Глава 63
Между тем осада Ла-Рошели подходила к концу.
По указанию Ришельё наши инженеры и сапёры окружили город рвом, укрепленным одиннадцатью фортами и восемнадцатью редутами. Окружающие укрепления были завершены в апреле 1628 года и укомплектованы 30-тысячной армией.
Четыре тысячи рабочих построили морскую дамбу длиной треть мили, чтобы перекрыть доступ к морю между городом и гаванью. Это остановило все поставки оружия, боеприпасов и продуктов по морю. Первая дамба была разрушена волнами из-за жестокой непогоды. Новая дамба была возведена на фундаменте из затопленных старых кораблей, засыпанных щебнем. На дамбе была установлена королевская артиллерия, которая разбила английские корабли, пытающиеся снабжать мятежный город.
На острове Рэ англичане попытались взять штурмом небольшой форт Святого Мартина, но были отбиты. Небольшим лодкам удавалось изредка осуществлять снабжение форта, несмотря на его блокаду королевскими войсками. Со смертью Бекингема закончилась и поддержка мятежников. Последний штурм англичан был отбит, причём с большими потерями для них. Англичане отступили, что заставило город капитулировать 28 октября 1628 года. По новому мирному договору гугеноты потеряли право территориального, политического и военного самоуправления. Они лишились права владения укреплёнными районами. Все укрепления Ла-Рошели планировалось срыть, включая и памятный для нас бастион Сен-Жерве, но поскольку Ла-Рошель стал полностью католическим городом, Ришельё отменил уничтожение укреплений со стороны моря, справедливо полагая, что они ещё могут понадобиться для сдерживания англичан. Некоторое время гугеноты ещё сохраняли за собой свободу вероисповедания, гарантированную им Нантским эдиктом.
Тем временем в Лангедоке войска принца Конде сражались с Анри де Роганом. В сентябре 1628 года де Роган, терпящий одно военное поражение за другим, инициировал тайные переговоры с Испанией. В результате ему удалось создать антифранцузскую коалицию в составе Англии, Испании, Савойи и Лотарингии.
После того, как Людовик XIII торжественно вошёл в покорённый город и убедился, что осада закончилась полным поражением протестантов, он довольный вернулся в Париж, а вместе с ним вернулся и лейтенант королевских мушкетёров д’Артаньян.
Как и предсказывала Кэтти, он пожелал съехать от господина Бонасье и обратился ко всем своим друзьям, не помогут ли они ему подыскать другую квартиру. Поскольку снять комнаты в доме Бонасье предложил ему именно я, он именно ко мне обратился в первую очередь. Я ответил ему, что, по счастью, знаю один из подходящих адресов по той простой причине, что эти комнаты сдаёт некая хорошо известная ему и мне дама. Д’Артаньян очень удивился, но согласился осмотреть комнаты. Я сослался на занятость и извинился, что не смогу проводить его, после чего назвал адрес. Признаюсь, мне бы очень хотелось посмотреть на его удивление, когда он в качестве хозяйки квартиры узнает Кэтти, однако я понял, что моё присутствие может всё испортить. Кэтти не рассказала мне ничего об этой первой встрече, поэтому я не могу сообщить никаких подробностей этой сцены. Знаю лишь, что д’Артаньян воцарился в двух комнатках самого верхнего этажа. Он поначалу намеревался ограничиться одной комнатой, но Кэтти сказала, что цена двух комнат будет отличаться от цены одной комнаты лишь на четверть стоимости, и наш мушкетёр сдался. Поскольку по возвращении с военной кампании её участникам выплатили все долги по жалованью, д’Артаньян щедро оплатил квартиру на полгода вперёд и обещал Кэтти впредь вносить плату регулярно. Это была первая и последняя оплата, внесённая им. За эти полгода Кэтти сумела так укрепить их отношения, что наш бравый лейтенант стал ощущать себя полноправным собственником всего того, что принадлежало ей, против чего она не возражала, поскольку первой собственностью в этом списке числилась она сама.
