Я шла по пустынному берегу, кутаясь в меховой плащ и пряча окоченевшие руки в рукава. Следующий раз нужно не забыть перчатки, холод в этом месте просто мертвецкий. Подойдя к кромке черной воды, которая ударялась о берег, я остановилась и стала вглядываться в даль, что принесет река забвения на этот раз. Мороз стал пощипывать щеки. Сколько времени я смогу выдержать здесь, и насколько я смогу сегодня продвинуться в своей работе?
На реке показались гробы, которые плыли один за другим по водам забвения, неся в себе пустые оболочки мертвых личностей, пребывающих в грезах воспоминаний о прожитой жизни. Абсолютно разные, вычурно-помпезные, скромные и сколоченные наспех, удивительно я так часто бывала здесь, что по последнему пристанищу некогда жившего человека, с какими эмоциями провожали умершего в последний путь. Вы даже не представляете, как много можно рассказать, рассматривая гроб, в котором лежит то, что совсем недавно было человеком.
Самые дорогие, с автономной установкой микроклимата и другими ненужные мертвым наворотами как правило бывают у тех, кому при жизни сильно задолжали, но смерть все расставила по своим местам. Жалкая попытка откупиться от чувства вины деньгами на гроб, и сильно сомневаюсь, что она успешная. Гробы, в которых хоронили горячо любимых, тоже видно сразу. Это действительно последнее пристанище человека, по дизайну можно четко определить, как и чем жил человек, что любил, и как ушел. От этих гробов всегда веет светлой памятью, а оболочки, спящие внутри, всегда улыбаются, прокручивая кадры прожитой жизни.
Ладно, разомнусь перед работой, и не буду задерживаться, уже практически окоченела от холода, а даже не приступила к намеченному плану. В этот раз мое внимание привлек просто гроб, выполненный в классической традиции. Красное сукно, крышка, украшенная металлическим резным крестом, которые нисколько не повредился от времени, хотя ткань уже начала рассыпаться. Очевидно, что человека провожали с любовью и помнят и любят до сих пор. Всегда интересно слушать истории из таких домовин.
Я зацепила угол гроба и подтащила к берегу, присаживая свою добычу на мель. Приложив руки на крышку, почувствовала покалывание в ладонях и стала сканировать, кто находится внутри. Молодой парень, жил совсем недавно лет двадцать-тридцать назад, не больше. Жизнь резко оборвалась . А ведь по возрасту он мог быть моим ровесником. Мне еще никогда не попадались такие юные оболочки, интересно, что они чувствуют, когда их жизнь обрывается так скоро, и какую миссию они выполняют таким ранним уходом.
Концентрируюсь и посылаю частичку своей жизненной силы, ровно столько, чтобы вывести оболочку в состояние полудремы, и она могла рассказать, не прерывая своего сна, немного о своей жизни. Стандартные вопросы, о месте и времени где жил, и как жил. Слушая рассказ о жизни подростка, у меня возникло стойкое ощущение, что мы и жили примерно в одной местности. Слишком знакомыми были его воспоминания и о доме, и о деревне, в которой он родился и вырос, знакомые улицы, по которых он бродил, мы словно держались за руки и гуляли вместе по родным и памятным местам, значимыми только для нас двоих. Странное ощущение тихого счастья, но пора отпускать парня и разрывать связь.
— Скажи, а ты успел выполнить свою задачу воплощения?
— Не совсем, — после недолгой паузы, молодой человек продолжил, — точнее я выполнил, но результат нужный не был достигнут.
— А о чем ты больше всего жалеешь, что не успел сделать при жизни?
— О том, что не успел одну рыжую бестию назвать своей. Авария…
Слова, словно сильный удар под дых, выбили меня из равновесия, и какая-то прочная плотина разлетелась на щепки, и боль, которая сдерживалась годами, заполнила каждую клеточку. Полная потеря самоконтроля и концентрации в таком опасном месте. Сердце замерло пропустив удар. Толчок. Пауза. Еще толчок. Бешеный ритм слившийся с пульсацией боли. Черт! Я сейчас вылечу отсюда! Судорожно вцепившись в крышку гроба так, что побелели костяшки пальцев, хруст сломанных ногтей и боль уже этого измерения, позволили зацепиться.
