Летчик

Виктор Щербаков
История – дама с весьма плохой и, главное, избирательной памятью. Наибольший след в ней оставляют организаторы массовых убийств, крупные чиновники – генералы от науки и производства. Гораздо более скромное место отводится писателям и ученым, композиторам и исполнителям. Да и то, преимущественно тем, кто обслуживал деяния первых и вторых. Так уж устроен наш мир.
Но мне гораздо ближе и милее не те, кто выбился в генералы, но те люди,  в которых  светился огонек их индивидуальности. Люди, которые удивили меня, поведали мне то, о чем без них я бы никогда не узнал, изменили мой взгляд на мир. И теперь, перебирая в памяти события прошедшей жизни, я вспоминаю о них. Вспоминаю с чувством грусти, интереса и благодарности. 
Наверное, можно было бы назвать их чудаками. Но мне кажется, что это слово слишком тенденциозно. Я бы назвал серию рассказов о них «Жизнь неизвестных замечательных людей (ЖНЗЛ)». Мне кажется, что это слово более отвечает их сути потому, что они были, прежде всего, прекрасными добрыми людьми.

- Спасайся, шиз идет!
Я услышал эту издевательскую фразу от своего коллеги по работе на станции юных техников и вслед за этим увидел молодого человека, который неуверенно двигался по коридору в нашу сторону.
Как позже выяснилось, молодой человек был недавно отправленным в отставку летчиком-истребителем. Он жил вместе с (по его выражению) матушкой, и благодаря военной пенсии, материально особенно ни в чем не нуждался. Но, Летчик мечтал снова возобновить полеты, а еще отличался любовью к изобретательству и старине.
Прозвище Летчик приклеилось к этому человеку, которого звали Николай Борисович Шаров. Он и, правда, был шизофреником, за что был досрочно списан из авиации. Но никаких экстраординарных поступков за ним не водилось. Он лишь высказывал оригинальные суждения и имел необычные увлечения. На этой почве мы с ним и подружились.
 Как-то раз зимой Летчик пришел ко мне в гости в лаборантскую кабинета химии Дворца пионеров, где я тогда работал. Он снял зимнюю шапку с поднятыми ушами и предложил мне померить ее. Я надел шапку. Что-то в ней было не так, но что?
-  Что Вы чувствуете, - спросил Летчик. Правда, легкость в голове?
Действительно,  легкость я ощутил.
- В задней части шапки закреплен груз, он тянет голову назад и потому возникает ощущение легкости.
Тогда я не придал большого значения этому эпизоду, но сегодня, когда гипертония постучалась и в мою дверь, подумал, что возможно приспособление Летчика могло бы поспособствовать правильному положению шеи и предотвратить нарушение кровообращения, ведущему к повышению давления.
Стремление к изобретательству не оставляло Летчика и в области приготовления пищи. Как-то он рассказал мне, что придумал новое блюдо – колбасу, пожаренную на шоколаде. Этому блюду он приписывал даже лечебный эффект, утверждая, что оно помогло  заболевшей  матушке.
А еще он был влюблен в старину. Летчик искал и бережно хранил старинные книги. Благодаря ему, я познакомился с толстым томом под названием «Технолог-практик». Каких только рецептов не было в этом издании…
В своей любви к старине он даже перешел на грегорианский календарь. По его словам при пользовании им время не течет столь быстро. Вот у меня еще ноябрь, когда остальные уже живут в декабре.
  Но самым сильным стремлением Летчика было желание снова оказаться за штурвалом самолета. Его мечтой было поступить в гражданскую авиацию и летать. Но… диагноз шизофрении не оставлял ему этой возможности. И все равно он не упускал случая хоть как-то приблизиться к авиации.
Как-то раз он рассказал мне о случае, который произошел с ним на Шершневском водохранилище, располагавшемся в черте Челябинска. Не знаю, почему он оказался зимой вблизи этого водоема. Можно представить его интерес, когда он увидел группу людей, которые пытались запустить с поверхности льда планер. Когда они узнали, что заинтересовавшийся их действиями мужчина – профессиональный летчик, то без колебаний уступили ему место в кабине. По словам летчика, полет лишь с натяжкой можно было определить как удачный, но тем не менее он состоялся.
Некоторые навыки, которые он приобрел в авиации, вызывали у меня неподдельное восхищение. Например, его великолепный глазомер. Как-то раз я вешал над дверью табличку с названием кабинета. Летчик стоял внизу и давал указания – выше, ниже… наконец так. После фиксации таблички я взял линейку и померил расстояния углов таблички до потолка. Они совпали с точностью до миллиметра.
А еще Летчик был психологически очень лабилен и легко внушаем. Как-то раз мне попал в руки номер американского журнала «Популярная механика», на последних страницах которого была размещена реклама каких-то сигарет.  Летчик очень заинтересовался журналом и попросил дать ему издание домой для более тщательного ознакомления. Через неделю он вернул журнал и рассказал, что под влиянием рекламной страницы начал курить.
Интересовался он и всякого рода восточными учениями. Как-то раз Летчик поведал мне, что придерживается рекомендованного йогами питьевого режима. Согласно этим рекомендациям каждый день следовало выпивать не менее 3 литров воды. Через неделю лицо Летчика приобрело зеленоватый оттенок, а в следующий раз мы встретились лишь через месяц. Причиной было его пребывание в больнице с обострением гастрита.
И еще один его талант - он был прекрасным рассказчиком. Его повествования о летной службе в Прибалтике могли бы составить небольшую увлекательную книжку. Здесь и истории о пьянстве пилотов, которые наливали водку в графин для воды в столовой и душераздирающие повести о жертвах авиационной катастрофы, и опасных сближениях с иностранными самолетами…
       А потом я переехал в другой город и наши встречи прервались. Несколько раз я пытался найти  Летчика, писал ему письма. Но ответа не получал. И только недавно, набрав его имя в поисковике, я получил ссылку на фотографию его могилы.
А ведь мне так хотелось о многом с ним поговорить... И это чувство, что если бы я был рядом, то быть может, он был бы жив.
Простой деревянный крест. Цел ли он сегодня? Смогу ли я найти его могилу, чтобы установить на ней памятник не только с его именем, но и прозвищем,  «Летчик»?    И ведь это все, все, что я могу сделать ради памяти об этом необычном,  добром и прекрасном человеке…