Испанец

   
­              К 78-му Дню Победы над фашистской Германией.

Наш полк формировался в Иркутске осенью 1942-го.
Офицерский состав жил уже в казарме и состоял из опытных военачальников, прошедших Каховку, Хасан и Халхин-Гол, офицеров среднего звена, призванных из запаса, и молодых лейтенантов, только что закончивших училища. Среди них был и я, лейтенант Климов, выпускник Рязанского пехотного училища, отличник боевой и политической подготовки.
Меня назначили замполитом первой роты, но своего командира я еще не видел. «Пока не прибыл», - объяснили мне в штабе.
И вскоре в офицерской столовой появился невысокий, слегка сутулый мужчина в очках, возраст которого определить было почти невозможно, потому что передвигался он очень быстро, как молодой, а при разговоре вдруг начинал задыхаться, словно был древним стариком.
- Капитан Изотов, командир Первой роты - представился он, подойдя к нашему столу. – Кто из вас лейтенант Климов?
- Я! – закричал я вскочив со стула.
Капитан улыбнулся мне и сказал тихо, с одышкой:
- Жду вас завтра в восемь ноль-ноль в комнате номер шестнадцать.
И быстро ушел, не дожидаясь моего: «Есть!».
- Испанец, - уважительно сказал мой друг лейтенант Новак. – Повезло тебе, Серёга, с командиром.
- Какой еще испанец?! – возмущенно вскричал лейтенант Беридзе. – Как может быть испанцем человек с фамилией Изотов?
- Он воевал в Испании, - пояснил Новак.
- А ты откуда знаешь? – спросил недоверчивый Беридзе. – Ты его личное дело смотрел?
- Нет, просто мы сегодня вместе с ним в Красном уголке газеты читали. Вернее, я ему вслух читал сообщения ТАСС о боях под Сталинградом, потому что у него с мороза очки запотели. Когда я прочел, что там отличилась 2-я гвардейская армия под командованием Малиновского, он вдруг сказал по-свойски, словно генерал был его близким другом: «Ну, давай, Родион, вспомни Испанию! Добей тех, кого там не добил!». А потом добавил еще пару слов, но только по-испански.
Утром следующего дня я постучал в дверь комнаты №16.
- Войдите, - услышал я голос капитана Изотова и, открыв дверь, увидел его, нервно бегавшего от стены до стены.
Спрашивать его о том, что случилось, мне не хотелось, тем более, что он сразу перешел к делу:
- Завтра начнут прибывать красноармейцы. Полковник хочет, чтобы первая рота, была первой не только по счёту, и распорядился комплектовать её добровольцами и бойцами, прошедшими службу в армии в мирное время. Я думаю, что это значительно облегчит вашу работу как замполита. Но кое в чем и усложнит её.
- Почему? – растерянно спросил я.
- Эти бойцы слишком самоуверенны, что обязательно приведет к ошибкам в бою. И убедить их в этом будет трудно, гораздо труднее, чем поднять в атаку трусливых новичков.
Скажу честно, к такой работе, какой описал мне её капитан, я был не готов, но чувствовал, что она должна быть именно такой: кропотливой и вдумчивой. И я тут же перенёс свой чемодан в его комнату и расположился на койке у окна. Так началось моё общение с «испанцем», а, вернее, постижение его мудрости и необычного для меня мышления.
