Майские лета 1-я глава

               
                «…постепенно ты станешь сродни Родине - силён духом и полон тайн…»
                Айвар Имантович


Пролог.

        Лето. Наконец закончилась весенняя муляка. Лежу. Совсем не больно, только липко от чего-то тёплого. «Наверное кровь» - с пугающим безразличием подумал я. Надо мной, как у Андрея Болконского под Аустерлицем, не было ничего, кроме неба – грозного донбасского неба. Тоже неизмеримо высокого, несмотря на вымазавшие его тёмные полоски грязно-серых облаков. Я, как и Андрей, лежал и думал… всё так тихо и спокойно… всё же поют уже весенние птички, хоть и нещадно перебиваемые вороньём… не слышно проклятых адских звуков войны… и… и… и… вспоминаю…  жизнь… прошла целая жизнь…
         …Господи Иисусе, Христе Сыне Божий, помилуй мя грешного…  и так явно всё вдруг почувствовал…   вольно и невольно…  целая жизнь… многие лета пролетели… мои Майские лета…


Часть первая.
Встречи.

Глава 1.
Рига.
Юность, Илона, Хипари.


 

         Здравствуйте! Вы же про меня ничего не знаете, и то, что я Вам расскажу, всё будет именно обо мне, не смотря, на то, что тут будут поименованы и описаны множество людей и даже их мысли! Но и это всё я, и те мысли, которые я в них вложил, считая, что они так рассуждали, по большому счёту, они тоже мои, и исходят из моей интерпретации восприятия ими происходящего. Это как будто Вы передаёте мысли людей, с которыми у Вас самые близкие, эмпатические личностные отношения и во многом похожее видение жизни, настолько близкие, что эти люди готовы поделиться своими сокровенными тайнами…

         Меня зовут Май, или Май Валерьевич Громов, если полностью. Да, да… Есть такое старославянское имя, значащее «Тёплое сердце». Именно так родители и назвали и тому были причины, так как сначала маму ошарашили, что я родился с пороком сердца, но позже диагноз не подтвердился и… короче, не вдаваясь в подробности, благодаря этому событию так и назвали. Имя, надо сказать удобное. У меня даже никогда никаких прозвищ и кличек не было, благодаря ему. Ни в школе, ни во дворе. Ну в крайнем случае Майский Гром, да и то редко, так как долго выговаривать.
         Мне 39 лет. Родился я в городе Вологде, что на европейском северо-западе России (или тогда СССР), где и провёл счастливые детские годы до 1982-го…   не могу описать этот город ни как большой, ни как маленький. В детстве он казался мне большим и серьёзным областным центром, а когда я уехал из него, он вдруг стал для меня маленьким, уютным и родным.    Итак…

         2007. Было лето. На моё предложение купить квартиру в Риге Алёна почти сразу ответила согласием, хотя, если честно, это стало неожиданностью, так как это для меня латвийская столица была городом юности и тем местом, которое навеевало тёплые чувства и воспоминания, а она даже была там, лишь однажды, да и то, когда мы вместе “залетели” туда на день рождения к другу, по дороге в Лондон на встречу с, учащимся там сыном Мишкой.
         Долго искал подходящий вариант, и наконец выбор пал на двушку-студию в новом рижском модном жилом комплексе “Сentra nams” на берегу Даугавы с окнами, выходящими на Морвокзал, или, как его кличут рижане – Морчик.

         Друзья посмотрели объект, внеси задаток, подготовили документы и оставалось только подписать их у нотариуса, доплатить, зарегистрировать в Земельной книге, потом получить ключи.
         В принципе достаточно было бы подписать только мне, но я посчитал, что пора  супругу привлекать хоть к каким-то делам и попытаться вытащить её из праздной, беззаботной и главное постоянно пьяной, рублёвской жизни, где она, если будет продвигаться взятым темпом, то по моим прикидкам, окончательно спиться должна будет через каких-то пару лет. Тем более в Риге я слегка вложился в совместную латвийско-российскую транспортную компанию, оформив документы на её имя (мне так было удобней), так что ей было бы чем заняться, при желании.
         У меня-то помимо российского был ещё и латвийский паспорт (второе гражданство у нас не запрещено, вообще-то) потому, что, как выяснилось, предки обоих моих родителей и они сами (полноценные русичи, между прочим) происходили из Пыталовского района Псковской области, который, в 1920-1940 годах назывался уездом Абрене и входил в состав независимой тогда Латвии….  и что-то там… потом… в общем… а, ерунда какая-то…  Короче, есть, как есть…  и по совету одного моего доброго знакомого (потом, по ходу повествования, поймёте какого) я, в своё время подал заявление на гражданство и, как ни странно, вскоре и получил его.
          Отдельная история была, как «важной госпоже» Алёне Борисовне Громовой через ноту российского МИДа делали визу… Смех, да и только… Ну, да про это потом, как-нибудь…

