Одни говорят, что любовь с первого взгляда – вещь ненадёжная, другие утверждают обратное. Я не буду спорить ни с одними, ни с другими, а просто расскажу историю, случившуюся со мной во время службы в армии.
Служил я в автовзводе, прикреплённом к РОНу, возил солдатский и офицерский состав, иногда – гражданское население.
Осень в тот год была запоздалая, солнечная и тёплая. Водителей с машинами стали отправлять на помощь в подшефные организации. В пятницу подошла и моя очередь. Командир взвода поставил задачу:
– Повезёшь продавцов универмага картошку копать. Закончите – развезёшь всех по домам. Отдохнёшь и поедешь встречать полночный поезд. Кто-то из штаба округа приезжает. Поедешь один, без старшего, и на картошку, и к поезду. Не подведи, я на тебя надеюсь. Всё ясно? – Так точно. Разрешите выезжать, товарищ прапорщик? – Давай. Вперёд!
Мотор гудит, за окном то одна степь, то река видна. Песню напеваю, настроение отличное. Часа через полтора приехал в городок. Поставил автобус возле универмага. Сижу в кабине, курю, по сторонам поглядываю. На крыльце магазина много женщин, все одеты по-рабочему, значит – на картошку, значит – это мои пассажиры.
Слышу – в дверцу: тук-тук-тук – и голос:
– Солдат, ты за нами приехал?
Обернулся я к окну, чтобы ответить, и замер, увидев серые с голубизной глаза. Смотрел и молчал.
– Очнись, солдат. Ты за нами? – Так точно, за вами. Только я не солдат, а старшина. – Извини, мне ж не видно твоих погон, вон как высоко сидишь.
Выпрыгнул я из кабины на землю. Она – мне по плечо, хрупкая такая, смотрит на меня снизу-вверх и улыбается. Господи, это ж надо такой красоте родиться! Смутила она меня своей улыбкой окончательно. Еле выговорил:
– Однако... Пошли к вашим.
Идём по тротуару, я на неё глазом кошусь, а она поглядывает на меня открыто и всё улыбается. Подошли к крыльцу.
– Кто у вас тут старший? – Надежда Ивановна – завотделом. Вон та, в синей шапочке.
Руку к пилотке и с докладом:
– Надежда Ивановна, старшина Лавров вместе с автобусом прибыл в ваше распоряжение. Жду от Вас дальнейших указаний.
Она глазами растерянно захлопала, видимо, никто ей никогда честь не отдавал и не докладывал. Девчата на крыльце притихли, смотрят с удивлением, и все молчат. Нет, думаю, надо брать бразды правления в свои руки.
– Надежда Ивановна, ваши все собрались? Когда будем выезжать? – Да-да, все уже здесь. А ехать можно хоть сейчас. – Тогда, женщины и девушки, прошу всех в автобус. Располагайтесь, устраивайтесь удобнее – и в путь.
Наперегонки, как дети, с шумом, смехом побежали в автобус. Загрузили вёдра, лопаты, расселись все. Дорогу я примерно знал, но попросил:
– Кто дорогу хорошо знает, сядьте поближе, чтоб показывать куда ехать. Меня Сергеем зовут.
Заговорили, заобсуждали. Смотрю, идёт. Ну, надо же – она! Села на кондукторское место, что
возле кабины, и опять улыбается.
–Тебя как звать-то? – Оля. А ехать нужно к реке. Потом я покажу, где свернуть.
Поехали. Я на дорогу смотрю и на неё иногда поглядываю, а она на меня. И улыбаемся друг дружке. Наверно, это со стороны выглядело комично, ну да что уж там, как было, так и рассказываю.
В салоне песню запели – «Не плачь, девчонка», потом «Через две
зимы». Обернулся я и говорю:
– Это я каждое утро в полку слышу. Вы спели бы что-нибудь другое, домашнее, что в своём кругу поёте для себя, для души.
Запели «Тонкую рябину». Не удержался я, стал подпевать. С детства песни люблю слушать и петь. И голос, и слух имею. Слышу за спиной:
– Слушайте, девчата, а водитель-то наш здорово поёт, и голос какой приятный.
Засмеялся я, крикнул им:
– Хорошо поёте, продолжайте!
И полились по салону песни: и весёлые, и грустные...
Так с песнями и доехали до поля. Вылезли все, я автобус к кустам у реки отогнал, в тень поставил. Достал из-под сиденья топор, пошёл вдоль берега – собрать дров для костра. Надо, думаю, чай сварить, скоро наработаются, пить захотят. Наткнулся на куст смородины, осторожно выкопал боковой корешок, ветку с листьями сломил. Решил, что сварю чай по таёжному, как на охоте бывало. Пока вода закипала, покурил возле костра, глаза Ольгины вспомнил, засмеялся сам себе. Отыскал её взглядом на поле. С ведром ходит, картошку собирает, носит в кучу. Так захотелось рядом с ней быть. Засыпал скорее заварку в кипяток, корешок и веточку смородины вложил, а чтоб напарилось, закрыл ведро крышкой и сверху курткой накрыл. Поставил под куст, а сам в поле пошёл. Иду по полю и слушаю, как кричат со всех сторон:
– Иди к нам помогать!
Улыбаюсь, киваю головой, молча, а сам к Ольге иду. По пути пустое ведро прихватил и стал рядом с ней картошку собирать. Наполнятся вёдра, отнесу, высыплю в кучу и опять собираем молча. Только изредка поглядываем друг на друга. Ольга оторвалась от работы, глядя на реку, говорит:
– Пить хочется. Пойдём к реке, попьём и нашим воды принесём. – Нет. Ты посиди, отдохни, а я сейчас приду.
Сходил к автобусу, веток в костёр подбросил, взял ведро с чаем, кружку – и назад. Зачерпнул, подал ей.
– Пей. Это лучше, чем вода из реки.
Ольга стала пить, жмурясь от удовольствия. Капельки чая по подбородку сбегают, капают на кофту.
– Да не торопись ты. Пей спокойно. Всё равно, пока ты не напьёшься, к ведру не подпущу никого.
Напилась, вытерла губы, улыбнулась и говорит:
– Спасибо, хорошо-то как.
Обернулась и крикнула на всё поле:
– Девчонки, идите пить! Тут Сергей нам чай сварил.
Сошлись все, сели в кружок. Ведро посередине, а кружка с чаем по кругу. Напились, заговорили наперебой:
– Ну, молодец! Спасибо! Вкусно-то как.
Посидели, пошутили, посмеялись, передохнули – и опять за работу. Ещё часа два собирали картофель. Потом Надежда Ивановна говорит:
– Всё, девчонки, выдохлась я. Пора перерыв с обедом устраивать.
Побросали вёдра, лопаты и со смехом, визгом к речке побежали. Кто руки мыть, кто ещё куда. Я костёр расшевелил, ведро с водой опять поставил кипятить. Стали все собираться. Тут и вода закипела, я заварку засыпал, сам к автобусу пошёл. Слышу, девчата кричат вслед:
– Ты куда это отправился? Иди сюда, обедать будем! – Сейчас приду, вот только коробку с пайком возьму.
Как они тут все раскричались:
– Да ты что удумал! Тебе эти пайки ещё не надоели? Ты уж нас не позорь, что мы одного мужика накормить не сумеем!
Ну, что ты с ними делать будешь? Пришлось вернуться, чтоб не обидеть. Они уже «стол» накрыли, расселись, руками машут – приглашают садиться. Ольга пододвинулась, место рядом освободила. Я и сел туда, рядом с ней. Девчата засмеялись:
– Вот и правильно. Она у нас молодая, кровь горячая. Место верное нашёл.
Обедали с разговорами, шутками, смехом. Так накормили, что еле поднялся.
– Большое спасибо всем. Всё было очень вкусно. Вроде как дома побывал.
До вечера убрали весь отведённый нам участок. Пришли самосвалы, на них погрузили весь картофель и поехали в городок. На обратном пути мы с Ольгой уже о чём-то говорили. Я рассказывал смешные случаи из гражданской жизни, Ольга слушала и смеялась. В городке Ольга показывала мне, куда кого везти домой. Выходя, девчата прощались и шутили:
– Смотри, далеко нашу Ольгу не увези, ей завтра на работу.
Отшучивался, как мог:
– Обещаю, что не увезу, не бойтесь. Сдам дома под расписку.
Довёз я и Ольгу до её улицы. Вышли, постояли, помолчали...
– Ну, я поехал? До свидания. Как-нибудь заеду в универмаг, в гости. Можно? – Заезжай, если будешь в городке. До свидания, Серёжа.
***
Перед армией была у меня подруга. Встречались, ходили на танцы, в кино. Красивая она была, до жути. Когда с танцев поздно приходил домой, мне бабушка говорила:
– Ох, Серёжка, и нашёл же ты себе девку! Уж больно красивая. Гляди – уведут. Девки-то любят, когда около них много парней вьётся, им это нравится. Смотри, Серёженька, ведь тебе скоро в армию идти.
Я всё отмахивался:
– Да ладно тебе, бабуля. Разве это плохо, что человек красив? А что армия? Отслужу – вернусь, а коль дождётся – женюсь. Ты правнуков будешь нянчить. – Дай-то Бог, чтоб было, как ты говоришь. Дай-то Бог...
И подруге, и домой я писал редко – по одному письму в месяц. А что из армии напишешь? Жив, здоров, служба идёт нормально. Что ещё? Так служба и шла нормально с ежедневной работой, со своими буднями, которые иногда «встряхивали» письма из дома и от подруги.
***
Незаметно промелькнули сентябрь и октябрь. По договоренности с исполкомом руководство полка два раза в неделю выделяло автобус, чтобы возить людей с вокзала. Встречаешь поезд, если есть люди в гарнизон – везёшь. А если нет никого, то ждёшь следующего. И так с девяти утра до
двенадцати ночи. Ох, и не любили эти дежурства!
Я ездил в городок один, без старшего. Взводный мне доверял – не зря же я был во взводе старшиной. Приехал в городок, отметил путевой лист у коменданта и сижу в автобусе – поезда жду. Пришёл пассажирский поезд. Мне повезло – в гарнизон никого нет. Поставил автобус на стоянку, а перед глазами – универмаг. И нахлынули воспоминания о том, как ездил на картошку. Дай, думаю, зайду. Похожу, посмотрю, время быстрее пройдёт. Зашёл в магазин, иду не спеша, по сторонам поглядываю. Продавцы с отделов здороваются:
– Здравствуй, Сергей!
А я, если честно, кого узнаю, кого – нет. Но всем отвечаю с улыбкой. Приятно, что тебя помнят. Так и дошёл до отдела «Детские игрушки». Вижу, парнишка, лет пяти, стоит и горящими глазами на витрину смотрит. А там – игрушечный КамАЗ-самосвал. Присел я возле него на корточки и спрашиваю:
– Нравится? – Ага. – Любишь машины? – А кто же их не любит.
Посмотрел я на него внимательнее, и... что-то горло мне сжало. Вспомнил себя такого же, как большая машинка была самой заветной мечтой, пошёл к кассе, спрашиваю:
– Сколько у вас тот «КамАЗ» стоит?
