В наивной, искренней повести о плавании, которую я написал в 1982 году, есть
героиня по имени Соня. Обаятельная маленькая женщина работает на судне горничной и
официанткой. До прихода на флот она была машинисткой в каком-то издательстве,
побывала и замужем. И вот однажды она рассказала о прошедшем своей новой подруге
/текст 82 года года я малость поправил по языку, не трогая сущности повествования/
"... Я ведь была замужем. Три года была замужем. Он - хороший человек. И мне
кажется, я все еще люблю его, хотя прошло уже целых четыре года, как мы
расстались... Да, четыре года прошло и еще полтора месяца... Я хотела, чтобы у нас
был ребенок. Но он... он так был занят своим делом, что убедил подождать. Я очень
любила его и сама понимала, что надо подождать с ребенком, что, наверное, он прав
- пока не время. Муж только начинал писать. Он писал рассказы, но еще не
печатался. И было, разумеется, трудно со всем и все такое неизвестное впереди...
Теперь его печатают. Он хорошо пишет, то есть мне нравится как он пишет. А ребенка
он не хотел тогда. А может быть, я была для него ребенком. Мы расстались легко. Я
первая заговорила о разводе. Я не думала, что он согласится. Я думала, он захочет
все в нашей жизни переиначить, все сделает и поправит - ведь мне он виделся
таким большим и сильным... А он совсем не возражал. Собрал свои бумаги и ушел...
Он все писал и казался страшно далеким и чужим. Мне было очень обидно, да что там
обидно - мне было очень-очень плохо так жить! Он писал свои рассказы, а я
существовала для него на полях исписанных страниц. А может и там меня не было,
когда он писал. Я и заговорила о разводе от жгучей обиды, от нетерпимости ее.
Я почти не помню, что тогда наговорила ему, то есть, что наговорила моя обида...
А он собрал бумаги и ушел... Понимаешь, люди почему-то забывают, что глазам
необходимо смотреть, много смотреть, видеть много-много разного. А они живут и им
представляется одно и то же: один дом, одна улица... Человек очень устает от
однообразия, и ему делается страшно не по себе, жутко. Мне казалось, что с мужем
мои глаза стекленеют. Я жила с ним и будто не дышала. Мне было хорошо с ним. Но
бывало так, что чувствовала, будто не могу вздохнуть, вздохнуть полной грудью,
так, затрещало внутри, сердце зашлось, голова закружилась - вот так не могу. Мне
казалось, что это он не дает мне дышать полно... А глаза мои боялись света. Нет,
когда светло, как в пасмурный день, - это я выносила, но яркого, сильного света я
боялась, страшно становилось, потому что в таком свете я пропадала, перестала
чувствовать себя, свет словно пронизывал меня насквозь, и я становилась невидима,
у меня не было тени....
Когда муж ушел со своими бумагами, я подумала, что вот теперь смогу дышать
полной грудью, смогу много-много увидеть, налюбоваться на мир. И моя молодость при
мне, что называется. То есть ты понимаешь, о чем я? Но почему-то легкость все не
приходила и не приходила. Со всеми мужчинами у меня было как будто также, как с
мужем, но как-то мутновато, не до дрожи. Хорошо только с ним... Я звонила ему
иногда, и мы говорили по телефону как хорошие знакомые, и он ни разу не позвал
меня. Я знала, что он вечерами дома, что он ОДИН дома и пишет допоздна, и,
наверное, мне очень хотелось, чтобы он позвал, пригласил как-нибудь зайти. А он
так ни разу и не позвал. Я не могла пойти к нему сама. Он разговаривал со мной по
телефону, когда я звонила, и все... Я легко схожусь с людьми. У меня были хорошие,
даже очень хорошие попадались иногда мужчины. Просили стать их женой. А потом сами
понимали, что так нельзя. Какая же я жена человеку, если даже в постели думаю о
другом...
И вот однажды он пришел. Сам. Я не звонила перед этим довольно долго. Я
подумала: - Боже! Неужели ОН пришел ко МНЕ! Пришел вечером, пьяный! С бутылкой
вина, мокрый и грязный. Он сказал, что издательство приняло его книгу рассказов...
Мы купались в нашей ванной, пили вино, говорили. Вот теперь мы заживем! Он говорил
о большой вещи, за которую взялся. Как мы любили друг друга в тот раз! Полуночи не
разлеплялись. Потом он все-таки уснул, а я не спала и думала: вот пришел ко МНЕ
МОЙ муж... Много хорошего я тогда думала. Я обо всех забыла. Обо всем плохом и
хорошем, что было без него, забыла.никого другого у меня как будто никогда не
было... Не было... Не было... Был только ОН...
