Часть III. Слышащие и не только.
Практически все «слышащие» работали в медучреждениях. В основном в больницах, реже – в поликлиниках и в скорой помощи. Светлана Марковна и её зять Андрей работали в паре уже не первый год. Она обладала уникальным «слухом», вычисляя искажение, когда машине скорой помощи ещё оставалось километра два-три до больницы. У Андрея «слух» не был идеальным, но именно в паре с тёщей он моментально определял тип искажения и его координаты. В штабе на Ордынке их ценили как лучших наводчиков. Светлана Марковна «услышала» будущего зятя, когда тот ещё на детской площадке во дворе раскидывал ногами песочные творения сверстников, старательно сопящих с совочками и формочками под безобразным металлическим мухомором. Она поверить не могла, что у пятилетнего мальчишки открылся «слух». Обычно это происходит в подростковом периоде. Андрей был из неблагополучной семьи. Мать запойная. Отец провёл на воле в общей сложности не больше восемнадцати с половиной лет, из которых восемнадцать были до первой судимости. Оба были «глухарями». А Андрей не только «слышал», но и немного мог «молвить». Редкое сочетание в одном человеке. Дочь Светланы Марковны была сильной «молвящей», из-за чего Андрею было непросто с ней. Если бы не тёща, он бы давно уже развёлся и виделся с детьми по выходным. Тёща незаметно подводила их обоих к той черте, за которой было большее, что связывало пару много лет. Чувство без заговоров и приворотов. Оно было и никуда не исчезло, заваленное мусором бытовых проблем.
- То есть, это типа параллельные миры?
- Ну, в какой-то степени, наверное. Слушай, я не силён в теории. Я только знаю, что коматозники не возвращаются, если вовремя не распознать куда их затащили и не отправить туда «гончих». И типа они тут, вроде как, в коме и не чувствуют ничего, а там это сродни пыткам, когда только голые чувства. Справляться с этим могут не все. Ну ты в курсе. Тебя же накрыло тут, а потом выбросило в искажение. Правда, говорят, что у «гончих» это прямо-таки перебор в любом мире. По шкале от одного до пятидесяти – сотня, как минимум. Реально так?
— Я не знаю. Не помню. Простите.
— Это не параллельные миры, папа. Это искажения нашего мира. И есть ещё искажения других миров. Вот те миры параллельные.
Маша в свои одиннадцать выглядела на все восемнадцать. И рассуждала как взрослая, и знала гораздо больше многих. Она была «молвящей», как мать.
— Ну и как же их различать, если те параллельные точь-в-точь – искажения нашего?
— И это говорит лучший наводчик Ордынки, определяющий тип искажения. Может быть, бабушка просто тебя по блату туда протащила?
— Вел, не связывайся с болтушками никогда. А то потом окажешься в семье, где их большинство. Лучше в искажении у «гончего» в адъютантах бегать, служанкой своего рода.
Эти пикировки были привычными в доме Светланы Марковны, куда Вел заходил, когда накатывало. Он уже пару недель учился на Ордынке. Бывали дни, когда ему не удавалось после снятия защитного барьера даже просто выпустить сеть-карту, не говоря уже о том, чтобы взять «след», свернуть карту и закрыться. Такого же шока, как в первый раз, он уже не испытывал. Рядом всегда были контролёры из «слышащих», и где-то в здании находились «молвящие», появляющиеся в тренировочных классах только в экстренных случаях. Но идти домой в таком состоянии, означало нарваться на кучу вопросов. Волнение матери, не заболел ли, или предположения отца, что он на наркоте – всё это было слишком. Поэтому он в таких ситуациях писал сообщение Светлане Марковне, которая была для него теперь кем-то вроде крёстной. А та уже сама находила походящий предлог, звонила его предкам и, вроде как, просила, чтобы Вел по дороге забежал к ним. Как-то он спросил, зачем это делать каждый раз, и не проще ли «замолвить словечко» единожды? И получил порцию уничтожающих чувств от Маши, брандспойтом перебивающих холодный душ эмоций взрослого состава семейства Светланы Марковны, которым они его окатили в назидание. Маше тоже влетело. Ей напомнили, что Вел – «гончий», неумеющий держать толком барьер и ставить фильтры, но восприимчивый, по шкале от одного до пятидесяти – на все пятьсот. Однажды он случайно услышал разговор тренера со Светланой Марковной. Тренер сомневался, стоит ли прокачивать Вела как всех, ведь скорее всего с такой восприимчивостью его и близко не допустят к полевым работам. Максимум, на Перекрёстках контролировать «клеймённых», и то вряд ли. Такой приговор задел подростка. Но Светлана Марковна поговорила с ним позже, не вполне успокоив, а заставив задуматься о большем. Посвящать всего себя исключительно учёбе и тренировкам, конечно, похвально, но похвальная грамота на стене не спасёт от прорвавшихся однажды собственных чувств, попавших под лавину атакующих чужих. И вот какими они будут – «свои»? Такими, с которыми и умирать не страшно, потому что за ними есть что-то большее, или наоборот?
