Типовая малогабаритная квартира. Девятое мая, десять часов утра. Кусок утреннего солнца, как сверкающий ленивец-альбинос, неспешно перебирается с одной стены гостиной на другую. Фиолетовые тени бродят в изгибах мебели и с тревожным любопытством наблюдают за его перемещением. На тумбочке, в тени плотной малиновой гардины стоит старый советский телевизор «Рубин».
– Верка, включай! Щас танки пойдут! – кричит из туалета Алексей, выжимая клавишу сливного механизма.
– Бегу, Лёшенька! – отзывается Вера из кухни и, наскоро обтирая руки подолом фартука, спешит в гостиную.
«Включила!» – сообщает она, пытаясь перекричать рокот водонапорного слива. Вбегает Алексей, хватает со стола пепельницу и с разбега плюхается на диван перед телеэкраном.
– Вер, сядь, не мельтеши! – шикает он на жену. – Ща пойдут!
Вера подсаживается рядком к Алексею, желая разделить с ним праздничное настроение. Очарованная близостью мужа, она забывает, что на плите варится в кастрюле картошка.
* * *
Раскатисто звучит команда: "Парад, СМИРР – НО;. К торжественному маршу, побатальонно, на двух линейных дистанции, первый батальон прямо, остальные НАПРАА – ВО;. Равнение направо, ШАГО;ММ – А;РШ!"
Хрустит барабанная дробь, плавит воздух звонкая медноголосица. У-у;мм, у-у;мм, у-у;мм – басит большой барабан, обращая Красную площадь в огромную, вымощенную булыжником, оркестровую яму. Его гулкие у-у;м-мы, как хлёсткие удары пастушьего кнута, гонят по партитуре праздничного туша крикливое стадо тромбонов и валторн. Над медной группой щебечет в небе полдневный жаворонок всякого русского строя – полковой рожок, созывая на площадь парадные расчёты.
У-у;мм, у-у;мм, у-у;мм…
* * *
– Красиво идут!
Отслонив Веру, Алексей пересаживается на стул ближе к телевизору. Небрежность мужа огорчает женщину. Она пытается обратить на себя его внимание:
– Лёш, первый-т каков! Как он, первый-т, называется? –
– Так и называется, командир батальона, – отвечает Алексей, морщась по поводу женской неосведомлённости.
– Усы-то, усы! – жеманится Вера. – Хорош, ну, прям хорош!
– Вер, молкни, а?
Алексей уязвлён. Веркины ля-ля по поводу российского офицера кажутся ему неуместными. Вера замечает перемену в настроении мужа, но списывает это на праздничное волнение. Ей приятно волнение Алексея.
– Ну правда, Лёш, глянь, как ногу дерёт. С ума можно сойти!
Она распускает косынку. и, встряхнув собранные на голове волосы, укрывает плечи веером каштановых кудряшек. Алексей темнеет лицом. Ему хочется сказать жене какую-нибудь гадость. Он набирает в лёгкие воздух и… чувствует запах подгоревшей картошки.
– Верка, горишь, твою мать! – орёт он, выдыхая накопившееся огорчение.
Вера убегает. Слышится плеск воды, грохот падающей на пол кастрюли (видимо, с картошкой) и отчаянный вопль домохозяйки:
– А, что б тебя!
– То-то, – довольствуется Алексей, – а то!
* * *
На кухне – дым, кутерьма! Бедная Вера сидит на табурете и плачет, обхватив руками вздувшуюся от ожога коленку. Алексей смотрит на разбросанные по полу клубни отварной картошки и невольно припоминает навязчивый рефрен из недавней передачи по российскую действительность: «Время собирать камни».
– Больно? – он подсаживается на корточки возле табурета.
– Больно, Лёшенька, очень больно.
Ответ Веры понуждает Алексея к сочувствию.
– Ты-эта, давай на диван снесу. Приберёмся опосля.
– Обронишь ещё, – сквозь слёзы пытается улыбнуться Вера, – руку-т дай.
Оперши;сь на мужнину ладонь, женщина ковыляет в гостиную. Алексей устраивает жену на диван, берёт со стола газету и начинает обмахивать распухшую коленку. Воздушные струи притупляют боль, Вера перестаёт плакать.
* * *
Кульминация парада. По телевизору, как рой крупных навозных мух, ползут танки.
– Танки, Лёш!..
Вера хочет обрадовать мужа, но затылок Алексея заслоняет нижнюю часть экрана, оттого кажется, что танки увязли в его густой шевелюре, и что парадный строй вот-вот нарушится. Женщина пугается собственной мысли: вдруг с трибуны заметят то, что видит она! Испуг возвращает ощущение боли, по щекам Веры вновь катятся слёзы. Но странное дело, плачет она не от испуга и не от боли, но от… тайной женской радости – муж-т её, Алексей, каков! Танки идут, а он над ней, горемыкой, хлопочет. Вот уж праздник, так праздник!