Сумеречная тень уходящего дня наплывала медленно, но верно. Городские кварталы зябко кутались в густеющий туман. Плотный молочно-белый кисель заползал на Набережную откуда-то с реки и затем разливался по соседним улицам, цепляясь за кочки, кучи сухих веток и желтых листьев под полуголыми деревьями. Уличные фонари мерцали неярким бледно-лунным светом, едва виднеющимся в узорчатых испарениях. Желтые и оранжевые огни, вспыхивающие в домах то тут, то там, не слишком-то улучшали общее освещение. Впрочем, в это время года низовые стелющиеся туманы, короткий день и скверная промозглость — привычны для жителей Северной Пальмиры.
Еще не зима, но и глубокая осень не в радость. Межсезонье заставляло редких прохожих прятать носы в шарфы или воротники. Но холод и сырость пробирали, казалось, до самых костей. Молодой человек, в шляпе и темно-сером драповом полупальто с большим клетчатым сине-зеленым пледом поверх, торопливо обгонял людей — возможных пассажиров аэростата «Атлант». По чьей-то необъяснимой прихоти электронные билеты не продавали, и в кассах аэровокзала была давка. По известным причинам многие хотели бы попасть на последний в этом месяце круизный трансатлантический рейс. Аэростат имел три сообщающиеся гондолы с литерами «А», «Б» и «С»: две пассажирские и одну сервисную. В последнюю гондолу, с литерой «С» (что означало «для служебного пользования»), билеты не продавали, но набирали туда обслуживающий персонал.
Увидев плотную толпу неиствовавших борцов за место в аэростате, Викентий сразу же понял, что билет в пассажирские гондолы ему «не светит». Он, конечно же, мог бы растолкать всех, но… не хотел лишний раз привлекать к себе внимания охранников или полицейских; и без того его портрет украшал чуть ли не каждую панель объявлений. Если бы не чудеса маскировки и грима, то его давно бы сцапали. Викентий решил: «Ну, уж нет. Этого вполне достаточно для моих приключений». И он обратился в окошечко для вакансий…
Получив служебный ваучер, Викентий с замиранием сердца пошел к аэростату, скрытому кромешной пеленой бело-сизого тумана. Если бы не габаритные огни на гондолах и самом эллипсоиде «Атланта», его можно было бы перепутать со служебными ангарами, рассыпанными вокруг летного поля, словно грибы дождевики. На открытом месте роза ветров капризничала, словно светская дама на балу. Норд-ост ежечасно сменялся зюйд-вестом, закручивая тугие вихри вокруг алюминиевого корпуса аэростата, причальных мачт, натяжных тросов, колесных и шагающих погрузчиков и самодвижущихся трапов. Все это грохотало, свистело и шипело, издавая непотребные для человеческого уха звуки. Помимо крученого ветра, не добавляющего оптимизма, над полем висела холодная морось, противная осенняя. «Каждый, кто добрался до служебного входа, мог бы считать себя избранным, достойным, по крайней мере, горячего ужина», — мечтательно подумал Викентий и схватился за холодные перила трапа.
Работа стюардом показалась Викентию не только не обременительной, но и удобной с точки зрения передвижения по салонам аэростата (все-таки круиз!), и он заключил контракт с «Атлантом». Ему выделили служебную двухместную каюту, где до прихода напарника он занял нижнюю полку. Викентий быстро заглянул во все шкафчики, тумбочки, рундуки (под полкой) и потайные уголочки. Из полезного в шкафчике оказались спасательные скафандры с крылом-парашютом, на случай срочной эвакуации. И более того: нигде ничего интересного не было, разве что общекорабельное радио над входом. Надев униформу стюарда с бейджиком: «Атлант. Кеша», Викентий отправился обследовать музыкальный, курительный и библиотечный салоны, а следом и прогулочные палубы на аэростате. «Ах, да! — он чуть не забыл. — До отправления всем новеньким требовалось пройти медосмотр. Зачем? Ведь есть медицинские книжки». Времени до отправления в рейс оставалось шесть часов, и Викентий подумал, что успеет.
Он немного побродил по закоулкам «Атланта» и не без досадной грусти отправился на медосмотр. Не любил он это дело. Однако медицинский отсек с ограниченным доступом даже для персонала аэростата заинтриговал Викентия не меньше, чем прогулочная палуба. Всем здесь командовал крайне неприятного вида чрезвычайно дряхлый, худой и желчный старик, профессор Балякин. Его накрахмаленный белый халат источал запах карболки и загодя наводил оторопь на посетителей медпункта. Балякин прохаживался вдоль строя новеньких и придирчиво их осматривал: то щупал бицепсы, то проверял зубы, то вглядывался в белки глаз. Викентий постарался несколько отстраниться от его длинных цепких пальцев.