 

         Итак… День прошёл обычным образом, а около пяти вечера я, порядком нервничая, стоял у поезда «BALTIJA, Москва – Рига» и ждал Алёну. У меня была важная встреча после обеда в этот день, поэтому договорились встретиться с женой на вокзале.
         До отправления оставалось уже пятнадцать минут, а её всё не было и телефон тоже приятным женским голосом сообщал о том, что абонент не доступен. «Интересоваться у водилы семейными вопросами стыдновато для шефа моего уровня» - убедил я себя, а на самом деле просто по-детски, выпятив нижнюю губу, обиделся на эту пьяницу, типа «я стараюсь - тружусь, а она…». И ведь Алёна подводила меня в этом смысле почти всегда. В итоге я в очередной раз закурил, бессмысленно разглядывая пассажиров и провожающих на перроне Рижского вокзала.
         Просто стоял и курил… Просто стоял…  Нервно курил, почему-то волнуясь… А ведь я, и правда, как будто чего-то ждал от этого дня…  или кого-то…  уж точно не Алёну… Я не понимал тогда чего, но чувствовал только, что чего-то жду. Ждал, может быть, какого-то нового ощущения, в себе. Ещё я ждал хоть немного внимания и теплоты… Блаж… Почему?..  Зачем?.. От кого? – не понимал, но только помню, что ждал, ждал, затаившись в себе и уповая на чудо… Ждал… и вроде внутренне был готов к переменам…

         Вдруг взгляд остановился за молодой и очень красивой девушке невысокого роста, напомнившую мне, персонаж по имени Пэйдж из голливудского фильма «Серцеедки» (может потому, что только недавно пересматривал, спасаясь от домашней скуки), тащившую огромную спортивную сумку, с какими хоккеисты на тренировки ходят. Плюс в другой руке был таких же исполинских размеров чемодан на колесиках. Каждый шаг девушке давался с огромным трудом. Наконец, выбившись из сил, она поставила чемодан, тяжело вздохнув и сдув со лба упрямую прядь волос, села на него прямо напротив меня.
        Мы столкнулись взглядами. Женский взгляд — это порой взор прямо из души. Всегда кажется, что он просит покормить себя как нахохленную птичку морозной зимой.
        Я немедленно выбросил сигарету.
        - Давайте помогу вам, мадмуазель – привычно, пикаперски игриво сказал я - Вам далеко топать?
        - Ой, спасибо! Несколько вагонов ещё! Прям боюсь не успеть.
        - Ну, так зачем же именно там? –  на удивление, очень обрадовался я - Залезайте тут, а потом перейдёте в свой вагон, а я помогу с вещами.
        Я протянул руку и случайно коснулся её пальцев… и тут!..
        Страсть у мужчин вспыхивает подобно сену, облитому бензином. Это чувство было сродни химическому ожогу, мгновенная сладкая боль и необъяснимая уверенность, что именно с этим человеком я пройду через жизнь. Мне вдруг стала противна сама мысль о других женщинах (О, ужас, ха, ха!.. Даже об Алёне). Я увидел её прекрасные тёмно-каштановые волосы и не мог оторвать от них своего взгляда, любуясь их необыкновенной красотой. Смотрел на неё и… понял, что…  влюбился!  Вдруг приятно защемило сердце (а ведь, именно в нем, по-моему, поселяется любовь?), ласковая теплая волна нежно окутала с ног до головы. Я понял, что буду страшно сожалеть, если не познакомлюсь с ней… 
         Правда, мне показалось, что она не очень-то, несмотря на благодарность, впечатлилась моей персоной и даже невольно чуть скривилась, но для меня уже это не имело никакого значения. «Да, и невозможно вообще всем нравится и это, и не полезно для души, кстати» - успокоительно промелькнуло у меня в голове. Я просто не хотел даже об этом думать. Думать о том, каким увидели меня глаза человека, которому я возможно неприятен. А уж тем более глаза женщины. Мне было вполне достаточно возникшего во мне огня.
         «Э, нее, ребята!» – запротестовала полная и с вида вполне доброжелательная проводница, слышавшая наш разговор. Грудь её объемами напоминала мультяшную. Бэйджик с надписью «Беата Паулиня, «Latvijas dzelzce;;», не висел, а лежал на вздымающемся от дыхания бюсте – «У меня спальный вагон, а не проходной двор. Сейчас завалите вход своими баулами, как тогда…»
         Не дослушав, я прервал её и аккуратно, отодвинув возникшее препятствие в виде «плюшки в униформе» в сторону, сунув в ладошку работнице железной дороги первую попавшуюся купюру из кармана, оказавшейся пятитысячной. Та с офигением посмотрела на деньги, округлив глаза, и тут же, обмякнув, безропотно взяла на проверку билет у девушки.
         - Позвольте ваши вещи – снова обратился я к красавице.
         - Ой, а давайте... спасибо большое, – радостно и чисто прозвенел её голос.
         Первой я схватил её спортивную сумку. Она была просто неподъёмная. Вообще, удивительно, как такая хрупкая девушка, её тащила?.. Главное – все видели, и никто, никто!.. даже не предложил ей помощь!.. Да, как они могут!..  Где, хоть малое сострадание?!  Я, почему-то, сильно разозлился от такой несправедливости на людей и вообще на весь мир! Закинул сумку в вагон и следом настала очередь не менее тяжёлого чемодана. Потом помог подняться и «самому беззащитному созданию на Земле». Очень осторожно, словно боясь разбить. В этот момент мне захотелось непременно оградить её от всех напастий этого жестокого и несправедливого мира…
         - Сам то едешь? – уже участливо поинтересовалась проводница, обратившись уже ко мне и разрушив мечтания.
          И я вроде уже занёс ногу над ступенькой, как вдруг подбежал запыхавшийся «домашний» водитель Макс и сообщил, что Алёна так и не смогла встать, так как пребывает «в обнимку с Бахусом» ещё с прошлого вечера…   Но мне это было уже совсем не интересно. Я, никак не ответив, плюнул себе под ноги в сердцах и стал подниматься в вагон в сладком предвкушении встречи с незнакомкой… 
         И тут меня постиг настоящий удар! Багажа прелестницы в тамбуре уже не было, да и сам ангел бесследно дематериализовался.
         Увидев мой жалко-растерянный вид, проводница сообщила, что тут только что пронеслась шумная и весёлая компания не из её вагона и эти ребята, подхватив вещи, увлекли за собой и саму пассажирку.
         Я страшно заорал на несчастную женщину, теряя время, как будто она в этом была виновата, а потом, отдав ей билет, битый час носился по всему поезду, из вагона в вагон, но так и не нашёл «ту-единственную», которую так неожиданно встретил и тут же потерял…