На другой день он ушел, ничего не сказав, когда вернется, а я не спросила об
этом, потому что просто не подумала, что он может не вернуться к вечеру. А он не
Пришел. Я ждала и бес покоилась, думала, что с ним случилось что-нибудь ужасное,
что надо бежать куда-то, делать что-то для него... Я позвонила ему домой... Он был
там... Я вспомнила о "большой вещи", о том, что мы пили с ним за будущую его
работу, и я ... Не ответила в трубку. Он был у себя, за своим письменным столом, а
я была одна. Я опять была не нужна ему... Господи! Я подумала, что не нужна ему, я
подло обозлилась, что вот же и он, как все мужики, получил свое и "до встречи"...
Потом прошла неделя, может быть, месяц или два, - я жила в угаре, самом
настоящем угаре, самом грязном и мерзком угаре, остановиться не могла. Что
называется "пошла по рукам". И вот как-то раз, за полночь, он снова пришел. Принес
букет цветов. Трезвый, чистый... Он увидел меня, увидел постель и дрыхнущего в ней
мужлана, про каких, верно знаешь, говорят -мозги посажены прямо на половые
органы... И вот он увидел все это, глянул сквозь меня и, опустив голову, тихо
сказал: "Соня, жаль, что так получилось. Я виноват, что так получилось. Прости". И
Ушел... После этого я нанялась работать на корабль...."
Соня живет в повести наравне с другими героями до последней страницы. Муж ее не
появляется вовсе, о нем Соня вспоминает коротко несколько раз. То, что в
замужестве для Сони оказалось препятствием к счастливой жизни /разумеется, не то,
что она не родила мужу ребенка/, - это состав ее души, ее понимание и чувство
жизни, счастья и т.д. - в отношениях со встрече ныне на судне молодым человеком
приводит к рождению любви / муж Сони просит прощения, потому что вдруг понял, что
не может дать Соне желаемого ею именно из-за того, что устроен не так, как нужно
жене, как нужно, чтобы они оба были счастливы/. В повести изображены, как
зарождалась любовь Сони и молодого человека, но что было потом, не написано.
Однако ясно предуказано - эта любовь расцветет счастливо. Развязка пусть
романтическая, но и не без психологической правды образов героев.
В нашей с тобой жизни есть нечто схожее с тем, что было в жизни Сони и ее мужа.
Мне вспомнился этот отрывок, нашел его и переписал, чтобы, быть может, яснее
объясниться с тобой, чтобы, наверное, понять самому кто же мы есть "друг для
друга" и что же нам делать "друг с другом". Но, упаси Бог, помыслить тебе, что я
усиливаюсь ВСЕ разложить по полочкам, все разобъяснить и высветлить. Нет и нет!
Разве можно объяснить душу живую. Никогда до конца!
По стараюсь писать о тебе только то, что чувствую в тебе, что вижу и понимаю в
настоящую минуту, постараюсь избежать витийства и фантазий. Очевидно, мой взгляд
будет отличаться и даже где-нибудь сильно отличаться от того, что выявляется в
жизни твоей и, уж наверняка, от того, что спрятано в душе твоей. То, что чувствую
и вижу в тебе я, вовсе не значит, что только так и есть или только так возможно
быть. Нет, ты есть именно такая, какая ты есть, какой тебя создал Бог. Мне же
позволено видеть только то, что определено увидеть мне и ровно столько, сколько
могу увидеть и почувствовать только я. Другие люди знают тебя иную, и по-иному же
знают, ведь они - не я, и с ними ты не совсем такая, как со мной.
О себе же по стараюсь сказать искренне и до конца все, что в силах и
способности сказать теперь, в настоящую минуту, все, что уже открыто мне в себе
самом и что я предчувствую сокрытым до неведомой поры... Верно, о себе я скажу
также не совсем то и не совсем так, а в чем-то, может быть, совсем не то и не так,
как это сделала бы ты или кто-то другой.....
Я встретил тебя случайно. Это была счастливая случайность /для меня по крайней
мере/. Но не случайно полюбил, люблю и, быть может, буду любить годы и годы. Не
случайно и наше супружество. И сын наш рожден не случайно, он - от сердец наших и
от плоти нашей.
Когда я познакомился с тобой / теперь наша встреча видится яснее, хотя и тогда
было и предчувствовалось многое ясно, читалось сердцем просто и ясно/, то был
поражен твоей нравственной частотой, твоим прямодушием, детской наивностью и
беззащитностью, и невыразимой словом глубиной будущего материнства. В моих глазах
ты была ангельски прекрасна. Я полюбил всем сердцем.
Но сердце мое было "порченым". Не одному добру, а и злу я был "научен" жизнью.
Не понимая по-настоящему, не ведая еще, что за чудо явилось мне, какой дар послан
мне судьбой, я принял тебя с юношеской самонадеянностью, и ввел в тот мир, где
барахтался сам, в тот мир, который был отнюдь не раем, но смею думать и не адом,
но, верно, чистилищем, ввел, не понимая того, что обрекаю тебя задыхаться. И
поэтому - Я ВИНОВАТ, что так получилось.
