Чино
Надо так понимать, что Господин получил то ли анонимку от доброжелателя, то ли угрозу от шантажиста. И теперь судорожно сжимал в руках злополучное письмо и метался по гостиной, рыча сквозь зубы. Ничем иным не могу я объяснить его состояние через полуповорот после пропажи юной Госпожи. Он весь осунулся за это время, не имея никаких вестей.
— Чино, ты выполнишь любой мой приказ, чем бы это ни грозило тебе?
— Тебе не кажется, что твой вопрос оскорбителен для меня, мой Господин? Разве есть повод усомниться в моей верности тебе и молодой Госпоже?
— Завтра мы отправляемся на ристалище.
— Значит?! — У меня нехорошо сжалось сердце.
— Тот, кто похитил мою девочку, собирается выставить ее на арену. Она не готова! Она не выдержит! Я думаю, они хотят спровоцировать меня устроить схватку. Тут поставлено условие, что я должен взять в сопровождение человек двадцать. Конечно, у них будет больше людей. Нас просто сметут. Похитители уверены, что я не смогу спокойно смотреть на то, что собираются сделать с моим ребенком.
Значит, все-таки, шантаж.
— Что требуется от меня, мой Господин?
— Составить ей пару, если будет официальная возможность, и оттянуть на себя опасность от нее. Если формальной возможности не представится, вырваться на арену, вмешаться в происходящее и подставиться, чтобы про Аику хоть ненадолго забыли. Кто-нибудь из моих бойцов в этот момент попытается ее вытащить. Пока будет можно, я постараюсь не устраивать бой на трибунах.
— Не беспокойся! Я сделаю всё, чтобы оказаться на арене!
Наша Семья несколько отличается от среднестатистической. Наш Господин — мужчина, но он заботится о своих людях, словно он — уно. А мы все, независимо от пола, искренне к нему привязаны и дружны между собой. Юной госпоже 14 сезонов, и вот уже около 12 сезонов, как Господин назвал ее своей наследницей и ни разу не угрожал ей отобрать у нее статус. Я уверен, что он любит ее по-настоящему, хотя мало, наверно, людей вне нашей Семьи, кто мог бы такое предположить.
У нас довольно много врагов, и не потому, что мы богаты или влиятельны. По доходам наше хозяйство крепкое, но средненькое. А во всякие интриги сильных мира сего Господин вообще не вмешивается, считая их борьбу за влияние — пустым времяпровождением. Но отчего-то многим не дает покоя наш образ жизни, хотя ничего крамольного в нем нет. Почему-то у стольких чужих людей болит голова, что Господин не держит в напряжении всю Семью, как это делают многие, не объявляя имя наследника или постоянно тасуя преемников. Сколько раз пытались купить у Господина юную Госпожу, предлагая сумасшедшие деньги! Сколько раз покушались на нее и на Господина, устраивали поджоги и нападения на наших людей!.. Господин уже сто раз пожалел, что информация о наследнице вышла за пределы поместья.
Мне кажется, что окружающих больше всего напрягает, что Господин смеяться хотел над общепринятыми представлениями, как следует себя вести. Всем кажется, что раз Господин — мужчина, то ему необходимо держать штат палачей и надсмотрщиков, которые постоянно должны измываться над остальными рабами, придумывая жестокие пытки и изощренные наказания. По всеобщему убеждению у мужчины не может быть иных рычагов влияния на Семью.
Нет, у нас тоже бывают казусы. Но если кто заслуживает наказания, то Господин обычно сам берет на себя эту неприятную обязанность. Ну, если не сам, то поручит тому, кому сочтет нужным. Мы всегда выполняем любые его распоряжения. И это тоже кажется кому-то странным, потому что принято думать, что люди не могут справляться с не своим делом. Конечно, кузнеца или печника воспитаешь не скоро, редкие профессии, но в обычных для нашего времени работах у нас каждый может подменить один другого.
А особенно всем не дает спать юная Госпожа. Все вокруг уверены, что женщина не сможет держать поместье, и назначение Наследником не мужчины и не уно, а женщины подрывает устои общества. По всеобщему убеждению, женщина вообще не способна долго сосредотачиваться на делах. Но юная Госпожа прекрасно занимается хозяйством, Господин ее всему обучает, и она во всем помогает ему. Дай Боги, конечно, Господину еще долгих лет жизни, сил и здоровья, но мы все готовы идти под руку к Госпоже.
И вот какой-то негодяй не только похитил нашу девочку, но собирается поиздеваться над ней, над Господином и над всеми нами. Все наши будут рваться на арену спасать ее, но Господин прав, им этого не дадут. А вот у меня есть шанс.
Ристалище — великое развлечение нашего народа. Здесь и боевые поединки, и спортивные состязания, и травля животных, и пытки, и казни. Здесь на арену выходят добровольцы, здесь выставляют на арену невольников, здесь судьбу тех, кто на арене, решают трибуны. И именно в этом кроется надежда для попавшего туда. Публика непредсказуема!
На следующий день мы отправились к ристалищу. Чтобы не случилось неприятных неожиданностей, нас всех вместе 20 человек. Я, наш Господин, двое лекарей и 16 бойцов, не просто лучших, а опытных, взрослых и сдержанных, готовых как биться, так и избегать драки.
На входе предъявляем пригласительный: «Господин Татиш со свитой!» У нас хорошие места, наш неизвестный визави побеспокоился, чтобы нам хорошо было видно, и мы, не дай Боги, ничего не пропустили.
