Глава 9
Проснулись девочки, чуть свет. Лиза еще ворчала на Майрам, но уже не плакала и не кричала. Не успели они справить дела в церкви, как пришел Сероп и стал их поторапливать:
- Ну что вещи не собрали?
Сборы заняли несколько минут, незамысловатое добро, которое у них имелось, поместилось в повозке, где разместились готовые к отъезду девочки. Сероп еще возился с лошадьми, как к ним подошел священник. Мужчины пожали друг другу руки, Сероп поблагодарил Отца за временный приют, они обнялись.
- Не забывайте приходить на службу, да и просто так, когда захотите,- говорил, крестя уезжающих Отец.
- Если будет нужна помощь, обращайся, помогу, чем смогу,- добавил священник, глядя на Серопа.
- Спасибо Отец! Обязательно будем приходить, да и вы зовите, если что, мы будем здесь, недалеко от вас, - ответил Сероп, показывая рукой в сторону их нового пристанища.
Повозка тронулась, Сероп с девочками покидали очередное убежище. Ехать им было и впрямь не долго, путь от церкви до их нового дома составлял считанные минуты. Поместье купца Жидкова находилось на улице Станичной, расположенной перпендикулярно улице, на которой стояла церковь.
И когда повозка свернула на улицу Станичную, Серопу, Лизе и Майрам открылся вид на добротную красивую усадьбу. Это было двухэтажное строение из штучного камня, находящееся через два дома от начала улицы. Возле ворот стоял мужчина - небольшого роста, коренастый, хорошо одетый, встречал своих новых постояльцев, как дорогих гостей.
- Жидков Василий Абрамович, – представился мужчина, глядя на Лизу и Майрам.
Купец расплывался в улыбке, хотел произвести впечатление гостеприимного хозяина. Жидков был не в восторге от постояльцев, но свою враждебность умело скрывал. То, что Василий Абрамович согласился дать приют беженцам - являлось исключением из его собственных правил, так как щедрость и милосердие было не в его характере, он искал во всем выгоду. А приветливость купца заключалась в желании угодить Карапету Исаевичу. И если бы не Карапет Исаевич, то, скорее всего, Серопу не удалось бы попасть к Василию Абрамовичу на работу, а тем более жить в его усадьбе.
Купец пожимал руку Серопу, а сам оценивающе смотрел на лошадей, повозку и девочек. Мгновенно нашел применение, всему, даже буркам, которые лежали в повозке и самому хозяину этого добра. Василий Абрамович, уже через несколько минут после знакомства успокоил себя тем, что ему на голову свалилась бесплатная рабочая сила, он уже понял, какую собственную выгоду сможет извлечь из того, что даст приют беженцам.
Сероп, в свою очередь, показывал всем своим видом, что будет полезен этому зажиточному человеку и готов к любому труду. Он был безмерно благодарен купцу за то, что тот вошел в их положение и проявил милость, позволил им жить в своем поместье. В тот момент Сероп с девочками не догадывались, что работать им придется очень много за еду и жилье.
Когда постояльцы вошли в калитку, им показалось, что они попали в рай. Такой красоты видеть им еще не доводилось.
Усадьба Василия Абрамовича была образцом красоты, гармонии, изысканности, богатства и удобства, было видно, что хозяин любит свое жилище и очень им гордится. Компактное подворье вмещало в себя: дом; беседки; качели; на заднем дворе находились добротные конюшни и деревянные сараи; баня; колодец; сад, грядки с зеленью, помидорами, огурцами и клубникой; вдоль забора за сараями росли кусты малины и крыжовника.
Постройки и растения создавали неповторимую композицию, словно над ландшафтом купеческого подворья работали дизайнеры и они продумали все до мелочей, чтобы людям здесь жилось комфортно и радовало глаз.
Усадьба утопала в цветах. Цветы были повсюду: вдоль фундамента дома и забора, даже у корней плодовых деревьев. У всех растений был такой ухоженный вид, словно садовник влюбился в каждый цветок и заботился о них постоянно. Такое большое изобилие цветов ласкало взгляд и грело души романтиков.
Все дорожки вымощены булыжником. Зона отдыха и развлечений отделялась от хозяйственного двора невысоким деревянным забором, который был произведением искусства. Мастеру удалось создать эффект воздушной тканевой занавеси нежно-розового цвета, и только подойдя ближе, можно было понять, что забор изготовлен из дерева. Он состоял из хорошо подобранных друг к другу отдельных досок, окрашенных в нежно – розовый цвет. Невооруженным глазом невозможно было увидеть скрепление досок между собой. Начинался заборчик правильными треугольниками, под каждым треугольником, горизонтальной полосой шли большие круги, а по нижнему краю круги были меньше, чем в верхней части. Мастерство плотника ощущалось в каждой детали этого незатейливого орнамента. Такой рисунок забора позволял хозяину быть в курсе событий, незаметно наблюдая за тем, что происходит на заднем дворе: возле конюшни или сарая, на грядках. Василий Абрамович был потомственным евреем и не терпел воров, лентяев, пьяниц, нерях и сплетников. Купец был крайне расчетливым и скупым человеком, он мог делать деньги из воздуха, казалось, что даже птицы, которые сидят на деревьях, приносят ему прибыль. В этом дворе использовался каждый сантиметр земли, который не только приносил пользу, но и радовал глаз.
Майрам остановила взгляд на качелях. Между двух деревянных столбов, похожих на идолов, свисали канаты, которые держали резное кресло из дерева необычайной красоты, внутри кресла лежала бархатная подушечка красного цвета. По столбам до самого верха вились цветы. Майрам подумала: «На таких качелях катаются феи». Она была очарована, всем, что видела перед собой, но особо, ей хотелось покататься на этих волшебных качелях. Майрам показалось, что здесь проживает царская семья. Девочка не могла мечтать даже в самых дерзких снах, что будет жить в таком уютном и красивом месте.
Василий Абрамович почувствовал восхищение новых постояльцев. Они молча смотрели на всю эту красоту не в силах сказать ни слова. Незримый восторг наполнил душу купца, его распирало от гордости и тщеславия. Вся эта красота принадлежит его семье и создана им самим.
Из открытого окна на втором этаже слышалась музыка.
- Это моя старшая дочь играет на фортепьяно, - горделиво сказал Василий Абрамович.
Музыкальное оформление всего, того, что увидели Сероп с девочками, завершало волшебный внешний образ усадьбы.
Но подворье – это только половина всех благ, которыми обладал Василий Абрамович. Истинные ценности находились внутри здания.
Купец открыл парадную дверь в дом. У входа, вдоль стены стояла, как новая, чистая обувь разных размеров. По ее количеству, было видно, что здесь проживает достаточно много людей. Но в особняке была тишина, которую нарушала лишь музыка фортепьяно.
Девочки и Сероп остановились у порога в раздумье: «Где оставить свою обувку, чтобы не нарушить порядок?», и немного замешкавшись, разулись на крыльце, боясь выпачкать полы этого храма чистоты и гармонии.
Сразу от входа, где стояла хозяйская обувь, уходила вверх необычайной красоты деревянная лестница, которая вела в купеческие покои. Лестница состояла из резных опорных столбов, от которых вились веточки, усыпанные деревянными цветами. Эти веточки заполняли пространство между столбами и перилами, так, чтобы ребенок не смог просунуть в отверстия головы. Достигая перил, веточки становились тоньше и грациозно обвивали их, получалось, так, что на перилах лежали на равном расстоянии друг от друга цветы из дерева. Это была еще одна неповторимая работа плотника, и если забор ему захотелось создать из «ткани», то лестницу из «воздуха».
