У мамы каждый день начала подниматься температура. Раньше она появлялась маленькая, тридцать семь и один, тридцать семь и два и через некоторое время пропадала с проступившей влажностью на коже или с выступившим потом. Проходило все незаметно. Врач из поликлиники не знал, в чем дело. Теперь температура поднималась до тридцати семи и пяти. Начиналось сердцебиение. Она потела, и температура постепенно спадала. И снова неизвестность хватала меня страхом за горло. Живот с болью подводило и мозжечок странно безвольно начинал трепетать, затылок ломил и шею. Как будто что-то должно произойти, но что я не знал, и это меня мучило. Я знал только одно: если с матерью что-то случится, и я не смогу ей помочь, то потом всю оставшуюся жизнь буду мучиться и не прощу себе этого
Я вызвал врача на дом. Терапевт осмотрел ее, померил температуру, давление, послушал сердце и выписал направление на сдачу анализов.
- Забор крови придут делать на дом. Мочу отнесете в поликлинику.
На следующий день пришла медсестра для забора крови. Мочу я утром перед работой отнес в поликлинику. Оставалось ждать результатов.
Через день пришел Димитров, участковый терапевт, и сказал:
- Анализ крови не плохой. Моча плохая. В ней есть инфекции. Нужен осмотр гинеколога и уролога. Этих врачей я к вам домой прислать не могу.
Врач ушел, я думал, как мне поступить. Записался на прием к урологу и с анализами мочи пошел на консультацию. Прием вел, седовласый кавказец, который давно многое видал и знал в жизни. У него сложились свои правила, и он им твердо следовал.
- На что жалуетесь? – спросил врач твердым голосом.
- Я ни на что не жалуюсь, - ответил я.
- Тогда зачем вы ко мне пришли, - поднял он на меня строгий взгляд.
- Понимаете, у меня мать лежит. Сломала ногу. Шейку бедра. У нее плохие анализы.
- Я так ничего не могу сказать. Я должен ее осмотреть, - сказал врач.
- У меня на руках результаты анализов.
Он взял протянутые мной бумажки и сказал:
- Я обязан ее осмотреть. На дом я не хожу. Так что ничем вам помочь не смогу… - сказал он так категорично, что привел меня в трагическое, безвыходное положение.
Я не знал, что мне делать и в отчаянии стал перед ним на колени.
- Что? Что вы делаете? – с недоумением и негодованием спросил он.
- Я прошу вас помочь. Она не может ходить. Ей трудно двигаться. Умоляю… - взмолился я, продолжая стоять на коленях и не зная, что мне делать. Сначала мне захотелось броситься на врача и за его равнодушие его задушить, но потом я изменил решение, понимая, что это не поможет делу. И денег я ему не мог предложить ввиду их отсутствия.
И тут он неожиданно смягчился.
- Не знаю, что я могу для вас сделать.
- Сделайте что-нибудь, - взмолился я чувствуя, что дошел до края, за которым могу сделать все, что угодно.
- Вам нужно еще сдать один анализ мочи «по Нечипоренко».
- Хорошо, мы сдадим.
Он выписал направление и отдал его мне.
- И еще я вам должен сказать. Никогда, ни перед кем не становитесь на колени…
Он заявил мне это так жестко, веско, категорично и поразительно, как мог сделать только мужчина с Кавказа. Я кивнул головой, поднялся с колен, чувствуя, что прошел через унижение, взял направление и, поблагодарив его, удалился.
На следующий день я сидел в очереди к гинекологу. Прием велся в отдельном здании. В очереди сидели в основном женщины, которые с недоумением посматривали на меня и переглядывались. Я не обращал на них внимание. Это тоже было унизительно, но я готов был пойти на все. Для того, чтобы попасть на прием к гинекологу, мне следовало в нашей поликлинике взять направление. В кабинете, куда я пришел за направлением, сидел фельдшер с гаденькими глазами. Маленького роста, полноватый, расплывшийся на стуле, рыжевато-лысовато-седенький, в очках он посмотрел на меня подозрительно и остро, как будто подумал обо мне что-то сладостное и неприличное. Я ему все объяснил, он посерьезнел и дал мне для матери направление. Гинекологу я тоже все объяснил. Девушка оказалась добросовестной и при полном нежелании куда-то идти согласилась осмотреть мать.
На следующий день она пришла, осмотрела мать и сказала, что с гинекологией все нормально.
Оставалось разобраться с урологом.
