Когда со мной произошло падение в яму того трухлявого дома, услышать однозначное утверждение Валеры, когда увидел я лихорадку в лице Софи - понял – мне не стоило сопротивляться.
У меня появилось ощущение того самого Элементаля, которого дух на расстоянии раньше я знал, осязал. И что-то, противоречащее мне, мне подсказывало: «То, что в тебе сейчас течет – не борись! Хуже будет!»
Последующие высказывания мои, мимика полностью «синхронизировались» (по выражению Волкова) дальнейшим действием-приключением разрушенном доме восхитительного хозяина, - предумышленного гения моего, но – не эмоции, не эмоции – нет!
Я чувствовал, как никогда: жив! Жив я! Глубоко внутри себя я – жив!
Не выразить словами, но что-то от чего-то откололось, что-то к чему-то прикрепилось, - сон от грязи или грязь ко сну… Реальность от угрожающих туч, от напускной шелухи, которая за тучами этими находиться должна. Есть все предпосылки, но нет дождя.
Нет, не выразить…
Нога моя болела, однако совершенно не мешала ходу дел, и не отвлекала. Было понятно: так должно было все произойти. И все, что дальше: так должно будет быть.
Никто не обращал внимания на мою травму, может быть потому, что решили – и не травма то вовсе? Возникла нотная тетрадь, где в начале каждого стана стоял диез, все нужно было играть на полтона выше. А это было не в моих правилах.
София выдала много интересного. Я не узнавал ее, она не была такой несдержанной.
Но теперь я глядел в неё, вниз словно какого-то высохшего терпеливого сельского заброшенного колодца, на дне которого жила маленькая ящерка. Ящерка же блестящими бусинками смотрела вверх – на меня.
Я не переставал чувствовать ее, истину ее, - не переставал, напротив – все обострилось. Я чувствовал то самозабвенное в ней, как в себе то же чувствовал.
И она – там же – со мной была, - ящерка с ящеркой, рука об руку, - в загнанном каком-то месте. Секретном месте это странного Волкового дома.
Она мысленно говорила, твердила непрестанно:
- Молчи, молчи, соглашайся и молчи! Яхту вспомни!
«- Но! Какая же яхта!?
- Даже если ее не было, подыграй!»
И я играл.
Волков навязывал нам эту игру. То есть, например, давал мне фору вспомнить нечто, что вовсе не было, но действительно ли – яхта была ли? Плавание было ли?
«Ну, нет, не было!! Не-бы-ло».
Эффект, манипуляции нашей совместной игры состояли в том, что игра Волкова обязывала быть нам такими, - меня и Софи, - настоятельно обязывала. И на то – причина?
Причина: «тройственность» нашу ощущали мы все, - союзничество эдакое, - все вместе ощущали – в этом проклятом фантастическом доме. Тройственность наша ощущала здесь и сейчас - перед нами присутствует некий Свидетель, коему мы обязаны нашу игру вести. Обязаны и точка!
Ах, если бы знать математически верно, что и как, когда проявить, - логарифмически точно, знать бы. Что и как, когда говорить: нитка в нитку. Делать паузы эдакие, многозначительные (да, в них определённо, свой смысл всегда есть).
Волков заговорил вдруг о ловушке и сим развлёк наше с Софией какую бы то ни было постороннюю сомнительность в мыслях собственных, настраивая нотный стан, свершившийся альянс наш, уже на бемоль.
Иная музыка играла.
- Ну, не стану размывать, как говорится: сами знаете. В жизни бывало с вами: вроде все течет нормально, верно, законно, но ощущение – вы точно где-то не там свернули.
И вопрос забавный повисает: возвратиться ли теперь, или продолжать? А дни утеряны, месяцы, годы, да и нарост событий куда девать?
И вот, оказывается - этот справедливый, жизнедеятельный вопрос, собственно, никуда-то никогда-то и не девался, отнюдь. Он стоял всегда и всплывал всегда. Только вот нынче – настроеньице такое: дай-ка поморочу себе голову! Ну, погодка такая вышла…
Волков посмеялся в кулак и откашлялся туда одновременно, по своему обыкновению.
Софи перевела внимание на меня. В ее глазах что-то стояло, я не понял: то ли предупреждение, предостережение ли? Явно то, что немедленно, необходимо, кажется, должен был я совершить.
Рот мой открылся, и слова булыжниками повалились, как из грузовика:
- Я смутно помню то наше путешествие, да. То наше путешествие вылетело из памяти, но очень ясно передо мной возникает…, - я посмеялся именно над тем, как нагло, выверено (удивительно очень и для меня самого) сочинял я на ходу. Мне бы остановиться, повести бровью гусарской, улыбнуться, засмеяться:
- Эк, мы чего делаем! Даём, однако! Ради чего вся эта комедия?