День начался с веселой игры с быками. Подростки всех трех полов бегали по арене, уворачиваясь от острых рогов боевых быков, дразня их и перепрыгивая через мощные туши. Одного мальчика задел рог, оставив царапину на боку, и трибуны громогласно зашумели. Через полупериод опасного развлечения на арену выскочила пара человек в шутовских костюмах и выгнала быков с арены, детям под аплодисменты надели ожерелья из цветов, всем кроме поранившегося мальчика, и ребята убежали.
Ребенок остался один посреди арены, ожидая вердикта болельщиков. Свист и улюлюканье определили его судьбу. На арену вынесли козлы и, растянув на них мальчишку, два ликтора приступили к порке розгами. Когда розга задевала рану на боку, брызгала кровь, впрочем после десятка ударов, брызги крови стали появляться и на пересечении вздувшихся полос от розог. Публика явно получала удовольствие, и выкрики с трибун поощряли действия экзекуторов. Однако через непродолжительное время шум стал менять свою тональность, и ликторы, опытные в определении настроения толпы, почувствовали, что зрители начинают скучать. Порка прекратилась. Мальчишку сняли с козел. Слегка пошатываясь, он поклонился трибунам и поковылял к воротам, где раньше скрылись его товарищи.
«Жалко пацана, — проговорил один из наших бойцов, в детстве прошедший такую же школу игры с быками. — Сегодня тренер всыплет ему так, что он пару дней не сможет встать. Еще не известно, что ждет остальных. Некоторые из наших учителей практиковали групповую ответственность за ошибки одного».
После ребят на арену выехали всадники с пилумами и в простых лориках, которые пытались проткнуть друг друга. В следующей паре поединщики были в доспехах и тяжелыми копьями пытались сбросить противника с коня. Поединки всадников сменяли друг друга, перемежаясь поединками пеших. Менялась одежда и оружие, демонстрируя варианты вооружения с различных планет от древнейших времен почти до наших дней. С побежденными обходились по разному, кого-то отпускали, для некоторых трибуны требовали наказания или смерти. В поединке на мечах соперники так понравились публике, что наградили обоих. Одна пара всадников сражалась с помощью арканов, и победитель еще долго галопом скакал по кругу арены, волоча своего незадачливого противника за собой по земле под овации аудитории.
Если бы не напряжение и нервное ожидание нашего будущего, меня заинтересовал бы поединок на кнутах. Мне таким оружием пользоваться не приходилось, меня такому не учили. Поединщики вышли без одежды, поэтому следы от пропущенных ударов были всем видны, и владели они своим оружием мастерски. Кнут — оружие, требующее особо тонкой власти над движениями крепкой и точной руки и постоянных тренировок с ним.
Современные виды оружия или техники редко кто использует на малых ристалищах. Однажды я видел, как два психа на ревущих двухколесных монстрах носились по арене, вздымая песок, и пытаясь так задеть противника, чтобы перевернуть его.
Для соревнований в стрельбе по движущимся мишеням из пистолетов и бластеров, дуэлей на лазерных мечах или боевых заклинаниях есть свои арены, но там зрителям делать нечего, за ними любители наблюдают по визорам.
В первый день наша девочка на арене не появилась. Следующий день начался с травли рабов дикими зверями. К середине дня публика пресытилась видом беспомощных людей, безрезультатно пытавшихся убежать от животных и теряющих оторванные конечности. Кровь заливала землю, а запах крови неимоверно возбуждал боевой дух некоторых тварей.
Очевидно на их настрой и рассчитывал наш враг, выведя юную Госпожу на арену после такой травли. В центре забили тяжелый столб, к которому и приковали девушку. По краям арены уже стояло несколько клеток с беснующимися разъяренными бестиями. Глашатай временного хозяина рабыни (мы были уверены, что временного и твердо были намерены это доказать) глумливо стал приглашать с трибун «героя», готового выступить на защиту юной красавицы, пообещав продать ее смельчаку, если он сумеет продержаться против «собачек» в течение полупериода с одним кинжалом, не дав им ни разу поранить девушку, за плату, которую хозяин назовет, если будет кому. Вероятно, он рассчитывал, что к девочке рванется наш Господин, но это была моя прерогатива.
— Я! Я хочу выступить на стороне защитника.
Я медленно иду между скамьями, спускаясь на арену. Трибуны ликуют. Им обещают новое развлечение. Я подхожу к нашей будущей хозяйке.
— Госпожа моя! Не волнуйся! Я сделаю всё, чтобы защитить тебя.
— Я бы и сама могла обороняться, если бы меня расковали и дали мне кинжал! Чино, как там отец? Я боюсь за него, как бы он ни совершил чего-то безрассудного от страха за меня!
— Ничего не случится, Аика! Господин готов ко всему и будет держать себя в руках, пока будет хоть малейшая возможность защитить тебя, не ввязываясь в драку. Обязанность охранять тебя возложена на меня. Только будь благоразумна и делай всё, что я скажу.
— Я и так сама сдержанность!
Какая умница наша красавица, наша храбрая и сильная девочка! Мое восхищение ею и преклонение перед ней не знает границ. Попав к похитителю, не сломаться, не испугаться, не потерять присутствия духа!
Распорядитель на арене вручил мне кинжал. Я отхожу от девушки на несколько шагов. Сейчас самое важное — правильно выбрать расстояние от нее. Слишком близко нельзя, звери тоже окажутся опасно близко к Аике, а если я отойду далеко, я не успею охранять периметр, чтобы они не прорвались к ней с другой стороны.
Служители стоят у клеток, готовые отворить их. Через несколько секунд начнется схватка, и гул трибун поддерживающих то ли меня, то ли приготовившихся зверей, возбужденные лица и разгоряченные тела надолго исчезнут для меня. Весь мир сконцентрируется на моей Госпоже, опасных тварях и танце боя.