Через день я вновь пришел к нему на прием. Он посмотрел сданные анализы и выписал таблетки.
- Пусть она попьет вот эти таблетки. Я написал, как их нужно принимать.
В этот же день мать начала принимать таблетки и как будто ей стало лучше.
К врачам я ходил вне рабочего времени, бегал по вечерам, забегал в обед и в субботу. Как только матери стало лучше меня словно отпустило. Тревога, которая схватила меня за сердце и не отпускала утихла. Я утром позвонил Гале. Ее голос прозвучал потерянным и унылым.
- Как ты? – спросил я, услышав ее голос.
- Я думала, ты все забыл… - сказала она.
- Ничего я не забыл. Мы с тобой увидимся?
- Когда? – коротко сказала она.
- Когда скажешь… - ответил я.
- Приходи сейчас.
И я побежал… Одна дверь, другая… Поворот… Переход из одного здания в другое… Улица… Снова двери… Одна, вторая, третья…
Она сидела за столом. Еще не все пришли на работу.
- Садись, поговорим по планам, - сказала она.
В моих глазах появилось удивление.
- Что удалось сделать?
Я просмотрел ее планы и отметил платы, которые проверил лично. И еще платы, которые проверили другие ребята на стенде.
- Это мы сделали… И это тоже… Две платы сейчас в работе… - докладывал я положение дел.
- Я так боялась, что ты не придешь и не позвонишь… - тихо, не глядя мне в глаза, сказала она.
- Ничего не бойся, - сказал я. - Мое сердце в твоем кармашке…
Она вся просияла и зарделась. Я с увлечением смотрел на нее, и все никак не мог понять, откуда в ней такая девичья пылкость. И в этот момент почувствовал, как во мне зазвучала музыка. Громко, емко, глубоко. Это был не реквием, а что-то другое. Я сам превратился в редкий и большой инструмент, почувствовал себя многотрубным концертным органом, который звучал торжественно, многогранно и глубинно, как будто на мне кто-то играл фугу Баха… Мне казалось, что я даже колебался, вибрировал в такт звукам, которые откуда-то во мне звучали. И все это было из-за Гали.
Время шло и проходило. Маме становилось то лучше, то хуже. И казалось, что как только у нас с Галей намечались безоблачные отношения, маме становилось хуже. Я снова попал в какой-то замкнутый заколдованный круг. Я находился в отчаянии. И, когда температура у матери поднималась, я страдал. Как только она говорила, что ей лучше, я воспарял вверх и искал встреч с Галей. В какой-то момент я понял, что мне следует хотя бы на время разойтись с Галей. Бросить ее я не мог, но мне следовало отстраниться, отойти, занять дистанцию, чтобы осмотреться и понять, что происходит.
В этот раз температура у мамы опять поднялась. На работу я вышел расстроенным. Галя пришла к нам на стенд и, увидев меня в таком жутком виде, спросила:
- Что такое? Что случилось?
- С матерью опять плохо, - сказал я.
- Ты сегодня меня проводишь? – спросила она.
- Провожу, - ответил я.
До вечера я оставался в поникшем состоянии. Мы приближались к станции, чтобы ехать в Рябиновку.
- Галя, знаешь, о чем я подумал.
- О чем?
- Давай останемся друзьями.
- Опять?.. Ты хочешь меня бросить?
- Нет, просто я предлагаю тебе другие отношения.
- После любовных отношений дружбу предлагают тому, кого хотят бросить.
- Я не хочу тебя бросить. Просто у меня сейчас все сложно. Мне не до близости, не до обнимашек.
- Дружба - это вторичное… - задумчиво сказала она.
- Я всегда ставил раньше платоническое чувство выше эротического… Выше близости…
- Ты хочешь, чтобы у нас не было близости. Я так не могу. Мне нужно хотя бы иногда. Хотя бы раз в неделю… Раз в месяц… Ты меня сегодня проводишь до дома, поедешь со мой в Рябиновку?
- Я плохо себя чувствую. Морально плохо.
- Не провожай меня, не надо, - сказала она резко и побежала к вагону подъехавшей электрички. Запрыгнула через дверь в вагон и уехала.
Я расстроенный пошел домой.
Дома мать спросила:
- Где ты так долго был? Опять с ней?
- Нет, - ответил я. – На работе много дел… Устал…
Я убрался, накормил ее и лег в своей комнате. Перед тем, как лечь, я зашел к матери и сказал:
- Мам, мне нужно отдохнуть… Может быть, засну. Что я могу для тебя сделать?
