Доводилось ли вам бывать на самом изломе миров? На некой точке отсчёта, где открывается невидимая дверь, ведущая в иные плоскости и пространства и, нечто необъяснимое, выходит тебе на встречу и начинает свой диалог!?
Верховой ветер зашумел макушками сосен, побежал по их мощным гривам, словно чесал косматые шапки крупным гребнем, отчего вокруг поднялся характерный гул. А в лесу было тихо, ни единого волнения, колыхания воздуха, словно в просторной комнате, за окнами которой начинается ненастье.
Мы шагали по знакомой тропе посреди соснового бора, прибавляя шаг. Солнце клонилось к закату и мы торопились прибыть на место, пока совсем не стемнело. Длинные тени мягко ложились по барахатистому ковру бора, растекались в облаке тёплых лучей, переплетались с травами, ползли по земле.
Ветер разгулялся не на шутку! Крутил верхушки сосен, как дед за чупры непослушных внуков!
Вдруг, где-то спереди, раздался громкий треск, хруст, словно что-то переломилось. Мы поспешили посмотреть, что произошло. Минут через пять ходу мы увидели нечто, сродни картине Шишкина: "Утро в сосновом бору", только вместо забавных медвежат на поваленой толстостволой сосне сидел человек. Ба, да это ж бывший председатель соседнего колхоза, Федорыч. Тени, словно сказочные псы на длинных поводках бежали уже впереди нас, осторожно подползая, к сидевшему спиной старику, заставив его обернуться.
Федорыч чинно восседал на середине ствола, словно это не только что упавшее от непогоды дерево, а расписная лавка, которую для него, лично, поставили тут, в канун великого праздника и потчевали лучшими деликатесами, как дорогого гостя! Старик преспокойно чистил скорлупу варёных яиц, аккуратно собирая очистки, дабы не оставлять после трапезы беспорядка. Краюха хлеба лежала тут же, не резалась, а ломалась, хлеб то живой! И любит почитания к себе! Пожевав, старик аккуратно собрал редкие крошки со ствола в ладонь и бережно ссыпал в небольшой муравейник, примостившийся по соседству.
Пахло влагой с земли. Упавшее дерево, вырвав плотный кусок дерна, беззащитно подняв кверху корявые корни, ухватившие, те последние остатки жирной чёрной земли, словно пыталось поймать цепкими лапами некую, ускользающую основу, твердь. В округе стоял прелый запах чернозема. Чуть сладковатый, но разбавленый вечерней сыростью, натянутой сюда, с низин.
Ветер, резко начавшись, так же резко стих, словно и не было его, померещилось.
Мы подошли ближе, поздоровались, закурили.
Шли сюда мы шумно, смеялись, толкая друг друга, задорно передразнивая общих знакомых, вспоминая весёлые истории из жизни, ну и, конечно, за крепким словцом в карман не лезли!
- Что, папоротник наведались искать? - лукаво глянув, с некой чертовщинкой в весёлых светлых глазах, спросил старик.
- Не гоже в лесу шуметь! Лес того не любит! Матюкаться не гоже! Не можно это! - с откровенным причмокиванием и чавканьем поучал дед. Борода его скакала вверх - вниз, похожая на небольшого пушистого зверька, помахивающего хвостом, а сам старик не сводил озорного взгляда с нас обоих!
Бутылка терпкого вина, предусмотрительно, перекочевала на другую сторону от нас. Дед, подчёркнуто, давал понять, что трапеза для одного! Шагайте, мол, хлопцы с богом, куда шли!
Дотянув крепкий дымок сигарет, мы пошагали к своему месту ночёвки, по пути собирая дрова для костра.
В желудке запело! Уплетаемая Федорычем снедь, разыграла у нас жуткий аппетит!
Наскоро разведя костёр, мы доставали сало, хлеб, яйца - свой драгоценный ужин и, конечно же, картошку, которую планировали печь на прогоревших углях, отплесавшего в чёрноте ночи, костра.