      
         Я был один в купе спального вагона. Загрустил… Ужин заказал прямо в купе... с четвертушкой… вскоре улёгся на левый бок, поставив руку на локоть и положив голову на кулак, уставившись на весёленькие шторки окна. Кисть правда вскоре затекла, тогда я разжал кулак и разместил голову уже на открытой ладони. Потом лёг на спину и попытался всё же уснуть. Сердце никак не успокаивалось, а громко и часто стучало. Я ворочался и уговаривал себя заснуть, понимая, что как только я засну, сразу наступит завтра и я уже успокоюсь…  наверное, но во мне бродили невыразимые и небывалые прежде переживания. Я не мог тогда оценить их масштаб и суть. Прежде ничего подобного переживать не доводилось.
         И всё-таки я пытался размышлять и понять, что же со мной произошло там на перроне, но мысли ускользали, разрывались, лопались и путались… я отчётливо помнил все чувства…  и их оттенки, но не… их…  мог их описать… анализировать… и всё… всё… Уснул.
         В ночи звонок моего мобильника заиграл «Валькирией», именно эта мелодия была выставлена на важных бизнес-партнёров, и не взять я не мог. Большой палец заметался между кнопками, и я, даже не став разлеплять глаза, а просто нехотя поднёс к уху противно дребезжащий аппарат.
         - Алё! - прохрипел я в трубку.
         - Май, ты где!? – послышался взволнованный голос моего друга и партнёра по бизнесу Рустика…    Рустик был сейчас совершенно некстати. Так некстати, как может быть только старинный друг,    
         Рустик, или Рустэм Рамиль улы Каримов - мой ближайший товарищ и партнёр по бизнесу. Познакомились мы с ним ещё в 1991 в Америке, где оба были по программам студенческих обменов, но по-настоящему дружим только с того времени, когда я, переехав в Москву, перевёлся из Латвийского государственного университета в ВЮЗИ, ставший позже МЮИ и следом МГЮА, где мы вновь случайно встретились – друзья-одногруппники, короче. Несмотря на татарское имя, он коренной москвич с «Катманду» (района Речного вокзала, для тех, кто не в курсе). Мы с ним и ещё одним одногруппником Васей первую «лавку» по торговле шмотками создавали, позже юридическую фирму, потом другую, и ещё, и ещё… Теперь же мы совладельцы группы компаний, под непонятным названием «Generation V» (Рустик предложил после прочтения книжки Пелевина, а мне было как-то всё равно).
         Что мы только не прошли вместе – и схватки с бандитами, и задержания ментами, разрушения и создание бизнесов, и многое другое. Он тоже, как и я имеет сына – зовут Руслан, хотя они с женой почти сразу разбежались, и он давно только воскресный папа. На свадьбах друг у друга были свидетелями. Врать не буду, детей вместе не крестили, так как он вообще-то мусульманского исповедания, как вы поняли. Да, кстати, он ещё и действующий московский адвокат, неоднократно вытаскивающий меня из разных проблем.
         - …Здесь. – ответил я почти шёпотом, пытаясь уцепиться за крошки сна.
         - Здесь, это где? – безжалостно будил меня Рустик – У нас проблемы в Риге! Пункстыньш куда-то «слился» и заказчики его найти не. Да и водилы мне звонят, не знают, что делать! Машина одна вообще куда-то запропала!
         - И чё?.. – всё-таки разбудил меня Рустик.
         - Чё-чё!.. Ничё… Контракты вообще-то горят! Что делать-то!? Ты где, есть-то?
         - В поезде, как раз в Ригу еду. Ты, что забыл, что я там квартиру беру?
         - О, точняк! Здорово! Надо бы и мне тоже, а то за гостишки платить задолбался уже… Да, ладно сейчас не об этом… Там надо срочно разобраться. Я может тоже подтянусь.
         - Всё...  понял, понял…  пока… - Мне так захотелось снова вернуться в сладкую негу. Не в том смысле, что я видел какие-то волшебные грёзы, а просто уснуть. Недослушав друга, я выронил телефон на постель, а моя голова снова упала на подушку и, о счастье!, провалилась в сон.

