В зимнюю пору мы с сестрой часто гостили у бабушки. Многоквартирный дом, в котором она жила, был старой постройки. Через дорогу находился монастырский пруд, где я мальцом ловил консервной банкой головастиков. Позже пруд спустят. Почистят и приведут в порядок. Но вода держаться, как раньше, уже не будет. Уйдёт в почву. Место это со временем зарастёт травой, и мальчишки быстро оборудуют его под футбольное поле.
Вдоль пруда росли старые ивы, кору и ствол которых давно поели насекомые. В деревьях с годами образовались дупла в человеческий рост. По другую сторону пруда росла «Царственная лиственница». Дерево посадили в честь первой годовщины рождения цесаревича Алексея в 1905 году.
Рядом с бабушкиным домом у перекрёстка стояло двухэтажное розовое здание. Там располагалась редакция районной газеты «Ударник». Хорошо помню, как в школьные годы нёс свои первые наброски на тетрадном листе в редакцию. Редактор Валентина Каганова, внимательно ознакомившись с рукописями, по-доброму, чтоб не спугнуть в моей детской душе тягу к сочинительству, указывала на погрешности в тексте. Сколько же было радости и восторга, когда в газете появлялась моя первая «проба пера». Сказка аккуратно вырезалась и вклеивалась в толстую тетрадь с именованием «Архив», где хранились когда-то вырезанные из советских газет мамины публикации…
Как же всё-таки приятно в студёную зимнюю пору, когда за вечерним окном сурово завывают метели, находиться в тёплой комнате и с умилением поглядывать на ледяное оконное стекло. На подоконнике беседует с самим собой радио. В печи потрескивают поленья, наполняя комнату теплом. Под половицами изредка скребётся мышь. Радуется, что вовремя нашла укрытие и теперь без забот и хлопот перезимует в норке, засыпая под наши голоса. И во всей этой, казалось бы, незатейливости есть своя прелесть. Своя красота. Как же мало человеку нужно для счастья! Стоит лишь погрузиться в воспоминания, понимаешь, что в самой обыденной повседневности порой скрывается настоящая радость. Казалось бы, обычное утро, обычный день, ничем не примечательный вечер. Но пройдёт каких-то несколько лет, и этот самый день будет вспоминаться с особым трепетом и теплом.
Иногда, чтоб скоротать вечер, к бабушке в гости захаживал дед Саша. Папин отец. Жил он в этом же доме, что и бабушка Зоя, только с другого конца. Бабушкина квартира находилась на первом этаже, и маленькие окна её чуть уходили под землю. Квартира деда Саши располагалась на втором этаже, напротив «новой» школы. Мы усаживались играть в лото.
- Поиграем? – предлагали мы с сестрёнкой.
- Отчего же не поиграть? – улыбался дедушка. – Я как раз в расположении духа. Оставлю тебя, Антоха, с носом, так и знай.
- Ещё кто кого.
Мы любили с дедом друг друга подтрунивать. Иногда, правда, я увлекался, забывая про почтенный возраст, и дед сердился всерьёз. Дед Саша не был злым, но поворчать порой любил. И мне это, маленькому проказнику, нравилось и всегда веселило.
Мы с сестрёнкой взбирались на старый бабушкин диван, который всегда был разложен и укрыт одеялом. Бабушка Зоя присаживалась с краю. Дед брал стул, садился напротив. Каждый брал карточку. Я из мешочка вынимал бочонки, озвучивал и тоже прикрывал у себя на карточке числа, если такие имелись. Моё любимое занятие в игре - быть ведущим. Стоило дедушке чуток отстать, как я тут же нахваливал себя. Дед глядел косо.
- Помедленнее, - придирался он ко мне. – Не на пожар спешишь.
Я специально вынимал из мешочка бочонок, называл число, убирал в сторону и быстро доставал другой.
- Говорю же – не спеши. Счас Валюше мешок отдашь.
- Она ещё маленькая, - говорю ему.
- Ничего не маленькая, - возражает сестра.
- Уж не глупей тебя, - отвечает дед.
Я по-прежнему тороплю игру.
- Надо Женьке сказать. Пусть уши надерёт.
- Папка меня не трогает.
- Зря. Тебя ремнём пороть надо, - ворчит дед Саша.
- Ну, чего ты пристал к парню, - вступается бабушка. – Никто не виноват, что проигрываешь.
- Играть тоже надо умеючи, - подливаю я масло в огонь.
- Я тоже не успеваю, - жалуется сестрёнка.
- Рази за ним угонишься. Он же нарочно дурит.
Дед Саша отбирает у меня мешочек и теперь сам не спеша ведёт игру. Игра потихоньку-полегоньку налаживается в его сторону. Дед кладёт на карточку бочонок с числом девяносто.
- О! Дедка.
- Не дедка, а дед, - поправляет меня бабушка Зоя. – Что за слово такое?
- Знаешь, почему это число так зовут? – спрашивает меня дедушка. Я качаю головой, пожимаю плечами. Дед расплывается в улыбке. Он этого ждал. – Доживёшь до моих лет, узнаешь.