На клетках я вижу красные эмблемы, которые обозначают, что звери принадлежат ристалищу, и решаю, что это хорошо для нас. Во-первых, ристалище не держит животных, с которыми заведомо бесполезно вступать в бой, во-вторых, звери ристалища натасканы на сражение на арене, а значит, они опытные бойцы, и хоть уже умеют убивать и побеждать, но научились и осторожности. Один минус, они и не нападут друг на друга, к моему величайшему сожалению. С другой стороны, судя по разномастным клеткам, это, слава Богам, и не группа, подготовленная сражаться отрядом.
Возможно, наш враг и в самом деле не стремился уничтожить Аику и ее защитника, а хотел поразвлечься. За тварей, которые выживут, ему придется оплатить только аренду и лечение. Если бы он хотел нашей смерти, мог бы привезти дурано. Для дурано это тоже смерть, их невозможно содержать, это одноразовый, зато абсолютный убийца. Бронированная ярость без единого по настоящему уязвимого места и малейшего чувства самосохранения. Их ловят на Янто усыпляющим газом, а как только дурано приходят в себя, то сразу бросаются в атаку на всё, что по их мнению, отличается от воды и почвы, и не обращая внимания ни на какие раны, стремятся уничтожить врагов. Их невозможно остановить ничем, кроме все того же газа, а сами они не остановятся, пока в зоне доступности будет хоть одно живое существо. Конечно, я буду сражаться и с ним, но шансов у нас с Аикой не будет.
Семь клеток. Служители распахивают двери и исчезают с арены. Я медленно иду по кругу, стараясь не терять из вида ни одну, и успеть отреагировать на выскочившее животное. Из одной из клеток выползает зверюга, напоминающая смесь земного скорпиона со сколопендрой. Он поднимает переднюю половину тела в воздух и шевелит клешнями, очевидно, ищет противника. В этот момент из другой клетки появляются друг за другом две крылатые твари. Их я опознаю сразу и замираю неподвижно.
— Аика, замри! Не двигайся совсем — здесь болотные карры.
— Вижу.
Болотные карры — летуны, которые отличаются повышенной агрессивностью, но реагируют только на движение. «Если бы во всех клетках были бы только карры, можно было бы просто простоять полпериода без движения», — в шутку думаю я. Между тем, звери появляются из всех клеток. Я внимательно их рассматриваю. Слава Богам, больше среди них ни одного крылатого.
Если у Аики хватит выдержки, то от двух врагов в лице карр она в безопасности, а остальные пикировать сверху не смогут — значит, мне держать только периметр.
И тут в атаку бросается мунто. Мунто — наш родственник. Он похож на человека, только в два раза выше и в три раза шире. Мунто — это плохо. Мунто злобные безмозглые одиночки и дико охраняют свою охотничью территорию от соперников. При этом почему-то причисляя человека к их числу. Вообще все человекообразные для него либо соперники, либо сексуальные партнеры. Он возбужден запахом крови, и ему, слава Богам, не до секса. Он точно не даст мне остаться в стороне. Кажется, остальные звери решили подождать, пока мунто разберется со мной. Нет, стоило мне шевельнуться — не дожидаться же пока это чудовище раздавит меня в объятиях — в атаку бросились карры.
Дальнейшее я воспринимаю фрагментарно, как кадры стробоскопа. Вот две карры пикируют на меня сверху, вот я отмахиваюсь кинжалом, слегка задевая крыло одной из них, вот вторая вцепляется когтями мне в плечо, выдирая кусок плоти. Вот мунто невольно помогает мне, опустив свою морду, он орет мне прямо в лицо, предлагая убраться с его территории и случайно загораживая меня от карр. Вот он, видя, что я не собираюсь ретироваться, обхватывает меня ручищами и пытается сломать мне спину, не рассчитав мою субтильность. Я выскальзываю у него из рук вниз прямо на огромную змею. Не знаю, из какого она мира, но судя по ее поведению, она собирается составить конкуренцию мунто, кто из них первый меня задушит. Вот он бешено ревет и снова хватает меня своими лапами.
Мунто и змеюка, кажется, намерены разорвать меня напополам, поскольку верхнюю половину сдавливает мунто, а снизу, оплетя мои ноги, змей пытается постепенно захватить в свою власть побольше меня. Вот мне удается повернуть кинжал в руке, прижатой к бедру, и мунто, завопив от внезапной боли, тянет меня вверх, тряся в своих конечностях, как дерево, неожиданно выдергивая из объятий змеи. Та с шипением бросается вдогонку за ускользающим обедом. И тут мне просто неимоверно везет, словно сама фортуна решила сыграть на моей стороне. Пытаясь ухватить меня, змея случайно обвилась вокруг лапы мунто, тот отвлекся поглядеть и выпустил мою правую руку, а так как он держал меня высоко и близко к себе, мне не приходится далеко тянуться и я просто перерезаю ему сонную артерию. Не выпуская меня из лап, мунто грохается на землю, выбив из моих легких весь воздух.
Пока я стараюсь отдышаться, гад проползает между нами, обвиваясь вокруг меня. Тем временем на сотрясение почвы отреагировал скорпионосколопендр и бросился к нам со всех, сколько их там у него есть, ног. При этом карры никуда не девались, и, пользуясь малейшим окном между тел мунто и змеей, все это время рвали и кусали меня, украсив десятком довольно крупных и кучей мелких ран. Одна карра приземлилась, решив найти меня под тушей мунто и злобно скалясь, неосторожно потянулась ко мне когтем на крыле, не разглядев, что у меня свободны руки. Сама виновата! Как только ее крыло оказалось под мунто, потеряв свободу маневра, я вцепляюсь в него руками и просто переламываю ей предплечье. Закричав от боли, карра рванула наружу и исчезла.
