть был порядочным, надёжным мужиком. Из тех, что звёзд с неба не хватают, об общественно-политической карьере не мечтают, в люди выходить не собираются, не видя во всём этом ни малейшего смысла. Он явно не считал себя семи пядей во лбу, и, если ему сказали бы, например, что ты, парень, не зря ведь родился на этом свете, есть и твоё высокое предназначение, то в ответ, наверное, просто рассмеялся бы. – Обычная трудовая жизнь вполне достойного человека, но, подчеркнём, что видно уже из только что приведённого перечисления особенностей его жизни, – человека совершенно одинокого.

Собственно, рассказ не является изображением всей судьбы главного героя, автор воспроизводит лишь несколько историй из жизни классического маримана, и все они связаны с собаками. Все горькие и невесёлые.

Не думайте, читатель, что вещи, о которых я сейчас говорю, не столь важны. В истинно художественном, а не в графоманском произведении, которых подчас не счесть на страницах журналов, каждая чёрточка, характеризующая того или иного персонажа, занимает своё место отнюдь не случайно.

Всякий подлинный художник, вынашивая произведение и выписывая его детали, стремится дать художественное обобщение действительности. Стремится не к тому, чтобы как можно точнее рассказать какую-то конкретную историю, а к тому, чтобы в воспроизведённом им образе действительности была видна не только самая суть её, но и её перспектива, то, что ожидает эту действительность в будущем.

Николаю Гоголю рассказали не то анекдот, не то действительный случай о мелком
чиновнике, который жил в недостатке, но очень любил охоту на уток, и потому лет пятнадцать копил, буквально не доедая, на очень хорошее ружьё. Когда он всё-таки купил его, то случилось непоправимое. На первой же тяге лодка так качнулась, что незадачливый охотник выпустил из рук свою драгоценность, и она плюхнулась в болото. Остаток дня и всю ночь он посвятил тому, чтобы достать своё ружьё, – нырял в холодную осеннюю воду, шарил по дну, но ружья так и не нашёл: как в воду кануло. К утру чиновник простудился и вскоре умер. Случай произвёл на Гоголя впечатление, и он решил описать эту историю. Так родилась повесть о незавидной судьбе маленького человека в России – знаменитая на весь мир "Шинель". В ней мы не видим ни охоты, ни ружья, ни его потери. Но смерть героя от болезни имеется. Значит, данному обстоятелству писатель придал тут огромное значение. Как и шинели (вместо ружья). Как и тому факту, что его придуманный герой своё одеяние не теряет по неосторожности (как ружьё), а оно было содрано с него на одной из площадей Петербурга неизвестными усатыми личностями, несмотря на то, что рядом стоял, охраняя порядок, будочник, вооружённый алебардой, который прекрасно видел произошедшее ограбление...

Итак, несколько историй про собак... Не буду пересказывать их содержание, а проанализирую эти картины с точки зрения того, какие стороны и свойства характера своего вымышленного маримана Старцев выделяет и усиливает, считая, исходя из своего миросозерцания, их наиболее существенными. Какие отношения характера к действительности стоят тут в центре внимания?

Цепного пса Джека Михайлович полюбил за его сочувственное отношение к незадачливому пьяному гостю, за то, что он, Джек, вошёл в положение потерявшей разум двуногой твари. – За его деликатное, уважительное отношение к людям. За сообразительность, благодаря которой, попав в беду – кровотечение из разорванной лапы, – Джек обратился за помощью. За доверчивость. – Словом, за признаки разума и бесхитростность души, за то, что присуще всем маленьким детям. Потому наш герой и корит себя за смерть Джека, что тот ему доверился, положился на него, понадеялся, а он, не проникшись достаточной ответственностью за брата своего меньшего, не оправдал его надежд, подвёл его под монастырь.

Вы скажете, может быть: любят не за что-то, а просто любят, и всё. Не буду вдаваться в дискуссию по данному пункту. Ей тут не место. Рассказ "Зелёные мухи" трактует этот вопрос однозначно: любят именно за что-то, а не просто так, не известно, от чего.

