Глядящий из-за угла сарая солнечный луч хватает в воздухе стаю мошкары. Факт безветрия с завышенной температурой не позволяет сильно напрягаться, но располагает ко вполне комфортному, близкому земле положению. Интуитивно доступное, вполне очевидное дело как пожилой даме на дачном шезлонге, так и раскисшему неподалеку бродяге-псу, недавно переставшему лизать лишайную лапу.
Картину дамы с собачкой дополняет своей персоной матёрый дворовой кот с вялым интересом в сторону пыльной тушки, секунд так сорок назад подававшей признаки вполне акробатичной мыши.
И вот представьте себе, как вдруг рушится вся эта идиллия от стука деревянной тростью по алюминиевому ведру!
– Ну нахрена, дед! (совмещая с отрыжкой, где-то за сараем)
– Я тебе говорил, лоботряс, что на земле нужно делать? (старческий мужской голос где-то там же) Посмотри, что ты натворил!
– Это опять Антоха, что-ль ? (дама с шезлонга)
– Ты не видишь, что ты картофель замял? Нашёл где развалиться! (снова дед)
– Он что, в наших грядках лежит, бездарь?! (женщина неловко вскакивает со своего складного лежака, отчего базарно ругается, простите).
За сараем открывается зрителю сцена с измятой ботвой и тучным детиной в полушпагате. Былинно-лохматые рыжие кудри на лбу почти колтуном; справа бутыль с отпечатками почитания, и самогон внутри играет отблеском.
– Смотрите, какая наглая репа! Домой иди! (въедливый женский визг)
Дед прихватывает бутыль, баба тянет за рукав, но богатырь отдергивает последовательно и без усилия то и другое.
В облаке пыли рядом с замесом бодро встаёт на помощь пёс, надеясь на кость. Оседая, пыль постепенно обнажает улыбку, нос, глаза и хвост кота в надежде на мясо. Дохлая мышь продолжает лежать поодаль.
Так с перебоями продолжается четверть часа, затем пенсионеры и прихвостни сдаются и разбредаются в произвольной последовательности. Немигающий глаз мыши уже пробуют на вкус мухи.
Подтянув лосинушки богатырские, детина прикладывается губами к горлу, запрокидывает голову. Отрыжка.
Опуская скучные часы созерцания, наступает вечер. Солнце, пылясь в тучах, тускнеет, но прожаренный воздух некому разогнать. Одиночно скулит пёс, дед оборачивается посмотреть на небо, делает копрограмму погоды назавтра.
Ночью температура не опускается ниже двадцати. Рыжий смотрит через горловину на звезды, зевает.
Раздаётся загадочный писк со стороны трупа. Антошка садиться и направляет свою импровизированную подзорную трубу в сторону звука. «Что это?»
Из земли призрачно начинают расти плавные линии вроде дыма окурка. Обретая плотность, дымные волны множатся и докатываются до ног Антона. Он осторожно нюхает воздух, потом пытается прогнать правой рукой странную дымку.
– Хаантхоон! (протяжный шёпот откуда-то слева)
Антона передёргивает, он испуганно смотрит в темноту сарая и постепенно начинает различать бледное призрачное пятно на уровне глаз. Бледный фантом обретает форму мыши, черной глазницей изучающей человека. Челюсть привидения вдруг выдаёт серию щелчков, а потом человеческим голосом:
– Хаантхоон! Тебе пораа…
Холод охватывает кости, на лицо становится жалко смотреть.
– Я никуда не пойду! (Испуганно- плаксиво)
– Пойдёошшшь! Я принесла тебе подаарок…
– Не надо мне! Не надо!
Мышь встаёт на задние лапки, разводит в сторону передние, словно это руки, и те вдруг начинают вытягиваться к Антону.
– Я не хочу! Что это? ЧТО это?!
– Ты не хоочешь со мноой? Ты не хочешь моой подхаарок?!
– Какой… я не хочу! Нет! Что это? Что это?!
– Это мой подаарок! Это… повеесткаа!