Майн Штейтелэ, Аутодафе
Рассказ пятый - “Матильда”
«Мужчина женится один раз, а потом нон-стоп влюбляется в других женщин». Я женился на Матильде, когда мне было пять лет. Но она не знала. Впрочем и я об этом не знал..
Потому как любовь с первого взгляда надо скрывать. Мой первый взгляд отразился в ее глазах на небольшой детской площадке неподалеку от улицы, которая карабкалась мимо русской школы #2, вверх, среди одноэтажных домишек, палисадников, виноградников и кукурузных полей. Она заканчивалось возле МТС - машино тракторной станции. Внизу, в начале улицы, с правой стороны, стояла бывшая православная церковь. Возле церкви, расположилась детская площадка. Там на песочной клумбе строила пирамиды Матильда. И там я её увидел. Я не сказал и не показал виду, что она мне нравится. Я еще не знал, что эта маленькая загоревшая девочка одетая в цветные штанишки и такую же курточку, будет время от времени, но постоянно, смущать мои мысли. Ее зеленые глаза уже тогда, обещали сладкие минуты и большие огорчения. Матильда строила египетские пирамиды, набирая песок в ведерочко и опрокидывая его дном вверх. Мне очень нравились эти пирамидки, хотя они были весьма несостоятельные: сухой песок не выдерживал испытание временем. Через два месяца лето кончилось. Детскую площадку убрали. Я больше Матильду не видел.
Прошло два года. Сине-желтым ясным сентябрьским утром, мы стояли на линейке перед главным входом в белое здание, которое недавно отдали под школу. Мы стояли и ждали, когда нас пересчитают и разведут по классам. Сказать, что мы были очень рады или возбуждены, я бы не сказал, но любопытство конечно присутствовало. Кто-то произнес речь. Наверно это был директор школы. Потом еще кто-то, из Райкома. Наконец, к нам подошла женщина средних лет и повела нас, робких гусят, к главному входу. Тут к моему удивлению и восторгу, я увидел ту девочку с зелеными глазами. Это была уже семилетняя барышня. И конечно же, она меня не узнала. Хотя может быть и узнала. Барышня была одета в коричневую школьную форму с отглаженным белым воротником и накрахмаленными манжетами. В руках у нее разместился скромный осенний букетик. Нас завели в класс и рассадили по партам. Начался первый в нашей жизни школьный урок.
Сережа Кузьмин или по-просту - Кузя, был угловатый крупный петербуржец. Его предки относились к мещанскому сословию. Кузя хранил итальянские галстуки в недавно приобретённом холодильнике ЗИЛ. Он отдал за них бутылку водки пьяному гражданину Финляндии. Интурист получил пол-литра, Кузя - три итальянских галстука. Придет скоро время и он, закончив железнодорожный факультет строительного института, уедет в город Рени. Там лейтенант Кузьмин будет строить мосты и военные понтоны.
Его мать, Елизавета Петровна, тоже была крепко и весьма угловато сложена. Если бы кто-то поглядел на неё сзади, то мог бы подумать, что это широкая лопата, которой дворники убирают снег, вдруг заимела свою личную жизнь и сейчас проживает по адресу Фонтанка 17, квартира 6.
Квартира номер 6, напоминала порванный чёрный чулок рано состарившейся молодой женщины. К чулку зачем-то присобачили три большие комнаты. Каждая комната обладала окном, выходящим в глубокий колодец, внутренний двор. Солнечный свет не имел никакого представления о существовании такой субстанции, и посему, никогда туда не заглядывал. Колодец был невинно чист, холоден и безучастен. И еще. Он был целомудрен. Его рассматривало множество глаз, но ему, оно, это внимание, было по-барабану. Впрочем, ему само бытие человеческое тоже не мешало. Он ведь представлял из себя заасфальтированный неодушевлённый предмет. И, как таковой, с духовными мирами человеков никоих связей не имел. Вот дожди и снег его волновали.
Кузе нравилась Таня. Он ее встретил на танцплощадке. Таня вскоре покинет южный город Рени и приедет к Сереже в северную столицу. Она воспримет Кузьмина, как насадку на крючке, на которую клюнет ленинградская прописка. Вряд ли Таня сильно любила Кузю. Ведь она ушла от него через несколько лет после рождения первого и единственного ребенка. Это был мальчик, которого назовут Сережа. Когда Сережа вырастет, он примется шить спортивные комбинезоны и купит поддержанную немецкую иномарку красного цвета.
Галстуки долго и скромно висели по соседству с молоком, сметаной и докторской колбасой. Кузьма их никогда не носил. Эти галстуки напоминали ему о жизни с Таней. Именно в той жизни я встретил Кузю и его друга и соседа Сашу Гуссальского.
Гуссальский был сыном Героя Советского Союза, который во время войны командовал штрафным батальоном. Он, и понятно почему, был беспробудным пьяницей. Гуссальский старший командовал батальоном до тех пор, пока в батальене не осталось солдат. После чего его обвинили в предательстве и отправили в товарном вагоне поближе к Воркуте, искупать вину перед родиной и душами солдат штрафного батальона.
