О русскоязычном творчестве и его тенденциях 1-5

О русскоязычной литературе и ее тенденциях

Вступление

Русскоязычная цивилизационная субкультура творчества в едином ракурсе с политической либералистикой социального шовинизма прочно заняла свое место в Русском Мiре. Ее окончательное внедрение завершилось после либеральной социальной революционной катастрофы Великого Раскола. Все ее истоки прослеживаются с внедрением в Культурологию Русского Мiра «ереси жидовствующих». Сама русскоязычная субкультура всегда и везде в конечном итоге выступает в качестве политическо-идеологической обслуги либеральной западнической власти и церковной ветхозаветной, эволюционистской, иудохристианской институциолистики. Это состояние утвердилось со времен внедрения в дух Русского Мiра догматов ветхозаветного эволюционистского иудохристианства с помощью соответствующей «правки» богослужебных книг и итогового Великого Раскола государствообразующего Русского Народа с властно-церковной Россией XVII века. Особенно наглядно этот феномен исторически проявился в расовой мистике Великоруской Иконописи и нововерческих «партесных» богослужебных песнопениях.

Здесь мне хотелось бы показать области проявления подобной русскоязычной субкультуры в литературно-поэтическом и ином творчестве Русского Мiра. Это огромный пласт всевозможных идеологических наслоений на расовую Сущность Великоруской Культурологии. Если в Русском расовом творчестве преобладает Великоруский Дух расовой социальной Эстетики, то в русскоязычном творчестве он же превращен в самоэстетику, в самолюбование индивидуалистики. Естественно ее венцом стала краеугольная «всечеловеческая» мысль достоевщины: - «Красота спасет мир».

К ней этой русскоязычной, но в своей Сути безпочвенно-общечеловеческой, субкультуре напрямую относится литературное творчество, как Толстого, так и Достоевского. Чехова, Горького, Бунина, Волошина и Гумилева, Цветаевой и Ахматовой, Маяковского и иже с ними. Здесь же и вся служебная партийная, «марксистско-ленинская» советская литература и т. д. Там если и проглядывают какие либо русские мотивы, то они не являются доминирующими, расовыми и типологическими.

Это и разноплановая музыка Глинки, Римского-Корсакова, Чайковского, Шостаковича, Шнитке и т. д. Это и то же художественное творчество: - Антакольского, Репина, Айвазовского, Рериха, «передвижников». Тут и архитектура псевдоготики XIX века и псевдоклассика того же и  «советско-демократического» сталинского периода и псевдомощь  скульптурной «вучетичевщины», архитектурное «корбюзьианство» и скульптурная «церетелевщина».

Так в моем Краснодаре, Екатеринодаре по дороге из аэропорта в город его гостей встречает огромная нелепая фигура советского псевдовоина, истукана вучетинщины, к коей в народе сразу прилипло прозвание «фантомас». Того же поля ягода и огромная «женщина с ружьем» возле бывшего кинотеатра «Аврора». Народная молва подшучивала, этот истукан не идет ночью к «даме с ружьем» не зря, он опасается, что после «любовного свидания» такого рода дама, по животному принципу, его сразу убьет.

Здесь же длинный ряд всех «модернистов», с венцом творчества «мироискусстников», как и Петрова-Водкина, Татлина, Дейнеки, Малевича, включая сюда и соцреалистов типа Кукрыникс.  Погранично этот ряд определить четко очень сложно, да, скорее всего, и невозможно.

А вот Великоруская Культурология здесь может быть представлена более четко, она выделяется своими наглядными творцами, своими Лидерами в области природной социологии Великоруской расовой Эстетики. Ее наглядные, знаковые представители это: - Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Крестовский, Константин Леонтьев, Булгаков и Куваев, Есенин, Клюев, Павел Васильев, Башлачев, Рубцов и Кузнецов. Здесь же Великоруская расовая Музыкальная Культура от Бородина, Балакирева, Мусоргского, Рахманинова и Свиридова. Художественное творчество пейзажиста И.И. Шишкина, Васнецова, Павла Корина, Константина Васильева- Великороса, Андрея Шишкина. Это и великоруская  расовая геополитическая и евгеническо-антропологическая мысль в лице того же Хомякова, Тютчева, Данилевского, Леонтьева.

В сущем пограничном смысле русской и русскоязычной литературы гениален отзыв Георгия Свиридова о Солженицыне, который четко проводит великорускую расовую духовную границу между Русским Культурологическим творчеством и творчеством русскоязычной субкултуры. Творчеством материалистичным, идейно интернационально политическим, иудаистично апокалиптическим и мессианским: -

«Солженицын всю жизнь пытался стать русским писателем, но так и не стал им».

Как вступление в тематику расового анализа русскоязычного творчества нагляден знаковый материал тиражирования либеральными СМИ «кривого, левого» общественного мнения о Великоруском Гение, художнике Константине Васильеве-Великоросе.

Вот выдержка из недавней публикации о Васильеве сетевой казанской газеты БИЗНЕС Online: -

«В сентябре 2022 года исполнилось 80 лет со дня рождения художника Константина Васильева. Наша газета в этой связи посвятила выдающемуся земляку, чье творческое наследие еще ждет должной оценки, несколько материалов. Между тем не только жизнь, но и смерть Васильева в 34 года покрыта тайной и множеством конспирологических версий. Чтобы детально разобраться в гибели художника под колесами поезда Омск – Москва. Согласно предположению, трагическую роль в истории сыграл сын офицера КГБ, увлеченный философией Гегеля.

Все исследователи творчества Васильева соглашаются, что для официального искусства времен брежневского застоя художник был фигурой не очень удобной. Любовь к музыке Рихарда Вагнера и философии Фридриха Ницше художника-германофила, пишущего на былинно-мифологические темы, — все это не очень типично для эпохи …»

Что можно отметить в подобной публикации?

А типичный «левый» материалистический подход к теме творчества Русского Гения. Он характерен и для политического копания в теме Цареубийства, где катастрофа ритуальной гибели Монархической Власти в России по распоряжению касты руководства политических иудаистов-глобалистов, руками интернациональных служек узурпаторов власти в стране мировых революционеров, акцентирована и перенесена на сами обстоятельства этого ритуального убийства, как и судьбы тел Царственных Мучеников. Царебожники поднимают на ложный щит «величие царствования Императора Всероссийского Николая Второго». А это совсем не соответствует катастрофическим обстоятельствам исторической действительности, как скатывания России к неуклонной гибели природной Великоруской Культурной Формы Государственности, как Империи, от террористической разрушительной деятельности секты мировых революционеров, коим Император и его Царская Власть не смогли противостоять.

Вместе с тем совершенно забытым оказывается феномен реставрации Великоруской дораскольной Иконы, как волевой импульс, Божественно исходивший от Императора Николая Второго. Именно через ее сюжеты и красочный Мiръ Русской дораскольной Иконы открылся по новому Культурологический Феномен Богоданного Царя Ивана IV Васильевича Грозного. Не Богородица, а Христородица присутствует на Русской дораскольной Иконе. Нет кощунственного «образа Божьего», а присутствуют  нравственные евангельские сюжеты. В том животворящем Мiре Русской дораскольной Иконы нет места Апокалиптическому и Мессианскому Мироощущению Русского Народа, как еретическим иудаистским представлениям. В ней подспудно присутствует уникальное солнечное, свастическое, правостороннее, без образное вечное кругвращение Жизни, как Мироощущение Божественности Нашего с Вами Мiра.  Икона «Троица» Андрея Рублева в Великом Домострое Грозного Царя заняла место религиозно нравственного Великоруского Канона, центра нравственного Стояния Русской Веры. Краски и Мiръ Русской дораскольной Иконы сразили все горы лжи сплетенные дьявольщиной либералистики вокруг Русской Истории, Бытия и жизнеутверждающих Традиций Русского Имперского Народа.

 Русская дораскольная Икона пока раскрылась сегодняшнему Русскому Народу лишь небольшой частью своего Великого Великоруского расового Нравственного Феномена. Ее животворящая роль в Русском Воскресении всестороння и глобальна, но это впереди.

С Васильевым та же история. Нет бы, еще раз поговорить и  о значение Гения Васильева для Великорусской Культуры, об исторических и художественных истоках его таланта, как и о печальной судьбе великоруского художественного наследия художника. Нет, в публикации начинается копание в области совершенно несущественных, но «сенсационных» обстоятельств его безвременной гибели.  И тут же накидывается покрывало привычной русофобской клеветнической лжи о «германофильстве» художника. И германофильстве кого? Константина Великороса!

Это вступление совершенно необходимо для вхождения в тему русскоязычного творчества. Давайте Мы с Вами начнем разсматривать тему русскоязычного творчества на примере творчества, поэзии и литературоведческой системы взглядов Максимилиана Волошина. Именно Волошин наиболее показательный тип в творчестве русскоязычного направления либеральной субкультуры.

Замечу сразу, что в мою библиотеку сразу по публикациям попадали все книги творчества и о творчестве Волошина с начала «перестройки». Я несколько раз был в Феодосии и Коктебеле. Волошин интересовал меня и как коллекционера живописи. Втайне, про себя, я мечтал приобрести в свою коллекцию хотя бы одну его акварель, кои я знал до этого лишь по репродукциям. И вот я побывал на могиле поэта и посетил его дом-музей. При знакомстве с оригиналами акварелей Волошина я сразу понял, что его работ никогда и ни при каких обстоятельствах не будет в моей коллекции. Это была совершенно чуждая мне умозрительная живопись. Ее характер лишь укрепил меня в прозрениях того, что Волошин как творческая личность не имеет никакого отношения к Велокоруской Культурологии.  Все его творчество носит интернационалистский безпочвенный иудаизированный характер! Апокалиптичность видения окружающего мира и мессианство, как духовные мечты о «переосоздание человека и человечества» для ухода с «пути Каина» составляют Основу его социальных миражей безпочвенной «всемирности идеи» подобного «переосоздания».

Начиная с 1901 года, Волошин часто подолгу останавливался в Париже, где искал «первоисточник» европейской культуры. Там он познакомился с Хамбу-ламой Тибета, что по словам Максимилиана Александровича позволило прикоснуться к буддизму в его первоистоках. «Затем, – отмечает Волошин – мне довелось пройти сквозь близкое знакомство с магией, оккультизмом, с франкмасонством, с теософией и, наконец, в 1905 году встретиться с Рудольфом Штейнером, человеком, которому я обязан больше, чем кому-либо, познанием самого себя».

В одном из писем М.А. Волошин пишет о Штейнере – главе международного антропософского общества – следующее: -

«Я его впервые услыхал в 1905 году…  В словах его меня прежде всего поразило то, что это было широкое обоснование и обобщение тем отдельным мыслям, убеждениям, к которым я в то время сам пришел… Но потом началась борьба и протест. Протест больше против штейнеристов, в которых я видел людей, «изнасилованных истинами», чем против него самого…  Но в результате выходило, что я все же возвращался постоянно к его книгам и к его формулам…»

С разговора о творчестве Максимилиана Волошина Мы с Вами и начнем обсуждение следующей части 1

Часть 1

Волошин и иные

И так после вступления  возникают следующие мироощутительные вопросы. Почему я считаю, что именно Волошин наиболее показательным типом в творчестве русскоязычного направления либеральной субкультуры?
И почему при знакомстве с оригиналами акварелей Волошина я сразу понял, что его работ никогда и ни при каких обстоятельствах не будет в моей художественной коллекции.
 
Это была совершенно чуждая мне плебейская «очаровательная», умозрительная живопись. Ее характер лишь укрепил меня в прозрениях того, что Волошин, как творческая личность, не имеет никакого отношения к Великоруской Культурологии. В моем сознании художественная ткань полотен акварелей Волошина сразу прочно ассоциировалась в один идеологический ряд с социально либеральными, утопическими «фантазиями ферятьева» от «братьев стругацких» и низменного плебейско мещанского духа моралистики «эры милосердия» «братьев вайнеров».

Сама Великоруская Культурология в художественном смысле расово Образно воплотилась в иконописи Андрей Рублева. Ее культурологический пик  икона «Троица». Она основана на пожизненном алкание Русского Типа в Со-Вести Творцом прорицания замыслов Создателя в его Сотворение Мiра Человека,  Космологии и Космогонии Вселенной, что составляет Суть Великоруской расовой Мистики и Русской Веры. Помните жизненную эпитафию юного Лермонтова: -

Выхожу один я на дорогу (Жизни)
Сквозь туман кремнистый (непростой жизненный, бытийный) путь блестит
Ночь темна, а Сердце внемлет (жаждет) Бога
И звезда с звездою говорит

Дух живописи Волошина типично иудохристианский, апокалиптический и заключен в мессианском бегстве от реалий действительности Бытия в «фантазии ферятьева», как «переосоздания человеком самого себя».

Феодосия и Коктебель начала 90-х годов оставили неизгладимый знаковый след в моем великоруском расовом мироощущение. По извечной привычке я будучи в Феодосии заглянул в центральный книжный магазин и увидел там привычные книжные развалы российских магазинов. И тут чем то мое внимание невольно привлекла непримечательная книга, скромного неприметного формата. Это были «Триады в защиту священнобезмолствующих» за авторством византийского Святителя Григория Паламы. Я приобрел ее более чем для того, чтобы не покидать магазин с пустыми руками. Но как оказалось в итоге, приобрел в свою книжную коллекцию один из главных мировых шедевров расовой типологической мысли. Когда я открыл ее дома, для просмотра, то оторваться уже не смог! Все миросозерцание Святителя было  созвучно всем моим расовым типологическим, геополитическим чаяниям и мыслям. В том числе и о характере творчестве Волошина.

Величественное мироощущение Святителя Григория Паламы просто завораживало. На примере погибающего «демократического» Рима Флавиев и его производной Византии, как теократического государства нового типа На основе религиозных и социальных «учений», символа социальности всей «новой эры». В дискуссии с Варламом «триады в защиту священнобезмолствующих Святитель Григорий Палама показал Высокую Эстетику созидательного качества Имперского Духа Рима и его мистических природных реалий в противовес тогдашнему диктаторскому иудохристианскому, эволюционно «демократическому», гностическому мировоззрению папского, каббалистически ветхозаветного Рима. Знаковая показательная история Византии с ее «вселенскими соборами» и паламитскими спорами, в конечном ее итоге, и придали решающий импульс, как впоследствии и методологическую завершенность, моим расовым и геополитическим раздумьям, изследованиям и многим выводам. Конечно же их очистка от наносного влияния либералистики  и систематизация завершилась намного позже.

Творчество Волошина уже ранее разсматривалось в некоторых моих работах. И вот проштудировав множество отзывов официоза о нем, я остановился на следующем наиболее характерном для доминирующего в «общественном мнение» русскоязычного литературоведческого взгляда. Цитирую: -

«Поэма М. А. Волошина «Путями Каина» представляет собой логическое развитие темы первых книг: «Годы странствий» (Стихотворения 1900-1910 годов), «Selvaoscura» (Лирика 1910-1914 годов), «Неопалимая Купина» (Стихи о войне и революции). Центральным мотивом этих книг является мотив пути. В первой книге это путь поэта-путешественника, задача которого заключается в познании мира; вторая книга открывается «блужданиями», когда дорога (путь) становится внутренней сутью души («в пыли дорог душа»), стремящейся к «Невидимому Граду»; третья книга стихов объединяет путь поэта с путем страны (раздел «Пути России»), и, наконец, в четвертой книге Волошин предпринимает попытку через историю мироздания определить путь человечества, идущего «путями Каина». Таким образом, в итоговом произведении поэта - поэме «Путями Каина» - наиболее полно реализовались духовные искания М. Л. Волошина.

В стихотворение «Космос» речь и о теории относительности, и о революции в физике в целом, и о той картине космоса, к которой эта революция привела к началу 1920-х годов. Стихотворение «Космос» написано 12 июня 1923 года в Коктебеле. Вот несколько релятивистских фрагментов из стихотворения Волошина «Космос».
Все относительно:
И бред, и знанье…

…Мы ищем лишь удобства вычислений,
А в сущности не знаем ничего:
Ни емкости, ни смысл тяготенья…
…На вызвездившем небе мы не можем
Различить глазом «завтра» от «вчера»…

…Струи времен текут неравномерно,
Пространство лишь многообразье форм:
Есть не одна, а много математик.

Физический релятивизм трактуется автором как релятивизм философский, на грани с абсурдом с точки зрения классического здравого смысла. Теория относительности – позитивистская, феноменологическая теория (даже не теория, а огульное предположение, подкрепленное математическим относительным аппаратом, как продолжение «математическо-кабинетной» политической методологии  ньютоновщины В.М.), позволяющая вычислять, но не ведущая к пониманию, не раскрывающая сущность явлений. Она привычные, человеческие, классические понятия пространства и времени разрушает, как, впрочем, и сложившиеся представления об атоме, веществе:

Нет вещества – есть круговерть силы,
Нет твердости – есть натяжение струй,
Нет атома – есть поле напряженья…
…Нет плотности, нет веса, нет размера –
Есть функция различных скоростей.