Но внимание группы нашей сосредоточилось вполне и исключительно на моих губах, - то, что я должен был сказать.
Я отворил рот (извольте) и из меня пошло:
- …возникает такой путь, морской, то есть, - борозда в памяти…
Я смолк и густо покраснел, запутавшись в словах. До кончиков ушей покраснел. Это заметили мои соседи и зачем-то этому посочувствовали, уводя свои взгляды.
- Морской путь, - правила Софи, глядя себе под ноги, - да…
Она провела носком туфлей по трухлявым доскам пола, выскоблив оттуда несколько деревянных волосинок.
- Да, - продолжила она, - прекрасное путешествие. Киль яхты оставляет за собой тяжёлый свинцовый путь.
Она подняла взгляд на Валерия:
- Он не все помнит, потому что там был ты?
- Кто был? – Переспросил я.
- Нет, - поправил Софию Волков, - не я там был, но парень, который внешностью «точь – в – точь».
- Ну да, ну да…, - подыграла София.
- Девочка моя, - спросил я, - какая яхта и какой к черту парень?
- Мы уже пробовали с тобой избавиться от твоей гениальности. Тогда это не получилось. Особенность твою, гениальность исключительную никак не вывести. Зарылся ты в своей гениальности.
Все это я выслушал, упираясь взглядом в ноги своей девушки. Туфель ее, которым она смела несколько деревянных ворсинок, держался на боку подошвы. В этом было что-то восхитительное.
Валерий, тем временем, поднёс указательный палец к губам. Я не успел посмотреть на реакцию Софии – она что-то сделала, но когда я обратился к ней – увидел каменное лицо.
- Чего вы от меня хотите? – Вырвалось из меня, - что? То, что я де чувствовал в себе особенность какую-то – это правда. Разве не правда и то, что каждый человек это в себе чувствует? Хоть время от времени. Разве нет? И зачем тогда живём, а?
То, что Валерий был для меня неким вариантом меня же самого – даже в этом, что такого? Может быть, все это приснилось? Может быть, яхта, путешествие, Софи тебе, приснилось, а? Нет, если уж говорить, то говорить правду.
Не найдя ни йоты, ни линии сочувствия в лицах моих друзей, меня понесло дальше.
- Полет фантазии до сих пор мне рисует, что где-то, в чем-то имею талант и даже больше – гениальность. Какая разница в этих словах? Если, например, тебе вполне человек прозрачен и ты видишь или слышишь в нем, различаешь, наконец, какой-то великолепный образ, значит, в тебе самом есть что-то от него. Вот ты, Валера - вундеркинд с детства, ты всегда был для всех поразительно умён. Или тебя воспитали или ещё что, но моё мнение – это в тебе с рождения. И я, представьте себе, я тоже чувствовал нечто в себе эдакое волшебное. И что? Да, теперь я не знаменит, я – никто. И вот, только София что-то разобрала во мне, и любит, так сказать, а вы, ты, Валера сейчас что-то скрыть желаешь. Зачем? Цель?
Волков поднял руку. У Софии на лбу сморщились волны страданий и в глазах – влажность.
Меня же несло:
- Я готов был совершенно расстаться с недоумением в своих мозгах, но как только начинал действия в сим направлении – жизнь мне казалась ничтожной. Но какой-то же смысл в ней я должен иметь, а? И если я себе что-то допускаю, о себе чем-то надумываю – как без этого? Лучше сразу признать – во мне нечто особенное, и тому доказательство – вот, друг мой тоже был и есть особенный, и я это сыздавна видел.
Валерий вновь поднял руку и указал куда-то в сторону. Софи с ужасом глядела в пустой угол, я – ничего там не видел. Продолжал:
- Чувствительность моя, признаюсь, открыта на все сто процентов. Скрывать нечего оттого, что если по-другому – разорвёт на части. Зачем? Ведь, Софочка, сама ты говорила: не держи в себе, не держи в себе страсть! Эх, расцвети эмоции! Я много раз тоже начинал писать…
Я запнулся. Язык онемел.
Хриплый голос, прорезавшийся я услышал от Софии:
- Что ты писал?
- Чем вы писали? – Последовал вопрос и от Валерия.
Я сделал плечами.
«Не понимаю».
- Вот, - предложила София, приблизившись ко мне, - что насчет того парня из яхты?
- Да, какой яхты! – Возмутился я.
И вдруг картинами ко мне пошло: стою над телом женщины, она словно без сознания. Заперты глаза. На веках – солёные слезы каплями моря. Они давно там лежат и высохли содовым пятном. Я различаю шум волн, бьющийся шкотовый парус нашего судна. И там ещё, в глубине, с другой стороны, - у якорной лебёдки – молодой человек. Морской топорик в его руке зажат крепко.
- Он вспомнил! – Услышал я голос Софии.
- Не мешайте, пожалуйста, - услышал голос Волкова, - нам надо знать исток всего.