- Ничего, - ответила она. – Спи.
Утром я шел на работу и вдруг, когда переходил трамвайную линию почувствовал, как нечто темное, туманное опустилось на меня и затмило ум. Я никак не мог освободиться от этого черного облака, которое меня преследовало, пока я не перешел трамвайную линии и не оказался на другой стороне дороги. Почему это темное пятно опустилось на меня в этом месте. Что-то здесь обязательно должно произойти, что отделит мою теперешнюю жизнь от той, которой буду жить после, если буду. Только что было - до и через шаг, другой -будет позже. Может быть, меня здесь собьет трамвай или машина. Когда я в следующий раз переходил в этом месте дорогу, то черное облако предчувствия вновь коснулось меня. Оно словно оставалось в этом месте и ждало меня и, когда я подошел легло мне на плечи. Я прошел несколько шагов и больше его не чувствовал, хотя все время вспоминал, когда переходил в этом месте дорогу, следуя домой или на работу.
Несколько дней я не звонил Гале. И она не заходила к нам на стенд. Я почувствовал, что мне трудно без нее, без общения с ней. Мое терпение длилось еще несколько дней и потом я не выдержал и позвонил ей. Дружеские отношения, о которых я мог говорить, не отвечали моему внутреннему состоянию. Я хотел ее тела, хотел находиться с ней рядом и разговаривать, о чем угодно. Эти минуты духовного единения давали мне жизнь. Я промучился до обеда и позвонил ей по местному телефону.
- Галя, послушай меня. Я травка, которая встает на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть солнце, чтобы подняться к нему выше, еще выше и согреться в его лучах…
Я приготовил целый поэтический монолог.
- Ну, хватит… Хватит… - услышал я ее твердый голос. И не понял, чем ее так разгневал. Мне показалось, что она скажет что-нибудь резкое и я упаду, выпустив из рук телефонную трубку. – Приходи… Приходи сейчас же…
Я положил рубку на телефон и пошел к ней. Мне уже кто-то сказал, что о нас говорят. Все происходящее между нами оказалось слишком заметным. Но мне до этого уже не было никакого дела.
Я пришел и сел рядом с ней к ее столу.
- Так что ты там говорил насчет травки?
- Я не могу без тебя. И чем дольше я остаюсь без тебя, тем, хуже мне становится.
- Как мама?
- Маме лучше… Как у тебя? – спросил я. - Жорик из Армии пишет?
- Пишет…
- Александра как?
- Знаешь, она ко мне недавно подходит и говорит. Мама, у меня к тебе очень женский вопрос. Можно мне его задать. Я говорю, спрашивай. Она говорит. У нас в классе у одной девочки грудь болит. Это может быть перед менструацией? Я говорю, может. И спрашиваю. Почему она у мамы не спросит. Алесандра мне говорит, у них дома нет таких разговоров… Понимаешь? Она у меня вся в ожидании… Ждет… И я ей сказала… Когда у тебя менструация пойдет, ты станешь маленькой женщиной.
- Еще что-нибудь расскажи, - попросил я с улыбкой.
- У мня в электричке все время ездит один парень и продает с рук газеты. Однажды он вошел в вагон и громко сказал: «Граждане…» Он так это сказал, что все обратили на него внимание. Такой интересный. Я теперь каждое утро у него газеты покупаю. И еще, меня после работы каждый день ждет какой-то директор кафе. Когда он меня увидел, не знаю. Только он все время предлагает мне подвезти, а я отказываюсь. Такой галантный с черными усиками, кавказец…
«Она все время попадает в какие-то нелепые истории. И мужики клюют на ее обескураживающую улыбку…» - подумал я и внутренне улыбнулся.
- Еще что? – спросил я.
Мои девчонки, когда узнали, что у нас роман, устроили мне бойкот. Не хотели со мной разговаривать… Теперь ничего, все уже привыкли…
- Понятно.
- Я хотела тебе еще кое-что сказать. Когда мы с тобой станем друзьями…
- Забудь об этом…
- Нет, когда мы с тобой станем друзьями, и мне вдруг станет плохо…
- Ты должна сразу сказать мне об этом…
В этот день я поехал провожать ее в Рябиновку.
Через несколько дней мы с Галей поссорились. Сидели у меня на стенде и тихо разговаривали.
- Что ты такой хмурый? Опять мама?