Что же касается новых представлений о Вселенной, то они оказываются весьма апокалиптичными: -


Мы существуем в космосе, где все
Теряется, ничто не создается;
Свет, электричество и теплота –
Лишь формы разложенья и распада…
…Вселенная – не строй, не организм,
А водопад сгорающих миров,
Где солнечная заверть – только случай
Посреди необратимых струй…
…Число миров исчерпано давно.
Все тридцать пять мильонов солнц
Возникли в единый миг и сгинут все зараз.

Такое впечатление, что Волошину уже знакома концепция нестационарной Вселенной, однажды возникшей и обреченной либо на рассеяние в мировом пространстве, либо на исчезновение иным путем.

(здесь показана типичная энтропийная картина тепловой смети Вселенной от дегенеративной либералистики, как закона разсеяния любых областей концентрации энергии; но это никак не объясняет причину природного механизма самого регулярного появления областей концентрации энергии в ее многообразии; ну не дано дегенеративной либеральной разрушительной мысли осознавать Божественную завершенность Нашего с Вами Мiра Человека, его Космогонии и Космологии; либеральная материалистика позитивистски видит лишь неизменный окружающий мир В.М.)   

Стихотворение «Космос» написано в середине 1923 года. И в этом же году появились научно-популярная книга А.А. Фридмана «Мир как пространство и время» и перевод также доступной книги А. Эддингтона «Пространство, время и тяготенье». Разъясняя нестационарную модель мира, А.А. Фридман писал: -

«Невольно вспоминается сказание индусской мифологии о периодах жизни; является возможность также говорить о Сотворении мира из ничего». Он также упоминает о модели, «когда радиус кривизны меняется периодически: вселенная сжимается в точку (в ничто), затем, снова из точки доводит радиус свой до некоторого значения, далее опять, уменьшая радиус своей кривизны, обращается в точку и т.д.». Концовка стихотворения «Космос» содержит глубокую философскую мысль о конструктивной, модельной природе нашей картины космоса: -

Так разум среди хаоса явлений
Распределяет их по ступеням
Причинной связи, времени, пространства
И укрепляет сводами числа.
Мы, возводя соборы космогоний,
Не внешний в них отображаем мир,
А только грани нашего незнанья.

Это – точка выбора, и когда осознавший себя человек разумный начал творить свою собственную историю, то из множества путей эволюционного развития он выбрал ту, которая вывела его на путь Каина.

    В книге стихов «Путями Каина» М.А. Волошин рассматривает всю траекторию развития человеческой истории от момента осознания себя до апокалиптической точки, которая будет поставлена Страшным судом, а он, как и Сам Судия, находится внутри нас: «…И каждый сам себя судил…». Волошин отслеживает поворотный момент, когда человечество отказывается от естественного природного пути развития, а вместе с тем от многих уготовленных ему уникальных качеств его существа, приставляя костыли технического и социального развития, которые и приводят к неизбежности Апокалипсиса. Поэтическая форма этого историософического размышления своей образностью подчеркивает степень драмы земной истории, которая стала именно драмой вследствие выбора именно этого пути исторического развития.

    Апокалипсический исход, который на сегодня сужден человечеству, действительно был бы неотвратим, и Волошин был бы прав до конца, как он прав на нынешний день, если бы в метаисторическом пространстве не существовало бы бесконечного числа событий, которое одновременно в нем существует. Каждое из них в свою очередь имеет возможность реализоваться при перемене выбора. Нам дан ещё один шанс продолжить дальнейший отрезок следования на пути эволюционного развития человечества, избежав апокалипсической драмы. Учение Живой Этики и новое космическое мышление дает человечеству возможность переосознать себя как естественную составляющую Вселенной, как со-знательного со-участника в творчестве Метаистории».

И последователь «учения Живой Этики», автор подобного заключения, некий доктор физико-математических наук, профессор Института истории естествознания и техники (вот ведь какие-этакие звания и бюрократические  наукообразные структуры для пущего «авторитета» лепят себе либералы; а как же Мы с Вами должны розуметь: - «ведь моська знать она сильна, что лает на слона» В.М.) В.П. Визгин делает следующие выводы:

Кратко суммируем основные идеи волошинской метафизики истории. Трагичность этой истории связана с тем, что человечество с библейских времен пошло «путями Каина», который был не только «первоубийцей», но и «первоцивилизатором» – основателем ремесел и искусств, а также наук и т.д. На этих путях, сопровождавшихся социальными катастрофами и войнами, созревали институты религии, демократии, государственности. И при этом человечество, овладевая силами природы, создавало новые орудия войны (Меч, Порох, Машина и т.д.). Но это не вело к нравственному прогрессу. Каинская сущность человека оставалась неизменной. Созданные в последние столетия государства, как показали войны и революции первой четверти ХХ века, – это антигуманные монстры, развязавшие эти войны. На «Путях Каина» произошла и квантово-релятивистская революция, от которой не следует ожидать преображения человечества. Это преображение возможно, если сойти с «путей Каина», то есть человек должен «пересоздать самого себя», отказаться от всего того, что ведет к дегуманизации: от монстров и демонов машин, государства, насилия, войн и т.д. Под подозрение попадает и современная наука, которая не смогла предотвратить «трагедию материальной культуры». Поэтому и его отношение к современной физике и космологии, а также и к теории относительности, как их теоретическому фундаменту, в общем негативно.

ГОТОВНОСТЬ

Из цикла «Усобица»
Посв. С. Дурылину

Я не сам ли выбрал час рожденья,
Век и царство, область и народ,
Чтоб пройти сквозь муки и крещенье
Совести, огня и вод?

Апокалиптическому Зверю
Вверженный в зияющую пасть,
Павший глубже, чем возможно пасть,
В скрежете и в смраде – верю!

Верю в правоту верховных сил,
Расковавших древние стихии,
И из недр обугленной России
Говорю: «Ты прав, что так судил!

Надо до алмазного закала
Прокалить всю толщу бытия.
Если ж дров в плавильной печи мало:
Господи! Вот плоть моя».

ПОТОМКАМ (во время террора)

Из цикла «Усобица»
Кто передаст потомкам нашу повесть?
Ни записи, ни мысли, ни слова
К ним не дойдут: все знаки слижет пламя
И выест кровь слепые письмена.
Но, может быть, благоговейно память
Случайный стих изустно сохранит.
Никто из вас не ведал то, что мы
Изжили до конца, вкусили полной мерой:
Свидетели великого распада,
Мы видели безумья целых рас,
Крушенья царств, косматые светила,
Прообразы Последнего Суда:
Мы пережили Илиады войн
И Апокалипсисы революций.
Мы вышли в путь в закатной славе века,
В последний час всемирной тишины,
Когда слова о зверствах и о войнах
Казались всем неповторимой сказкой.
Но мрак и брань, и мор, и трус, и глад
Застигли нас посереди дороги:
Разверзлись хляби душ и недра жизни,
И нас слизнул ночной водоворот.
Стал человек – один другому – дьявол;
Кровь – спайкой душ; борьба за жизнь – законом;
И долгом – месть.
Но мы не покорились:
Ослушники законов естества –
В себе самих укрыли наше солнце,
На дне темниц мы выносили силу
Неодолимую любви, и в пытках
Мы выучились верить и молиться
За палачей. Мы поняли, что каждый
Есть пленный ангел в дьявольской личине,
В огне застенков выплавили радость
О преосуществленьи человека,
И никогда не грезили прекрасней
И пламенней его последних судеб.
Далекие потомки наши, знайте,
Что если вы живете во Вселенной,
Где каждая частица вещества
С другою слита жертвенной любовью
И человечеством преодолен
Закон необходимости и смерти,
То в этом мире есть и наша доля!

ПУТЯМИ КАИНА (поэма)

IX. Бунтовщик
7
С собою мы уносим только то,
От обладанья чем мы отказались.
Неужто вы останетесь хранить
Железный храм угрюмых привидений?
Вы были слизью в лоне океана
И унесли его в своей крови,
Вы отреклись от солнечного света,
Чтоб затеплить во тьме пещер огонь.
Распады утомлённых равновесий
Истратили на судоргу машин,
В едином миге яростного взрыва
Вы источили вечности огня:
Вы поняли сплетенья косных масс,
Вы взвесили и расщепили атом,
Вы в недра зла заклинили себя.
И ныне вы заложены, как мина,
Заряженная в недрах вещества!
Вы – пламя, замурованное в безднах,
Вы – факел, кинутый
В пороховой подвал!
Самовзрыватель, будь же динамитом!
Земля, взорвись вселенским очагом!
Сильней, размах! отжившую планету
Швырните бомбой в звёздные миры!
Ужель вам ждать, пока комками грязи
Не распадётся мёрзлая земля?
И в сонмах солнц не вспыхнет новым солнцем –
Косматым сердцем Млечного Пути?

ПУТЯМИ КАИНА (поэма)

XI. Космос
1
Созвездьями мерцавшее чело,
Над хаосом поднявшись, отразилось
Обратной тенью в безднах нижних вод.
Разверзлись два смежённых ночью глаза –
И брызнул свет. Два огненных луча,
Скрестясь в воде, сложились в гексаграмму.
Немотные раздвинулись уста,
И поднялось из недр молчанья слово.
И сонмы духов вспыхнули окрест
От первого вселенского дыханья.
Десница подняла материки,
А левая распределила воды,
От чресл размножилась земная тварь,
От жил – растения, от кости – камень,
И двойники – небесный и земной –
Соприкоснулись влажными ступнями.
Господь дохнул на преисподний лик,
И нижний оборотень стал Адамом.
Адам был миром, мир же был Адам.
Он мыслил небом, думал облаками,
Он глиной плотствовал, растеньем рос.
Камнями костенел, зверел страстями,
Он видел солнцем, грезил сны луной,
Гудел планетами, дышал ветрами,
И было всё – вверху, как и внизу –
Исполнено высоких соответствий.

2
Вневременье распалось в дождь веков,
И просочились тысячи столетий.
Мир конусообразною горой
Покоился на лоне океана.
С высоких башен, сложенных людьми,
Из жирной глины тучных межиречий
Себя забывший Каин разбирал
Мерцающую клинопись созвездий.
Кишело небо звёздными зверьми
Над храмами с крылатыми быками.
Стремилось солнце огненной стезёй
По колеям ристалищ Зодиака.
Хрустальные вращались небеса,
И напрягались бронзовые дуги,
И двигались по сложным ободам
Одна в другую вставленные сферы.
И в дельтах рек – Халдейский звездочёт
И пастухи Иранских плоскогорий,
Прислушиваясь к музыке миров,
К гуденью сфер и к тонким звёздным звонам,
По вещим сочетаниям светил
Определяли судьбы царств и мира.
Всё в преходящем было только знак
Извечных тайн, начертанных на небе.

3
Потом замкнулись прорези небес,
Мир стал ареной, залитою солнцем,
Палестрою для Олимпийских игр
Под куполом из чёрного эфира,
Опертым на Атлантово плечо.

На фоне винно-пурпурного моря
И рыжих охр зазубренной земли,
Играя медью мускулов, атлеты
Крылатым взмахом умащённых тел
Метали в солнце бронзовые диски
Гудящих строф и звонких теорем.

И не было ни индиговых далей,
Ни уводящих в вечность перспектив:
Всё было осязаемо и близко –
Дух мыслил плоть и чувствовал объём.
Мял глину перст и разум мерил землю.

Распоры кипарисовых колонн,
Вощёный кедр закуренных часовен,
Акрополи в звериной пестроте,
Линялый мрамор выкрашенных статуй
И смуглый мрамор липких алтарей,
И ржа и бронза золочёных кровель,
Чернь, киноварь, и сепия, и желчь –
Цвета земли понятны были глазу,
Ослепшему к небесной синеве,
Забывшему алфавиты созвездий.
Когда ж душа гимнастов и борцов
В мир довремённой ночи отзывалась
И погружалась в исступлённый сон –
Сплетенье рук и напряженье связок
Вязало торсы в стройные узлы
Трагических метопов и эподов
Эсхиловых и Фидиевых строф.

Мир отвечал размерам человека,
И человек был мерой всех вещей.

4
Сгустилась ночь. Могильники земли
Извергли кости праотца Адама
И Каина. В разрыве облаков
Был виден холм и три креста – Голгофа.
Последняя надежда бытия.

Земля была недвижным тёмным шаром.
Вокруг неё вращались семь небес,
Над ними небо звёзд и Первосилы,
И всё включал пресветлый Эмпирей.
Из-под Голгофы внутрь земли воронкой
Вёл Дантов путь к сосредоточью зла.
Бог был окружностью, а центром Дьявол,
Распяленный в глубинах вещества.

Неистовыми взлётами порталов
Прочь от земли стремился человек.
По ступеням империй и соборов,
Небесных сфер и адовых кругов
Шли кольчатые звенья иерархий
И громоздились Библии камней –
Отображенья десяти столетий:
Циклоны веры, шквалы ересей,
Смерчи народов – гунны и монголы,
Набаты, интердикты и костры,
Сто сорок пап и шестьдесят династий,
Сто императоров, семьсот царей.
И сквозь мираж расплавленных оконниц
На золотой геральдике щитов –
Труба Суда и чёрный луч Голгофы
Вселенский дух был распят на кресте
Исхлёстанной и изъязвлённой плоти.

5
Был литургийно строен и прекрасен
Средневековый мир. Но Галилей
Сорвал его, зажал в кулак и землю
Взвил кубарем по вихревой петле
Вокруг безмерно выросшего солнца.
Мир распахнулся в центильоны раз.
Соотношенья дико изменились,
Разверзлись бездны звёздных Галактей,
И только Богу не хватило места.
Пытливый дух апостола Фомы,
Воскресшему сказавший: «Не поверю,
Покамест пальцы в раны не вложу», –
Разворотил тысячелетья веры.
Он очевидность выверил числом,
Он цвет и звук проверил осязаньем,
Он взвесил свет, измерил бег луча,
Он перенёс все догмы богословья
На ипостаси сил и вещества.
Материя явилась бесконечной,
Единосущной в разных естествах,
Стал Промысел – всемирным тяготеньем,
Стал вечен атом, вездесущ эфир:
Всепроницаемый, всетвёрдый, скользкий –
«Его ж никто не видел и нигде».

Исчисленный Лапласом и Ньютоном,
Мир стал тончайшим синтезом колёс,
Эллипсов, сфер, парабол – механизмом,
Себя заведшим раз и навсегда
По принципам закона сохраненья
Материи и Силы.
Человек,
Голодный далью чисел и пространства,
Был пьян безверьем – злейшею из вер,
А вкруг него металось и кишело
Охваченное спазмой вещество.
Творец и раб сведённых корчей тварей,
Им выявленных логикой числа
Из косности материи, он мыслил
Вселенную как чёрный негатив:
Небытие, лоснящееся светом,
И сущности, окутанные тьмой.
Таким бы точно осознала мир
Сама себя постигшая машина.

6
Но неуёмный разум разложил
И этот мир, построенный на ощупь
Вникающим и мерящим перстом.
Всё относительно: и бред, и знанье.
Срок жизни истин: двадцать – тридцать лет,
Предельный возраст водовозной клячи.
Мы ищем лишь удобства вычислений,
А в сущности, не знаем ничего:
Ни ёмкости, ни смысла тяготенья,
Ни масс планет, ни формы их орбит,
На вызвездившем небе мы не можем
Различить глазом «завтра» от «вчера».

Нет вещества – есть круговерти силы;
Нет твёрдости – есть натяженье струй;
Нет атома – есть поле напряженья
(Вихрь малых «не» вокруг большого «да»);
Нет плотности, нет веса, нет размера –
Есть функции различных скоростей.
Всё существует разницей давлений,
Температур, потенциалов, масс;
Струи времён текут неравномерно;
Пространство – лишь разнообразье форм.
Есть не одна, а много математик;
Мы существуем в Космосе, где всё
Теряется, ничто не создаётся;
Свет, электричество и теплота –
Лишь формы разложенья и распада;
Сам человек – могильный паразит, –
Бактерия всемирного гниенья.
Вселенная – не строй, не организм,
А водопад сгорающих миров,
Где солнечная заверть – только случай
Посереди необратимых струй,
Бессмертья нет, материя конечна,
Число миров исчерпано давно.
Все тридцать пять мильонов солнц возникли
В единый миг и сгинут все зараз.
Всё бытие случайно и мгновенно.
Явленья жизни – беглый эпизод
Между двумя безмерностями смерти.
Сознанье – вспышка молнии в ночи,
Черта аэролита в атмосфере,
Пролёт сквозь пламя вздутого костра
Случайной птицы, вырванной из бури
И вновь нырнувшей в снежную метель.