         Умиротворённо стучали колёса. Я ехал во сне, совсем не предполагая, что эта, одна из многих в общем, ординарная летняя поездка запустила для меня судьбоносные по сути события моей жизни...

         …Снова проснулся часов в 6 утра. Привычно тупо посмотрел на мобильник, увидев по последнему звонку в памяти, что зачем-то звонил Рустик…  «А, завтра вспомню» - бросил я аппарат на стол. Достал из кармана и глянул на оба своих паспорта – латвийский и русский с проставленной шенгенской визой в последнем, пытаясь вспомнить на какой у меня куплен билет. А это было важно, чтобы случайно не «засветить» ненужный, так как в Латвии двойное гражданство запрещено и могли бы быть проблемы.
         Язык был слишком велик для высохшего от раннего похмелья рта.  Хорошо, что с вечера была припасена бутылка «Боржоми» и ещё то, что проводница Беата не спала, а по-доброму, понимающе улыбаясь, не спрашивая меня, налила крепкого чаю с лимоном…
         Тут и границы подоспели, сначала российская в лице злющей заспанной тётки, ставившей штемпеля в паспортах и не менее заспанного (может, они вместе и спали?) дядьки, который вяло поинтересовался у пассажиров: "Оружие, наркотики есть?" и не дождавшись ответов вышел. Латвийские пограничники выглядели хоть и ненамного, но слегка посвежее, и даже посимпатичнее (особенно некоторые молоденькие и улыбчивые их представители), но также не стали дожидаться ответов на тот же риторический вопрос…
          Я снова уснул…

         В третий раз меня разбудили громкие песни… Всё утро в поезде по радио звучали латышские распевы. А пелись все эти, так называемые «Latvie;u L;go dziesmas», в честь национального праздника Лиго. Язык у них канеш...  На таком петь - только язык певцу сломать, да и у слушателя ухи в трубочку сворачиваются. И так на протяжении нескольких часов. То, простите, я не русский националист, и такие мысли меня только с похмелья посещают.
        Лиго – это, что-то типа нашего Ивана Купалы или, как ещё говорят, перунова дня, когда все ищут цветки и перепрыгивают через костры. Чтобы было понятно, поиски цветков папоротников и всякой прочей «зеленушки» – это, конечно всё отмазки, а Лиго – это, если честно, то просто национальный «праздник Гранёного Стакана». Неизвестно зачем он нужен, зато длится целых три дня и можно официально нажраться до поросячьего визга, а про цветки потом всем наплести, что без сомнений искал их, но, как говориться, «играл и не угадал ни одной буквы, или, например, даже нашёл, но птицы склевали…»
         Я выскочил на перрон, как только остановился поезд. У меня всё ещё оставалась надежда встретить ту-пропавшую незнакомку на выходе. Тем более, что у неё был такой очень заметный багаж. Из открытых тамбуров «посыпались» пассажиры. Я словно пёс Хатико встречал их и с мольбой в глазах, носясь по перрону и заглядывая в лица выходящих людей. И с каждым следующим лицом, мои надежды всё таяли и таяли.
         Хотелось закричать: «Люди!.. верните мне её!», но…
         Потом я ещё некоторое время снова и снова, как ненормальный, приглядывался ко всем девушкам вокруг, но, когда вдруг понял, что уже стал привлекать внимание полицейских, остановился и театрально и с выражением громко продекламировал, скорее для себя: «Прощай, моя внезапная любовь!» и после этого, встряхнувшись, как от морока, достал телефон, снова став собой, и осмотрелся трезвым взглядом.