— Говорят, светило медицины, — шепотом сказал Викентию стоящий перед ним в очереди механик Гриша.
— Чисто упырь, — также шепотом ответил Викентий.
Гриша, мужичок крепкого вида, пышущий здоровьем, с первого взгляда вызывал ощущение, что тот вырос в деревне и до сих пор не пьет, не курит. Викентий оценил его силы на «ять». Профессор Балякин остановился перед ним:
— Группа крови, резус? — спросил он, щупая пульс у механика.
— Третья, положительный, — ответил Гриша, внезапно стуча от страха зубами.
«Упырь» скривился; его сухощавое лицо с ввалившимися щеками напомнило посетителям гриб-сморчок:
— Опять не то.
Затем обернулся к очереди:
— Кто-нибудь из вас обладает четвертой группой с отрицательным резусом?
Викентий вздрогнул:
— Профессор, у меня такая кровь.
«Упырь» плотоядно ощерил редкие зубы:
— Вот как?! Прошу. Как вас там? — он нацепил очки на нос и взялся теребить бейджик собеседника. — Ага, вижу-вижу, стюард Кеша. Пройдем-ка со мной в кабинет без очереди, уважаемая четвертая группа, отрицательный резус. Я рад. Ах, как я рад!
Викентий чуть не обделался со страху, когда за ним закрылась дверь, и громко щелкнул замок. «Путь к отступлению неумолимо отрезан», — минорно подумал он, судорожно хватаясь за дверную ручку.
— Зачем-мм? — спросил он профессора Балякина. Неожиданно мышцы его лица словно одеревенели, и Викентий стал заикаться,
— Обследование, мой друг, — ответил «упырь» и ловко отцепил руки пациента от дверной ручки. — Полное обследование вам не помешает, а мне поможет. Хи-хи-хи.
— Как это? Может быть, обойдемся малой кровью, и я пойду работать? — спросил Викентий.
— Конечно, малой: всего четыреста пятьдесят миллилитров потребуется на биохимические анализы, донорскую совместимость и генетическую расшифровку.
— Я ничего не понял, — обреченно сказал Викентий, пока профессор ласково подталкивал его к какому-то аппарату.
— Ложитесь в этот бокс для МРТ, а я вас пристегну, чтобы не дергались. Ассистент Мурель, ну где вы там? Сестра Глаша, помогите с пациентом!
Вскоре из боковой двери показались: запыхавшаяся медсестра Глаша. Невооруженным глазом профессор понял, что в душе Глаши бушует весна в период бурного цветения. Внушительный бюст молодой женщины, угадывающийся под блузой, с умыслом расстегнутой (или живописно застегнутой), дополнял портрет ее чувствительной натуры. За ней шел борцовского вида молодой человек с фонендоскопом на шее и шприцем в руках:
— Да, профессор, звали?
— Конечно, — профессор Балякин благодушно усмехнулся. — Мурель, присоединяйтесь к обследованию. Четвертая группа, отрицательный резус. Идеальный кандидат, как мне кажется.
Мурель невозмутимо подошел к пациенту, потрогал лоб, не горячий ли, и сделал укол. Викентий дико водил глазами туда-сюда и пытался запомнить окружение до мелочей. Белая, абсолютно стерильная комната с запахами: хлорки, спирта, йода и озона от кварцевания стен — навевала депрессию и безысходность. «Выход всегда есть, — некстати вспомнил он чей-то афоризм, отчаянно дергаясь на кушетке. — В том случае, если вы не в мышеловке. Don’t give up! Никогда не сдавайся! Вот мой девиз».
Тут Викентию пришла в голову мысль, что если выбирать между двух зол, то сдаться властям было бы лучше.
— Хочу заявить, что я кибербог, граблю сверхбогатых отпетых мошенников, и меня разыскивает полиция!
— Вот и ладненько, — благодушно согласился профессор Балякин, намертво закрепляя ремнями руки Викентия, в то время как сестра Глаша фиксировала его ноги. — Чего только пациенты не выдумывают, чтобы не проходить полный медосмотр. Вы кибербог? Люблю богов, а я в некотором роде их помощник на Земле.
— Вы не понимаете. Я могу подменить реальные банковские счета виртуальными. Хотите обнулить все цифры? Легко! Нарисовать что угодно? Нет проблем, и раз плюнуть. Особенно это выгодно и безопасно делать во время какого-нибудь путешествия, когда поезд, корабль, самолет или аэростат находится между точками стационарного доступа.