Кассирша посмотрела на меня как-то странно:
– Пять пятьдесят.
Достал деньги из-под обложки военного билета, протянул ей.
– Пробейте, пожалуйста.
Продавщица в отделе, протягивая мне коробку, тоже как-то странно улыбалась. Подумалось: и что они обе лыбятся? Ну, купил солдат игрушку, так что из того? Окна в магазине большие, подоконники широкие – поставил коробку и рядом сел. Жду. Через некоторое время малой обернулся, увидел меня и улыбнулся приветливо, как старому знакомому. Я ему помахал рукой: иди, мол, сюда. Подошёл он, я его спрашиваю:
– Тебя как звать? – Андрюша Гаврилов. – А лет тебе сколько, Андрюха? – Пять. Я уже большой. – Держи, Андрюха. Это тебе от меня подарок.
Вложил ему коробку в руки, а сам скорей к выходу. Горло почему-то сдавило, даже дышать трудно стало. Возле дверей почувствовал, как кто-то за руку дёргает. Обернулся – Андрей. Брови насуплены, глаза серьёзные, и говорит мне:
– А на улице твой автобус стоит? Можно его посмотреть? – А ты с кем здесь? – С мамой. У нас садик на ремонте, и я с мамой на работе теперь. – Пошли у неё спросим.
Схватил он меня за пальцы и потянул за собой. Прямиком в отдел «Детские игрушки». Я смотрю на продавщицу, она на меня с удивлением. А Андрей, подойдя к прилавку, громко кричит:
– Мам, можно я пойду автобус смотреть?
И тут у меня чуть земля под ногами не разверзлась. Из подсобки выходит, кто бы вы думали? Ольга, собственной персоной! Увидела меня и застыла возле занавеса, что вместо дверей. И я стою, оцепенел, на неё смотрю, и слова сказать не могу.
– Мама, можно?
Голос Андрея вывел меня из оцепенения.
– Здравствуй, Оля! – Здравствуй! – Я тут случайно с сыном твоим познакомился. Разреши ему со мной в автобусе побыть? Чего ему одному по магазину бродить! – А ты что здесь делаешь? – Дежурю сегодня на вокзале. Если кто приедет в гарнизон, отвожу. Пока не было никого. До самой ночи дежурить. Да ты не волнуйся, автобус возле магазина, на стоянке. – Ладно, идите. Ты уж присмотри, чтоб он не залез, куда не надо.
Дошли мы с Андрюхой уже до дверей, и вдруг за спиной:
– Андрей, а что это у тебя за коробка? Где ты её взял?
Тот выдернул свою ручонку из моей ладони, повернулся к матери и буркнул обиженно:
– Нигде не брал. Это он мне подарил. – Сколько раз я тебе объясняла, что ничего нельзя брать у чужих людей?!
Андрей отвернулся в сторону, часто заморгал и тяжело засопел носом. Я подхватил его на руки, посадил на подоконник, шепнув на ухо:
– Посиди тут. Я сам с мамой поговорю. Хорошо?
Андрей кивнул головой и отвернулся к окну. Я взял Ольгу под руку и отвёл в сторону.
– Оля, ну что ты, в самом деле! Я понимаю: учить парня нужно, но... не у всех же на виду. Он хоть и малой ещё, но ведь всё понимает. И ещё, я ведь не совсем чужой, мы ж знакомы с тобой.
Она помолчала немного, потом вздохнула:
– Нервы сдают... Придётся извиниться.
Андрей, увидев, что мы возвращаемся, прижал коробку к груди. Я ему из-за Ольгиной спины подмигнул – всё в порядке. Смотрит он на Ольгу и ждёт, что она ему скажет.
– Ты, сынок, не сердись на меня. Не будешь? А звать его – дядя Серёжа. Можешь с ним пойти автобус посмотреть, только
слушайся. Хорошо? – Ладно. Ты не волнуйся, мам, что я, маленький что ли? Пошли, дядь Серёжа.
Переглянулись мы с Ольгой, улыбнулись друг другу. Вот так-то, не маленький!
Дошли с Андреем до стоянки, залезли в автобус. И началось: а это что? А это зачем? Как на экзамене в автошколе. Показываю ему всё, объясняю, рассказываю. Глаза у парня горят, слушает и головой кивает – понимаю, мол. Посадил его на
водительское сиденье, показал рычаг скоростей, педали, и.… поехал парень куда-то в свой, особенный, мир. Схватился за руль, крутит. Щёки надул – гудит, пикает. Словом, едет…
Часы на моей руке пропели – двенадцать. Нужно на вокзал, к поезду.
– Андрей, пошли к коменданту сходим, отметимся. Узнаем, может, ехать куда нужно. Да и обедать пора. Кушать хочешь?
Кивнул он мне головой, вылез из-за руля.
В комендатуре узнали, что пассажиров в гарнизон не было. Да и не нужны бы они мне сегодня. Спросил разрешения у коменданта сходить пообедать. Получил «добро», и пошли мы с Андреем в кафе, что рядом с магазином стоит. Помыли руки, за стол сели. Подошла официантка, подала меню.
– Что кушать будем, Андрюша? Вам что принести, товарищ старшина?
– Ого, Андрей, да тебя здесь знают! Послушай, красавица, принеси, пожалуйста, то, что ему
можно. Наверное, не раз кормила его? А мне – первое, второе и компот, если есть. Грешен, люблю компотик.
Засмеялась, потрепала Андрея по волосам и ушла на кухню. Хотел я у Андрея спросить о ней, да не успел. Вернулась быстро с подносом. Тарелки, стаканы быстро расставила и на свободный стул присела.
– Ты откуда, старшина? – Из гарнизона. А что?
– А Андрюшку, откуда знаешь? – Сегодня случайно познакомились. А ты его мать знаешь? – Ольгу-то? Конечно, знаю. В школе вместе учились. Она в универмаге работает. – Что она там работает, это я знаю. А вот, что сын у неё есть, только сегодня узнал, да и то случайно. – Постой, постой. Ты – Сергей? Это ты их возил на картошку?! Значит, это про тебя мне подружка рассказывала? – Так точно, возил в сентябре. И что рассказывала? – Да так, много чего. Уже и не помню.
А у самой в глазах «чёртики» смеются. Так ничего толком и не сказала, да я сильно и не настаивал.
– Тебя-то как звать? – Вика, Виктория. – Однако... и многих победила? – Как это? – Имя твоё в переводе с латинского языка означает – победа, древние римляне так богиню Победы называли… – Да какие там победы! Ты смотри-ка на Андрея, уплетает за обе щёки. Бывало, приведёт его Ольга покормить, так только намучается. Плохо он ест всегда. А сегодня – диво, да и только. – Не смущай парня, пусть ест. Раз ты его знаешь, скажи, ему можно шоколад? А то ведь у детей бывает... – Можно. Девчонки наши его часто балуют. – Хорошо, принеси ему, пожалуйста, самую большую шоколадку. Сегодня у него день особенный, пусть будет таким до вечера. И рассчитай нас, идти пора...
Вернулись мы в автобус, посидели немного, я и говорю:
– Давай, Андрюха, ты здесь полежишь, отдохнёшь. А я у окошка посижу, подумаю. Добро? – Давай.
Постелил я ему под голову куртку, прикрыл одеялом. Сел подальше, открыл окно, закурил. Что-то всё в моей головушке перепуталось. И на душе неспокойно. Слышу, засопел парнишка, значит, заснул. Затушил папиросу, окно закрыл. В дверь Ольга заглянула.
– Вот вы где! – Тише. Спит твой парень. Умаялся, видно, со мной ходивши. – Да ты что! Его ведь днём спать палкой не уложишь...
Прошла тихонько по салону, села рядом с сыном, одеяло поправила. Тут у меня с языка и сорвалось:
– Что ж ты мне про сына тогда не сказала?
У Ольги в глазах голубой оттенок исчез, глянула на меня холодно:
– А разве ты спрашивал, с кем я живу? Что-то я такого не припомню. – Твоя правда, не спрашивал, – стушевался я и от растерянности добавил: – Молодо выглядишь для такого сына. – Рано замуж вышла, рано родила, рано и одна осталась, – усмехнулась Ольга.
Даже холод в её глазах был завораживающим.
– Извини. – Да ладно, чего там. – А муж-то где? Случилось что? – Муж? Потом как-нибудь расскажу, если случай представится. – Потом, значит, потом. А ты чего прибежала-то? Боишься, что увезу твоего Андрюшку куда-нибудь?
Она тихонько погладила сына по голове. Прошла по салону, встала у окна. Когда повернулась, глаза и улыбка были уже прежние:
– Нет, Сережа, не боюсь. Просто кормить вас пора. А он спит вот... – Мы уже поели. Андрей картошку с котлетой съел и компот с булочкой. – Неужели, правда? Что это на него нашло? Не знаешь? – Знаю, Оля, знаю. Парень мужское внимание почувствовал. Я это по себе знаю, без отца вырос. А за машинку ты его не ругай. Это я виноват. Увидел, какими глазами он на неё смотрит, вспомнил своё детство, ком в горле встал. Вот и не удержался, купил. Пусть играет. Ведь в детстве всего хочется. Не будешь его ругать, Оля?
– Ох, Сергей, Сергей! Не буду, раз у него такой защитник объявился... У нас обеденный перерыв, побегу, перекушу чего-нибудь. Ты его потом в магазин приведи, как надоест. – Зачем ты так нехорошо говоришь, Оля?
Махнула рукой и побежала в кафе. Бежит через площадь, а я ей вслед смотрю и думаю: «Что ж это жизнь порой к людям так несправедлива? Кому ж эта Ольга, что плохое успела сделать, что судьба её жить одну заставила? А пацан этот? Он-то за что должен расти без отца?..»
– Старшина!
Глянул в окно, комендант рукой машет. Значит, кого-то в гарнизон нужно вести. Машинально глянул на часы, но ведь до поезда ещё целый час! Разбудил Андрея. Он быстро так вскочил, глазёнки стал тереть спросонья.
– Андрюша, ты посиди здесь, а я быстро сбегаю вон к тому офицеру. Узнаю, что там – и назад. – А я с тобой поеду? – Не знаю. Маму потом спросим.
Пока говорили, комендант сам подошёл к автобусу.
– Из госпиталя звонили, просят помочь. У них «Скорая» сломалась, а там трое больных на поезд, отправляют в Читу. Привези. – Ясно. Андрей, сиди здесь и никуда! Я к маме твоей.
Выпрыгнул из автобуса и бегом в кафе. Ольга за столом сидит, ест. Рядом подружка, что-то увлечённо рассказывает, аж глаза блестят. Увидела меня, смутилась. Видимо, речь обо мне шла. Опа! Учтём на будущее.
– Оля, я поехал в госпиталь за больными. Привезу их к поезду. Андрей со мной. – Он же мешать там будет. – Не будет. Он парень что надо.
И, не дав ей возразить, выскочил на улицу.