7
Как глаз на расползающийся мир
Свободно налагает перспективу
Воздушных далей, облачных кулис
И к горизонту сводит параллели,
Внося в картину логику и строй, –
Так разум среди хаоса явлений
Распределяет их по ступеням
Причинной связи времени, пространства
И укрепляет сводами числа.

Мы, возводя соборы космогоний,
Не внешний в них отображаем мир,
А только грани нашего незнанья.
Системы мира – слепки древних душ,
Зеркальный бред взаимоотражений
Двух противопоставленных глубин.
Нет выхода из лабиринта знанья,
И человек не станет никогда
Иным, чем то, во что он страстно верит.

Так будь же сам вселенной и творцом,
Сознай себя божественным и вечным
И плавь миры по льялам душ и вер.
Будь дерзким зодчим вавилонских башен
Ты, заклинатель сфинксов и химер.

Вот такова материалистическая идеология «строительства общего дома народов» от штейниризма Волошина. А в «общественном мнение» России второй половины XIX века доминировала философская материалистическая русскоязычная идея поиска «всеединства». Она была изначально порождена общественным влиянием дегенеративной «соловьевщины». В историческом плане от В.С. Соловьева, а в религиозном смысле от В. Соловьева. В религиозном плане это вылилось в церковный примитивизм «обновленчества», как и всевозможные экуменистические тенденции в церковном «учение» православия. Она своей «очаровательной» мощью типологического «простого решения» захватывала молодежные круги России. Все это в итоге вылилось в русскоязычную субкультуру условного Серебренного Века.

В. Соловьев, а за ним Блок, Белый, Гумилев, Иванов, Флоренский, С. Булгаков и иже с ними стали кумирами городской российской молодежи. Штейнеризм наложил на их творчество мощный отпечаток. Так кумир молодежи Блок, в своем ощущение бытовой грязи отжившей монархии, свой поэтический «поиск прекрасной незнакомки» сочетал с «новаторскими поисками» нового быта и жил «ощущением народной музыки революционных перемен». Результатом подобных заблуждений стала исковерканная жизнь жены Любы Менделеевой. В участие комиссии по преступлениям царского режима это было осознание катастрофы своей поэтической и общественной пропаганды антимонархизма. И сущий ужас осознания поэтом дьявольской «антимузыкальности революции», как и ощущение ее страшного демонического, дьявольского советского социалистического «народного» лика, коей «музыкой революции» он и жил всю свою творческую жизнь Блок потерял «вкус» жизни. В то время когда Блок комиссионно разбирался с мнимыми «преступлениями царского режима» распропагандированные революционерами крестьяне разграбили, «приватизировали», и сожгли его усадьбу Шахматово. Там обнаружилось чудовищное проявление дьявольщины, сатанизма всех последствий «русской» революции для Культурологии Русского Мiра. Один из революционных грабителей, крестьян приспособил под седушку лавки в своей избе безценную деку варварски разломанного  и сожженного старинного рояля.

 В ощущение кромешного ужаса своих основополагающих пожизненных химер и их последствий для Русского Народа и его природной Культурологической Государственности, Блок просто потерял все свои жизненные силы. Он тихо умер в том безвоздушном пространстве советской революционной действительности.

 А Волошин в это же время все революционно резвился в «красной» Одессе, где уговаривал «культурно» сотрудничать с советской властью через одесское ЧК искавшего возможности бегства из революционного ада России того времени Бунина. Главу ЧК садиста «товарища северного» Волошин представлял Бунину, как «тоже немножко поэта». Правда в скорости и ему пришлось тайно бежать в Коктебель от подобной скотобойни «поэзии ЧК».

Судьба всех иных русскоязычных творческих деятелей была практически аналогична. Кто смог из русскоязычных деятелей ренегатски приспособился к разбойничьей советской действительности, тот выжил. Но при укрепление советской власти в период мобилизации практически все они были утилизированы по разному, как балласт и потенциальные враги советской власти. А в советской русскоязычной субкультурологии наступила пора идеологического господства мстительных литературных пигмеев. Эпоха господства всех этих служек разбойничьей власти и руководителей разных «творческих союзов»: - иудаистов Михалковых, Чуковских, Маршаков, а затем и выкормышей советской пропаганды поколения «павлика морозова». Все они на этом фоне выглядели «творческой элитой». Это был тип советского вельможи Твардовского, Фадеева, Паустовского, картавого дегенерата Симонова, «а отец говорил, у меня енерал» и иже с ними.

Часть 2

Посмотрим чем же отличается дух либерального русскоязычного творчества от творчества расового великоруского. Первое и основное отметим, что великоруская культурология в творческом процессе, облекая свою расовую мистику в свое творческое Содержание, порождает его Культурологические Формы. Русскоязычное творчество сплошь свои догматические «цивилизационные» конструкции Форм «забивает» политическое содержание. Так те же Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Клюев, Есенин, Рубцов и Кузнецов, как и иные не названные,  многообразны в своей поэтической ритмике. Она меняется в зависимости от их творческих задач.

 А вот ритмика русскоязычной поэтики политически ангажирована и подчиняется совсем иным политическим целям. В ней зачастую присутствует такой момент, как абсолютно сознательно неоправданно завышенная самооценка. Так Маяковский, революционно сбрасывая русское расовое творчество с пьедестала «советской пролетарской культуры», был уверен, что его чеканный стих будет вечным эталоном и изучаться в «ссср» со школьной скамьи повсеместно. Это было типичное заблуждение дегенеративного неполноценного инорасового, либо безрасового «общечеловеческого духа. Таковой интернационалистский творческий дух, чувствуя недостижимость для себя качественного уровня великоруского расового творчества, ищет типичное плебейское «простое решение» обретения Основы Бытия в своем поэтическом «революционном» творческом идеологическом политиканстве. Тот же Маяковский, исчерпав себя творчески, внезапно ощутил пустоту всех своих политических поэтических «лестничных» конструкций после недолгого господства революционной мути «пролеткульта» и … застрелился.

Здесь характерно типичное русскоязычное творчество Льва Толстого. Будучи человеком совершенно не русским по духу Лев Толстой всю свою жизнь, под омофором модного тогда «богоискательста» от иудо «соловьевщины» и «народничества» славянофилов, склонялся к различным религиозно-социальным ересям типа того же иудо «субботничества». К эпохе Серебренного Века Толстой в своем идеологическом невежестве созрел окончательно и кроме склонности к «ересям жидовствующих», то писал прекрасные народные сказки, то написал свое «непротивленческое евангелие».   

Так в письме А. К. Влахопулову, 1900 года Толстой разоблачительно писал: -

 «много перемучившись въ исканіи правды и руководства въ жизни, я пришелъ къ тому уб;жденію, что наше церковное ученіе есть безсовестнейшая и вредностная ложь, и преподаваніе его детямъ величайшее преступленіе»

Казалось бы это прозрение провидца. Но я уже не раз показывал, что это Основа разрушительной методологии либералистики. Создать ложного кумира, иудохристианство, на его ложных «божественных» догматических основах «богообразности», «богочеловечности», «человекобожия» и разделенной Целостности Бытия Мiра Божьего. А подкрепили его догматику библеистикой ветхозаветного церковного «учения мироздания», чтобы затем разрушать народный социум атеистическим богоборческим показом ложности этого «учения».

Само насаждение христианства на Руси подобно попыткам насаждению сегодня животной социал-дарвинистской западной демократии в ее же разделенном Русском Мре. Все вроде бы прошло «мирно», не считая последствий Великого Раскола. Не было серьезного противостояния со всеми вытекающими последствиями, о чем свидетельствует РПЦ. Этот период в истории либо умалчивают, либо просто сознательно искажают. Либералистика отнимает у Русского Народа его природную Основу Культурологической Социальности, трактуя дохристианскую Русь языческой и дикой. То же самое происходило и с «кирилло-мефодиевой» письменностью. Нам с Вами в Дух «коллективного безсознательного, разрушая расовое типологическое Мироощущение Русского Мiра, внедряли на его Основе масоретскую Ветхозаветную Библию, а уж Культурологический Русский Язык и его культурную матрицу Алфавит объявили производной этой самой «общеславянской кирилло-мефодьевщины».

Наше с Вами дальнейшее обсуждение надо начинать с того факта, что в среде Русского Мiра природное великоруское расовое воздействие на творчество всегда было и будет решающим и определяющим. Лингвистическое полотно великоруского языка никогда не примет за основу его реформацию в стиле «Дур бул щыл» в котором по словам автора «больше русского национального, чем во всей поэзии Пушкина» от «новаторов» Крученых и Хлебниковых, как и все послереволюционные советские и нынешние плебейско выльгарные «демократические американизмы» никогда не смогут стать той ложкой дегтя, коя испоганит «бочку», Тело и Дух живого Русского Языка.

Так культурологическое воздействие и значение художественного полотна пейзажей Левитана никогда не затмят ни «Черный квадрат» Малевича с «Летатлином» Татлина, ни «соцреализм» Дейнек и Кукрыникс. Как и ярким маяком великоруской песенной поэтики всегда будет «Русское поле» Ирины Гофф и Яна Френкеля против серости «дунаевских» и «соловьево-седых» и развлекаловки эстрадников «рождественских», «добрыниных», «фельцманов» и иже с ними.

Как  можно размежевать Великорускую культурологию литературы от русскоязычной литературной субкультуры ее носителей?

В работе «Русская История в главе 53 «Евгенические пасторали» и так далее я наглядно показывал границы великоруской культурологии.

Напомню, ведь сегодняшние русские люди, многие из них, просто не знают, что такое евгеника. Тем более они не представляют себе Сущности евгеники расовой природной, культурологической великоруской. А иные политически «знающие» считают по либерально расистски, что евгеника это наука об «учении об улучшении человеческой природы». Собственно таковой расистский смысл и таковые связанные с ним пропагандистские цели ставили извечные дьяволопоклонники революционеры. Здесь они смыкались, как «левые» и «передовые социальные инженеры человеческой природы и человеческих душ»: - и в США, и в Европе и в СССР в 20-40-х годах XX века. Эти тенденции намертво осели в пропагандистской русскоязычной литературе, да и русскоязычном творчестве вообще. Все они скопом ставили таковую задачу в мировоззренческом этическом либеральном, дегенеративном политическом, «относительном» «тренде», в своем политическом революционном раже «цивилизационного всесилия науки», ее математической ньютоново-эйштениистики, того, да и нынешнего времени.

Разве сегодня подобная политическая расистская евгеника, как все та же гармоника той же самой «научной евгеники», «продажной девки империализма», генетика, как повальное забалдение «научным генетизмом», не обуяла «мировое общественное мнение». Разве оно не преклоняется и не обожествляет «достижения» современных создателей «овечек долли», левых «сурогатных беременностей», летальных экспериментов на достаточно платежеспособном «человеческом материале», с чудовищной человеконенавистнической рекламой и убийственным забалдением «общественного мнения» от «чудодействия» стволовых клеток и т.д.

В мироощутительном плане великоруская евгеника это совсем не «наука», а великий Божественный Великоруский Дар, определяющий дух и методологию великоруского культуроогического творчества . Дар «коллективного безсознательного» Русского Народа, как великоруское расовое природное чувство народосохранения его духовного и телесного народосбережения. Этим природным Даром Наша с Вами Великоруская Аристократия, в социальном плане, а русские народные массы в своем этическом материалистическом бытие, вполне владели ей еще тысячелетия и тысячелетия  назад. Русская евгеника ставит перед собой скромную, но очень существенную задачу. Она призвана гармонизировать Личность, Семью на Народном уровне, как и все виды Социальности на уровне Духа Высокой Эстетики Бытия Великоруской Аристократии в своем Русском Мiре, в границах своей  Имперской Государственности. Великоруское творчество имеет те же задачи.

Такая задача через Гармонию социального Духа Русского Общества ставилась уже первым Русским Митрополитом Иларионом в сборнике проповедей XI века «Слово о Законе и Благодати». Она ставилась перед всем Русским Народом, когда впервые проявились русские социальные нестроения в период принятия в Великоруский Дух Веры Евангельских Заветов, как Благодати от Заветов Спасителя Мiра, органически легшей на Русскую Культуру Вед. Митрополит Иларион показал естественный расовый путь этого процесса и отделил в виде «закона» все инорасовые культурологические ереси, во всех их ипостасях.

Второй великоруский культурологический шаг был сделан созиданием сети монастырей Руси и настоятелями этих многочисленных монастырей во главе с Преподобным Сергием Радонежским, в совокупности со Стефаном Пермским и Алексием Московским. Тогда на фоне попыток колонизации Русского Народа на стезе многочисленных Русских Монастырей, основанных духовным воздействием пастырской деятельности этой Великой Троицы, в Бытие монастырских насельников и окрестного населения был духовно сформирован Нравственный Канон Жизни Русского Народа. Там Русские Монастыри, как «точки роста», превратились в центры Духа Канона Великоруского Бытия. Они стали своеобразными Центрами Русской Имперской Социальной Связи, Центрами Созидания и Становления Духа ее Типологической расовой Великоруской Имперской Культуры.

И третий решающий шаг был сделан в эпоху Царствования Ивана IV Васильевича Грозного, когда Русская евгеника пережила пик своего окончательного оформления и духовного разцвета Формы Аристократической Монархической Государственной Социальности и русского земского черносотенства. Это проявилось в отношениях Власти Царя и земско-опричного волостного правления с выкупными платежами, и гармонизацией крестьянского и рабочего ремесленного труда, как и окончательного налаживании социальной Культурологической Формы почвенной Связи Русской Земли и прочим, прочим, и прочим.

А вот самые примечательные Русские Аристократы, Великие Евгеники Татищев и Ломоносов. Распространенное мнение о том, что Пушкин является основоположником литературного русского языка правдиво лишь частично. Пушкин творчески лишь огранил его литературный бриллиант, а заложили Основы Великоруского культурологического Языка, природного маркера Нашей с Вами культурологии, Татищев и Ломоносов.

Василий Никитич Татищев родился в 1686 году, около Пскова в небогатой, но родовитой дворянской семье. В период 1720-1722 гг. и 1734-1737 гг. управлял казёнными заводами на Урале, основал г. Екатеринбург; с 1741 г. по 1745 г. был астраханским губернатором.

В качестве историка Татищев известен подготовкой первой русской публикации исторических источников, а также вводом в научный оборот текстов «Русской правды» времен Царя Ивана Грозного, его «Судебника» 1550 года, с подробным комментарием. Татищев составил первую программу сбора сведений по географии, истории и народонаселению областей России, в которой специально оговаривались и пункты антропологического описания населения.

Другим великим деятелем евгенической практической мысли был и его современник Михаил Васильевич Ломоносов. Ни многих трудов Татищева, ни многочисленных документов, которые Ломоносов намеревался опубликовать в виде примечаний, ни подготовительных материалов, ни рукописи II и III части I тома (имеется в виду труд Ломоносова «Древняя Российская История») до Нас с Вами не дошло. Они по настояниям историков «немцев», после кончины Татищева и Ломоносова, были конфискованы имперскими властями, переданы историкам «немцам» и исчезли бесследно.

Правда, первая часть «Древней Российской Истории» Ломоносова была всё же опубликована. Книга вышла из печати лишь через годы после кончины Ломоносова.

В обстановке борьбы такого накала, какой Ломоносов вел с придворными «немцами», придворными историками Императрицы Екатерины Великой, естественно, что его труд был урезан и отредактирован историками «немцами». Такая мысль тем более вероятна, что практически то же самое и в то же время происходит и с трудами Великого Русского Историка, основоположника Русской классической расовой исторической мысли Татищева… Труды издаёт Миллер после смерти Татищева по каким-то «черновикам Татищева». А сам труд Татищева в оригинале безследно исчезает.

Опубликованный «труд Ломоносова по истории» странным и удивительным образом согласуется с миллеровской точкой зрения на историю. Непонятно тогда зачем Ломоносов так яростно и столько лет спорил с Миллером и иными академическими «немцами»?

Зачем Ломоносов обвинял Миллера в фальсификации русской истории, когда сам, в своей опубликованной «Истории» так послушно соглашается с Миллером по всем пунктам?

Но сохранился оригинал письма о народонаселении, которое Ломоносов отправил И.И. Шувалову 1 ноября 1761 г. Оно было опубликовано несколько раз, но уже не при жизни ученого. Выдержки из письма были впервые напечатаны в «Журнале древней и новой словесности» в 1819 году. Это послание Ломоносова привело в смятение и ужас россиянских чиновников интернационалистов. Ими было признано, «что распространение письма Ломоносова в публике должно быть воспрещено», так как в нем содержатся «мысли предосудительные, несправедливые, противные иудаистике космополитизма (псевдорусской) Православной Церкви и оскорбляющие честь нашего (интернационального) духовенства».