С противоположной стены от перил висели уходящие вереницей ввысь портреты, они были помещены в подрамники, которые повторяли рисунок лестничного ограждения, только веточки и цветочки были меньшего размера. Лестница и подрамники создавали единую композицию. С портретов смотрели на вошедших в дом, богато одетые люди, драгоценные колье, серьги и кольца украшали женщин. Внешне они очень напоминали Василия Абрамовича, можно было сделать вывод, что это предки хозяина. Судя по тому, с какой ответственностью хозяева подошли к расположению портретов, их оформлению и содержанию в чистоте, можно было сказать, что все эти люди вызывали гордость и были дороги купцу. А Василий Абрамович, в свою очередь, являлся достойным потомком: продолжил фамильное дело, смог приумножить капитал, который ему остался по наследству, фамильную усадьбу любил, берег и все время совершенствовал.
Сероп с девочками смотрели на всю эту красоту и не верили, своим глазам. Майрам не в силах была удержаться и погладила ручкой цветочек на перилах лестницы, ей казалось, что, поднявшись по ступенькам, люди попадают в рай. Майрам перевела взгляд и вдруг, увидела деревянную подставку для зонтов, которая находилась строго под лестницей, среди мужских зонтов, стояли дамские кружевные зонтики от солнца. Сердце девочки забилось так сильно, казалось, окружающие слышат его стук. У Майрам кружилась голова: и качели, и зонтики, все было из ее прекрасного сна. Майрам боялась посмотреть на свою одежду думая: «Вдруг она в чудном красном платье».
Там же под лестницей была невидимая дверь, о ней могли знать только жители поместья, чужой человек не смог бы догадаться об этом потайном ходе. Василий Абрамович сделал что-то руками, все услышали легкий щелчок, и как по волшебству дверь отварилась, хозяин приветливо сказал:
- Пойдемте, покажу вам ваши хоромы.
Они попали в длинный полуподвальный коридор, здесь было темно, освещение шло от только что открытой двери и двери, которая находилась в конце длинного, как туннель коридора. Девочки и Сероп шли по дощатому полу босиком, под тяжестью тел доски неприятно скрипели. Лиза вцепилась обеими руками во впередиидущую Майрам. Темнота наводила на нее ужас. Глаза немного привыкали к мраку и, можно было увидеть двери по одну и другую сторону коридора. Пройдя немного вперед, Василий Абрамович остановился возле одной из дверей, достал непонятно откуда огромную связку ключей. Очень быстро нашел нужный, словно они были подписаны или он на ощупь знал каждый ключик, замок щелкнул.
- Ну вот, здесь вы теперь будете жить,- сказал Василий Абрамович, открывая дверь комнаты. В полумраке невозможно было рассмотреть новое жилье.
- Прасковья! Прасковья! – громко кричал купец. Тон, с которым он звал девушку, сильно отличался, от того, как он недавно разговаривал с Серопом и девочками.
- Принеси керосинку, не видно ни черта! – продолжал вопить во все горло Василий Абрамович.
Девушка выросла, словно из-под земли, держа в руках керосиновую лампу. Купец взял лампу, махнув Прасковье, чтобы не мешалась, та исчезла так же, как и появилась.
- Комнаты маленькие, но я думаю, вы поместитесь, - говорил Василий Абрамович, поднимая над головой керосинку.
- Вот чулан, раньше здесь стоял короб с углем, - открывая низкую дверь, говорил Василий Абрамович.
- Теперь короб убрали, неудобно из комнаты бегать сюда за растопкой, решили хранить дрова и уголь за печкой, сейчас дойдем, я вам покажу, - говорил Василий Абрамович, еще раз осматривая чулан, словно хотел убедиться, что тот пуст и ничего полезного там нет.
- Места мало, но может сгодится что-то положить, - закрывая дверь чулана говорил купец. Он посмотрел на постояльцев, девочки держали по небольшому узелку, все их добро умещалось в руках. Сероп нес бурки, в рукавах, которых были спрятаны чабанские шапки.
- Бурки можно повесить на вешалку, - говорил как-то заботливо купец, проводя рукой по бурке, словно оценивая ее на ощупь, другой рукой показывал на противоположную стену от чулана, где была вешалка для верхней одежды.
Сероп, Майрам и Лиза шли гуськом за хозяином комнаты, посмотрели на чулан, Сероп повесил за ворот бурки одну рядом с другой. Помещение, куда они попали дальше, назвать комнатой нельзя, это был еще один коридор, только немного шире того, который остался позади. Вдоль стены стоял старый большой сундук, накрытый тряпичной попоной, на противоположной стене висела вешалка для одежды такая же, как напротив двери чулана. Окон и здесь не было, но слабый свет попадал сюда из первой комнаты, так называемого зала. При входе в зал на дверном проеме висели бордовые бархатные гардины, подвязанные с двух сторон. В комнате было достаточно уютно, побеленные стены, на одной из них висел ковер, в те времена это было большой роскошью. На полу лежали самотканые дорожки. Окошко украшено шторками, закрепленными с двух сторон, образуя арку, посредине подоконника стоял глиняный горшок с цветущей красными цветами геранью. В углу комнаты была печь, которую топили углем, полы возле нее были оббиты железом. Нужно отдать должное хозяину, здесь, как и во всем поместье был безукоризненный порядок. Гостевая комната, в которой теперь будут жить Сероп с девочками, предназначалась для нежданных гостей, которые оставались заночевать в поместье.
- Смотрите, я не люблю беспорядок и расхлябанность. Вы должны содержать комнаты в чистоте и смотреть за своим внешним видом. Я часто принимаю важных гостей и не гоже, если от вас будет дурной запах или оборванный вид, - уже не так ласково, как прежде сказал Василий Абрамович.
- Располагайтесь, потом подойдете к Прасковье, она вам все расскажет, - говорил Жидков, собираясь уходить. На пороге он остановился,
- Да, и в дом заходить будете не с парадного входа, ключи от вашей комнаты будут у меня, у нас непринято запирать двери, - сказал Василий Абрамович, явно лукавя. Купец еще раз внимательно посмотрел на своих новых жильцов.
- Впрочем, Прасковья вам все расскажет, - закрывая за собой дверь, говорил хозяин усадьбы, уставший от общения.
Когда Жидков вышел из гостевой и Сероп с девочками остались одни, воцарилась тишина, слышен был только скрип досок и шаги уходящего по коридору купца. У всех осталось неприятное «послевкусие» от этого приема.
Майрам подошла к окошку, дернула за створки, окошко открылось, запуская свежий воздух в жилище. Незатейливая мебель была довольно поношенной, но прочной, скорее всего ее первоначально изготавливали для купеческой семьи, потом она плавно перешла в гостевую комнату, то же самое было и с матрасами, и постельным бельем.
Все гостевые комнаты были полностью оборудованы и предназначались только для гостей поместья. Слуги жили в тех местах, где работали: конюх - в конюшне, плотник - в столярной, повар тетя Наташа и горничная Прасковья спали на кухне, в чулане, чуть больше того, который показывал новым постояльцам купец.
Пока девочки осваивали новое жилище, Сероп сидел в темном коридоре на сундуке с отрешенным видом. Неприятное ощущение от общения с купцом не проходило. «Коварный человек этот Василий Абрамович», думал Сероп, «Так мягко стелет, посмотрим, как будет спать», продолжал думать Сероп.
