Уголовная политика общества постмодерна: актуальные проблемы
Criminal policy postmodern society: actual problems
Аннотация: В статье представлен критический анализ современной уголовной политики и намечены основные характеристики уголовной политики в современном обществе постмодерна.
Ключевые слова: уголовная политика; общество постмодерна
Abstract: The article presents a critical analysis of contemporary criminal policy and the basic characteristics of the criminal policy in postmodern society.
Keywords: criminal policy; postmodern society
Уголовная политика государства - разновидность государственной политики, наряду с экономической, социальной, экологической и др. Уголовная политика вырабатывается с позиции идеологических, политических, правовых концепций, основывающихся на оценке экономической, социальной, политической, международной ситуации и разделяемых высшими органами государственной власти и управления.
Уголовная политика предполагает стратегию и тактику государства по минимизации преступности. Поэтому уголовная политика шире уголовно-правовой, включает ее, наряду с уголовно-исполнительной, уголовно-процессуальной, криминологической политиками. Впрочем, не лишено оснований и отождествление уголовной и уголовно-правовой политики .
Уголовная политика может быть явно выражена в документах или же неявно (имплицитно) содержаться в реальной деятельности государства и его органов по противодействию преступности и ее отдельным видам.
В 1980-е годы в СССР активно разрабатывались проблемы уголовной политики . Результаты носили двойственный характер. С одной стороны, сама проблема и ее решение были отягощены советской идеологией, рассматривались с позиций интересов советского тоталитарного государства и руководства КПСС. С другой стороны, в процессе обсуждения вырабатывались основные понятия, обсуждались стратегия, тактика, пути и методы уголовной политики, включая профилактику преступлений.
С.С. Босхолов верно отмечает ущербность широко распространенной стратегии «борьбы с преступностью» . Автор этих строк также давно отказался от термина «борьба» применительно к социальному контролю над преступностью, противодействию преступности и иным негативным социальным явлениям. Слишком дорогую цену заплатили народы СССР и России за непрекращающуюся «борьбу» советской власти с «врагами народа», «членами семей врагов народа», «безродными космополитами», «убийцами в белых халатах». Термин «борьба» практически отсутствует и в мировой криминологии (разве что критически, в кавычках). Наиболее распространенный термин – social control over crime.
Думается, что в современной России отсутствует реалистическая, научно-обоснованная уголовная политика. Те документы, которые время от времени принимаются ad hoc, не могут ясно обозначить целостную уголовную политику государства. Провозглашаемые de jure принципы правового государства, законности, равенства граждан перед законом, справедливости, гуманизма (ст. ст. 1, 19 Конституции РФ, ст. ст. 2, 4, 6, 7 УК РФ) ежедневно нарушаются de facto.
Если же исходить из реальной законодательной и правоприменительной практики, то прослеживаются разнонаправленные и, чаще всего, неблагоприятные тенденции, оценить которые можно лишь понимая и воспринимая реалии сегодняшнего дня, реалии современного общества постмодерна.
Тревожную тенденцию постперестроечного режима в сфере социального контроля над преступностью отражает Уголовный кодекс РФ (1997). Уголовный кодекс провозглашает основной целью наказания «восстановление социальной справедливости» (ст. 43 УК РФ). Это что – возврат к идее мести? Сохраняя смертную казнь (ст. 59), несовместимую с цивилизованностью, УК вводит пожизненное лишение свободы (ст. 57), которое может быть оправданно только как альтернатива отмененной смертной казни. Лишение свободы предусматривалось до 20 лет, по совокупности преступлений - до 25 лет, а по совокупности приговоров - до 30 лет (ст. 56). Ни пожизненного лишения свободы, ни 30-летнего срока не знало даже сталинское уголовное законодательство (речь не идет здесь о массовых репрессиях и внесудебных расправах). А с мая 2014 г. максимальные сроки по совокупности преступлений и совокупности приговоров увеличены соответственно до 30 и 35 лет!