Наша случайная встреча была для меня счастливой, но для тебя она была, пожалуй,
несчастливой, предгибельной даже. Правда, всякому предназначено пройти свой путь.
Ты почуяла сердцем во мне хорошее, чистое, светлое, что действительно было и есть
в моей душе, что развивалось и развивается в положительные качества. Но ты не
могла заметить, не могла почувствовать другого, ты, может статься, вообще не
подозревала о существовании таких бездн, страшных бездн, что кроются в людских
сердцах - бездн зла.
Мне назначен путь собственного очищения, освящения страданиями и лишениями,
путь творческого противостояния силам зла в мире, творческого утверждения добра и
милосердия. Я предчувствовал и прежде, а теперь еще яснее предчувствую какой это
будет непростой и нелегкий путь. Не знаю всего, что встретится на нем, но я
чувствую, что предстоит пройти через многие трении и выстоять, не позволить никому
и ничему сломать мой хребет. Пусть сгрызают мясо, оно нарастет на стволе, который
- главное - надо хранить от топора.
В начале своего пути я встретил тебя и увлек с собой. Мне казалось естественным
- не быть человеку одному. Но я не познал тогда, какое хрупкое существо даровано
мне в спутники, которое надо оберегать на груди, скрывать от невзгод и напастей.
Я же взял тебя, оперся, как на посох, и с тем пошел. И поэтому - Я ВИНОВАТ, что
так получилось.
Ты много, очень много помогала мне увидеть, понять, почувствовать за то время,
что мы вместе шли. Но какой ценой?! Ведь сама-то ты едва ли не увяла совсем...
/ В тот день, когда у нас гостевал Марат, ты оставила на столе открытой
книжицу, в которой делаешь записи. Вы с Маратом готовили кофе на кухне.
Я вышел от вас за чем-то, что, кажется, хотел показать - книгу или еще
что. Увидел книжицу, прочел последнюю запись. Об этой книжице я знал и
прежде, догадывался, ЧТО в ней может быть написано, но ПРОЧИТЫВАТЬ
запрещал себе... Когда мы плохо расстались с тобой в последний раз, я,
не понимая, чем же вызваны подобные напряжения между нами, не понимая
этого ДО КОНЦА, подумал - ведь не в одной ревности тут дело, не только в
том, что "шлея попала под хвост", что тут что-то еще есть, может быть,
очень важное и значительное, что я должен знать...не могу не доя нить
себе, и я взял записи с полки. Я понимал, что встаю на край пропасть,
что заглянуть в нее и не отвести взгляда будет нелегко. Но я заглянул.
.. О том, что было потом - чуть позже/.
Да, ты едва ли не совсем задохнулась со мной, как Соня едва не задохнулась и
не ослепла со своим любимым мужем. Да, я виноват, что так получилось, потому что
взял тебя и оперся, как на посох, и пошел, а этого нельзя было делать с тобой. Но
Может быть, ты еще сумеешь расцвести в счастливой и животворной жизни, как в конце
концов расцветает Соня.
/понимаю, что в написанном о нас с тобой есть доля "литературно сети",
доля действия моей авторской воли, но есть и глубина, которую я только
теперь прозрел, к тому же моя судьба от литературы неотделима. Я не
могу не вникать в движения человеческой души, не могу отрешиться от
при стального наблюдения событий жизни и токов, пронизывающих сердца
людей - это моя натура, а хороша ли плоха такая натура - вопрос особый;
и то, что происходит в нашей с тобой жизни, другим людям /знакомым,
родителям../ кажущееся "возней от безделья", "блажью избалованных,
удобно пристроившихся" и т.п., мне представляется и есть сама жизнь,
самая настоящая стихия жизни, только бушующая не на поверхности, не
"буря в стакане воды", а внутри человеческого космоса, как в чреве
Земли бушует магматическая стихия, невидимая топающим по земной коре, и
/здесь так же, как с "плохая или хорошая моя натура"/ - хороша или
плоха такая жизнь - вопрос особый...
Вот мне говорят родители, ты говоришь: " Иди работать, иди и наймись
на работу. Вот будет дело, накрывающее с головкой, тогда все встанет на
свои места, тогда не будешь рваться - некогда будет рваться,
буйствовать, шуметь, и незачем, голова другим будет занята и т.д. и
т.п. Но ведь тут, в сущности, ни соглашаться, ни спорить не о чем,
потому что меня хотят видеть подобным себе, на свой аршин скроенным
и в подобие себе пошитом, мне и советуют поступать так, как поступают и
живут сами. И это естественно для вас для всех! Общее, банальное слово
- сказать мне об этом, что вот же не понимают моих высоких
устремлений... Я другое скажу: я же никому не говорю - не живите,
умеете, как привыкли, "окатитесь", - хотя мне такая ваша жизнь не по
душе, мне она вообще кажется плохой жизнью, потому что человек в ней не
свободен, не раскрыт творчеству, не дышит, а отдыхивается, загнанный
ее ритмом, зачастую бессмысленным верчением по поводу и без повода.