Лиза стояла посредине комнаты и выбирала, какую кровать из двух ей занять. Одна кровать находилась возле входа в комнату, напротив печки, а вторая, стояла возле окна, перед печкой, так получалось, что кровати стояли в разных концах комнаты, вдоль противоположных стен по диагонали по отношению друг к другу. Лиза думала: «Устроюсь на кровати возле окошка и ближе к печи, а то от входа будет слишком страшно». И уже присела на краешек матраса, тем самым показывая Майрам, что спать она будет здесь. Как вдруг Лизу изнутри словно ошпарили кипятком, она посмотрела на проем между печкой и стеной комнаты, капельки пота появились на лбу. Девочка видела, что там кто-то стоит и зловеще смотрит на нее, словно в ожидании ночи, когда сможет напитаться ее страхом. «Он здесь», - подумала Лиза.
Тем временем Сероп открыл сундук, на котором только что сидел раздумывая. От услышанной возни Лиза вскрикнула.
- Ну что произошло? – говорил Сероп, выходя из темноты проходной комнаты.
- Мне здесь страшно, страшнее, чем там, в церкви, - испуганно сказала Лиза.
- Ну, не придумывай, обживемся, смотри на каких добротных кроватях будете спать, словно принцессы, - говорил Сероп, тряся спинку кровати.
- Да, Лиза, смотри какие хорошие матрасы, - приподнимая край матраса, оптимистично говорила Майрам.
Тем временем Василий Абрамович, покинув гостевую, в которой располагались новые жильцы, пошел в конюшню.
Конюх Андрей - мужчина преклонного возраста, худощавый, поджарый и бодрый, всегда был занят делом. Андрей был не просто конюхом, он был еще и дворником, рубил дрова и полол грядки, когда нужно было, таскал воду и уголь, чистил печи. Кроме того, он являлся сторожем, охранником и службой безопасности купца в одном лице. Андрей был работящим, как муравей, а любознательность и желание быть в курсе всех дел, делало его еще и незаменимым информатором.
Василию Абрамовичу докладывалось абсолютно все, что видел и слышал конюх. И если горничная была на снастях, то Андрей рассказывал хозяину, не только о бремени девушки, но и кто с ней это сделал. Вскоре горничную прогоняли и брали новую. Все, кто находились в поместье, побаивались и недолюбливали Андрея, но отношения старались поддерживать дружеские, ведь никому не известно было, что взбредет этому конюху рассказать хозяину про него.
Василий Абрамович видел, что Андрей добросовестный работник. Все у него по полочкам, так как любит купец, и ни разу за все время пребывания в поместье, не был замечен в пьянстве. Поэтому купец часто поощрял работника: то отдаст свой старый тулуп, то брюки, то табака насыплет, бывало даже денег давал больше, чем всем остальным, это зависело от того какую новость рассказывал хозяину конюх.
Василий Абрамович ходил крайне тихо, иногда пугая людей своим внезапным появлением. Так произошло и сейчас. Конюх сосредоточено и увлеченно чистил подкову лошади, и, когда неожиданно для себя увидел Василия Абрамовича, инстинктивно вздрогнул, от этого лошадь дернулась. Андрей уронил скребок и смачно выругался, не то на скребок, не то на купца. Василий Абрамович не придал значения этим словам, у него была особая цель этого визита. Он полез в карман и вытащил мешочек с отборным табаком. Протянул его недовольному Андрею, и плохое настроение конюха тут же испарилось. Андрей понимал, что хозяин пришел дать ему какое-то важное и очень «щекотливое» поручение.
- Есть разговор, - присаживаясь на лавку, которая служила Андрею кроватью, сказал купец.
- Новых постояльцев видел? – начал разговор Василий Абрамович.
- Да, заморыши какие-то, откуда вы их взяли? – с неподдельным панибратством спросил Андрей.
- Ягоянц попросил приютить, не мог ему отказать. Они беженцы из Турции. Всех родственников убили, а они прибежали сюда. И как снег свалились мне на голову, - жестикулируя руками, недовольно говорил Жидков.
- Ты Андрюха, присмотрись к ним, а то без портков оставят, знаю я этих нищебродов, - похлопав дружески по плечу конюха, продолжил:
- Пришлось им гостевую комнату отдать, но ничего, сейчас все уляжется, Карапет забудет про них, и я отвезу этот сброд на ферму, пусть там работают, - не скрывая пренебрежения, говорил Жидков. Василий Абрамович дал поручение Андрею и поспешил уйти. Конюх, взял метлу и пошел сиюминутно выполнять задание. Он подметал дорожку, на которую выходило окно новых жильцов, делал вид, что пропалывает цветы, приближаясь к окну очень близко, чтобы услышать разговор. Андрей слышал голоса из открытого окошка, но понять, о чем идет речь не мог, потому что между собой Сероп с девочками разговаривали на армянском языке.
Тем временем Сероп достал из-за пазухи столовое серебро,
- Спрячь, не верю я этому купцу, он уже присмотрел наши бурки, а если найдет серебро, то обязательно заберет, - протягивая дочери ценности, говорил Сероп. Лиза глазами стала искать место для тайника, и не могла придумать, куда спрятать. Стала на колени и полезла под кровать, которая стояла у самого входа в зал, щель между кроватью и полом была настолько мала, что туда мог пролезть только тощий человек или ребенок. Добравшись ползком до самого угла комнаты, Лиза туда спрятала серебро. После того, как определили тайник, Лиза уже не могла выбрать себе другую кровать, и решение где теперь будет ее спальное место пришло само.
Андрей, находящийся снаружи, слышал возню, тихий разговор временами переходящий в шёпот, попытался заглянуть через открытое окошко, но так и не смог увидеть, что происходит внутри комнаты. Понимая, что задание купца Андрей провалил, а Василию Абрамовичу было бы очень интересно знать, о чем шепчутся постояльцы, поэтому конюх не спешил уходить, он находил новую работу и крутился все время неподалеку от окна.
Когда Сероп, Лиза и Майрам вышли из своей комнаты, пошли дальше по темному коридору на свет, который падал из открытой двери. И чем ближе они подходили к дверному проему, тем больше света шло оттуда. Переступив порог, Сероп с девочками попали в просторную гостиную, залитую солнечным светом, стены и потолок украшала глиняная лепка. У Майрам снова закружилась голова, ей безумно нравилось солнышко, она просто не могла жить без солнечных лучей. И вот теперь она стоит на пороге большого зала, залитого солнечным светом, полы которого выложены паркетом и натерты до блеска мастикой. Широкие огромные окна были по всему периметру помещения, в проемах между окнами стояли деревянные буфеты необыкновенной красоты, словно мастер их «забросал» цветами из дерева, что придавало обстановке праздничный вид и поднимало настроение. В буфетах стояла посуда из стекла и фарфора. Стены были украшены картинами, на полу стояли шикарные вазоны и статуэтки. Посредине стоял массивный дубовый стол, который мог поместить вокруг себя не менее тридцати человек. Зал был оформлен по последнему слову моды того времени и предназначался для приема дорогих гостей. Из зала выходила дверь во двор с видом на сад, это был еще один вход в поместье. Возле этого входа в углу стояло фортепьяно белого цвета, на стене висела картина знаменитого художника, на которой была изображена необычайно красивая женщина практически без одежды.
Первая, кого увидели постояльцы, была повар Наташа. Волна позитива и счастья исходила от этой пышной, вкусно пахнущей, как булочка женщины. Кухарка встретила новых жильцов своей неповторимой улыбкой.
С левой стороны от того места, где стояли Сероп, Лиза и Майрам находился узкий проход, который вел на кухню, она была за плотно закрытой дубовой дверью.
