Мой отец, так же, как и большинство мужчин, сразу же, как только объявили войну, был мобилизован и отправлен на фронт. Он был коммунистом и служил в войсках НКВД.
Дома остались моя мама и мой четырёхлетний старший брат. Меня тогда ещё не было.
Когда немцы подошли к Ростову, многие (как рассказывала мама) стали из города убегать. Взяв сына и необходимую одежду, решила уехать из города и моя мама.
Ехала не имея нигде, ни в каком селе или станице ни одного родственника. Наугад ехала – на попутных. По пути разговорилась с шофёром полуторки, который остановил машину на её поднятую руку.
На вопрос: «куда тебе?» мама ответила: «Не знаю. Куда подальше, чтоб только убежать от немцев. Нельзя нам с сыном в Ростове оставаться. Муж у меня коммунист, воюет, на войне он. Сказали, если узнают, то могут и убить. Вот и решила бежать, а куда и не знаю – родственников у меня нигде нет . Ну куда довезёшь и за то спасибо тебе – буду искать, где возьмут на работу, там и останусь».
«А ты готовить умеешь? «
«Ну, умею. А что?»
«Да нам повариха требуется. Прямо в поле готовить, мужиков- трактористов, комбайнёров кормить. Село у нас далеко от городских дорог стоит, надеемся, что немец туда и не заглянет. Война войною, а хлеб для фронта выращивать надо. Так что, пойдёшь?»
«Пойду! А что у вас своих поварих нет, что ли?»
«Да понимаешь, у всех своё хозяйство, дети. А там нужно с раннего утра до позднего вечера быть, работаем-то круглыми сутками.»
«Так у меня же ребёнок. А его куда?»
«Ну, с собою»
«А жить-то где? Что прямо в поле?»
«Ну палатку тебе поставим отдельную. Будешь с мальцом там. Ну а днём рядом с тобою будет, у печки, в помощниках».
«Да какой с него помощник? Ему только четыре. Ему б поспать подольше».
«Так палатку-то поставим рядом с кухней. Пусть себе спит сколько хочет. А над кухней у нас навес сделан, и над палаткой сделаем, чтоб не так жарко было. А целый день на воздухе, да и накормлен будет всегда».
«Ну это летом, осенью, а потом мне куда?»
«Ну снимешь комнатку у кого-нибудь в селе нашем, перекантуешься как-то зиму, а по весне, если война продолжаться будет, опять на стан, к печке»
«Ну ладно, давай попробую. Мне всё равно некуда податься. Давай, вези к начальству своему. Они может и не захотят меня с ребёнком брать».
«А у них выбора нет. Ты – подходящий случай – постоянно при кухне можешь быть»
«Ну давай, поехали! Попробую!»
Так мама с братом моим попала в село, где и проработала два сезона, пока Ростов совсем не освободили. А он дважды под немцами был.
Домой возвращалась с тремя мешками пшеницы, гороха, муки. Так расплатились с нею за её труд. До Дона довёз их с её «богатством» местный мужик на подводе, а через Дон ехать не рискнул.
Сгрузил он её с этими мешками и с маленьким сынишкой у моста.
Ни одна машина не бралась перевезти их через Дон – слишком много груза было у мамы – целых три мешка, да ещё и свои вещи.
И только один, уже к вечеру, сжалился над нею: «Перевезу, но один мешок в качестве оплаты отдашь мне.»
Маме ничего не оставалось делать, как согласиться: куда в ночь оставаться одной с ребёнком у моста. Могли вообще всё отобрать.
Так мама вернулась в Ростов, с двумя мешками «пищи», которая не дала умереть им с голоду, в том числе и отцу, вернувшемуся с войны инвалидом.
Вернулся он из госпиталя в 43-м. Комиссовали его: одна рука была не рабочей, согнутой в локте. И пальцы были скрючены.
До сих пор помню эту его руку, с верху до низу с широкой ложбинкой, затянутой тонкой кожей, похожей на пергамент и костью, просвечивающей через неё.
Рассказывал, что от гангрены чистили, убрали все мышцы, сухожилия, спасали руку. Спасли, но она стала не рабочей.
Работать на той работе, откуда на фронт уходил, он не мог. Там требовались обе рабочие руки.
Они с мамой работали на обувной фабрике им.Микояна.
Брат пошёл в школу. А в 1946-м родилась я.
Пока была маленькой, всё спрашивала у отца, почему у него такая ручка, не как у всех?
Он что-то рассказывал мне про войну, про ранение, про госпиталь, но я тогда запомнить это ещё не могла.
Игрушек тогда не было и отец отдал мне в качестве игрушек его ордена и медали. К сожалению, тогда, с 1947 и по 1964-й год празднование ДНЯ Победы было отменёно, и все эти награды никому были не нужны.
Никто не вспоминал тогда о тех, кто прошёл через войну, стал инвалидом. Пенсию платили за инвалидность мизерную.
И только через двадцать лет кому-то пришло в голову и о Победе вспомнить и о тех, кто сложил головы свои и о тех, кто инвалидами остались.
Тогда снова установили этот день - День Победы праздничным днём. Стали оказывать внимание воевавшим на фронте, особенно инвалидам войны.
Даже подарки стали к этому дню преподносить, стали чествовать ветеранов, многие из которых за эти 20 лет забвения успели уйти в мир иной.
Стали продукты привозить домой. Запомнились мне, уже ставшей взрослой, эти наборы из продуктов: и мясо, и консервы и сгущёнку и макаронные изделия – то, что к тому времени опять стало становиться дефицитом.
И тогда отцу моему пришлось в большой комнате, что называлась «залом» срывать деревянные полы, чтобы достать оттуда свои награды: ордена и медали, которые я, будучи ещё ребёнком умудрилась позапихивать их в щель между досками, поскольку они были мне отданы в качестве игрушек и не имели в те годы никакой ценности.
Достал, начистил, на пиджаке разместил и в Дни Победы уже с гордостью красовался с ними на праздничных парадах.
Ордена и медали и заслуги воинов, наконец-таки стали ценить и гордиться ими.
А когда отец «ушёл» из жизни, эти награды попросил взять себе старший внук. Мы так и сделали – отдали ему, чтобы он потом передал их своему сыну, правнуку нашего Героя, которого он успел подержать на руках всего год, последний год из своей жизни.
Сегодня уже и правнуки его в ДЕНЬ Победы принимают участие в «Бессмертных полках» и с гордостью несут портрет ПРАдеда.
Вот такая маленькая история праздника ДНЯ ПОБЕДЫ, с которой нам, детям военного и послевоенного времени пришлось соприкоснуться.
История – от полного забвения до возвеличивания и преклонения.
Но… как говорится, лучше поздно, чем НИКОГДА!