— Олег, это ты? — я затаила дыхание, превратившись в сплошной оголенный нерв с опасно высоким напряжением.
— Да.
Не понимая что я творю, и игнорируя все сигналы здравого рассудка, о том, что я совершаю недопустимые действия, я бросилась в ледяные воды реки, не чувствуя холода мгновенно добравшегося до мозга. Но даже это не смогла остановить меня. Я вытолкала гроб на берег целиком, и на чистом адреналине сорвала крышку, отбросив ее в сторону. Меня словно молнией поразило! Знакомые золотисто пшеничные волосы с выгоревшей за лето челкой, прямые брови, нос с горбинкой, пухлые губы, тронутые синевой, и до боли знакомая ухмылка, одним уголком рта, застывшая навечно. Олег!
Совершенно не соображая, что я делаю, и, заглушив все попытки разума меня остановить, я оседлала верхом тело и стала вливать свои жизненные силы ,абсолютно не контролируя поток, и трясти Олега за плечи.
— Олег! Очнись! Открой глаза! Ну пожалуйста! Очнись, черт тебя побери!
Мертвенная бледность стала исчезать с лица, щеки порозовели, а губы стали алыми, такими как я их помнила. Олег сел, и открыл глаза, сонно оглядываясь по сторонам , словно пытаясь понять, где он находится. Его взгляд сфокусировался на моем лице и глаза широко расширились. Узнал!
— Малая, ты совсем охренела! Ты что здесь делаешь?! И что ты творишь, дура, отмороженная!
Господи! Родной голос, сколько лет я его не слышала, но помню каждую интонацию в мельчайших нюансах. И, черт, слишком много отдала, критически, а пофиг, еще раз увидеть эти глаза и услышать этот голос.
— Олег, — я широко улыбнулась. Сознание стало меня покидать, но я чувствовала себя абсолютно счастливой. Интересно, если я здесь потеряю сознание, там мое тело упадет в кому или кирдык? Ох, и отгребу же я от Мастера, если я выкарабкаюсь, стопудово отстранит от занятий. Он и это запретил делать, я слишком нестабильна в последнее время. Но эти сны… Я должна была найти ответы.
Почувствовав, что взлетаю в воздух, подумала « а нет, похоже, не выкарабкаюсь». Неожиданно жизненные силы стали возвращаться, как и сознание. И снова этот голос, хоть и орет, но как бальзам на сердце.
— Идиотка! Ненормальная! Как была безбашенная, так и осталась! О чем только думала?! Стоять можешь?
Я сначала кивнула головой, потом замотала . хоть Олег и вернул мне витальность, и я даже смогла взять контроль над потомком. Все равно слишком много пришлось оставить у него, чтобы он смог быть в таком состоянии, а я никогда раньше так не делала.
— Пару минут, я сейчас приду в норму, — сдавленно сказала я, пытаясь восстановить дыхание.
Олег осторожно поставил меня на ноги, поддерживая, чтобы я не упала, а я обняла это худощавое тело за талию, уткнувшись носом ему в грудь. Вот и снова мне восемнадцать и я в самых теплых и безопасных объятьях. Сердце сделало еще пару ударов и остановилось, тело мгновенно стало холодным. Нет! Не восемнадцать, и как раньше уже не будет. Я всхлипнула.
— Не вздумай реветь! Слезы мгновенно замерзнут в глазах, а там ты получишь реальное повреждение. Давай присядем, поговорим, раз уж так получилось.
Олег увлек меня подальше от воды на возвышенность, сел на землю, усаживая меня себе на колени.
— Чтобы попа не замерзла, — лукавый блеск глаз стрельнул в меня из под непослушной челки, упавшей на лоб.
Я толкнула парня локтем в бок.
— Ты же прекрасно знаешь, что моя попа в абсолютно теплом месте, хотя холод здесь чувствуется реальным. А ты как всегда несешь всякую ерунду, лишь бы найти повод меня полапать, — буркнула я, устраиваясь поудобнее на коленях, и обнимая костлявые плечи.
— А ты как всегда введешься, — парировал Олег. Подбросив меня пару раз на коленях, сказал. — Ты похудела, и не хило так. Почему? Расскажи как у тебя дела?