Основным и главным реквизитом этого места была русская печь, которая комфортно расположилась одновременно в двух помещениях. Со стороны зала печь была выложена мозаикой и представляла очень теплую и красивую декоративную стену, а со стороны кухни печь была рабочая с огромными чугунными кругами, которые к центру становились меньше, тем самым позволяя регулировать жар для приготовления пищи. В те времена печь была в каждом доме, имела много функций: она согревала жилище, на ней готовили еду, у каждой печи есть лежанка, которая могла вылечить любую хворь, а за чугунными плотно закрытыми дверцами, были духовки, в них прекрасно пеклась картошка хлеб, булочки и пирожки. Из кухни тоже был выход во двор, сейчас его бы назвали черным ходом. Он был не таким респектабельным и красивым, как парадный или вход со стороны сада. Отсюда заходили слуги, они шли на кухню к Наталье, предлагали свою помощь помыть и очистить овощи, почистить печь, выполнить любое поручение, а Наташа кормила их с барского стола.
Со стороны сада показалась девочка семнадцати лет - Прасковья, в руках она несла два наполненных доверху ведра воды.
- Проша, нужно простелить дорожки, а то заляпаешь паркет, - сказала Наталья, обращаясь к вошедшей девочке.
- Не ругайся мам Наташа, сейчас все вытру и простелю.
Девочка дотащила ведра до печи, шлепая босыми ногами по паркету.
- А эти что здесь стоят? – не скрывая пренебрежения, сказала Прасковья.
Сероп с девочками действительно стояли и не знали, что дальше делать, они не поняли, что имеет ввиду Прасковья, только ощутили неприязненное отношение к себе.
- Проша, не будь злыдней! – улыбаясь, говорила Наталья.
- А че злыдней! Неизвестно откуда Абрамович притащил их, поселил в гостевой, а я и у них буду убирать? А вот вам, - она скрутила фигуру из трех пальцев и на вытянутой руке показала новым жильцам.
- А ну иди отсюда, умная какая,- Наталья замахнулась на девочку тряпкой.
Сероп, Лиза и Майрам понимали, что гостеприимство закончилось, едва начавшись и теперь им нужно как-то поладить со всеми этими людьми. На помощь, как всегда пришла Майрам. Она подошла к Наталье, и представилась:
- Майрам,- потом перенесла указательный палец в сторону Лизы,
- Лиза, - сказала Майрам.
- Сероп – на этих словах Сероп опустил голову в виде приветствия. И обнаружил, что они все стоят босиком. На это обратили внимание и Прасковья и Наташа.
- А где обувку оставили? – спросила, Наталья, глядя на заштопанные чулки девочек, а Сероп и вовсе стоял с голыми ногами.
- Проша! Прошу тебя, принеси их обувь! – мягко сказала Наталья.
Прасковья ничего не сказала, только резко повернулась, демонстративно показывая свое недовольство и пошла прочь. Марам подошла к кухарке и спросила:
- Помочь?
Та дала ей скребок и корзину с картошкой, к Майрам присоединилась Лиза.
Наташа пользовалась неоспоримым авторитетом и уважением у всех без исключения. Эта полная, подвижная женщина знала предпочтения в еде каждого члена купеческой семьи. Казалось, она не спит и не отдыхает, проводит все время на кухне, поэтому под рукой всегда была свежеприготовленная пища, она могла накормить целую армию. Тетю Наташу любили не только хозяева, но и работники, и гости, и все, кто хотя бы один раз попробовал ее стряпню и смог ощутить огромную душу, наполненную любовью, хорошим настроением и необычайной энергетикой. Наталья была сгустком положительной энергии и могла обнять весь Мир. Наверное, поэтому еда у нее получалась необычайно вкусной.
Разговаривая с тестом, наполняла его добротой и любовью, поэтому хлеб, пироги, булочки и крендели получались необыкновенными. Выпечку носили на базар, там она раскупалась, не успевая остыть.
Слуги менялись, но тетя Наташа была здесь всегда и уже сроднилась с семьей купца, так как ни мужа, ни детей своих у нее не было. Зато она с материнской любовью относилась к детям хозяев и выкормила их своей замечательной кашей, только она могла накормить ребенка, у которого не было аппетита. Купеческие дети называли ее няней, Прасковья была сиротой, и стряпуха дарила ей материнское тепло, девочка, в свою очередь звала Наталью мамой, тем самым показывая безграничную любовь.
Василий Абрамович любил все эксклюзивное, красивое, заморское и на это было много причин. Одна из них была такой же меркантильной, как и он сам. У Василия Абрамовича было пять дочерей разного возраста, две из них были подростками. Отец хотел повыгоднее выдать замуж своих девочек, поэтому в друзья выбирал состоятельных людей, у которых были наследники разных возрастов. Василий Абрамович не скупился на образование и наряды дочерям. Детей без сопровождения родителей не выпускали за пределы купеческого дома, тем самым случайное знакомство и внезапно вспыхнувшая любовь исключалась на корню. Кроме того, немеркнущее всевидящее око Андрея следило круглосуточно и за женой, и за детьми купца. Поэтому Жидков мог не волноваться за репутацию собственной семьи.
За то, еженедельные приемы и изобилие избранных гостей давали возможность дочерям выбрать спутника жизни из своего круга общения. Приглашенные гости, попадая на территорию поместья, были очарованы красотой и богатством. Поэтому отцы отпрысков охотились за приданным дочерей купца, мечтая породниться с Василием Абрамовичем. Все это должно было принести определенные плоды, дети сближались, дружили.
Можно сказать, что в поместье жили действительно неповторимые люди. Купец ценил специалистов своего дела, у него работал плотник Тихон, который мог сделать деревянного идола или резную, воздушную салфеточку из обыкновенного бревна. Для него специально было выделено помещение, где он творил чудеса, все, что было во дворе и доме сделано руками этого мастера. Ему, как творческому человеку было позволено немного больше остальных слуг. И если с Андреем все было просто и понятно: за горсть табака или медный грош он мог выполнить любое поручение купца, то с Тихоном это не работало. Казалось, мирская жизнь его совершенно не интересует. Одевался он исключительно в удобную одежду с чужого плеча, от этого внешне походил на монаха или старца, ему сложно было вспомнить, кушал он сегодня или нет. Все это для него было не важно: одежда, еда, деньги. Он руководствовался принципом: не холодно - значит, одет; не голоден - значит ел.
В виде исключения, Василий Абрамович разрешил мастеру приютить в столярной мастерской собаку Дуная, с одним условием, что пес не должен бегать по двору, а все время будет находиться в столярной. Тихон делал все, чтобы Дунай никогда не нарушал условия запретов. Пес был обыкновенной дворняжкой, но он так хорошо чувствовал настроение мастера, понимал с жеста или взгляда и беспрекословно слушался хозяина.
Тихон был потрясающим человеком - обладал непостижимой для окружающих энергетикой. Он не говорил с людьми до тех пор, пока его не спросят, да и отвечал не сразу. Зато разговаривал с цветами, за которыми ухаживал и с верным другом псом Дунаем, который ждал его в столярной мастерской и выходил с хозяином, только когда тот ехал за дровами. Поездка за дровами всегда была желанным мероприятием для обоих, Тихон ходил по лесу, словно это был его родной дом, разговаривал с деревьями, иногда обнимал их, прижимаясь всем телом, сливаясь с природой. Скорее всего, таким образом, он искал источник вдохновения. Дунай бегал как «сорви голова» без остановки, нарезая круги по лесу, немного очнувшись, подбегал к хозяину подпрыгивал и бился мокрым носом в щеку, потом снова убегал в глубь леса. После того, как подвода заполнялась доверху сухими палками и бревнами, все это увязывалось канатами, чтобы не растерять по дороге. И начиналось самое интересное - Тихон рассматривал коряги и если видел в ней новое произведение, то обязательно брал. Собирал травы, грибы и ягоды, купался в родниковой воде.