Лишь через 110 лет после его написания письмо было в полном объеме опубликовано в Санкт-Петербургском историческом вестнике — «Русская Старина» в борьбе Великоруской Культурологии против насаждаемой ветхозаветной библеистики. С исторической точки зрения оно имеет особую важность, ибо демонстрирует истинное положение дел в нововерческой «никонианской» России XVIII века. Символично, что оно также как и в ту эпоху злободневно и насущно и по сей день. Так же, как и 250 лет назад, проблема с «размножением и сохранением русского народа» остается неразрешенной в положительном евненически культурологическом смысле, катастрофической и со временем лишь усугубляется. В любом ином смысле, кроме великоруского расового, ее псевдоразрешение будет очередным этапом русской народной катастрофы под все тем же колониальным игом дьявольщины духа каббалистической интернационалистики!

Небольшой расовый евгенический экскурс прозрений Ломоносова.

Великое евгеническое расовое прозрение Русского Аристократа Мысли Михаила Васильевича Ломоносова заключается в его Сути для нововерческого господства РПЦ МП в Русском Мiре, подрывая его «общечеловеческие» иудохристианские Основы. Догматическая депортация чуждой религиозной инорасовой каббалистики стяжателей, ветхозаветников со слепым перенесением на Нашу с Вами расовую почвенность чуждых Русскому Народу мистических традиций «великих и малых» иудохристианских праздников, этим отвергая и разрушая Нашу с Вами природную великорускую мистику, жестоко мстит самому Русскому Народу за это временное забалдение духа масс его черносотенного народного тела.

Особенности Нашего с Вами сурового, но здорового северного русского климата и природных Великоруских расовых Традиций отличаются в корне от климата мягкого визинтийско-греческого. Они сами диктуют свои климатические и растительно животные многовековые  Традиции Этики русского народного Быта и это надо учитывать по русски евгенически. А уж здесь становится наглядно, что в бытовой среде русского народа подобная религиозная ветхозаветная догматика антиевгенически разрушительна, как и безусловно вредна во всех смыслах, о чем пророчески и говорит Михаил Васильевич. Вот чего, как неминуемой быстрой потери власти и влияния, как черт ладана, боятся вкупе: и иудохазарская россиянская интернационалистская власть, и веками правящее бюрократическое  Архирейство иудохристианской РПЦ МП. Но с внедрением тотального влияния «учения» Закона Божьего ветхозаветной библеистики самое страшное разрушительное воздействие на сознание Русского Народа стала оказывать господство ветхозаветнической догматики в бюрократической среде Архирейства РПЦ. Ветхозаветная догматика «учения» была поэтапно внедрена в религиозное сознание Русского Народа начиная с победы стяжателей догматиков Ветхого Завета, Архиреев РПЦ Иосифа Волоцкого и Геннадия Новгородского в знаменитом споре 1506 года с последователями нестяжательства Преподобного Нила Сорского и «заволжских старцев», в присутствии Московского Государя Ивана Третьего. Вот где в первый раз восторжествовал стяжательно-паразитический антирусский религиозный дух господства иудохазарского космополитического ига и антирусской власти и ее наследия в виде удельной русофобской антикультурологической власти  «удельных княжат».

И здесь я вновь отсылаю читателей к моей работе «Русская История»

Глава 54

Юрий Селезнев в бою за Русь

Личность русского мыслителя Юрия Селезнева (1939-1984) давно висела у меня, что называется, «на кончике пера». Разные мысли по этому поводу крутились в моей голове последнее время, ведь в этом году Юрию исполнилось бы 80 лет. На днях прошли очередные селезневские чтения на факультете журналистики КУБГУ. Они дали пищу для размышлений, которые я и изложу в данном эссе.

Вновь была затронута на чтениях тема знаменитой дискуссии в ЦДЛ 21 декабря 1977 года «Классика и Мы»  и она вернула меня к мыслям о деятелях культуры из «русской партии» того времени 60-90-х годов XX века. Они теоретические кабинетчики «красные профессора», и это типичные идейные преемники нигилизма интеллигенции XIX века, тех «людей свободных профессий», живших бумажными теориями Вольтеров, Руссо и Монтескье, но неумолимо становившихся типичными космополитами «республиканцами» и материалистическо-экономическими «марксистами» духа. Как раньше деятели «русской партии» XXвека бездумно вступали в сатанистскую КПСС, «исключительно для дела, своего карьерного роста», так и сегодня они сугубые советские интернационалисты в перестройку и «лихие 90-е» валом повалили в космополитическую РПЦ МП, как и разные псевдорусские и псевдорелигиозные посиделки типа Всемирного Русского Собора (Русской Верой там, у этих закоренелых материалистов, и не пахнет В.М.), и все для того чтобы быть … «в передовых рядах россиянских патриотов».

Быстренько протароторили на чтениях о значении судьбоносной русской статьи Селезнева 1975 года  «Мифы и истины», как критическом отзыве на книгу «От «А» до «Я» Олжаса Сулейменова, гуру «республиканцев». Восхитились мужеством отзыва Селезнева на лжеидеологию Сулейменова, этого проводника руководящих идей интернационализма, космополитизма, ударившегося в своей книге в ложный «историзм» и отчетливо русофобскую лингвистику. Сулейменов мировоззренчески превозносил в ней иудохазарство и его прогрессивную роль в деятельном оплодотворение мира диких примитивных земледельческих народов, «передовыми, развитыми» кочевническими народами, в частности деятельного духа семитского иудейского и тюркского народов.

Ни один из этих вышеперечисленных деятелей «русской партии», так и не понял и не прочувствовал основу размышлений Великоруского Духа, как отражение его «коллективного безсознательного» у великоруса Селезнева. Такового Великоруского Духа не было в помине и не могло быть, ни у кого из этих безплодных теоретиков идеалов русского книжного лубка от «великой русской литературы XIX века», этих «красных профессоров», напрочь оторванных от реалий Русской Жизни и ее Великоруских Традиций.

Дух статьи Селезнева «Мифы и истины» 1975 года напрямую перекликается с сутью его выступления на дискуссионном поле в ЦДЛ декабря 1977года. Вот выдержка из нее: -

«Мы живем в такое время, когда все более насущными становятся слова Пушкина: «Уважение к минувшему – вот черта, отличающая образованность от дикости». Жалок народ, для которого прошлое не существует. История, в том числе и древнейшая, не давно прошедшее вчера, но важнейшее звено живой связи времен: «тронь в одном месте, как отзовется вся цепь».

Однако интерпретация духа и смысла древности, современное «прочтение» ее под тем или иным углом зрения подчас, как мы уже говорили, преследует далеко не «академические» цели. Достаточно напомнить хотя бы о таком «мифе», как теория «врожденного» культурного превосходства англосаксонской расы, теория, которая лежала в основе практики мировой империалистической (торгашеско-паразитической В.М.) политики англичан. По этой теории даже Индия – один из первых культурных очагов человечества – объявлялась страной в культурном отношении примитивной, отсталой и т. д.

«Мифы XX века» (германо-нордический, сионистский, маоцзедунистский) – о «культурно-исторической миссии» того или иного «главного народа» – всегда служили в (итоге В.М.) практическим интересам колониализма, (паразитического В.М.) захватничества, подавления национальных движений, расизма.

Для подобного сорта «мифов», как правило, недостаточно «обосновать» первородное превосходство «главного народа». Но и необходимо еще и объявить другие народы духовно несамостоятельными, получившими готовую культуру от того или иного, но всегда «избранного» народа.

Того же сорта и пресловутая «норманнская теория», возникшая еще в XVIII веке, по которой славяне, и в первую очередь Древняя Русь, объявлялись народами полудикими, получившими культуру и государственность «в подарок» от германцев-норманнов.

Подобные «мифы» рождались не от незнания, напротив, они – плод сознательного, тенденциозного толкования исторических документов (!!!, В.М.). Ознакомившись, к примеру, с результатами изучения русской старины немецкими профессорами (и фатальным уничтожением всех доступным им русских исторических рукописей и иных свидетельств В.М.), Ломоносов писал: - «Из сего заключить должно, каких гнусных пакостей не наколобродит в российских древностях такая допущенная в них скотина».

В XX веке реставрированный и модернизированный «норманизм» лег в основу фашистского мифа, обосновавшего расистскую теорию и практику в отношении «культурно неполноценных славян» и других народов»

Более подробный качественный разбор литературоведческих и мироощутительных взглядов Юрия Селезнева и прочее великоруское в главе 54 и иных.

В выступлении на дискуссии «Классика и Мы» только Юрий Селезнев смог сказать вещее великоруское слово. Напомню,  дискуссия прошла в ЦДЛ 21 декабря 1977 года; предложение организовать ее внес Вадим Кожинов, и были собраны люди действительно с чрезвычайно, так сказать, противоположными друг другу мнениями, настроениями, позициями. Председательствовал Евгений Сидоров, принимали участие: Петр Палиевский, Станислав Куняев, Андрей Битов, Ирина Роднянская, Евгений Евтушенко, Серго Ламинадзе, Вячеслав Куприянов, Инна Ростовцева, Михаил Лобанов, Александр Борщаговский, Юрий Селезнев. Уже по составу можно себе представить диапазон взглядов участников и тем разговора.

В своем выступлении Селезнев, приведя цитату из Юрия Олеши, из его послесловия к одному из томов Велимира Хлебникова, вышедшего в 1930 году: «Молодой писатель, мечтая о новой русской прозе, не должен продолжать традиции, так называемой великой русской литературы. Пролетарские писатели, призывающие своих последователей учиться у классиков, — ложь, гибель». «Да, ложь и гибель? — прокомментировал Юрий Иванович и, сделав паузу, добавил: — Но чья — гибель?

Мы вот говорим, что нынче время мирное, что сегодня нужно объединяться, что сегодня хватит нам воевать — это так, время мирное, но мы не должны забывать, что и сегодня идет война. Мы все ждем, будет или не будет третья мировая война, но третья мировая война идет давно, и мы это все знаем хорошо, и мы не должны (ренегатски, «краснопрофессорски» В.М.) закрывать на это глаза. Третья мировая война идет при помощи гораздо более страшного оружия, чем оружие атомное или водородное, или даже нейтронная бомба. Здесь есть свои идеологические нейтронные бомбы, свое химическое и бактериологическое оружие. И эти микробы, которые проникают к нам, они разрушают наше сознание, эти микробы гораздо более опасны, чем те, против которых мы боремся в открытую. И вот я хочу сказать, что классическая, в том числе русская классическая литература, сегодня становится едва ли не одним из основных плацдармов, на которых разгорается эта Третья мировая идеологическая война, и здесь мира не может быть. Его никогда не было в этой борьбе и, я думаю, никогда не будет до тех пор, пока это — борьба, пока мы не осознаем, что эта мировая война должна стать нашей Великой Отечественной войной — за наши души, за нашу совесть, за наше будущее, — пока в этой войне мы не победим».

После выступления Селезнева надо было видеть зал, который буквально оледенел и застыл после этих слов. Я позже разговаривал с некоторыми людьми, которые тоже вышли из этого зала, — именно от речи Юрия Селезнева многие не могли прийти в себя, они только задавали вопрос: - откуда он это взял? Селезневу не могут простить вот этого, произведенного буквально хирургическим скальпелем анализа того, что творилось с Нашими с Вами Великорускими Традициями, так и с Нашей с Вами великой русской классикой творчества и в те годы и все последние века после Великого Раскола.

Часть 3

Александр Блок поэтика и художественная типология

Одним из самых ярких представителей русскоязычной литературы является Александр Блок. Он, пожалуй, самый типичный представитель «передовой» русскоязычной литературы, коя неумолимо весь XIX век, вкатывалась в свое гибельное модернистское «серебреное» ложе начала века XX-го. Блок интересен для Нас с Вами не только и не столько своим поэтическим творчеством, но и своими дневниками. Дневники Блока 1904-1921 годов это не мемуарная беллетристика «свидетеля эпохи», а творческая мастерская Поэта, где, в том числе, наглядно виден творческий и общественный дух  той эпохи. Эта тема будет особенно интересна русскому расовому читателю, так как выражает все тенденции литературного творчества XIX-го века и его предтечи. Что особенно ценно дневники Блока дают творческую картину Русской Жизни начала века XX-го с доминантой ее духа глобальных революционных потрясений. А та в свою очередь наполнена апокалиптическими прозрениями этой мировой системной катастрофы в ипостаси «интернационалистической демократизации» общественного сознания народов России.

Блок типичный представитель псевдорусского кабинетного стиля в литературе и поэтике. Мимо этой русскоязычной касты проскочило практически незамеченным, оставшимся без аналитических комментариев великое расовое русское творчество Ломоносова и Татищева, Хомякова, Тютчева, Леонтьева, Данилевского, Крестовского и иных не упомянутых. Те же Пушкин, Лермонтов, А. Григорьев и иные были отражены политически «правильно», зачастую карикатурно. Поэт Александр Блок выходец из среды «просвещенной» интеллигенции, как естественно сформировавшейся на теле Русского Мiра политизированной касты, идеологической надстройки в духе интернационалистской иудаистики новой эры, «людей свободных профессий», непроизводительной и антислужебно-антигосударственной «общественной» сферы. Родом она проистекала из императорских указов Гогенцолернов, Петра Третьего и Екатерины Великой об отмене обязательной государственной службы дворянства.

Собственно государственные обязанности дворян были отменены, а все права остались и жалованные «крепости» крестьян повисли в воздухе Если раньше дворянин служил Царю и попечительствовал над крестьянином в его крестьянском труде и Бытие, то теперь подобная связка потеряла для русского крестьянина всякий реальный бытийный смысл. Так государственная жизнь Русского Мiра, подорванная бюрократизацией Веры, получила еще один антикультурный, антирасовый удар и стремительно покатилась под откос. А народившаяся либеральная каста «людей свободных профессий», интеллигенции был ее закономерный продукт внедренной системной бюрократической либерал-интернационалистики. Он сопровождался глобальным многовековым процессом подспудного внедрения ветхозаветной идеологии «учения» Закона Божьего в Русскую Веру. Здесь  примитивные материалисты атеисты-разночинцы (тургеньевский Базаров В.М.) были естественным порождением государственной системности интернационалистики. Все эти либеризованные русскоязычные типы великорускую типологическую народность ощущали не в самодеятельном и самодостаточном Бытие Культурологии русского крестьянства, а во всевозможных «интересных» русских типах, городского босячества, наемных «трудящихся», дворни и иных «жертв крепостничества». Деятельной силой России они видели антирасовых «продвинутых людей нового типа» таких, как тот же Левин у Толстого и т. д. Эта «просвещенная» интеллигенция изначально, от природы, не обладала врожденным культурологическим чувством системного формообразующего творчества. И именно поэтому впадала в различные «безформенные» духовные «прелести», типа нижеприведенного Блоком вывода: - «Сколько бы Толстой и Достоевский ни громоздили хаоса на хаос — великий хаос я предпочитаю в природе».

Где уж тут все эти творческие личности, по разному, «видели» тот псевдокультурологический «хаос»?

 Этот «хаос, который рождает порядок», в «русском духе» в конечном итоге закономерно далее публицистически узрел и пропагандировал Малеев в его философском манифесте «Россия вечная». У меня эти взгляды и сам философский манифест Мамлеева подробно проанализированы, как  и идеологически показан основной состав почитателей и пропагандистов этой революционной иудаистической идеологии, «пьяно-наркотического кружка» мамлеевщины: - Венедикт Ерофеев, диссидент «марксист» Буковский, художники Полянский и Зверев, «дневно-завтрашний» газетчик Проханов, оккультный «философ», евразиец Дугин, политические националисты Головин и Гейдар Джемаль, «русский националист» Холмогоров и т. д.

Откуда берет начало вся эта идеологическая иудаистская бесовщина, коя обильно проявилась и разцвела пышным «цветами зла» либералистики в Русском Мiре?

А с той давней первоначальной еретической «правки» богослужебных традиций Русской Веры, в частности отмены направления  Крестного хода вокруг Храма с великоруского «правого» на иудаистику «левого», по часовой стрелке. Идеологическое завершение она получила «левым» маршем сатаниста Маяковского: -

Кто там шагает правой
Левой
Левой
Левой

И мамлеещина выступает здесь естественным духовным окормлением «крестного круга» этой дьявольщины!

А в политических обзорах СМИ о сборищах мамлеевщины далее отмечается «такие как Проханов и Дугин вскоре ушли в политику». Да никуда они эти дьяволопоклонники не уходили от своего врожденного человеконенавистнического сатанистского русофобского естества, им жарится на этой идеологической сковородке в их иудаистической компании вечно!      