Съездили мы в госпиталь, забрали больных, как раз к поезду
успели. И снова в гарнизон никого везти не нужно. Приехали на стоянку, и пошли в магазин. Андрей от дверей бегом в отдел. Слышу, кричит там:
– Мама, мы приехали! Дяденек бинтованных привезли! Потом автобус поедем чистить.
Улыбнулся я, услышав такой доклад. Прошёл в отдел, поискал их глазами. Стоят возле «подсобки». Ольга сына по голове гладит, а сама глаза в стену отвела. Понял я, что лишним буду им в этот момент, развернулся и вышел на улицу. Сел на скамейку, закурил папиросу. Через некоторое время из дверей магазина вышел Андрей и сел рядом.
– Отметился? Мама не ругалась?
– Нет, она у меня хорошая. А ты чё не пошёл? – Вот, покурить вышел. – А мама говорит, что курить – это плохо. Кашлять будешь, потом болеть. – Маму слушать надо, она правильно говорит. – Тогда и ты не кури, дядя Серёжа.
Засмеялся я, волосы ему взлохматил, папиросу выбросил в урну.
– Пошли-ка лучше в автобус.
А там снова вопросы, ответы. Так и день незаметно к вечеру приблизился. Встретили шестичасовой поезд и снова ни одного приезжего. Даже комендант это заметил, сказав:
– Тебе сегодня определённо везёт, старшина. За весь день только одна поездка, и та недалеко. – Так точно! Даже удивительно, обычно так накатаешься, что в казарму еле ноги тянешь. А тут... Товарищ капитан, а здесь у кого-нибудь цветы можно купить? – Да какие цветы сейчас-то! Ноябрь. Хотя, знаешь, сходи к Селиванихе. Она цветы в теплице садит, может, что и осталось. Сошлись на меня там. Мы с ней в добрых отношениях. Вон там её дом, третий от угла, большие зелёные ворота, не заблудишься. – Как думаешь, Андрей, мамка твоя нас с этими цветами не прогонит? – Не знаю. А мы убежим.
– Ладно, бегун, пошли цветы искать.
Зелёные ворота нашли быстро, постучали. Во дворе залаяла собака, на лай вышла старушка. Про таких говорят: «божий одуванчик» – невысоконькая, худенькая, но крепкая.
– Чего тебе, солдатик? Водкой не торгую. – Да что вы. Я не за этим. Тут нам подсказали, чтоб мы к вам обратились. Говорят, что если Селивановна не поможет, никто не поможет. Вот мы к вам и пришли. – Да ты толком говори, чего-нужно-то? – Цветы нам, бабушка, нужны. Хоть маленький букетик. Сколько скажете, столько и заплатим. – Ишь ты какой, заплатит он. Цветов, говоришь, надо. А это кто с тобой? Сын что ли? Не похож, вроде, на тебя. Ладно, щас собаку закрою.
Ушла во двор, заговорила с собакой, цепью забрякала.
– Заходите.
Прошли во двор, Андрей за мою руку вцепился, собаку выглядывает.
– Чайку попьёте или молочка? – Спасибо, бабушка, торопимся мы. – Успеете, ишь скорый какой. Сам не хочешь – не пей, а малец пусть молочка попьёт.
Усадила нас на лавочку под тополем, сама в дом засеменила. Вернулась с большой кружкой, подала Андрею.
– Пей, соколик, пей. Молочко своё, домашнее, не магазинное. А ты пошли, поможешь мне.
Зашли в огород. Вижу, длинная теплица стоит, застеклённая – редкость в этих местах. Местное население в основном плёнкой теплицы и парники укрывает. Спросил у старушки;
– Поди, тяжело цветы-то выращивать? Уход ведь большой нужен: поливать, сорняки убирать, подкармливать. – А ты почём знаешь? Выращивал что ль, цветы-то? – Немного. Ещё когда учился в школе, то к первому сентября на окнах гладиолусы и астры в ящиках растил.
Глянула мельком на меня, лицом подобрела, улыбнулась. Ключ подала.
– Замок открой и воротину одну – тяжёлые они. Туда не ходи, жди здесь, сама нарежу. Цветы – они, как дети малые, чужого глаза не любят. Потом ворота закроешь и замок навесишь. Цветы-то кому? Матери, аль девке? – Женщине. – Хм, женщине.
Ушла. Минут пятнадцать её не было. Я покурить успел. Слышно было, как она ходит в теплице, бормочет что-то. Наконец вышла с букетом в руке. А букет – красота, да и только!!!
– И это всё у вас там растёт? Это ж надо! Ну, вы даёте, 6абуля!
Такой букет! Вот спасибо вам преогромное. Сколько я вам за них
должен? – Эх ты, голова! Да разве можно продавать такую красоту
осеннюю!!! Так бери, да спеши, куда спешил. – Спасибо вам, бабушка, спасибо вам большое!
Вернулись мы с Андреем на вокзал, купили газету, чтоб завернуть букет от посторонних глаз, и пошли на стоянку. Сели в автобус, стали ждать Ольгу. До закрытия магазина ещё пятнадцать минут оставалось. Долгими они мне показались. Народ повалил на улицу, значит, магазин закрывается. Часы на руке «пропели» – семь вечера. Над дверями магазина заморгала игнальная лампочка, скоро продавцы выйдут. Вышли, столпились на крыльце. Ого, да сколько же вас? Человек двадцать. Стоят на крыльце, что-то обсуждают, головами кивают. Кое-кто руками размахивает, и на автобус наш поглядывают. Ольга там стоит, молчит, голова опущена. «Э, нет, – думаю, – дорогие женщины, сегодня вам этот номер не пройдёт. Сегодня я вас по домам развозить не буду, уж извините. Сегодня наш с Андрюшкой день». Охрипшим почему-то голосом говорю:
– Ну, что, Андрюха, вперёд!
А у того глаза вдруг стали большими, чуть испуганными. Мотнул головой и говорит шёпотом:
– Вперёд! А цветы? – С собой возьмём. Пошли.
И пошли мы с ним через всю площадь, у всех на виду, к магазину. У него в руке коробка с машинкой, а у меня в одной руке его рука, а в другой – букет. Дошли до ступенек. Андрей руку выдернул, остановился, а мне деваться некуда. Отступать – поздно. Кто-то что-то сказал, все замолчали и разом обернулись. Вбежал по ступенькам, подошёл к Ольге, протянул цветы.
– Это тебе. Можно я вас с Андреем домой провожу?
Тишина стояла такая, что, наверное, было слышно, как у меня в груди сердце бухает. Ольга взяла букет, зарылась в него лицом, и.… плечи её мелко затряслись.
– Чёрт побери! И почему у меня всё не так? Хотел порадовать человека, а получилось, наоборот. Прости меня, пожалуйста.
Тут все женщины заговорили разом, перебивая друг друга.
– Что ты, Оля! Он же по-хорошему. Для тебя старался, где-то цветы умудрился найти в такую пору.
Открыла она лицо, смахнула слёзы и говорит дрожащим голосом: – Прости. Это я от радости. Ведь мне... никто... никогда...
И плечи её снова затряслись... Кое-как успокоили её. Пошли мы в сторону их дома. Андрей рядом: то шагом, то вприпрыжку. Улыбается, доволен, что всё обошлось. Кто-то из молодых продавцов пошутил вслед:
– Ольга, ты завтра на работу не выходи, мы справимся.
Ну, бабы! Ну, языки! Это ж надо, и тут подковырнули. Потихоньку матюгнулся, но Ольга меня услышала.
– Ты не сердись. Это они не со зла. Добра мне желают, правда, не люблю я этого. Пошли лучше скорее на нашу улицу, подальше с глаз. У нас улица тихая, народу мало ходит. Свернули мы на соседнюю улицу. И, правда, пустынная. Пока шли, навстречу попалось всего два
человека. Дорога в гору тянется. Вижу, Андрей отстаёт, притомился. Остановился, коробку Ольге протянул.
– Мам, я устал. Давайте отдохнём.
Постояли, передохнули. Я спрашиваю:
– Далеко ещё? – В самое начало улицы. Пятый дом. – Ну, тогда, Андрюха, садись и поехали.
Подхватил его на руки, посадил себе на шею.
– Держись крепче.
Вцепился ручонками, обхватив за шею, прижался к голове моей тельцем своим. И опять мне дышать стало трудно, и снова ком в горле. Прибавил я шагу, чтоб Ольга лица моего не увидела и ничего по нему «прочитать» не смогла.
– Вы потише, а то я так за вами не успеваю.
Андрей сверху смеётся звонким счастливым смехом.
– Догоняй, мам!
Так и дошли-доехали до дома. Прочитал вслух надпись на табличке:
– Известковая, девять. Так вот где вы живёте.
Снял Андрея с шеи, поставил на землю, спросил у Ольги:
– Интересное название. Здесь что, известь раньше добывали? и– Известь добывают вон там, возле сопок. Там зона, зеки-большесрочники работают. Они и улицу начинали строить, сами дали ей такое название. Так и осталось. – Понятно. А вот теперь спрошу: ты с кем здесь живёшь?
Рассмеялась в ответ, но ответила:
– Вспомнил? Вдвоём мы с Андреем живём. Да, сынок? – Да. Это наш с мамой дом. – Оля, ты мне воды холодной принеси.
Хитро так посмотрела на меня, улыбнулась, в дом ушла. Андрей коробку открыл, стал свою машинку разглядывать.
– Ты мать попроси, чтоб верёвочку привязала, будешь по двору возить.
Кивнул головой, соглашаясь. Ольга вышла с ковшом в руке.
– Вот, холодная, с колодца. Извини, на чай-кофе не приглашаю. Дома не убрано, гостей не ждала. – А ты знаешь, я и не пошёл бы. Не хочется хороший день портить, мало ли что. Я ж всё-таки мужчина. Лучше давай на твоей лавочке посидим минут десять, и я пойду.
Сидим, молчим. Андрей совсем освоился, на колени залез и спрашивает:
– А ты, когда теперь к нам приедешь?
Ольга дернула сына за руку, а сама косится в мою сторону. Ждёт, что отвечу.
– Не знаю, Андрюха. Когда теперь поставят дежурить? Да и мамка твоя не зовёт в гости. А без разрешения ничего делать нельзя, сам знаешь. – А я тебя приглашаю. Приезжай, дядя Серёжа! Я тебя буду ждать. Мам, пусть он приедет? – Да я-то что? Будет в городке, пусть приезжает. Адрес он теперь знает. Пусть, раз ты просишь. – А ты, Оля?
Наступила тишина. Слышно было, как на соседней улице гавкала собака. Вопрос повис в воздухе. Чуть слышно ответила:
– Не надо, Серёжа, не шути так. Андрей пошли домой. Тебе кота с собакой кормить нужно, а я ужин готовить буду. До свидания, Серёжа. – До встречи.
Я стоял и смотрел, как они шли к калитке. Андрей с полпути вернулся, подбежал, схватил за руку, прошептал:
– Ты приезжай, я буду ждать...
Постоял я ещё немного и пошёл потихоньку на вокзал, к своему автобусу...