В целом прослеживается традиционное «усиление борьбы» с преступностью (всплески либерализации не отменяют пока общей тенденции). Бесперспективность такого подхода очевидна. К сожалению, популистские призывы к «усилению» находят широкую поддержку населения, работников правоохранительных органов. Сохраняется уверенность, воспитанная советской властью: если растет (не уменьшается) количество преступлений, то надо больше «сажать» и на более длительные сроки. А еще лучше – стрелять. Это страшный, устойчивый элемент правосознания широких масс, который с радостью поддерживается и используется властными структурами с крайне негативными последствиями. Правда, последнее время наблюдается некоторая (не всегда удачная) либерализации уголовного закона, особенно по экономическим преступлениям. Но одновременно вновь происходит «усиление уголовной ответственности» в отношении педофилов, преступлений, связанных с нелегальным оборотом наркотиков (перечень коих непомерно разбухает, включая аналоги, что совершенно недопустимо), предпринята необоснованная криминализация «пропаганды гомосексуализма», «оскорбления чувств верующих» и др.
Наблюдается массовое сокрытие преступлений от регистрации, неоднократно отмечаемое криминологами, да и властными структурами (в частности, Генеральной прокуратурой).
Происходит нетерпимая бесконечная криминализация незначительных деяний, якобы отвечающая «чаяниям народа» и инициируемая некоторыми депутатами Госдумы, чьи одиозные имена у всех на слуху.
Наконец, самая опасная тенденция уголовной «политики» - нарушение конституционных и уголовно-правовых принципов в правоприменительной деятельности (осуждение участниц Pussy Riot при отсутствии в их действиях признаков ст. 213 УК; предъявление обвинения в пиратстве трем десяткам участников Greenpeace при отсутствии в их действиях всех признаков объективной стороны состава ст. 227 УК; зависимые судьи и неправосудные приговоры; пытки при расследовании уголовных дел и пытки и пыточные условия содержания заключенных в пенитенциарных учреждениях и т.п. ).
К сожалению, законодательные новеллы и правоприменение последних лет свидетельствуют о продолжении неблагоприятных тенденций.
Сохраняется вера в могущество «усиления наказания», как средства противодействия преступности. Дело доходит до анекдотических решений. Так, Федеральным законом Российской Федерации от 5 мая 2014 г. № 130-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» при назначении наказаний по совокупности преступлений максимальный срок лишения свободы увеличен с двадцати пяти до тридцати лет, а по совокупности приговоров – с тридцати до тридцати пяти лет. Очевидно, законодатель исходит из того, что гражданин, намереваясь совершить повторно преступление, задумается: если мне грозит лишение свободы до 30 лет, то я, пожалуй, воздержусь, а если «только» до 25, то я совершу преступление… Абсурдность увеличения и без того колоссальных сроков, предусмотренных ныне действующим УК РФ (напомню, что по УК РСФСР 1926 г. максимальный срок лишения свободы был 10 лет, а по УК РСФСР 1960 г. – 15 лет), очевидна.
Между тем, вся мировая практика свидетельствует о неэффективности жестоких наказаний и лишения свободы, особенно – длительного. О «кризисе наказания» известно с 1970-х годов. Контент-анализ свыше 6500 докладов на европейских криминологических конференциях и мировых криминологических конгрессах показал, что 35-45% всех докладов посвящены проблемам неэффективности традиционных мер наказания и поискам альтернативных лишению свободы мер: общественные работы, электронное слежение, пробации, медиация (на мировом криминологическом Конгрессе в Сеуле, 1998 г., был специальный доклад «Медиация против тюремного заключения») .
Политика «усиления борьбы» тем более бессмысленна, что с начала века уровень преступности и основных ее видов в России непрестанно снижается, независимо от деятельности полиции и уголовной юстиции... Так, уровень преступности (на 100 тыс. населения) снизился с 2700,7 в 2006 г. до 1500,4 в 2014 г. К 2014 г. снизился уровень убийств с 22,5 в 2002 г. до 8,2; уровень разбойных нападений с 44,8 в 2005 г. до 9,8; уровень грабежей с 250,3 в 2006 г. до 53,2; уровень краж с 1174,7 в 2006 г. до 622,5 и т.д. Более того, снижение уровня преступности и ее видов происходит с конца 1990-х – начала 2000-х годов во всем мире. При этом в большинстве цивилизованных стран (кроме США) в этот период происходила неуклонная либерализация наказаний, замена лишения свободы иными мерами наказания. Так, может быть пора перестать возлагать надежды на репрессии и их усиление?