- Да… Ты тоже какая-то грустная.
- Ты же знаешь, у меня дома коммуналка.
- Опять муж?
- Вечные придирки… Тяжело…
- Надо терпеть ради детей… У меня план. Давай встретимся и обсудим то, что я придумала, - предложила она вдруг чрезмерно бойко.
- Сегодня я не могу… - сказал я довольно негативно, понимая, что вечером дома снова начнутся разборки.
- Ты вечно ничего не можешь. Ты весь в комплексах. Ты состоишь из одних комплексов. Вечно всего боишься, как бы кто-то, чего-то не увидел, не услышал, не узнал. Нельзя же всю жизнь держаться за юбку мамочки. Нельзя все время жить, спрятавшись в раковину, словно улитка. Высунь голову, осмотрись, жизнь проходит.
Я промолчал. Она была права. Мне нечего было ей ответить.
- Все, хватит, - вспылила она. – У тебя вечно нет для меня времени Ты всегда занят. Я женщина и мне хочется жить полной жизнью.
Я кивнул головой в знак согласия.
- Я всех своих мужчин бросала… И тебя брошу…
Она резко встала и пошла к двери.
- Ты меня совсем бросить не сможешь… Я буду приходить к тебе во сне… Я буду лучшим, что у тебя было в жизни… - сказал я ей вслед и внутренне улыбнулся.
Дверь громко хлопнула.
Я подумал:
«Вот так они расстались. Она меня бросила… Она меня бросила… Кто горячо за что-то берется, тот быстро охладевает… Она держала меня своей любовью… И теперь она меня отпускает… Да, она меня отпустила… Охладела… Я мог бы побежать за ней, догнать ее, наобещать всего и опять соблазнить… Но я сижу и не двигаюсь с места…»
Именно в этот момент я понял, что произошло. Меня, будто что-то отпустило. Долго мучило и отпустило. Еще недавно мной владело отчаяние, жгучее необоримое желание обладание этой женщиной. Мне хотелось завоевать ее вновь. И вот меня отпустило. Энергия, направленная на удовлетворение чувств, как бы высвободилась и эмоционально обогатила меня. С меня, словно с уставшего коня, сняли уздечку. «Я, будто веселюсь, от чего-то нового, непонятного и необъяснимого. Возможно, я предчувствовал ее новый звонок. Вряд ли… Вообще, трудно будет видеть человека, который тебе дорог, но он как бы уже не твой, потому что принадлежит не тебе, а другому. Поэтому все люди несчастные в любви куда-нибудь уезжают, чтобы не видеть его или ее и забыть. Хотя очень трудно все забыть и уйти. Особенно, если тот, кого ты любишь сейчас, мучается и страдает. Легче, если ты ему не нужен. Тогда ты отвечаешь только за себя. В противном случае отвечаешь еще и за другого. Нет, видеть любимого с другим это тоже колоссальная мука. Она от меня ушла. Нечто похожее уже было. Тогда я был в командировке. Она ушла, а я ее возвращал к себе и снова мучил. Помню ее глаза, страдающие и полные влаги. Вижу их перед собой до сих пор. Тогда она, целуясь со мной как в последний раз, на лестнице шептала: «Ой, я боюсь… Боюсь…» И это у нее была последняя стадия. Дальше она за себя не отвечала… Она ушла, а я о ней все равно думаю… Мне плохо, оттого что я с ней, и еще хуже, когда без нее. И для чего мне эти страдания, которые я ищу, нахожу и словно не могу уже без них…»
У матери все держалась температура. Она поднималась, как раньше и после того, как она пропотеет, снижалась. Я снова пошел к урологу, объяснил, что у матери снова поднялась температура. Он снова назначил анализы. Когда он смотрел на результаты, удивлялся:
- Ничего не понимаю. Все шло хорошо. Анализы улучшились. И словно опять все вернулось. Сколько вы не принимаете лекарств? Сколько времен прошло как вы закончили курс?
- Две недели.
- Вы знаете, я могу вам выписать еще более сильный препарат. Если уж и эти таблетки не помогут, то я не знаю, что дальше делать.
Я с рецептом пошел в аптеку, купил лекарство и поспешил домой.
- Где ты был? – строго спросила мама.
- В аптеку ходил.
- Зачем?
- Врач выписал новый рецепт.
- И ты купил что-то?
- Купил таблетки,- ответил я.