         А вокруг кипела жизнь!
         Рига встретила нетипичной жарой, шумом, полупьяными латвийцами всех мастей и возрастов (русскоязычными и латышами) с рюкзаками за спинами, спешащими на электрички  совкового вида, но с латышскими надписями на обшарпанных боках  На лицах, не только молодёжи, было написано счастье ожидания в предвкушении большой национальной пьянки.         
         Симку на местную я сменил ещё в поезде (там продавали). Набрал ребятам, с фальшивой обидой в голосе «поблагодарил» их за то, что не встретили и предложил пересечься в Старушке, куда я и сам спокойно дочапаю – благо, это рядом. Да и, кроме того, я люблю путешествовать налегке и посему кроме небольшого модного кожаного саквояжа меня больше ничего не обременяло. 
         Погода стояла просто расчудесная! На небе ни облачка. Разве, что, как я уже говорил, нетипично для Прибалтики, было невыносимо жарко.
         Выбросив из головы глупые несбыточные фантазии, вышел в город…   
   
         Вагонная духота породила не только мечты о море, до которого было, кстати, рукой подать - каких-то полчаса на электричке, но и о паре кружек холодного «Лачплесиского», настойчиво требуемого организмом, желательно выпитых на улочке прекрасной под солнцем Риги.
         Остроконечные шпили башен Старого города с петушками, львами, мышками, кошками и другой флюгерной фауной, сияли и блистали, словно радуясь, под жгучими лучами разошедшегося не на шутку светила, и даже воробьи не прыгали по раскалённым булыжникам мостовых узких улочек. А асфальт, где был, плавился, весь побитый маленькими ямочками от женских каблучков. Мороженщики и продавцы всяческих напитков с улыбающимися лицами нескрываемо радовались жизни, зазывая покупателей. Хотя таковых на улицах было, прямо сказать, немного, так как народ явно, либо свалил на море, либо находился в кондиционированных помещениях, а на худой конец, жался под зонтиками летних веранд ресторанов и кафе.
         С Андрюхой и Коляном договорились встретиться на одной из таких веранд при кафешке на Торню около Пороховой.
                Пороховая или она же Песочная башня, что возвышается на углу улиц Смилшу и Торню является самой старой полностью сохранившейся средневековой башней Риги и… к чему это я?..
Так, медленно шагая, крутя головой по сторонам, я вдруг подумал, что скучаю по этим местам. Я, кстати, жил тут неподалёку раньше, на улице Театрас. До сих пор, когда бываю в Риге и подчас прохожу под балкончиком нашего дома, сердечко слегка щемит. Притом, чем старше становлюсь – тем больше…

         …Стало очень холодно… Я приоткрыл глаза и снова посмотрел на небо теперь сквозь розовую пелену… Господи Иисусе, Христе Сыне Божий, помилуй мя грешного… 


         …Наша семья переехала в Ригу в 1982-м, когда отца перевели из северного города моего детства, поднимать сельское строительство в прибалтийской республике.

