Майн Штейтелэ, Аутодафе
Рассказ третий -- Комбайн
Каждой осенью, в октябре, партийное руководство района устраивало главную сельскохозяйственную выставку. Это была ВДНХ в миниатюре. Правда, сосисок и беляшей здесь не предлагали. Жители бывшего местечка с большим воодушевлением посещали это неописуемое по новизне место. Центром внимания был огромный желтый зерновой комбайн. Нам, ученикам 3-го класса «А», он казался, ну по меньшей мере, механическим небоскребом. Не говоря уже о его солнечном цвете. Комбайн стоял под столбом, на котором висел прожектор, обливающий чудо техники ярким электрическим светом. Достижение технологической мысли было с высоты двухэтажного дома. Или что-то возле того. Это был чудесный плод чудесной мысли. И настоящий гигант.
Людей на выставке было много. Играл молдавский национальный оркестр районного значения. Художественный руководитель, он же дирижер и первая скрипка, был одет в молдавский национальный костюм. Он являлся местным еврейским талантом. Его звали Гриша Давидзон. Он наверно был хороший музыкант, потому как из всех инструментов, скрипка была главным заводилой. Остальные инструменты только поддакивали и соглашались с ее мнением.
После каждой мелодии наступала легкая пауза. Как будто слушатели ждали разрешения захлопать. Потом все вместе весело хлопали. Музыканты подымались, стояли несколько минут и опять садились на раскладные стулья. Гриша зажимал скрипку подбородком и следующая литургия начинала бодро пугать пришибленных ажиотажем воробьев и одиноких ворон.
Я и мои кореши, маленькая компания любопытных учеников третьего класса, шатались по выставке без определенных намерений. Впечатления были разные. Как положительные, так и отрицательные. Голодными мы не были. Да и ничего вкусненького там не предлагали. Всякими яблоками и виноградом нас не удивишь. Музыка Гриши Давидзона нам уже порядочно осточертела. Делать там было абсолютно нечего. Единственное, что могло хоть как-то наполнить пустоту существования - это попытаться залезть на комбайн и попробовать его завести. Но это был невыполнимый акт. Во-первых доступ, в виде лестницы, к кабине комбайнера был прегражден железной цепью. Да и весь сельскохозяйственный агрегат был огорожен канатом на столбиках. Во-вторых, при входе на лесенку сидела на высоком стуле крупногабаритная колхозница с могучими бицепсами и мощным бюстом. Она чем-то была похожа на женскую половину знаменитого ансамбля Рабочего с молотом и Крестьянки с серпом. Она явно позировала в свое время тамошнему скульптору. Иначе это сходство было бы совершенно невозможным.
Начиная с воскресенья, прошло пять бесплодных вечеров. Каждый вечер мы собирались при входе на выставку и тщетно искали слабое место в обороне комбайна. Наконец, наступила пятница, начало Шабес, еврейской субботы. Главный бриллиант в короне дней недели. Вечер, когда все еврейское население планеты садится за стол дабы отблагодарить Творца за его добрые дела: за благополучные роды и легкие смерти, за удачно завершенные гешефты и неудачно полученный срок за хищение государственного имущества. Короче, за все то и за все это. Я в глубине души искренне верил, что именно сегодня вечером крепостная стена вокруг комбайна рухнет. Ведь в конце концов, мы же не даром считаемся избранным народом! И что вы думаете? Мы действительно избранный народ.
Когда наше сборище после шатания по выставке очутилось возле комбайна, мы вдруг с удивлением обнаружили, что сторожевой цербер исчез. Ее не было. Нашей колхозницы не было. Вот так просто. Не было и все! Путь к лесенке в кабину на втором этаже был открыт и свободен. «Вперед!», - скомандовал я и мы один за другим, нырнув под цепь, начали карабкаться вверх, в очаровательную высь, к кабине комбайнера.
Дальше случилось то, что вы уважаемый читатель, в это никогда не поверите. Дверь в кабину комбайнера не была заперта. Только дерни ее на себя и ты в середине. Более того, ключ зажигания торчал там где ему полагалась торчать и ждал чтобы кто-то повернул его по часовой стрелке. Все глаза были устремлены на меня. Все ждали моего лидерства и отваги. Я не мог, я просто не мог, подвести моих друзей и соратников. Я должен был повернуть ключ зажигания, а там, пусть оно будет, то, что оно будет.
