Глава 63
— Кэтти, детка, я хочу вас обрадовать, — сказал я Кэтти, горничной Марии де Шеврез, когда она пришла ко мне.
— Я вас слушаю, — скромно сказала Кэтти.
— Вы можете больше не опасаться мести леди Винтер, поэтому вам вовсе не обязательно постоянно пребывать в доме вашей новой хозяйки, герцогини де Шеврёз, — сообщил я, надеясь на радостную реакцию.
— Госпожа прогоняет меня? — спросила Кэтти, внешне оставаясь спокойной, но я заметил признаки беспокойства в дрожании её губ и в том, как она вцепилась пальцами в свою сумочку.
— Ничуть! — ответил я. — Просто у тебя теперь будет больше свободы, так что ты сможешь повидаться с шевалье д’Артаньяном.
— Повидаться? — равнодушно спросила Кэтти. — Для чего? Ведь он не любит меня.
— Разве он не говорил тебе о своей любви? — удивился я.
— Он говорил это лишь для того, чтобы я помогла ему проникнуть к миледи Винтер, — ответила Кэтти. — Мне он говорил, что Миледи нужна ему лишь для того, чтобы вызволить из плена одну достойную даму, но я поняла, что он любит эту даму больше всего на свете. Также я заметила, что он лишь притворяется, что равнодушен к Миледи, но на самом деле он был, похоже, весьма благосклонен и к ней тоже. Я же была последней, о ком он когда-либо вспоминал. Он не помышлял бы обо мне, если бы не его страсть к той даме и не его чрезвычайный интерес к Миледи.
— Это всё в прошлом, — ответил я. — Этой дамы больше нет.
— Вы уже сказали мне, — ответила с показным безразличием Кэтти. — Миледи отбыла в Англию?
— Миледи отбыла куда дальше, — ответил я. — Она теперь там, откуда не возвращаются. Во всяком случае до тех пор, пока Архангел Гавриил не протрубит в свою трубу.
— Вот как? — оживилась Кэтти. — Миледи умерла?
При этих словах добрая Кэтти молитвенно сложила руки и стала шептать Angelus Domini. На правах аббата я перекрестил её и благословил эту молитву.
— Итак, мы с тобой отпели её и можем забыть об её былом существовании, — сказал я. — Как я уже сообщил, тебе больше нечего бояться.
— Но та дама, о которой шевалье д’Артаньян проявлял столько заботы, я полагаю, теперь наконец-то свободна? — спросила Кэтти.
— Давай-ка вместе прочитаем Angelus Domini в память о рабе Божьей Констанции, — сказал я. — Она больше, чем Миледи, заслуживает нашей скорби.
— Эта дама также умерла? — воскликнула Кэтти и вновь молитвенно сложила руки.
— Не хорошо радоваться чужой смерти, голубушка, но я отпускаю тебе этот грех, поскольку обе эти смерти тебе на руку, ведь теперь господин д’Артаньян свободен, — сказал я.
— Как это страшно, — прошептала Кэтти. — Получить доступ к сердцу любимого через две смерти. Посмею ли я воспользоваться такими обстоятельствами? Вероятно, любовь д’Артаньяна приносит несчастье тем, кого он любит.
— В отношении бедной Констанции ты права, дитя моё, — согласился я. — Но несчастье твоей бывшей хозяйки случилось с ней исключительно по её вине. Она понесла заслуженную кару за смерть несчастной Констанции, которую она отравила.
— Неужели господин д’Артаньян отомстил за смерть своей возлюбленной столь решительно? — спросила Кэтти. — Он поднял руку на даму? Или она казнена по приговору суда?
— Ты права и не права одновременно, — сказал я. — Д’Артаньян был в числе тех, кто причастен к её смерти, но он не поднимал на неё руки. Она казнена по приговору, но этот приговор скорее божий, чем человеческий, и хотя его вынесли люди, не обличённые полномочиями вершить этот суд, высший судья в государстве признал их действия правомочными и простил их заблаговременно, ещё до того, как они это свершили, но и впоследствии подтвердил это.
— Вы говорите загадками, — сказала Кэтти.
— Я не узнаю тебя, дитя моё, — сказал я. — Ты была такой веселушкой и хохотушкой, а теперь стала столь рассудительной и серьёзной! И когда же? В момент, когда я сообщил тебе, что ты можешь попытать судьбу и постараться расположить к себе шевалье д’Артаньяна.