— Да, кстати, смею вас огорчить: на борту аэростата нет ни одного полицейского. Поскольку я владелец «Атланта», то позаботился об этом загодя. Я их тоже не очень люблю, — подмигнул Балякин и обернулся к ассистенту. — Мурель, дайте ему еще два кубика релаксанта. Разговорился тут.
— А-аа, буду жаловаться! Я кибербог! — вскричал Викентий, внезапно чувствуя неодолимую тягу ко сну.
— Чудненько, Кеша! Пусть кибернетическая кухня остается на вашей совести. Я в этом ничего не понимаю. Скажу по секрету у меня иная задача: когда-нибудь я хотел бы обменять сознаниями двух реципиентов. То есть мы с вами даже где-то родственные души, и по сути менялы. Вы меняете деньги, ну а я личины. А пока не дергайтесь. Это простой медосмотр…
***
После трех с половиной часов неусыпного внимания со стороны профессора Балякина и его команды медсестра Глаша отвела полусонного Викентия в каюту и уложила отдыхать, заботливо накрывая одеялом, где он и проспал до отправления «Атланта» в рейс. По пробуждении он ничего не помнил, по-видимому, релаксант как-то влиял на краткосрочную память. Корабельное радио «протрубило» сбор стюардов в ресторане на верхней палубе, куда он и напарник Борис прибыли почти вовремя.
Аэростат уже находился в пути. Легкая качка от бокового ветра напоминала Викентию прогулку на яхте в хорошую погоду. На высоте воздух стал чище, небо прояснилось. В большие квадратные иллюминаторы пассажиры любовались ночными видами, недоступными горожанам из-за густого смога. Они видели, как на темно-синем бархате взошла яркая желтая луна, и где-то невообразимо далеко вздрогнули на морозе бриллиантовые искорки звезд.
Работа для Викентия оказалась несложной, сродни той, к которой привыкли официанты в обычных кафе и ресторанах. Квадратный зал с такими же квадратными столиками, накрытыми крест-накрест белыми и бордовыми скатертями, выглядел фешенебельно, но уютно. Однако даже при небольшой качке в аэростате донести жидкие блюда до клиента, не пролив ни капли на поднос, оказалось непростой задачей.
Маршрут «Атланта» строился из расчета как можно более длинного и долгого пути при малой скорости движения — все-таки круиз. Днем аэростат летел ближе к земле, чтобы желающие могли увидеть сначала красоты Европы: Варшаву, Берлин, Женеву и Париж, а позже морские просторы Атлантики с островами и айсбергами. И затем, пролетев над Бермудами, аэростат должен был взять курс на Манхэттэн.
— В Нью-Йорке туристов ожидает большая развлекательная программа и грандиозное музыкальное шоу, — вещало общекорабельное радио. — Дорогие гости, вы подниметесь на смотровую площадку сто второго этажа одной из главных достопримечательностей Америки, небоскреба Эмпайр-стейт-билдинг. Это первое высотное здание, построенное э-ээ… (в этом месте гид взглянула в иллюминатор и забыла нужную дату) в ту пору. Нью-Йорк и его окрестности будут видны как на ладони. Об архитектурном стиле расскажет местный экскурсовод. Но я, культурный гид «Атланта», Лиз да Мин, хочу заострить ваше внимание на ночной подсветке. Цветовая гамма меняется по дням недели, а в праздники и дни чемпионатов можно наблюдать целую радугу на фасаде здания (не подумайте о причастности трансгендеров — таков взгляд художника). Красивое зрелище! Не пропустите…
— Все это хорошо, — сказал Викентию напарник Борис, — но меня больше заботит пролет над Бермудскими островами. Достаточно ли это безопасно, как ты думаешь?
— Трудно сказать, — пожал плечами Викентий. — Слухи и факты мы все равно не знаем, и что есть, что на самом деле, останется «за кадром».
— Да ты философ, Кеша. Где правда, и где вымысел; кто его знает?! Лучше пойдем в медицинский отсек, отнесем еду нашим эскулапам, — предложил Борис.
При упоминании медицинского отсека у Викентия как-то неприятно засосало под ложечкой. Но о событиях, связанных с медосмотром, он ничего так и не вспомнил.
— Ладно, пошли.
***
Профессор Балякин сидел в диковинной позе, подобрав ноги под себя и изображая «лотос» за письменным столом. Когда из ординаторской в смежный кабинет вошел ассистент Мурель, он с помощью лупы изучал готовые анализы Викентия.
— Что новенького? — осторожно спросил Мурель, подходя ближе. Он взял туго свернутый рулон миллиметровки и развернул его. — Я смотрю электрокардиограмма у вашего-нашего кандидата отличная.
