Уважаемый читатель!
Это произведение написано совместно с Огнеславой:
http://proza.ru/avtor/ogneslava
Иллюстрация создана с помощью нейросети
Пришедшее поветрие захватывало всё больше и больше людей. Болезнь к нему подкрадывалась долго. И вот она накинулась и на него. Внезапно померкли краски мира. Его тут же поместили в специализированную больницу и сразу в «красную» зону. Дышать было тяжело. Его подключили к аппарату искусственной вентиляции легких, кололи разными лекарствами, проводили интенсивную терапию. Но его состояние становилось всё хуже и хуже… Уже было тяжело даже открыть глаза. Он угасал…
Вдруг в какой-то момент он почувствовал резкое облегчение…Глубоко и легко вздохнув, он встал с больничной койки, подошёл к двери в палату и открыл её. В коридоре никого не было. Он себя чувствовал очень хорошо и уверенным шагом пошёл мимо больничных палат, заглядывая в них. Было странно, но все палаты также были пусты. Завернув за угол, он попал в более широкий коридор, освещённый странным голубоватым светом. Потом был ещё поворот, потом ещё один… Никаких боковых ответвлений не было. Затем он прошёл мимо большой закрытой двери и, обернувшись назад, не увидел того коридора, по которому попал сюда. Путь можно было продолжать только вперёд, оставляя эту дверь за спиной. Он отправился дальше.
Вдруг он услышал, что за очередным углом раздаются чьи-то шаги. Он бегом добежал до этого угла и завернул за него. По этому новому коридору вдаль уходила какая-то женщина.
- Постойте, - крикнул он ей, - подождите! Позвольте вас спросить…
Женщина остановилась и обернулась.
- Постойте… Здравствуйте. Не подскажите ли, где мы находимся?
Женщина ничего не ответила. Она внимательно смотрела на него, широко раскрыв глаза. Затаив дыхание, и он разглядывал её. Во всём её облике было что-то ускользающее знакомое, близкое, тайное, давнее. Он терялся в догадках – кто она? Почему так на него смотрит? Почему молчит и не отвечает на его вопрос?
- Простите… Не подскажите ли, где мы находимся? – повторил он свой вопрос.
Наконец она ответила:
- Я сама ничего не понимаю. Здесь никого нет. Я уже несколько минут тут хожу и хотела бы кого-нибудь встретить и задать тот же вопрос – где мы. Вы кто? Как вы-то сюда попали?
- Я сильно заболел, знаете, вот этой самой болезнью, которая летит по всему миру. Я вышел из своей палаты в «красной» зоне, несколько поворотов, потом та странная большая закрытая дверь. И вот я здесь. Только вас и встретил.
- Вы знаете, меня эта страшная болезнь пока миновала. Я попала в автомобильную аварию и тоже лежала в больнице. Думала, что это всё, конец. Но вдруг мне стало легче. Даже совсем легко, ничего не болит. Я встала и тоже пошла по коридору. И тоже видела ту большую странную дверь, она была закрыта. Но я не слышала, чтобы в нашем здании была бы какая-то «красная» зона. Я же лежала в травматологическом корпусе.
- Нет. Наш корпус точно не травматология.
Они помолчали, продолжая внимательно разглядывать друг друга.
- Простите за банальность… Я смотрю на вас и не могу понять… Мы не встречались раньше? Мне кажется, что я вас когда-то, давным-давно, видел, мучительно вспоминаю, но не могу вспомнить.
- И у меня такое же чувство. Но… Нет… Не могу вспомнить. Хотя сейчас я просто уверена, что видела вас. Где это могло произойти?
Она задумалась… Непроизвольно она взяла кончик пряди своих волос и намотала их на указательный палец руки. Он с изумлением смотрел на это её движение. Заметив его взгляд, она улыбнулась и сказала:
- Вы знаете, я так с детства делаю. Когда мне хорошо и спокойно. Наматываю кончики волос на палец. Что вы побледнели? Вам плохо? Может позвать медсестру? Хотя тут никого нет.
Он ещё раз внимательно посмотрел на женщину и выдохнул:
- Так это ты! Я тебя сразу узнал, но боялся себе в этом признаться… Ты помнишь тот день, когда мы встретились?
Она мягко улыбнулась:
- Да, это я. И это ты! И я тебя сразу узнала… Но столько времени прошло. Ведь мы встречались только раз в жизни. Мне тогда было 12 лет… И это было второго мая 199.. года.
