Фото автора из личного архива
1. Люди.
Если подумать о тех, кто запомнился, встречаясь в вихре пролетавших чередой весенних и осенних месяцев, зим и лет, то некоторым встречным мне точно надо сказать спасибо. Возможно, что и всем…
Кто-то возникал на пути несокрушимой стеной, о которую я набивала лоб, и после меняла направление движения.
Кто-то привлекал чистотой, но позже обманчивое впечатление прозрачности рассыпалось, как стекло, на осколки, которые больно царапали, даже ранили. Приходилось искать способ заживления ран - и варианты находились!..
Встречались люди-клопы. От них дурно пахло, следовало распознавать их издалека и обходить стороной, чтобы они не успели прилипнуть.
Словно ураганный ветер, проносились мимо люди-буреломы - после них требовалось время для восстановления сил, и я поняла, что лучше всего сохранять по отношению к ним определённую дистанцию, а отразить их сокрушительную энергию помогает, как это ни странно, улыбка, не говоря уж о смехе.
С особенным удовольствием вспоминаются носители тепла и света! Пусть некоторые из них лишь мелькнули, словно искры, лишь привлекли внимание, но другие озарили значительную часть моего пути яркой вспышкой и даже успели согреть словом или взглядом.
Ещё были те, кто с момента знакомства освещал дорогу постоянно, все годы моих странствий и поисков смысла, щедро делясь своей энергией.
Общение с иными - сродни глоткам свежей воды - возвращало силы. Они напоминали чистые родники.
Кроме того, я знала людей-энциклопедий: время, проведённое с ними, словно страница погружения в тайну, дарило открытие. Такие встречи были особенно важны, поскольку они формировали меня точно так, как опытный скульптор из холодного мрамора создаёт совершенство человеческого образа.
Жизнь, в какой-то степени, напоминает спираль. На первый взгляд, она будто бы идёт по окружности, но кольцо её не замкнуто, а с дополнительным шагом движения. Для человека это шаг роста. Если не происходит движения вверх, идёт обратный процесс - вниз, поэтому учиться необходимо всю жизнь. Писатель Горький был прав: двигаться стоит лишь «вперёд - и выше».
Память детства сохранила образы первой учительницы и первого директора. Учительница запомнилась седой, в круглых роговых очках, а директор - полным и лысым. Уроки вел скучно, часто срывался на крик и краснел при этом от подбородка до макушки. Говорили, что он воевал в Великую Отечественную, перенёс контузию, - этим и объяснялась его вспыльчивость. Возможно, что соответствующего образования получить не успел: с детьми ладил плохо, да и с учителями - тоже…
До школы нужно было долго идти по прямой пыльной дороге, которую позже выложили камнем, за что сельчане стали называть её каменкой.
Прошло полвека, поменялось не многое, а всё.
Я стала городским жителем и обрела огромный опыт педагогической работы. Однажды в руководство школы назначили очередного директора. И в памяти неожиданно всплыл образ из далёкого детства.
Новый руководитель был ещё относительно молод, стремителен и напорист, но вот бывает же такое сходство! Конечно, в боях не участвовал, однако, стрессы, судя по всему, в его жизни имели место, пусть и в другой сфере деятельности. Ведь любая карьера или бизнес тоже требуют борьбы, серьёзных решений и риска.
На работу мне часто приходилось идти пешком по переулкам, до местечка, которое в народе именовалась Каменкой. Возле каждого дома вдоль моего маршрута на ухоженных палисадниках красовались цветы, как в той деревне, где я стала первоклассницей.
Такое вот любопытное сходство, с интервалом в половину столетия...
«Всё возвращается на круги своя…»
2. Выбор.
В пору моего детства школу посещали все члены моей семьи: одни - чтобы учить, другие - чтобы учиться. Нередко приходилось проводить в кабинете русского языка и литературы дни напролёт, сидя за последней партой, рисуя что-нибудь по собственному желанию или рассматривая портреты писателей. Лет с шести, перечитывая ёмкую фразу Маяковского со стенда на стене, я всей душой полюбила родной язык.
«Да будь я и негром преклонных годов, и то без унынья и лени
Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин! »
Слушая изо дня в день правила, многократно закрепляя их на практике, к пятому классу я глубоко освоила грамматику и с удовольствием, легко и безошибочно, помогала маме проверять школьные диктанты.
Со мной довольно часто происходили различные случайные неслучайные вещи. К примеру, когда-то я мечтала иметь книжку, как у любимых в детстве писателей: Виктора Сутеева или Виталия Бианки, где я буду и автором, и художником. На определённом этапе жизни я держала в руках несколько таких книг, составленных и проиллюстрированных лично.