— Да-да, именно так, — отозвался Балякин. — Да и генетическая таблица пациента радует. Еще пара дней наблюдений, и смело можно делать «обмен».
— Профессор, хотелось бы большей определенности, — настойчиво сказал Мурель. — Операция не должна вызывать лишних вопросов ни у пассажиров, ни у команды, не так ли?
— Хи-хи-хи. Вы абсолютно правы, Мурель, — профессор Балякин захихикал, мелким смешком, по-стариковски. — Мой план таков. Во время полета над известными островами пассажиры будут заняты тайнами Бермуд, так что какой-то мешок с мусором или балластный груз, сброшенный в Саргассово море, никто не заметит.
— Возможно, возможно, — пробормотал Мурель, соглашаясь с профессором.
Невольно Мурель представил участь возможного пациента и внутренне содрогнулся: «Не хотелось бы ни разу быть на его месте. Впрочем, он, Мурель, высококлассный хирург, и ему платят за хорошую, качественную работу. Эмоции в сторону! Какой-то чужой пациент — почти лабораторная лягушка; отнюдь не его любимый котенок». На этой оправдательной ноте страдания молодого амбициозного специалиста и закончились. Совесть утихомирилась и тихо-смирно свернулась клубочком спать.
Входная дверь распахнулась. Наконец, стюарды принесли не то поздний обед, не то ранний ужин. Мурель смотрел на Викентия, представляя его зеленой лягушкой в банке, и у него ненадолго, минут на пять, пропал аппетит. Профессор же Балякин наоборот, учуяв кухонные ароматы, сделал охотничью стойку, словно кокер спаниель, вскочил из-за письменного стола, и стремглав кинулся к еде. На ходу он плотоядно улыбался — по-видимому, каким-то строго научным мыслям, — одновременно протирал руки спиртовой салфеткой и разве что, как этот кокер спаниель, не пускал густую слюну. В меню предлагался куриный бульон с сухариками, натуральная котлета на косточке и свекольный салат с черносливом.
— А десерт? — возмутился профессор, громко прихлебывая бульон.
— Сей момент, — вежливо ответил Борис, дежурно улыбнулся и поставил свой поднос перед Балякиным. — Пирожное «тирамису» и черный чай с лимоном.
— Приятного аппетита, господа доктора! — хором сказали стюарды и ретировались.
— Как вам, коллега, мой кандидат? — спросил Балякин ассистента.
— Хорош. Медицинские показатели в норме, насколько в наше время это вообще возможно, — кивнул Мурель, обсасывая косточку. — Красавец мужчина, выше среднего роста, спортивного вида и с накачанным торсом. Судя по анализам, фертильность пациента на высоте.
— Ого! Хорошее достоинство, Мурель, отметили. Я как-то об этом и думать подзабыл. В моих пристрастиях лучшие женщины остались на полотнах Эрмитажа и Лувра. Медсестра Глаша, не спорю, фигуристая особа, но до рубенсовских форм она явно недоедает. Кстати, где она, почему не вышла к ужину?
— Глаша талию бережет и после шести вечера не ест.
— Вот-вот, потому художники такую худобу обходят стороной и малюют натюрморты с воблой или селедкой на газетке. Оно дороже продается, — ехидно заметил Балякин.
— Вы забыли, что рядом с рыбкой на картине всегда лежит зеленый лучок и стоит запотевшая, словно только что из холодильника, бутылка водки. Да и рыбка-селедка блестит, сочится жирком. Смотришь, вожделеешь, наяву вкус ощущаешь, да и присесть рядом охота.
— Неужели? Да, бог с ней, этой селедкой и Глашей. А еще чем интересен наш пациент?
— Ну-у. Длинные гибкие пальцы я заметил. Они удобны для проведения будущих хирургических операций. В этом теле вам будет комфортно, наверняка.
— О да, надеюсь, — ответил Балякин, переходя к десерту.
Поздним вечером профессор Балякин и ассистент Мурель отправились на прогулочную палубу подышать свежим воздухом. Аэростат равномерно качало под порывами северного ветра, но сильной болтанки, вызывающей морскую болезнь, ни у одного пассажира не наблюдалось. Профессор Балякин заметил в толпе прогуливающихся людей стюарда Викентия и позвал его.
— Посидите со мной, молодой человек.
Викентий удивился, но чисто из вежливости присел рядом.
— Вы любите путешествовать, Кеша? — спросил профессор, не зная с чего начать беседу с будущим реципиентом.