Вел четвёртые сутки кружил по лесу. Сеть-карта заполнилась под завязку, но он так и не взял след того, кто вызывал чувство ужаса в существах этого искажения. После случая со стрелой ветер будто стал избегать встреч с Велом, изредка проходя по макушкам деревьев, но практически никогда не спускаясь вниз. Всё чаще приходилось снимать барьер и выпускать сеть-карту. Халцедоновые конусы уже не успевали прочищать фильтры. Количество следов довольно сильно оглушало при раскрытии карты. Иногда ветер сбрасывал порцию запахов сверху, но Вел не сразу ориентировался, с какой именно стороны. Очень хотелось курить. Вел гасил это желание, чтобы не фонить, привлекая опасность. В этом искажении бродила тварь, о которой он ничего не знал, кроме того, что её боятся до ужаса и ненавидят все, найденные им, существа. Связи с Перекрёстком не было. Полулегальное положение отрядов «гончих», участвующих в «сезоне охоты», как и сама «охота», было делом рискованным. Часто «молвящих» ставили по одному на несколько Перекрёстков. И большей частью это были мужчины, а их «слово» не всегда достаёт до любой точки искажения. Так что, вытащить Вела отсюда в случае чего никто не сможет.
На четвёртые сутки Вел вернулся к развалинам, возле которых чуть не подстрелил себя. Стрела всё так же торчала в стволе. Ветошь, накрывающая кучу мусора, исчезла. При солнечном свете развалины выглядели менее жутко. Просто свалка. Вел попытался выдернуть стрелу, но она засела глубоко в дереве. Достав нож, «гончий» принялся отковыривать кору по краям от стрелы. Через некоторое время уже можно было двигать хвост вверх-вниз. Так, двигая стрелу и отковыривая вокруг неё щепки, Вел увлёкся процессом, не заметив прихода воспоминаний.
Часть IV. Имя.
— Велимир, тебе не кажется, что это неприлично – проводить столько времени в чужом доме? У людей своя жизнь, свои дела. Ты можешь быть там не к месту, но из вежливости тебе этого не скажут.
— Мам, я хожу к ним, только когда меня зовут. Всё, мне с Машей ещё две темы разобрать осталось. К десяти буду дома. Пока.
Вел вздохнул, понимая, что не сможет объяснить родителям, почему этот дом для него менее чужой, чем отчий. Маша тактично молчала, пока он говорил с мамой. Но стоило Велу закончить разговор, она хохотнула грубовато, по-мужски. Вел скорчил мину и передразнил подругу.
— Велимир, а ты совсем не любишь свою маму?
— Совсем обалдела? Ещё что-нибудь подобное скажешь, и я забуду, что женщин бить нельзя.
Сегодня он впервые сдавал самостоятельную маркировку фильтров и снятие отпечатка с сети-карты в устойчивом небольшом искажении, куда его ввели под надзором двух «слышащих», а на Перекрёстке был ещё один и «молвящая». После такого испытания ему точно нужно было несколько часов переждать, прежде чем показываться на глаза родителям. Иначе пришлось бы пройти несколько бессмысленных тестов на наличие наркотиков. Такое уже было. Естественно, кроме повышенного адреналина и тестостерона, ничего выявлено не было. Но отец посчитал, что тесты врут, а мама – что сын научился обманывать систему.
