Когда я училась в Пятигорске, моя квартирная хозяйка на Гора Посте была из того же поколения. Астхы-тётя её звали. Или тётя Ася. Как кому удобней. Она родилась в турецкой Армении, и маленькой попала в ту самую резню, о которой теперь, кажется, весь мир знает. А я в те года ничего не читала и не слыхала...
Вообще, как оказалось (и подтвердилось впоследствии), мои школьные, да и книжные, сведения об истории были полны лакун... Но я не об этом.
Папа моей тёти Аси сумел вывести всю свою семью и несколько соседских через горы. Вот так они оказались в Карабахе.
Но это было относительное везение. Началась Гражданская война, голод, всё такое; и Астхы, немного подросшая, ушла из дома, чтобы больше еды доставалось малышам: она была старшей сестрой. Во время голодных скитаний по Кубани её, как и многих других беспризорных детишек, подобрал отряд Ивана Кочубея. Их возили в обозе, и специально для них Кочубей возил учителя. Там Астхы-тётя и научилась читать по-русски; а по-армянски она уже умела, её ещё дома мама научила...
Астхы-тётя была вдовой, её муж погиб в Отечественную. Но она за него ничего не получала, так как во время оккупации сожгла все документы. Незачем было немцам знать, что у неё муж - офицер Красной армии. Главное - сохранить своих четверых детей, троих дочек и сына. О них она и думала. Вот и сожгла; а без документов - что докажешь?.. Дети, слава богу, все выросли и уже сами зарабатывали; даже ей иногда, чем могли, помогали. Хотя она старалась без их помощи обходиться: им ведь своих детей растить надо. А у неё всё-таки сад-огород; свой дом - вот, угол сдаёт. И потом, она, как все женщины на Гора Посте, подрабатывала вязанием. Покупала на рынке сырую шерсть, красила её, мыла, расчёсывала, пряла и вязала из неё всякие изделия на продажу.
Тётя Ася косынку не носила; она носила чёрный платок. Я всегда любовалась, как она красиво платок носит. Она его не завязывала узлом, а закидывала за плечо, и он там лежал, как приклеенный. Я так не умею...
А потом мы с моей подругой Людой стали снимать комнату у другой старушки, уже в центре Пятигорска, поближе к институту.
Старушку звали Анна Ивановна, а её мужа - Евдоким Васильевич. Она (если ей верить) в Гражданскую пулемётчицей была. Тогда её сильно контузило; так что в эту войну она уже не воевала, а так выживала, как получится.
Евдоким Васильевич был однорукий. Он подрабатывал сапожным ремеслом. Вот интересно однорукий, а сапожничал. Когда дратву сучил, держал концы ниток в зубах, которые сохранились; другой конец прижимал ногой, а вощил дратву своей единственной рукой. Иногда, когда он позволял, я ему помогала: у меня-то две руки. Но у меня получалось хуже, чем у него, однорукого: он был умелый, а я нет.
Евдоким Васильевич - белый, толстый, лысый, с лохматыми бровями; а его жена, Анна Ивановна, - маленькая, юркая, в платочке. Но при этом они чем-то друг на друга похожи. Уж не могу сказать, чем,- а вот похожи...
Грустно об этом писать, но Анна Ивановна была сумасшедшая. На неё иногда "находило". Тогда она металась по дому, бросалась на Евдокима Васильевича, кричала, что он полицай и что его повесить надо. На губах у неё пенились слюни. Я помогала Евдокиму Васильевичу держать её, а Люда бежала в скорую помощь за медиками. Телефонная будка была далеко, а про мобильники в те времена никто и не слыхивал. Так что за помощью надо было бежать. Скорая помощь приезжала; Анне Ивановне делали какой-то укол, она засыпала, а просыпалась уже здоровой, хотя и с головной болью.