На вопрос, кем хочу стать, с самых ранних лет уверенно отвечала:
- Учителем рисования.
И эта моя мечта осуществилась, хотя запись в дипломе: «учитель рисования и черчения» я прочла, уже имея первый документ - об окончании педучилища.
С благодарностью вспоминаются некоторые преподаватели оттуда.
Математику вела куратор курса, которая хорошо объясняла и строго следила за успеваемостью. Мне это очень нравилось: я привыкла к дисциплине и любила учиться. На выпускной вечер мы решили вскладчину подарить ей на память золотые часики на цепочке в виде кулона. Это считалось тогда модным и солидным.
Математичка отличалась категоричностью и могла не взять такую ценную вещь, поэтому в нужный момент никто не знал, как осуществить замысел. Все толпились, отнекиваясь шёпотом и отступая назад. Футляр с подарком остался на столе. Назревал неловкий момент.
Уж не знаю, каким образом во мне прояснилась речь, которую нужно произнести, только она удалась! Я решительно вышла вперёд, торжественно достала кулон и без колебаний надела на шею нашей классной дамы. Она никак не ожидала и была чрезвычайно тронута нашим вниманием. Это очень тёплое и светлое воспоминание.
Учительница русского языка носила фамилию известного донского писателя. Возможно даже, относилась к его дальним потомкам. Стараясь донести до понимания каждой студентки, что педагог воспитывает всем - одеждой, поступком, словом, - она пыталась обуздать нашу деревенскую непосредственность, терпеливо выравнивая произношение, поведение, культуру речи. Технику выразительного чтения она оценила мне отметкой «хорошо», но все последующие годы от разных людей я слышала только восхищённые отклики о выразительности моей речи при озвучивании текстов. Так я поняла, что оценка всегда носит относительный характер. Путеводным компасом стала гениальная фраза Грибоедова: «А судьи кто?»
Интересным казался мне преподаватель возрастной психологии. Он ходил с тростью, уже не молодой, но стройный, с изящными кистями рук и длинными точёными пальцами. Его речь обогащали фразеологизмы и всякие точно подмеченные выражения, которые я во время лекций наспех записывала в конце тетрадки. Если кто-то не подготавливал домашнее задание или отвечал, не думая, он веско вопрошал:
- Ну, что: вперёд к предкам?
Все старались изучать учебник, чтобы не попадать впросак.
Ещё я любила физику и успешно сдала этот предмет при вступительных экзаменах в институт. Учитель обладал чувством юмора, объяснял материал весело и, на мой взгляд, очень понятно.
Рисование преподавал мужчина крупного сложения, очень добрый, немного картавящий. Он сразу заметил мои художественные способности и нередко во время урока поручал пройтись вместо него между рядами, помочь сокурсницам правильно выполнить задание.
Перед праздниками нас с подругой освобождали от занятий - для написания транспарантов. Мы растягивали красные полоски ткани по всей площади коридора, и выводили на них широкими кистями белой краской большие буквы. В словах «Мир! Труд! Май!» для меня звучали молодой задор, энергия жизни и созидания.
Лекции шли парами. Мы успевали за это время сделать всё, потому что нас радовало чувство ответственности и личной сопричастности к делам нашей огромной страны.
Однажды весенним днём на пленэре мы изображали с высоты древнего вала зелёную рощу и ленту степной реки. Тёплый ветер качал целинные травы, воздух был наполнен упоительным ароматом цветущего чабреца, полыни и клевера.
Я посмотрела на это великолепие вокруг, раскинувшийся внизу старинный город и бесповоротно решила, что самое интересное для меня занятие в жизни - именно такая работа: учить видеть и рисовать красоту мира. Я узнала у преподавателя, где он учился, и через несколько лет закончила в Москве тот же пединститут.
3.Истоки.
Детство моё прошло в хуторском раздолье.
В те давние годы по бездорожью целинных земель кочевали цыгане. Мимо нашего дома нередко можно было видеть проезжающие кибитки на высоких колёсах – повозки с крышей, которые привычно тащили за собой послушные длинногривые лошади, сопровождаемые пёстрой толпой кудрявых шумных людей разного возраста, в ярких одеждах. Смуглолицые чернобровые женщины с плоскими золотыми серьгами, шалями на печах, в широких цветастых юбках и красивых кофтах, подходили к калитке забора, громко звали хозяев и просили чего-нибудь из еды или одежды. Они настойчиво заглядывали в глаза, предлагали погадать - предсказать будущее.
События прошлого можно узнать или угадать, а с будущим всё гораздо сложнее: вдруг нагадает что-то не то? Увидев цыган или услышав их напевы, я пряталась.