Помню, к как после моей первой беседы с новобранцами он похвалил меня:
- Молодец, лейтенант, хорошо чувствуешь, о чем думает сейчас каждый солдат. И хорошо, что вспомнил Суворова, Кутузова и других наших полководцев… Но лично я начал бы с другого…
Я обиженно промолчал, и он, почувствовав мою обиду, обнял меня за плечи:
- Для меня было важно, чтобы я почувствовал ненависть к врагу, против которого воюю. И однажды, там в Испании, у ночного костра мой друг Генрих Лемке рассказал мне историю своей жизни. Он был добропорядочным немцем – бюргером, не знавшим ни нужды, ни печали. Но его жена была еврейкой, и однажды её увели какие-то люди в коричневой форме, и вернулась она домой поздно вечером, жестоко избитая, а на спине её модного пальто была пришита желтая звезда Давида. Она сказала, что ей велели появляться на улице только с этой звездой на спине. Но она оказалась гордой женщиной и, не выдержав такого позора, повесилась… А Лемке вскоре сбежал в Испанию, чтобы бороться против фашистов, сгубивших его жизнь. И у него это неплохо получалось, потому что в его душе не осталось ничего, кроме ненависти. И той же ночью он сказал мне: «Участь евреев должны разделить все народы так называемых неполноценных рас, к которым доктор Геббельс причислил и вас, славян». Ты на следующем политзанятии расскажи об этом нашим бойцам. Они должны знать, против кого воюют…
Я не помню, когда прошла моя обида из-за того, что он позволил себе сделать замечание по поводу моей беседы с личным составом, которую я провел, по моему мнению, блестяще. Но обида прошла, будто её и не было. Потому что он умел говорить с людьми так, как не мог никто.
Когда начались недоразумения с обмундированием и пищевым довольствием, капитан Изотов пришёл на помощь нашим снабженцам..
Получив как гвардейцы вместо ботинок с обмотками настоящие кирзовые сапоги, мы вдруг обнаружили, что портянок к ним доставлено было вдвое меньше, чем полагалось.
Состоялось срочное совещание всего офицерского состава полка.
- Послезавтра в 11.00 на станции Иркутск – Сортировочная нас будет ждать эшелон, который повезет нас на фронт, - сказал командир, полковник Груздев, герой Халхин – Гола. -- И кто мне теперь скажет, как наши бойцы будут добираться до вокзала? Босиком или в сапогах без портянок? Майор Дубинин, вы можете объяснить нам, почему солдаты оказались практически необутыми. И что вы лично сделали для того, чтобы мы отправились на фронт в точно назначенное время.
Майор Дубинин, помощник начальника штаба по тыловому обеспечению и снабжению, думал об этом, вероятно, всю ночь, и у него уже был готовый ответ.
- Так точно, товарищ полковник! – бодро доложил он. – Я нашел выход из сложившегося не по нашей вине положения. Надо использовать весь материал, имеющийся в наличии на территории нашей части, как то: скатерти, полотенца и оконные шторы.
В зале наступила мёртвая тишина. Полковник глубоко задумался, видимо, стараясь представить на ногах солдат куски штор из красного атласа или зеленые лоскуты шерстяных скатертей, которыми были застланы столы для заседаний.
И тут раздался голос капитана Изотова, задиристый и звонкий:
- Товарищ полковник, разрешите вопрос майору Дубинину?
Полковник вздрогнул и неохотно ответил:
- Разрешаю.
Мой командир резко повернулся в ту сторону, где стоял майор, и задал вопрос, вызвавший в зале приглушенный ропот.
- Товарищ майор, а вы сами пробовали хотя бы четверть часа походить в сапогах с такими портянками?
- Никак нет, - глухо ответил помначштаба по тылу.
- А я пробовал! – выкрикнул Изотов. - И убедился, что указанные вами ткани не годны для портянок. Атлас мгновенно сползает с ног и сбивается в носок сапога, а вафельные полотенца и куски суконных скатертей натирают ступни ног до крови.
- Что вы предлагаете? – прервал его полковник.
Когда я услышал этот вопрос, произнесенный со скрытой угрозой, то мне показалось, что полковник явно хочет показать капитана Изотова простым болтуном, и что сейчас мой командир грустно выдохнет безнадежное «Ничего» и тяжело сядет на место. И все присутствующие поймут, что он действительно болтун.
Но капитан и не думал садиться, а продолжал говорить, повысив голос на полтона:
- Я прошу выделить мне в помощь офицера из отдела тыла, машину, ящик тушёнки и некую сумму денег, точное количество которых я сообщу в штаб через три часа.