— Хорошо, что Марик не слышит тебя сейчас. Представляю, как бы ты летал по комнате.
С Мариком (Маратом) Маша встречалась уже второй год. Горячий, как все кавказцы, многократный чемпион какой-то там лиги бусидо /Вел никак не мог запомнить названия/, Марик был в шоке, когда, пытаясь заманить на втором свидании девушку домой, узнал, что ей всего шестнадцать. Он сначала решил бросить наглую малолетку, выглядящую много старше, но потом, неожиданно для неё и для себя самого, пришёл к её родителям и попросил разрешения гулять с Машей. Пообещал соблюдение всех рамок приличия и уважения по отношению к Маше и её семье. Родители тут же просканировали парня на предмет «заговора», предполагая, что Маша могла неосознанно «замолвить словечко», как выражались дети с Ордынки. Обнаружить «заговор» задача не из простых, порой сами «молвящие» не всегда могут разобраться, включалась ли «молва» в момент флирта и откровений. Обнаружить ничего не удалось, естественно. Парень был самый обыкновенный «глухарь». Но, видимо, не совсем обыкновенный, поскольку вел себя нетипично для молодого спортсмена и вскружил голову циничной, не по-детски мудрой Маше. Правда через полгода она, вдруг, стала жаловаться Велу. Говорила, что хочет бросить Марика, потому что у неё были совсем другие планы, когда его подцепила. Теперь же вынуждена вести себя, как монашка. Только год спустя Марик сдался под напором Машиной энергии. И ходил с той поры счастливый, как идиот, виновато пряча сияющую улыбку при Машиных родственниках. И признался Велу, что хочет жениться, как только уладит это вопрос со своим отцом, потому что в его семье делали какие-то особые ставки на женитьбу Марата с дочерью большого человека, а он всех подвёл.
— Велимир…
— Прекрати меня так называть.
— Почему? Велимир. Тебя же так зовут?
— Отстань от парня, женщина.
В комнату влетел звук хлопнувшей входной двери одновременно с голосом Марика.
— Вел, привет. Не ведись на провокации. Эта красотка умеет выкручивать мужчинам мозг, как тряпку.
Марик вошёл в комнату, пряча за спиной коробку.
— Что поделать, если у большинства из мужиков тряпки вместо мозгов? Вот только не надо делать вид, что ты оскорблён. Это я должна чувствовать себя оскорблённой. То, что ты притащил эклеры с фисташковым вкусом, не даёт тебе право разговаривать так со мной.
Маша, говоря это всё, уже сидела верхом на Марике, одной рукой лупя его по плечу, другой пытаясь отнять коробку с пирожными. Вел поймал взгляд Марика и вздрогнул, но тут же спохватился.
— Ладно, ребята, я пойду домой. Рад был видеть тебя, Мар.
— Оставайся, дорогой. Я сейчас такой хаш заварганю, с тарелкой вместе проглотишь.
От Марика фонило страхом и чувством вины. Велу даже не нужно было снимать барьер или отключать фильтры, чтобы услышать этот фон. Не глядя на Машу, оседлавшую Марика и поедающую эклеры словно голодная волчица, Вел открыл дверь. Сквозняк подхватил штору и выбросил в окно, как белый флаг. Закрыть мягко дверь не вышло. Порыв ветра вырвал её из рук и резко ударил.
— Велимир, ты зачем хлопаешь дверью?
— Маша, оставь. Ну, не нравится человеку, когда его зовут полным именем.
Что ответила Маша, Вел уже не разобрал. Пирожные и две двери смешали все звуки в кучу. А на улице началось нечто. Едва Вел вышел из подъезда, как ветер ударил по нему, вдавливая обратно вместе с дверью. С неба посыпались вспышки, словно сотня папарацци ждала именно появления Вела. Секунду спустя раздался удар, за которым последовало ворчание неба: «Свет…».
Слово вспышкой ударило по глазам, а ветер окатил вторым ударом грохочущего неба: «…лана». Вел попробовал слово на вкус, оно слегка фонило чувством вины и страхом Марика.
08.05.2023