Василий Абрамович замечал странности этого мастера, но готов был с ними мириться, так как, только он мог делать шедевры из дерева, глины, рогов и костей животных. Поэтому в душу к Тихону никто не лез и не заглядывал, все принимали его таким, какой он есть. Столярка находилась рядом с конюшней, и сколько Андрей не пытался проникнуть во внутренний мир мастера, так и не получилось, толи душа у Андрея была тяжела и не могла подняться до уровня невесомой энергии души Тихона, толи Тихон однажды разочаровался в людях и перестал доверять всем без исключения.
Когда нам люди открывают душу и разрешают посетить свой внутренний мир, не старайтесь там делать «перестановку» или давать советы, нужно, как культурному гостю войти, посмотреть и с благодарностью выйти, не нарушая гармонии этого мира. Иначе, все может сломаться, как карточный домик, хозяин «мира», конечно, все отремонтирует, склеит и расставит на места, но двери уже не откроет никому.
Жил в поместье еще один необычный человек. Внешне очень опрятный и всегда чисто выбрит, носил исключительно фрак, жабо и шляпу, в кармане часы на цепочке. Рауль - учитель француз, преклонного возраста, который мог заменить преподавательский состав целой гимназии. Рауль знал много языков, учил купеческих дочерей любой грамоте: и математике, и физике, астрономии. Нужно отметить, что он хорошо знал, как научить детей наукам и языкам, давал материал с невероятным энтузиазмом. Девочки проявляли интерес не только к тому, чему их обучал учитель, но и к его необычной натуре. Он мог так заинтересовать детей, что те с нетерпением ждали ночи, чтобы увидеть малую и большую медведицу.
Как все гениальные люди, он казался странным для остальных. Любил расположиться в саду на лавочке с мечтательным видом пил кофе с булочкой, вдруг внезапно срывался с места, словно ужаленный и, бормоча что-то на иностранном языке, бежал в свою комнату, садился за стол и быстро писал, словно боялся забыть, то, что пришло ему в голову несколько минут назад. По его виду невозможно было понять радостный он или грустный, голова этого человека была все время занята неведомыми для других людей мыслями. Глядя на него казалось, что тело сидит здесь в кресле, пьет кофе или настой из трав, а душа летает во многих километрах отсюда. От него приятно пахло одеколоном, и по запаху можно было определить, где он только что побывал.
Несмотря на то, что Василий Абрамович хорошо платил учителю и позволил бесплатно занимать гостевую комнату, а также бесплатно питаться вместе с семьей купца, выгода была очевидной. Для Василия Абрамовича этот человек был кладезем, других преподавателей можно было не нанимать, Рауль один заменял учителей по всем предметам и обучению игры на фортепьяно. Кроме того, отсутствие интереса к женскому полу окончательно перевешивало весы в сторону учителя. На приемах Рауль всегда занимал место возле хозяина, видимо тот сам учился у него культуре поведения за столом.
Комната учителя была по соседству с той, в которой жили Сероп с девочками, она была немного меньше в размерах, изобилие книг, делали ее еще меньше. Рабочий стол учителя был завален разными рукописями и не дай Бог, служанка во время уборки нарушит этот священный беспорядок, все - учитель ничего не найдет и будет расстроен. Свое недовольство Рауль выражал на родном французском языке, естественно Прасковья и Наталья не могли понять ни слова. Они с хихиканьем слушали бормотание и думали, что он разговаривает с духами.
На каждом приеме гостей Рауль был «гвоздем программы» он виртуозно играл на фортепьяно, декламировал стихи на разных языках, рассказывал про художников и скульпторов. Кроме того, его связь с Европой давала возможность информировать гостей и самого Василия Абрамовича о политических настроениях того непростого времени.
Девочки и Сероп постепенно обживались в поместье. Майрам и Лиза работали на кухне, помогая Наталье. Майрам была шустрой и быстрой, успевала везде: помогала Проше убирать комнаты хозяев, стирать и гладить белье и за детишками купеческими присмотреть. Кухарка искренне удивлялась, сколько энергии в этой шестнадцатилетней девочке. Лиза же работала в основном на кухне, делала все не так быстро, как Майрам, но очень качественно и ответственно. Хорошо умела штопать одежду, шить, пряла из овечьей шерсти нитки, потом вязала носки, платки, варежки и шапки. А также из шерсти животных и пера птиц делала одеяла и пуховые подушки.
Жизнь потихоньку налаживалась. Некоторое время мешал языковой барьер, но со временем все приспособились и понимали иногда не слова, а жесты. Вот только пожаловаться и рассказать, что с ними произошло и как они попали сюда, было невозможно, не хватало словарного запаса. Лиза, Сероп и Майрам старались не вспоминать жизнь в Турции. Но этот эпизод их прошлой жизни невозможно было выбросить из головы. Лиза днем и ночью боролась со своими страхами, но особо ночью, ей все время казалось, что за шторой стоит курд с ножом и ждет, когда она закроет глаза, чтобы перерезать голо. Даже если удавалось уснуть, сны доводили ее до истерики, она кричала и металась по кровати. В такие моменты Сероп не знал, что ему делать, он садился на пол у изголовья дочери и старался ее разбудить, гладил девочку по голове, пытался успокоить. Сердце отца сжималось в страхе потерять Лизу, так до рассвета сидел на полу, не выпуская руки дочери, иногда тихонько пел «Ов сирун, сирун» и слезы текли ручьем, вспоминал Аревик, Левона, Сонечку, маму и бездонные голубые глаза Отца, сидящего возле колодца.
Майрам, в это время, укрывалась одеялом с головой. Доставала из-под подушки пинцет и лопаточку - единственную связь с мамой. Прижимала к щеке холодный металл, закрывала мокрые от слез глаза, и молила Всевышнего о встрече с родными во сне.
С приходом рассвета все исчезало. Днем Лиза, от бессонных ночей была рассеянной и медлительной. Майрам и Сероп нагружали себя работой до изнеможения, чтобы не оставалось времени на мысли.
Девочки все время проводили параллели между тем местом, где они сейчас живут и тем, откуда они приехали. Необычными казались отношения между женщинами и мужчинами. В Турции женщины ведут себя гораздо сдержаннее, особенно в присутствии стариков и представителей сильного пола. Когда рядом мужчина - женщина молчит, до тех пор, пока ее не спросят. Здесь же женщины могли не только болтать и кричать, но и ругать своих и чужих мужчин, даже в присутствии толпы. Иногда случались такие ссоры, которые приводили к дракам. Мужья выглядели жалкими и никчёмными, но они от этого совершенно не страдали. Некоторым было удобно жить за спиной своей жены, всему виной было нежелание нести груз ответственности за добычу еды и организацию жилья, как правило, у таких мужчин была пагубная привязанность - пьянство. Или слабая воля. В некоторых семьях матриархат передавался по наследству по мужской линии. Если папа был под властью мамы, то и все дети часто ведут себя по образцу родителя.
Майрам стеснялась и боялась своего происхождения и когда ей задавали вопросы, она говорила, что она армянка. Армяне не особо ей верили. Но здесь ее национальность не имела значения, да и потом, многонациональность Ставрополья не позволяла точно определить, кто к какой нации принадлежит. Здесь все были заняты зарабатыванием денег.
Сероп был хорошим работником, многое умел и не отказывался ни от какой работы. Нужно отметить, что характер у Серопа был покладистый и веселый, поэтому он быстро «нашел язык» со всеми работниками поместья, а с Андрюхой подружился и частенько ночевал у него на сеновале.