***
После этого бывал я в городке несколько раз – дежурил. Но как-то не получалось забежать в магазин – повидаться с Олей. То пассажиры были с поезда, их увозил в гарнизон, а времени свободного не оставалось. То дежурил со старшим офицером. А у него отпрашиваться не хотелось, одних вопросов потом не оберёшься. Так и не виделись мы с Ольгой почти месяц.
Приближался Новый год. Очень мне хотелось съездить в городок. Увидеть Ольгу, Андрея. Поздравить с праздником, Андрюхе что-нибудь подарить, но не получалось. Зима. Пассажиры редко приезжали, за ними отправляли дежурную машину. Автобус стоял в парке, в своём боксе. Скучал, бедолага, по дорогам, а я по городку....
***
Этот день, тридцатое декабря, не заладился с самого утра. Вначале мы опоздали на развод. Командир полка сделал замечание командиру взвода, тот по «цепной передаче» – мне. Потом у «молодого» в сушилке пропали валенки, пришлось идти на поклон к «вещевикам», просить бэушные. Хорошо, парни свои служили на складе, земляки, выручили. Отправил я взвод в парк, чтоб заводили машины и ехали по рабочим местам, а сам остался в «каптёрке» – писать рапортичку за месяц. Только закончил писать, стук в дверь. Ба, Игорёк – почтальон полка, собственной персоной. Он – у нас лицо уважаемое, письма из дома приносит.
– Пляши, старшина, тебе два письма. – Ещё что придумаешь? Нашёл «молодого». Давай письма! А парням есть кому? – Есть. Сегодня на взвод восемь писем. Ты хоть чаем напоишь? Мороз на улице за двадцать пять и с ветром. Холодрыга. Как там парни-то твои в парке? Заведут машины? – Должны. Если б что не так, давно бы уже позвонили во взвод. Садись, чаю попьём.
Налил из термоса две кружки чаю, поставил хлеб, печенье, масло, сахар, конфеты. Махнул рукой, садись, мол. Сам первый конверт распечатал. На тетрадном листке два предложения: «Серёжа, я выхожу замуж. Ты прости меня. Света». Кольнуло в груди. Замер, застыл, непроизвольно сжав письмо в кулаке.
– Серёга, ты чай-то пить будешь? Что из дома пишут? Все здоровы?
Голос Игорька вывел из оцепенения. Усмехнулся со злобою в
сторону, письмо перед ним на стол кинул.
– А вот почитай…
Сам к окну отвернулся, зубы сжал. Слышу, шуршит листком.
– Н-да... дела... но ты это... того... – Ладно, Игорёк, ты… иди. Тебе ещё почту по дивизионам разносить. Только помалкивай. Хорошо? – Обижаешь. Чё ты, в самом деле. Когда я что болтал? – Хорошо, иди.
Хлопнула за Игорем дверь. Остался один. Сел на стул, на письмо смотрю непонимающим взглядом. Вдруг вспомнились бабушкины слова: «Красивая она слишком. Смотри – уведут». Вот, думаю, и увели. Интересно, кто же это? Приеду, убью. Полезла всякая дурь в голову, мысли чёрные застукали в темечко. Стоп, старшина, сам себе говорю, стоп. А то с катушек съедешь. Дверь в «каптёрку» распахнулась, вижу, взводный на пороге стоит.
– Что сидишь?! Рапортичку составил?
Смотрю я на него и не пойму, чего ему от меня нужно. Помутнение какое-то нашло, улыбаюсь и молчу, и сижу, не вставая, – во сверхнаглость! Взводный глазами по столу провёл, пись¬мо скомканное увидел, видимо, что-то понял. Как рявкнет на всю «каптёрку»:
– Встать! Что за разгильдяйство?! Почему мусор на столе? Ты не дома, а на службе, мигом на «губу» определю. Пойдёшь у меня плац подметать.
От крика очнулся я, вскочил, вытянулся, руки по швам, шагнул навстречу.
– Товарищ прапорщик, за время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось. Личный состав взвода на выезде. Звонков с парка не было, значит, все машины завелись. Рапортичку приготовил, проверите и в штаб можно сдавать. Старшина взвода...
Взводный махнул рукой, прервав меня, сел на стул.
– Садись. Что у тебя случилось? Дома что-нибудь неладно?
Сам головой на письмо кивает. Я ему листок пододвинул – читайте. Взял в руки, развернул, пробежал глазами. Сложил листок, в конверт засунул и мне протянул. – Возьми, сохрани. Потом, когда дурь из головы выйдет, посмеёшься над своими ненужными мыслями. Слушай приказ: не раскисать! Понял? Ты солдат! Военный! Тебе Родина защищать себя доверила, а не нюни распускать. А этих Свет, Кать, Марин, старшина, у тебя ещё много будет. Придёт время, встретишь свою, настоящую. Замыкай «каптёрку» и за мной шагом марш.
Вышли из казармы, пошли в сторону штаба полка. Прошли КПП, вышли на улицу городка. Вдруг слышу:
– Бегом!
Побежали. Взводный впереди, я за ним. Начал соображать, смотреть по сторонам. Вижу, бежим к ДОСу – дом офицерского состава. В нём взводный живёт. Подбежали к подъезду, слышу голос взводного:
– Бегом, бегом. Прямо на пятый этаж, квартира номер четырнадцать.
На пятый, так на пятый. Можно и выше, и дальше. Слава Богу, бегать умеем. Прибежали. Взводный дверь отомкнул. Зашли в квартиру, разулись, на кухню прошли. Огляделся я, давно в домашней обстановке не был. Даже странно всё показалось, как-то не так. Отвык, видно, от гражданки.
– Ты садись, старшина. Я в дивизион позвоню. Потом поговорим...
Затренькал телефон, я голову повернул в ту сторону, уши
насторожил.
– Дневальный? Говорит прапорщик Воинов. Передай в автовзвод, чтоб на обед сами сходили. Старшины не будет, Ветров остаётся за старшего. Ещё скажи Усову, чтоб после обеда подъехал к моему дому. Всё. Повтори... Верно. Конец связи.
Вернулся на кухню, походил некоторое время, потом потёр ладони и спросил:
– А давай-ка, старшина, мы выпьем с тобой – грамм по сто. Ты не
против?
Я, молча, пожал плечами. Мол, ты – начальник, тебе видней.
– Вот и хорошо. Сейчас всё быстренько сообразим.
Поставил на стол хлеб, колбасу нарезал. С холодильника достал сало и полбутылки водки.
– Уважаю «Пшеничную» водочку. Мягкая она, легко пьётся.
Звякнул вилками, разлил по стаканам, пододвинул мне.
– Бери. Давай за праздник, наступающий! Завтра не получится выпить, так как заступаю дежурным по дивизиону. За всё хорошее! Поехали!
Выпили, я что-то в рот сунул, стал жевать. Потом взводный говорит мне:
– Ты давай, ешь и внимательно слушай. Я тут кое-что услышал, кое-что сам узнал. В городке у тебя знакомая есть. Это факт. Да ты не хмурься, я ж всё-таки взводный и должен всё знать про своих солдат, а тем более, про своего старшину. Я же тебе, солдат, своих доверяю. Короче, дам я тебе увольнительную на неделю. С начальником штаба сам всё утрясу, объясню. Через неделю, шестого января, чтоб был в полку. Понял? И запомни, я тебе неделю даю не для того, чтоб ты домой сорвался на «разборки», а чтоб остыл и подумал, что можно, а что не следует делать. Домой поедешь, душу свою разбередишь, а покоя не найдёшь. Не дай Бог, начудишь, в тюрьму попадёшь. Как я потом твоей матери в глаза смотреть буду? А тебе она, тюрьма, нужна? Я вот думаю, что нет. Так что давай, чтоб всё было по-человечески. Договорились?
– Так точно. Когда можно ехать?
А сам уже начал мыслить, соображать. Ну, Игорёк, ну, почтарь чёртов, это ж ты взводному сказал насчёт письма. Не зря же он через пять минут после твоего ухода появился в каптёрке. Ладушки, потом поговорим…
– В восемнадцать ноль-ноль Усов тебя отвезёт в городок. А пока побудь у меня дома, телевизор посмотри. Я в парк съезжу, проверю, как там дела идут.
Хлопнула за взводным дверь, я остался один со своими мыслями. Попытался посмотреть телевизор, но ничего не мог понять. Выключил его и до шести часов вечера мерил комнату ногами. Ох, и длинная же оказалась комната...
Наступил вечер. Вернулся взводный. Подошёл ко мне, похлопал по плечу. И как-то так по-домашнему сказал:
– Ну, давай, с Богом. Езжай. Я в тебя верю. Автобус внизу. Скажи Усову, чтоб сразу же назад, в полк. – Есть. Спасибо вам, товарищ прапорщик.
Пулей слетел на первый этаж. Выскочил на улицу. Шесть часов всего, а темень такая, что ничего не видно. В окнах домов свет везде горит. У подъезда автобус мой стоит, подфарниками светит. Движок чистенько работает. Кулаком в дверь застучал и кричу:
– Ус, открывай калитку, холодно!
Заскрипела дверь, открылась. Я, как метеор, внутрь влетел. Упал на сиденье, ноги вытянул. Хорошо, тепло в салоне! Папиросы достал, закурил.
– Ну, что, Витёк, прокатишь до городка? – Легко. Ты только оденься. На заднем сиденье «танкач» твой и перчатки. – Это хорошо. Вот за это спасибо. – Прапору спасибо скажешь. Это он приказал твои тряпки взять. Я-то откуда знал, что ты только в шапке, да в «пэшухе». Погоди, Серёга, да ты и в сапогах... Сдурел что ли? На улице мороз за двадцать пять, хиус ледяной. Слушай, мне взводный сказал, что ты на недельку «потеряешься». В сапогах-то без ног останешься. Вот что, когда в городок приедем, ты мои валенки возьмёшь, а я в твоих сапожках обратно в полк вернусь. В кабине-то не замёрзну. – Договорились.
Выехали с территории ДОСов, поехали по гарнизону. Автобус дёрнулся, остановился. Я в окно глянул, вижу, стоим напротив Военторга.
– Ты что остановился? За сигаретами что ли? Нашёл время. – Подожди, Серёга, не гони. Куда ехать-то? Прапор приказал тебя
в городок отвезти. А сам-то что решил? Куда едем? – А ты что меня так спрашиваешь? Взводный тебе что-нибудь говорил обо мне? – Немного намекнул. Да ты не обижайся на него. А про меня не думай. Я – могила. Никому ничего. – Тогда давай в городок. У меня там деваха есть знакомая. Если не выгонит, побуду у неё пару дней и вернусь в полк. А если выставит за дверь, то утром на рейсовом автобусе приеду. – Вот и я про неё. Эта та, что в универмаге работает? Да? У неё ещё пацан малой. Она? – И всё-то ты, Витя, знаешь. Только вот откуда? – Да ты не психуй. Про то весь взвод знает, да молчат все. Гляди-ка, ты, тайна великая. Я-то вот к чему. Завтра праздник. Патруль будет в городке. Тебе с ними сталкиваться ни к чему. Нервы только вымотают, пока выяснят, что ты по увольнительной да по разрешению. Тебе это надо? Если ты к ней решил ехать, магазин – вот рядом. Парню купи игрушку какую-нибудь, да ей что-нибудь. Деньги-то есть у тебя с собой? – Двадцатьпятка есть. – Мало. Держи ещё одну. Чем чёрт не шутит. Праздник всё же. – Спасибо, Вить. Получу, отдам. – Конечно, отдашь. Куда ты денешься. Ладно, чего там. Беги скорей в магазин, а то скоро закроют.