Вероятно, наш гасконец был не самым лучшим супругом, тем более что эта связь не была одобрена и узаконена церковью, если не считать снисходительного согласия на неё с моей стороны, а я ведь, как-никак, был аббатом. Но смею предполагать, что Кэтти не ощущала себя обездоленной и д’Артаньян никогда не давал ей повода пожаловаться на недостаток темперамента, с которым он доказывал ей своё уважение, почтение и любовь. Однако, Кэтти, как я и предполагал, обвела меня вокруг пальца, ведь она ровным счётом ничего не сообщила мне о нём, если не считать, что я знал адрес моего друга и мог в любое время наведаться к нему в гости без предупреждения и приглашения. Также я знал, что в любой момент могу рассчитывать на поддержку его шпаги. Если бы я вызвал на дуэль самого Сатану, он и тогда не отказался бы быть моим секундантом. Он бы и сам скрестил с ним шпаги, если бы мне это понадобилось.
В апреле 1629 года было заключено перемирие между Францией и Савойей. Тогда же было заключено соглашение между Францией и Англией, направленное против Испании. В июле Империя заключила сепаратный мир с проигравшей войну Данией. В сентябре Людовик XIII временно примирился с Королевой-матерью. Чуть погодя, в сентябре же, Ришельё сумел сделать Швецию нашей союзницей. Для этих целей он содействовал заключению Альтмаркского договора между Швецией и Польшей при содействии своего ловкого дипломата барона де Шарнасе, посланного для этих целей. Этими действиями Ришельё избавил Швецию от проблем, связанных с Польшей, что позволило ему усилить давление на Империю. В октябре испанские войска напали на нас в Мантуе. В ноябре представитель Ришельё, Луи Деэ де Курменен отправился на переговоры в Москву, где добился разрешения нашим купцам торговать в Москве, Архангельске, Новгороде и Пскове, а также получил обещание от московского царя вступить в войну с Польшей, чтобы та не смогла вновь напасть на Швецию, которую Ришельё собирался использовать как главное орудие для борьбы с Империей. Эти успехи Ришельё во внешней политике, как и предшествующие успехи его в политике внутренней, позволившие ему усмирить гугенотов, открыли ему путь к вершине власти, в ноябре Ришельё стал главным государственным министром, а уже в декабре выступил в новый поход в направлении Италии.
Тем временем, Месье, брат Короля, продолжал плести заговоры, как и его матушка, и Королева. Мария де Шеврёз была одной из самых деятельных участниц этих заговоров. Год 1630 начался с примирения Короля со своим братом, и окончился примирением с ним, но между январём и декабрём произошло множество событий, которые отнюдь не способствовали миру между ними.
В этот период Мария де Шеврёз весьма часто отбывала для проживания, в замке своего мужа в Дампьере. Надо сказать, что она легко пересекала всю Францию при необходимости, поскольку могла ездить не только в карете, но и прекрасно ездила верхом, для чего надевала мужской костюм. Стоит припомнить, что в 1626 году она сбежала от возможного наказания за интриги в Лотарингию, где близко сошлась с Карлом IV, герцогом Лотарингским. Впрочем, она всегда тяготела к заговорщикам, а герцоги Лотарингские во все времена были самыми отъявленными заговорщиками, полагая, что в силу своей знатности они могли бы претендовать на французский трон. Я боюсь подумать о том, что могло бы произойти, если бы их связь, то есть связь Марии де Шеврёз и Карла Лотарингского, вышла бы далеко за пределы личных отношений и привела бы к образованию нового политического союза против Короля. Только такой человек как Ришельё мог бы противостоять подобному союзу.
Я восхищался Марией, удивлялся её деятельности, опасался за неё, и за себя, и за Короля, и ещё больше любил её из-за этого.