Продолжается криминализация все новых деяний по политическим мотивам и принципу ad hoc. Чем иначе объяснить, например, введение ст. 191-1 УК РФ «Приобретение, хранение, перевозка, переработка в целях сбыта или сбыт заведомо незаконно заготовленной древесины» (Федеральный закон от 21 июля 2014 г. №277-ФЗ)? Привлечением к уголовной ответственности братьев Навальных? То же самое относится к дополнению УК РФ статьей 212-1. «Неоднократное нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования» (Федеральный закон от 21 июля 2014 г. №258-ФЗ).
Уголовный кодекс РФ, бесконечно дополняемый все новыми составами «преступлений», превращает каждого гражданина России в уголовного преступника. Не составляет исключения автор этих строк. Будучи атеистом, я могу сказать в общественном месте: «конечно, бога нет. Это поповские выдумки». Верующие могут оскорбиться, и мне грозит ст. 148 УК РФ.
Сегодня во всем мире набирает тенденция либерализации антинаркотической политики, легализуется потребление производных каннабиса, прежде всего, марихуану (Нидерланды, Чехия, Уругвай, ряд штатов США, КНДР и др.). Комиссия ООН по противодействию наркотикам выступила с заявлением о необходимости фактической легализации марихуаны во всем мире, так как карательные методы доказали свою неэффективность и чрезмерную затратность . Соответствующее предложение будет внесено на рассмотрение Генеральной ассамблеи ООН в 2016 г. В России же «антинаркотические» составы деяний, связанных с наркотиками, все размножаются (ст. ст. 228, 228-1, 228-2, 228-3, 228-4, 229, 229,1, 230, 231, 232, 233, 234, 234-1 УК РФ), разрастается и их наполняемость. Более того, предусматривается уголовная ответственность за действия с аналогами наркотических средств и психотропных веществ. Между тем любая аналогия принципиально недопустима в уголовном законе.
Печальная изоляционистская политика российских властей не может не сказываться отрицательно и на уголовной политике. Стремление идти по пути, противоположному мировому развитию, является такой ошибкой, которая, как известно, хуже преступления.
С 1970-х – 1980-х годов человечество постепенно перешло в новое состояние. Эпоху Нового мира (мира модерна) сменила эра постмодерна (постклассический мир). Нравится это нам или не нравится, но своеобразие мира постмодерна, его особенности, нельзя не учитывать в государственной политике, включая уголовную политику.
Основные характеристики общества постмодерна в значительной степени определяют развитие преступности, а, следовательно, должны учитываться при формировании уголовной политики, как «антипреступности».
Происходит глобализация всего и вся - финансовых, транспортных, миграционных, технологических потоков. Соответственно осуществляется глобализация преступности (особенно организованной – торговля наркотиками, оружием, людьми, человеческими органами) и иных проявлений девиантности (наркотизм, проституция и др.).
Как результат массовой миграции неизбежен «конфликт культур» (Т. Селлин ) и цивилизаций со всеми вытекающими криминогенными последствиями, включая «преступления ненависти» (hate crimes) и терроризм.
Следовательно: требуется «глобализация» уголовной политики, деятельности правоохранительных органов, учет происходящих глобальных процессов, нравятся они нам или нет. Необходимо развитие взаимодействия с соответствующими международными организациями (Интерпол, Европол, Human Rights Watch, Transparency International и др.). Общемировые тенденции преступности следует изучать, в том числе путем сравнительных, компаративистских международных эмпирических исследований.
«Виртуализация» жизнедеятельности. Мы шизофренически живем в реальном и киберпространстве. Без интернета, мобильников, смартфонов и прочих IT не мыслится существование. Происходит глобализация виртуализации и виртуализация глобализации. Как одно из следствий этого – киберпреступность и кибердевиантность . Еще одно следствие – «переструктуризация» преступности, когда высоколатентная киберпреступность теснит привычную (определяя ее сокращение).
СЛЕДОВАТЕЛЬНО: необходимо изучение (в том числе международное) киберпреступности и выработка мер ее выявления и предупреждения.