         Сначала нам дали служебное жильё на Краске.
        Рига устроена так же, как большинство старинных городов: вокруг исторического центра – спальные районы, промзоны, «хрущёвки». В столице Латвии ещё и порт.
        Вообще-то в Риге можно забуриться в настоящую глухомань, не покидая города. И, как я узнал гораздо позже, что даже и относительно близко к центру - типа такие места, как   Задвинье и Маскачка местами были вполне похожи на забытые Богом райцентры нашей необъятной родины. А Краска, являющийся старым фабричным районом Саркандаугава (или Красная Двина) у Рижского электромашиностроительного завода и грузового порта, выглядела он именно такой. Естественно, что поэтому сначала меня переезд совсем не обрадовал и даже расстроил.
         Однако уже через три месяца мы получили ключи от квартиры на улице Театрас, в самом центре Старого города.
         В двухэтажном четырёхквартирном «пряничном домике» нас поселили в одной, самой большой трёхкомнатной квартире, занимающей добрую половину второго этажа, на удивление, просторную с действующим камином в холле и, нависающим над головами прохожих балкончиком, выходящим прямо из кухни...   
         Для многих материально-обычных советских граждан 80-х годов Рига была заграницей особенно для таких, кто
другой возможности побывать за кордоном не имел.
         А я именно из таких и был. Ну, если без жеманства, то может, чуть выше среднего. Прибалтика представлялась нам, как окно в Европу – очаровывала не только средневековой готической архитектурой, но и, что там скрывать, нетипичной чистотой и порядком. Дворники, например, вставали в пять утра, и когда все шли на работу к восьми, улицы уже были прибраны. В парках и скверах было чисто. Нечего и говорить, что клумбы тоже всегда были более, чем в «товарном виде».
          Конечно, Ригу не сильно креативные тогда власти тоже украшали, как могли, как и все другие советские города: красными флагами, лозунгами типа «Да здравствует Советская Латвия», или по-латышски Lai dzivo Padomju Latvija, алыми гвоздиками и маками, но…  но…   но… но именно в Риге тогда я увидел настоящих трубочистов, которые, думал, встречаются только в сказках.
         По приезду я пошёл в восьмой класс, а следующим летом, влекомый детской морской романтикой, поступил в Рижскую мореходку, решив, стать моряком загранплавания. Загорелся, хотя в школе и учился, перекатываясь с тройки на четвёрку, но экзамены в мореходку сдал на «пятаки». Поступил на судомеханический факультет. Остальные курсанты уничижали нас званием «маслопупы». 
         Романтика мореходки скоро наскучила. На самом деле я быстро понял, что я и не хочу быть никаким моряком дальнего плавания, потому что узнал, что моряки - они ведь не просто так – какие-то там моряки, которые только и делают, что знакомятся с загадочными мулатками в дальних странах, а вполне конкретные и, что у них тоже все не просто и оооочень сложная, и подчас совсем неустроенная жизнь. 
         Конкретным моряком почему-то быть не хотелось, а главное было в том, что учёба в мореходке была просто полезным и весёлым временем перехода из детства в юность.
         В школе всё было гораздо проще. В восьмом мне было почти всё представлялось ясным и понятным. И себя я вроде бы знал, но здесь, без опекающего ока родителей я действительно начал становиться собой. Взрослел заметно быстрее, чем дома. Моё самосознание, которое я пронёс через жизнь, фактически и сложилось тогда в жёстких условиях «бурсы».
          Помимо учёбы, утренних зарядок, построений, разводов, вахт, спортивной жизни и обязанностей старшины роты, ещё я лабал на гитаре в нашем курсантском ВИА, на танцах, к разным датам устраиваемых организационно-строевым отделом совместно с политчастью училища.
        На эти вечера приходили и девушки. Приглашений обычно «удостаивались» учащиеся техникумов из ближайших общежитий с преимущественно с женскими составами (Рижское медучилище, к примеру).
         Ещё за счастье считалось договориться о посещении наших праздников с милыми, румяными и пышными работницами, находящегося рядом на бульваре Кронвальда, кафе «Айнава». Они по-тихому, подчас приносили курсантикам покушать и выпить (Да, да! Впервые я выпил спиртного именно тогда – в пятнадцать), а потом отплясывали так, что, как говориться, морским чертям было тошно. Хорошие были девчонки, ласковые, отзывчивые... с пониманием.


        Вот так, постепенно дворники, балкончик, трубочисты, девчонки из «Айнавы» и Пороховая башня (вот, далась она мне, в конце концов?), как-то затейливо перемешавшись в голове, и наложившись на летние пляжи Юрмалы, превратились в чистую юношескую любовь к этому городу.
         Я был всем доволен в мореходке и, тем не менее, как-то, отец сказал (и мама его поддержала): «Ты бы в институт поступил, и неважно какой».
         Высшее образование для ребёнка всегда было в большей степени фетишем для родителей, а я к своим, что там и говорить, прислушивался.
         Да, вообще-то, мне тоже, если честно, грезился какой-то иной образ моей жизни, ещё не понимал какой, но явно какой-то другой. Это сидело где-о внутри меня.
         От безудержного разгула с вполне возможным переходом к раннему алкоголизму, меня спас, только-только проявившийся тогда в моём характере нонконформизм. К примеру, меня просто выбешивало, что порой мои тогдашние приятели, сами только что переставшие быть маменькиными сынками, вдруг сунув сигареты в зубы, напившись «по-взрослому», кололи себе татуировки с мореманской тематикой. С тех пор я всегда стремился к тому, чтобы никакой мой статус и увлечения не диктовали мне мой облик, и я в разных обстоятельствах старался оставаться самим собой. Хотя, если надо, всегда мог изобразить то, что от меня хотели, но лишь просто изобразить. Эта черта мне очень помогла в дальнейшем, но об этом позже.
         Однажды, например, перед очередной курсантской вечеринкой, в пьяном угаре с девочками, говорю я пацанам: «Может, по-другому как-то… может, музыку какую-нибудь другую., может, напиваться не будем, а будем какие-нибудь интересные разговоры вести?..» В ответ - искреннее недоумение.
         Так постепенно складывалось моё понимание, что мир вбрасывает в меня подчас разрушительные желания чужих, и тогда происходит одно из двух: либо это чужое влияние сбивает меня с толку, либо наоборот – я могу сохранить в себе своё. Основной навык для победы второго состоит в том, чтобы уметь не терять внутри себя контакт только со своими желаниями…
         Как ни странно, и мой командир роты, незабвенный кап-три Барер, который всегда меня выделял среди других, эту идею с институтом, на удивление, поддержал и даже дал очень приличную характеристику.
         Короче говоря, мореходку я бросил и поступил в университет. Экзамены сдал не без сильных волнений, но и без особого труда И вот уже с сентября 1985-го стал студентом юрфака Латвийского госуниверситета.