Все подруги мамы в нашем доме переживали за нее. Татьяна Михайловна жила в нашем холле. Ее дверь располагалась напротив нашей квартиры наискосок. И она часто заходила к матери, когда я был на работе. Приходила Евдокия Давыдовна. Она всегда приносила нам пирожки. Эта женщина пекла самые вкусные пирожки, которые я когда-либо ел и которых я мог съесть сколько угодно. Тетя Таня приносила банки с солениями. Тетя Нина приносила яблоки из своего сада. Русанова тетя Зина приносила салаты. Тетя Тоня Мухина приносила вареной картошки в масле. Они проходили, садились и болтали по вечерам. Мне это очень нравилось. Потом мы садились около мамы и с разговорами пили чай.
Я не звонил Гале, не ходил к ней на стенды. Она сама пришла ко мне на стенд, села рядом и сказала:
- Ты знаешь, не могу без тебя… Хотела, но у меня ничего не получилось.
- Я тоже без тебя не могу, - сказал я грустно.
- Очень соскучилась.
- И я…
- У меня есть ключ… - сказала она.
- Это то, что нам сейчас нужно… - сказал я.
Вечером мы посетили наш временный остров любви.
Каждый день я приходил в обеденное время домой и мерил матери температуру. И каждый день она уменьшалась. Я хотел, чтобы она выздоровела и все для этого делал. Я встречался с Галей на нашем новом острове любви, следил, чтобы мама пила таблетки и контролировал ее состояние. Я видел, как ее состояние улучшается. Я был близок к цели. Температура у мамы опустилась до тридцати семи и трех. Она принимала таблетки, и я ждал, когда ее температура станет нормальной.
Первое что я делал, когда приходил на обед, спрашивал ее принимала ли она таблетки. И затем спрашивал о ее самочувствие и температуре.
Все шло хорошо. Температура снижалась и в какой-то момент остановилась на нижней точке. Несколько дней подряд я мерил ей температуру и градусник каждый раз показывал тридцать семь и два градуса. Такое могло быть перед тем, как температура вновь станет нормальной. В ее организме шла борьба. И оставалось совсем немного, чтобы справиться с повышенной температурой. Но все случилось наоборот.
Однажды я пришел домой на обед и увидел, что мама лежит на постели и пылает от жара. Мне показалось, что она немного задыхается, как бывает всегда от высокой температуры. Но я не верил, что все так резко могло измениться, и изменилось в другую сторону. Пока я разогревал обед, поставил ей градусник под мышку. Через десять минут я забрал у нее градусник. Посмотрел на шкалу и увидел, что у нее температура тридцать восемь градусов. И вот тут со мной случилась истерика. Я стоял посреди кухни с градусником в руках и неистово завыл диким волком, который попал в капкан. Я схватил себя руками за голову и ходил по квартире, как раненый зверь, выл и стонал.
- Валера!.. Валера!.. – кричала мать.
Но я не слушал ее, только ходил и выл, понимая, что проиграл в битве за здоровье матери. Проиграл окончательно и бесповоротно. Я готов был подложить свою жизнь под ее, но у меня ничего не получалось. Я все поставил на кон в этой игре с жизнью и все проиграл.
- Валера!.. Валера!.. – кричала мать.
И ее крик привел меня в чувства. Я вытер слезы и вошел к ней в комнату.
- Что ты, Валера?
- Ничего, мам?
- Что случилось?
- У тебя высокая температура.
- Я и так это знала и поэтому не мерила ее.
Я глубоко вздохнул и сел в кресло около нее, не зная, что делать дальше.
- Ничего, не расстраивайся, - сказала она. – Будем жить так… Как Бог дает…
Но я не хотел сдаваться. Нужно было еще что-то делать. Только я не знал, что. Я знал, что ничего хорошего ее температура нам не сулит. Это могло означать только одно, что идет воспалительный процесс.
Я встал, походил и сел кресло. и.
- Что ты хочешь делать?
- Обедать, - сказал я, встал пошел на кухню, чтобы налить горячий суп.
Я принес маме тарелку супа и сказал:
- Мне нужно все как следует обдумать.
- Ты сам-то покушай.
- Я покушаю, ты не волнуйся.
По дороге на работу я думал, что мне предпринять. Шел весь в мыслях о том, что случилось. И вдруг увидел ее. Да, это была она, стояла впереди на тротуаре. А я нацеленный прийти на работу летел, как метеор. Она от радости расставила руки в стороны для объятий, не давая мне пройти мимо и чуть приподняв плечи, как это делал всегда, будто собираясь взлететь. Я так любил этот ее жест приятия, объятий мира и счастья. Но мне было не до этого. Смятение владело мной и желание найти решение.