Из эпизода с Джеком мы узнаём две главные вещи о Юрии Михайловиче. Во-первых, он способен полюбить, привязаться к собаке. Он видит в собаке существо разумное, понимающее, способное разделять радости и беды человека. Он общается с нею как с другом – с полным уважением. Не только беседует с нею по вопросам, касающимся их совместного быта и житейских забот – не сомневаясь, что пёс имеет представление о предмете разговора, – но и обращается к ней с речами на отвлечённые темы, полагая, что эти речи также находят отклик в собачьей душе, вызывают ответную реакцию с её стороны. А во-вторых, Михайлович не любит людей, причём – по самому большому счёту: "Никто в подлунном мире не способен на такие злодейства, как эти твари". Люди – твари! И это слово употреблено здесь не в качестве ругательства, не эмоционально, а в качестве определения сущности человека – по крайней мере, с одной из её сторон: люди твари, потому что они способны творить зло.

"Вот бы так у людей!" – восклицает моряк по поводу того жертвенного гостеприимства, которое Джек оказал его соплавателю, "вусмерть" пьяному боцману Жвакину. – Да, Михайлович не любит людей, но ему очень хочется, чтобы люди стали лучше. Не любит, не может симпатизировать себе подобным, единственному из всех имеющихся на планете биологическому виду, особи которого способны на злодеяния, на производство зла, порой фантастически изощрённого. Наш герой ненавидит людей за то, что они "почему-то обрели право поступать с кем угодно безжалостно и подло". Не любит, знает: людям верить нельзя. Ненавидит, потому что убеждён: всякий из них никому не верит.

Главный герой рассказа "Зелёные мухи" собаку ставит в нравственном отношении значительно выше человека!

Подобная позиция не вызовет у современного читателя ни возмущения, ни даже спокойно-аргументированного несогласия. Мы все давно поняли – и в жизни, и в литературе, – что с нами, людьми, происходит неладное. Что те высокие нравственные идеалы, выработанные человечеством в течение тысячелетнего становления, то понятие добродетели, человеческой духовности, которое уже не один век проповедуют религии и прочие моралисты от публицистики и "философии", к нам не относятся. Что вся эта "бодяга" – сама по себе, а мы, люди, жизнь наша – сами по себе, существуем отдельно. Как у Высоцкого:


И ни церковь, ни кабак –
Ничего не свято!
Нет, ребята, всё не так!
Всё не так, ребята...


Мы давно уже понимаем, что "всё не так, как надо", что в нашей жизни, по словам Гёте, "разумное стало бессмысленным, благо стало мучением". Один философ – забыл его имя – ещё лет двести тому назад выразился в отношении человеческого мышления, например, даже так: "Мышление – старческая болезнь материи, плесень на остывающей планете". Не в том дело сейчас, какова доля истины в данном изречении, верно ли оно. А в том, что мы уже давно сетуем: какие мы всё-таки твари...

Юрий Михайлович не мыслитель, не теоретик, ему не обязательно отдавать себе отчёт в том, почему, в силу чего именно люди обрели право поступать с кем угодно безжалостно и подло, ему как умному человеку достаточно сознавать сие действительное положение вещей. Но мне как автору данной статьи нельзя тут не сказать о том, что в этом мире только мы, представители человеческого рода, имеем возможность делать зло (как, впрочем, и добро) вследствие того, что лишь мы, индивидуумы Homo sapiens, обладаем способностью изменять природу, заниматься, говоря чисто философски, преобразующе-формообразующей деятельностью. Из всех божьих тварей только человек, единственно разумное существо, способен на злодеяние. – Это обратная сторона медали. Такова диалектика разума. Гвоздь её состоит в том, что именно способность изменять природу делает людей сильнее всех живых существ планеты.

Спрашивается теперь, как мог центральный персонаж рассказа "Зелёные мухи", умный человек Юрий Михайлович, прилепиться сердцем к цепному псу Джеку, обнаружив в нём признаки человеческого разума, когда положение вещей таково, что не что иное, как разум, по его мнению, и является на Земле источником безжалостности и подлости, – в чём тут логика?

Ответ на данный вопрос содержится в истории собачонка Цуньки.
Буду краток. Всё, о чём поведал Старцев на соответствующих страницах произведения, – а главными тут являются следующие моменты: и то, что когда Цунька, прежде относившийся ко всем членам команды одинаково ровно, поправился после падения в трюм, стал признавать только механика Михайловича, под присмотром которого состоялось его выздоровление; и то, что пёс уже за сутки до разлуки перестал выходить из каюты, когда Михайлович, стараясь ничем не выдать себя (!), собирался ввиду нового назначения покинуть пароход; и то, что в день отхода судна в рейс Цунька сбежал на берег, на тот самый берег, на землю, на природу, которая раньше не только не интересовала его, но и была ему, выросшему на корабле, явно противопоказана; и то, что после годовой разлуки пёс вновь встретился со своим хозяином, но не мог поверить в случившееся – всё это говорит о том, что собака как одно из древнейших домашних животных действительно обладает признаками, ну, конечно, не разума, это было бы преувеличением, и людям-то в большинстве своём до разума пока что ещё далеко. Нет, не разума, а – рассудка. Жизнь собаки как животинки очеловеченной, как брата нашего меньшего, движется не одними только инстинктами, но и мышлением!