         Там я и встретил то – другое… Тоже не идеал, но другое, неизведанное и захватывающее, хотя которое я, кстати, тоже не пропускал глубоко внутрь себя.
         За время подготовительных курсов перед вступительными экзаменами я познакомился с ребятами, с какими прежде не общался по причини ограниченности возможностей казарменной жизни. Они потом учились на разных других факультетах и даже в других институтах. Это были и русские, и латыши. Они слушали музыку, о существовании которой я даже не догадывался - Фрэнка Заппу, «Дорс», Майлса Дэвиса, Чеслава Немана. Читали и даже горячо обсуждали неизвестных мне авторов, типа Хулио Кортасара… Иногда мы с ними вальяжно пили таинственные напитки из каких-то неведомых бутылок, которые даже вкусно произносилось: бренди, виски, джин, кальвадос, сухой мартини, ром, чинзано… Я чувствовал страшное любопытство и даже можно сказать какое-то притяжение к этой новой моей компании.
         Однако через год я ушёл в армию, где, кстати, дополнил характер колоссальным жизненным опытом…  в колоссальном бардаке…
         Вообще-то, теорию советского бардака надо изучать отдельным предметом в ВУЗах. А уж теорию военного советского бардака, видимо, можно понять только специально исследовав в аспирантурах, и то вряд ли. Хотя, это было и интересно, но пусть станет историей для отдельных воспоминаний. В армии, кстати, я стал кандидатом в члены КПСС…  и непросто так стал...
        Когда дембельнулся, то снова приехал в Ригу, мои к тому времени уже уехали в Москву (батя пошёл на серьёзное повышение). Я снова вернулся в универ. Квартира осталась в полном моём распоряжении на какое-то время, ну…  а если женюсь…  то и на вовсе…

         Эээх!..  Если выражаться скромно, то жили мы по-студенчески бурно. Помимо учёбы это и пивные посиделки в Кирчике, и весёлые походы на Москачку, Юглу, Тейку, Кенгарагс или в Задвинье, включая пьяные «под брагой» ночные просмотры на «мутной и стрёмной» Кипсале запрещённых тогда фильмов на видеомагнитофонах, дискотеки в клубах радиозавода Попова, Института гражданской авиации или в Межапарке… Приглашали девиц в "Lasite", "Молочник" или "Кавказ". Ну, а когда с деньгами было туговато, то «Крутка с запахом бензина» была лучшей гостьей домашних вечеринок.
         Постоянно зависали в Юрмале, опустошая там несметное количество бунжей с пивом, но опьянённые скорее не им, а запахами молодости, юрмальских сосен, вкусом лисичек в «Сенитэ» и черники от бабушек со станции электричек.
         До сих пор удивляюсь как я мог всё это совмещать, но плюс ко всему, серьёзно занялся самбо и ещё записался в клуб виндсёрфинга на Кишэзерс в классическом классе Race board.
         Снова сошёлся с той, доармейской «эстэтской» компашкой «хипарей», с которыми познакомились ещё на подготовительных курсах. В армии, в отличие от меня, они не служили. Как-то от неё отмазались. Что-то делали, вроде как учились, где-то работали, или не работали… Несмотря на то, что мы были совершенно разными, я продолжал думать тогда: вот она – интересная подлинно молодёжно-рижская жизнь, в которую случайно попал скромный вологодский паренёк! Я не скажу, что мне прямо всё в них нравилось. Даже многое отталкивало, но видимо где-то глубоко во мне плотно сидела, зацепившись острыми коготками, глубинная наивная провинциальность, от которой я видимо невольно пытался избавиться, заводя подобные знакомства.
         Члены нашей компании даже внешне отличались от других студентов и иных сверстников, - были подчёркнуто неряшливы, длинноволосы, небриты и почему-то бледны. Шокировали порой своими выходками. К примеру, Никитос и Ветка перед своей свадьбой на спор вместе побрились наголо…
         Да, да, кстати, были среди нашей компании и девицы, такие же привлекательно-странные. Они обычно были одеты в джинсы и какие-то растянутые, застиранных свитера. Девушки придерживались, как они уверяли, стиля Йоко Оно - обязательно с прямыми, длинными волосами и в тёмных очках с круглыми стёклами. Почти всё свободное время мы с «хипарями», как я их про себя называл, проводили вместе. В компании я даже латышским неплохо овладел и подтянул английский (почему-то, в их среде было принято поспорить о текстах англоязычных песен).
         Кстати, многие из них в дальнейшем стали достаточно успешными бизнесменами и вполне рукопожатными и приличными людьми, а тогда…

       Именно в то время и возникла моя первая жена Илонка… А откуда, собственно?..               
       Да, как-то, в один из домашних загулов нашей хипперской компании появилась новая девушка из Латгалии, тоже, как и положено в джинсах и растянутом свитере. Меня правда сразу предупредили, что, вообще-то, у неё есть парень и я не на что и не претендовал, а только пожал плечами так, как никогда не отбивал девушек, почитая это неправильным.