Ноги мои подкосились. Я вспомнил вдруг о своей ране и стал копаться в бинтах. И развязал их. Рана зажила совершенно, нога не болела. Странно как. Но мне ничего не оставалось – симулировать боль.
Та женщина, из воображения, ожила будто. Зашевелились ее тонкие губы. Я почувствовал дуновение ветра, который тут же, налетев на парус, ударил в него жёстко, заставляя судно броситься вперёд. Я едва устоял на ногах. А женская голова пошатнулась в сторону.
- Я всегда хотел семьи, всегда, - начал говорить я, - я казался диким, решительно диким, яростно диким. Всегда старался преподносить себя, как настоящий мужчина, ведь только так съедобен мужчина девушкам. Мне нравились многие. Все девушки красивы, но душу - одна, лишь одна задела так, что…
Я пришёл в себя, осмотрелся. Волков, Софи молчали.
- Трудности повернуть направление киля, чтобы выйти в открытое море – это всегда проблематично. Однако в тот раз я рискнул, - говорил я, - и именно это обстоятельство помогло мне дальше, все ещё дальше ощущать себя мужчиной. Да, я рискнул.
Чем-то большим во мне заговорило, взыграло, чем-то большим обдало. Природа ветра замысловата. Ветер шептал мне, что я все делаю правильно.
Но женщина кто? И почему она мертва? Интересно даже. А тот молодой человек у лебёдки, напряжённый, с топориком в руке. И так смотрит …
Я не мог выносить того взгляда длительно. Я поднялся над телом и пошёл навстречу несколько коротких шагов, к тому парню. И тут…
- Что, Олег? – Спросил Волков.
- Тут я увидел тебя, Волков. Зачем в твоих руках было оружие? В целях обороны? Зачем? Что я сделал?
- Женщина была мертва, почему не уточнишь?- Ответил Валерий. И в его лице стало подтверждение всего самого фантастического, того, о чем мне представить даже было бы трудно. Он был в чем-то уверен.
- Ты, дорогой мой жених, - услышал я слова Софии, - ты - графоман. И ты сочинил некую такую пьесу, что…
- Что?! – Я поднялся.
Зияющим светом в тусклой комнате на меня снаружи полился луч солнца. Он стрельнул в грудь мою, и мне стало не по себе.
- Ты как чудовище, - продолжала Софи, - гляделся на самого себя, гляделся, сам с себя что-то выписывал, и ты видел его, и знаком был с ним не один раз, только шум моря заставил тебя тогда уверенней, точнее заглянуть ему в лицо!
- Что она говорит? О чем? – Я обратился к Волкову.
- Сочинение твоё Алиса – бывшая твоя жена припрятала, когда тебе, ну, скажем, нехорошо было. Это было давно, согласен. Ты о нем забыл, то есть, о сочинении своём. Это была первой попыткой твоего романа. Позже Алиса, - бывшая твоя жена, напомню ещё разок, встретилась с Софией, - Волков кивнул на мою девушку, - и поделилась тем чувством, исступлённым чувствищем, когда ее к тебе влекло, и она де не могла, никак не могла избавиться от него. А ты, дорогой друг, кажется, издевался над ней. Ни это ли причина ,собственно ,вашего развода, а?
И вот, Софи ныне попала в ту же ловушку, и никто так и не разобрал, что в тебе такого гениального – бросить нельзя. Люби до смерти!
- Вот вопрос ещё, - задался я, - зачем меня бросать? И если любовь, например, то кому до того дело?
- Ей! - Указал Валерий на Софию.
Она же согласительно опустила ресницы.
- Ну, и что?! Между нами все ясно-понятно. Что?!
- Ты ведь пишешь второй роман? – Спросил Валерий.
- Нет! – Воскликнул я.
Это была неправда, и она чётко во всех моих жестах проявилась.
- Второй роман нас именно обоих с ней и интересует, - передал Волков, - о чем он?
- Ты скажи, - тихо подсказала Софи.
Все помолчали. Из меня ничего не вываливалось, и говорить, и не хотелось.
- Почему ты вдруг стал так чисто чувствовать себя, миролюбиво вести. Это с твоим-то бешеным характером! Ну, Олег?! – Вопрос от Волкова.
- В чем секретик-то твой? – Продолжал он, - в чем загвоздочка? В чем радость твоя нынешняя и как ты обретаешь рост, независимый рост – как?
- Это нужно знать вам? – Мой вопрос.
- Это нужно знать мне! – Ответила София, - мне, Олежа, мне! – повторила она.
- Мне это нужно знать для того, чтобы я лучше прочувствовала тебя, полюбила…
Невольно выхватилась усмешка:
- А то что: ты вроде и не любила?
- Это не та любовь, Олег Рамзесович, - официально обратился Волков ко мне, - не та. Это - абьюз.
7