— Ты снова идешь допрашивать ненормальную?
— Алиссию? Да. — полицейский стучит в дверь.
Не двигаюсь.
— Как дела? О, всё по-прежнему, хорошо. Готова отвечать на вопросы? — Полицейский дотрагивается до моего плеча, поворачивает к себе.
Молчу.
— Готова? Я недолго. Ты помнишь вечер, когда убили твою бабушку? Алиссия, помнишь, что ты видела? Знаю, ты не хочешь говорить, но, пожалуйста...
Смотрю на лицо полицейского, он по-прежнему удерживает моё плечо. Хочется есть, так сильно хочется есть.
— Алиссия, если ты не начнёшь говорить, мы не найдём настоящего преступника. Мой коллега посадит тебя и закроет дело. Алиссия, посмотри на меня, ты понимаешь, что я говорю? Понимаешь же?
Нет.
Лицо полицейского искривлено, что это должно означать?
Снова тряска, вопросы, затем заходит второй, называет ненормальной и забирает первого.
Это повторяется уже четырнадцать дней.
Не понимаю, что хотят эти двое.
Они странные. Удерживают в комнате, кричат, их лица искревлены.
Иногда, когда я слышу первого, моё тело начинает дрожать. Хочется есть. И я ем, и ем, и ем... И продолжаю хотеть есть. Меня тошнит от еды, но я продолжаю есть.
Пятнадцатый день.
— Ты должна рассказать!
— Зачем? — смотрю на искривленное лицо и тихо спрашиваю.
— ?
— Её нет.
Кажется, я сказала достаточно, но полицейский кричит, отказывается принести еду, а потом убегает.
Смотрю на серую стену. Очень хочется есть, тело дрожит. Всё из-за голода.
Шестнадцатый день.
Полицейский приходит не один.
Вопросы, картинки, прикосновения.
Минутная стрелка на двенадцати. Прошёл час.
Полицейский возвращается, спрашивает у врача, что со мной.
Врач чешет нос ручкой, оставляя на лице синее пятно чернил:
— Всё верно, Боб, Алиссия не в порядке. Алекситимия. Мозг заблокировал восприятие эмоций из-за пережитого стресса. Но есть и хорошая новость приобретённая алексетимия поддаётся лечению. Алиссия скоро снова станет нормальной.
Какой?
Руки дрожат, я скидываю с кровати подушку и кричу. Тело в огне, это не голод, что-то другое. Сильнее.
— Не волнуйтесь, Боб, это нормально, пара месяцев терапии и всё пройдёт. — врач с искревленным ртом и большой синей кляксой продолжает говорить, полицейский не слушает. Он снова рядом со мной. Держит плечи.
На руки попадают капли влаги.
Дождь?
— Алиссия, ты слышала, я спасу тебя, всё будет хорошо. Всё...
Хочу есть, ужасно хочу есть. А полицейский продолжает говорить, говорить, говорить.
Когда он отпустит мои руки?
— Алиссия, не страшно, что ты не понимаешь и не помнишь меня, главное: я помню. Я буду чувствовать за нас двоих, пока ты снова не научишься выражать эмоции. И я обязательно найду убийцу твоей бабушки. Веришь мне?
Молчу.
Боб сжимает мои плечи сильнее, а потом уходит.
Голод уходит вместе с ним.