В эти два года, о которых я сейчас пишу, теневая деятельность различных партий привела к очень сильным перестановкам сил во Франции. Скрытыми пружинами этих действия были не только партия Королевы-матери, партия Королевы Анны и партия Ришельё, но также следует принять во внимание активные действия Ордена Иезуитов. Я узнавал кое-какие важные сведения у Марии и использовал их для того, чтобы завоевать доверие у своих новых духовных друзей. Нет, это не было предательством. Я лишь научился у Марии тому, что она сама изобрела в отношении двух партий, между которыми она ловко маневрировала. Если сама Мария делилась кое-какими сведениями с Ришельё, выведывая у него полезную для себя информацию, которой частично делилась с Королевой Анной, то я в точности перенял для себя её подход. Узнавая не специально, а ненароком, кое-какие сведения у Марии, я использовал их для корректировки своих действий в Ордене, а узнавая предполагаемые действия Ордена иногда удерживал от опрометчивых шагов и саму Марию. Убеждён, что дважды спас её от гибели, чем, впрочем, я никогда не хвастался перед ней. Я это делал не столько для неё, сколько для себя, мне она была дорога, и я не хотел бы её падения. Также должен напомнить, что наш союз с Марией никогда не был политическим, я не входил в её партию, хотя изредка помогал ей в её делах, а она помогала мне свести кое-какие важные знакомства. Я никогда не связывал себя обещанием хранить ей политическую верность, хранить её секреты или содействовать её интригам. Наше полное взаимное доверие основывалось на том, что оба мы прекрасно понимали выгоды друг друга, а также понимали и то, что никто из нас не поступится своими выгодами.
Мне запомнилась одна беседа, в которой Мария представилась мне не просто герцогиней, забавляющейся время от времени интригами и политическими играми, а глубокомысленным политиком, каковым она никогда не выглядела ни в чьих глазах.
Помню, разговор начался с того, что я удивился, по какой причине Франция не прекращает воевать то на одной своей границе, то на другой.
— Анри, вы играете в шахматы? — спросила Мария.
— Нет, я предпочитаю игры, не требующие такого напряжения ума, как эта замысловатая индийская игра, — ответил я.
— Карты и ландскнехт? — презрительно спросила Мария. — Вы боитесь занять свой ум раздумьями?
— Не то, — возразил я. — Мне часто приходится напрягать ум для других занятий, поэтому если уж я играю, то лишь для того, чтобы дать ему отдых.
— Ваши умственные занятия направлены на толкование латинских текстов тысячелетней давности? — съязвила Мария. — Надеетесь написать обширные комментарии к какому-нибудь блаженному Августину на ста страницах и получить за это богословскую кафедру?
— Не вполне так, — возразил я и покраснел, потому что она почти угадала.
— Послушайте, Анри, — вдруг сказала Мария. — Ведь вы солдат, офицер! Вам надлежит думать стратегически!
— Я уже не солдат, а всего лишь аббат, — возразил я.
— Не лгите мне, и уж во всяком случае не лгите себе, Рене! — воскликнула Мария.
Она называла меня Анри или Рене смотря по тому, видела ли во мне любовника, или интеллектуального собеседника.
— Я и в самом деле уволился из мушкетёров, — сказал я.
— Вы можете сколько угодно увольняться из мушкетёров, но вы никогда не уволите мушкетёра из себя, из своего сердца! — с жаром воскликнула Мария. — Если бы это было не так, тогда вы были бы мне не интересны!
— И что же из этого следует? — спросил я.