Василий Абрамович, не отпускал мысли о том, что когда-то выселит беженцев из поместья. С появлением новых постояльцев, нагрузка перераспределилась, купец это видел и считал, что слишком много дармоедов появилось в его доме, и кто-то может за счет этого бездельничать.
Ягоянц прекрасно знал натуру Жидкова и чувствовал, что тот ждет удобного случая, чтобы избавиться от непрошеных постояльцев. И при каждой встрече Карапет Исаевич Ягоянц интересовался семьей Серопа. Кроме того, Карапет иногда привлекал Серопа к работе на своем поместье, и Василий Абрамович был в курсе этих работ. Жидков был «хитрый лис» и ни за что не показывал истинного намеренья по отношению к беженцам.
У Василия Абрамовича была ферма, в нескольких километрах от города. Там он разводил скот: свиней, быков, коров, овец, птицу. Мясо, яйца и молочная продукция поставлялись на продажу в мясную лавку, которая находилась на рыночной площади Ставрополя, напротив дома Карапета Исаевича.
Кроме того, на ферме разводили бойцовских собак. Здесь часто устраивали собачьи бои. Это кровавое мероприятие было страстью купца, приносило Жидкову животное удовольствие и хорошую прибыль. В питомнике выращивали собак разных пород, но преимущественно овчарок – кавказскую и среднеазиатскую (алабай).
Накануне резали быка или большую свинью. И прежде, чем попасть на поле битвы, приглашенные шли по импровизированному рынку, где на прилавках лежали бублики, Натальина выпечка, домашняя колбаса с чесноком, свистульки, деревянные ложки и сувениры, изображающие собак, которые делал Тихон. Все это гости могли приобрести за наличные, и только самогонка наливалась бесплатно.
После «собачьего боя» приглашенные гости сметали с прилавков не только свежее мясо, колбасу и сувениры, но и щенков бойцовских пород, они пользовались особым спросом и приносили Жидкову хорошую прибыль. Их не хватало всем желающим. А раззадоренная «боем» состоятельная элита города Ставрополя желала приобрести маленький пушистый комочек шерсти, который через несколько месяцев превратится в крупного, мощного, выносливого пса, с прекрасными охранными функциями, способного отпугнуть потенциального злоумышленника одним своим видом. И тем, кому не достался щенок, непременно хотели приобрести собаку в следующий раз, писались списки очередности и, устраивая очередной бой, Жидков точно знал, сколько выручит золотых за еще не появившихся на свет щенков. Кроме того, публика делала ставки на победителя, что тоже приносило прибыль. Василий Абрамович выжимал из этого мероприятия максимальную выгоду. Удовлетворенные зрелищем хмельные гости покидали ферму хозяина, держа под мышкой маленького щенка, а вместо денег в карманах были сувениры, изготовленные Тихоном. Все были счастливы, но особо Василий Абрамович.
Купец каждое утро отправлялся на ферму, извозчиком был Андрей. В одно прекрасное летнее утро, Жидков зашел в конюшню, Андрей уже подготовил повозку к отъезду, но Василий Абрамович не спешил уезжать.
- Принеси воды лошадям,- сказал купец, обращаясь к Серопу.
Сероп взял два ведра и уже собрался идти, как вмешался Андрей.
- Хозяин! Я поил лошадей, - с обидой говорил конюх.
- Пусть принесет еще, - настаивал Василий Абрамович.
И когда Сероп вышел из конюшни, Василий Абрамович присел на лавку и как-то задумчиво спросил:
- Ну, что этот Сероп? Имя сладкое какое-то. Что-то ты мне про него ничего не рассказываешь? Пьет?
- Не замечен, он не плохой мужик, трудолюбивый, - сказал Андрей.
- А про Турцию, не рассказывал? Правда, что всех родных убили? Что, никого не оставили в живых? – с повышенным интересом, спросил купец.
- Хрен его поймет! Что говорит, «хурды, мурды вокруг скирды», ничего порой не разберу, понимает все, а говорить, ну одна умора. Я порой так хохочу с его слов, что аж Тихон приходит и тоже смеется,- смеясь, говорил Андрей.
- Вообще, он веселый мужик, не обидчивый, я его учу ругаться матом и ржу, а он вместе со мной смеется, как ребенок. А временами, молчит, смотрю, плачет, ну я его в такие минуты не трогаю, а он как начинает работать, как конь до упаду,- пожимая плечами и жестикулируя, говорил конюх.
- Ну а девки его? – не успокаивался купец.
- Что поменьше ростом, просто огонь. Делает все быстро, улыбчивая, а та, вторая, угрюмая, все исподлобья смотрит, как дикая, - выкладывал Андрей все что видел.
- Прошка не любит их, а Натаха привечает, да кого наша Натаха не привечает? Ей все родня! – говорил без задних мыслей Андрей.
Купец поднялся с лавки, вышел из конюшни, увидел, что Сероп поит лошадей. Василий Абрамович потер бороду.
- Сегодня мы поедем с Серопом, - говорил, показывая указательным пальцем на армянина.
Сероп был наслышан о ферме от Андрея, но сам ни разу там не был.
- Сегодня забьем быка, привезем мясо, подготовь здесь все, скажи Наталье, чтобы тоже была готова, - сказал купец, обращаясь к Андрею.
- Всех она привечает! Чужими харчами! Я ей по привечаю! – недовольно бурчал купец.
От этих слов у Андрюхи в груди заныло. Он понял, что сболтнул лишнего и теперь переживал за Наталью, ведь она и его подкармливала, да и отношения у них иногда бывали близкие. Но сказанное переговаривать не стал, понимал, что может сделать еще хуже. Внутри себя ругал за свой язык.
Всю дорогу Василий Абрамович задавал Серопу вопросы про Турцию, ему, очень хотелось услышать кровожадные истории, но Сероп не мог удовлетворить любопытство купца, так как не владел красноречием и отвечал односложно, а иногда и вовсе махал головой, то соглашаясь, то отрицая. Из-за скудного словарного запаса армянина, диалог не складывался. А купец не унимался. Спрашивал, каких собак разводят чабаны в Турции. Его очень интересовал вопрос: кто из породы собак сильней Кавказец или Алабай. Но на этот вопрос не смог бы дать ответ даже специалист, эти породы очень сложно сравнить, у каждой разновидности есть свои преимущества.
Сероп же никак не мог понять, что от него хочет купец и когда в очередной раз Жидков спросил:
- Ну, Кавказец сильней?
Сероп утвердительно махнул головой, чтобы тот отстал со своими вопросами.
Дорога была не долгая, но Сероп так устал от расспросов Василия Абрамовича, что не мог дождаться конечной остановки. Да и купец явно был недоволен. Разговор не складывался, то купец не понимал искаженные акцентом слова, то Сероп не мог понять, что от него хочет хозяин. Жидкову приходилось «вытягивать» из бедолаги каждое слово.
С Андреем дорога проходила весело, конюх был красноречив и к месту находил острые словечки, да еще со смачным русским матом, особенно нравились купцу рассказы про девок и их прелести. Никто не знал, откуда Андрей брал эти истории, может, придумывал, но получалось правдоподобно, смешно и интересно.
Василий Абрамович, скорее всего, вез Серопа на ферму, чтобы похвастаться своим богатством, а может, хотел показать собак. Купец знал, что турки славились такого рода развлечениями, думал, что Сероп «подкинет заморскую идею» по проведению «собачьих боев». И когда на полях показались постройки, Жидков сказал:
- Вот мы почти и приехали – указывая головой на поле.
От этой фразы им обоим стало легче.