Рассудок, так называемый "здравый смысл", как известно, – это такая форма внутренней жизни, при которой все рассуждения строятся на основе принципа: как что видится, так оно и мыслится. А мышление, как было сформулировано ещё Спинозой и убедительно доказывается многовековой практикой человеческого рода, есть в своей сущности, в основе, не что иное, как способность тела строить своё движение в мире других тел, сообразуясь с формой и расположением любых других тел.

Таким образом – и это наглядно подтверждается "Зелёными мухами", – уж кто-кто, а наши друзья-барбосы по уровню мышления нисколько не уступают детёнышам Homo sapiens. Иными словами, по степени развития "соображалки" ничем не отличаются от детей, как минимум, двухлетнего возраста, которые именно на этом этапе начинают приобретать рассудительность. (Как минимум! А существует ведь ещё и максимум.)
После этого вывода легко понять, что образ нашего моряка Юрия Михайловича не содержит тут никакого логического противоречия. Он любит собак действительно как братьев наших меньших в собственном смысле данных слов: как маленьких детей. Именно маленьких. Это лет в шесть наши дети, к сожалению, – о тех, что старше, я вообще молчу, – порой берутся за ножницы, чтобы отрезать пойманному голубю лапки – больно ли ему будет? и сможет ли он ходить без них? Именно маленьких, двух-трёх лет от роду, когда они ещё чисты и непорочны, как ангелы. Когда ещё не успели набраться от нас, взрослых, эгоизма, лени, пессимизма, завистливости, мстительности и всякой прочей дряни, вырабатываемой в людях жизнью, предоставленной своим собственным принципам.

В третьей истории из жизни Клёнова, теперь уже пенсионера, мудреца, писатель воспроизводит такие его действия и выделяет такого рода аспекты в мышлении, переживаниях, высказываниях данного персонажа (самыми существенными здесь являются перипетия похищения Михайловичем любимого Бимса и размышления его, главного героя, об отношении современного человека к животным), – такие, которые говорят о том, что любить взрослых людей воистину не за что. Эти действия и аспекты акцентируют подлинный упадок внутреннего мира людей (взять хозяина автостоянки, "кулацкое мурло", и его работника, "мужика в телогрейке"), полную бесчеловечность современного общества (одни "двуногие, с волчьими сердцами", устроители собачьих боёв, чего стоят!) и абсолютную бесперспективность жизни рядового честного человека: "Кончится, Бимс, мой долларовый запас, придётся мне, старому моряку, Почётному работнику Морского флота, и тебе, покалеченному, идти на паперть, или помирать" .

Порядочный пожилой человек, т. е. индивидуум, сохранивший в себе нравственность созидателя, а не приспособленца и шкурника, находится в перманентном и устойчивом, как скала, конфликте не только с окружающими людьми, но и с самой атмосферой, общим строем всей жизни. Он обречён на одиночество и голодную смерть, потому что и в том случае, если ещё не потерял способность трудиться, создавать полезный продукт, это ему ничего не даст, поскольку труд и его результаты ничего не стоят, ценятся лишь торговые и финансовые операции, да политическое шутовство. Общество, приняв вид компании торгашей и проходимцев, вырождается, превращается в шатию чисто случайных собутыльников, в которой всякий может зарезать любого, если решит, что тот обделил его, разливая по стаканам. – В этом заключается, на мой взгляд, тематика рассказа. Как в "Балладе о маленьком человеке" Высоцкого:


Не верь, старик, что мы за всё в ответе,
Что где-то дети гибнут – те, не эти:
Чуть-чуть задуматься – хоть вниз с обрыва...