- Ты собираешься дать кому-то взятку? – угрожающе спросил полковник.
- Никак нет! Тушёнка нужна, чтобы накормить рабочих, которые выйдут в ночную смену, а деньги - для оплаты ткани и сверхурочной работы швей. Завтра утром портянки в количестве одной тысячи штук будут доставлены в расположение части.
Так оно и произошло. В 10 часов командиры рот получали на складе портянки, а меня вызвал к себе командир полка.
- Прими командование ротой, - приказал он.
- А разве капитан Изотов еще не вернулся? – удивился я.
- Вернулся, но я отпустил его домой до завтрашнего дня. У него жена рожает.
- Есть, - растерянно ответил я.
За всё время капитан ни разу не упомянул, что у него есть жена, которая должна вскоре родить.
Он пришел на станцию Иркутск – Сортировочная, когда погрузка личного состава в эшелон уже закончилась, а мы, офицеры, собравшись в кружок, курили на перроне. Капитан подошел, отдал нам честь и улыбнулся:
- Дочь у меня родилась, Светланой назвали. Говорят, что если во время войны родятся в основном девочки, то войн уже больше не будет…
Через десять минут наш эшелон отошел от станции. В теплушках вовсю горел огонь в печках – буржуйках, бойцы по команде вскрыли первые банки с тушенкой из недельного сухого пайка, было тепло и сытно.
А вечером я попросил капитана рассказать, как ему удалось практически за неполные сутки раздобыть такое количество портянок.
И вот что он мне поведал:
- Первым делом я стал думать, где шьётся обмундирование для Красной армии, и пришел к единственно правильно мысли: на швейных фабриках, которые с первых дней войны перешли на военное положение. Затем я выяснил, что в Иркутской области таких фабрик три: одна – в центре, другая - в Киренске, третья – в Слюдянке.
Но Иркутская фабрика шила только гимнастерки, байки и фланели у них на складе не было, Киренск от нас слишком далеко, а вот Слюдянка подошла полностью: сто километров от Иркутска и шьют там нижнее белье и халаты для раненых из вышеуказанной байки. И мы со снабженцем сразу после совещания выехали туда. Приехали к вечеру, но директор был на месте. И тогда я рассказал ему, какой вклад может внести его предприятие в разгром немцев под Сталинградом. Старый большевик, воевавший с немцами еще в первую мировую, заверил меня, что тысяча портянок будет готова к утру, но у него было одно веское «но»: он не имеет права отпускать частям товар прямо с фабрики, сначала он должен быть доставлен на склады штаба округа. И тогда я приказал своему снабженцу связаться со штабом и добиться разрешения получить портянки прямо из цехов фабрики, напомнив штабистам, что данная ситуация сложилась на 90 процентов по их вине. Разрешение было получено телеграммой через час, и сразу же на фабрике закипела работа, которая была окончена к шести часам утра.
А в девять я был уже дома, где тёща сообщила мне, что у меня родилась дочь. Вот такие, брат, дела...
Все в этом рассказе было для меня ново и поразительно. Но по- настоящему я удивился гораздо позже, вспомнив, как он сказал эти слова: «разгром немцев под Сталинградом». Он сказал их в ноябре 1942-го, а фашисты были окончательно разгромлены на Волге в феврале 1943-го.
Как он мог предвидеть это, сидя в кабинете директора швейной фабрики городке Слюдянка? До сих пор не могу понять.

Везли нас быстро, задерживая почти все встречные поезда. И это было понятно. В Сталинградской битве наступил момент, когда было необходим перевес в живой силе.
И уже третьего декабря мы заняли оборонительные позиции у станицы Дубовской и получили предупреждение, что уже на следующее утро немцы пойдут в наступление.
Наша первая рота оказалась как раз в центре. Правее нас стояли остальные роты нашего полка, слева - полк, прорвавшийся с севера.