— Мне не доставит радости безответная любовь, ведь он, быть может, уступит моей настойчивости, но лишь вследствие гибели тех, кого любил больше меня, — грустно проговорила Кэтти.
— Ты была готова вступить в неравный бой со своей бывшей хозяйкой, рискуя всем, в том числе и жизнью, и тебя не останавливало то, что шансов у тебя почти нет, а теперь же, когда все козыри у тебя, ты отказываешься от борьбы за своё счастье? — удивился я.
— Всё не совсем так просто, как вы это описываете, — возразила Кэтти. — Я боролась за миг торжества, когда считала, что это – лучшее, что мне уготовано, а дальше – будь, что будет. Теперь же, когда, как вы говорите, мои соперницы мертвы, я должна подумать над тем, стоит ли мне становиться его любовницей, или даже чем-то меньшим, чем любовница, когда это, быть может, легко, но столь же и бессмысленно? Ведь его сердце разбито! Сможет ли он любить?
— Я предлагаю тебе стать врачевательницей его сердца и души, — сказал я, не понимая, почему моё предложение не встречает никакого энтузиазма.
— И какую благодарность от меня вы ожидаете за это предложение? — бесстрастно спросила Кэтти.
— Ровным счётом никакой! — солгал я.
— То есть вы хотите сказать, что путь в его постель не лежит через постель вашу? — спросила Кэтти заметно оживляясь.
— Нет, ни в коем случае! — искренне возразил я. — Я не покушаюсь на твою честь! У меня ведь есть возлюбленная, как ты, должно быть, знаешь!
— Да, я это знаю, а также я знаю от неё, что вы, господин д’Эрбле, ничего не делаете без собственного интереса, — ответила Кэтти.
Я покраснел от её слов.
— Так вот в чём причина твоей холодности при известии о том, что ты сможешь увидеться с д’Артаньяном, — задумчиво произнёс я. — Не бойся, дитя моё. Я не сутенёр и не сводник, и уж тем более я не негодяй, завлекающий девушек в свою постель силой или хитростью, или же использующий для этого безвыходное положение, в котором они оказались.
— Итак, вы не хотите меня, — кивнула Кэтти. — Чего же вы тогда хотите? Чтобы я шпионила за ним? Предупреждаю, что я никогда ничего не сделаю такого, что повредило бы шевалье д’Артаньяну, даже в том случае, если он будет полностью пренебрегать мной! Даже если причинит мне зло.
В этом невольном порыве Кэтти вновь была той Кэтти, которую я знал ранее. Она раскрылась в своих страстях. Оказывается, она подозревала, что я потребую от неё ласк самого интимного свойства, или же прикажу ей шпионить за д’Артаньяном во вред ему. Поэтому она пыталась казаться равнодушной к той теме, в которой я ожидал от неё гораздо большего интереса.
— Признаюсь, ты почти угадала во второй части своего подозрения, — сказал я. — Но только я не собираюсь шпионить за своим другом. Я лишь хотел бы, чтобы он был счастлив. Я очень желал бы знать о нём всё, но не в качестве врага или соперника, а в качестве его лучшего друга, чтобы иметь возможность вовремя прийти к нему на помощь, когда эта помощь понадобится, поскольку знаю, что он из гордости не позовёт меня до той минуты, пока ещё будет иметь надежду справиться с проблемой самостоятельно. Я не хотел бы не знать о тех опасностях, которые угрожают ему. Я желал бы, чтобы ты была его ангелом-хранителем, а я при необходимости помогал тебе в этом, когда потребуется мужская сила, ловкость и решительность. Мы не раз спасали жизнь друг другу, а такое не забывается. Ведь ты же понимаешь, как опасна служба в рядах королевских мушкетёров. А нас, его друзей, теперь уже не будет рядом с ним. Я ухожу в аббаты, Портос женится и увольняется из мушкетёров, Атос также высказал намерение уйти из мушкетёров, но, я надеюсь, он ещё некоторое время останется рядом с нашим другом д’Артаньяном. Я беспокоюсь о нём и хотел бы, чтобы рядом с ним был надёжный и добрый друг, каковой я тебя считаю.
Я говорил столь красноречиво, что даже сам поверил каждому своему слову, тем более что правды в моих словах было больше, чем лукавства. Ей-богу, добрая Кэтти заставила меня почти отказаться от идеи попросту шпионить за д’Артаньяном из собственных корыстных целей, и ограничиться именно теми целями, которые я столь красочно описал Кэтти.