Так жить – деградируя! – нельзя. – Вот что звучит между строчек "Зелёных мух". Общественные отношения, при которых люди, чтобы не кончать самоубийством (а число их неумолимо растёт), должны век вековать исключительно бездумно, по инерции, куда кривая вывезет, чреваты, в силу могущества созданных человечеством технических средств, катастрофой. Условия общественно-экономического воспроизводства, саму основу, на которой оно зиждется, необходимо демонтировать, а вместо неё соорудить принципиально иной фундамент! – Вот идейно-эмоциональная оценка центрального характера рассказа, Юрия Михайловича Клёнова, который далёк от мысли о самоубийстве только потому, что, как я подчеркнул с самого начала своего анализа, всегда был глубоко одиноким человеком, закалённым в своём душевном противостоянии обществу, в противостоянии, исключающем какие-либо иллюзии.

На пороге время перемен! Общественная жизнь стремится к смене своего состояния, самой характерной чертой которого является сегодня поставленные во главу угла прибыль и конкуренция. Жизнь требует перехода к другому положению, где приоритет принадлежал бы, как минимум, полезности человеческой деятельности, а как максимум, развитию способностей человека, где свободное формирование каждого являлось бы условием свободного формирования всех. – Вот, на мой взгляд, идейно-эмоциональная направленность "Зелёных мух", тенденция рассказа, сама по себе вытекающая из обстановки и действия его, из всей совокупности воспроизведённых Старцевым образов.

Между тем рассказ "Зелёные мухи", кажется, не содержит ничего такого, что указывало бы на возможность преодоления обществом своего нынешнего безнадежного состояния, на то, в чём должны заключаться принципы совершенно иного фундамента общественной жизни и что нужно делать, чтобы реализовать их. Более того: сознание бесперспективности нынешних отношений приводит Юрия Михайловича к мистике. Это вообще характерно для современного человека. Существует целый ряд её ступеней – от самой примитивной: "человек зачат во грехе, во грехе и погибнет" до астрологии – представления о воздействии небесных тел на земной мир человека. После гибели Джека наш герой решает, что ему "нельзя заводить собаку... Наверное, отмечен иудиной печатью". – К мистике, а значит, к безвыходности.

Кажется, рассказ не содержит ничего такого, что указывало бы на выход из тупика. Но это только кажется.

Тут надо отметить, что в последнее время всё большее число интеллектуалов приходит к постановке данной проблемы – вопроса о необходимости радикального изменения стратегий развития человечества. Например, Вадим Семёнов, ведущий научный сотрудник Института философии РАН, совершенно справедливо, на мой взгляд, настаивает на том, что в "сверхкритической ситуации в России реально необходимым, народно желаемым, лучшим и оптимальным, неотложным путём для будущего развития России стал бы обновлённый социализм XXI века"
Но почему "стал бы", а не становится? Потому что стал бы, да "бы" мешает.
Кто из того слоя общества, в руках которого находится сегодня верховная власть, имеет понятие о том, что такое "социализм"? Почему он неминуемо, как, скажем, цветок вместо почки, идёт на смену капитализму? Кто из них знает и способен ли понять, на чём должны основываться на нынешней ступени развития производительных сил экономические отношения, чтобы всякий член общества не мог брать от него больше того, чем сам даёт ему? Что брать больше – это безнравственно, и именно возможность нетрудовых доходов является корнем человеческой деградации? Да и нуждаются ли люди, делающие политическую карьеру именно для того, чтобы господствовать, в таком общественном строе, когда ценился бы полезный труд, а не умение "делать деньги"?!..

Общественным мнением не освоен до сих пор даже тот факт, что в России ХХ века не было никакого социализма, а то, что все называют "социализмом", было государственным капитализмом с феодальными пережитками. Кто между этими двумя вещами способен увидеть разницу? Может охарактеризовать различие между ними? Для кого эти слова не тарабарщина, не пустые звуки, не постылые, не презренные "измы", а наука, понятия, отражающие богатейшее содержание действительности, борьбу её противоположностей? Отражающие противоречие, которое и является, как известно, источником развития? Ведь чтобы обновлять нечто, нужно, во-первых, видеть мысленным взором то, что наличествует, понимать, что оно собой представляет, а во-вторых, – то, что должно быть, каким именно образом универсальные связи бытия вызывают его к жизни, вследствие чего наличное превращается в своё иное. Понимать закономерность отрицания "почки" "цветком".

Да и кому всё это интересно?!