И так дневники Блока, начиная с 1904 по 1921 год ухода его из жизни: -

«Форма искусства есть образующий дух, творческий порядок. Содержание — мIръ — явления душевные и телесные. (Бесформенного искусства нет, «бессодержательно» — вследствие отсутствия в нём мира душевного и телесного — возможно.) Сколько бы Толстой и Достоевский ни громоздили хаоса на хаос (в иудаистической типологии всего своего творчества В.М.) — великий хаос я предпочитаю в природе (здесь можно наблюдать начало прозрения Блока о Сути русскоязычного творчества; его дегенеративную Сущность он смог ощутить, а вот преодолеть ему этот расовый барьер было не суждено В.М.). Хорошим художником я признаю лишь того, кто из данного хаоса творит (Божественный Типологический В.М.) Космос (Мировой Культурологии В.М.) (а не в нем и не на нем) (данное: - психология — бесконечна, душа — безумна, воздух — чёрный) …»

«Мужайтесь, о други, боритесь прилежно,
Хоть бой и неравен — борьба безнадёжна!
Над вами сверила молчат в вышине,
Под вами могилы, молчат и оне.
Пусть в горнем Олимпе блаженствуют боги!
Бессмертье их чуждо труда и тревоги;
Тревоги и труд лишь для смертных сердец…
Для них нет победы, для них есть конец.
Мужайтесь, боритесь, о храбрые други,
Как бой ни тяжёл, ни упорна борьба!
Над вами безмолвные звёздные круги,
Под вами немые, глухие гроба.
Пускай олимпийцы завистливым оком
Глядят на борьбу непреклонных сердец:
Кто, ратуя, пал, побеждённый лишь роком,
Тот вырвал из рук их победный венец.

Это стихотворение Тютчева я вспоминал ещё в прошлом году»

(как велик и расово точен здесь Федор Иоаннович Тютчев в поэтической образности его максима «сверила»; здесь и алкание Великоруского Типа сверки с Творцом своих прозрений личного и социального народного расового Бытия и сама жажда непосредственной Со-Вести с Божественным Духом Творца Мiра, своей ипостасью воплотившегося в Космос Нашего с Вами Бытия В.М.)

Писал Клюеву (ощущая его природную великорускую нравственную силу духа, коей был обделен сам В.М.): «Моя жизнь во многом темна и запутана, но я ещё не падаю духом».

(Блок в компании с Белым нравственно ощущал ущербность своих метафизических метаний, в его лжеименной образности «прекрасной незнакомки», как женщины без прошлого, как и увлечением штейнеристикой, с идеями его последователей строительства поэтического дома Гётеанума; Рудольф Штейнер (1861 — 1925) — австрийский доктор философии, педагог, лектор и социальный реформатор; эзотерик, оккультист, ясновидящий и мистик XX века, автор многих сочинений (1883—1925), давший более 6000 лекций по всей Европе (1900—1924); основоположник антропософии и антропософского движения оказал огромное влияние на философские настроения своей эпохи; Штейнер с самого начала своего творческого пути был изследователем духа творчества Гете, как и сделал на основе его поэзии многие свои мистические выводы;  В.М.)

«Чтобы изобразить человека, надо полюбить его — узнать. Грибоедов любил Фамусова, уверен, что временами — больше, чем Чацкого. Гоголь любил Хлестакова и Чичикова, Чичикова — особенно. Пришли Белинские и сказали, что Грибоедов и Гоголь «осмеяли». — Отсюда — начало порчи русского сознания, понятия об искусстве — вплоть до мелочи — полного убийства вкуса.

Они нас похваливают и поругивают, но тем пьют кашу художническую кровь. Они жиреют, мы спиваемся. Всякая шавочка способна превратиться в дракончика. … Они спихивают министров… Это от них — так воняет в литературной среде, что надо бежать вон, без оглядки. Им — игрушки, а нам — слёзки. Вернисажи, бродячие собаки, премьеры — ими существуют. Патронессы, либералки, актриски, прихлебательницы, секретарши, старые девы, мужние жёны, хорошенькие кокоточки — им нет числа. Если бы я был чортом, я бы устроил весёлую литературную кадриль, чтобы закружилась вся «литературная среда» в кровосмесительном плясе и вся бы провалилась прямо ко мне на кулички».

«Мы уже знаем, что значит быть вне политики (и здесь Блок впадает в антирасовую русофобскую идеологическую риторику, не ощущая и не замечая этого; русское расовое природное чувство было ему непостижимо и он «как все» ищет универсальную истину в социальных миражах гоголевщины, достоевщины и т. д. В.М.): это значит — стыдливо закрывать глаза на гоголевскую «Переписку с друзьями», на «Дневник писателя» Достоевского, на борьбу А. Григорьева с либералами, на социалистические взрывы у Гейне, Вагнера, Стриндберга. Перечислить ещё западных и наших. Это значит — «извинить» сконфуженно одних и приветствовать, как должное, политическую размягчённость, конституционную анемичность других — так называемых «чистых художников».

Если я назову при этом для примера имя нашего Тургенева (здесь он точен В.М.), то попаду, кажется, прямо в точку, ибо для наших гуманистов нет, кажется, ничего святее этого имени, в котором так дьявольски соединился большой художник с вялым барствующим либералом-конституционалистом.

Нет, мы должны разоблачить это — не во имя политики сегодняшнего дня, но во имя музыки (прогресса и идей революции В.М.), ибо иначе мы не оценим Тургенева, т. е. не полюбим его по-настоящему.

Нет, мы не можем быть «вне политики», потому что мы предадим этим музыку, которую можно услышать только тогда, когда мы перестанем прятаться, от чего бы то ни было. В частности, секрет некоторой антимузыкальности, неполнозвучности Тургенева, например, лежит в его политической (безрасовой, интернационалистской, этнорусской В.М.) вялости;

(в конце жизни Блок потерпел катастрофическое крушение «музыкально революционных» идеалов своей поэтики и признал, что революция и ее идеи совсем не музыкальны; жить ему стало незачем В.М.)

Сознательное устранение политических оценок есть тот же гуманизм, только наизнанку, дробление того, что недробимо, неделимо; всё равно, что сад без грядок; французский парк, а не русский сад, в котором непременно соединяется всегда приятное с полезным и красивое с некрасивым. Такой сад прекраснее красивого парка; творчество больших художников есть всегда прекрасный сад и с цветами и с репейником, а не красивый парк с утрамбованными дорожками».

«под игом насилия человеческая совесть умолкает; тогда человек замыкается в старом; чем наглей насилие, тем прочнее замыкается человек в старом».

«Первый созданный Демиургом (богом Адонаи) ангел Денница не желал уступить никому первенства, за что он был свергнут с неба. Правнуком Тувалкуина был Адонирам, строитель Соломонова храма, посланный Соломону добрым царем тирским Хирамом.

Из этой легенды профессор Мишеев сделал драму в 4-х действиях и 12-ти картинах — «Во дни царя Соломона», с эпиграфом «Есть конец страданью, нет конца стремленьям (?)», посвятил Горькому и потрафил моде: «человек» (потомок свободного Денницы) гибнет от царя (остающегося, как и бог, в дураках), но «правда торжествует». Царица Савская Балкис, конечно, влюбилась в Адонирама (хотя Соломон влюбился в нее). Есть ряд эффектных ролей и положений. Нельзя отказать пьесе в интересности, но жаль, что в ней так много для карьеры, для моды и много пошлостей. Карьерист. Горький, читая пьесу, все время поправлял слог, как он делает это всюду.

Вечером в театре. Отвратительная «Синяя птица» Метерлинка»

«Как бы мы ни оценивали Пушкина — человека, Пушкина — общественного деятеля, Пушкина — друга монархии, Пушкина — друга декабристов, Пушкина — мученика страстей, все это бледнеет перед одним: Пушкин — Поэт. Едва ли найдется человек, который не захочет прежде всего связать с именем Пушкина звание Поэта.

Что такое поэт? — Человек, который пишет стихами? Нет, конечно. Поэт, это — это носитель ритма (вневременной расовой культурологической ритмики мироздания В.М.).

В бесконечной глубине человеческого духа, в глубине, недоступной для слишком человеческого, куда не достигают ни мораль, ни право, ни общество, ни государство, — катятся звуковые волны, родные волнам, объемлющим вселенную, происходят ритмические колебания, подобные колебаниям небесных светил, глетчеров, морей, вулканов. Глубина эта обыкновенно закрыта «заботами суетного света»: -

Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
 Он <малодушно> погружен.

Когда глубина эта открывается: -

Бежит он, дикий и суровый,
И страхов и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы,

потому что там ему необходимо причаститься родной стихии для того, чтобы напоминать о ней миру Звуком, Словом, Движением — тем, чем владеет Поэт.

Вслед за этим происходит второе действие драмы знаменитое столкновение Поэта с чернью, т. е. с существами человеческой породы, в которых духовная глубина совершенно заслонена «заботами суетного света»; это … люди.

Они никогда не сумеют воспользоваться большим — тем, что предлагает им Поэт.

Третье, и последнее действие, драмы заключается в борьбе (природного Дара В.М.) Поэта с чернью, (и заканчивается либо В.М.) в неизбежном приспособлении Поэта, как несовершенного организма, пригодного только к внутренней мировой жизни, к черни, как организму, пригодному только к жизни внешней. Оно заканчивается всегда (духовной В.М.) гибелью Поэта, как инструмента, который ржавеет и теряет звучность в условиях окружающей внешней жизни (либо реальной, дематериализацией, Поэта; Судьба ухода Блока из Жизни здесь пророчески показательна В.М.). В этом жизнь черни права: ей не надо ничего, кроме пользы…

В этом процессе и нет ровно ничего «очищающего», никакого катарсиса; происходит борьба существ, равно несовершенных, вследствие чего победа не остается ни за кем: ни за погибшим, ни за ее погубившим».

Обратите внимание у тех же Клюева и Есенина в послереволюционные годы русской народной катастрофы резко возрос типологический художественный уровень и изменилась тематика их поэтики, а Блок оставшийся у разбитого корыта своих богоискательств и «прекрасных незнакомок» создал лишь катастрофическую поэму «Двенадцать».

Таков был духовный мир «мастерской духа» Александра Блока. Дневники началом датируются 1904 годом. Это был знаменательный год. Он отмечался разцветом псевдорусской культурологии Серебренного Века, но и в противовес ему происходил иной культурный разцвет возвращение Нам с Вами глубинных смыслов Великоруской расовой Культурологии.

Великоруская расовая мистика венчала свое триумфальное возрождение своей Типологической Культурологии через гармонию духа и расовые краски «Троицы» Андрея Рублева. Рублёв и его «Троица» были ипостасью Русской образной Иконографии. «Троица была увековечена, как Великоруский Нравственный Канон Домостроя на Стоглавом Соборе 1551 года. Она воссияла в 1904 году после долголетней эпохи Великого Раскола с запретом Домостоя и решений Стоглава эпохи Царя Ивана Грозного в Русскую Культуру. Тогда «Троица» была частично расчищена музейным реставратором Василием Гурьяновым. Гурьянов лишь начал этот процесс, но животворящие краски иконы произвели фуррор. Глава имперессионистов того времени Матисс лично приезжал в Россию лицезреть шедевр Великоруской Культурологии.

 К реставрации шедевра тут же присоединились красные реставраторы под менеджерским руководством Грабаря, ее отреставрированный образ и его консервация были закончены в 1919 году. Собственно от духа образности Рублева там на пространстве иконы не осталось почти ничего, феномен «Троицы» заключен в ином, в ее животворящей Великоруском красочной гамме Мiра Типологической расовой солнечной Мистики. Именно она своим могучим воздействием положила начало процессу Русского Воскресения Народа.

Вот сегодня журналист Илья Переседов статьей «500 лет об истинной цене «Троицы» никто и не подозревал» напоминает своим читателям весьма примечательную историю «Троицы» Рублёва, где крупицы правды подаются вперемешку с типичными русофобскими вымыслами: -

«Напомните, пожалуйста, как именно русский православный люд чтил, хранил и ценил эту икону в своей истории?

Наверное, к ней — центральной святыне русской культуры — часто приезжали помолиться цари и выдающиеся военачальники? А ещё сотни паломников из сословий помельче?

Художники из Академии Художеств учились у неё пропорциям и плавности линий?

Наследие Рублёва столетиями хранилось и осмыслялось Русской Церковью, породив уникальное иконографическое направление?

Увы. Нет, нет и нет.

Рублёвская «Троица» вскоре после создания была замазана Церковью. Закрашена сверху четырьмя «подновлениями», которые практически не оставили на поверхности и следа от первоначального образа. Потом она почернела от времени и храмовой копоти так, что на доске вообще сложно было что-то разглядеть. И в довесок ко всему годами была закована в железный оклад.

(и вот даже сегодня никем и никак не упоминается, что «Троица Андрея Рублева была признана эталонным великоруским шедевром иконописного сюжета. И не просто эталоном, а Нравственным Великоруским Каноном Гармонии Жизни; признана решениями Стоглавого Собора утверившего Великоруский Канон в Домострое; также был наложен запрет на еретическое наименование ангелов в списках с нее; нововеры иудохристиане не только произвели ее «подновления» и заковали ее в плен оклада; сегодня эти еретики гонители Русской Веры снова протянули свои грязные инорасовые руки к ней, перетягивая великоруский шедевр духа из одной камеры плена в иную В.М.)

Ни одного упоминания в церковных документах о том, что Рублёвская «Троица» обладает особой художественной ценностью, у нас нет. Никакой иконописной школы на её основе Русская Церковь из себя не породила (нравственный типологический сюжет и «иконописная школа» разнородные несовместимые понятия В.М.). Верхом культурных амбиций Русской Церкви  XVII-XVIII века были лубочные уже коммерческие иконографии Семёна Ушакова и его учеников.

Профессора Академии Художеств сами в качестве халтуры клепали иконы на продажу (занимался этим, например, Карл Брюллов), а про Рублёва они если и слышали, то краем уха.

Рублёв пришёл в русскую культуру в 1904 году, когда «Троица» была расчищена музейным реставратором Василием Гурьяновым. Вернее, он начал этот процесс. Освобождение иконы, анализ её изначального образа и его консервация были закончены только в 1919 году.

Примерно в эти же годы на волне популярности импрессионизма древняя русская живопись стала обращать к себе внимание публики. Павел Флоренский (который современной Церкви не сказать, что б он был сильно нужен) в своём «Иконостасе» ввёл рублёвскую «Троицу» в пространство богословских смыслов.

(«Иконостас» Флоренского это скрытый манифест ереси имясловия на почве иконографии и в духовном восприятии «Троицы» не дает ровным счетом ничего В.М.)

То есть это всё ни разу не история про то, что музейщики когда-то забрали у верующих святыню.

Ровно наоборот: музейщики показали верующим ценность святыни, которой те обладали. Но на которую те не обращали внимания. И ещё сто лет понадобилось на то, чтобы убедить этих верующих и примкнувших к ним захожан в этой ценности».

В 43-й главе постановлений Стоглава соборное определение иконографии трактуется так:

«Да во царствующем же граде Москве и по всем градом по царскому совету Митрополиту и архиепископом и епископом бречи о многоразличных церковных чинех. Паче же о святых иконах и живописцех и о прочих чинех церковных по священным правилом, и каким подобает живописцем быти и тщание имети о начертании плотскаго воображения Господа Бога, и Спаса нашего Иисуса Христа, и Пречистыя Его Матери, и небесных сил, и всех святых иже от века Богови угодивших. Подобает быти живописцу смирену кротку благоговейну непразднословцу несмехотворцу несварливу независтливу непьяницы неграбежнику неубиицы. Наипаче же хранити чистоту душевную и телесную со всяцем опасением, не могущим же до конца тако пребыти по закону женитися и браком сочетатися. И приходити ко отцем духовным начасте и во всем извещатися и по их наказанию и учению жити в посте и в молитве и воздержании со смиренномудрием кроме всякаго зазора и безчинства…. И с превеликим тщанием писати образ Господа нашего Иисуса Христа и Пречистыя Его Богоматери и святых пророк и апостол и священномученик и святых мучениц и преподобных жен и святителей и преподобных отец по образу и по подобию по существу смотря на образа древних живописцев. Да и о том святителем великое попечение и брежение имети комуждо во своей области, чтобы гораздые иконники и их ученики писали с древних образцов… А от самосмышления бы своими догадками Божества не описывали. Христос бо Бог наш описан плотию а Божеством не описан…

Я уже отмечал, что все летописные свидетельства, кои не соответствовали нововерию XVII века системно уничтожались либо тексты их правились. Вот и вышеприведенные выдержки из решений Стоглава, Домостроя явно правились. Канонически русская дораскольная иконопись не практиковала изображений Христа, обычно это были сюжетные сцены из Нового Завета окружающие лик какого либо праведника, либо евангельского сюжета. Лик Бога Христа мог быть работы новгородских и киевских иконописцев, где всегда существовало теократическое поклонение ветхозаветной ереси и догматике соборного «учения святых отцов».