— Да, очень, — ответил он. — Вояжи моя страсть. Люблю открывать новые горизонты. Я и сюда устроился в надежде увидеть неведомые дали, чужие страны и новых людей. Он скромно умолчал о том, что скорее бежал от полиции, нежели стремился познать чью-то культуру.
— Похвально-похвально. В этом мы с вами похожи. Я разделяю вашу страсть, — ответил Балякин. — Обожаю познавать новое, доселе неизведанное и видеть земли, где никогда не был. Вот, например, Бермуды.
— О! Это интересно, — поддакнул Викентий, оглядываясь кругом и намереваясь «смыться».
— Кеша, мне иногда кажется, что порою люди, разные по возрасту, образованию и происхождению, вдруг оказываются в чем-то родственными душами, — цепкими пальцами хирурга он схватил Викентия за рукав рубашки, а потом за запястье и по привычке стал щупать пульс. — А вас такие мысли не посещали?
— Р-родственные души, г-говорите? — повторил Викентий, тщетно пытаясь высвободить руку. — Пожалуй, доктор, недаром есть пословица, что «все люди братья».
— А если не братья, то сестры. Пульс хороший, шестьдесят четыре. Эх, молодость-молодость! Вы в отличной форме.
— Хотите чаю с лимоном или безалкогольный коктейль? — неожиданно для себя предложил Викентий.
Он надеялся, что «старый хрыч» не пьет много жидкости на ночь. Но просчитался.
— Кеша, вы очень любезны, с удовольствием. Пойдемте, посидим в баре, поболтаем о жизни…
Через несколько дней аэростат «Атлант» повернул к морю. Штиль, крики чаек и коралловые рифы поначалу радовали любителей фото и видеосъемки. Темно-синий с прозеленью цвет воды удивительно контрастировал с белыми клочьями облаков и редкими айсбергами, заплывающими в эти широты. Однажды встретилась стая голубых китов. Они плыли в южные воды. Пассажиры восторженно кричали, показывали на них пальцем и пытались сделать селфи, рискуя вывалиться за борт.
— Погода восхитительная! — мечтательно сказал Борис Викентию. — Сейчас бы на юг, да под пальмы.
— Да, с парой прелестниц бы. А тут работать приходится, — согласился Викентий.
***
Все шло по плану, когда аэростат направился к Бермудским островам. Профессор медицины Балякин и его ассистент Мурель самозабвенно готовились к «операции века». С одой стороны, они понимали, что сенсация может состояться только в закрытых кругах той самой медицины, которая запрещена на территории стран Европы и Азии, но не исключена из рассмотрения в Австралии и Африке, а также в нейтральных водах мирового океана. С другой стороны, запас здоровья реципиента Балякина неумолимо таял.
Конечно, у профессора, была возможность перейти в биоэлектронную форму жизни, так как финансы позволяли. Грызли сомнения: «Опять же, в старом теле с кучей болячек! Да и зачем платить лишние деньги, когда обменяться разумами с молодым организмом проще и дешевле»?! Несмотря на мысленный спор с самим собой, Балякин еще пытался контролировать ситуацию и давать советы ассистенту:
— Мурель, обратите внимание на одну деталь. Сначала помещаете мой мозг в черепную коробку реципиента, не удаляя его родной гипоталамус. Сращиваете все кровеносные сосуды и нервы. И только когда убедитесь, что электроэнцефалограмма выдает на осциллографе живую картину, в отдельной банке замораживаете его гипоталамус.
— Зачем, профессор, вам гипоталамус пациента?
— Он называет себя кибербогом. Я хотел бы его препарировать и тщательно изучить. Узнать, что в нем такого особенного?
— Когда начнем операцию? — спросил Мурель, хладнокровно закладывая инструменты в биксы для стерилизации.
— «Атлант» взял курс на Бермуды, — задумчиво сказал Балякин. — Как только склянки пробьют полночь, наступит час «Икс».
— До того успеть надо пациента Викентия заманить в медотсек и как морскую свинку «приготовить» для опыта. А это непростая задача, — засомневался в успехе операции Мурель. — Ночь. Стюарды ложатся спать и чай с кофе не разносят по каютам.
— Склероз? Ай-ай-яй! Мурель, вы сами говорили о хорошей фертильности кандидата Викентия. Я хоть и стар, но у меня отличная память! — подсказал Балякин коллеге.
— И что?
— Вы забыли о нашей раскрасавице Глаше. Ее романтическая операция не менее важна, чем наша хирургическая. Мой, друг, «медовая ловушка» — проверенный метод всех спецслужб и разведок мира, — он взглянул на часы. — Ну, вы действуйте-злодействуйте, а я пойду отдыхать. Итак, Мурель, место встречи: в операционной, в полночь.