— Политика или война – это тоже своего рода шахматы, вернее, шахматы – это упрощенная игра, в которой есть элементы того и другого, — продолжала Мария. — Только на этой доске расставлены фигуры не двух цветов, а десятки и даже сотни различных цветов и оттенков. Но принципиальной разницы нет. Каждая группа, объединённая по своим цветам, желает для себя победы, а, следовательно, поражения для всех остальных. Лучше всего для неё – обезглавить противника, но если это невозможно, она старается для начала занять самую лучшую позицию, контролировать самые важные клетки на этой доске. Чем больше клеток находятся под вашим контролем, тем сильнее ваша позиция. А сильная позиция иногда заменяет сильную армию. Можно не иметь достаточного количества войск, но если ваши немногие войска находятся в лучшей позиции, вы можете одолеть противника, даже превосходящего вас численно.
— И какую же аналогию вы видите здесь в государственных делах Франции? — спросил я, смутно предугадывая её ответ.
— Европейские страны ревниво следят за всей доской Европы, — ответила она. — Стоит лишь Франции ослабить давление на какую-то клетку, и все соседи тут же начинают действия для того, чтобы установить собственный контроль над ней. Вы можете уступить какую-то клетку только в том случае, если взамен приобретёте контроль над более важной клеткой. А ещё лучше – ничего не уступать, а лишь приобретать, пусть даже понемногу, но так, чтобы это приобретение никто уже не мог у вас отнять.
— И кто же игроки на этой огромной шахматной доске? — спросил я.
— Все! — воскликнула Мария. — Франция, Англия, Италия, Испания, Португалия, Дания, обе Голландии! Всех не перечислить! Но этого мало!
— Что ж ещё? — поинтересовался я.
— Каждая страна – это тоже своеобразная шахматная доска, — не унималась Мария. — На нашей доске главные игроки – это партия Королевы-матери, партия Ришельё, наша партия Королевы Анны, партия Месье, партия принцев, партия Лотарингских герцогов, и некоторые другие.
«И партия Ордена друзей Иисуса», — подумал я.
— Иногда партии вступают в союзы, чтобы добить общего врага, — продолжала Мария. — Королева-мать иногда поддерживает Месье и нашу партию против кардинала, но чаще всего принимает всё же его сторону, поскольку в молодости он был очень хорош, и между ними даже были некоторые амуры, возможно, весьма серьёзные. Сейчас появилась прекрасная возможность навсегда посеять между ними раздор и недоверие.
— Вот даже как? — удивился я. — На какой же основе?
— Королева-мать хочет женить младшего сына на своей племяннице, что, разумеется, усилит её власть. Сам же Месье влюблён в Марию де Гонзаго, дочь герцога Неверского, он даже начал всерьёз говорить с ней о предстоящем браке, — развивала свою мысль Мария. — Разумеется, у наследников от Марии де Гонзаго будет меньше шансов на трон, чем у наследников от племянницы Медичи, а если брак состоится без разрешения Короля, этих шансов не будет вовсе. Но Гастон влюблён. Наша замечательная Королева Анна способна расстроить планы Королевы-матери на брак Гастона с её племянником. Мы договорились, что наши влюблённые голубки могут перебраться в Испанские Нидерланды, где заключат законный брак.
— Но это же будет государственная измена! — воскликнул я.
— В том случае, если Король не простит брата, и это будет иметь значение лишь в том случае, если Король обзаведётся наследником мужского пола в самое ближайшее время, поскольку здоровье Его Величества вызывает сильнейшие опасения, — возразила Мария. — Если же Король уйдёт в мир иной, то Месье будет первым претендентом на корону, а его брак никто не посмеет оспорить. В этом случае союз Франции с испанскими Нидерландами, а, значит, и с Испанией, то есть с обеими Габсбургскими Империями, создаст новую расстановку сил вследствие новых крепких союзов во всей Европе.
— Итак, что же из этого следует? — спросил я.