Ферма была очень большой, владения куца, распростёрлись на несколько сотен гектар. Работали здесь крестьяне разного возраста. Запах навоза разносился за несколько километров до того, как с дороги появляются очертания добротных сараев для животных. Сероп обратил внимание на соседние поля, засеянные зерновыми культурами, и его поразил масштаб полей и бескрайние просторы. В Турции таких размахов нет из-за скудности местной почвы. Сероп смотрел на налитые силой колосья, поднимающиеся из черной, как уголь и пушистой, как пух земли.
На ферме не было такого лоска, как в усадьбе. Работники очень боялись Жидкова, он мог и побить, мог и убить. И когда Сероп подъехал ближе и уже мог различать бегающих как «угорелые» людей, они что-то поправляли, что-то закрывали, ставили на место. Василий Абрамович, издалека видел эту суету. Ему не терпелось быстрее попасть на территорию своего господства. Купцу непременно нужен был повод поорать и поскандалить. Не дожидаясь, пока откроют ворота, спрыгнул с повозки, прихватив кнут, пошел в свои владения. И началось!
- Это, почему здесь стоит? А это, почему здесь лежит? Тут грязь! Тут мусор! – орал во все горло купец. При этом, словно дрессировщик, хлыстал всех подряд, не разбираясь виновен или нет.
Сероп не ожидал такого преображения, ведь в усадьбе Жидков приветливый и культурный человек. А теперь он видел перед собой деспота, который уничтожал людей своим криком и харизмой, бил хлыстом независимо кто попадал женщина, ребенок или старик. Теперь Сероп понял, зачем он взял хлыст из повозки, перед тем, как спрыгнуть с нее.
Сероп не верил своим глазам, что человек может так поменяться за считанные минуты, это было похоже, будто демон, который в нем раньше сидел тихо, здесь на ферме выходил из укрытия и начинал питаться страхом людей. Лицо купца становилось страшным и кровожадным.
И когда хозяин понял, что достаточно нагнал жути на крестьян, немного успокоился. Бросил хлыст Серопу, показывая, что «порка» окончена. Для работников это было сигналом, что теперь они могут нормально разговаривать и спокойно отвечать на вопросы.
Стадо коров и быков летом гоняли на пастбище, перегоняя с одного луга на другой. Доярки ездили на подводах доить коров три раза в день, привозили молоко на ферму, где его перерабатывали делали сыр, творог, молоком и сывороткой кормили слабеньких телят. Процесс был отлажен до мелочей.
В период затяжных дождей, сильных ветров или холодное зимнее время года животные находились на ферме. Быков в стаде было очень мало, они обладали огромной мощью, устрашающим видом, непокорным нравом и отменным здоровьем. Телят - бычков забивали в раннем возрасте, через шесть – семь месяцев после рождения, поэжтому в стаде оставалось три-четыре молодых бычка, но и они не все доживут до преклонного возраста. И на это были объективные причины. Когда телка начинала гулять, зов природы заставлял быков устанавливать право на обладание. Быки бились за первенство не хуже бойцовских собак, пастухи не могли с ними ничего сделать, разнять их было невозможно, животные наносили серьезные увечья друг другу и ставили под угрозу жизни пастухов и доярок. Все прекращалось, когда телка оказывалась в положении.
Каждый год оставляли жизнь одному избранному теленку, который впоследствии станет быком - осеменителем, ветеринар с особой тщательностью делал отбор, учитывая все нюансы. Оставленный год назад на осеменение бык Буян обладал поистине буйным характером и его временно перестали выпускать со стадом на пастбище, все это время он находился в стойле. От этого в растущем организме животного тестостерон зашкаливал, и он не хотел мириться со своим затворническим образом существования. Он хотел бегать, прыгать, драться и быть задирой. Все надеялись, что переходный возраст закончится и Буян станет спокойным, но время шло, а характер быка становился все хуже и хуже и после того, как он поднял на рога пастуха, тем самым причинил ему смертельное увечье, судьба несносного Буяна была решена.
- Ну, что наш Буян? Сегодня забьем его. Где Яшка, не вижу его? – обшаривая взглядом каждого рабочего, воинственно говорил купец.
- Я здесь! – очень весело прокричал парень. Всем своим видом показывая, что кипиш, который устроил своим появлением купец, его не касается.
Это был молодой человек, ему было не больше семнадцати лет от роду, худой, как линейка, будто к доске приделали руки и ноги, а сверху поставили голову, и сказали: «Будешь Яшкой». На первый взгляд, казалось, что этот веселый парень не боится гневного хозяина. Такое поведение молодого человека было неслучайным, дело было в том, что Яшка одним ударом ножа забивал скот, независимо от того был это огромный бык или маленький баран. Точность удара ножом разрубало сердце пополам. Это умение ему передал отец. Больше ничего Яшка не умел, но это мастерство ставило его на ранг выше пастухов, скотников и всех остальных. Так быстро и профессионально с этим непростым делом мог справиться только Яшка. Вот и теперь, он увидел купца и вальяжно шел на зов.
- Ну чего тащишься! Давай быстрее, нужно Буяна завалить, а то смотри он все сараи и ограды повалял, - жестикулируя руками, говорил Жидков.
И действительно, из-за непокорного нрава годовалому быку можно было принимать участие в корриде. Сладить с ним было невозможно, если он вырывался из стойла, то крушил все подряд, пастухов поднимал на рога. Преодолевая все плетни, вырывался на свободу. Никто не мог воспрепятствовать быку насладиться свободой, пастухи боялись его острых рогов, защититься от него было невозможно, Буян не реагировал на удары колом, лопатой, граблями и даже хлыстом, казалось, он не чувствует боли.
И когда работники фермы наблюдали, как Буян резвится на свободе, валяется в колосьях ржи, потом бежит в лес, все без исключения хотели, чтобы его загрызли волки, и он больше не вернулся на ферму. Но, он возвращался и продолжал дальше творить беду. Двадцать человек и кавказские овчарки не могли обуздать его, бык бегал вокруг стойла, словно дразня окружающих. А виновным оставался тот, кто дал быку имя Буян.
- А че я готов! Нож вчера наточил, – почесывая затылок, ответил Яшка.
У Якова перед забоем скотины всегда был особый ритуал, купец наливал ему чарку самогона, тот закусывал коркой хлеба и делал свое дело. Василию Абрамовичу не нравился этот ритуал, он был противником пьянства, но в этом случае давал поблажку. Так как Яшка убедил его: - «Чтобы рука не дрогнула, необходимо выпить».
Нужно отметить, что купец всегда присутствовал при забое скота, Жидков не мог допустить, чтобы даже маленький кусочек мяса «ушел налево». Поэтому строго следил за процессом с самого начала и пока не разделают, и не сложат все мясо в подводу, на которой он повезет его в город.
Забивали скот на ферме часто, поэтому каждый участник процесса знал свои функции и старательно их выполнял. Буян в каждый день был не спокойным, а в это утро и вовсе, бил рогами по всему что было, ему явно хотелось на свободу, а может, предчувствовал коварство людей.
- Хороший бык, думаю перерастет, оставить бы его на осеменение, - говорил ветеринар. Это был единственный человек на ферме, который не хотел забивать Буяна, он понимал, что от такого быка будет здоровое потомство.
- Ага! Наплодит таких же, а потом они всем стадом разнесут ферму! – не выдержав громко сказала работница, поправляя фартук.
И когда все было готово, Василий Абрамович собственноручно налил Яшке чарку, тот занюхал коркой хлеба и сказал:
- Ведите, - важно и самоуверенно вытащив нож.