***
Весна Священная, весна невесомая, прозрачно призрачная, пришла в город. Москва засияла, задышала птичьим весёлым звоном и щебетом, оделась в акварели цветущих вишен и яблонь. Всё вокруг было такое пронзительно небесное, беззаботно голубое… Всё кругом как на карусели. Так бывает только в детстве или когда влюблён первой безгрешной любовью юности. В тот день второго мая 199.. года мама повела меня и брата в Третьяковку, мне было двенадцать, брату – восемь. Меня посещение галереи манило и вдохновляло, брата – тяготило. Он хотел погонять мяч во дворе с ребятами, и всё было бы именно так, как бывает каждую субботу, но в этот раз мы отправились на встречу в Третьяковку. Мама у нас была совершенно замечательная. Всей душой она любила Прекрасное и Искусство, хотя в работе и повседневной
жизни была далека от творческих профессий.
У нас дома жили три сибирских кошки и, наверное, три тысячи книг – так говорила мама сама. По вечерам она нам читала под мурлыканье радио и песенки кошек, а в выходные дни непременно вела нас в театр или художественную галерею. Тот день обещал стать одним из «классических» маминых выдумок, но он стал особенным. Я запомнил его и то необыкновенное чувство – «чувство весны» - на всю жизнь. В тот день мы решили посетить зал Врубеля. Мой брат озорничал, отыскав «товарища по несчастью», он плёлся позади нас вместе с ним, в то время как мама «товарища» шествовала рядом с нами и увлечённо обсуждала с подругой керамическую серию Врубеля «Садко».
- Вот и она! – торжественно произнесла мама. Разумеется, она имела в виду картину «Принцесса Грёза» Врубеля.
- Вот и она! – произнесло моё сердце, глядя на девочку, созерцающую панно.
Если бы Весна была человеком, то таким. Юная, сияющая, словно кристалл. Определённо, она была старше меня на год или два… Впрочем, возможно, мне так показалось. В этом хрупком возрасте перехода, девочки всегда выглядят старше мальчиков. Она была увлечена созерцанием картины, а я не видел красок великого живописца. Я смотрел лишь на неё. Вот она – настоящая Принцесса Грёза… Она стояла и смотрела на картину и наматывала кончики прядей своих волос на указательный палец руки… Я подошёл ближе и не мог оторвать от неё глаз. Она почувствовала мой взгляд и повернулась ко мне. Я мгновенно утонул в её казавшихся бездонными глазах. Сказать, что они были цвета неба, значит, ничего не сказать. Лучше сказать, что небо было цвета её глаз. За мгновение я влюбился в неё окончательно и бесповоротно…
Я долго смотрел на неё. Она села на скамеечку. Я сел рядом и осторожно взял её за руку, почувствовал её тепло. И она держала мою руку, будто бы боялась разжать пальцы и потерять меня…
Вечером, вернувшись домой я долго не мог заснуть, всё вспоминая её, девочку-Весну, девочку-Принцессу Грёза, её взгляд, тепло её руки…
***
Я хорошо запомнила тот день благодаря встрече с Картиной и тем мимолетным, ускользающим чувством Прекрасного, что посетило меня тогда. Тот день перевернул и навсегда изменил мою жизнь.
В тот далекий весенний день папа согласился пойти со мной в Третьяковскую галерею, чему я была несказанно рада. Папа был художником по костюмам, и во мне видел в будущем только живописца. В те далекие годы я занималась в школе искусств: ваяла из гипса, рисовала натюрморты и портреты, создавала сюжеты на заданные темы и выезжала на пленер вместе с другими учениками художественной школы. Анна Владимировна, наш педагог, говорила, что я талантлива, и мне непременно необходимо развиваться дальше в сфере искусства. После окончания школы я поступила в медицинский… Из-за искусства, из-за картины. Той самой картины, что потрясает до глубины души и меняет жизнь раз и навсегда.
Мне двенадцать, я весела и беззаботна. Мы с папой в зале Врубеля…
- Можешь себе представить, эта феерия, эта сказка была принята далеко не единодушно! Более того, вокруг неё разыгралась подлинная драма и общественный скандал! – увлеченно рассказывал папа. - Это грандиозное полотно создавалось для Всероссийской промышленной и художественной выставки, что проходила в Нижнем Новгороде в 1896 году. Организатором масштабнейшей выставки, что занимала более 100 гектаров, был назначен Сергей Юльевич Витте. Сергей Юльевич доверил оформление художественного павильона своему другу и соратнику Савве Ивановичу Мамонтову – известному меценату и покровителю искусств.