Запомнилась рассказанная взрослыми семейная история о случае, произошедшем в период моего самого раннего младенчества.
Сестрёнка, которая была на четыре года старше, играла перед домом за воротами, когда мимо шли цыгане. Вдруг она стремительно вбежала во двор и в восторге бросилась к маме со словами:
- Собирай скорее Наташу, я отнесу её тёте!
Имелось в виду, что меня надо запеленать.
- Какой тёте? - удивилась мама.
- Той, на улице, у которой котёночек! Она сказала, если я принесу ей сестричку, мне подарят котёночка!
Справедливости ради, стоит отметить, что в этой истории, вполне возможно, речь шла и не о цыганке вовсе, а о какой-либо маминой знакомой. По мере взросления, я слышала это несколько раз,- могло и сместиться что-то в детском восприятии. Но всегда было страшно от мысли: а что, если бы мамы не оказалось дома в тот момент или она была бы на огороде? Сестра отдала бы меня? И я выросла бы в чужой семье, никогда не узнав правды? А мама? Что сталось бы с ней? В душу закралось сомнение в надёжности людей, даже самых близких!..
Непредсказуемость бытия пугала, особенно страх потери, потому что в шесть лет вдруг не стало отца. Казалось, был рядом, говорил, читал газету, - и вот его нет…
Когда все уходили по делам, меня, дошкольницу, оставляли дома, подперев снаружи входную дверь широкой лопатой - грабаркой. По мнению мамы, прохожие увидят, что дверь не на замке, и входить незваными во двор остерегутся, ведь хозяева в любую минуту могут нагрянуть неожиданно со стороны сада или сарая.
Лопата упиралась в доски крыльца, и выйти самостоятельно я не могла. А на чердаке дома жили мыши. Они устраивали свои мышиные потасовки, скреблись и пищали, и моё воображение рисовало не весть, что!.. Особенно жутко становилось, если в мышиное царство через неостеклённое чердачное окно пробирался кот. Вот где раздавались вопли и топот!
Я пряталась под кровать и сидела там, согнувшись, высматривая из-под свисающего почти до пола покрывала, не вошёл ли кто чужой, пока не умолкали скачки над потолком. Никого не было - я тихонько выползала, брала карандаш, листок бумаги и начинала сосредоточенно рисовать что-нибудь хорошее. Если не находилось бумаги, рисовала на свободных от текста полях газет. Это был мой надёжный спасательный круг.
В те нежные годы мне часто казалось, что всё происходящее уже когда-то было, и хотелось, чтобы время шло побыстрей, потому что впереди будет нечто лучшее, самое удивительное. Со временем это ощущение заметно побледнело, потому что личный жизненный опыт способствовал обретению немалых тревог и нерадостных выводов.
Конечно же, нехорошо походить на упрямого Фому из стихотворения Сергея Михалкова, но я сочувствовала герою и понимала этого мальчика: любое сомнение лучше перепроверить.
Соседская девочка, старше меня на три года, время от времени, когда никого не было дома, приходила в гости, называя себя моей подругой. Она брала из шкафа мамины вещи, примеряла их, показывала карты с неприличными картинками, которые вызывали чувство неловкости и желание повиниться перед мамой... Тайное стало явным, и «подруга» решила отомстить мне за честность. Заманив меня в сад, чтобы показать «что-то» в колодце, яма которого была почему-то без ограждения, она неожиданно подхватила меня на руки в тот самый момент, когда я послушно наклонилась посмотреть. Хоть я и была маленького роста, она тоже оказалась не столь сильной, чтобы удержать…
Я в ужасе отшатнулась - и мы обе упали мимо ямы…
Это происшествие в памяти отпечаталось, как гравюра, и после стало основой создания рассказа «Зарубка», а тогда это чудо спасения было ещё одним подтверждением мысли о том, что верить нельзя никому: подруги опасны не меньше, чем цыгане.
«Масла в огонь» , как говорится, подлил не менее яркий случай. К моей любимой красавице-сестре, которой было в ту пору около 17 лет, пришла одноклассница, крупная во всех отношениях девушка с непроницаемым неприятным лицом. Они общались в зале, когда я, ещё дошкольница, была на кухне. Зачем-то войдя в комнату, я увидела лишь гостью и спросила, где сестра. То, что услышала в ответ, не уступало жутким описаниям злодеяний из страшных сказок Гауфа!
- Неправда! - закричала я, - зачем ты выдумываешь такое?!
- Можешь убедиться, посмотри в шкафу, - спокойно ответила она, - и нож там.