Этот бой был первым в моей жизни и запомнился мне навсегда. Но не потому, что был первым. Просто тогда я понял, как много в любом сражении зависит от командира, от его ума, расчетливости и опыта.
И я уверен, что именно благодаря «испанцу» наша рота понесла минимальные потери в бою под Дубовской.
Мы расположились в пяти блиндажах, которые вместе с переходами между ними были отрыты еще до морозов. Поэтому мы могли передвигаться по траншем в полный рост. В отличие от немцев, сооружавших свои позиции в конце ноября. И, наблюдая за ними в бинокль, мы могли видеть макушки их касок. По-моему, они передвигались по траншее на коленках.
С вечера третьего декабря шел снег, и ожидалось, что он не прекратится до утра. Посмотрев на хмурое небо, капитан Изотов, вызвал к себе старшину.
- Иваныч, - сказал он по-свойски, - ступай к нашим саперам и любой ценой достань у них десять противопехотных мин. Достанешь двадцать, представлю тебя к награждению медалью «За боевые заслуги».
Старшина ответил: «Есть!», взял со склада три пачки папирос «Беломор», десять пачек махорки, пять банок тушенки , фляжку спирта и пошел к саперам. Вернулся он через час, притащив с помощью чуть пьяного сапера двадцать пять противопехотных мин.
Изотов тут же вызвал к себе командиров взводов и приказал прислать к нему в блиндаж бойцов, отслуживших срочную до войны.
- Мне нужны добровольцы, - сказал он тридцати солдатам, разрешив им курить. – Работа предстоит простая, но опасная: надо очистить от снега участок диаметром чуть больше длины штыка вашей саперной лопатки и слегка взрыхлить ею землю. Опасность состоит в том, что вас могут подстрелить, если что-то звякнет в вашем снаряжении. Затем надо положить мину в углубление, снять её с предохранителя и завалить снова снегом. Кто согласен, поднимите руки.
Поднялось тридцать рук, но капитан отобрал тринадцать, по алфавиту.
Немцы пошли в атаку ровно в девять утра.
«Долго же вы зубы чистите, чистоплюи арийские», - ворчал капитан, поглядывая на часы. Но, когда почти вся первая шеренга атакующих взлетела на воздух, он закричал:
- .Это вам, фашисты, за Барселону! А это за Хихон!
Немцы залегли, и тогда капитан приказал помочь огнем нашим соседям слева и справа. Это была первая победа в истории нашего полка и таких побед до взятия Берлина было много. Поэтому рассказывать о них я не буду.
Я вернусь в июньский день 1945-го года, когда мы оказались с «испанцем»
в Москве и ждали, когда в Наркомате Обороны решат нашу с ним участь. Через неделю мы получили выписку из приказа, согласно которому майор Изотов увольнялся в запас, а капитан Климов должен был продолжить службу в родном полку.
Мы шли с ним к гостинице по улице Горького, когда он вдруг спросил меня:
- А ты не знаешь, где здесь можно купить большую и красивую куклу?
- Ну ты и чудак! – рассмеялся я. – Не мог привезти куклу из Берлина, где можно было зайти в разбитый магазин и взять любую куклу бесплатно.
- А мне не нравятся немецкие куклы, - ответил Изотов. – Они какие-то совсем не живые и по-арийски надменные.
Мы купили веселую куклу Машу в ближайшем магазине игрушек, а потом Изотов затащил меня в швейное ателье.
- Я еду домой с фронта, - сказал он директору. - Не могли бы вы сшить маленькую пилотку для этой куклы. Я хочу подарить её моей дочери, которую не видел с 42-го года.
Пилотка была готова через полчаса. И тогда Изотов снял со своей фуражки звезду и перецепил её на пилотку
- Теперь Светлана всю свою жизнь будет помнить, что её отец бил фашистов в Испании, в Сталинграде и  Берлине – сказал он и посмотрел мне в глаза. – А ты как думаешь, Климов?