Живите, как можете! Дышите, как дышете! Это в своих произведениях я
выскажусь об отношении к такой вашей жизни, то есть к тем сторонам ее,
Которые мне не по душе. Я лишь об одном прошу: не думайте, ради Бога,
что ваша хорошая жизнь будет хорошей и для меня, не арканьте меня в
свое стадо, упрусь.
И еще: кто вам сказал, что моя работа за письменным столом -
творчество или учение, работа души и ума - не есть работа?!
Это вы так считаете, что отдать себя на службу в какое-нибудь
заведение, государственное или частное, безразлично от того, какое у
человека отношение к этой службе, а просто по обычаю - ведь должен же
человек трудиться, а не то он - тунеядец! Но ведь такое понимание
труда и отношение к нему установил не свободный человек, а государство,
И с правовой точки зрения - здесь вы совершенно правы, что являюсь
"Неправоверным элементом по отношению к существующиму закону. К тому
Закону, что установлен в нашем государстве. Но я легко могу доказать,
что этот закон и подобные законы нашего государства противоречат
"Всеобщей Декларации Прав Человека", принятой ООН в 1948 году, под
которой стоит подпись и нашего государства. А посему - перед
государством, нарушающие мои человеческие права я не ответствен."ст.29
п.1: "Каждый человек имеет ОБЯЗАННОСТИ перед обществом, в котором
ТОЛЬКО и ВОЗМОЖНО свободное и полное развитие его личности" /выделено
мной/.
Тот труд, к которому вы призываете меня, по-моему, есть добровольная
продажа себя за чечевичную похлебку, есть подлое пресмыкательство ради
куска хлеба... Мне возразит наверное: вот же запел соловей; сыт,
обиходен, живет в теплом жилище, удобно устроился и всласть рассуждает,
ИЖДИВЕНЕЦ...и прочее в том же духе... сам себя накормить не может, не
говоря уже о семье... По части "удобного устроения" своего, отвечаю:
во-первых, я кое-что и сам "заработал", продавая себя прежде за
понюшку, чтобы не сидеть теперь голодным и в рубище, хотя с нынешними
своими взглядами я / и голодный, и в рубище будучи/ не расстанусь, к
тому видать и шло осветление и раскрепощение моей мысли, совести и
веры, по которой я считаю, и это во-вторых, что мои родичи, люди земли
русской, православные по духу, горбатившие на государство и легшие в
землю с верой в будущее просветление потомков, взывают теперь ко мне не
кабалиться, а уставлять их идеал свободного человека.
Словом, на том стою и буду стоять впредь: хлеб для жизни, а не жизнь
для хлеба; и - не хлебом единым жив человек.
/ В не совсем уместную патетику меня занесло. Наверное, напрасен мой
пафос - объяснить всего вам все равно не смогу, потому что тут мы снова
будем говорить о разном, про разное и по-разному/.
Может быть, ты расцветешь в счастливой и животворной жизни, в той жизни, какая
тебе более при стала по составу души твоей, по твоим взглядам и чувствам. Тогда
иди прочь от меня.
Но если уже поздно? То, отталкивая, я обрекаю тебя на падение в сточную канаву.
Если "уже поздно", то я не брошу тебя, как отслуживший предмет. Тогда спрячу на
груди моей то, что осталось, то, что сделалось с прежним моим "посохом".
Так как же???
Я происхожу от дон-кихотова корня. В том смысле, что чувствую и вижу зло и
пути, какими оно проникает в мир, где множится, почему царствует, и мне от этого
не будет покоя /сколько раз, когда нам бывало хорошо вместе и покойно душой, я
говорил тебе "шутливо", но с глубоко сокрытой грустью, что "просто неприлично быть
такими счастливыми"/, и я должен неустанно обнажать зло перед мыслями и душевными
взглядами людей. Люди дон-кихотова племени, конечно же, - неисправимые романтики.
От них, с точки зрения здравомыслящей публики, вовсе проку нет: так, мол, клоуны и
фантазеры, бьются с ветряными мельницами. Но величие Дон- Кихота в том, что он
обнажает всякое Зло, он бьется с принципом Зла во имя Добра, не помышляя о
результате, то есть о том, что здравомыслящими оценивается, как стоящее усилий.
Дон-Кихоту нет дела до того, что произойдет с ним, ему нет дела до того, что его
величайшие "дурачества" огорчают ближних, которых он искренне любит. Он сделал
выбор....