Выбор художника для Саввы Ивановича был очевиден – Михаил Александрович Врубель.
Отсутствие договоренностей с Академией художеств, относительно художника – оформителя павильона привело к гневу и травле художника со стороны академического художественного сообщества… Панно Врубеля были изгнаны из павильона искусств. Но Мамонтов, желая восстановить справедливость и предоставить возможность широким общественным слоям познакомиться с магией Врубеля, в кратчайшие сроки возводит индивидуальный выставочный павильон для работ Врубеля. Именно к нему, а не к экспонатам выставки оказывается приковано внимание общественности. Истинное искусство и смелость одержали победу!
Я любуюсь «Принцессой Грёзой». Панно потрясает своей грандиозностью, оно захватывает зрителя масштабами, достойными атлантов. Оно написано в ожидании зрителя высокого, смелого полёта души. Тот, кто может понять и полюбить такую картину должен чувствовать мир всем сердцем, любить и ненавидеть со смелостью и полнотой ощущений, что свойственна старинному миру эпоса. Нет, это не картина, это кинестетическая симфония! Она звучит, она захватывает меня в водоворот образов и неизвестного мне тогда, но интуитивно предвосхищаемого сюжета.
Героиня картины – сама Весна, пробуждение и жизнь. Её песня, её воля будут услышаны героем, шагнувшим за грань бытия. «Он вернётся! Непременно вернётся и будет жить!» - думала я. Юная, нежная душа трепетала, глядя на полёт кристально-сияющих героев, над привычным порядком мира. Мне тогда захотелось быть как она, та – принцесса… Нет, не роковой красавицей, покоряющей одним лишь взглядом королей, великих воинов и бедных трубадуров. Мне захотелось стать той спасительной нитью, что возвращает миру тех, что могли умереть, но остались живы. Мне захотелось лечить и спасать людей… Так, благодаря искусству, душа «будущего художника» стала душой лекаря, доктора.
Я так долго вглядывалась в картину, что моя голова пошла кругом. Я оглядела зал, в поисках скамеечки и вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Сначала мне показалось, что мальчик, стоявший в некотором отдалении от меня, смотрит на «Принцессу Грёзу». Его глаза блестели тем же удивлением и восторгом, что испытывала я несколько мгновений назад, глядя на панно.
Но, когда я отошла в сторону и отыскала скамейку напротив триптиха «Фауст», то вновь поймала на себе взгляд незнакомца. Он смотрел так на меня, не на картину! Я была удивлена и смущена. «Зачем? - подумалось мне - Зачем он любуется мной, когда рядом истинная Красота, способная перевернуть мир и душу?» Мыслила в те юные годы я более, чем высокопарно. И тот взгляд, что польстил бы большинству моих сверстниц, тогда меня возмутил.
Я буду вспоминать этот взгляд позднее. В школе – на выпускном балу, когда серьёзную, нескладную девушку, слишком худую и высокую, ещё и в очках, никто не пригласит на танец. Буду вспоминать этот взгляд, когда от меня беременной уйдёт молодой человек. Но ещё я буду вспоминать взгляд того мальчика когда меня будут встречать родные пациента на выходе из зала реанимации, а я буду говорить: «Он/она будет жить. Операция прошла успешно». Я буду вспоминать тот взгляд, всякий раз, когда буду забирать сына из садика, а позднее, из школы. Я буду вспоминать тот взгляд…Так на меня будут смотреть лишь те, кому я спасла жизнь и их родные. И мой любимый, самый лучший, самый родной, мой сынишка.
Меня возмутил и, возможно, испугал тот взгляд, что я запомнила на всю жизнь. Но он осторожно взял меня за руку, и я почувствовала тепло его руки. Почему-то казалось, что нельзя разжимать руку… Иначе, я его потеряю…
«Ах, вот ты где! - воскликнул папа - Знаешь, я сейчас как раз занимаюсь декорациями к Фаусту, не желаешь ли дома взглянуть на эскизы и пообедать. Я голоден, как волк!»
Я кивнула, и мы удалились из зала. Я оставила за спиной великую Картину и загадочного мальчика.
***
Вдруг из-за угла коридора вышла и мимо прошла старушка.