Опять бегом и бегом. Заскочил в магазин. Глазами по полкам пробежался. Ага, на нижней полке, в углу, детские игрушки. Не очень-то много, видимо, к празднику завезли для офицерских ребятишек. К прилавку подошёл.
– Здравствуйте, девушки! С праздником, наступающим всех вас! Здоровья вам и счастья! – Спасибо. И тебя тоже с праздником! Брать что-нибудь будешь или просто поздравить зашёл? – Мне во-о-н того зайца лопоухого и вот эти женские часики.
Переглянулись между собой, заулыбались.
– Кому берёшь, старшина? Ты ведь вроде не женат? Ладно, ладно. С тебя тридцать пять восемьдесят.
Вот что значит служить в небольшом гарнизоне – все про всех
всё знают. Достал деньги, рассчитался, заодно Витьку добрым словом вспомнил, что деньгами помог. Вернулся в автобус, плюхнулся на сиденье.
– Вроде всё. Подарки куплены. Поехали, что ли?
В салоне тепло, а за окном мороз. Дорога скользкая, сильно не разгонишься. Да и темно. За два часа доехали до городка. Подрулили к универмагу. Охранная лампочка моргает, закрыт магазин. Виктор обернулся ко мне, я ему рукой показываю вдоль улицы. Туда, мол, езжай. Потихоньку в горку поехали. Как до второго перекрёстка доехали, я ему говорю:
– Всё, хорош. А то там тупик, фонарей нет, в потёмках не развернёшься. Тут недалеко, пешком дойду.
Запомни или запиши адрес: Известковая, девять. Это на тот случай, если вдруг тревога. Ну, давай, езжай в полк. Да аккуратней на дороге. Спасибо за совет, за деньги, за то, что довёз. Пошёл я. – Удачи тебе. Сам праздник хорошо отметь и за нас тоже.
***
Темно на улице, хоть глаз выколи. Хорошо, в конце улицы одинокий фонарь светит. Чем ближе к Ольгиному дому, тем страшней на душе. Остановился, закурил. Слышу, снег скрипит, кто-то бежит навстречу. Пригляделся, вроде, женщина. Пробежала мимо. Внезапно скрип снега за спиной прекратился. Сработал инстинкт самосохранения, и руки сами собой сжались в кулаки.
– Сергей, ты что ли?
Голос показался знакомым. Ответил:
– Вроде, я. А ты кто? – Вика. Из кафе. Вы с Андрюшкой там у нас обедали. Вспомнил? – А-а. Победительница. А ты чего по темноте бегаешь? Спортом что ли занимаешься? Ещё поймает кто-нибудь.
Засмеялась кокетливо.
– А я, может, и бегаю в темноте, чтоб поймал кто. Вот ты, например.
– Тебя проводить? Далеко живёшь-то? – Не надо, вон мой дом. Я к Ольге бегала проведать. Она на больничном, сидит дома. Андрей приболел.
Я подошёл к ней, выбросив папиросу.
– Подожди чуток. Болеет-то сильно? А Ольга как сама? – Да ничего страшного,
обыкновенная ангина. Остыл, видно, в садике. Три дня температурил, теперь ему уже легче стало. Ты к ним?
Достал опять папиросу, зажёг спичку.
– Да. Только не знаю, пустит ли? Прогонит, наверно? Нежданный гость, сама знаешь, хуже татарина. Огонь спички куснул пальцы, невольно чертыхнулся. Вика прыснула смешком в рукавичку. – Но ты-то ведь русский. Иди, не трусь. Они часто тебя вспоминают, особенно Андрей. А выгонит, приходи ко мне. Я все праздники одна, мать с отцом к брату уехали в Читу. Так что я – птица вольная и хату тёплую имею.
Я пропустил её предложение мимо ушей и спросил:
– Слушай, Виктория, а что у Ольги с мужем? Где он?
Она замялась немного, потом ответила:
– А это уж пусть она сама тебе объяснит. Я в это дело не хочу встревать. Да и нехорошо это – за спиной говорить. Мы ж всё-таки подруги. Ладно, побежала я, а то холодно. – С праздником тебя, Вика, с наступающим! – И тебя тоже! – донеслось уже со скрипом снега.
Неторопливо подошёл к Ольгиному дому. В окнах свет горит. Потоптался в нерешительности. «Что, старшина, жуть берёт? Это тебе не взводом командовать. Тут, брат, женщина. Да ещё какая!» Топчусь с ноги на ногу, замерзать стал. И вправду, холодно. «Вперёд!» – сам себе скомандовал. Вдохнул морозного воздуха полную грудь и к дверям прошагал. Стучусь легонько, чтоб никого не напутать. Из-за дверей настороженный Ольгин голос:
– Кто там? Чего нужно? – Оля, это я – Сергей. Пусти погреться, замёрз я топтаться возле твоего дома.
Через несколько секунд дверь скрипнула и отворилась. Послышался настороженный голос Ольги:
– Сергей, это ты что ли? – Да, я. Можно войти? – Заходи скорее. Мороз ведь на улице. Какой же ветер тебя в наши края занёс, на ночь глядя?
В дом зашёл несмелыми шагами. Встал у порога. Ольга стоит передо мной, кутаясь в платок, глядит на меня озабоченно. Молчим. Чувствую, что запершило у меня в горле от вида её такого, домашнего. Сел я прямо на порог, игрушечного зайца рядом посадил. Стянул перчатки с рук, снял шапку, меж ног на пол уронил. Поднял на неё глаза, а она смотрит на меня и улыбается.
– Видел бы ты себя со стороны. Сам чем-то пришибленный, но с зайцем. Что-то случилось, Серёжа? Да ты проходи, садись на стул, чего на пороге-то сидеть.
Залез я, молча в карман, достал письмо и ей протянул.
– Вот... смотри.
Ольга посмотрела на конверт и мотнула головой.
– Так это ж тебе письмо. – Вот и читай, ведь сам даю.
Вытащила листок, впилась в него взглядом. Губы еле слышно шевельнулись:
– Вот ведь как бывает.
Подошла ко мне, села рядом на порог. Смотрит на печку и спрашивает у меня:
– И что же теперь будет? Как ты дальше-то? Может, ей написать письмо что ли? – Не знаю, Оля. Но писать ей я, конечно, не буду. Пусть живёт, как знает. Бог ей судья.
Посидели, помолчали. Поднял я с пола шапку, перчатки.
– Я к вам в гости приехал. Можно? Или прогонишь? А то я ещё успею на ночную «дежурку», чтобы в полк вернуться. – Да не глупи ты. Куда на ночь, глядя ехать-то? Оставайся, Андрей утром рад будет. Он часто тебя вспоминает. – А ты, Оль?
Глядя в пол, чуть слышно прошептала:
– И я тоже. Вон вешалка, раздевайся и проходи.
Разделся, снял валенки, по кухне прошёлся. Возле печки постоял. Потом в комнату заглянул.
– Хорошо у тебя, тепло, уютно.
Закраснелась щеками, за печку зашла. Там что-то забрякало, вода полилась. Вышла, протянув полотенце.
– Я там воды налила. Иди руки ополосни, гляди какие. – Так я же с автобуса прямиком к тебе. Меня прямо с казармы выдернул взводный. Я тебе потом всё расскажу, хорошо? И, знаешь, что, ты мне дай что-нибудь поделать, чтоб сиднем не сидеть. А то на душе так тошно. – Тогда неси дрова из сеней и затапливай печку. Справишься? А я пока картошку почищу, мы её круглой сварим. Ты любишь круглую картошку? Мы с Андреем любим. – Я всё люблю, что жуётся и глотается.
Вышел в сени, набрал охапку дров, у печки положил. С припечка взял лучину, наломал, в печку сложил. Чиркнул спичку, зажёг лучину, послушал, как затрещали дрова, дверцу закрыл. Ольга глянула на меня и, улыбнувшись, сказала:
– Ловко у тебя получается. Умеешь.
Заходил по кухне от печки к окну, оттуда к печке.
– Серёжа, ты посиди рядом со мной. Я уже скоро управлюсь. Сейчас вот салат сделаю со свежим лучком, и кормить тебя буду. – Шутишь, какой свежий лук в декабре? – Правда. Нам в магазин перед праздником всегда привозят свежие лук, помидоры, огурцы. Мне Вика принесла. Я же сейчас не работаю, Андрюшка приболел. Вот мы дома и сидим, А Вика для меня всё взяла в магазине. Перед тобой приходила и принесла. – Видел я её, на улице столкнулись. Просветила меня, тёмного. А
давай я салат сделаю. Парни во взводе говорят, что я неплохо готовлю. Мы летом на речку ездили в выходной, так я там весь день варил. Всё подчистили. – Тогда иди в комнату, в холодильнике всё и найдёшь.
На цыпочках в комнату зашёл. Вижу, Андрей спит на кровати, руки раскидал, одеяло сдвинуто, видимо, пригрело от печки. Открыл тихонько холодильник, взял пару помидорин, огурец и штук пять перьев лука. На двоих хватит. Вернулся, а Ольга уже картошку в кастрюлю опускает. Встал я рядом с ней, смотрю на руки её.
– Ладно у тебя всё получается, споро. А вроде и не торопишься.
Толкнула она меня в бок, шутя.
– Не хвали. Вот поешь, тогда похвалишь, если понравится. – А мне уже понравилось.
Так, переговариваясь полушёпотом, чтобы Андрея не разбудить, и приготовили мы с ней ужин. Я – салат, она – картошку. Накрыла на стол, хлеб нарезала, вилки положила и, замерев возле стола, спросила:
– Ты водки выпьешь, тебе достать? – Если ты будешь, то давай. А если не будешь, то мне одному не надо. Мы с взводным днём выпили по полстакана водки. С ним немного посидели... за праздник. – А я Андрюшку натирала, и немного осталось. Думаю, нам по чуть-чуть получится. – Ну и ладно, помаленьку так помаленьку. Я, честно говоря, и дома редко выпивал. На праздник или на день рождения чей. Не любитель. – Это хорошо, а вот...
Осеклась на полуслове, глаза в сторону отвела, вздохнув. Что-то, видно, вспомнила…
– Садись. Доставай водку, она под столом, в углу стоит. Там пол холодный, не нагревается.
Сел за стол, возле ножки нащупал бутылку. Достал, встряхнул, разлил по рюмкам. Грамм по
восемьдесят вышло.
– Давай за встречу.
Выпили. Ольга сморщилась, рукой за ковшиком с водой потянулась.
– Ты воду не пей, утром голова болеть будет. Вот лучше помидор, больше толку.
Подцепил на вилку дольку помидора, поднёс к её губам. Сняла губами, прожевала, проглотила и засмеялась.