       Вечеринка уже достигла той стадии, когда никто ещё не упал, но все уже сделались гибкими и остроумными, как вдруг она подошла и тихо сказала, обвив мою шею руками, что хочет ненадолго задержаться, когда все разойдутся, так как у неё билеты только на ночной поезд в Даугавпилс. Без сомнений, я с удовольствием согласился.
         Болтали допоздна... И всё-таки, мужики есть мужики, и когда они общаются с женщинами, даже подчёркнуто интеллигентно и на достаточно высокие и не имеющие к борьбе полов никакого отношения темы, ведя, например, учтивый и совершенно пристойный разговор, ну, о какой-нибудь там постреволюционной поэзии Саши Чёрного, а в голове вдруг такое проскочит! Или глаза вдруг так скользнут, в такие места гостьи! Просто стыд! И самый кошмар в том, что я просто уверен, что дамы всё это чувствуют или по крайней мере догадываются.
         Мне раньше встречались девушки, «лёгкие на поцелуй». Помню, одной я успел сказать лишь «…послушай, Свет...» и всё… Хотя, всё же это редкость.
         Тут же всё получилось по классике – только после долгого общения, поняв, что у нас много общего и мы вдруг «чисто случайно» поцеловались.
         Знаете, раньше, хотя бы формально, но всегда приходилось хоть как-то биться за благосклонность противоположного пола, а тут…
         У меня такое было в первый раз. Впервые чужая в принципе женщина при мне спокойно разделась и запросто легла в мою постель. Знаете, в юности такие вещи глубоко западают в мозг, и тут главное не наделать глупостей сгоряча, но…   
         Вскоре, шокировав родителей скоростью принятия решения, мной было им объявлено, что Илона будет моей той самой супругой, которая и закрепит браком за мной рижскую квартиру.

         Она легко закрепила и в последствии она же запросто оставила без неё при разводе.
         Хотя причиной развода и было то, что я доподлинно узнал об её изменах, но, всё равно, с её стороны был сыгран весь женский репертуар для таких случаев - такой, как оскорбления, истерики и скандалы.   
         Она ушла, а точнее привела в наш дом, латыша и вынужден был уйти я. Потом и из Илоны Громовой быстро превратилась в Илону Гайлитэ. Отмечу, что и на мою-то она, в своё время,  сменила фамилию не особо медля, так как её девичья Шишкина в латышской транскрипции звучала уж совсем издевательски, ;i;kina, как бы намекая на её пятый размер грудей. Кстати, о них. Эта памятная тяжесть нет-нет, да и всплывёт в чувственных воспоминаниях.
        Надо сказать, что латышский муж, кстати, считался тогда хорошей партией для русских рижанок, а уж для приезжих с регионов республики, например с Латгалии, каковой и была Илонка, так вообще удачным приобретением. Они и часто бывали ростом почти под два метра (в отличие от меня), работящие по дому, и не орут (тоже не как я) и подолгу выдерживают любую тёщу (опять же, в отличие от меня). В быту, конечно, неинтересны и даже можно сказать скучны и пресны, но в мытье посуды просто боги! Вообще-то, они хорошие ребята, несмотря на главный их минус – удивительную мимическая неразвитость. Не разберёшь порой, обижен он, радуется, или вообще сознание потерял.
Латышский муж может, например, двадцать минут смотреть куда-то под стол, не шевелясь и только тогда, когда его женщина перебрала все вопросы типа - Обиделся? Что-то болит? Катька звонила? Обед испортился? Вспомнил моего бывшего? И потом надумала себе ещё до ста видов других катастроф он спрашивает её очень спокойным тоном, не кажется ли ей, что левый край скатерти немного ниже правого…
         Так, что, вообще-то, я не в обиде, и более того, я вскоре в Москву уехал.  Да и Бог с ней…    
         Кстати, о Боге. «Он не Тимошка – видит немножко» и проводившаяся в девяностых в Латвии реституция недвижимости, выбросила на улицу Илонку вместе с её новым латышским мужем. Оказалось, что в этом доме до 21 июля 1940 года жила семья, потом разъехавшаяся по миру…
         Больше я о той первой «учебно-тренировочной» жене ничего даже не слышал. Да и не до того было, так как, послушавшись совета (похожего больше на приказ) моего нового знакомого Айвара Имантовича, я, к радости родителей, уехал в Москву, переведясь в московский ВУЗ и жизнь понеслась галопом…

Начало знобить… Господи Иисусе, Христе Сыне Божий, помилуй мя грешного… 
               






















П