Стоглав же канонизировал этический сюжет Маврикия в Духе Высокой Эстетики Великоруского Типа, так как там передана Суть Великоруской солнечной Мистики и Гармонии ее Культурологического Бытия. Она передана через гамму животворящего красочного солнечного  фона Мiра Русского расового Бытия.

Так что «писати образ Господа нашего Иисуса Христа и Пречистыя Его Богоматери» и «Христос бо Бог наш описан плотию а Божеством не описан…» никак не соответствуют вышеобозначенному великорускому нравственному канону Домостроя: -

«Паче же о святых иконах и живописцех и о прочих чинех церковных по священным правилом, и каким подобает живописцем быти и тщание имети о начертании (плотскаго воображения Господа Бога, и; явная вставка В.М.) Спаса нашего Исуса Христа, и Пречистыя Его Матери, и небесных сил, и всех святых иже от века Богови угодивших»

Богообразность Богочеловечности либо Человекобожия это не Русская Вера, а византийская инорасовая интернационалистская ересь нововерческого иудохристианства.

Процесс Русского Воскресения набирает ход и силу и его не остановить. Да будет так!

Русскоязычная культурология Флоренский

Часть 4

Невозможно всесторонне постичь дух эпохи Серебренного Века Русской Культуры начала XX века без аналитического разбора деяний и взглядов его главных действующих лиц. Здесь показательным маркером той эпохи является трагическая судьба русскоязычного культуролога Павла Флоренского.

Давайте попробуем аналитически разсмотреть культурологический срез той эпохи на примере типичного русскоязычного взгляда публикации: -

«Послание Флоренского»

«Павел Флоренский будто явлен был в момент тектонического сдвига мировой истории для того, чтобы оставить некие маяки для Нас с Вами нынешних. Это произведения «Столп и утверждение Истины», «Иконостас», «Философия культа», «Мнимости в геометрии», а также не менее значимое его эпистолярное творческое наследие. Его труды издавались ещё при жизни. С 1970-х годов они снова появились в советских СМИ и стали доступны широким кругам читающей общественности. Разговор о Павле Флоренском это, прежде всего, разговор о Сущности эпохи, о служении, о подвиге, о миссии, о будущем нашей страны.

Предтечами грядущей революционной трагедии России были: - Ф.М. Достоевский в «Бесах»,  К.Н. Леонтьев предвидел «красного» царя-деспота, а В.В. Розанов и вовсе предрёк, что катастрофические результаты революции продлятся 70-80 лет. А вот осмыслили ли мы то, что произошло на Афоне в 1913 году, когда множество русских монахов (еретиков имяславцев В.М.) по распоряжению нашего правительства вывезли с Афона на военных кораблях и отдали в солдаты.

Не случайно в это время Флоренский пишет работу о Гамлете, который оказывается в тисках (ложной моралистики) на стыке эпох: «Подгнили не только люди с их личной волей; подгнили не только внешние порядки; подгнило не только исполнение правды, – сама правда подгнила, подгнил принцип жизни, подгнил, страшно сказать, Бог, и пустыми очами глядит в такие моменты серое небо».

(вот первый наглядный пример внутренней Сути космополитического русскоязычного иудохристианского мировоззрения Флоренского его определение: - «подгнил» в духовной ауре еретического иудохристианского «нововерия» с XVII века не сам Творец Мiра, а тот иудохристианский «образ божий» в богочеловеческом и человекобожеском мировоззренческом обличие; здесь мировосприятие безрасовой Личности, как Цельного Божественного Творения, интернационалистски фиксирует саму подспудную Сущность идеологии иудаистики и показывает то, что Цельность в любом сысле той же «троичности» разделившаяся внутри себя круга своего природного мироощущения, неминуемо деградирует, продолжает делиться в своем еретическом бытие, и в конечном итоге неминуемо погибает В.М.)

Эпоха Флоренского – это ещё и круг людей, кто обогащал его и кто смущал. Сергей и Евгений Трубецкие, Сергей Булгаков, Сергей Дурылин, Михаил Нестеров... Каждый из них – целая планета, каждого, спустя столетие, будут открывать, как клад, издавать и изучать.

А в конце 1918 года Флоренский принимает участие в создании музея в Троице-Сергиевой лавре, и если бы не его письмо Троцкому, возможно, на месте лавры был бы скотный двор или бассейн. И что ещё более символично, отец Павел помогает тайно сохранить честную главу Преподобного на случай, если бы уничтожили его святые мощи.

(лживая глупость этой легенды зашкаливает; извлечь «честную главу» из мощей можно было лишь святотатски, воровски нарушив ее погребальные покрывала, что сделать тайно, как и скрыть подобное святотатство было невозможно; этим можно было только навечно осквернить сами мощи Преподобного; подобная выдумка «верующих» и надругательство над святями мощами сатанистов краснюков, в свете дьявольской вакханалии учиненной ныне «царебожниками», РПЦ и краснюками над останками ритуального Цареубийства, заставляет думать, а подлинным ли святыням мощей русских праведников Мы с Вами поклоняемся, не муляжи ли, ложные кумиры, это;  дальше и говорить на эту тему нет желания В.М.)


Наличие или отсутствие у человека совести, любви, порядочности, видимо, не зависит от идеологии и политического строя. Дух дышит, где хочет.

«Лучше грешить с эпохой, чем отделяться от неё, считая себя лучше других», – цитируем Павла Флоренского.

Так, в начале 1915 года Павел Флоренский отправляется к линии фронта с военно-санитарным поездом. На его попечении жена, маленький сын, мать и младшие братья и сёстры, но он уезжает, потому что там надо исповедовать и причащать раненых.

И далее, с 1920 года следуют его дальнейшие жизненные активистские реалии. Продолжается сопротивление обновленчеству в Церкви. (Затем Флоренский публично становится на позицию «непротивленчества» советской власти и ратует за соработничество с ней В.М.) и следует его преподавание во ВХУТЕМАСе, участие в электротехническом съезде в 1920 году.

(где был принят план ГОЭЛРО с обоснованием дьявольского плана сооружения ГЭС на равнинных реках России с плотинами и «водогноилищами»; подобный план Красина, Кржижановского и К напрочь отвергался на совещаниях до революции в виду его изначально разрушительной Сути; а по его реализации стратегически, «научно» стал гибельным для России во всех смыслах, и для ее территории, и природы, и климата, и здоровья народа и т. д. и т. п.;   

ранее до революции с 1896 по 1916 год в России прошло 16 конференций по  проблемам электрификации страны; там строительство ГЭС на равнинных реках отстаивала группа либеральных политических «ученых», маргиналов под руководством Л.Б. Красина и Г.М. Кржижановского, коих участники совещаний и воспринимали естественно, как типичных политических псевдонаучных маргиналов, их то в той предреволюционной России Серебренного Века было хоть пруд пруди; это было слепое копирование обоснования масштабной электрификации строительством ГЭС в США и Канаде; при советской власти эти маргиналы «ученые» естественно стали во главе разработки и утверждения плана ГОЭЛРО, куда, заметьте, при обсуждении и утвердении плана ГОЭЛРО были приглашены и их американские коллеги;

Флоренский, что характерно для подобного русскоязычного культурологического «научного» взгляда, был ярым апологетом теории относительности Эйнштейна; тут показательна тематика его работы «Мнимости в геометрии»; тут же характерно и преподавание Флоренским советской «гоэлровской» разрушительной чуши студентам во Всероссийском электротехническом институте В.М.)

Флоренский принял участие в работе нескольких советских искусствоведческих журналов и коллективных сборников, 134 статьи для «Технической энциклопедии».

И в итоге двоякая «непротивленческая» позиция «попутчика» советской власти Флоренского приводит его в исправительно-трудовой лагерь на Соловки.

«Там он преподает латынь в лагере для медперсонала, читает лекции по математике и физике для заключённых, изучает проблемы вечной мерзлоты. Там же в лагере коллективом сидельцев Соловков ВЭИ при участии Флоренского следуют разработки технологии извлечения йода из водорослей, а также  иные его научные и идейные разработки, которые поспособствуют появлению криогенной хирургии… Итог Двадцать патентов на научные изобретения как результат работы в ВЭИ на соловецком Йодопроме. И ещё более пятидесяти отклонённых заявок.

И вот ещё ключевая мировоззренческая цитата из работ Флоренского: «Моё познание Бога, воспринимаемое во мне другим, есть любовь к воспринимающему; предметно же созерцаемая, – третьим, – мировоззренческое ощущение (как все та же идеологическая «достоевщина» В.М.) - любовь к другому есть красота».

Так в «Автобиографии» (1927) Флоренский уклоняется от политических оценок («по вопросам политическим мне сказать почти нечего»), то в трактате «Предполагаемое государственное устройство в будущем» (1933) уже рассуждает о национальном лидере, социальном устройстве, типе хозяйствования, о духовных и образовательных учреждениях…». «Советский строй – это не шутка, это надолго», так определял свою тогдашнюю политическую позицию Павел Флоренский в послереволюционные годы жизни при советской власти.

(было отринуто напрочь то, что до этого он публично выражал и активно пропагандировал в христианстве: - воцерковление всего русского народа, как  «основу русского духа, его культуры и государственности»; таков был этот в недавнем прошлом ярый русскоязычный «защитник православной веры»; жизненная позиция у него пожизненно была «относительно всепогодная»; когда господствовало православие значит будем «танцевать» и разрабатывать это самое космополитическое, интернационалистское «научное учение» православия, пришла советская власть будем «танцевать» и ее «всерьез и надолго» и т. д. В.М.)

Сегодня, после завершения советского проекта, после попыток нащупать пути выхода из бездны постсоветского развала Мы с Вами вступили в эпоху духовных и почвенных поисков путей государственного возвращения в лоно расовых границ Русского Мiра. Наша с Вами дорожная карта будущей России это практические поиски пути преодоления колониальной формации псевдогосударственности России. Преодоление ее системности федеративной колонии Русского Народа, заложенной от коминтерновских истоков «ссср». На повестке дня Наше с Вами возвращение в ауру Великоруской Культурологии в русле чаяний обретения природной Культурологической Формы  государственности Русского Мiра.

А вот теперь поговорим о «синтезе церковности и светской культуры», о «религиозной науке» и «научной религии», о них Павел Флоренский грезил ещё в студенческие годы.

Писал он и о «полу-православных», «полу-верующих», для кого «догматика уподобилась гимназической дисциплине», кто верит уже не в Бога, а «в необходимость участия в таинстве». Разве не про нас?..

Но вот выдержка последних писем Флоренского из лагеря 1937 года, где он, как и ранее «звезда эпохи» Серебренного Века Александр Блок, начинает прозревать свои пожизненные, уравнительно эгалитарные плоды своих «демократических, общечеловеческих» заблуждений: -

«В силу своей активности (либералистического интердикционного активизма; ну прямо таки по «теории» революционной пассионарности идеологической пропаганды иудаиста Л. Гумилева В.М.) хищные элементы человечества (иновидовые, животные суперанималы интердикционно, скрыто, необоримо воздействуют на безрасовую толпу активистских проводников своих человеконенавистнических идей, где своими сатанистскими «очаровательными» идеями, религиозными и социальными миражами, они превращают эту толпу в своих идеологических и религиозных приверженцев, в своих безумных и бездумных исполнительных служек, человекоубийц  В.М.) занимают руководящие места в истории и принуждают делаться (таким же В.М.) хищным же все прочее человечество».

А в православие сам того не ощущая Флоренский проповедует идеологический магический символизм в своем иудохристианстве: -

«У нас в христианстве, в православии есть таинства, которые по сути дела заменили, и раз и навсегда отменили старую языческую магию. Таинство определяется тем, что мы исповедуем абсолютную бесконечную Личность, и ее абсолютный идеал – Христа, его воплощение здесь, на земле. Общение человека и человечества с абсолютной Личностью – Богом и есть Таинство.

У нас общение с Богом может быть (не непосредственным контактом духа личности с Творцом, а материалистически В.М.) и через прикосновение (к иконам), вкус (при причащении), обоняние (ладан), слух, зрение – все (материалистические В.М.) чувства.

Протестантизм – тоже религия, тоже общение, но – общение в понятиях. Гегель и Кант были глубоко религиозны – но в понятиях. Поэтому у протестантов магии нет и быть не может. Кант думал: «Бог есть единство мироздания», – верно, но абстрактно. Смысл идеализма не в абстракции, не в системе (общечеловеческих, интернационалистских В.М.) категорий, как у Канта и Гегеля, а в том, что человек действительно общается с реальной живой жизнью (живет природными чаяниями расовой Семьи своих народов в ауре своей социальной типологической Культурологии Бытия, а не В.М.) мира.

Наука – тоже общение. Общение с природой, но в понятиях, ибо в науке нет имен, а есть лишь понятия. Общение не живое, не жизненное. Поэтому наука есть встреча человека с понятием, реальности с понятием, понятия с понятием. Даже художество (искусство) не даст полноты жизненного общения, хотя это лучше, чем общение понятийное, научное, но и оно не столь глубоко, как общение религиозное, мистическое.

Флоренский (в своем «общечеловеческом» космополитизме естественно В.М.) обвинял в протестантизме Хомякова, а ведь в свое время обсуждалась идея о его канонизации. Хомяков предложил понятие Церкви – «это есть организм жизни и любви, или, точнее, жизнь и любовь (к своему Роду и Народу В.М.) как (природный социальный, общественный) организм». Отец Павел нашел здесь прямой протестантизм: организм – это понятие научное, любовь – абстрактное, истинная любовь – тем более. У отца Павла спросили: - «А Вы-то какое определение предложите? –  а оно есть у апостола Павла: - «Церковь есть тело Христово». Тело конкретнее организма, а верующие – это части тела, организма».

Флоренский постулирует: -

«Имеславие всегда хотело и хочет подойти, как и вскрыть онтологические, гносеологические и психофизиологические предпосылки этого всечеловеческого ощущения и самоощущения исследовательски, устанавливая то, что откроется при анализе. Оно заранее учитывает возможность антиномии и заранее признает, что далеко не все будет объяснено им и сведено в единство».

 С «имеславием» соседствовали иные не только религиозные, но и социальные материалистические ереси. Это было и антирасовое русофобское «евразийство», как «общенациональная» идея, и те же пропагандисты «православного социализма», где лидером был его друг и соратник С. Булгаков. Сегодня последние дошли до безнравственного тупика этой ереси, до «патриотов православных коммунистов».


Сущность ереси имяславия (имеслвия), приверженцем и пропагандистом коей был о. Павел, по Флоренскому определяется следующим образом: -

«Слово это человеческая энергия, и Рода человеческого, и отдельного Лица, она открывается чрез Лицо эта энергия человечества.  Значение имеславческого уклона мысли вовсе не ограничивается тем или другим отдельным вопросом философии или богословия, но захватывает всё мировоззрение, даже все мировоззрения, и, в самом основном своем отношении к миру, каждому необходимо определиться или имеславчески или напротив».

Вот здесь позиция этого русскоязычного мыслителя, «общечеловека», наиболее наглядна. Краеугольная здесь понятийная моралистическая категория всей «новой эры»: - «Слово это человеческая энергия, и рода человеческого, и отдельного лица». Она ставит его в Основу религиозного мировоззрения и это постулирует Слово в то библейское еретическое универсальное понятие: - «сначала было Слово…». Где доминирует Начало всех Начал – «Слово», в библеистике трактуемое Основой Мира, где греческое библейское понятие «монатоья» буквально «деятельный дух» было переведено как Слово, читай пропаганда господствует в мировоззрение Флоренского и иных «общечеловеков». Им безрасовым «человекам» неведом, непостижим природный замысел Божий всего Бытия Мира, социально дополняемый созидательной расовой деятельностью коллективной имперской Личности. Именно ее Дело, продукт деятельных расовых сил, в русле природного становления расовой типологической Культурологии Имперского Народа, есть единственный Абсолют Нашего с Вами социального Мiра Народов.

То есть политическая и религиозная пропаганда материалистических «учений» иудохристианской библеистикой этим пропагандистским приемом подспудно объявляется Основой Мира, отрицая его безличную природную Божественность.  Обратите внимание Флоренский и иные «верующие» иудохристиане никогда не отмечают природное мироощущение Человека расового Типологического, в его деятельной созидательной Типологической Культурологии. Им всегда присуще выражение «мировоззрение человека», а это предполагает принадлежность подобного «общечеловеческого» взгляда к догматике религиозного либо социального «общечеловеческого учения», кое в своей Сущности всегда политически иудаистично и крайне материалистично.