Открыла рот, чтобы сказать, банальное «нормально», или лживое «хорошо», но неожиданно для себя рассказала абсолютно все, как я жила последние двадцать четыре года, о которых Олег не мог знать. С одной стороны было совсем не страшно рассказывать всю подноготную, потому что тот, кто тебя слушает могила в буквальном смысле этого слова, и ни одно слово никуда не просочится. С другой стороны, мне так хотелось освободиться от этого мертвого груза, который давит на грудь и плечи и не дает ни дышать, ни двигаться. Кто как не мертвые лучше всего умеют разбираться с этой тяжестью. Они точно владеют секретом отпускания. Нам же живым этому нужно еще учиться и учиться.
Олег слушал, не перебивая, временами хмурился и сильнее прижимал меня к груди, иногда кивал головой и поглаживал меня по спине, заканчивала я свой рассказ о детях и муже, положив голову Олегу на плечо. Мы замолчали, думая каждый о своем. Движением руки, Олег сбросил капюшон с моей головы, и привычным жестом зарылся мне в волосы. Рука замерла.
— Ты обрезала волосы? Зачем?
— Так получилось. — Мы снова помолчали.
— Я скучала. А помнишь , как ты меня однажды на дискотеке взвалил себе на плечо и отарабанил домой, запретив мне возвращаться назад в клуб.
Олег, ухмыльнувшись кивнул головой:
— Да выбесила ты меня тогда. Так громко своим противным писклявым голосом не могла определиться, кто тебя поведет домой из тех двух ушлепков. Я дико заревновал, ну и решил, что в этот день поведу, точнее, понесу тебя домой я. Я не думал нести тебя до самого дома, но мысль поглаживать твою аппетитную попку оказалась слишком заманчивой.
— Ах ты, козлина, похотливая! — Я попыталась вырваться из объятий, и припечатала кулаком в грудь со всей силы. Олег рывком притянул меня к груди, окружив стальными руками. Никогда не получалось вырваться из его рук. — А почему я не вернулась назад в клуб, я же тогда только пришла?
— Ты забыла? Мы же тогда первый раз поцеловались, ты была слишком красная от смущения, чтобы возвращаться и всем показать. Что Снежная Королева не такая уж и ледяная.
Я вспыхнула и почувствовала что мои щеки горят огнем. В пространстве мертвецкого холода мне стало так жарко, что даже прошибло потом. А в памяти вспышкой, четко возникло воспоминание о том вечере, которое усиливалось словами Олега. Я не могла никуда спрятаться от этих слов, а они погружали меня все больше и больше в эмоции, которые я давно похоронила и запечатала семью замками запрета, и которые сейчас хлынули на меня лавиной, накрывая с головы до ног.
— Я тогда действительно психанул на тебя, и просто хотел поцеловать назло. Ты вырывалась, а я схватил тебя за твой длиннющий хвост и намотал его на руку, ты попалась. И я подумал, что это мой шанс, и сказал тебе, что не выпущу, пока ты сама не ответишь на мой поцелуй по-настоящему. Понимаю, что я сильно рисковал, твоей дури хватило бы на то, чтобы шандарахнуть меня по шарам, как ты всегда делала, но это того стоило. Ты ответила.
Я сидела пунцовая от смущения. Да, это было. И я, когда целовалась с Олегом почувствовала, как почва уходит у меня из под ног и я балансирую на грани сознания, но мне было все равно, я готова была завалить его прямо у двери своего подъезда и раствориться в нем без остатка. И я очень сильно испугалась этой безудержной страсти. Я никогда такого не чувствовала ни до, ни после. А еще я дико испугалась.
— Но Олег, я не ожидала от тебя такого. Мы же росли вместе, все детство не разлей вода, у меня и мыслей не было ни о чем подобном. Ты всегда был мне младшим братом.
— А потом мы выросли, — парень резко дернул головой, не дав мне продолжить. — И грудь у тебя выросла шикарная. О чем ты думала, когда приходила к нам домой в этой дурацкой майке с Титаника на три размера меньше положенного, и в шортах, которые заканчивались вместе с трусами? Ты серьезно думала что я не среагирую? Разве у меня были иные варианты? Ведь я тоже, черт тебя побери, вырос! И конечно я стал тебя добиваться. А знаешь, сколько раз нужно было намотать твой хвост на руку, чтобы ты не могла выкрутиться? Восемь! Восемь раз! Я тогда тоже пошел домой, а потом две недели тренировался наматывать полотенце на руку восемь раз, и ждал твоего следующего приезда. Этот трюк позволил мне тебя поцеловать еще целых восемнадцать раз!
