- Ты знаешь когда-то очень давно, на Руси был такой обычай: в светлое воскресение мужик русский, выпускал на волю птичку. Это вдохновило Пушкина написать:
«В чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины;
На волю птичку отпускаю
При светлом празднике весны.
Я стал доступен утешенью;
Зачем на бога мне роптать,
Когда хоть одному творенью
Могу я волю даровать»?
- Ой, Миша, попадет нам от родителей! Я конечно слышала про Пушкина, и ты вот им смотрю зачитываешься и в школе Клара Ильинична нам постоянно твердит: «Пушкин – наше всё», но знаешь, я почему-то его уже побаиваюсь, этого вашего Пушкина. Вот ты не смейся, ты его читаешь постоянно и вот в прошлое лето ты даже из дома убежал со Стёпкой, чтобы куда-то там на Урал попасть, на место где Пугачев по Оренбургским степям скакал, а теперь вот решил всех птиц выпустить. Мы с тобой уже наших отпустили, так тебе мало! По всем соседям уже прошлись, страшно подумать, как нам влетит. Прям этого Пушкина не зря, наверное, в ссылки отправляли, чтобы он таких как ты не сводил с ума.
- Ольга, не смей, Пушкина не тронь. Маленькая ты еще, вырастишь поймёшь. Читай Пушкина, дурёха и не бойся, а про волю не только он писал, не только он чувствовал, как это здорово – свобода, но и ты должна понимать, что если ты держишь кого в плену и можешь отпустить – то отпусти, потом у Толстого еще почитаешь, я тебе книжку дам, там такое…
Миша, уставший, поставив на край крыши уже пятую птичью клетку, которую они только что с сестрой выкрали из соседской кухни тётки Веры, быстро раскрыл дверцу и из нее выпорхнула пара желтеньких канареек. Они легко и радостно перелетели с крыши на ветку душистой, распустившейся весенним цветом яблони. Птички заговорили на своём языке, порадовались наконец обретенной свободой, прочирикав что-то во славу незнакомого им Пушкина вспорхнули и растворились в объятиях их первой вольной весны.
Иллюстрация автора.