Тут я обнаруживаю себя практически спеленатым змеей, обвившейся уже вокруг груди и все плотнее сжимающей свои кольца. В отчаянье, ухватив покрепче кинжал, я со всего маха впечатываю им ей в глаз. С одной стороны, мне опять повезло, очевидно, попасть в какой-то нервный центр. С другой, змея в агонии и не подумала меня отпускать. По ее телу волнами прокатывались мышечные спазмы, но кольца не распускались. Наконец, дернувшись в последний раз, она замерла неподвижно. Мертвая змея, сдавившая мне грудную клетку, продолжает меня душить. Я перепугано пытаюсь вдохнуть. Не получается!!!..
«Так! Спокойно! Без паники! Я могу не дышать некоторое время, главное не паниковать.
Спокойно, я говорю!»
Убедившись, что змея сдохла и ее кольца уже не сожмутся в посмертной судороге, я максимально расслабляюсь и, стараясь не думать о нехватке воздуха и усилием воли заставляя себя не торопиться, медленно выползаю из змеиного плена. Ух!
Употребив тело мунто как бруствер, я обозреваю из-под него поле боя.
Нееет! Пользуясь тем, что я занят своими противниками, остальные четыре зверя, не спеша, подкрадываются к Аике. Совершенно как нашенский волк в холке высотой мне по грудь, похожие на него два зверя откуда-то издалека. Будем надеяться, похожие и анатомией, иначе неясно, куда их бить. Кот с Энгра. Красивый и умный зверь, может, даже разумный, никто не знает. И совершенно неразумная тварь с Алау. Внешне напоминающая полуразложившийся труп гуманоида, она пугает непосвященных своим видом, но это не порождение некроманта, а вполне здоровое дикое животное.
Карра решила, что столб представляет собой удобный насест и устроилась прямо над головой девушки. Слава Богам, Аика совершенно неподвижна, но сколько выдержки это от нее требует, трудно представить.
Меж тем членистоногое устроило мне обстрел, то и дело резко опуская передо мной скорпионье жало, выбрасывая из него струи яда, словно угрожая — попробуй выйди. То, что я делаю, можно объяснить только моим сумасшедшим страхом за Аику. Когда жало опускается в очередной раз, я просто прыгаю на скорпионий хвост, и он, распрямившись, запускает меня к центру арены как катапультой.
И вот я кружу вокруг столба, временами схватываясь то с одним, то с другим хищником, не подпуская их близко. Мы обмениваемся ударами, заставляя друг друга относиться с уважением к оружию противника. Карра пикирует резко, царапая меня и тут же взлетая, не дав мне ни разу ее задеть. Второй карры не видно. Кот располосовал мне руку когтями, но и сам получил кинжалом по лапе и, кажется, решил, что вполне выполнил свою задачу. Волчьи зубы отпечатались у меня на теле в нескольких местах, но и я им не даю приблизиться. «Зомбик» несколько раз бросается на меня, пытаясь загрызть, и его челюсти гораздо хуже волчьих. Но в какой-то момент мне удается ранить его очень сильно, и он выбывает из игры.
Скорпионосколопендр носится по арене, как сбесившаяся лошадь, временами останавливаясь передо мной и угрожающе щелкая клешнями, пытаясь отчекрыжить мне голову, и атакуя жалом на хвосте как острогой. Он слишком возбужден и поэтому промахивается. Я чувствую его плоское мышление, точнее сказать, мышление в нем отсутствует — только нервные импульсы, провоцируемые примитивнейшими инстинктами: «еда перед носом, но еда прыгает». От него нужно избавляться, пока он не успокоился. Я внимательно к нему присматриваюсь. Идея столь же идиотская, как и первая. Но другого выхода я не вижу. Отбиваться от этого монстра кинжалом бессмысленно, уворачиваться, когда он начнет бить прицельно, не получится.
Снова отогнав волков подальше, я собираюсь с духом и, поймав шарящий перед его мордой ус, забираюсь по нему на голову зверя, как по канату. Его попытки выдрать ус у меня из рук не увенчались успехом, так как в усах мышцы относительно слабые. Затем я съезжаю по головоспине до сегментов длинного тела и хватаясь за разные щетинистые выступы, которых тут множество, начинаю методично перепиливать нервные волокна между сегментами, мысленно блокируя четкость воспринимаемых им сигналов, и попутно отбиваюсь от карры. Тварь подо мной мечется, извиваясь в разные стороны, но сообразить ничего не может. Когда мне удается, не свалившись с монстра, перепилить связи в нескольких местах, у скорпионосколопендра подкашиваются ноги, и он, обездвиженный, падает на брюхо. Я соскальзываю с него и оказываюсь атакованным волками.
В горячке схватки я не замечаю, что время вышло. Две твари мертвы, одна отдыхает, одна зализывает раны, одна мечтает подохнуть, две раненные, но еще бодрые, активно продолжают бой, карра с пораненным крылом забралась на ограду и там затаилась, но еще одна ловкая бестия нападает с воздуха, не получив и царапины. Служители успокаивают моих противников электрохлыстами и уволакивают всех с арены.
Я мысленно прощупываю себя. Ничего принципиально серьезного. Жизненно важные органы не задеты, кости не сломаны, кровопотеря умеренная, слишком глубоких ран нет.
Вновь звучит насмешливый голос глашатая: «Мой господин поздравляет юного героя. Если победитель готов заплатить цену, назначенную хозяином, девушка отойдет в его собственность!»
— Я плачу любую цену!
— Не узнав ее?! А если тебе не хватит твоего состояния?!
