Ещё вчера

Анна Поршнева
Повелитель тридесятого заперся в кабинете и не отвечал на деликатное покашливание под дверью уже четвёртый час. Наконец дьяки, посоветовавшись с ключницей, послали за котом Баюном.

Тот явился тотчас, долго не мог отдышаться, обмахивался хвостом и всеми четырьмя лапами, вздыхал и требовал цельного молока комнатной температуры. Напившись и отфыркавшись, лукоморский сказитель отказался тревожить Кощея, но согласился, однако, прислушаться, как следует, и сообщить встревоженной челяди, всё ли в порядке.

Кот перво-наперво отослал всех подальше, дабы скрипом половиц и вдохами-выдохами не мешали предстоящей эхолокации. Затем сел, обвил лапки хвостом, вытянулся в струнку и насторожил уши.

Некоторое время он ничего не слышал, но потом до него донеслось тихое-тихое пение. Пел Сам. Пел негромко, проникновенно и даже с некоторой трещинкой в голосе. Пел по-французски. Кот немного подстроил уши и различил слова. Это была хорошо ему знакомая песня Азнавура «Ещё вчера». Кощей только немного поменял слова, но смысл оставался тем же.

— Ещё вчера, — пел он, — мне было двадцать лет. Ещё вчера я играл и с жизнью и с любовью, и весь мир казался мне забавной шуткой. Но прошло время и я понял, что то была жестокая игра, что то была банальная шутка. Всё осталось позади: надежды, друзья, возлюбленная. Где то время, когда мне мнилось, что я господин своей судьбе? Лоб покрыли морщины, волосы покрыла седина, а душу покрыла тоска.

Бессмертный старик допел песню, вздохнул и, судя по скрипу иглы, поставил пластинку. Ту же самую песню теперь пел уже сам Азнавур. Кощей же (кот слышал все так явственно, что ему казалось даже, что он видит происходящее) налил в широкий бокал коньяку, понюхал благородный напиток и выпил один глоток, другой...

Далее подслушивать было неприлично, неприятно и, скажем правду, чревато последствиями. На мягких лапах Баюн вышел в коридор, где ждали его слуги.

— Государственными делами занимается. — Сообщил им кот серьезно, и все ему поверили, ведь известно, что в тридесятом самый тонкий слух — у него. И лукоморский сказитель побежал размашистым шагом к дубу, твердя про себя, что в ближайшую неделю (да что там, в ближайший месяц) французский фольклор в репертуаре под запретом.