- Валера! Валера! Я так рада тебя видеть…
- Гала, здравствуй. Мне нужно на работу…
- Не ходи на работу. Я тебя сегодня отпускаю.
- Почему?
- У меня ключ… Ключ от квартиры. Мы сможем побыть одни.
- Я не могу… Сегодня не могу…
- Валерка! - Она попыталась меня обнять.
- Подожди, кругом же люди… - сказал я.
- Ну и что?
- Я не могу!
- Ты весь в комплексах. Пойдем зайдем в подъезд, поговорим… Пошли…
Она взяла меня за руку и повела в ближайший подъезд дома, который стоял перпендикулярно тротуару в ряду других домов.
- Куда? – сопротивлялся я, все порываясь идти на работу.
- Идем со мной. Идем… - в порывах страсти и переживаний говорила она, и тянула мня за руку.
Мы зашли в подъезд.
- Я так по тебе соскучилась, - сказала она и кинулась мне на шею.
- Галя… Галочка!..
- У меня ключ!.. Ключ!.. Понимаешь?.. – она достала из сумочки ключ и показала его мне. – Мы, наконец, сможем снова побыть одни.
- Я не могу, Галя… Не могу!..
- Но почему? Почему? У меня же ключ… - показывала она мне ключ в руках, как будто это был ключ от счастья.
- Сегодня не могу… Сейчас не могу… - сказал я, отодвигаясь от нее. – Не могу… Не могу… Не могу…
Я вырвался из ее объятий, вышел из подъезда и поспешил на работу, понимая, что должен уйти… Да, мне нужно было уйти от всего на свете. От неприятностей, от всего, что меня сейчас окружало.
Я подошел к трамвайным путям, которые тянулись по проезжей части, которую мне следовало перейти, и почувствовал то самое черное облако, которое обещало мне неприятности в этом месте. Оно словно поджидало меня здесь. Но для чего? Для чего?.. Мне показалось, что именно сейчас все и произойдет или со мной, или с Галей или с матерью. Мне захотелось побежать назад к Гале. Но я не мог бежать назад к Гале. Что-то в этот момент могло случиться матерью. Она лежала с высокой температурой. Я словно провалился в какую-то временную яму. И в это время меня чуть не сбила машина. Она пронеслась мимо, заставляя мою одежду на мне шевелиться под ветерком, который возник от ее движения. Я раньше времени пошел на переход дороги, и мимо меня промчался бортовой грузовик, обдавая меня новым ветром и чиркая бортом чуть ли не по носу. Все пошли переходить дорогу, а я стоял, как вкопанный, оставаясь целым и невредим. И ощущение того, что что-то произошло или могло бы сейчас произойти, меня не покидало.
Я пришел на работу и сел за стол отлаживать платы. Ни о чем не хотелось думать. С Галей я поступил плохо. Я не должен был так поступать. Она так держала перед собой этот ключ, как будто это было последнее, что нас связывало в этой жизни. Последняя надежда на лучшее и возможное. Но я ничего не мог сейчас сделать, не мог все вернуть обратно. Что-то произошло, и что это было я не знал. И еще я знал, что обязательно сегодня нужно проверить платы.
На работе я понял, что мне нужно хлопотать, чтобы маму положили в больницу на обследование. Идти к урологу не имело смысла. Вечером с работы я направиолся в поликлинику к нашему участковому терапевту. Тот согласился с моими доводами и направил к заведующей. Пожилая приятная женщина в кабинете заведующей терапевтического отделения сказала, что она может мне выписать направление на госпитализацию, но мне нужно будет самому поехать в больницу и договориться там, чтобы мать положили.
- Объективных показателей для госпитализации нет, - сказала она. – Анализы мы у нее берем. Лечение она получает.
- Но у нее температура. И мы не знаем, отчего она, - сказал я.
- Поэтому я предлагаю вам поехать в больницу и договориться о госпитализации. С каким диагнозом мы ее положим?
Мне нечего было сказать.
- Вот видите, и вы не знаете.
Я не уходил.
- На обследование положить. Могут спросить, что же вы в поликлинике не прошли обследование.
- Она немобильная, - грустно сказал я.
- Вот именно. За ней уход нужен. Кто там с ней будет сидеть?