— Из этого следует, что Королева-мать, которая всесторонне стремится к сближению Франции с обеими Империями, в данном случае не заинтересована в этом союзе такой ценой, а намного больше заинтересована в том, чтобы Месье женился на её племяннице, пусть даже это не будет в такой мере содействовать указанным союзам! — воскликнула Мария. — Ришельё смотрит на эти проблемы с позиций государственных интересов, Королева Анна видит в Испании государство, управляемое её братом, то есть хочет сближения с ней, Королева-мать желает брака Гастона с ещё одной Медичи, а сам Гастон желает брака с Марией де Гонзаго. Разумеется, дело не может закончиться к удовольствию всех сторон. Та сторона, чьи устремления не увенчаются успехом, будет считать себя ущемлённой и обиженной. Здесь множество источников для конфликтов, здесь рычаги для того, чтобы разделять и властвовать. Может кончиться и тем, что даже если какая-то из сторон добьётся того, что всё сложится по её желанию, все же лишится друга, партнёра и союзника в лице других партий, и поэтому в конце концов проиграет.
— В чём же в настоящее время ваша выгода, сударыня? — спросил я.
— Королева-мать больше не может быть нам союзницей, которая бы заступалась за Королеву-Анну, но она ещё вполне может быть полезной нам как противница Ришельё, — с торжеством ответила Мария. — Мы поссорим Марию Медичи с её сыном Гастоном, поссорим её с Ришельё, поссорим также и Гастона с Королём и с Ришельё, в результате чего Король будет вынужден помириться с Королевой Анной и со мной, дабы не остаться в одиночестве, то есть почти в одиночестве, если не считать любимого им Ришельё, которого на самом деле он уже давно и сильно ненавидит, но не признаётся в этом, поскольку нуждается в этом ловком политике. Быть может, нам удастся снять его с доски. Меньше фигур – больше простору!
— Вы всех их рассорите, предположим, что же дальше? — спросил я.
— Дальше Королева-мать навсегда отправляется в изгнание и уже более никогда не вмешивается в дела управления государством, — ответила Мария. — На этом закончится власть Медичи во Франции, надеюсь, навсегда. И тогда мы начнём работать над тем, чтобы во Франции установилась власть Королевы Анны и тех, кто будет с ней заодно. Если Гастон будет послушен, он войдёт в этот кружок, если же нет, он также отправится в изгнание. Но пока Ришельё в силе, Гастон нам нужен.
Я внимательно посмотрел на Марию, которая так легко в своих мечтах распоряжалась судьбой двух царственных особ, одна из которых была коронованной Королевой и матерью ныне царствующего Короля, а другой – его братом и единственным наследником, Месье, официальным Дофином! Умри сегодня Король, государство попало бы в их руки, поскольку с бездетной Королевой Анной никто бы не стал считаться в такой степени, как с ними. И вот Мария замышляет устранить этих двух важнейших в государстве особ для возвышения Анны Австрийской и для собственного возвышения через неё! Я уже не говорю о кардинале, первом министре Ришельё! И инструментом для этих своих замыслов она видит перекраивание границ государств Европы, заключение и расторжение союзов различных монархий, а главный инструмент её действий – интриги! Подкинуть идейку одному человеку, высмеять чьи-то намерения или поддержать чьи-то планы, помочь свершиться одному действию и оказать хотя бы слабое препятствие другому событию, и вот уже дела идут так, как вы хотели, и вы становитесь центральной фигурой во власти.
— А как смотрит на всё это Папа? — спросил я, поскольку тогда ещё я в своей голове ошибочно связывал политику Папы и политику Ордена как единое целое.
— Папа заботится об укреплении власти католичества, разумеется, и об укреплении власти Святого Престола, — отмахнулась Мария. — Его Святейшество уже, по-видимому, сожалеет о том, что Ришельё получил кардинальскую шапку. Я слышала, что для усиления взаимопонимания между Францией и Ватиканом, которого сейчас почти нет, во Францию будет послан представитель, некий кардинал Джулио Мазарини.
— Что это за человек? — спросил я.
— Я этого ещё не знаю, но полагаю, что мы выясним это в самое ближайшее время, — ответила Мария.
(Продолжение следует)