Стюард Викентий сдал вечернюю смену и по заведенной на борту аэростата привычке, отправился на прогулочную палубу. Он сделал всего лишь один кружок променада, когда встретил Глашу. Девушка как бы нечаянно подошла к нему и загадочно улыбнулась:
— Ой, молодой человек, не поможете справиться с видеокамерой Что-то не найду кнопку режима для ночной съемки.
— Охотно, — ответил Викентий, беря камеру в руки.
На близком расстоянии мужчина учуял нежно-сливочный аромат с оттенком каких-то сладких южных растений:
— Ах, какие духи! Что-то знакомое, но никак не угадаю.
— Масло сандалового дерева. Из восточной Индии, между прочим, — кокетливо ответила девушка, закидывая голову и поправляя каштановый локон обнаженной рукой.
Глаша знала, что сандал — это безупречный афродизиак, и намазалась им от души во всех интимных местах. На что Викентий и попался. Впрочем, с его молодостью, влюбчивостью и горячностью странно, если было бы иначе.
— У меня и корень сандала есть. Хотите, покажу?
— Экзотика! Тоже из Индии? Хочу.
Слово за слово, и молодая пара оказалась в медотсеке…
***
Бермуды приближались. Культурный гид «Атланта» Лиз да Мин превзошла саму себя в ораторстве, пытаясь заинтриговать туристов. Пассажиры кинулись занимать места на прогулочных палубах. Они дружно фотографировали и снимали видео. Несмотря на столь позднее время на палубах стоял шум и гам. Восторженные крики и смех заглушали все остальные звуки на аэростате.
— Как завораживают коралловые рифы! Смотрите, я вижу группу самолетов под водой! Они светятся, — закричала одна дама.
— Где, где? — раздалось в толпе.
— Да, вон же, внизу, — отвечала дама.
— Нет там никаких самолетов. Я вижу, как гребни волн сияют, когда голубым, когда розовым огнем, а то сине-зелеными искорками вспыхивают, — возразил пожилой мужчина с дорогой фотокамерой наперевес. — Свечение то разгорается, то затухает
— Тайны Бермуд — игра воспаленного воображения! Нету самолетов. Море светится: всякие там рачки, одноклеточные жгутиконосцы, планктон! Я биолог, и много морских тайн могу рассказать про люциферин-люциферазовый молекулярный комплекс. Одним словом — это биолюминесценция, и точка! Что вы хотите, мы пересекаем тропики?! Здесь все по-другому. Море в тропиках всегда светится по ночам сине-зеленым. Не надо сочинять лишнего! — авторитетно заявил солидный господин высокого роста.
— Нам еще повезло с погодой. Говорят, примерно раз в неделю в этих широтах бывают морские торнадо, тропические циклоны или пяти или семи балльные шторма, — сказал другой пассажир в тельняшке, отдаленно похожий на боцмана.
В это же время в операционной стояла ватная тишина, перемежаемая негромким диалогом между хирургом Мурелем и медсестрой Глашей. Два реципиента в состоянии трепанации черепа лежали на соседних кушетках. Ритмично, но с легким шипением работали аппараты искусственного кровообращения и вентиляции легких. Датчики сердечного ритма, частоты пульса и артериального давления регулярно выводили на экран монитора состояние организма каждого пациента.
Мурель быстро поместил мозг Викентия в стерильную кювету:
— Глаша, запомни, Викентий слева.
— Да, Мурель. Лягушка слева.
— Его гипоталамус там же.
— Там же, — повторила Глаша.
А мозг профессора Балякина он положил в другую стерильную кювету.
— Глаша, запомни, мозг Балякина справа и его гипоталамус там же.
— Да, Мурель, Балякин справа. Там же.
Алгоритм операции Мурель накануне выучил словно молитву. Машинально он повернулся и вставил первый попавшийся мозг (предположительно Балякина) в черепную коробку Викентия.
— Куда девать оставшийся мозг, замораживаем что ли? — спросила Глаша, открывая криобиксу и цилиндр с жидким азотом.
— Непременно, согласно пожеланиям Балякина. Пусть профессор сам потом с этим развлекается. Он хотел изучать «лягушку». Пущай тренируется гений.
— Мурель, ты забыл. Профессор что-то говорил: вроде, нужно оставить гипоталамус реципиента на месте.
— Ах, да! Чуть не забыл.
Он вернул гипоталамус Викентия на место и обошел кушетку пациента с другой стороны:
— Гипоталамус реципиента слева. Так?
— Слева, — кивнула Глаша.