Дед Саша любил повторять эту фразу, показывая тем самым свою мудрость и превосходство в годах. Дед веселился. Кончики глаз его тоже улыбались. Удивительно, но до преклонного возраста и до самой смерти ни бабушка Зоя, ни дед Саша практически не имели седины. Тёмная прядь их волос гордо бросалась в глаза. Лицо у дедушки было доброе. Глаза, особенно когда он улыбался, были по-детски озорными и излучали какую-то манящую искру. В молодые годы, думаю, он был красив. Фотографий его юных лет я не видел. Дед Саша не любил фотографироваться. Всегда отмахивался ладонью (тоже одна из его привычек) и скромно уходил в сторону. Он вообще был довольно-таки скромным человеком. Говорил не громко, как бы слегка гнусавя в нос. Фотографии его не дошли до нас, ещё наверное, потому, что родом он был не из этих мест. Родился дед Саша и вырос в селе Большое Болдино, которое прославил на весь мир Пушкин. Забавно, что и дед, как великий поэт, величался так же – Александр Сергеевич… Лукин.
А вот баба Паша, дедушкина мама, которая иногда приезжала в гости, особенно осенью и в зиму, была строгой и казалась нам с сестрёнкой злой. Небольшая ростом, сухая от худобы, баба Паша ходила медленно и нередко бранилась взаправду. Однажды, когда я был у дедушки в гостях, мне на глаза попался стакан с водой, в котором лежала вставная челюсть бабы Паши.
- Чё это? – я приблизился к стакану.
- А ты будто не видишь, - ответили мне.
- Зубы, - говорю.
- Не будешь свои беречь, такие же носить придётся, - говорила баба Паша.
- Ну, прям, - возражаю.
- Хоть прямо, хоть косо. Никогда старших не слушаешь, - вставил своё слово дед. – Ну, куда ты руками!
Я прятал за спину руку, что не давала мне покоя и по-прежнему внимательно разглядывал в стакане искусственную челюсть. Уже и не помню, то ли баба Паша разрешила мне, то ли сам украдкой от всех, но зубной протез из стакана я всё же вынул. Внимательно разглядывая и постукивая нижними и верхними зубами друг о дружку, жалел, что нельзя их взять в школу, похвастаться ребятам и попугать трусливых одноклассниц.
Ещё хорошо помню у дедушке на серванте небольшую статуэтку Волка и Зайца из мультфильма: «Ну, погоди!». Волк в морской тельняшке, в штанах-клеш, с трубкой и гитарой. Что-то напевал Зайцу. Мне нравилась эта статуэтка.
Квартира у дедушки была совсем крохотной, невзрачной. И хоть жил он на втором этаже, в квартире постоянно стоял мрак. Единственное окно было всегда прикрыто большими шторами. Дедушка, признаться, жил чересчур как-то по-простому и немного неряшливо. Маленький узенький коридор. В коридоре по левую сторону небольшой стол, на котором с одного угла крепились настольные тиски и стояла электрическая плита. Дальше, у самой стены, холодильник. Повсюду банки с шурупами, а на гвоздях, прибитых в стену, изоленты. Дед был мастак что-нибудь помастерить. У холодильника висела почти во всю стену карта Горьковской области, на которой, как не ищи, а город Саров не найдёшь. Есть Дивеево, есть Цыгановка, посёлок Сатис, мордовские леса указаны тоже, а Сарова нет. Тогда он, правда, назывался Арзамас-16.
- Ну-ка, - дед указывал на карту. – Проверим, парень, твои знания. Покажи мне Арзамас-16.
- Ха, - ерепенился я и шёл к карте. – Пуще простого.
Я водил глазами по карте, но города такого там не находил. Вот Горький. Дивеево. Вот Арзамас… А Арзамаса-16 нигде нет.
- Что, нема? – посмеивался дедушка. – Вот так же, поди, и в школе… у доски учителей смешишь.
Я злился. На дедушкины смешки и провокацию дёргал плечом и по десятому разу разглядывал карту.
- Как тут не увидеть, не понимаю, - подтрунивал меня дед. – Вон же!
- Где?
- Перед самым твоим носом, - расплывался в улыбке дед Саша. – Да-а, парень, разочаровал ты меня. Надо тебя к окулисту сводить. Не нравится мне твоё зренье.
- Нет его здесь.
- Как нет? Скажешь тоже. Куда же он делся? Эт не посёлок и не деревня какая. А целый город… Отсюда и то вижу.
Я злился и с отчаяньем разглядывал карту вновь. Попадались знакомые сёла, а Арзамаса-16 по-прежнему нигде не было.
- Валюша недавно была, сразу нашла. А ить младше тебя, - дразнил дед.
- Не ври!
- Не имею такой привычки.
Отчаявшись, я принялся доказывать дедушке, что это неправильная карта. Непутёвая. И что город этот забыли попросту вписать. И скорее всего, если присмотреться хорошенько, не досчитаешься ещё каких-нибудь населённых пунктов. Что карта эта бракованная и её нужно выбросить немедленно, чтобы честных людей, вроде меня, она не вводила в заблуждение. А если нет – то пусть он сам укажет, где этот таинственный город.