День рождения моего друга выпадал, в аккурат, на день Ивана Купалы, седьмого июля. По обычаю, как принято было, с шестого на седьмое мы забирались в лес, в надежде отыскать цветок папоротник, тот, что к кладам да богатствам дороги открывает, да желания заветные в ту ночь, волшебную, может исполнить!
И, как угадал наши помыслы этот старый полянин? Непонятно! Что-то было в нем странное, что поглядка, что сам факт того, откуда взялся этот человек посреди леса, к ночи? Ни корзинки, ни ружья при нём мы не заметили! Не трапезничать же пришёл в глушь? Да ещё верхом на дереве, которое минуты две назад ещё стояло в полном здравии и не собиралось прилечь отдохнуть!? Другой бы бежал, только пятки сверкали, да штаны держал, мокрехонькие, да крестился бы всем богам и отцам, и идолам берёзовым, что остался жив! Загадка!
Костёр заплясал языками пламени, затанцевал в темноте поляны, словно прима - танцовщица на сцене, в блеске нескольких софитов.
Сало потрескивало, топилось, стекая сочными каплями в жерло костра, принося себя в жертву великому огню!
Дров оказалось мало, и мы пошли поискать что-то поблизости, пока совсем не стемнело.
Насобирав валежника, подходя к костру мы обмерли. На наших местах, для нехитрой трапезы, сидел человек. Сидел молча, почти не двигаясь, и смотрел на нас через блики костра. Словно глазами спрашивал: "Чего тут забыли? Чего пришли, уставились?" Мы свалили в кучу дрова и, тоже молча, скромно, уселись напротив. Разговор не клеился, собеседник был скуп на эмоции и слова.
Кто он, откуда? Было непонятно. Словно из - под земли вырос. Незатейливая одежда, седая борода, и только тот же лукавый взгляд из под густых бровей! Посидел, нежданный гость, поворошил хворостинкой прогорающие угли, встал и ушёл. Куда ушёл!? Что говорил? Кто он был!? До сих пор остаётся загадкой! Вот только жуткий страх в душу закрался, словно под гипнозом были, а как ушёл, так отпустило. В состоянии ужаса, покидали мы свой скарб в вещмешки, да дали деру обратно в село, пока душа в теле. Не дождавшись полуночи и цветения папоротника треклятого!
И лишь после, вспоминая все произошедшее, словно сон, понимали, что и тени не было от гостя того, полуночного, как не было тени и от Федорыча, когда на валежине трапезничал! Да и одежда вся, шиворот-навыворот, была надета. Так, словно переодеваются заплутавшие грибники, чтобы из чащобы выйти, коли Лесовик водит. Видимо, сам батюшка Леший на огонёк пожаловал, поглядеть на гостей пришлых, дозволения не спросивших, даров не оставивших, до постелей оставшихся! Раз поучил - не поняли, второй раз обернулся. Обычное то дело для него, обличия разные принимать, любит маскарады, потешиться, пошутить над братом нашим! Скучно, видать ему бывает, одному в своём царстве лесном, вот и развлекается. Кого уму - разуму поучит, кого поплутать заставит, да сжалится, выведет на дорогу, да даров, еще своих, полную корзинку даст. А кому и запрет наложит, дабы не ходили в лес, не зная грамоты да законов владений его, страха нагонит - бегут, только пятки сверкают, а он ещё, лихо подсвистывает вдогонку! Вот и к нам на ужин зашёл, не уважили - заобиделся, видимо! Насупился, говорить не стал. Махнул, видать, рукой про себя, и пошёл восвояси.
А бывшего председателя колхоза, Федорыча, в этот день в местном клубе соседней деревни, чествовали, награждали грамотой за доблестный труд. Весело гуляли, гармошки горланили на все лады, стучали каблучки, повизгивали бабы, откалывая частушки. Сам Федорыч наливочку гостям наливал, нахваливал.
Кто на валежине обедал? Не понятно. Он же, леса хозяин, батюшка Леший! С тем и весь сказ!