— Я найду способ расплатиться! Цена не имеет значения! Отпусти девушку!
Это очень важно! Госпожа должна быть уверена, что не существует границы, за пределы которой не переступят ее защитники ради нее.
На трибунах заинтересованный шум.
— Хозяин мог бы поймать тебя на слове. Но он не будет этого делать. Я называю цену, и ты подтверждаешь свою готовность ее заплатить, и только тогда девушка в твоем распоряжение.
— Говори!
— Сейчас ты увидишь, чем тебе придется платить!
На арену вывозят подводу, скрытую покрывалом, служитель сдергивает покров. Зрители азартно галдят. На подводе пыточные приспособления.
— Хозяину угодно развлечься. Ты добровольно подставляешься под пытки. И переносишь их со всем доступным тебе терпением. И они продолжаются, пока хозяину не надоест. Ты еще готов на эту плату? — Раздается зловещий смех.
— Ты уже слышал мой ответ! Любая плата! Моя свобода! Моя жизнь! Мое тело! Я подтверждаю, что добровольно отдаюсь во власть твоего палача в обмен на освобождение девушки.
Трибуны ликуют. Пытки не редкость на арене, но пытки добровольца — это особое угощение.
Девушку расковывают.
— Аика! Вон наш Господин, он ждет тебя! Поднимайся к нему.
— Чино!!!
— Иди же!
У Госпожи слезы на глазах. Она порывисто обнимает и целует меня. Я улыбаюсь. Девушка взбегает по ступеням и падает в объятия Господина. Публика неистовствует. Я счастлив!
— Юный герой! Разденься!
Я сбрасываю остатки разодранной во время боя со зверями одежды.
— Ха! Ты — уно!
— Какая тебе разница. У нашего Господина мы все на равных: уно, женщины, мужчины…
— Что ж! Это даже интереснее! Посмотрим, как ты выдержишь. Мне не приходилось видеть, чтобы воля уно подвергалась таким испытаниям. Мужчины обычно терпеливее во время пыток, пока не сломаются окончательно. Женщины сдаются вроде бы быстро, но стоит им перевести дух — и всё приходится начинать сначала. Уно слабы и в выдержке, и в упорстве. Тебе страшно?!
— Мой страх не имеет отношения к делу. Мы можем приступить, а то публика заскучает!
Публика ревет.
Я насмешничаю.
А мне на самом деле страшно. Но мой страх действительно ничего не значит.
Аика
Чино спокойно стоит там, рядом с этими страшными приспособлениями. И шутит.
— Если Чино останется жив, я подарю ему свою любовь!
Отец смеется: «Надо было там сказать ему об этом. Может, он выжил бы ради такой награды!»
Но я знаю, что у Господина тоже сейчас сжимается сердце. Он переживал бы за любого своего человека, но Чино на особом счету, Господин любит его, как уно своего ребенка. Господин учил его и сражаться, и вести экономические расчеты, и писать стихи, и управляться как с архаическими предметами, так и с современной техникой. Чино — особенное существо, умное, талантливое, разносторонне развитое, искреннее, веселое, с открытой душой и беззаветно преданным сердцем. Господин надеялся, что Чино будет моей поддержкой, когда я стану Госпожой.
И вот теперь Чино стоит там внизу на арене, рискуя своей жизнью, добровольно жертвуя по меньшей мере здоровьем. И Господин смотрит на Чино глазами, полными боли, и был бы рад оказаться на его месте. Но никому кроме меня не видна эта боль. Все окружающие видят сильного, невозмутимого, надменного Господина, бесстрастно взирающего на своего раба.
«Мой враг откуда-то из близкого окружения. Он выбрал для меня самую страшную кару, сначала похитив одного любимого ребенка, а потом заставляя смотреть на пытки второго», — прошептал мой Отец.
Муций Сцевола, вспоминается мне что-то из истории Земли. Совершенно неуместно я припоминаю, что Муций мужчина, а на Земле два независимых пола, а третий — нечто промежуточное, в отличии от наших уно. У нас был хороший учитель по ксенобиологии. На нашей планете вообще лучшие в мире ксенобиологи. На Тийне всё очень однотипно, поэтому, когда мы вышли в космос и столкнулись со всякими разнообразиями, это спровоцировало бурный рассвет ксенобиологии. И так и повелось.
Земляне считают нас варварами из-за ристалищ и системы рабства, давно изжитых на их планете. Но у нас никогда не было войн и вообще не бывает военных стычек. Вся агрессия, вражда и ненависть выплескиваются на ристалищах: на малых, как в этот раз, или больших, где на поле сходятся сотни бойцов. К тому же земляне до сих пор называют колдовством, волшебством и магией обычное энергетическое управление материей, хоть и сами давно им овладели. А рабство... Это не совсем то, что было у землян раньше. В Империи, вон, тоже рабство...
Современные земляне очень трепетно относятся к жизни и личностной свободе. Наверное, для них нынешних действительно кажется варварством, что, с одной стороны, у нас отсутствуют личная независимость, писанные законы и государственное юридическое преследование (откуда бы ему взяться, если у нас, по сути, нет государства), а с другой, имеет место готовность умирать по чьей-то прихоти или на потеху публике.
На Тийне не боятся смерти. Мы видим, что нас ждет в посмертии.
— Мы начнем с простого. Ты кажется, вообразил себя героем? Сейчас я собью с тебя спесь, наказав как ребенка. Ложись лицом вниз.