Мама Саши исполняла популярные оперные арии в кинотеатре Великан в сопровождение небольшого оркестра до и после киносеансов. Руководил оркестром далекий родственник Гриши Давидзона. Но это было давно и неправда. Сам Саша своего отца не помнил. Тот из Воркуты не вернулся. Именно Саша Гуссальский сыграет ведущую роль в моих будущих отношениях с Матильдой. Это он , кто не остановит меня, когда я рванусь на красный свет.
Жизнь человека это черточка между днем рождения и днем смерти. Что, в принципе, можно сказать буквально обо всех великих, и не очень, людях. Так, например, в черточке Клеопатры VII была любовь Юлия Цезаря и Марка Антония. Оба сильно увлеклись Клеопатрой, но в разное время. И, что вы думаете? И Юлий, и Марк Антоний, оба кончили свою жизнь весьма плачевно. Черточка, или тире, штука субъективная. У кого-то длинная, у другого - короткая, а у третьего - средняя. И никто не знает, какая ему досталась. А когда узнает, то будет поздно. И времени осознать и осмыслить уже не останется. Когда бабка Лиза, то есть Елизавета Петровна, осознала, что вторая дата уже тут, она естественно возмутилась, поскольку не успела доварить суп из сухих снетков. Ее традиционную отвратительную похлебку. Она попросила отсрочку, но ей в ней отказали. И потому она ушла из жизни абсолютно неудовлетворенной.
Кузя служил в армии, а я жил в его комнате. Елизавета Петровна не возражала. Да и не могла. Это была Кузина комната.
Мы все уходим неудовлетворенными. Но каждый по-разному и наша индивидуально выбранная судьба тому причина.
Игольное ушко - это угол улицы Герцена и Невского проспекта. Оно не очень-то узкое ушко, но тогда таким мне казалось.
Тем летом в кинотеатре «Великан» крутили Феллини.
Мастроянни и Софи Лорен –
два таких разных мужчины... Но оркестр между сеансами уже не играл.
Я висел на шпиле Адмиралтейства, ожидая естественного конца. Было ли мне страшно?
Не знаю, я был ужасно молод.
И, конечно, глуп, и стеснялся римского носа, не зная, что он нравится слабому полу.
Да, это был странный летний день. Время после обеда... Что-то в синем костюмчике протиснулось сквозь ушко иголки.
От злости, взъевшись на постоянную неподвижность
светофора, кто-то затеял автомобильный скандал. У светофора налилась кровью стеклянная рожа.
Я подумал: «Матильда» и прыгнул за синим костюмчиком
прямо в игольное ушко. Прыгнул на красный свет и под колеса.
Красный свет угрожал автомобильным мародёрством.... ша… шуршали шины...
Саша Гуссальский остался где-то позади. Он потом долго на меня обижался. Непонятно за что.
Я догнал синий костюмчик и пристроился рядом. Я шел и нес какую-то несвязную белиберду, сам не понимая ее смысл и значение. Костюмчик слушал и удивлялся: откуда свалился и привязался к ней этот худой с копной черных волос, болтливый студент. Но убежать от него было некуда.
Вечером студент стоял на Сенной площади. Она же площадь непонятного почему и для кого Мира. Ждал сорок минут и думал:: «Как я сумел прямо со шпиля пробраться сквозь ушко иголки?».
Она пришла и тогда я понял.
Это не Матильда. Матильды исчезла. Растаяла в стакане молока белесого летнего петербургского вечера. И я не чувствовал никаких угрызений совести.
В усадьбе француза, графа Флегонт все уже почивали.
И барин, и крестьяне.
Звезды величиной с лимон, втихаря за мной наблюдали.
Боялись, что я обижу синий костюмчик.
Отстукало сорок пять лет
Заезды похудели, но по-прежнему ведут слежку.
Крепостные барина, да и сам граф, о них ничего не знали.
Была поздняя осень. Скорый поезд Москва-Брест заспешил на запад. Потом другие поезда подхватили нас и довезли до Варшавы и Вены. Наконец, под покровом темноты, ночью, громадный Боинг 747 взлетел по направлению к Средиземному Морю. Там, на Земле Обетованной, началась другая жизнь. Был ноябрь 1973 года. Только кончилась война. Что-то осталось позади. Что-то ждало в ближнем и далеком будущем.
«Может я сумею навестить заповедник Вирунга?», - иногда, когда было тошно на душе, думалось мне. «Побеседую с шаманом. Поднимусь по склону вулкана к Джерри, молодому лидеру горных горилл. Угощу его фруктами и кока-колой. Может быть найду калитку в Райский сад, съем яблоко… может быть… все может быть… а может и не быть…».
«Matilda, Matilda, Matilda … to take me money and run Venezuela…», - пел Гарри Белафонте его лучшую песню в стиле Calypso.
В небе, над бывшим местечком, висел огромный желтый комбайн. Голубой свет его фар отражался бесконечностью моих фантазий.
https://m.youtube.com/watch?v=WnB8bnFQF_s
9.5.23