- Ромео и Джульетта! - усмехнулась она - Не рано ли вам туда? - кивком головы она указала в ту невозможную даль, струящуюся небесно-голубым светом, - вот мне уже пора!
- Что Вы, бабушка! - засмеялась женщина, - для Ромео и Джульетты мы стары, а туда «не пора» никому и никогда. Неужели Вам не хочется ещё пожить? Внуков понянчить?
- Если бы внуков, - печально вздохнула старушка, - одна я. Не к кому и незачем возвращаться. Кот только остался, Тимофей… - старушка вздохнула и пошла дальше, с каждым шагом становясь всё более сияющей и как будто размытой. Казалось, что она – персонаж, написанный акварелью… Или не персонаж, а пейзаж. Туманный и неясный.
В коридоре вдруг появились и прошествовали души: различных возрастов и наций, их голоса звучали по-разному, различные по наречию, мелодичности и интенсивности. Порой казалось, что они сливаются в единый гул, словно включили на максимальную громкость тысячи радио, вещающих на отличных друг от друга волнах. Затем вновь наступала шелестящая, словно сухие листья, тишина.
- Мы должны вернуться назад!
- Разве можно отсюда попасть назад? Ты же понял, где мы находимся. Это же тот самый коридор… Отсюда не бывает возврата…
- Нет! Нет! Я не хочу в это верить! Этого не может быть! Не может быть так, что мы ждали друг друга всю жизнь, но как только встретились, тут же надо расставаться, и уже навсегда. Я не верю! Я буду бороться! За тебя! За себя! Дай мне руку, сожми её покрепче! Мы пойдём назад!
О, как трудно было просто повернуться. Но они, держа друг друга за руку, смогли повернуться.
О, как трудно было идти назад. Но они смогли пойти! Самыми трудными оказались последние шаги перед той большой дверью. Из последних сил они приближались к ней всё ближе и ближе.
Они уже не только держали друг друга за руку, они крепко обнялись и прижались друг к другу. Наконец, они подошли к двери. Взявшись за ручку, приложив неимоверные усилия, им удалось открыть эту дверь. За ней был сад, в котором цвела маленькая вишенка... Они сделали шаг вперёд, наружу, и… Вспышка…
***
Он очнулся на своей койке. Дышать было мучительно тяжело. Сердце стучало в ушах… Но он понял, кризис миновал. Он остался жив. Но что он видел там, за той чертой, в том коридоре? Да и было ли это?
Через несколько дней он смог вставать и медленно прохаживаться по палате. Он подошёл к окну и увидел, что среди деревьев больничного сада росла маленькая вишенка. На ней не было ни одного листочка, но она вся утопала в цветении. Весна… Пробуждение… Жизнь… Думал он… А то видение? Это был лишь болезненный бред? Он же отчётливо помнил тепло её рук, её мягкий и ласковый взгляд, когда там, в коридоре, они возвращались. Он долго смотрел на маленькую вишенку в больничном саду. Щемящее чувство неисполненной мечты заполнило его душу. Может быть, лучше было бы остаться там? Но с ней!
- Ну, всё, - весело произнёс доктор, - вы легко отделались. Считайте, что вам повезло. Тут, как говорится, медицина была бессильна. Вероятность вашего выздоровления была близка к нулю. Мы не наблюдаем никаких последствий болезни. Готовьтесь к выписке, завтра, 30 апреля, вас отпускаем домой…
На следующий день он сказал своей дочери:
- А давненько мы с тобой не были в Третьяковке. Давай-ка завтра сходим!
- Ура! Конечно, сходим!
Утром они быстренько собрались и отправились в Третьяковскую галерею. Чем ближе они подходили к ней, тем сильнее его охватывало волнение. Они прошлись по залам, но его всё сильнее и сильнее тянуло туда, в зал Врубеля, к «Принцессе Грёза». Замирая от предстоящей встречи с картиной, он вошёл в зал. Дочь шла рядом.
Возле картины стояла Она с мальчиком лет двенадцати!
Он подошёл, остановился совсем рядом и с замирающим сердцем неотрывно смотрел на неё. Она улыбнулась…
- Спасибо тебе, - сказала она, - что помог мне выбраться оттуда. Одна, без тебя, я не смогла бы…
- И я один, тоже не смог бы…
Она протянула ему руку…
А что же дети? Взявшись за руки, и не отрывая глаз друг от друга, они что-то тихо обсуждали возле другой картины. Может быть, это была уже «их» картина?