Катастрофически растет социально-экономическое неравенство, а с ним – криминальное (и негативное девиантное поведение). Достаточно сказать, что, по данным банка Credit Suisse, в 2015 г. 1% населения Земли владеет 50% всех богатств, а в 2016 г. 1% населения будет владеть 52% всех богатств. При этом Россия занимает скандальное первое место по степени экономического неравенства, когда 1% населения России владеет 71% все богатств страны (на втором месте Индия – 49%, на третьем Индонезия – 46%), а 10% населения России владеет 84,8% богатств страны. Все человечество разделено на меньшинство «включенных» (included) в активную экономическую, политическую, культурную жизнь и большинство «исключенных» (excluded) из нее. Именно «исключенные» составляют основную социальную базу «уличной» преступности, алкоголизации, наркотизации, проституции и т.п. (но и социальную базу жертв преступлений). Как известно, социально-экономическое неравенство служит одним из главных криминогенных факторов .
СЛЕДОВАТЕЛЬНО: при формировании уголовной политики необходимо исходить из понимания криминогенности (и виктимогенности) социально-экономического неравенства, учета реальной ситуации и выработки общесоциальных (экономических, политических, правовых) мер противодействия этому.
Релятивизм/агностицизм. История человечества и история науки приводят к отказу от возможности постижения «истины». Очевидна относительность любого знания. Принципиальная неопределенность как свойство, признак постмодерна . Для науки постмодерна характерна полипарадигмальность . Бессмысленна попытка «установления истины по делу» (уголовному, в частности).
СЛЕДОВАТЕЛЬНО: при формировании уголовной политики необходимо трезвое восприятие научных концепций, их взаимодополнительности.
Отказ от иллюзий возможности построения «благополучного» общества («общества всеобщего благоденствия»). Мировые войны, Освенцим, Холокост, гитлеровские концлагеря и сталинский ГУЛАГ разрушили остаточные иллюзии по поводу человечества. А современность стремится лишь подтвердить самые худшие прогнозы антиутопий.
СЛЕДОВАТЕЛЬНО: уголовная политика не должна исходить из иллюзий возможности «ликвидации преступности», успехов «борьбы» с нею уголовно-правовыми методами. Необходима взвешенная политика, основанная на понимании всей сложности социальной жизни вообще, в эпоху постмодерна - в особенности.
Мир постмодерна (и не только) – мир тотального насилия. Насилие встроено в социальную систему . Насилие носит всесторонний характер: насилие криминальное, экономическое, политическое, семейное, спортивное, религиозное…
СЛЕДОВАТЕЛЬНО: одной из важнейших составляющих уголовной политики должно быть противодействие насилию.
Критицизм по отношению к былому обществу модерна, к власти, возможностям науки. Восприятие мира в качестве хаоса — «постмодернистская чувствительность» (W. Welsch, Ж.-Ф. Лиотар). Как сказал З. Бауман, выступая в 2011 г. перед студентами МГУ: «Мы летим в самолете без экипажа в аэропорт, который еще не спроектирован».
СЛЕДОВАТЕЛЬНО: уголовная политика должна учитывать всеобщее состояние неопределенности, хаотичности мыслей и действий, реалистически, осторожно, step by step формируя свои принципы и средства их реализации.
Фрагментарность мышления как отражение фрагментарности бытия. Фрагментаризация общества постмодерна, сопутствующая процессам глобализации, а также взаимопроникновение культур приводят к определенному размыванию границ между «нормой» и «не-нормой», к эластичности этих границ. Сколько групп единомышленников («фрагментов»), столько и «будущего», столько и моральных императивов, столько и оценок деяний, как «нормальных» или «девиантных», «преступных». Современная проблема массового притока беженцев, иммигрантов в Европу, да и в Россию – лишнее тому подтверждение.
Потребление алкоголя «нормально» в одних странах и преступно в других – мусульманского мира. Суицид может носить морально обязательный характер (Япония, сати индийских вдов) или категорически отрицается (православие). Гомосексуальные браки легализованы в одних странах и неприемлемы (пока!) в других. Одной из таких глобальных проблем является потребление наркотиков и, соответственно, - государственная антинаркотическая политика. Немедицинское потребление наркотических средств и психотропных веществ представляет опасность для индивида, его ближних, общества. Вместе с тем, потребление наркотиков известно на протяжении всей истории человечества. Как заметил еще Гегель, «Все действительное разумно», т.е. «имеет основание», выполняет определенные функции. Нефункциональные формы жизнедеятельности элиминируются в процессе человеческой истории. Наркотики, включая алкоголь, выполняют ряд социальных функций: анастезирующую (снятие или уменьшение боли); седативную (успокаивающая); психостимулирующую (наряду с кофе и чаем); интегративную («трубка мира» индейцев, «застолье» в России); идентифицирующую (показатель принадлежности к определенной группе, субкультуре); престижно-статусную (французский коньяк, кокаин); протестную. Поэтому человечество не собирается расставаться со средствами, влияющими на центральную нервную систему. И не уголовному праву решать эту проблему.