Палач указывает на скамью. Чино безропотно опускается на нее. Свистит плеть, падая на ягодицы. Это детское наказание, вероятно, должно вызвать чувство унижения и стыда. Получать по заднице — не то, что может внушить уважение. Публика смеется. Возможно, на его лице и вспыхивает краска, но лежит Чино неподвижно, едва-едва вздрагивая. Десять ударов… Сорок…
Впрочем, это пока не пытка, а, действительно, стремление попрать гордость и чувство собственного достоинства юноши, ослабить его стойкость путем глумления. Хотя, думаю, с Чино это не пройдет. Подростком он обладал характером задиристым, хулиганистым, неугомонным и очень легким, так что публичные порки он пережил добрый десяток раз. Полежит под розгами, поднимется, встряхнется и опять куда-то помчится.
— Встать!
Ну, вот. Теперь начнется. Я сжимаю руки.
— Прислонись к столбу.
Чино прижимается спиной к столбу, откинув назад голову. С жаровни поднимают раскаленный металлический прут, и палач подходит к Чино, глядя в глаза и медленно поднося прут к груди. Чино напряженно дышит, не отводя взгляда. Прут наискось прижимается к телу, пахнет паленой плотью. Лицо Чино каменеет, улыбка превращается в оскал. Палач возвращает прут в жаровню и берет оттуда второй. Не давая жертве перевести дыхание, он быстро прижимает его к груди Чино, пересекая предыдущий ожог. На теле юноши косой крест из двух длинных широких ожогов со вздувшейся волдырями плотью, с открытой кровоточащей раной на месте перекрестья. По мышцам волной пробегает дрожь, но ноги прочно стоят на земле, а руки прижимаются к столбу за спиной.
Меня трясет, и Господин обнимает меня за плечи.
— Лицом к столбу! На экран не смотреть!
Короткий взгляд уно на палача, насмешливо скривившиеся губы, Чино разворачивается и вцепляется в столб ладонями.
Звякают инструменты, подопытному не видно, что там происходит. Палач приближается со спины, по трибунам прокатывается вздох. То ли сочувственного испуга, то ли сладострастия. Воздух густой и вязкий от пропитывающих его эмоций.
Уно чувствует, как к спине притрагивается холодное острие. Клинок ровно, аккуратно скользит вертикально от левого плеча до поясницы, надрезая кожу. Кажется, палач испытывает благодарную симпатию к жертве, во всяком случае от него ощутимо расплываются волны подобной радости, вплетаясь в общий рисунок. На расстоянии двух пальцев от первого появляется второй надрез. Нечасто палачу попадается клиент, своей неподвижностью позволяющий продемонстрировать тонкое мастерство ката. Еще два коротких поперечных надреза, режущие движения у плеча… И всё повторяется с правой стороны. На экране видно, что около плеч торчат небольшие кусочки отстающей от плоти кожи.
Экзекутор отходит к своим инструментам, снова звяканье. Он поднимает над головой щипцы. Очередной вздох трибун. Чино напрягается, понимая, что его ждет что-то небывалое, но камера фиксирует и тот факт, что он и не думает взглянуть на экран, стараясь честно платить по счетам. Палач захватывает торчащий кусочек кожи и начинает тянуть ее на себя. Чино впивается пальцами в столб.
Человеческие ногти входят в древесину. Один за другим со спины молодого уно оказываются вырезаны и выдраны ремни человеческой кожи. Палач торжественно демонстрирует их. Публика захлебывается восторгом. Я задыхаюсь от страха и боли.
Чино бьет дрожь. Он слегка покачивается и прижимается лбом к столбу, пытаясь взять себя в руки. Пока кат красуется перед трибунами, Чино постепенно перестает дрожать.
Человеческая плоть слаба. Но человеческий дух способен заставить мертвого подняться, если он этого очень захочет. И когда палач приказывает юноше подойти к нему, Чино опять непоколебимо стоит перед заплечных дел мастером, готовый к новым испытаниям.
— Положи сюда руку, — палач показывает на высокую подставку. Рука протягивается вперед. Истязатель устанавливает рядом с ладонью Чино коробочку с мелкими предметами и роется в ней. Наконец он выуживает оттуда толстую иглу и взглядывает на лицо юноши, словно спрашивая то ли это, что они искали. Уно пожимает плечом. Кат задумчиво кивает сам себе, и игла медленно входит под ногтевую пластину. Снова неторопливые поиски, и новая игла в твердых пальцах, поигрывающих ею. Снова взгляд в глаза. Операция повторяется. Иглы под четырьмя ногтями. Трибуны не отрываются от экранов, на которых видны мельчайшие подробности истязаний и малейшие проявления мимики пытаемого.
— Не спеши убирать руку. Это не всё.
Уно ждет своего мучителя, вновь отправившегося к инструментам и относящего на место коробку с мелочами. Палач возвращается к нему, поигрывая топором. Левая рука спокойно лежит на поверхности. Палач замахивается топором. Чино собирается, сжимая челюсти и прищуривая глаза. Топор резко идет вниз к неподвижно лежащей кисти.
Я чувствую, как напрягается Отец. Сейчас мой друг лишится руки. Но тот тверд в своей решимости.
В самое последнее мгновение топор разворачивается обухом вниз и вместо того, чтобы отсечь кисть, дробит ее. Слышен треск костей. Глаза Чино широко распахиваются, на висках появляются капли пота, но это единственный видимый результат. Он продолжает неподвижно стоять, не убирая руки. Палач меняет топор на молоток и методично дробит кости. Чино тяжело дышит, но не двигается.
Я вообще не уверена, что человек способен выдержать столько боли.
Но кажется испытания только набирают обороты.
— Поставь ногу на приступку.
Чино понимает, что в такой позе ему не устоять. Раздробленная рука не помощник, а силы быстро стремятся его покинуть. С видом, как будто он тут хозяин положения, Чино меняет руку на подставке и, обойдя ту по кругу, держится за подставку правой рукой и поднимает на приступку левую ногу. Кат укладывает на место молоток и вооружается кусачками. Он наклоняется к ноге, обхватывает кусачками мизинец, поднимает взгляд и внимательно вглядывается в глаза юноши.