– Вот и пьяная буду. – С рюмки-то? Не смеши.
Посмотрели мы с ней друг на дружку, улыбнулись и... застучали наши вилки по тарелкам. Минут за десять всё и умяли. Ольга на стол посмотрела, головой качнула и так с грустью говорит:
– Давно у меня пустых тарелок не было. Сама мало ем. На работе нахватаемся, домой приду, есть не хочется. Андрюшка тоже едок никакой. Кстати, спасибо за салат, правда, вкусный. Верно парни говорили, умеешь…
Потом долго сидели, молча у печки. Ждали, когда все дрова прогорят. Я в ту же печку и покурил, с Ольгиного разрешения. Трубу закрыли, пора и спать ложиться. Ольга уже не раз зевнула украдкой.
– Ты мне что-нибудь постели здесь на полу. Я возле печки посплю. – Не дури. Что, места, что ли нет, где спать. Мы же взрослые люди, в конце концов. И я тебе доверяю, ты ж меня не тронешь?
От возмущения я даже дар речи потерял. Смотрел на неё ошалелыми глазами и не знал, что сказать. Наконец справился с собой. Ответил:
– С ума сошла что ли, такое придумать. Ты меня приняла, накормила, а я к тебе, вместо «спасибо» в кровать полезу. Это ж кто я после этого буду? Ну и сказанула ты, Ольга... Как там тебя по отчеству? – Молодая ещё для отчества. Ложись вон на мою кровать, а я с Андреем.
Раз сказано, значит, нужно исполнять. Провела она меня в
комнату, постель разобрала и на кухню вышла. Я разделся: «пэша» и брюки на стул повесил, сам юркнул в постель. Вошла Ольга в комнату, посмотрела в мою сторону, засмеялась тихонько и сказала шёпотом:
– Быстро ты, как в армии. Дверь я закрыла на крючок. Он туго открывается. Если ночью пойдёшь на двор, чтоб знал. – Не брожу по ночам. Нет такой привычки. – Спи тогда. Спокойной ночи. Утром расскажешь, что приснилось на новом месте. – Спокойной ночи, Оля.
В доме тепло, тихо. Андрей во сне сладко сопит. Ольгина кровать иногда скрипнет подо мной. Всё, как дома, на гражданке. Закрыл глаза, стал тишину слушать и как в омут провалился...
***
Ещё не проснувшись, чувствую чей-то взгляд на себе. Открываю глаза и вижу Андрюшку, сидящего на стуле перед койкой. Своими чистыми глазёнками внимательно смотрит на меня. Подняв руку, глянул на часы – полседьмого. В окнах ещё темно, но по времени – утро. Шёпотом говорю Андрею:
– Привет. Ты что так рано поднялся? Тебе же в садик не надо. А где мама?
– Там на койке спит. А я писать захотел, вот и встал.
– Пусть спит. Я сейчас встану, и мы с тобой завтрак будем готовить. Идёт?
– Да. А ты, когда приехал? Я тебя ждал, ждал, а тебя всё нет и нет.
Быстро одевшись, заправил кровать. Приобняв Андрея за плечи, прижал его к себе.
– Не мог я раньше приехать. Служба. Понимаешь?
Мотнул головой в ответ, соглашаясь. Взял меня за руку, потянул на кухню.
– Андрей, ты уже умывался? Пошли мордашки под умывальником постираем.
Засмеялся потихоньку и пошёл за занавеску. Побрякал там, высунулся, вытираясь полотенцем.
– Иди теперь ты стирать лицо.
Тут уж и я, рассмеявшись, пошёл умываться. Привел в порядок свой внешний вид, вышел к Андрею. А он уже у стола сидит, что-то пальцем рисует на клеёнке.
– Андрюха, где у вас чай или кофе?
Его ручонка махнула в сторону занавески. Вернулся назад. На стенке в углу небольшой шкафчик висит. Я его ни вчера, ни сегодня с утра и не заметил. Открыл дверцу – вроде есть всё, что нужно. Взял сахар, хлеб, банку кофе. Потряс её – шевелится внутри. Значит, с утра будем пить кофе. В чайник воды налил, вилку в розетку воткнул. На цыпочках вошел в комнату, холодильник открыл. «Обнаглел, как дома, по холодильнику лазаю. Но ведь парня покормить надо», – оправдываюсь перед своей совестью. Взял масло, кусочек колбасы. Идя обратно, посмотрел на кровать, остановился. Спит Ольга. Волосы по подушке разметались, щека розовая – отлежала. Губы чуть подрагивают во сне. Одеяло сползло, плечи открыты. Господи, какие худенькие. «Ночнушка» с голубенькими васильками с плеча сползла. Смотрю я на неё, и такой она мне родной и близкой показалась, что захотелось мне сгрести её в охапку, поднять на руках, прижать к груди и зацеловать до потери пульса… Тряхнул головой, отгоняя наваждение, и скорей на кухню – подальше от соблазна.
Андрей сидит у стола, ждёт. Я ему хлеб маслом намазал, кружочками колбасы придавил. Тут и чайник закипел. Навёл в кружки кофе, себе – покрепче, Андрею – послабже. Придвинул кружку ему.
– Кушай, и я с тобой за компанию, чтоб не скучно было.
Перекусили, вымыли за собой кружки. Я ещё пару бутербродов сделал, кофе.
Всё поставил на большую плоскую тарелку, которую Андрей нашёл в шкафчике. Вытер стол и говорю:
– Пошли, Андрей, маму твою кормить.
Зашли в комнату, потихоньку стул поставили возле кровати, на него тарелку. Я к двери отошёл, Андрею оттуда показываю рукой, чтоб мать будил. Он Ольгу по плечу стал гладить и приговаривать:
– Мам, просыпайся. Ну, мам.
Ресницы её задрожали, руки в стороны раскинулись, потом вверх поднялись. Потянулась всем телом и села на кровати. Глаза открыла, увидев меня, ойкнула, и одеяла на себя вверх до подбородка натянула.
– Выйди, я встану, оденусь.
Заулыбался я:
– Поздно выходить-то. Ты пока спала, я тебя всю разглядел. Ну, не всю, наполовину... так что...
Покраснела щеками, отвела взгляд в пол.
– Бессовестный. И не стыдно?
– А чего стыдного? Поди, в одной комнате спали. Что ж мне утром глаза себе нужно было выбить, чтоб на тебя не смотреть? Не смог, уж прости.
Тут Андрей вмешался.
– Мама, мам.
– Что тебе, сынок?
Он в сторону отшагнул, руку к стулу протянул и говорит:
– Это тебе. Вот.
У Ольги лицо удивлённым сделалось, кулачками глаза протерла, как ребёнок. Разглядела всё, и счастливая улыбка осветила её лицо.
– О-о! Я сегодня, как королева! Мне кофе прямо в постель.
Тут уже я вмешался.
– Пошли, Андрей, на кухню. Пусть мать оденется, покушает, а мы у печки посидим.
Вышли на кухню, а Ольга вслед кричит:
– Сюда не заходите. Дайте одеться спокойно и в комнате прибраться.
Отшуршало что-то в комнате, отстучала чашка по тарелке. Ольга мимо нас за занавеску проскочила, на ходу поблагодарив за завтрак. Из-под умывальника вода забулькала. Я коробку спичек в руках кручу и спрашиваю:
– Чем заниматься будем? Какие планы на день? Командуй, ты – главная.
Андрей ко мне повернулся и серьёзно так спрашивает:
– А почему она главная? Ведь у тебя погоны и ты выше её.
Засмеялся я над его детской наивностью, обнял за плечи, притянул к себе:
– Она, Андрюха, в самой главной должности. Она – женщина, мать! А это, брат, самое высокое звание. Ему все подчиняться должны. И я, и ты, и любой генерал с погонами. Понимаешь теперь?
Вышла Ольга с улыбкой на лице, прямо светится вся.
– Сынок, масло и колбасу отнеси в холодильник.
Тот собрал всё в руки, понес в комнату. Я у Ольги спрашиваю шёпотом:
– Оль, я вроде вчера зайца приносил с собой. На пороге его сидеть оставил. Где он? Праздник ведь сегодня.
Отвела глаза в сторону, глухим голосом спросила:
– А ты что, ехать в полк собрался?
– Нет. Если разрешишь, то я останусь. Но ведь парню подарок надо...
– Вот вечером и подаришь.
Повернулась ко мне, лицом сразу посветлела. Улыбнулась, за руку взяла.
– Пошли в комнату, что-то он там притих.
А в комнате Андрей с машиной на паласе сидит, в окно поглядывает. Видимо, надоело парню дома сидеть, на улицу хочется.
– Не поглядывай на окно, холодно на улице. Да и не совсем ты ещё здоров. Вот что, мужчины. Вы дома печку затопите, воду в кастрюлях вскипятите, а я в магазин сбегаю. Куплю что-нибудь, ведь гость в доме.
Андрей кивнул головой, но обиженно сопеть не перестал. Решил и я встрять в разговор.
– Оля, а может, все вместе в магазин? Пусть парень проветрится? Что скажешь?
Задумалась, отвернувшись к окну, губами шевельнула. Андрей под руку залез, к ней прижался.
– Мам, пусть я проветрюсь.
Повернулась она. Глаза строгие какие-то враз сделались. На меня смотрит.
– А патруль? Ведь сегодня праздник.
– Так и что. Я ведь не в самоволке, взводный увольнительную записку выписал. Всё честь по чести.
А что увольнительная на неделю, про то не говорю. После магазина скажу, пусть там сама решает, как мне быть дальше.
– Тогда быстро одеваться.
Андрей помчался к своей кровати с криком:
– Ура-а! Мы в магазин идём ветриться.
На улице солнце яркое. Снег глаза слепит. Дышится свежо, легко. Ольга мне шепнула в ухо:
– Это ты хорошую погоду привёз.
В тон ей отвечаю тоже шёпотом:
– Нет. Это Дед Мороз.
***
Пока шли до продуктового магазина, мы с Андреем снежками покидались, упали по паре раз. Ольга насмеялась над нами. На крыльце магазина Андрея от снега отряхнули в четыре руки. Весь в снегу уделался, обрадовался, что на улицу вырвался. Благо день выдался тёплый с утра. Зашли в магазин. Ну, надо же! И ни часом раньше, и ни минутой позже. Универмаговские продавцы тоже за продуктами пришли, как сговорились. Нас увидели, заулыбались многозначительно, поздоровались. Я им ответил, с праздником поздравил и в соседний отдел ушёл. Оставил их, пусть поговорят, обсудят, кому и куда с кем ходить. Из кармана «танкача» деньги достал, пересчитал. Мало. Вытащил военный билет из кармана, под обложку посмотрел. Есть! Лежит заначка на аварийный
случай – «пятёрка» синенькая. Как ты мне сейчас пригодилась! Купил бутылку шампанского, бутылку сухого вина «Варна», три шоколадки «Аленка». Вино и шоколад по карманам распихал, а для шампанского кармана нет. Пошёл к Ольге с бутылкой в руке. Стоят подружки кружком, что-то увлечённо обсуждают. Сейчас,
думаю, я вам ещё тему для разговора подкину. Подошёл к ним.