А вот теперь Мы с Вами вслед за Флоренским попробуем «вскрыть онтологические, гносеологические и психофизиологические предпосылки» великоруского типологического природного расового мироощущения и его культурологии исследовательски, устанавливая то, что откроется Нам с Вами при подобном анализе.

 В середине XVII века в Русской Церкви произошел Великий Раскол иудохристианского Архииерейства порожденного насажденной иудохазарской Семибоярщиной бюрократической институалистикой космополитической интернациионалистской Патриархии вкупе с иудохазарской Династией Романовых-Кошкиных. Это было печально известное разделение духовной и светской Власти с Русским государствообразующим Народом. Весь Русский Народ ослабленный перманентной Гражданской Войной Смутного Времени воспротивился и не принял «нововерия и сразу подвергся фактическому изтреблению.

 Внешним поводом к Великому Расколу было решение Патриарха Никона провести исправление текстов богослужебных книг и некоторых церковных обрядов и обычаев с целью установления единообразия с современной ему греческой богослужебной практикой. Существующее общепринятое мнение, что наиболее важными исправлениями была замена двуперстного крестного знамения троеперстным, сугубой аллилуии трегубой была лишь их несущественная часть. Но это точка зрения русскоязычной либеральной пропаганды, в том числе и РПЦ.

Главными изменениями там были искажение Великоруского природного символа солнечной Родовой мистики, ее свастического правостороннего коловорота. Сатанистски подверглось изменению направление его, как и богослужебного крестного хода с «правого» на «левый», предтечу идеологии «левого марша». Это буквально «опрокидывало», переиначивало все природные Традиции Бытия Русского Народа, как и оскверняло его великорускую расовую символику. Все это вкупе низводило в небытие природную культурологическую солнечную мистику свастического правостороннего вращений великоруского символа – свастики в солнечном круге. Еще одним не менее разрушительным для Бытия Русского Народа и его Русской Веры было введение иерархического института (ранее в 1589 году) Патриархии и института нововерческого Священства.

 Главный удар «никониане» ветхозаветники нанесли по Монастырскому укладу всего Русского Бытия, где вносили в богослужебную практику посвящение, «подстриг» послушников в ряды Монашества с младых ногтей; посвящение в Священство сделали  «образованческим», семинарско ветхозаветно иудохристиански обработанных будущих иереев; «подстриг» в монашество теперь производился по прихоти и изволению правящих Архииереев Церкви, а не по их природным склонностям и способности нести это монашеское «тягло», показывая свою способность к ней в длительном монастырском послушании.

До этого Русская Церковь знала лишь иерархию настоятелей монастырей, старчества и протопопов, типа Аввакума и прочих, кои надзирали за богослужебными практиками, участвовали в религиозных диспутах и служили в монастырских Храмах и по вызову в домовых Храмах бояр.

Нововерие было утверждено Соборами Русской Церкви 1654, 1655 и 1656 годов. В докладе митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима, прочитанном на Поместном Соборе Русской Православной Церкви, проходившем в Троице-Сергиевой Лавре в 1971 году, эта реформа характеризрвалась как «крутая и поспешная». Было отмечено, что она была принята в силу ошибочного взгляда, что «существующие у нас с греками разности растлевают нашу веру». РПЦ пришлось вспомнить, что на Совете глав Поместных Православных Церквей в то время на обращение Русской Церкви по поводу анафемствования «староверов» был получен официальный ответ, что «существующие у нас с греками разности допустимы и не растлевают нашу веру», который «нововеры никониане» просто не приняли во внимание.

Подавляющая часть русского духовенства и мирян выступила против этой реформы, считая недопустимым для Русской Церкви следование современным ей греческим образцам. Это обстоятельство объясняется установившемуся к тому времени на Руси среди верующих мнению о всех Православных Церквях подписантах экуменистической Ферарро-Флорентийской Унии с католиками, в том числе и греками, как не сохранивших чистоту Православия и навечно анафемствуемых Русской Церковью. Нельзя не признать правильной реакцию противников реформ и вполне естественной. Они были правы, ведь выяснилось, что никоновские малоросские и греческие справщики действительно пользовались не древними славянскими и греческими книгами, как утверждали апологеты реформ долгое время, а современными им.

Эти выводы были установлены рядом известных православных исследователей Раскола как дореволюционных, так и современных.

Московские Соборы 1666-1667 годов, проходившие при участии Восточных Патриархов, утвердили окончательно проведенные Патриархом Никоном реформы, и наложили клятвы на их противников.

Сторонники старых обрядов окончательно обособились. Единое вначале старообрядчество довольно скоро разделилось. Главным вопросом, разделившим его, был вопрос о иерархии священства и бюрократическом институциональном управлению Русской Церковью. Старообрядчество безпоповцев справедливо считало, что с нарушением «вечной анафемы» Церквям подписантам Ферраро-Флорентийской Унии и следствием ее принятием реформ Патриарха Никона Русская Церковь впала в ересь, и в ней воцарился коллективный Антихрист с еретическим духом Мессианства.

Здесь надо указать на то, что большинство «верующих», по Флоренскому «полу-верующих», для кого «догматика уподобилась гимназической дисциплине», кто верит уже не в Бога, а «в необходимость участия в таинстве» приверженцев догматики Евангелия от Иоанна с его обоснованием наступления Царства Антихриста и поихода Мессии, Христа Спасителя Мира. Эти русские и русскоязычные люди далее под террористическим гнетом иудаистской пропаганды массово воспринимали социальные «мессианские» учения созидания «общества всеобщей справедливости», в частности россиянского «марксизма-ленинизма» со всемирным «построением социализма-коммунизма». Еретически мотивируя это социальными миражами типа того, что наивный коммунизм был «зарей человеческой истории».

Именно потому в подобной еретической Церкви не может быть истинного прежнего природного монастырского монашествующего священства. Следовательно у еретиков не может быть природных Божественных Таинств. Истинный дух Русской Веры может исходить только из монастырской среды. Именно вопросы священничества и приоритета монастырской жизни были Основой главных разногласий с «нововерами». А таинство «пострижения» в монахи и «образованческое» посвящение в священничество лишь углубили Великий Раскол. Эти старообрядцы стали называться безпоповцами.

Окончательное обособление безпоповцев произошло после новгородских старообрядческих соборов 1692 и 1694 годов. В это же время на севере России Даниилом Викуловым был основан знаменитый Выговский монастырь, ставший крупнейшим центром безпоповства. В 1722-1723 годах здесь были составлены известные «Поморские ответы», которые большинством безпоповцев были приняты как изложение основ своего вероучения, а богослужебный устав этого монастыря как образец в своей богослужебной жизни.

Так сформировалось поморское согласие, к которому в течение последующих столетий постепенно присоединилось большинство старообрядцев-безпоповцев.

Долгое время старообрядцев, в том числе и поморцев, всячески преследовали, ограничивали в правах, запрещали им строить культовые здания и т.п. Положение существенно изменилось лишь после Указа о веротерпимости, который был издан 17 апреля 1905 года. Это обстоятельство позволило поморцам провести свои I и II Всероссийские Соборы, проходившие, соответственно, в 1909 и 1912 годах. На этих Соборах была выработана система вероучения и избраны центральные органы. Задача создания единого Центра, поставленная Соборами, была отчасти разрешена лишь в 1945 году, когда в г. Вильнюсе, в результате Съезда безпоповцев, был создан Высший Старообрядческий Совет (ВСС). ВСС духовно опекает свыше 350 общин, то есть большинство безпоповских общин в России и СНГ. Кроме того, в ВСС обращаются безпоповские общины из Польши, Румынии, США и других стран за разрешением духовных и организационных вопросов, за старообрядческими календарями. Конечно старообрядчество не смогло сохранить свое единство разделившись на многие толки.

Главным событием в послевоенной истории отношений между поморством и русским православием, было решение Поместного Собора Русской Православной Церкви 1971 года об отмене клятв на старые обряды. Отмена клятв на старые обряды рассматривается руководителями поморства как мера, которой устраняется «взаимная отчужденность и неприязнь». Вместе с тем они подчеркивают, что этот шаг поморство «не считает поводом для соединения с еретической Русской Патриаршей Церковью».

В заключении необходимо отметить, что время, прошедшее с момента отмены клятв, не привело к каким-либо существенным переменам в решении проблемы церковного единства, да и не могло привести к ним, ведь последствия Раскола остаются онтологически неуврачуемыми.

Церковная и Мирская русскоязычная тематика обсудения настолько объемна, да и к тому же политически вСМИ чрезвычайно запутана, что Мы с Вами здесь прошлись лишь по ее «вершкам». Но и это уже хорошо если Вы сделаете правильные выводы.

Часть 5

Владислав Фелицианович Ходасевич и граница эпох

Эта тема уже отражена у меня в достаточно обширной работе «Русская Эстетика и Поэтика Ходасевича». Но она никак не отпускала меня и привлекала вновь какой то своей недосказанностью. Ведь она эта тема настолько многогранна, краеугольна, как и судьбоносна для Великоруской Культурологии и самого расового Бытия Русского Народа, что возможно к ней еще придется возвращаться вновь и вновь.

Поэт и блестящий литературовед, стилист Владислав Фелицианович Ходасевич (1886-1939) был своеобразным культурологическим и литературно нравственным мерилом поэтического творчества эпохи Серебренного Века. Нигде и никто не замечал и не отмечал ранее, что Ходасевич на фундаменте своей мироощутительной нравственной «пушкинистики», положил начало мировоззренческого возврата к современному русскому расовому типу литературоведения.

Творческие тенденции музыки, литературы и поэтики под воздействием славянофилов приобрели этнорусский характер лубка. Многолетняя критическая деятельность Стасова второй половины XIX века получила тогда всеобщее общественное признание. В первую очередь ее поддерживали все либеральные культурологические круги общественного мнения. Своими псевдорусскими тенденциями она толкала Русскую Культуру к закономерному глубокому падению в модернизм Серебренного века, где стала поистине господствующей. Стасов внешне русофильски общественно представал на публике в сапожках рус и поддевке, но он не только пропагандировал панславянизм в музыке и народническое реалистическое искусство передвижников, но и исповедовал новую, демократическую, общенародно-общечеловеческую прогрессивную прозападную методологию критического подхода в оценке самого творчества.

В.Ф. Ходасевич в аристократизме духа своей «пушкинистики» был оппонентом этой народнической тенденции «а ля рус», а в своем аналитическом литературоведение продолжил традиции тенденций стилистики заложенных К.Н. Леонтьевым. Он стал основоположником эстетического духа методологии аналитического литературоведения на культурологическом фундаменте «пушкинистики». Владислав Фелицианович своей аналитической литературоведческой деятельностью развенчал господствующую плебейскую либеристическую методологию подхода к творчеству с позиций критиканства. Он наглядно показал, что только с подобных позиций надо оценивать литературное наследие.

Блок, Гумилев, Пунин, да и многие другие литераторы Серебренного Века относились к аналитическому поэтическому мнению Ходасевича с большим уважением, а его литературный русский язык, чистота и образность стиха считались непревзойденными эталонами.

С 1920-х годов Ходасевич испытал все тяготы эмиграции. Он писал о себе: - «Я явился в поэзии как раз тогда, когда самое значительное из всех современных течений в литературе и поэтике уже начинало себя исчерпывать, но еще не настало время явиться новому. Городецкий и Гумилев пытались создать акмеизм, из которого, в сущности, ничего не вышло. Мы же с Цветаевой, выйдя из символизма, ни к чему и ни к кому не пристали, остались навек одинокими, «дикими». Литературные классификаторы и составители антологий не знают, куда нас приткнуть.

Символисты не хотели отделять писателя, от человека, его литературную биографию от биографии личной. В этом плане символизм, как и любой иной «изм» имел культурологическую форму «социального учения». Именно поэтому он не хотел быть лишь только художественной школой, литературным течением. Он все время порывался стать жизненно - творческим культурологическим методом, и в том была глубочайшая, быть может, жизненно невоплотимая правда подобного творчества. (!!! В.М.) Но в постоянном стремлении к этой недостижимой правде в сущности и протекла вся его история».

Сблизившись на время с одним стилем, а потом с другим, Ходасевич в обоих разочаровался и еще сильнее укрепился в своем отрицательном отношении подобного творчества и самого творческого процесса ко всякой общественности, к общению вообще.

Это было следствием природного творческого Духа типологической Эстетики в Поэтике Ходасевича. Молитвенный путь творческого Духа Личности, его алкание, прорицания Со-Вести с Творцом, собственно в природном смысле это и есть сокровенная Вера Личности, этот путь всегда индивидуален и неповторим. Только в подобном творческом плане он обретает свою природную неповторимость и уникальность своей расовой типологической Высокой Эстетики.

В Ходасевиче не было ни капли русской крови (отец литовский поляк, мать еврейка из литературной семьи), но он всегда считал себя русским по культуре и написал свое первое стихотворение в возрасте шести лет именно на русском языке, будучи еще ребенком.

«Писать автобиографию на нескольких страничках — и бессмысленно, и не хочется. Лучше расскажу, очень внешне, свою жизнь за последние годы… Весной 1918 года началась советская служба. С конца 1918 года я заведовал московским отделением «Всемирной Литературы». Зиму 1919-20 года провели ужасно. В полуподвальном этаже нетопленого дома, в одной комнате, нагреваемой при помощи окна, пробитого — в кухню, а не в Европу. Питались щами, нелегально купленной пшенной кашей (иногда с маслом), махоркой, чаем и сахарином. Мы с женой в это же время служили в Книжной Палате Московского Совета: я — заведующим, жена — секретарем.

В скобках отмечу одно событие, тонко передающее дух той эпохи. 21 января 1920 года в Москве, в Малом театре состоялся большой вечер памяти Александра Ивановича Герцена, приуроченный к пятидесятой годовщине со дня его смерти. В годы советской власти долгое время предпочитали отмечать даты смерти, а не рождения и при желании здесь можно разглядеть элемент некрофилии, соотносимый с духом тотального разрушения культуры, как и всего и вся, присущим советскому режиму.

(все в соответствии с красной идеологической, советской песенной дьявольщиной: - «мы этот старый мир разрушим до основания, а потом...» В.М.)

В начале 1920 года распродали мебель — и в Петербург. Там поселился в «Доме Искусств». В Петербурге настоящая литература: Сологуб, Ахматова, Замятин, Кузмин, Белый, Гумилев, Блок. Много писал стихов с середины лета 1921 до февраля 1922. Но с февраля кое-какие события привели сюда, в Берлин. У меня заграничный паспорт на шесть месяцев сроком.

«Кое-какими» событиями в его жизни было знакомство Ходасевича с Берберовой. Владислав Ходасевич  и Нина Берберова познакомились 21 ноября 1921 года на литературном вечере в Петрограде. Там Нина Берберова слушала знаменитого поэта с нескрываемым восхищением. В конце вечера она подошла к Ходасевичу, чтобы выразить свой восторг и далее они уже не разставались.

«Вот счастье: пить вино с подругой темноокой
И ночью, пробудясь, увидеть над собой
Глаза звериные с туманной поволокой,
Ревнивый слышать зов: ты мой? Ужели мой?»

(В.Ходасевич, «Бегство»)

Так сближением с Берберовой Поэт «перевернул платок» своей жизни

Ты показала мне без слов,
Как вышел хорошо и чисто
Тобою проведенный шов
По краю белого батиста.
А я подумал: жизнь моя,
Как нить, за Божьими перстами
По легкой ткани бытия
Бежит такими же стежками.
То виден, то сокрыт стежок,
То в жизнь, то в смерть перебегая…
И, улыбаясь, твой платок
Перевернул я, дорогая.

Величие творческого дара Ходасевича проявилось в блестящем психосоциальном этюде «Белый коридор». Это было время террористического, садистского торжества красных иудаистов коминтерновцев над поверженным Русским Мiром. Никто кроме Ходасевича из литераторов того дьявольского времени не смог отразить так глубоко и осветить так правдиво эту вселенскую общегосударственную и общенародную трагедию Русского Мiра и Русского Народа. Ее рукотворные ужасы от человеконенавистнического идеологического руководства тотальным террором революционных злодеев, этих человекообразных животных, описать просто невозможно. Никто из свидетелей той страшной эпохи этого отразить не смог, так как это отобразил Ходасевич в своем «Некрополе» и его квинтэссенции «Белый коридор». В «Белом коридоре показана вся низменная плебейская дегенеративная Суть идеологии революционной дьявольщины, обнажены каббалистические иудаистские Основы злодейского духа ее вождей и руководства в целом. В подобном мировоззренческом плане становится ясной и понятной Сущность и грабительско-паразитический характер разрушительных злодеяний творимых этими человекообразными животными, революционерами-сатанистами, над Русским Мiром и беззащитным Русским Имперским Народом.