Чино улыбается. Нажатие на рукоятки, кусочек пальца отскакивает в сторону, кровь, пульсируя, толчками выплескивается из обрубка. Пальцы правой руки, сжимающие подставку, белеют от напряжения, но больше ничего не меняется ни в лице, ни в фигуре уно.
— Правую ногу!
Чино опускает левую ногу, утверждается на искалеченной ступне, покрепче цепляется рукой за подставку и поднимает на приступку правую ногу. Кусачки обхватывают мизинец, и палач снова впивается взглядом в глаза подопытного, уже знающего, что его ждет. Все мышцы тела напрягаются в ожидании боли, но Чино упрямо улыбается. Надавливание — и еще кусочек пальца отлетает в сторону.
Сколько еще он вытерпит, не ясно, в голове, наверняка, мутится от муки, но Чино пока крепится. Впрочем, кровь он останавливает быстро и профессионально.
Я вижу, как белеют губы Господина и плывет его взгляд. Кажется, он переживает всю боль вместе с Чино, и видимо, уже на грани болевого шока. Но выбора у нас нет. Отец держится, и все наши ребята тоже. Два наших лекаря всматриваются в лицо уно и во все детали пыток, готовясь к работе и не позволяя себе отвлечься.
«Садись», — звучит голос палача, сжимающего в руках кожаную ленту. Чино с облегчением опускается на скамейку, и он, похоже, благословляет экзекутора за возможность присесть и расслабить мышцы, независимо от того, что сейчас с ним собираются делать.
Встав перед уно, заплечный мастер захлестывает лентой его шею и меееедленнооо затягивает удавку, глядя в глаза юноши и позволяя ему в полной мере прочувствовать, как мучительно заканчивается кислород. Постепенно взгляд Чино становится тусклым, но он, и теряя сознание, не делает даже непроизвольных попыток поднять руку к шее, чтобы ослабить петлю, лишающую его возможности дышать.
Чино сказал, что заплатит за мою свободу Любую цену, которую с него потребуют, вплоть до смерти, и расплачивается теперь без малейших сомнений.
Я впилась пальцами в ладонь Господина. Юноша потерял сознание, так и не сделав ни единой попытки защититься, и соскользнул со скамейки. Мастер заплечных дел дал возможность трибунам вволю полюбоваться на безжизненное тело.
Потом палач поводил чем-то около носа «пациента», и тот очнулся, судорожно вздохнув, но, кажется, полностью еще не приходя в себя.
— Господин Татиш, можете забрать своего раба. Мой хозяин считает, что он с вами в расчете.
Мы быстро спускаемся с трибун, ребята обнимают Чино за плечи и за талию, помогая подняться и двинуться в сторону выхода с ристалища.
— Эй, парень! Заберешь на память?
Палач протягивает Чино две полосы кожи.
Где юноша черпает силы, неизвестно, но голос уно звучит ясно и звонко.
— Спасибо. Обязательно. У меня есть знакомый скорняк.
Публика хохочет.
Чино, потерявший столько крови, перенесший столько пыток, на изувеченных ногах, тем не менее пытается идти твердо, и это ему удается непонятно какой ценой.
Кажется, на трибунах вполне довольны представлением, и нас провожают громом аплодисментов.
Чино
С того дня прошел поворот, и я уже чувствую себя вполне в порядке. Наши лекари поистине совершают чудеса. Мы сидим за вечерним чаем, когда раздается трель звонка.
— Да. Татиш на телесвязи.
В ответ слышен насмешливый голос, но изображение не появляется: «Это я похищал Аику».
— Кто ты? Что тебе нужно?!
— Я хочу увидеться с тобой.
— Где? Когда? На каких условиях?
— Ты опять спешишь. Ты всегда спешишь. Я приду в твой кабинет после захода Малого Солнца. Жди меня в компании Чино и Аики. Я хочу, чтобы они слышали наш разговор. Я буду без оружия.
— Я не доверяю тебе, кто бы ты ни был. Я буду вооружен.
— Твое дело. Можешь вооружить своих детей тоже. Но больше никого не приглашай. Даже если ты не веришь, что я приду без оружия, надеюсь, вы втроем справитесь с одним противником.
— Тебе дать координаты?
— Нет. Только разблокируй кабинет.
— Жду!
Вечером мы напряженно ожидаем встречи. Аика не видела своего похитителя, он самолично ни разу не общался с ней. На ристалище он тоже не объявлялся. Мы не знаем, кого готовы увидеть. В момент захода Малого Солнца в кабинете появляется фигура молодого мужчины на несколько лет старше меня. Он одет в одну набедренную повязку, наглядно демонстрируя, что действительно не имеет при себе снаряжения. Хотя тренированный человек сам по себе — оружие.
Господин делает приглашающий жест, и гость опускается во второе кресло. Я стою у дверей, Аика присела на край стола, и, да, мы все трое вооружены и не скрываем этого. Господин демонстративно блокирует кабинет. Гостю, кажется, все равно.
— Ты не узнаешь меня? — смотрит на нашего Господина. — И ты? — поворачивается ко мне. — Ну, да, действительно, мы не виделись сезонов двенадцать.
Я внимательно вглядываюсь в насмешливые глаза, кривящиеся губы, как-то странновато склоненную вбок голову. Что-то смутно знакомое копошится в глубине памяти. Он проводит правой ладонью по левому плечу, я смотрю на шрам в виде загогулины и вдруг вспоминаю.