— Ты же потом пошел еще провожать пять левых телок!
— Я специально пустил этот слух, чтобы заставить тебя ревновать! — Олег рассмеялся своим заразительным смехом, на который не возможно было не рассмеяться в ответ. — И у меня получилось!
— И ничего не получилось! Я просто возмутилась твоей кобелиной натурой, и оскорбилась, что после моих поцелуев, ты еще мог хоть кого-то целовать.
— Не мог. И еще две недели после, ждал, когда ты снова приедешь и думал, как тебя подловить. Понимал же, что будешь сбегать за три километра, как только меня увидишь.
Мы замолчали, позволив воспоминаниям, распаковаться в моей памяти в полном объеме. Я вспомнила все те восемнадцать поцелуев, обжигающих, сочных, от которых подгибались колени и кружилась голова. Я жаждала их снова и снова, и противилась им изо всех сил. Нам нельзя было быть вместе. Он младше на три года, да и пофиг с этим, хуже всего было то, что мы дальние родственники, сильно дальние, но все же родственники. Нас бы не приняли.
Я подняла голову и остановила свой взгляд на его губах, четко очерченная верхняя, чувственно-пухлая нижняя.
— Поцелуй меня. Только поцелуй меня так как будто ты живой. — Глаза предательски защипало, я знала ответ.
— Я не могу тебя поцеловать как живой, я же давно умер. Ты знаешь.
— Да, но однажды же смог. Помнишь, когда ты еще приходил ко мне во снах, я же вынудила тебя поцеловаться со мной.
Олег нахмурился и отвернулся.
— Твои эмоции были слишком сильны и крепко держали меня. Еще не прошло и сорока дней, мои чувства тоже еще преобладали. Поэтому я и поддался. И дал тебе ложную надежду, что мы все же можем быть вместе. Не можем. Ни здесь, ни там. И мы оба дорого заплатили за это нарушение. А сейчас, раз ты здесь бываешь, сама прекрасно знаешь, что не можем.
Я молча осматривала лицо Олега. Совершенно не изменилось за эти годы. Такой же как и всегда мой шестнадцатилетний взрослый. Проводя рукой по ране на голове, синяку на щеке, ссадине на подбородке я остановилась на запекшейся ране в уголках губ и решилась задать мучивший меня вопрос.
— Олег, скажи мне, кто на самом деле был за рулем? Почему тогда погиб только ты? это ведь не правда, что все тогда говорили? Что произошло на самом деле?
Олег убрал мою руку от своего лица и прикоснулся к ней губами, затем прижался нетравмированной щекой.
— Это уже не важно, — сказал он, глядя за горизонт. — Тебе не нужна эта лишняя информация. Скажу только, что так было надо и это нельзя было отменить. Пока ты не сможешь ни согласиться, ни принять смысл этого события.
На свинцовом небе появилась точка, которая увеличиваясь в размерах, приближалась к нам. Портал. Время на исходе.
— Пора, — Я с неохотой освобождалась из рук Олега, и вставала на ноги.
— Пора, — согласился он, тоже вставая с земли.
— Прощай, мой любимый четвероюродный брат. Я была счастлива тебя видеть.
Неожиданно Олег схватил меня за руки, и приблизив свое лицо практически вплотную к моему со злостью прошипел.
— Бл@ть! Столько лет прошло, а ты все цепляешься за эту хрень, в которую и сама никогда не верила. Почему бы тебе не признаться себе в том, что ты тогда тоже в меня влюбилась, охрененно и взаправду! Столько лет прошло! Уже можно! Можно признаться, и вспоминать обо мне не с разрывающей тебя болью, а с любовью. Потому что, каким бы ни был офигенным брат или друг, невозможно три года сходить с ума от горя, когда теряешь дальнего родственника. Как и не возможно глотать таблетки и запивать из пивом, чтобы прекратить эту боль, или искать смерти балансируя на острие ножа прыгая из одной острой ситуации в другую. Скажи это, и вспоминай меня как свою первую любовь, это тебе нужно в первую очередь. Кончай хоронить все свои любви. Хватит! Как ты не поймешь, если у тебя нет первой любви, какой бы она не была, то не будет и последней! Разреши ты себе уже любить ярко, мощно страстно, как в первый раз! Исправь свою же ошибку! Не позволила себе двадцать четыре года назад, так позволь сейчас себе любить. Но и мне дай место в своей жизни, которое принадлежит мне по праву. Откуда ты знаешь, может, я и родился только лишь для того чтобы стать твоей первой любовью!