– Извините, что прерываю. Оля, сумку дай, пожалуйста. Все стеклянное я купил, положить нужно. А ты всё взяла, что хотела? Мы с Андреем тебя на улице подождём. Хорошо? Пошли, Андрей.
Ждали на улице ещё минут тридцать. И снежками опять покидались, и я покурить успел. Домой Андрей опять ехал на моей шее. Сумка приятно оттягивала руку. Не говорилось, молчалось хорошо. Пришли домой. Ольга Андрея раздевать стала, я сумку на стол поставил, сам на порог сел. Раздев сына, Ольга подошла ко мне. Посмотрела внимательно мне в глаза, спросила:
– Ты чего не раздеваешься? Что-то не так?
– Всё хорошо, Олюшка. Я тебе сейчас дров принесу, печку растоплю, а сам на улицу схожу. Кое-что сделать нужно.
Принёс дров, растопил печь, вышел на улицу.
***
Хороший день сегодня задался. Повезло мне сразу. Из соседнего дома мужчина вышел. Я к нему подошёл с вопросом:
– Добрый день! Не подскажите, где у вас здесь ёлки растут?
Посмотрел он на меня с интересом, на Ольгин дом глянул, усмехнулся чему-то, но ответил:
– В конце улицы тропа идёт вправо. По ней до самой сопки иди.
Там ельник. Только куда ж ты без топора, без ножовки?
Я махнул рукой – обойдусь. Поблагодарил его и пошёл в указанную сторону. Не обманул меня мужик. Тропинка прямо в ельник привела. Нашел я там ёлочку. Стоит красавица, меня поджидает. Обошёл её вокруг, снег с неё стряхнул, осмотрел. Хороша! С потайного кармана куртки достал нож – «выкидуху». Нажал кнопку, выщелкнулось лезвие, глухо стукнув в ладонь. Аккуратно перерезал ствол. «Прости, милая, но Андрюшке праздник нужен. А что за Новый год без ёлки?» Посидел, перекурил и пошёл назад. Из труб дым столбиком вверх идёт, приморозит в ночь, видно. Пора заходить, надо ещё успеть ёлку к вечеру нарядить. Зашёл в дом. Господи! Что тут началось? Визг, писк, хлопанье в ладоши. Андрей козликом вокруг ёлки скачет, Ольга стоит молча, а сама слёзы пальцем с глаз утирает. Подошла, в щёку поцеловала.
– Спасибо, Серёжа.
– Да чего там. Наряжать, когда будете?
– Скоро доварю, освобожусь, уж тогда. Раздевайся, а то меня Андрей замучил. Где да где дядя Серёжа? А я и не знаю, что отвечать. Ты ж не сказал, куда пошёл.
– Прости, хотел сюрприз вам сделать.
– Можешь считать, сюрприз удался. Спасибо тебе.
Спустя некоторое время Ольга кормила нас обедом. После еды мы с Андреем вымыли посуду, составили в шкафчик. Оля отдыхала, сидя возле печки. Я предложил Андрею немного поспать, чтобы потом со свежими силами наряжать ёлку. Он согласно кивнул головой и ушёл укладываться на свою кровать. Оля с улыбкой покачала головой, но ничего не сказала. Достал из кармана увольнительную. Протянул её Ольге, сказав:
– Читай и решай. Как скажешь, так и будет.
Читала, по-детски шевеля губами. Подняла на меня глаза.
– Целая неделя. А ты сам-то что думаешь? Хочешь у нас, здесь остаться?
– Да. А ты как на это смотришь? Что скажешь?
Протянула мне листок, задумалась. Я к окну отошёл, чтоб не мешать. Надо ж ей что-то самой решить. Вот пусть и решает. Её голос вывел меня из оцепенения.
– Оставайся, места хватит.
– Спасибо тебе. Честно говоря, совсем мне в полк не хочется. Расспросы, разговоры, ненужные там советы... не хочу.
– Всё, решено – ты остаёшься. И забудем на время о заботах, проблемах. Нарядим ёлку и устроим себе настоящий Новый год. Ты согласен?
– Конечно. Я о таком и мечтать боялся. Пусть будет праздник!
Вечером наряжали ёлку. Смеялись, шутили, разбили две игрушки. Переглянулись с Ольгой и одновременно сказали:
– На счастье!
Сидел я на полу, скрестив под собой ноги, смотрел на них и думал – а может, вот это и есть счастье? Дом, семья, дети – что ещё нужно для полного счастья? Наверное, чтоб любили друг друга. Не знал я ещё тогда, что нас ждало через несколько месяцев...
Ольга углядела, что я смотрю на них, закраснела и спрашивает:
– Что ты всё на нас так смотришь?
– Я радуюсь. Спокойно-то как на душе. Чтоб я только делал, если б не ты, не вы? Мне с вами, правда, хорошо.
– Вот и хорошо, раз хорошо. Верно, сынок?
Андрюшка вытянулся во весь свой ростик, руку к голове приложил.
– Так точно.
И мы все дружно рассмеялись…
X
В десять вечера вытащили в центр комнаты стол, стали накрывать его. Свет потушили, а на ёлке зажгли гирлянду. Довольный Андрей, крутился возле нас – помогал.
– Мам, а ёлка у нас красивая, как из сказки. Правда, ведь? Здорово, что её дядя Серёжа принёс!
– Ты рад, сынок?
– Очень.
– Вот и хорошо.
Когда часы известили, что уже одиннадцать, Ольга вышла на кухню и оттуда поманила меня пальцем. Я вышел к ней.
– Там на полке заяц стоит. Ты его сейчас Андрею подари, а то у него глаза уже слипаются, скоро заснёт.
– Верно. Берём зайца, и пошли к нему.
Вернулись в комнату. Андрей, увидев игрушку, заулыбался. Понял, что для него. Вскочил с кровати, подбежал к нам.
– Это тебе, Андрюша, от нас с мамой. А это, Оля, тебе от меня.
Андрею – зайца, Ольге – футляр с часами. Андрей, сказав «спасибо», на кровать залез с зайцем. Ольга вытащила часы, смотрит то на них, то на меня. А у самой из глаз по щекам слёзы бегут. Ну, что с этими женщинами делать? Горе у них – плачут. Радость – опять слёзы. Беда, да и только. Стою, жду, когда успокоится. Вроде слёзы перестали бежать, и то, слава Богу. Взяла рукой меня за шею, притянула к себе. Своей щекой к моей щеке прижалась, прошептала:
– Спасибо. Спасибо тебе.
Отстранилась от меня, тряхнула отчаянно головой.
– А это тебе от меня подарок.
И поцеловала меня в губы. Да так поцеловала, что я чуть не
задохнулся. То ли от поцелуя, то ли от счастья, то ли ещё от чего... За стол сели уже вдвоём. Андрей не осилил дождаться двенадцати, уснул на кровати вместе с зайцем. Умаялся за такой бурный день. Без традиционного выстрела открыл потихоньку
«Шампанское», разлил по фужерам.
– С Новым годом, Оля!
– С Новым годом!
Звон хрусталя слился со звуком курантов в Москве. Выпили до дна, поели салату. Я снова наполнил фужеры.
– А теперь за тебя, за Андрюшку – за вас.
– Спасибо.
Сидели за столом долго. Пили шампанское, ели, смотрели по телевизору «Голубой огонёк». Говорили о каких-то пустяках, а сами, почему-то, настороженно поглядывали друг на друга. Закончилось «Шампанское», к вину так и не притронулись. Вышли на улицу, проветриться. На крыльце отстал дипломатично, покурить. Ольга сбегала по своим делам в конец огорода и в дом заскочила. Докурил папиросу, сходил в туалет. В огороде снегом вымыл руки, освежил лицо. Вернулся в дом, закрыв в сенях двери на крючок. В доме стояла тишина, телевизор не работал. Ольга лежала в своей кровати под одеялом.
– Выключи гирлянду.
Пошёл выключать, по ходу поправил на Андрее одеяло. Выключив, встал у окна.
– Иди ко мне...
Это была наша бессонная, сумасшедшая ночь... Ночь ласки и любви!!!
***
Наутро мы прятали глаза друг от друга. Андрей, глядя на нас, ничего не мог понять. Почему мы молчим? Что же случилось ночью, пока он спал? Позавтракали в тишине, молча, помыли посуду. Я сел покурить в печку, открыв трубу. Ольга сидела у стола, вытянув ноги и сложив на них руки. Андрей играл в комнате, возил зайца в кузове КамАЗа. Так и прошло всё утро в молчании. И только в обед, сидя все вместе за столом, мы начали разговаривать.
– Оля, нужно бы поговорить.
– Потом, Сергей. Вот пообедаем, Андрей ляжет подремать, тогда и поговорим…
Когда поели, Андрей ушёл в комнату. Слышно было, как
скрипнула кровать, значит, улёгся. Ольга домывала посуду. Я походил по кухне, сел возле стола.
– Расскажи мне всё, что можно, о себе. Главное, что я хочу знать, почему ты живёшь одна.
– Я не одна. У меня есть Андрей.
– Не передёргивай. Ты ведь прекрасно поняла, о чём я спрашиваю.
Опустилась на стул.
– Ох, Сергей, а может, и не надо тебе всего знать-то? Может, как в той поговорке: «Меньше знаешь, крепче спишь» ... Ну, хорошо, слушай. Что случилось? Про то я говорить не буду. Скажу одно, мы с Андреем вдвоём, потому что муж сидит в тюрьме… Девять лет дали… Отсидел уже четыре. Когда его осудили, Андрюшке год всего был. Он отца-то и не знает. А я… Я тоже не знаю, жду его или нет. В последнем письме написал, чтоб я его не ждала. Потому что, когда вернётся, он сразу подаст на развод. Жить со мной он не будет, и чтоб я свою жизнь устраивала. Вот коротко и вся история. Так и живу с сыном. То последнее письмо пришло год назад. Больше писем не было. Такие вот дела, Серёжа…
– Да уж, дела. И сказать-то нечего.
– А ты и не говори ничего. Не надо. Только меня больше ни о чём не спрашивай. Хорошо?
– Договорились.
Домыла посуду. Села рядом, голову к моему плечу прислонила и замерла вся. И я сижу, не шелохнувшись. Так до вечера и просидели рядышком да молчком, пока Андрей не проснулся.
***
Время быстро бежит. Особенно такое хорошее время. Шесть дней и ночей промелькнули – как один день. Вроде их и не было. Наступил последний вечер. За ним последняя ночь – и всё. Пора в полк возвращаться. Ужинали, молча, редко перебрасывались словами. Каждый думал о чём-то своём. Даже Андрей притих, передалось настроение взрослых. После ужина долго сидели у печки. Потом Ольга говорит:
– Сынок, иди, спать ложись. Завтра всем рано вставать.
Не дошёл он до комнаты, от дверей вернулся.
– Ты завтра уедешь?
– Да, Андрюша, пора в полк.