Имеются определенные факторы, способствующие поддержанию и распространению наркопотребления. Во-первых, это общие девиантогенные факторы (социально-экономическое неравенство и др.). Во-вторых, ко всем формам ретретизма (пьянство, наркотизм, суицид) применима объяснительная модель «двойной неудачи» Р. Мертона: первая неудача – невозможность удовлетворить потребность в самоутверждении в творческой деятельности, вторая неудача – невозможность самоутвердиться в активной нелегальной (преступной) деятельности. И как результат – «уход» (в алкоголь, наркотики или – из жизни). В наркомании видят бегство как от жестоких условий существования (Р. Мертон и др.), так и от всеобщей стандартизации, регламентации, запрограммированности жизни (Ж. Бодрияр). На личностном уровне «уход» в наркотики (пьянство, самоубийство) – результат социальной неустроенности, исключенности (exclusive), «заброшенности», утраты или отсутствия смысла жизни. Человечество перепробовало все возможные антинаркотические стратегии: от легализации потребления до военных действий («опийные войны» в Китае, вооруженные действия США в Колумбии). Однако, как и следовало ожидать, принципиальных решений проблемы не было. Точно так же, как провалились все попытки «сухого закона» в отношении алкопотребления. Единственные последствия жесткой, репрессивной наркополитики – расширение сфер деятельности организованной преступности и коррупции. О роли запрета оборота наркотиков в развитии и обогащении наркомафии подробно говорится в Докладе Директора-исполнителя Управления ООН по наркотикам и преступности под характерным названием: «Организованная преступность и ее угроза для безопасности. Борьба с разрушительными последствиями контроля над наркотиками» (2009).
Есть ряд обоснованных шагов антинаркотической политики: легализация производных каннабиса; доступное лечение и ресоциализация больных наркоманией; бесплатное (или по государственным ценам) обеспечение наркоманов наркотическими средствами в медицинских учреждениях в любое время суток; легализация заместительной терапии; научно обоснованная антинаркотическая пропаганда; развитие общественных организаций типа «A-A» - анонимных алкоголиков и т.п. Главное же – обеспечение каждому возможностей развития, приложения сил, легальных способов самоутверждения. А значит – меньше запретов, больше свободы выбора.
СЛЕДОВАТЕЛЬНО: уголовная политика должна учитывать поливариантность моральных и правовых взглядов и оценок, избегая излишней криминализации деяний и репрессивности в их оценках.
Консьюмеризация сознания и жизнедеятельности . «Все на продажу», «разве я этого не достойна?», жить «не хуже других» и т.п. лозунги, отражают массовое мировосприятие. «Общество потребления» характеризуется, с одной стороны, «гуманизацией преступности» (В.В. Лунеев), т.е. сокращением доли насильственных преступлений при увеличении доли корыстных. С другой стороны, бурным расцветом криминальных (кражи, грабежи, разбои, мошенничество, коррупция и т.п.) и не совсем (проституция, теневая экономика) средств обогащения.
СЛЕДОВАТЕЛЬНО: при формировании уголовной политики должно исходить из объективной потребности людей в благополучной, зажиточной жизни и содействовать некриминальным способам повышения благосостояния.
Одновременно с началом постепенного перехода человечества в эпоху постмодерна, происходит осознание «кризиса наказания», неэффективности привычных мер уголовного наказания. Сегодня это стало азбукой мировой криминологии .
Неэффективность наказания вообще и особенно лишения свободы, как средства сокращения преступности, отмечалась с давних времен. Это и известный труд Ч. Беккариа, и образ Паноптикума – «идеальной тюрьмы» И. Бентама, и исследования М. Фуко , и труды наших современников .
Одним из наиболее значимых показателей цивилизованности / нецивилизованности общества, демократичности / авторитарности (тоталитарности) политического режима служит наличие смертной казни или же отказ от нее. Сохранение смертной казни во многих штатах США свидетельствует о недостаточной их цивилизован¬ности.