Дедушка на это смеялся в голос. А после признался, что города этого действительно нет на карте, но не потому что она бракованная, а потому что он засекреченный. И вражескому шпиону вовсе необязательно знать, место его расположения.
По правую сторону от коридора в дедушкиной неуютной квартире находилась единственная маленькая комнатка с крохотной печкой. В правом углу стоял диван, напротив дивана сервант Хельга с хрустальной посудой и телевизор «Чайка». У окна письменный стол с настольной лампой. Стол был прикрыт стеклом, под которым хранились открытки и письма. Кресло и пара стульев. Больше ничего примечательного в квартире не было.
Однажды вечером, когда бабушка Зоя была у нас в гостях, пришёл взволнованный дед Саша и сообщил, что баба Паша умирает.
- За тобой послала, - сказал дед. Бабушка Зоя принялась собираться. – Просила привести.
Дед с бабушкой поспешили к дому… Не успели… Баба Паша ушла в мир иной. Предчувствовала уход. Знала. Потому и отправила деда, чтоб не мешал. После смерти мужа баба Паша заплохела. И в скором времени перебралась из Большого Болдино в Дивеево. В крохотную дедушкину комнату. Недолго пожила у него. Захворала и зимним вечером тихо ушла навсегда. Дедушка переживал. Корил себя, что оставил маму одну. Поддался её уговорам.
Дед Саша был большим охотником до мастерских дел. Всюду что-то чинил. Хорошо разбирался в радиотехнике. Работал электриком. Крепил к ботинкам «кошки» и взбирался высоко на столб. Когда я ещё не ходил в школу, помню, просил дедушку, чтоб и меня научил карабкаться так же по столбам. Дед на это по-доброму улыбался. И к моим детским валенкам крепились монтёрские когти. Дед Саша придерживал меня руками и помогал добраться до выключателя.
- Ну… Давай-давай, парень!.. Переставляй ноги. Ишо чуть-чуть, - Подбадривал меня. А когда моя детская ладонь коснулась выключателя, воскликнул. – Да будет свет!
- Вот и подмога растёт, - улыбалась бабушка.
- Да-а, пора на пенсию.
В своём сарае дед соорудил настоящую мастерскую. Чинил всё, что принесут. В основном бортировал велосипеды и приводил в исправность электроприборы. И каких только запчастей в сарае не было! Ещё с дюжину велосипедов соберёшь. У входа, с правой стороны, на столе крепился электрический наждак и тиски. На наждаке дед точил ножи и косы. Однажды, когда дед клеил велосипедную камеру, к нему подошёл корреспондент с оператором. Дед скромно, пряча лицо от видеокамеры, ответил на заданные ему вопросы. Случайно узнали от знакомых о данном сюжете, и отец, раздобыв видеокассету, шутил, что папенька его теперь знаменитость. Дед смотреть видеозапись не стал. Отмахнулся, как обычно рукой, и сказал, что всё это баловство. Не любил сьёмки. И по-прежнему в выходные дни чинил людям велосипеды, честно зарабатывая свой кусок хлеба. А когда родился мой младший брат Андрей, принарядился в голубую рубаху, в серые брюки, и сам велел запечатлеть его с внуком на память.
Ещё помню, как дед просил его постричь. Машинка для стрижки волос имелась. В гости иногда приезжала мамина подруга детства – Крохина Наталья. Тётя Наташа жила в Ардатове и была парикмахером. И когда приезжала в гости – вся семья готовилась к стрижке. Тётя Наташа творила с волосами настоящие чудеса. Для этого и была приобретена машинка.
- Давай, парень, убери эту шевелюру, - просил меня дед.
- Я ж не умею.
- А чего тут уметь. Вжик-вжик и готово, - говорил дед Саша. – Чей не красна девица я, чтоб причёски мне делать. Учись, парень, разрешаю. Ну?.. Не робей.
Я стриг деда ножницами. Затем брал машинку, подбирал насадку и аккуратно водил по загривку. На дедушкины плечи и на пол ронялись колючие волосы. Что-то более-менее получалось.
- Ну от. А ты боялся. Молодец! – хлопал дед моё плечо. – Жди следующего раза.
Я служил в армии, когда дедушки не стало. Хорошо помню, как летним погожим днём был в увольнении, гулял по Курску, когда от матери пришло печальное известие. Присел на скамью и молча стал разглядывать тротуар. Вспоминал деда. Его улыбку. Его шутки. Его добрые живые глаза. И сейчас, когда прихожу на кладбище, первым делом иду к двум дорогим мне холмикам, под которыми тихо спят милые моему сердцу люди. Бабушка Зоя и дед Саша. Рядышком. Мамина мама и папин отец. У каждого своя интересная непростая судьба. Каждый прожил эту жизнь просто и скромно. Не гнался за богатством, не покорял вершин, а честно трудился и помогал, как умел, людям. Наивные и добрые. И оставили неизгладимый тёплый свет в памяти детей своих, внуков, знакомых и друзей.
Антон Лукин