— Что ж, если вы не шутите, то ваше предложение, действительно, благородно и очень лестно для меня, — сказала Кэтти, как мне показалось, на этот раз весело и беззаботно. — Но ведь он мушкетёр! Ему не нужна горничная, а я ничего иного не умею. И он едва ли захочет на мне жениться. Я даже не уверена, что он разрешит мне поселиться рядом с ним. Поэтому мне лишь остаётся надеяться на редкие встречи!
— Будут ли они редкими или частыми, зависит только от тебя, дитя моё, — сказал я. — Но объясни же мне, чего ты всё-таки хочешь?
— Я хочу оставаться горничной герцогини де Шеврёз, если вы сказали правду, и герцогиня не прогоняет меня, — сказала Кэтти.
— Вот как? — удивился я. — Для чего же?
— Если вы и вправду хотите дать мне шанс завоевать сердце шевалье д’Артаньяна, то я знаю лишь один способ, — сказала Кэтти. — Д’Артаньян может полюбить лишь независимую девушку, а не такую, которая явится к нему и повиснет у него на шее. Герцогиня платит мне достаточно для того, чтобы я смогла снять несколько комнат, и даже целый этаж в скромном постоялом дворе. Я сдам одну или две комнаты шевалье д’Артаньяну, а он, как я надеюсь, обратит на меня внимание, поскольку будет вынужден общаться со мной раз в неделю по вопросу платы за жильё. Вот тогда я и посмотрю, полюбит ли он меня.
— А вы неплохо знаете д’Артаньяна! — воскликнул я. — Но почему вы решили, что он захочет переехать на новую квартиру?
— Его бывшая возлюбленная была, если не ошибаюсь, хозяйкой постоялого двора, на котором квартировал шевалье? — спросила Кэтти.
— Да, это так, признаюсь, — сказал я.
— Эта дама, насколько я слышала, была замужней дамой, и её муж также был хозяином этой квартиры? — продолжала Кэтти.
— Ты неплохо осведомлена! — воскликнул я.
— Когда любишь, запоминаешь всё, что узнаёшь о любимом человеке, — просто ответила Кэтти. — Я не думаю, что шевалье будет приятно проживать в доме, где жила его возлюбленная, платя за проживание её бывшему супругу, вдовцу. Его одинаково сильно будет раздражать и его горе по утрате, и его веселье, если он утешится, и его равнодушие, коль скоро он будет его демонстрировать.
— Я бы выдал тебе диплом доктора психологии, если бы имел на это право! — восхитился я. — И как это я не подумал, что д’Артаньян пожелает съехать со своей квартиры?
— Достаточно, что об этом подумала я, — скромно сказала Кэтти.
— Итак, мы договорились, — сказал я. — Я поговорю с герцогиней, она сохранит за тобой твоё место, но предоставит тебе больше свободы, мы подыщем тебе комнаты, которые ты снимешь, и две из которых предложишь д’Артаньяну. Все твои идеи кажутся мне восхитительными.
— Господин д’Эрбле, — твёрдо сказала Кэтти. — Я понимаю ваше желание быть в курсе всех дел вашего друга, но я не разделяю его. Каждый человек имеет право на личную жизнь и на сохранение тайны всех его дел, кроме тех, о которых он сам желал бы рассказать. Поэтому я не обещаю вам ничего, кроме того, что я сообщу вам о шевалье д’Артаньяне лишь то, что сочту необходимым, и лишь тогда, когда сочту это уместным. Возможно, что я не сообщу вам ничего и никогда. И это наиболее вероятно. Устраивают вас такие условия?
Мне показалось, что эта простушка уже вовсе не так проста, как я считал до этого разговора с ней. Я ожидал, что она бросится мне на шею и будет бесконечно и вечно благодарна за возможность видеться с д’Артаньяном, а она обвела меня вокруг пальца и сделала всё по-своему.
Отчего некоторые знатные дамы ведут себя как простушки, а некоторые женщины простого звания имеют достоинства гораздо больше, чем достаточно было бы любой знатной даме?
Обезоруженный я поцеловал руку Кэтти. До сих пор не понимаю, почему я это сделал. По-видимому, не только происхождение делает даму благородной. Если она не может похвастать знатным происхождением, но обладает здравым умом и добрым сердцем, она по своему достоинству и положению может быть поставлена почти ничуть не ниже, чем иная знатная дама. Во всяком случае, мне так тогда казалось, и, быть может, я и сейчас так считаю.
(Продолжение следует)