Глупость - не порок. Без неё не проживёшь, она - спасительная гавань в бурях невзгод. Иной раз, счастье - прямо-таки на дне бутылки. К жизни надо притерпеться, страдания в ней гораздо больше, чем радости, поэтому без наивности и веры никак. Даже удовольствие это разновидность приглушённой, растянутой во времени боли. А мера, где её и в какой момент не прилагай, всегда слишком капризна: чуть меньше, чуть больше - и уже «пере» или «недо».
«Будьте как дети» это не про нас. Мы и так остаёмся детьми. Глупыши, каких не сыскать во всей вселенной. О, с какой миной и серьёзностью мы делаем наши глупости! Вплоть до того, что можем прихлопнуть нашу планету, как муху, не говоря уже о друг друге. Когда же мы наедимся? Та хоть чего, та никогда! Кажется, это про нас: они только жрут. У наших умов брюхо бездонное. Нам остаётся быть безумными до гениальности, ибо ни в жизни, ни в смерти нет мудрости.
Луна пасёт нас. «Жуйте, мои милые овечки, свои сочные и чуть горьковатые иллюзии, - приговаривает она, - у меня пастбищ много, хватит всем и надолго». А сама точит свой серповидный нож для жертвоприношений. О, как правы и точны братья мусульмане, выставившие на зелёное знамя иллюзий звезду-надежду и подсекающий её серп невидимого Бога. Так же был прав и Моисей, наказавший брату Аарону, выставить на знамя золотого змея с сияющими самоцветами в глазах, от которых в жилах застывает кровь.
Смеётся тот, кто танцует на костях. Жизнь это маскарад смерти, её последняя маска - череп. Мы не рождаемся, а воскресаем, чтобы опять протарахтеть костями и смерть снова подарила нам свою улыбку. Но и у нас смертельный аппетит, мы тоже улыбаемся во время и после еды, и так же сбрасываем кости в мусорное ведро. Стоит ли беспокоиться, что мы чьи-то объедки, пока руки и ноги целы? Мы жуём и жуют жующих нас, зачем желать справедливости, когда всё и так замыкается в круг?
Луна - стерегущий ангел, она светит, чтобы наши думы водили хороводы и не разбредались в темноте, ласкает нас щадящим светом и подкупает серебром надежд. Мы, скорее лунатики, чем дети солнца: смотрим - и не видим, слушаем - и не слышым, обнимаемся, но не чувствуем друг друга. Мы одержимы тем, что не понимаем, воротимся от того, что рядом и верим в то, чего не знаем. Любим ходить по краю за духами идей, и сами становимся тенями некогда живых детей.
Чем помочь тем, у кого в глазах лунный туман, кто боязливо держится за руки, идя след в след? Им остаётся крепче прижаться друг к другу в надежде, что впереди идущий видит цель и знает путь. Но тот чувствует лишь плеть хозяина и слышит шорох его посоха, однако даже стригущий и режущий пастырь - лишь средство к цели, известной только луне. Кто знает, в какую ещё пустыню и для чего заведёт она своих детишек? Какой неожиданный смысл уготовила им? Ну, а пока они обходятся маленькими долгоиграющими леденцами счастья.
Кто сказал, что обещаниями сыт не будешь? Набитый желудок голодному уму не товарищ. Разум без надежды и мечты всё равно, что птица без крыльев. Церковные купола для верующих - молочные сосцы. А звёзды в небе для тщеславных - награды и слава. Разве не вцепились все в экраны виртуального мира? Неужели не кормит он голодных по счастливой жизни, не перемещает их легко к далёкой мечте? Теперь они воспринимают своё тело, лишь как досадную, слабо выраженную помеху.
Хлеб без зрелищ попахивает тюрьмой. Лучше скудная еда, чем бесцветная жизнь. Белые майки, чёрные трусы - кому это надо? Вот если, хотя бы запачкать их грязью и кровью - жизнь обретает смысл и краски. Нам нравится малярничать, мы окрашиваем всё по-настроению, и даже там, где не можем поменять цвет, ослабляем или увеличиваем тон. Мы перенесли центр тяжести из чувств в фантазии, в игры желаний, но мы не только гоняемся за впечатлениями, нам нравится их производить. Ну, прямо цветные погремушки!
Наш ум стал джокером. Ты можешь быть, кем хочешь или кем желают тебя видеть другие, подстроиться под себя и кого угодно. А так же, не взирая на мнения, можешь быть и царём и нищим, как внутри, так и снаружи. Мы живём с картой шута в голове, у нас ложное становится истинным и наоборот. Никто не знает, где правда, где ложь, а если есть уверенные, то не уверены в них. Возможно, это сама смерть шутит с нами, а мы смеёмся над жизнью, словно над истеричной проводницей, колотящей нас безбилетников, забывших с пьяну, откуда мы и куда едем.
Мы привыкли к блажи и коротки на раздумья от белого хмеля луны. «Пейте, пейте моё лекарство от боли и тоски, - заботливо приговаривает она, - вам не позавидуешь, но вы держитесь, и за это я вас ценю, я с вами обхожусь, как добрая медсестра в беленьком халате, - а сама себе шепчет, - правда, иногда я бываю назойливой дояркой и бесцеремонной кухаркой с топором в руке, но моя тёмная сторона от вас скрыта, и это к лучшему, больному незачем лишнее беспокойство». И мы смело принимаем её порошки, ради здорового сна и веры в излечение.