Если вы не знаете, как выглядит советский комбайн, то знайте, что рядом с кабиной с левой стороны, есть маленькая решетка, площадка на которую открывается дверь из кабины. А в кабине есть место только для одного человека. То есть здесь наверху могут находиться только два человека в данный промежуток времени. Нас было семь! Поскольку конструкторы рассчитывали на взрослых людей, а каждый из нас был всего половина взрослого человека, то четверо могли бы как-то уместится. Но семеро - никак, даже и мечтать невозможно! Тем не менее, нас было семеро.
Комбайн начал дрожать. Его стало покачивать. С ним явно что-то происходило…
Я сидел в кабине. Сема Дзунгель уютно устроился у меня на коленях. Все остальные топтались на площадке. Ситуация была не совсем адекватная. Можно сказать - опасная. Мои сообщники, там на площадке, требовали поменяться с нами местами. Они тоже хотели своего места под солнцем. И уже начались прения по поводу предстоящей ротации. И уже кто-то пихал, а кто-то сопротивлялся. Комбайн начал серьезно шататься. Выход был только один. И я повернул ключ зажигания.
Что-то зашумело, заскрежетало, загудело и комбайн завелся. Он дрожал, как дрожит в конвульсиях эпилептик. Он выпускал черные зловонные ветра и вел себя как пьяный гиппопотам в зоопарке. Он просто ошалел. Во-первых он уже долгих пять дней торчал ничего не делая, в полной неподвижности и на глазах у толпы, где все кому не лень фотографировали его без разрешения. Во-вторых его никто не заправлял бензином. И в третьих, это не входило в его обязанности быть пугалом на осенней выставке и без конца слушать скрипку и бездарный оркестр Гриши Давидзона. А тут еще эти гномы…
Комбайн сильно накренился, люди внизу в панике бросились прочь от взбешившийся машины. Мои друзья оцепенев от ужаса с трудом держались за тонкие перила и друг за друга. Желтый бегемот вырвался из клетки. Дзунгель нечаянно нажал на какую-то кнопку. Огромный барабан закрутился. Комбайн поднатужился и оторвался от земли. Сема был холоден как сама смерть. Я держался за штурвал, не понимая, где это все происходит. Комбайн набирал высоту.
Вы можете себе представить зерновой комбайн в небе? Я не могу. Но это исторический факт. Над нашим местечком, в вечернем октябрьском небе маячил желтый комбайн. Его фары горели. Барабан крутился. А за его рулем сидел ваш покорный слуга с Дзунгелем на коленях. Ребята, успокоившись, посылали мне знаки: мол сделай что-то. А что я мог сделать?
Постепенно исчезли, погасли слабые огоньки, ставшего районным центром, местечка, потом большие огни большого города и еще большие огни других больших городов. А потом там внизу стало просто темно. Ребята куда-то исчезли. Сема тоже исчез. Остались только я и комбайн. Однако я знал, я был уверен, что они все в полном порядке, что я в полном порядке и что комбайн тоже в полном порядке.
Комбайн, радуясь наконец-то обретенной свободе и чувствуя себя перелетной птицей, решил, что лететь надо в Экваториальную Африку, к двоюродным братьям, черным гиппопотамам. Там он, конечно же, встретит старого приятеля, Джерри, молодого лидера горных горилл, который угостит его отличным нигерийским бензином. А потом он покажет шаману, как культивировать пшеницу. И тот научит всю деревню. Как же хорошо и спокойно там будет. И запчасти придут вовремя. И помоют его. И пропылесосят. И нормы и планы выполнять будет не обязательно. И самое главное, не будут таскать его по выставкам. Комбайн был счастлив. Он неторопливо пролетел над районным центром, республикой, страной, еще странами, материком и уже был близок к Экваториальной Африке, когда я вдруг открыл глаза.
Возле меня плакала мама. Она сидела на краешке кровати. Отец нервно ходил по комнате. Где-то там в коридоре голосом Семы Дзунгеля, кто-то кому-то что-то говорил. Я толком не мог понять, что именно, но это был Сема. Я посмотрел на маму и спросил:
- Он в порядке?
- Да, конечно, - ответила она,
- А где я?
- В больнице. Ты упал с лестницы и был без сознания двое суток.
Я до сегодняшнего дня не могу понять, откуда мама знала, что я спрашиваю о Комбайне. А может быть, она имела ввиду Сему Дзунгеля?
2.5.2023