- Я и буду…
- Работу бросите?
Я опустил голову и промолчал.
- Ладно, напишем… «Для уточнения диагноза»...
Она выписала направление на госпитализацию и протянула его мне. Я посмотрел на бумагу и прочитал написанное.
- Двадцать четвертая больница? – спросил я.
- Да, это здесь недалеко.
Я хорошо знал эту больницу. Раньше она располагалась в центре в старинном здании, а теперь переехала к моему предприятию. Мне до нее дойти с работы было пятнадцать минут. «Я смогу туда бегать в обед и после работы», - пронеслось в голове.
На следующий день в обед с направлением в руках я отправился в двадцать четвертую больницу. И первое отделение, которое я наметил посетить стало «урологическое отделение».
Я постучал в дверь заведующей урологического отделения и вошел. За столом сидел весьма пожилая и даже старая женщина в белом халате с желтым морщинистым лицом и с внимательным взглядом.
- Здравствуйте!.. – сказал я. - Я к вам… У меня направление на госпитализацию…
И подал ей направление, выписанное в поликлинике.
- Кто она вам? – спросила врач.
- Мать…
- И что с ней? – спросила она.
- У нее повышенная температура… Сломана шейка бедра… Она проходила лечение у уролога.
- Выписка есть?
Я полез в карман и достал выписку и последние анализы. Она посмотрела анализы и сказала:
- Судя по анализам у нее с почками что-то вторичное. Острого ничего нет. Вы же принимали назначенное вам лечение…
- Принимали.
- Таблетки весьма действенные… Нет, я не могу вас положить к себе в отделение.
И в этот момент, именно в этот момент я ее узнал.
Я все вспомнил, как перед армией меня положили с острым нефритом, который у меня приключился после гриппа, в двадцать четвертую больницу и у меня палатным доктором была она. Мне было лет пятнадцать, а ей сорок-сорок пять. Она казалась не выше меня ростом. Теперь она плохо выглядела. Низкий голос, желтая морщинистая кожа. И сейчас она мне показалась совсем маленькой. Еще в те времена она курила после утреннего обхода и в течение рабочего дня. К ней приходили молодые люди студенческого возраста, постарше меня, она стояла с ними курила и что-то обсуждала по семейным и жизненным вопросам. Милая симпатичная женщина со светлыми волосами и не слишком короткой стрижкой. Вот, что сделало с ней старость и курение. Она высохла и пожелтела, как груша. И в то же время она дожила до преклонных лет и превратилась в старушку с живыми, умными глазами.
Мне захотелось воскликнуть: «Татьяна Борисовна! Это вы?..» Но я сдержал себя. И стоял, не уходил под влиянием воспоминаний. Она посмотрела на меня с сочувствием и сказала:
- Нет, я конечно могу ее положить в свое отделение. Но она не профильная больная… Я могла бы ее положить на время и потом перевести в другое отделение. И все-таки лучше вам пойти в терапевтическое отделение. Если там откажут, приходите ко мне, что-нибудь придумаем.
Я забрал у нее со стола направление на госпитализацию, выписку с анализами, попрощался и пошел в терапевтическое отделение.
В кабинете заведующей терапевтического отделения сидела молодая, энергичная женщина крашенная блондинка, которая все время отдавала команды твердым голосом и отвечала на звонки по телефону.
- Здравствуйте, - поздоровался я.
- Что у вас? – спросила она и деловито посмотрела на меня.
Я протянул ей направления на госпитализацию. Она прочитала его и коротко сказала:
- У нее много заболеваний… Сердечное заболевание… Голова, сосуды… Повышен сахар в крови… Температура держится… И вы еще говорите, шейка бедра сломана…
- Да, - кивнул я, понимая, что мне начинают отказывать.
И тут она посмотрела на меня внимательнее, отложила направление, выписку, анализы и деловито предложила:
- Рассказывайте.
Я ей все самым подробным образом рассказал про шейку бедра, про температуру, про уролога, про сомнения по поводу ее здоровья.
- Все понятно, - сказала она. Хочу вас сразу предупредить. Я могу ее взять в свое отделение при одном условии.
- Каком? – спросил я.
- Каков бы ни был результат, после обследования вы ее забираете из больницы домой.
- Согласен.
- Можете написать мне расписку?
- Могу, - сказал я с готовностью, не понимая, как бы я мог поступить иначе.
- А то знаете, некоторые кладут родных в больницу и потом от них отказываются. И мы не знаем, что с ними делать.