Другим важным элементом системы наказаний, свидетель¬ствующим о большей или меньшей цивилизованности общества и государства, является лишение свободы, точнее, масштабы его применения, предельные сроки, условия от¬бывания. В течение многих лет США и Россия занимают первые места в мире по уровню заключенных (на 100 тысяч населения). Так, в 2008 г. уровень заключенных в США составил 762, в России – 623, в 2012 г. в США – 730, в России в 2013-2014гг. – свыше 500.
Ко второй половине ХХ в. становится ясно, что наказание и, пре¬жде всего, лишение свободы не выполняет функцию сокра¬щения преступности. В настоящее время в большинстве цивилизованных стран осознается «кризис наказания», кризис уголовной юстиции, кризис полицейского контроля .
Тюрьма служит школой криминальной профессионализации, а не местом исправления. Никогда еще никого не удавалось «исправить» и «перевоспитать» посредством наказания. Скорее, наоборот. «Лица, в отношении которых было осуществлено уголовно-правовое насилие – вполне законно или в результате незаконного решения, образуют слой населения с повышенной агрессивностью, отчужденный от общества» .
Лишение свободы — неэффективная мера наказания с многочисленными негативными побочными последствиями. При этом тюрьма «незаменима» в том отношении, что человечество не придумало пока ничего иного для защиты общества от тяжких преступлений. «Известны все недо-статки тюрьмы. Известно, что она опасна, если не бесполезна. И все же никто "не видит" чем ее заменить. Она — отвратительное решение, без которого, видимо, невозможно обойтись» . Но если невозможно без нее обойтись, необходимо минимизировать случаи, сроки, условия ее применения. Следует внедрить и широко применять восстановительную юстицию (restorative justice).
СЛЕДОВАТЕЛЬНО: уголовная политика должна искать адекватные современные меры уголовно-правового воздействия, наказания (безусловный запрет смертной казни и исключение ее из перечня наказаний; минимизация лишения свободы и расширение альтернативных мер наказания; гуманизация условий отбывания наказания и др.).
Непривычные для людей модерна процессы глобализации, виртуализации, массовой миграции, фрагментаризации, всеобщей консьюмеризации неизбежно приводят к массовому изменению психики, психологической растерянности, непониманию мира постмодерна и неумению в нем осваиваться. Ф. Джеймисон, один из теоретиков постмодерна, пишет: «Психическая жизнь становится хаотичной и судорожной, подверженной внезапным перепадам настроения, несколько напоминающим шизофреническую расщепленность» . Психологический кризис сопровождается вспышками немотивированной агрессии, взаимной ненависти, «преступлениями ненависти», актами внешне необоснованного уничтожения десятков и сотен людей ценой собственной жизни (второй пилот аэробуса А-320 Андреас Лубитц) или длительного тюремного заключения («норвежский стрелок» Андерс Брейвик). Это особенно болезненно проявляется в России и тех странах, чье развитие существенно замедленно (а то и регрессивно) по сравнению с условно «западными» странами (к числу коих сегодня относится, например, и «азиатская» Япония). Не осознавая реальности новелл постмодерна, население России находится в состоянии «психологического кризиса». Но это непонимание мира постмодерна свойственно и большинству законодателей и правоприменителей.
Это существенно затрудняет выработку адекватной уголовной политики, но постмодернизм – реальность, и необходимо это понимать и, считаясь с реальностью, вырабатывать совершенно новые подходы в государственной политике вообще, уголовной, в частности.
Важнейшими необходимыми направлениями современной российской уголовной политики представляются:
• Дальнейшая декриминализация большинства малозначительных деяний с переводом части из них в разряд административных проступков или гражданско-правовых деликтов.
• Реализация принципа «минимум репрессий»; безусловная отмена смертной казни; отношение к лишению свободы как к «высшей мере наказания», применяемой, как правило, только в отношении совершеннолетних лиц, совершивших тяжкие насильственные преступления.
• Последовательная реализация принципа неотвратимости наказания, независимо от социального статуса виновного.
• Реформа полиции, главная задача которой – защита граждан от преступных посягательств; сервисный характер деятельности полиции – оказание услуг (по защите, охране и т.п.) населению, а не «борьба с преступностью»; недопустимость применения незаконного насилия, включая пытки, которыми славится полиция.
• Судебная реформа, обеспечивающая реальную независимость судей.