— Идем дальше. Мозг Балякина вместе с его гипоталамусом должен быть справа. Второй гипоталамус слева. Все соединяем. Проверяем датчики. Глаша, не спи!
Глаша проверила аппаратуру:
— Все диаграммы в норме. Мозг пациента жив.
— Что-то гипоталамус слева не отделяется, будто родной.
— Дай-ка я гляну, — сказала Глаша.
— Доктор, так это же и есть орган Балякина.
— Балякин справа.
— Ты же обошел кушетку, и он стал слева.
Мурель вытер рукавом пот со лба:
— Не морочь мне голову, женщина!
— Ошибкой будет нечаянно опять поменять их местами, — сказала Глаша.
— И что делать? — не на шутку испугался Мурель.
— Оставить оба, на всякий случай.
— Ты с ума сошла!
— Но это лучше, чем перепутать. Вдруг уберем не то, что нужно. Ты уверен, что левый гипоталамус точно Викентия, а ну как Балякина!? Тем более мозг жив, работает нормально. Действуем по плану профессора, ну… за исключением непредвиденного нюанса.
Операция обмена разумами принимала неожиданный поворот. Однако все решало время. Пассажиры еще шумели на палубах. Аэростат облетал Бермуды. Свидетели «операции века» были не нужны.
— Так, Глаша, этого реципиента зашиваем и отправляем в реанимацию. Другого реципиента, который без мозга, отправляем за борт, как того и хотел профессор.
Глаша промокнула тампоном пот со лба хирурга и с сомнением посмотрела на пластиковые мешки в углу операционной. Сегодня профессор молчал, и ей некому было аргументировано возразить (Мурель не в счет). А Глашу «несло»:
— На мой взгляд, в последнее время профессор «замерз» где-то в той, прошлой, жизни. Он хоть и «светило» медицины, но сильно отстал от нынешней реальности! Есть более гуманный вариант, чем «в мешок и за борт». Вместо мозгов вставляем бывшему профессору Балякину умную киберсферу, подключаем ее к нашему медицинскому центру, и киборг готов!
— Я всегда чувствовал, что женщины коварные существа! — с ужасом в голосе произнес Мурель.
— Опять же, с полицией никаких проблем не возникнет, — осторожно напомнила Глаша. — Все сотрудники и пассажиры «Атланта» на борту. Да и заботу о здоровье старого Балякина возьмут на себя нейросети: киберсфера и главный компьютер.
— Хм. Я как-то об этом не подумал, — вздохнул Мурель. — Ну, ты, Глафира, молоток! Тогда закругляемся.
Бермуды остались далеко позади. Рассвет наступил вовремя. Оба пациента успешно прошли ускоренную реабилитацию. Старый профессор Балякин, не попив чаю, уже вел дежурный прием пациентов. Доктор Мурель между делом справился о самочувствии босса, но тот лишь пожаловался на звон в ушах и неестественную «пустоту» в голове.
Утром как обычно стюард Викентий разносил завтрак. Странный ночной сон будоражил Викентия. Но работа не давала возможности для размышлений. Внезапно его словно током ударило, и он стал обращать внимания на людей, их внешний вид и общее состояние. «У этого пожилого господина излишний вес и гипертония. А у того пассажира синие губы и, значит, сердечная недостаточность его спутник. Даме с высокой прической требуется красное мясо, красный перец и маринады. Ей хорошо бы сдать биохимию на железистую анемию», — думал он, ловко обходя столики в ресторане.
Единственным неприятным последствием операции «обмена родственных душ» для Муреля и Глаши стала ежевечерняя настройка программного обеспечения для профессора. Однажды во время этой процедуры к ним зашел Викентий с ужином на подносе. Увидев, что доктора ругаются, употребляя откровенно площадные выражения, он с радостью предложил:
— Господа, эскулапы, я все-таки кибербог и готов помочь. В чем конкретная проблема?
Доктор Мурель и медсестра Глаша многозначительно переглянулись.
— Кажется, мы нечаянно перепутали кюветы слева и справа, — медленно выговорила Глаша. — Доктор Мурель, не находишь?
Круглые глаза Муреля стали еще круглее и почти вылезли из орбит. Он внимательно пригляделся к Викентию. Бесцеремонно пощупал его пульс.
— Пульс шестьдесят четыре. Покровы розовые. Слизистые белые и мокрые. Угу. Определенно что-то пошло не так, — согласился Мурель. — Не может быть! Не должно быть. Я все сделал по плану. На девяносто девять процентов правильно! Впрочем, не знаю…, не исключено.