Для забоя животных на ферме было отведено специальное место. Обычно, не составляло особого труда дотащить животное до «гильотины», но только не сегодня. Буяна еле вывели из стойла, он упирался и вырывался, хотел бежать на свободу, поэтому задействовали всех мужчин, которые были на ферме. Они имели опыт в этом деле, только сейчас все было как-то очень непросто. Буян продолжал «буянить» настроение быка портилось с каждой минутой, он был готов всех забодать, затоптать, и разыгралось целое представление. Василий Абрамович с огромным интересом наблюдал за этой картиной стоя у ствола огромной вековой ели. Купец не отрывал взгляд от происходящего, такие моменты «щекотали нервы» и Жидков оперся рукой о край массивного дубового стола, который стоял рядом с сосной. Потом, на этом месте будут разделывать тушу. Стол был заставлен тазами, ведрами с водой и корытами.
Выемка между столом и елью была излюбленным наблюдательным местом купца, он находился словно в приватной ложе театра драмы, великолепный обзор и расстояние от «сцены» совсем небольшое, действия участников можно было рассмотреть в подробностях. Кроме того, было очень удобно: с одной стороны, находился стол – на него можно было сесть или опереться, а сзади находилась ель – она давала тень. С левой стороны от купца метрах в трех стоял Сероп и тоже смотрел на происходящее. В Турции он самостоятельно забивал животных, а здесь разыгралось целое представление, и он с интересом следил за происходящим.
С горем пополам дотащили Буяна, и теперь пришло время сделать свою работу Яшке. Парень был очень уверен в себе, и ему льстило, что все тащат, им трудно, а он сейчас, раз, и наповал громадину. И вот, теперь ему нужно быстрее сделать свое кровавое дело.
Яшка не показывал животным ножа, считал, что это плохая примета. Он подошел к брыкающемуся быку, дал знак мужчине, который стоял рядом, держа в руках кувалду. Тот, получив одобрение, нанес оглушающий удар по голове между рогов Буяна. Яшка, без промедления провел рукой по груди, определил точку и ударил. Мужики, которые держали Буяна, ослабили хватку в надежде, что все закончилось. Но все только начиналось.
Видимо удар кувалдой по голове сработал не в полной мере и почти не подействовал на быка, а Яшка впервые за свою короткую жизнь промахнулся и не попал в сердце. Когда Яков вытащил нож, мужики почти отпустили Буяна. Бык смотрел на Яшку секунды, отходя от шока и боли, а потом развернулся и побежал в противоположную сторону - в посадку, на свободу, разрывая веревки, которыми были связаны копыта. Буян бежал очень резво и был не похож на умирающего животного.
Яшка от страха прыгнул на стол прямо перед «носом» Жидкова и быстро перебирая «ногами – прутиками» полез на ель. Тем временем бык, преодолевая очередной плетень, галопом мчался на свободу. Все происходящее было так стремительно, что присутствующие прибывали в шоке, то, что бык никого не поднял на рога, было чудом.
От случившегося Василий Абрамович пришел в ярость, он стал обвинять Яшку, кричал, не подбирая фраз, вспоминал матерным словом всех его родственников.
- Слазь! Слазь! Немедленно, ты, что подлец сделал? Иди и ищи этого Буяна,- яростно орал купец.
- Ну что вы переживаете, у него смертельное ранение, сейчас побегает, а потом мы пойдем в лес, найдем его и притащим сюда, не переживайте он долго не протянет, - говорил испуганный парень, поднимаясь до самой верхушки дерева. Сначала он испугался Буяна, а теперь больше смерти боялся купца.
- Слазь, подлец, слазь, тебе говорю,- кричал Жидков и ожесточенно бил дерево хлыстом.
- Вы убьёте меня, пообещайте, что бить не будете, - начал торговаться Яшка.
- ЧтООО, ты мне условия ставить будешь? Да кто ты такой, сопляк! Я не то, что бить, я убью тебя, - приходя в бешенство, кричал купец.
Яшка тем временем уже покачивался на верхушке ели, обхватив ствол ногами и руками, категорически отказывался спускаться на землю. Сероп и все присутствующие наблюдали за происходящим, события развивались стремительно и эмоционально. Для некоторых эта сцена была комической.
- Несите пилу, к черту спилить дерево, а этого подлеца достать,- давал указания Жидков.
Кто-то послушно побежал за пилой, всем было до жути интересно, чем все это закончится. Присутствующие обсуждали происходящее, кто-то жалел Яшку, он стал главным действующим героем этой непростой сцены. Мнения толпы разделились:
- Поделом ему, а ну Абрамович покажи этому зазнайке Яшке, где раки зимуют, совсем зажрался, - кричали из толпы зеваки.
- Всякое бывает, ну промахнулся, он ведь совсем зеленый, руку еще не набил, как его отец, - говорили другие.
Крестьяне бурно обсуждали Яшку, вспоминали его отца, но никто не говорил про быка, про Буяна словно забыли. А Василий Абрамович краснел, зеленел от ярости, он был в таком возбуждении, что совсем не услышал, отдельные фразы окружающих:
- Буян возвращается!!!
Толпа расступилась, уступая дорогу разъяренному животному.
И когда Василий Абрамович услышал крик:
- Это, Буян, - тот был в десяти шагах от купца. Обезумевший бык бежал прямо на Жидкова, словно знал, что он причина всех его бед.
Василий Абрамович от неожиданности стал пятиться назад и когда уперся спиной в ствол дерева, понял: «Это все! Я сейчас умру!».
И в этот самый момент, словно из-под земли вырос Сероп, он стал между купцом и быком, в следующее мгновенье в руке блеснул нож и Сероп доделал работу Яшки. От полученного удара, Буян упал на правую сторону, инерция продолжала нести пятисоткилограммовое тело вперед, прямо на толпу работников, их спас стол, который стоял возле ели. Дубовый огромный стол развалился в дребезги и замедлил инерционное движение. Буян еще дергал копытами, но опасности уже не представлял. Все происходило так стремительно, что некоторые даже сразу не поняли, какой мог быть масштаб бедствия.
Василий Абрамович сидел, опершись спиной о ель, широко расставив ноги, глаза смотрели в одну точку, губы посинели, подбородок неконтролируемо дрожал. Сероп сел рядом с купцом и закрыл глаза. Работники фермы никогда не видели своего хозяина в таком беспомощном состоянии. Подбежавшие к купцу женщины лили воду прямо на голову, расстегнули ворот рубахи, били его по щекам и Василий Абрамович стал розоветь и приходить в себя. После осознания, что он жив,
- Дайте самогонки, - дрожащим голосом сказал купец.
Женщины тут же исполнили просьбу и купец пил самогон прямо из той чарки, которую несколько минут назад давал Яшке, чарку наполняли снова и снова, а купец жадно пил снимая стресс. Потом Сероп отвел его в повозку, укрыл сюртуком, убедился, что с Абрамовичем все в порядке, а сам пошел помогать работникам разделывать тушу быка. В этом деле он был мастер. Крестьяне смотрели на Серопа и не понимали, откуда взялся этот герой, они пытались расспросить Серопа, но он только пожимал плечами.
В поместье Сероп и купец приехали очень поздно, все это время Василий Абрамович лежал в повозке и не шевелился, а только очень громко храпел. Выпитая им самогонка сделала свое дело, и купец не мог подняться на ноги.
- Ну что так долго? Случилось что? – беспокойно спрашивал Андрей, открывая ворота.
А когда увидел Жидкова, лежащего рядом с мясом быка, накрытого сюртуком и сверху соломой, то совсем испугался.
- Что произошло? Он что помер? – испуганно спрашивал Серопа Андрей.
- Нет, живой, сильно пьяный, - ответил ему Сероп.
Больше Андрей вытащить из армянина ничего не смог. А Сероп пошел в конюшню на сеновал и крепко уснул.