Я смотрела в ореховые глаза, сверлящие меня немигающим взглядом, и осознавала всю его правоту. Как всегда, он прижал меня к стенке и не выкрутиться. И как всегда, каждое его слово было больной правдой. Он это прекрасно знает. Но ему важно именно услышать это от меня, убедиться, что и я приняла эту правду.
— Я… — слова застряли в горле, больно царапая крючками, цепляющимися за стенки и не желающими быть произнесенным вслух. — Я любила тебя, Олег, очень сильно. Ты был и всегда будешь моей первой любовью, живой и настоящей.
— Я знал это! — парень сгреб меня в охапку, и уткнулся носом мне в макушку. — Я всегда это чувствовал, потому и преследовал тебя, и не давал прохода. А твои поцелуи давали мне уверенность, что нужно продолжать, еще чуть-чуть и ты бы согласилась. Если бы встретили тот новый год вместе…
— Но у нас его не было. Так? — Я высвободилась, из рук и сделала шаг назад, не отпуская крепкую ладонь Олега.
— Поможешь? — парень кивнул головой в сторону гроба.
Я кивнула головой, и мы, взявшись за руки, пошли к воде.
— Олег, помнишь, я тогда на твоей могиле поклялась, что напишу о тебе книгу, и всем расскажу, каким ты был? Книгу, я пока не потяну, но я могу рассказать об этой нашей встрече. Все равно все подумают, что это выдумка, и только мы будем знать правду, а я смогу рассказать всем о своей первой любви и она будет жить вечно, пока не ляснет интернет.
— Малая, да ты как я посмотрю выросла! — Олег широко улыбался своей белозубой улыбкой. — А что такое интернет?
— Не смей называть меня малой, я на три года тебя старше! Интернет – это вселенская хрень, полезная, но все же хрень.
— Допрыгнешь до подбородка, перестану.
Мы дотолкали последние пристанище до воды, и Олег лег в него, принимая свою позу. Я взъерошила его челку, которая всегда спадала на лоб. Из тела поднимались прозрачные шарики, иссякшей жизненной силы. Когда лопнул последний, я закрыла ему глаза. Захлопнув крышку, я столкнула гроб в черные воды и смотрела, как он уплывает, пока он не исчез из вида. Я не знаю, какими последствиями обернется эта встреча, так накосячить, но я ни о чем не жалею. Это стоило того, чтобы черная незакрываемая дыра в груди стала заполняться легкой грустью и теплом первой любви, которой как я считала, у меня никогда не было. Была. И есть. И будет пока я дышу. И последняя тоже есть. Такая же сильная, как и первая. Я развернулась и шагнула в портал.
***
Выйдя из транса, и разминая затекшие конечности, я посмотрела на часы. Четыре часа я здесь отсутствовала, многовато, но я так глубоко никогда не заходила. На руках проступили синяки, с четкими отпечатками пальцев. Паразит! Вечно знал, как схватить, чтобы оставить о себе метку, типа я тебя пометил, чтобы каждый кто видел, знали какой отчаянный у меня парень. А ведь всегда срабатывало. А что если… А что если он это делал для того, что бы я о нем помнила, каждый раз, когда уезжала.
В глазах защипало и на руку упала горячая слеза. А вот теперь можешь плакать. Здесь слезы не замерзнут. Только в этот раз оплакивай свое горе по-честному, проживи потерю своей первой любви. Ты запрещала себе это сделать долгих двадцать четыре года. Теперь можно и нужно. То, что должно было стать разрушением родовой программы запрета на любовь, стало ее активацией. Не упускай этот шанс, и если сама родовая система дала тебе разрешение, что тебе любить можно и возможность это сделать. Так почему бы тебе не выполнить завет предков и не восстановить прерванный поток любви, и продолжить его в своих детях. Живи и люби, живи в любви. Разрешаю.