— Боу?
— Удивительно! Ты вспомнил!
Еще бы! Это я ему оставил этот шрам, когда он учил меня не бояться ножа в моих руках.
— Чего ты хочешь? — напряженно спрашивает Отец.
— Ничего, — разводит руками наш гость. — Ты продал меня. Я мечтал тебе отомстить все эти сезоны. Я тебе отомстил.
— Ты хотел увидеть меня!
— Я хотел, чтобы ТЫ увидел меня. Чтобы знал, что ЭТО была месть и понял, ЗА ЧТО.
— Я тебя увидел! Что теперь?
— Теперь я в твоей власти.
— Что?! — в голосе Отца прозвучало полнейшее ошеломление.
— Ты продал меня!
— Ты нападал на Аику, на маленького беззащитного ребенка! Я боялся за нее!
— Да! Я хотел сделать с ней что-нибудь, чтобы ты понял, что ты делаешь со мной. Одиннадцать сезонов расти как сын, воспитываться как преемник, и вдруг узнать, что наследницей объявлена какая-то пигалица!
— Я никогда не давал тебе поводов думать, что ты мой наследник!
— Ты относился ко мне как к сыну!
— Ты обвиняешь меня в том, что я хорошо к тебе относился?! Но я и к Чино так относился. И к другим способным детям. Ты не мог этого не видеть.
— Я не видел. Я думал, ты меня любишь! А ты меня продал!
— Почему Чино нормально принял, что наследницей будет Аика? Почему ты стал издеваться над малышкой? Я разговаривал с тобой, ты ничего не хотел слышать! Я наказывал тебя, на тебя ничего не действовало!
— ТЫ МЕНЯ ПРОДАЛ!!! Ты предал меня! Ты предал мою любовь к тебе! Ты предал мою веру в тебя! Ты сломал мир, в котором я жил!
Наш Господин молчит и тяжело, с надрывом дышит.
— Хорошо! Я тебя предал! Что ты хочешь?
— Да ничего же! Я хотел тебе отомстить за то, что сделал ты. Я тебе отомстил. Ты узнал, что это была именно месть. Ты узнал, за что.
Ты был наказан за свой поступок. Я сделал все, что хотел.
— Что теперь? — голос Отца звучит обреченно и безнадежно.
— Что бы ни двигало мной, я сделал то, что сделал, и готов за это расплатиться. Когда человек совершает поступок, то независимо от причин, побудивших его к поступку, он берет на себя ответственность за свои действия и должен быть готов к последствиям. Месть может быть оправдана в его глазах, но если человек уважает себя, он сам отвечает за свои решения, и никогда гордость не позволит ему даже подумать, что его вынудили обстоятельства.
— Все таки я хорошо воспитал тебя!
— Допустим! — хмыкнул наш собеседник. — Я безоружен. Я на твоей территории. Я одиночка. Я выкупился, и у меня нет Господина.
— Как?! — Мне не удалось сдержаться. Это же Чудо! Таких на планете раз-два и обчелся, не считая Творцов, конечно, но те всем известны. У рабов нет собственности, и выкупиться можно только по договору на особую услугу. Что он такого сделал для своего Хозяина?!
— Тебя не касается! Я не завел Семью, и у меня нет подопечных. Все, с кем я имел дело, были наемными работниками, и я со всеми рассчитался. Я никому ничего не должен. Меня никто не будет искать. Ты заплатил за свой поступок. Теперь я готов заплатить за свой. Ты можешь убить меня. Я не буду сопротивляться.
Повисла тишина.
— Ты жалеешь о том, что сделал? — вдруг спросил Отец.
— Нееет! Напротив! Но я заранее был готов платить за то, что собирался сделать, и считаю, что оно того стоило!
— Что ты будешь делать, если я тебя отпущу?
— Жить. У меня есть профессия.
— Ты хотел бы вернуться в Семью? Ко мне?
— О, нет! — парня передернуло. — Но поскольку я в твоей власти и тебе ничего не может помешать, ты можешь сделать меня своим рабом и отправить на самые грязные, унизительные и тяжелые работы под кнут надсмотрщика, хотя я предпочел бы, чтобы ты меня убил.
— Хм. Ну, что ж. Я оценил то, как ты отомстил мне. Я не буду преследовать тебя за твои действия. Я принимаю твою месть и признаю ее справедливой!
Господин поднял ладонь в жесте клятвы.
— Аика, Чино! Вам решать его судьбу.
— Мой Господин! — взмолилась Аика, — ты же простил его!
— Я простил его за месть мне. Вы при этом пострадали. Мы поступим так, как вы решите.
Отец снова стал суровым и неприступным Господином.
— Я не пострадала. Со мной вообще ничего не случилось. Весь ужас лег на плечи Чино. Чино, решай ты!
Боу смотрел на меня насмешливо и спокойно. Он не переживал, что я скажу. Для него судьба решалась не сейчас. Он СВОЕ решение принял, когда шел сюда, а может и правда, когда похищал Аику, или даже планировал свою месть. Он действительно пришел беспрекословно умирать или впрягаться в ярмо раба. Он УЖЕ перешагнул эту черту.
Боу не был моим другом в нашем детстве. Он казался мне тогда взрослым. Но он опекал меня, помогал мне, учил меня.
— Мне жаль, что все так вышло. Я прощаю тебе свои пытки, мне удалось с этим справиться. Если уж Господин считает заслуженными страдания, которые ты причинил ему, и может их принять, то я тем более. Я не просто мучился, я был горд и счастлив жертвовать собой ради моего Господина и юной Госпожи. У меня нет к тебе претензий!
Отец молча разблокировал кабинет.
Наш гость усмехнулся и исчез.