Пошёл в комнату, опустив голову. У дверей обернулся к нам. В глазах слезинки стоят, голосом, звенящим говорит:
– Ты же приедешь ещё? Я буду ждать...
– Приеду, Андрей, приеду. Слово даю!
А у самого в горле комок. Ну, что за жизнь! Когда хочешь уехать, то не получается. Когда так не хочется ехать – надо. Противное оно, это слово «надо». Улёгся Андрей спать. Я во двор вышел. Долго курил, глядя на звёздное небо. Возвращаясь, закрыл все двери на крючки. Занавесил входную дверь, чтоб меньше холодом тянуло. Сел на пороге. Ольга подошла, села рядом. Обнял за плечи, прижал к себе. Повернул её лицо к себе, поцеловал в губы. Потом ещё и ещё. Её руки обвили мою шею и плечи. Целовались долго и жадно, до боли в губах, которые были почему-то солёными. Кое-как оторвались друг от друга. У Ольги губы опухли, подрагивают. По щекам крупные слёзы бегут. Господи! Что же делать-то? Кто подскажет, совет добрый даст? Встал я на ноги, подхватил её на руки, прижал к себе и долго по кухне носил. Пока не успокоилась у моей груди, и плакать перестала. Сел на стул, Ольгу на колени посадил. Спрашиваю:
– Что делать-то будем? Как теперь дальше-то будет?
Чуть помолчал и добавил охрипшим вдруг голосом:
– Люба ты мне, не знаю, что и делать дальше.
Ничего она мне в ответ не сказала, лишь прижалась крепче. Так и сидели. На руке часы «пропели». Подняла она мою руку, посмотрев на циферблат, покачала головой.
– Два часа. Пошли, хоть немного поспишь. Утро уже скоро наступит.
Да какой тут сон! До самого рассвета опухшие солёные губы да горячее тело в объятиях. Тело, которое на каждое моё движение
так отзывается, что сердце обрывается... Внезапно оглушительно зазвенел будильник. Застыли, замерли. Со стоном, оторвавшись от меня, Ольга метнулась к столу, прихлопнула кнопку звонка. Не стесняясь своей наготы, подошла к кровати.
– Дай я тебя поцелую на дорожку.
Впилась своими губами в мои, руками шею обвила... Одевались, как говорится, бегом, не стесняясь друг друга. Убежала Ольга за занавеску, оттуда кричит:
– Толкни Андрея, пусть одевается. Чайник включи.
Какой чайник! Разве сейчас полезет кусок в горло.
– Так доеду, с голода не умру. А вот без тебя, без вас – умру.
Подбежала, чмокнула в щёку, погрозила пальцем.
– Не болтай, чего не попадя. Ты нам живой нужен. Верно, сын?
К открытию универмага бежали бегом. Время поджимало. Успели только-только. Продавцы уже толпились на крыльце, беспокойно поглядывая в сторону Ольгиного дома. Под взором многих глаз взбежали на крыльцо. Я при всех поцеловал Ольгу в губы, Андрея – в щеку и, убегая в сторону вокзала, громко прокричал:
– Я приеду, Оля, через неделю. Жди!
***
До городка доехал благополучно. Пришёл в полк, разыскал взводного. Доложил ему о своём возвращении, принял взвод, и покатились армейские будни своим чередом. Взводному я рассказал всё о нас с Ольгой. Ну, почти всё. Мне показалось, что он нас понял и не стал осуждать. По субботам взводный мне выписывал увольнительную, и при закрытии универмага я встречал Ольгу на крыльце магазина. Проводил с Андреем и с ней субботний вечер, ночь и воскресенье. За воскресенья и субботы, соскучившись по домашней работе, поправил покосившийся забор, заменив полусгнившие доски, сделал новое широкое крыльцо. В бане переложил печь, чтоб не дымила, перестелил заново полы. В общем, как мог, помогал. А в воскресную ночь на «попутках» возвращался в городок. В полку знакомые парни, а в универмаге продавцы доставали, подшучивая:
– Серёга, свадьба сразу после дембеля или когда?
Мы с Ольгой или отшучивались, или отмалчивались, но меж собой эту тему не обсуждали никогда. Мы просто любили друг друга. Ольга заметно изменилась, похорошела, расцвела. Она подобрела, улыбаться чаще стала. В народе говорят: весна – пора любви. А нас любовь захлестнула среди зимы. Да так, что не вырваться. Да и не хотели мы вырываться. Нам хорошо было. Андрей был всем доволен, а это многого стоило! Так зима, да и весна промелькнул...
***
Мой чёрный день настиг меня внезапно. Уже июнь стоял в природе. И приехал я в субботу в городок, но не к семи вечера, как обычно, а к пяти. «Молоковозка» шла попутно. До закрытия магазина оставалось два часа. Зашёл внутрь и столкнулся с Надеждой Ивановной – заведующей отделом, где Ольга работает. Взяла меня за руку, чего раньше никогда не было, потянула за собой.
– Ты уже приехал? А что так рано? Пойдём в подсобку, поговорить надо.
В груди похолодело, неужели что-то с Ольгой случилось или с Андреем. Иду за ней в молчаливой тревоге.
– Садись.
Сел на стул, смотрю на неё выжидательно.
– Тут вот какое дело. Даже и не знаю, как тебе сказать-то о таком.
– Надежда Ивановна, вы говорите всё как есть. Я разберусь, пойму, выдержу, если что. Что-нибудь с Ольгой, с Андреем случилось? В чём дело?
– Нет, нет. С Ольгой и Андреем всё в порядке. Тут хуже.
А сама глаза отводит в сторону, не смотрит на меня, как будто в чём-то виновата. Встал я со стула, посмотрел на неё в упор.
– Да не томите вы. Говорите.
– Муж к Ольге вернулся. Люди говорят, пересуд был. Сняли с него три года. Приехал он, два дня уже здесь. В отделе при всех у Ольги прощения просил. Обещал, что жить хорошо будут. Вот такие дела... О, Боже! И что же это теперь будет? А, Сергей?
Покрутил я головой из стороны в сторону, ошарашенный такой новостью, пальцами похрустел.
– Не знаю. Чёрт, да за что же мне это опять? Одна не дождалась, замуж выскочила. У другой муж нашёлся. Как же так? Ведь я люблю её, по-настоящему люблю. И Андрюшку тоже, он мне как родной стал...
Непроизвольно пальцы сжались в кулаки, все мышцы напряглись, как перед дракой.
– Не глупи, Серёжа! По-хорошему надо как-то вопрос решать.
– А... Да, нет. Вообще-то это ей решать. Как скажет, так и будет. Только ведь мы... не прятались по углам. Всё по-честному, у всех на виду. Ну да…
Отрешённо опустился на стул. Вытащил пачку «Беломора», достал папиросу и, не спрашивая разрешения, машинально сунул её в рот. Пальцы предательски дрожали, ломая спичку за спичкой. Надежда Ивановна взяла коробок из моих рук, чиркнула спичкой.
– Посиди, покури пока. Я скоро вернусь, ты только никуда не уходи. Прошу тебя, Сережа!
Затягивался так, что трещала папиросная бумага. Вместе с горьким дымом глотал и горький вкус новости. Голова совсем отключилась, перестала соображать. Вернулась Надежда Ивановна со стаканом чая в руке.
– Попей, успокойся.
Взял стакан, отпил глоток. Руки вместе со стаканом на колени опустились. В душе вдруг стало как-то пусто, безразлично. Боль, как тисками, сдавила сердце. Стукнуло в голове – что же дальше будет? Но на вопрос ответа не было. Хруст стекла вернул к действительности. Нечаянно раздавил стакан. Пальцы разрезал, а боли нет, не чувствую. Боль в сердце засела занозой.
– Господи, порезался, дай забинтую.
Метнулась к стене, где висела аптечка. Я отмахнулся.
– Платок есть.
Достал его из кармана, обернул пальцы, зажал в кулак.
– Пойду к Ольге.
– Там этот, Вовка, пришёл. Чего б ни вышло у вас с ним. Да что же это делается на белом свете?!
Надежда Ивановна всхлипнула, руки к глазам прижала.
– Ведь вы с Ольгой мне тоже как родные стали. Вся душа за вас изболелась за эти три дня. И не мог же он уехать куда-нибудь в другое место!
– Пойду. Чего прятаться, я не вор.
Вышли в зал. Навстречу Андрей идёт, рядом молодой мужчина. Значит, он! Увидев меня, Андрей метнулся ко мне.
– Дядь Серёжа!
На полдороге остановился и смотрит то на меня, то на отца.
Сжав зубы, я подошёл к мужчине, и тут меня остановил сдавленный вскрик. Через весь отдел Ольга метнулась к нам. Как птица крылья, так она руки в стороны раскинула и сдавленным голосом:
– Не надо, Серёжа! Это я во всём виновата!
Глаза опухшие, по щекам слёзы бегут.
– В чём, Оля? Что мы любим друг друга? Что мы не прятались по углам, как воришки, а всегда были на виду. В этом ты, мы виноваты? Что дальше будет? Сама-то что решила?
Ответить она мне не успела. Андрей подёргал меня за палец, я наклонился к нему.
– Дядя Серёжа, мне мама сказала, что это мой папа.
Этим «папа» было сказано всё! Моментально вспомнилось своё детство с потайной мечтой – иметь настоящего отца. И понял я, что не имею никакого права лишать Андрея этой мечты.
Выпрямился я, невидящими глазами посмотрел на Ольгу, улыбнулся ей. Бросил отрывисто:
– Не говори ничего. Не нам с тобой решать. Андрей за нас всё сам решил. Прощай, Олюшка.
Козырнул ей, повернулся через левое плечо и вышел на улицу.
На улице долго курил, дожидаясь закрытия универмага. Когда, сдавая магазин под охрану, все продавцы вышли на крыльцо, подошёл и при всех сказал ему:
– Узнаю, что обижаешь их, из-под земли достану!
***
Как в городок и в полк вернулся – не помню. Что взводному докладывал – не знаю. Помню, что дня два или три жил в каптёрке, не выходя никуда, и пил водку от злости и отчаяния… Хотел жгучую боль в сердце залить горькой водкой, не получилось…
Осталась та боль в моём сердце навсегда…
А через две недели наш полк перебросили в «горячую точку» …
Пишу я стих, про гордость, позабыв,
А голос разума: «Остынь и будь скромнее».
Но хочется кричать: «Люблю, люблю!»
И нет на свете женщины милее.
Я даже мелкие штрихи в душе храню:
Движенья рук, улыбку, взгляд. Все встречи...
И с каждым днём безумнее люблю,
Хотя хочу забыть, чтоб стало легче.
Но память услужить, готова вновь:
Как в книге, за страницею страница...
А засыпаю - вереница снов...
Как от любви к тебе мне излечиться?
А годы, словно птицы вдаль летят,
Промчалась молодость и зрелость на пороге.
Цветы ромашек и гвоздики мне твердят:
«Забудь о ней ты, парень, ради Бога!»
А в сердце продолжает жить весна.
Жизнь «улыбается», когда увижу милую.
И заклинаю, страстно я, любя:
«Убереги её, Господь, любимую!»