— Вы думайте, господа доктора, и ешьте-ешьте, пока все горячее. А я тем временем протестирую «операционку» и дисковое пространство, — сказал Викентий, усаживаясь в кресло перед главным компьютером. — Небось, в придачу вирусов нахватали; сам Касперский не разгребет. Да, кстати, где же ваш веселый профессор?
Мурель и Глаша чуть не поперхнулись.
— Они-с спать пошли, — ответила Глаша, кусая чесночную булочку. — Балякин последнее время устает к вечеру и жалуется на сонливость.
— Сонливость, говорите? Ах, как я его понимаю, я тоже спал бы и спал, будь моя воля и «щель» в рабочем расписании! — воодушевился Викентий, виртуозно бегая длинными пальцами по клавиатуре. — Это верно он говорит, что мы с ним родственные души.
— Как сказали, родственные души? — подхватил доктор Мурель, усердно орудуя вилкой. Глаша под столом с силой пнула собеседника туфлей. Он поморщился и потер коленку. — Наверняка, родственные. Мы с Глашей тоже заметили: у вас с ним много общего.
Глаша вытерла жирные губы и еще раз хорошо пнула разговорчивого коллегу. Затем уставилась на него как удав на кролика. Мурель смачно хрюкнул и замолчал.
— Что, вкусно? — спросил Викентий, вглядываясь в экран компьютера. — Согласен. Повар Люсьен на здешней кухне, говорят, из самого Парижа выписан.
— Да-да, очень вкусно, — ответили хором заговорщики.
— Да, господа, эскулапы, интересная жизнь на «Атланте» течет. Порою, кажется, она насыщена сплошными загадками. То ли магнитные поля, то ли постоянно меняющаяся атмосфера на людей так действует?! Я вот лично заметил, что стал много философствовать, как-то совсем по-стариковски, будто бы древний грек Сократ в меня вселился. А следом, вообще чудеса! Странные мысли как-то посетили меня. Если бы я заново выбирал профессию, то пошел бы как Балякин в медицину, возможно…
Доктор Мурель и Глаша красноречиво переглянулись и встали из-за стола в нерешительности.
— Спасибо Люсьену за ужин. И да, вам точно следует хорошо выспаться, Викентий. Хотите лекарство «формула сна» для полноценного отдыха? — предложила Глаша.
— Неплохо бы, я уже закончил проверку. Электронные вирусы, черви и клавиатурные шпионы обезврежены. Проследите за вашим компьютером, боюсь, он будет жаловаться на память.
Викентий забрал таблетку, поднос с посудой и ушел.
— Скажи, доктор Мурель, — кто теперь перед нами: нейрохирург Балякин или кибербог Викентий? — спросила Глаша.
— Я не знаю, — развел руками доктор. — Но могу сказать однозначно, у этого человека четвертая группа и резус отрицательный. Неужели два гипоталамуса работают в паре? Тогда взаимное влияние налицо.
— И это все, что ты можешь? Хреново, однако. Тоже мне ученик знаменитости!
— Не понятно одно, кто же из них главенствует? Жаль, что профессор Балякин ничего не помнит о своей сумасшедшей идее. И посоветоваться не с кем.
— Новая личность получается, подозреваю, — строго сказала Глаша. — В любом случае, Мурель, язык нам лучше держать за зубами. За такие операции никто не погладит по голове ни у нас дома, ни за океаном.
— Молчу-молчу, — покорно согласился доктор Мурель.
— Вот и хорошо.
— Я думаю, Глаша, процесс еще не закончен, — сказал доктор Мурель. — Остается еще какое-то время наблюдать за нашими реципиентами. Должен же быть хоть какой-то видимый результат моих усилий. Хирург я или где?
— Хирург, дорогуша. Ладно, будем ждать. Время терпит. Если кибербог не сбежит в Манхэттене, то впереди нас ждет дорога домой. И оба реципиента в твоем полном распоряжении…
Между тем погода баловала туристов. Вечером после ужина на прогулочной палубе было невероятно тесно. Видимость позволяла вести панорамную съемку, чем туристы с удовольствием и занимались. Однако через полчаса рваная облачность неторопливо окутала аэростат. Усилился верховой ветер и раскачал гондолу. Качка приблизилась к морской. Сквозь клочья облаков в бинокли пассажиры наблюдали на поверхности воды много светящихся медуз.
— Море волнуется раз, — басом сказал пассажир в тельняшке, похожий на боцмана. — Море волнуется два. Светящиеся медузы — верный признак надвигающегося шторма.
— А также верный признак резкого изменения погоды, атмосферного давления и… чудовищного наплыва пациентов, — небрежно заметил Викентий.