В «Белом коридоре» Ходасевич рассказал о времени, когда и он, голодный и несчастный, заседал в Кремле под идеологическим бичом просвещенного руководства Ольги Давыдовны Троцкой-Каменевой, что это было, и чем все кончилось. В горечи и сарказме эпических свидетельств повествования «Белый коридор» чувствовалось нравственное воздаяние Ходасевича себе за позор своего вынужденного советского ренегатства. За вынужденное соработничество с сатанистами, материально соблазнявшими Поэта гонимого и нищего, сатанистски издевающимися над ним и пытавшихся идеологически обманом  поставить его на одну доску и один уровень с собой.

 Здесь в глазах Ходасевича, в этой совслужбе, была закономерная расплата со своей собственной прежней жизненной наивностью, со своим временным впадением в «очаровательный» сатанизм общественных иллюзий «светлого будущего человечества» присущий всем социальным теориям, религиозным и социальным «учениям» любого вида и типа. Не случайно Ходасевич был единственным литературоведом аналитиком, который показал дьявольскую Суть политических опусов, в так называемой романистике Алданова. Для природного эстета Ходасевича, в его нравственном мериле творчества, закономерно не было важного и неважного, большего и меньшего.

У Ходасевича была страсть к картам. Он и теоретически много размышлял над игрой как разновидностью случая, вдумывался в жизненную судьбу русских писателей, ставших жертвой карт и в своем творчестве отдавших дань этой непреодолимой страсти. В последние годы жизни Ходасевич задумал написать для «Современных записок» этюд «Игроки в литературе и в жизни» (Пушкин, Некрасов, Толстой, Достоевский). Очень многого поучительного можно было ждать от этой работы, где литературные знания и мастерство автора были бы оплодотворены в данном случае и его внутренним опытом. Но эта задумка не была реализована в полной мере. О том, что могло получиться, дают некоторое представление очерки Ходасевича, о Брюсове и Горьком, где он описывает, как эти писатели играли в карты: -

«Перед духами игры Брюсов пасовал. Ее мистика была ему недоступна, как всякая мистика. В его игре не было вдохновения. Он всегда проигрывал и сердился не за проигрыш денег, а именно за то, что ходил, как в лесу, там, где другие что-то умели видеть...» Или: «Об игре Горький не имел и не мог иметь никакого понятия: он был начисто лишен комбинаторских способностей и карточной памяти...»

Появление такого типа людей, как В.Ф. Ходасевич и иных ему подобных, кои видели в символике и природной культурообразующей мистике Основы своего творческого Начала и отвергали символизм в русском искусстве в его тогдашнем виде, это было обусловлено обстоятельствами, которых я лишь коснулся ранее. И без некоторой конкретизации эпохи 30-90 годы XIX века и даже ранее здесь не обойтись. Иначе Нам с Вами не понять  истоков и движущих сил самого символизма.

Символизм есть естественная гармоника типичного «изма», от любых социальных материалистических учений, призванных их вдохновителями подменить материалистическим учением и Дух и институты расовой Наднациональной Культуры имперских народов, как проекцию на живую жизнь, самого природного духа расы. Его истоки в Русском Мiре наглядны и Мы с Вами рассмотрим их далее подробно, насколько позволит формат работы.

К сожалению подобных аналитических обзоров веяний Русской Культуры во времени не делает никто. А само игнорирование общественной мыслью подобных перспективных анализов и ведет к тотальным губительным природным и общественно-государственным явлениям и процессам. Никак также не освещены и самоубийственные Основы для любой государственности политической иудаистики, кою до сих пор в разных политических личинах изповедуют безнравственные идеологические «марксисты», «красные профессора» родом из «ссср

В этом же ряду и уже не материалистических, а духовных катастроф Мировой Русской Культуры находится и антикультурный дичек инорасового, западнического направления - символизм XIX-го и начала XX века. Антикультурный символизм из века XIX закономерно перерос в террористический модернистский Пролеткульт. Далее он мигрировал в губительный догматический «социалистический реализм» века XX-го. А уж далее последовал политический морок прямого разрушителя Наднациональных Традиций расового Духа Русского Мiра - «модернизма» века XXI-го.

(только здесь надо понимать пропасть между традиционным морально этическим, культурологически антиэстетичным бытописательским реализмом, как одним из проявлений псевдо народного творческого духа и монстром жизненно мертвящей догматики «социалистического реализма» В.М.)

Где же были истоки самого символизма? А они были в разрушительном антигосударственном, антиимперском республиканстве, как кальке крайних сектантско-экстремистских воззрениях древней халдейско-иудейской Каббалы (антинациональные, космополитические либеральные истоки которой теряются в веках). Ересь политического иудаизма зарождалась в древней Халдее. Она возникла на основе «счетной» каббалистики и мистики Хирама с масонскими знаками молотка и треугольника, «всеобщего образованчества» как метода закабаления народов и т. д. Эта политическая ересь и разделила само «еврейство». Часть этого индоевропейского народа не восприняла каббалистику политического иудаизма, она мигрировала в долину Рейна приобретя далее самоназвание евреев ашкеназов. А иная часть еретиков стала родоначальником социальной общности «мирового еврейства», объединенных свирепой человеконенавистнической, террористической социальной мистикой, осноположницей всех религиозных «учений» мировых религий и всех социальных теорий «измов». Они то и есть инструментарий порабощения либеральной кастой народов мира. Она то и вобрала в себя последователей мистики политической иудаистики разных кочевых безпочвенных народов.

Сама политическая иудаистика перекочевала из «просвещенной» Франции в Россию, обольщением «всеобщего образованчества» и идеями «демократического равенства всех перед всеми», как «всеобщего блага». Здесь политическая иудаистика полыхнула в российской либеральной гвардии, террористическим движением «декабристов», планировавшими поголовное истребление Царского Семейства с родней и установление республиканского правления.

Орудием оккупации общественного мнения России и насаждения спекулятивно-торгашеской либералистики было создание спекулятивным либеральным капиталом своего идеологического служебного орудия разрушения Империи – псевдо русской интеллигенции. Это была своеобразная каста, клан людей непроизводительных «свободных профессий» в виде передового отряд разрушителей монархической государственности – ее нигилистической интеллигенции. Эта псевдотворческая среда  «интеллигенции» и породила безпочвенный символизм. А тот естественно занялся поисками своей связи с реальной жизнью.

Вспомните, Мы с Вами уже отмечали ранее у Ходасевича: -

«Символисты не хотели отделять писателя, от человека, литературную биографию, от биографии личной. Символизм не хотел быть только художественной школой, литературным течением. Все время он порывался стать жизненно - творческим методом, и в том была его глубочайшая, быть может, невоплотимая правда, но в постоянном стремлении к этой правде протекла, в сущности, вся его история. Символизм упорно искал в своей среде гения, который сумел бы слить жизнь и творчество воедино. Мы знаем теперь, что гений такой не явился, формула не была открыта. Дело свелось к тому, что история символистов превратилась в историю разбитых жизней, а их творчество как бы недовоплотилось: - часть творческой энергии и часть внутреннего опыта воплощалась в безплодных писаниях, а часть недовоплощалась, утекала в жизнь, как утекает электричество при недостаточной изоляции.

То есть самому символизму «пристать ни к какому берегу жизни» не удавалось».

Что здесь главное? Что пророчески выделено нравственным эстетом Ходасевичем? Это ущербный политиканский универсализм всех без исключения социальных теорий, учений – «измов», их пропагандистский мираж реальной «практической невоплотимости», «невоплотимая правда», которая и приводила символистов к жизненным катастрофам. А Нас с Вами, Русский Мiръ, Русскую Типологическую Империю многовековое господство инорасовой символики привело к гибели хоть как то сохраненной природной культурологической Формы Имперской Государственности 1917 года. Без нее Русский народ деятельно-сильный внешне, объединенный ею имперски, оказался самодеятельно беззащитен при внутренней социальной оккупации Коминтерна.

Но она, же эта гибель той Формы заставляет искать сегодня Нас с Вами, как и весь Русский Имперский Типологический Мiръ, практическое воплощение Формы новой, Нашей с Вами исконно почвенной воплотимой!

Производная иудохристианской культуры - символизм стал закономерной катастрофой для нравственного Канона Русского Мiра и духа Мировой Русской Культуры, ее неизлечимой заразной болезнью, против которой, у либеризованного и ослабленного, к тому времени, Русского Мiра не оказалось иммунитета. Но об этом позже, а пока о почве, истоках и движущих силах символизма. Владислав Фелицианович Ходасевич, как культурный и житейский публичный типаж, это призма, через которую можно посмотреть на духовные и материальные движения той эпохи, и также перекинуть мостик в Наше с Вами сегодняшнее Время.

По воспоминаниям современников Ходасевич на человечество смотрел трезво, слабостей не прощал ни себе, ни окружающим. Бескомпромиссная, безжалостная прямота в оценках людей и литературных произведений снискали ему славу холодного, злоязычного, недоброго. Остроумие принимали за недоброжелательство, горечь и душевную боль за злорадство. Он был насмешливым и блестящим, и его ирония бывала убийственной.

В 1917 году Ходасевич поддался общественным настроениям и с пиетом принял Февральскую революцию, как «музыку и ветер перемен». Но прикоснувшись далее к садистской террористической плебейско-дегенеративной, паразитически-разрушительной Сущности любой «революционности», он быстро прозрел и пришёл к выводу, что «при большевиках литературная деятельность невозможна», я решил «писать разве лишь для себя».

Положительное ассимилятивное воздействие ассимиляционного движения ашкеназов середины XIX века было очевидно для самого русско-европейского еврейства, а темы ассимиляции с народами среды проживания, бурно обсуждалась в большей части европейской еврейской печати. Подобная проблема насторожила экстремистско-сионистские круги и в еврействе началась бурная пропаганда «обретения земли обетованной», Израиля. Но сопровождалась она на русской почве не менее важной темой либеральной «свободы», несшей анархистские идеи полного разрушения государственности, как таковой. Еврейство ассимилятивных идей, а к ним принадлежал Ходасевич, жило почвенностью, но саму почвенность то и нарушили идеи анархистской антигосударственной, и в первую очередь антинаднациональной, антиимперской «свободы». Все это вкупе и это стало жуткой трагедией XX-го и XXI-го века для многих миллионов людей.

Настроение, в котором годами бывал Ходасевич, и которое к концу его жизни только обострилось, видно из письма, написанного им А. С. Тумаркину 23 октября 1936 г.: «Я уверен, что ты на меня не в обиде за мое исчезновение с твоего горизонта. Я вроде контуженного. Просидеть на месте больше часу для меня истинная пытка. Я, понимаешь, стал неразговороспособен. Вот если бы я мог прекратить ужасающую профессию эмигрантского писателя, я бы опять стал человеком. Беда в том, что я куда-то лечу вверх тормашками…»

Ходасевичу суждено было прожить еще два с половиной года после того, как было написано это скорбное письмо. Он продолжал лететь «куда-то вверх тормашками»!

   Ходасевич унес в могилу ответ на эти сомнения. Но свою и общечеловеческую подверженность всякого рода соблазнам он отлично сознавал: -
 
   Когда б я долго жил на свете,
   Должно быть, на исходе дней
   Упали бы соблазнов сети
   С несчастной Со-Вести моей...

Лучше спать, чем слушать речи
   Злобной жизни человечьей,
   Малых правд пустую прю...

Понятие компенсации лежит в самом представлении Ходасевича об искусстве. Он настаивает на том, что литература, как всякая работа воображения, является попыткой человека компенсировать свою природную ограниченность Бытия попытками Творчества, как прикосновения к Божественным Началам Нашего с Вами Мiра. Это убеждение составляет основную жизненную драму в его зрелых стихах и Суть противоречий, которых поэт не в состоянии разрешить. В результате – всепроникающий скептицизм и беспощадная ирония.

В статье 1929 г., посвященной поэзии Бунина, Ходасевич делает отступление, чтобы заметить, что «появление символизма было неизбежно, и в начале девятисотых годов он стал самым деятельным и самым определяющим явлением русской поэзии. Можно было его принять или отвергнуть, быть с ним или против него. Остаться вне борьбы могли только существа литературно безвольные, мертвые. <...> В условиях русской поэзии XX века нельзя было безнаказанно отвергнуть весь символизм, отбросив все его правды вместе с неправдами». Ходасевич прекрасно понимал, что глубочайшими корнями своей поэзии он коснулся «правды» символизма (его субъективизма, идеалистических воззрений на искусство и приверженности к преображению действительности в творческом акте). Но «неправда» символизма тоже слишком очевидна. Она была заключена в придании символике литературного метода универсального понятия и значения «учения», собственно политического ремейка социального «изма».

Искусство должно преобразовывать мир, но художник должен стремиться через воображение овладеть повседневностью. Эта «правда» открылась Ходасевичу, когда однажды, путешествуя по Италии, он стоял над Брентой, сравнивая ее откровенно прозаический вид («Брента, рыжая речонка, / Лживый образ красоты!») с «вдохновенными мечтами», вызванными ею в душах предшествующих поэтов. Позднее он напишет: «С той поры люблю я, Брента, / Прозу в жизни и в стихах» («Брента», 1920).

В 30-е годы критическая проза Ходасевича все больше и больше свидетельствует о возрастающем понимании того, что нарушен создававшийся веками ее природный культурный строй. Дававшие ему духовную поддержку дохристианские культурные мифы Запада начинают блекнуть. «...Утрачивая свою религиозную основу, (псевдоиндо В.М.) европейская культура только в хронологическом смысле переживает новую эпоху. По существу же, она (закономерно В.М.) умирает – перестает быть собой» (ввиду прививки в нее политического дичка иудохристианского каббалистического антикультурного Начала В.М.). В последних рецензиях Ходасевича видно, как мало осталось у него надежды в эту эпоху «умирания искусства».

Почему литератор в большом смысле Ходасевич остался, как бы за скобками мировой литературы?

И Мы с Вами в России видим тиражирование творчества Мандельштама, Белого, Блока, Гумилева, Волошина, Цветаевой, даже примитивного мелкого по литературному таланту В. Шкловского. Всех их чаще вспоминают, чем несравненно большую творческую величину поэта и мыслителя, литературного мировоззренческого критика Ходасевича? Ответ и прост и сложен! И Мы с Вами постараемся увидеть его далее.

Заветы Пушкина остаются для Ходасевича непреложными и в его оценках явлений современной литературы, а также в отстаиваемом им понимании сущности русского классического наследия. Пушкина называют солнцем русской поэтики и именно поэтики, а не одной лишь поэзии, где есть и иные разнообразные русские типологические поэтические вершины. Поэтика выступает здесь, как принципы Высокой Эстетики Типологической Культуры, как метода отражения ее неразрывной Наднациональной Цельности, как ее миросозерцания, мировосприятия и жизненности выражения. Пушкинская цельная поэтика, природно, внутренне динамична, природно же высоко эстетична. Она эстетична именно по великорусски, народно-типологически (Я - мещанин). И она же пушкинская поэтика, Аристократична по Высокой внутренней Культуре духа. Она пронизана Аристократизмом Русского Духа, всей своей поэзией и историческими исследованиями истоков русской психологии во всей своей совокупности.

Свои взгляды на сущность Творчества литератора Ходасевич отчетливо сформулировал в споре с Г. Адамовичем относительно ценности литературы как Явления природной Эстетики Личности (для него непреложной) или как лишь «человеческого документа», на чем настаивал оппонент. Ходасевич показывает и доказывал, что нет поэзии, если исчезают целостность и единство личности автора (как и принадлежности его к определенной культурологии и ее расовой Эстетики мироощущения В.М.). Они находят для себя выражение не в «исповеди», но в сложно и органично построенной системе художественных приемов. Они передают мироощущение (наднационального, имперского духа творчества в Нашем с Вами случае великоруской культурологии В.М.) художника. В ходе полемики, ставшей крупным событием литературной жизни Зарубежья в середине 1930-х годов, Ходасевич еще раз напомнил об аксиоматичном для него понимании русской поэзии не только как творчества, но как природного подвига духа, социальности (не дай Бог не партийности В.М.) «единственного дела всей жизни творца».

Общепризнанно официально, что никто лучше Вейдле не определил сверхтему поэзии Ходасевича. Это - несовместимость души и мира, противоположность сияния глубин человеческой души и повседневности.
 
(как слияния духа Высокой природной Эстетики наднациональной типологической души и отражения (а не слияния) жизни Русского Духа на фоне материалистической низменной этики жизни; или Бытия и бытия В.М.)

«Когда вспоминаю о нем, - заканчивает свой очерк о Ходасевиче Вейдле, - только этот свет, только то сияние и вижу».