- Нет, я заберу. Давайте я напишу расписку.
- Не надо расписку. Дайте мне честное слово, что вы не оставите маму у нас в больнице.
- Даю честное слово, - сказал я и кивнул ей головой.
- Хорошо. Привозите маму. Мы будем ее обследовать.
В тот же день я пошел на работу и написал заявление на отпуск. С заявлением пошел к Галине. Она сидела за столом и что-то писала.
- Ну, что у тебя? – спросила она и взяла мое заявление.
Я потянул ей заявление на отпуск. Она взяла его и прочитала:
« Начальнику отдела №7
Заявление
Прошу Вас предоставить мне очередной отпуск (с такого-то числа
по такое-то число)
Рябинин (число, подпись)»
Галя прочитала и написала под заявлением «Не предоставлять, т.к. начальник отдела №7 не может без тебя жить. И ниже стояла ее подпись гора с перечеркнутой волной и число.
Я сел на стул около ее стола. Сидел и молчал.
- Мне холодно… Холодно… Очень холодно… И некому согреть… Согреться нечем. Это от не уютности жизни. От того, что не видно впереди огонька. Я даже к психиатру ходила…
- Прости…
- Тебе плохо? – спросила она.
- Да, плохо…
- Чем я могу тебе помочь?
- Ничем… Хочу мать положить в больницу. За ней нужно будет ухаживать.
- Как же работа? – спросила она.
- Время от времени я буду приходить на работу и отлаживать платы.
Мы помолчали.
- Ты тогда ушел, а я не знала, что мне делать. Хотела под машину броситься. Я бы точно бросилась. Слезы… Ничего не вижу… Стояла и ревела в подъезде, как дура. Еще бы немного я бы побежала к трамваю и бросилась под него… Какой-то мужчина в подъезде кинулся меня спасать. И еле успокоил. Стоял, говорил какие-то слова.
- Прости, я не должен был так поступать.
- Если бы не он, я бы точно кинулась под трамвай. Что ты молчишь? Почему ты меня тогда оставил в таком ужасном состоянии?
- У меня с матерью плохо. Ты хочешь, чтобы я растоптал свою мать? Чтобы я превратил ее в ничто?
- Нет.
- Нам нужно сделать паузу в наших отношениях.
- Мы не будем видеться?
- Мне нужно взять отпуск.
- Хорошо. Напиши новое заявление. Я не буду возражать.
- Напишу…
- Как у нас дальше все будет?
- Не знаю. Не знаю, что с ней. И хочу ее проводить достойно из этой жизни.
- А я?.. Что будет со мной?
- Не знаю… - Я задумался. - Давай распишемся тайно и представим, что я капитан дальнего плавания.
- Это сколько?.. Год? Два?..
- Может, год, может, два… Может, десять лет...
- Я столько не смогу… И неизвестно захочешь ты со мной потом жить или нет. И какой я стану?
Мне нечего было ей сказать.
- Ты завтра придешь? – спросила она.
- Нет, я кладу мать в больницу.
Вечером перед концом работы она зашла к нам на стенд.
- Я подумала, знаешь, о чем?
- Нет, - ответил я встревоженно.
- Я прошу тебя подумай и дай мне ответ.
Эти слова ее меня еще больше разволновали.
- Можешь сразу ответ не давать.
- Что такое? – спросил я и нахмурился, ожидая того, что мне скажут.
- Я хочу родить от тебя ребенка. Конечно, я могла бы и без тебя, ничего тебе не говорить, просто сделать все, чтобы у меня от тебя появился ребенок.
- Нет, я не могу на это пойти. У тебя сложное семейное положение. Проблемы с мужем. Я, возможно, не смогу тебя помогать. Может быть придется бросить работу.
- Ничего, я выдержу.
- Галя, я на такое пойти не смогу. Оставить тебя с ребенком и уйти в неизвестность. Как ты себе это представляешь? Я что, последний подлец? Понимая, что у тебя творится дома, побои, ругань… Как я могу оставить тебя и своего ребенка в таком месте?
Мы стояли и молчали.
- Ты меня сегодня проводишь? – спросила она.
- Да, - ответил я.
Мы ехали на автобусе от предприятия к станции, где останавливалась электричка. Молчали, не зная, о чем говорить.
- Я тоже возьму неделю отпуска и съезжу в Армавир к маме, - сказала она на платформе.
Мы попрощались, и я поехал домой.