• Реформа уголовно-исполнительной системы; отказ от репрессивных условий содержания лиц, осужденных к лишению свободы; неукоснительное соблюдение международных норм, включая «Минимальные стандартные правила обращения с заключенными» (1955) и «Европейские стандарты содержания в местах лишения свободы» (2006).
• Разработка и реализация антикоррупционной программы на основе экономических, политических, правовых мер противодействия массовой продажности чиновников и сотрудников правоохранительных и судебных органов; реализация принципа in rem, предусмотренного ст. 20 Конвенции ООН против коррупции 2003 г.
• Формирование альтернативной «восстановительной» юстиции (restorative justice), обеспечивающей права и интересы потерпевших вне рамок уголовного правосудия.
• Формирование ювенальной юстиции с передачей всех дел о преступлениях несовершеннолетних под ее юрисдикцию.
• Формирование либерально-демократического правосознания населения (с помощью СМИ, в образовательных учреждениях, в процессе гласной правоприменительной деятельности реформированных полиции, судов, иных правоохранительных органов).
Литература
1. Андерсон П. Истоки постмодерна. М.: Изд. дом «Территория будущего», 2011.
2. Беляев Н.А. Уголовно-правовая политика и пути ее реализации. Л.: ЛГУ, 1986.
3. Босхолов С.С. Основы уголовной политики. М.: Юринформ, 1999.
4. Гилинский Я. Некоторые тенденции мировой криминологии // Российский ежегодник уголовного права. №6. 2012. СПб ГУ, 2013. С. 8-31.
5. Гилинский Я. Социальное насилие. СПб: Алеф-Пресс. 2013.
6. Гилинский Я.И. Генезис преступности. Проблема причинности в криминологии // Российский ежегодник уголовного права. №2. 2007 /под ред. Б.В. Волженкина. СПб ГУ, 2008. С. 382-398.
7. Гилинский Я.И. Социальный контроль над преступностью: понятие, российская реальность, перспективы // Российский ежегодник уголовного права. № 7. 2013 / под ред. В.Ф. Щепелькова. СПб ГУ, 2014. С. 42–58.
8. Дагель П.С. Проблемы советской уголовной политики. Владивосток: ДВГУ, 1982.
9. Девиантность в обществе потребления / ред. Я. Гилинский, Т. Шипунова. СПб: Алеф-Пресс, 2012.
10. Жалинский А.Э. Уголовное право в ожидании перемен. Теоретико-инструментальный анализ. 2-е изд., переработанное и дополненное. М.: Проспект, 2009.
11. Жижек С. О насилии. М.: Европа, 2010.
12. Ильин В.И. Потребление как дискурс. СПб ГУ, 2008.
13. Красиков В.И. Насилие в эво¬люции, истории и современном обществе. Очерки. М.: Водолей, 2009.
14. Кугай А.И. Насилие в контексте современной культуры. СПб.: РНБ, 2000.
15. Лопашенко Н.А. Уголовная политика. М.: Wolters Kluwer, 2009.
16. Олейник А.Н. Тюремная субкультура в России: от повседневной жизни к государственной власти. М., 2001.
17. Панченко П.Н. Советская уголовная политика. Томск, 1988.
18. Проблемы советской уголовной политики. Владивосток: ДВГУ, 1985.
19. Ромашов Р., Тонков Е. Тюрьма как «Град земной». СПб: Алетейя, 2014.
20. Селлин Т. Конфликт норм поведения. В: Социология преступности. М.: Прогресс, 1966. С.282-287.
21. Социология насилия. Произвол правоохранительных органов глазами граждан. Нижний Новгород, 2007.
22. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1999.
23. Честнов И.Л. Правовая политика в постклассическом измерении // Российский журнал правовых исследований. №2 (3). 2015. С. 33-43.
24. Ядов В.А. Современная теоретическая социология. СПб: Интерсоцис, 2009.
25. Albanese J. Myths and Realities of Crime and Justice. Third Edition. Apocalypse Publishing, Co, 1990.
26. Hendrics J., Byers B. Crisis Intervention in Criminal Justice. Charles C Thomas Publishing, 1996.
27. Humphrey J. Deviant Behavior. NJ: Prentice Hall, 2006. Ch.13 Cyberdeviance, pp. 272-295.
28. Rotwax H. Guilty. The Collapse of Criminal Justice. NY: Random House, 1996.