Я была впечатлительным ребёнком с мощным воображением, которое всегда услужливо иллюстрировало мне любую информацию, и в тот момент едва удержалась на ногах от стресса.
На моё счастье, вошла сестра, живая и невредимая, и с удивлением поинтересовалась, что случилось.
Её одноклассница хохотала от произведённого эффекта и моей доверчивости, а я разрыдалась.
- Она не подруга, - сквозь слёзы кричала я, показывая на гостью, - она плохая, плохая!
Лет через десять, в пору девичества, лучшая моя подружка влюбилась в мальчика, которому нравилась я. Добиваясь взаимности, она поступила настолько непорядочно, что доверять кому-либо свои тайны я перестала окончательно, оставив в близких друзьях только маму.
Время от времени ей приходилось выбираться в город на рынок, за продуктами, одеждой. Поездка относилась к проблемным делам: автобусы ходили редко, билетов постоянно не было. Легковых автомобилей в нашей деревне тоже практически не наблюдалось, что меня лично радовало, поскольку в них неизбежно укачивало. Уж не знаю, почему мама брала меня с собой - оттого ли, что не на кого оставить дома, или в надежде, что женщине с ребёнком такого маленького роста легче будет раздобыть билет - трудно сказать наверняка. Но мы обычно ездили вдвоём.
Если туда добирались почти без проблем, на раннем поезде, проходящем мимо нашей станции где-то между четырьмя и пятью часами утра, то возвращаться приходилось на переполненных рейсовых автобусах или попутных машинах к вечеру. Билеты доставались с большим трудом, в длинных очередях, иногда и у перекупщиков, за более высокую цену, хотя подобный бизнес в те годы осуждался.
Предприимчивых людей называли неприятным словом - спекулянты. Они сновали между пассажирами, зорко поглядывая по сторонам, чтобы обойти милиционера, и вороватым шёпотом предлагали свои услуги.
Запомнился роем гудящий ростовский вокзал с толпами народа, плачем детей, горластыми крикливыми торговцами.
Мама ставила тяжёлые сумки с покупками возле одной из бетонных колонн и говорила мне:
- Стой здесь, следи за вещами, никуда не уходи! Я пойду за билетом.
После этого шла к кассе и исчезала за спинами чужих людей. Мне казалось, что её нет слишком долго. Сначала я стояла, глядя вниз, на сумки, через какое-то время, озираясь, поднимала голову, высматривала маму. Потом начинала тихо плакать, поскольку бросить сумки не могла, а поднять и идти на поиски - тем более. Когда мои мысли рисовали совсем уж немыслимые картины, в которых мама либо терялась, либо забывала место, где оставила меня, это обстоятельство становилось понятно окружающим.
Ко мне подходили сердобольные «утешители» - разного вида тётеньки и дяденьки, говоря примерно следующее:
- Такая хорошенькая девочка, и плачет! Ну-ну, мама скоро придёт, потерпи!
Или:
- Ой, какая большая, а рёва! Вот сейчас отведу тебя в милицию!
Или:
- Ты потерялась? Не плачь! Хочешь, пойдём со мной, поищем твою маму?
Или:
- Если будешь плакать, сейчас же отдам тебя цыганам!
Такая фраза была страшней всего и морально добивала сразу!.. Я начинала икать от ужаса или, наоборот, голосила до исступления.
Появлялась мама, которая, видимо, стояла возле ближайшей кассы и слышала мои вопли - и наступало такое счастье, что я еле держалась на ногах от его переизбытка…
Нет, чужих людей в детстве я не любила. Они казались мне коварными и грубыми, потому что произносили неприятные слова, несмешные шутки, и были не надёжны.
В исключение попали соседи - бабушка Таня с дедушкой Иваном с одной стороны и баба Катя с дедом Жорой - с другой.
Те и другие, по тогдашнему моему мнению, жили богато, поскольку в каждой семье, во-первых, был мужчина, во-вторых, помимо домашней птицы, как у нас, у первых в большом сарае обитали свинья и корова, а за этим подразумевались мясо, молоко и сметана. В их саду имелся виноградник с бассейном и круглые медовые сливы.
У вторых было несколько свиней, корова с телёнком, бычок, стадо гусей, злой пёс Жульбарс и добротный дом с тремя окнами на лицевой стене. А в саду - тяжёлые сочные груши и крупные черешни.
С соседями мы жили очень дружно, почти по-родственному.