Трагедией пертурбаций последних двух десятилетий народ доведён до такого умственного и нравственного опустошения, что вообще ничего не желает, хотел бы просто "забыться и заснуть". Народ растерян, сбит с толку, ему уже кажется, что никакого общественного становления, над которым следовало бы работать, в природе вовсе не существует. Что капитализм есть предел, "его же не прейдеши", а всё движение гражданской жизни может сводиться лишь к борьбе с власть имущими, к предъявлению им требований увеличить размер подачек, чтобы хоть немного рассчитаться с долгами.

Свою роль сыграло здесь и то обстоятельство, что в наше "смутное" время место духовной пищи заняла, в лучшем случае, литература, не выдержавшая в свою пору испытания временем, не ставшая выразительницей своей эпохи. Ну, чем может помочь людям, которые, выражаясь словами Дмитрия Каралиса, "сошли с пути социализма, не дойдя до него нескольких исторических вёрст" , которые шли в одну комнату, а попали в другую, – чем может помочь таким людям, например, "философ", считавший, что "наука, в дальнейшем развитии своём... обратится к тому суровому и печальному пессимизму, к тому мужественному смирению с неисправимостью земной жизни, которое говорит: "Терпите! Всем лучше никогда не будет. Одним будет лучше, другим станет хуже. Такое состояние, такие колебания горести и боли – вот единственно возможная на земле гармония! И больше ничего не ждите" ?!

Подобные проповеди способны только укреплять болезненную веру в то, что человеку не стоит рыпаться, пытаться сделать очередной шаг с одной ступени общественного развития на другую, высшую. Что вообще не целесообразно заниматься изменением мира и жизнь человеческого рода не имеет никакого смысла.

При этом закрываются глаза на то, что история человечества, по сути, является не чем иным, как превращением, по принципу "отрицание отрицания", одного общественного состояния в другое. Не берутся во внимание даже ярко выраженные факты. Например, то обстоятельство, что когда-то один человек принадлежал другому, так же, как и мотыга. Этот человек, раб, был совершенно бесправен. Хозяин мог делать с ним что угодно. Но людям, народам, всё-таки пришлось осознать идеал свободы и равенства членов общества между собой и реализовать этот идеал, изменив сами основы общественных отношений. – Перейти от рабовладения и крепостничества к буржуазному строю.

Вот какое "бы" мешает уяснению неотложности, о которой говорит В. Семёнов.
Так в чём же состоит пафос рассказа Старцева? Что именно приводит читателя в такое горькое состояние? В чём заключается существо данного катарсиса?
В скорби. Читая рассказ "Зелёные мухи", мы понимаем, что дошли до точки, что наше существование протекает в сопровождении рефрена "Ни пожить, ни выжить!". Ни себе не способны устроить разумное бытие, ни братьям нашим меньшим создать человеческие условия жительства, порой обращаясь с ними, как с рабами. Мы понимаем, что нам действительно уже давно кажется, что зелёные мухи – это мы, расплодившиеся на планете Земля люди. Такие, как есть. Презирающие друг друга потребители. Ненасытные. Безжалостные к природе. Относящиеся к ней не как к матери, а как к случайному куску пирога, который следует сожрать побыстрее, другим оставляя лишь крошки.

Читая рассказ, мы плачем от бессилия. Мы оплакиваем свою никчёмность – непонимание природы и характера современных производительных сил, которые в результате этого непонимания и властвуют над нами, периодически ввергая нас в те или иные кризисы. Незнание тех открытий, что были сделаны лучшими умами человечества ещё в XIX веке, уже тогда призывавшими признать общественную природу этих самых сил и привести производственные отношения в соответствие с общественным характером средств производства. Оплакиваем неспособность действовать в этом направлении. Отсутствие воли даже ставить перед собой задачи этого ряда.

Но мы обливаемся слезами, сознавая, что если есть такой человек, Юрий Михайлович Клёнов, проживший сугубо трудовую жизнь и теперь никому не нужный, который умрёт в скором времени, скорее всего, от голода, сам понимающий это, но не озверевший от всего этого, сумевший сохранить в себе способность любить братьев наших меньших и совершать героические поступки ради них, – значит, не всё ещё потеряно.

Юрий Михайлович преодолевает свою мистику! Он всё-таки решился взять щенка Бимса, и рассказ заканчивается отнюдь не безнадёжными словами: "Но пока они здравствуют. Старик и собака"!

Тем самым Старцев как художник осознаёт самое серьёзное и существенное в нашей сегодняшней действительности – именно тот факт, что общество находится в преддверии "момента истины", на пороге коренных преобразований.

2009