Наш сад тоже отличался особенностями, мама гордилась им, ухаживала: обрезала деревья, удобряла, рыхлила почву. Помимо вполне обычных абрикосовых и вишневых деревьев, кустов смородины и крыжовника, там росло дерево тёрн, вишня-дичка, ветвями похожая на иву, с кислющими алыми плодами и две роскошные яблони сорта мельба. Яблоки были сладкие и кисло-сладкие. Но главное, по деревьям можно было легко лазать и уютно сидеть на развилках ветвей, читая книгу или наблюдая, что происходит за заборами соседей.
В птичьем дворе у нас, кроме уток и кур, ещё оставалось несколько цесарок и индюшек, которых мама держала из-за диетического мяса, пока был жив тяжело больной отец.
Огороды у всех начинались сразу за садами - до луга с люцерной, по которой вилась тропинка к колхозной колонке. Там была вкусная вода, к которой ходили с двумя вёдрами на коромыслах, чтобы сразу принести много. За лугом находилась балка - то ли котлованы, то ли овраги, то ли следы от взрывов, которые за полтора десятка лет обрели вполне мирный вид. Балки по весне наполнялись водой и становились небольшими озёрами в окаймлении трав и цветов. Там жили голосистые зелёные лягушки, чьё «пение» вечерами разносилось очень далеко по округе, наряду с руладами соловьёв из соседней рощи.
На балку вывозили спиленные в колхозных садах старые деревья. Можно было облюбовать удобную, ещё достаточно гибкую, ветку и сидеть на ней, плавно раскачиваясь над водой, созерцая тихую жизнь обитателей природы: тоненьких синих стрекоз-красоток, толстых полосатых шмелей, а также ежей, мышей, воробьёв, трясогузок и другой живности.
Я очень любила читать книги о природе, поэтому легко определяла названия трав, деревьев, кустарников, птиц, насекомых. Последних недолюбливала. Мне было всегда неприятно прикосновение к коже всяких жуков, даже божьей коровки или бабочки. Вызывали уважение только стрекозы - недосягаемой скоростью полёта, совершенством конструкции и прозрачностью крыльев.
Пауков боялись все. Ребята выуживали их на поверхность земли из любопытства и получали от этого приличную порцию адреналина. В норку на ниточке опускали маленький пластилиновый шарик и тут же поднимали вверх. Хозяин норки, обороняясь, цеплялся на шарик. Оказавшись на свету, он соскакивал с шарика и принимал позу бойца, задрав вверх четыре передние ноги, готовый прыгнуть на обидчика. Все с криком отбегали в стороны. Паук поворачивался и мгновенно исчезал в своём домике, но мы успевали рассмотреть его.
4. Дар.
Я росла болезненным ребёнком, а где-то лет в девять случилось заболеть ангиной так серьёзно, что сознание отключилось.
В этом состоянии мне привиделся длинный тёмный туннель с ярким светом в конце, к которому я бежала со всех ног, потому что боялась тьмы. Свет манил, но не приближался, это повторялось снова и снова, мучительно и непонятно.
Внезапно бред исчез - и из небытия проявились мама и моя сестра, которые стояли надо мной и плакали. Оказалось, очаг воспаления лопнул, температура стала резко спадать - я закашлялась и пришла в себя. Выздоровела довольно быстро.
Где-то с той поры я отчётливо полюбила сочинительство, придумывая бесконечное количество забавных приключений о животных и птицах. Как-то раз сочинила стишок и сохранила его в памяти. После догадалась кое-что записывать, сопровождая рисунками. Это было упоительно приятное времяпровождение!
К шестнадцати годам я не могла себе представить вечера без любимой тетрадки, в которую помещу очередное стихотворение. Мама слушала с готовностью и очень удивлялась. Она была главным зрителем и слушателем на моем аншлаге.
В школе на уроках немецкого я облекала переводы в стихи, на уроках литературы сдавала сочинения в рифме, на уроках биологии рисовала всякие организмы, на географии - картины, чем вызывала к себе большое уважение учителей. Училась легко, с интересом, - школу и педучилище закончила с отличием.
Сначала я ощущала себя только поэтом и художником, но в зрелом возрасте поняла, что работа над прозаическими произведениями не менее интересна.
Самым захватывающим оказалось развитие умения так вплести случаи из своей реальной жизни в рассказы, разнообразные по темам, чтобы, войдя в композицию сочинения как его неотъемлемая часть, реальный факт не стал документацией, однако обогатил произведение, оставаясь моей историей и моим личным воспоминанием. Получалось, что я словно зашифровываю свою жизнь в своём творчестве, но полученные в результате рассказы - это не мемуары, а отдельные самостоятельные произведения.
И как после этого не поблагодарить тех, кто встречался на пути?
Я подношу к губам рупор из прошлого века и громко кричу в него:
- Спасибо!
/ Наталья Коноваленко