Александр Сергеевич Суворов
О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».
2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.
566. Как же я устал! 12 октября 1973 года.
Сводка погоды: Пятница 12 октября 1973 года. Пролив Каттегат. Данные ближайшей метеостанции «Анхольт» на датском острове Анхольт в проливе Каттегат, географические координаты: 56.717,11.517, первое наблюдение: 01.01.1973, последнее наблюдение: 31.12.2022. Максимальная температура воздуха +9.0°C, минимальная -5.0°C, средняя температура воздуха +5.3°C. Скорость ветра 4 м/с (12-19 км/ч) – это слабый ветер на 3 балла по шкале Бофорта. Наш Военно-Морской флаг развевается больше от хода корабля, нежели от ветра. В проливе Каттегат волны короткие, но хорошо выраженные. Гребни волн опрокидываются и образуют стекловидную пену. Изредка на волнах, вошедших в резонанс друг с другом, образуются маленькие барашки. Средняя высота волн 0,6 м, максимальная около 0,9 м. Эффективная температура воздуха в начале перехода проливом Каттегат в районе мыса Скаген ощущается как прохладно-холодная +1.4°C, это ощущение полноценной осени.
Рано утром на рассвете 12 октября 1973 года я проснулся, по привычке взбодрился, несколько раз на мечте «сбегал спринтерскую дистанцию на 1 минутку» и бодро высунулся из дверей носового тамбура БПК «Свирепый» на бак, чтобы по своей традиции посмотреть на белый свет, что там и как…
БПК «Свирепый», якобы, сонно, а на самом деле осторожно двигался в туманном пространстве обширного пролива Каттегат. Солнце ещё не взошло, хотя рассвет брезжил сквозь дымку и туман. «На улице» (так мы называли открытую верхнюю палубу корабля) было не просто сыро, влажно, мокро и холодно, там было просто зябко холодно и все металлические поверхности на баке были покрыты крупными каплями росы. Я собрал ладошкой воду со стенок волноотвода и умылся этой морской росой – раз, второй и третий. На четвёртую порцию ледяной росы моего духа не хватило и я опрометью кинулся обратно к себе в ленкаюту.
Промокнув лицо своим рабочим серым вафельным полотенцем, пахнущем всеми запахами рабочей ветоши, я почему-то не стал опять ложиться в смятую и уже охладившуюся постель, а накинул на себя старую чёрную матросскую шинель, которой дополнительно укрывался на ночь, и сел за свой рабочий стол подумать.
Со мной что-то происходило. Только что, вчера ещё, я был максимально напряжён, деятелен, остроумен, находчив, агрессивно работоспособен, а теперь, с утра, я был замкнут, расслаблен, ленив и никого не хотел видеть, ничего не хотел слышать, никуда не хотел идти. А чего я хотел? Я задумался…
Возможно, я сильно перенапрягся, исполняя не только свои штатные должностные обязанности рулевого БПК «Свирепый» по «боевому расписанию», но и обязанности визуального разведчика, библиотекаря, художника, фотолетописца и комсорга корабля. Возможно, я просто устал от БС (боевой службы), как все в нашем экипаже без исключения. Возможно, мне всё надоело и я всё чаще и чаще хотел откровенно «послать» всё и всех к чёрту…
Чтобы как-то сгладить это накопившееся раздражение и усталость, переключить своё внимание с внутренней напряжённо мерцающей злости на все и на всех, я начал что-то рисовать в своём «разведчитском» рисовальном альбоме. Машинально, почти не концентрируясь на том, что я рисовал, я начертал тот рисунок, который привожу на фотоиллюстрации.
Это мраморная скульптура «Купающаяся Афродита», которую я однажды в 1970 году видел в летнем саду во дворце графа Воронцова в Крыму, в Алупке. Теперь я нарисовал её по памяти в «разведальбоме». Зачем? Почему? Для чего?
Ответом на этот вопрос было биение крови в моём виске, частый, гулкий и мощный стук моего сердца в груди, пылающие от жара щёки и какое-то пульсирующее волнение внизу живота. Сегодня рано утром в пятницу 12 октября 1973 года я снова хотел общаться с моей воображаемой Феей красоты и страсти. С этого раннего предрассветного утра голос моей Феи красоты и страсти всё чаще и чаще начал звучал в моих эротических снах…
Рисунок Афродиты получился удачным, большим, не весь лист рисовального альбома. Я поставил альбом на торец перед собой, прислонил к раме библиотечного стеллажа и пристально его рассмотрел. Чуть-чуть я «переборщил» со складками на животе изображённой скульптуры, а так всё было гармонично, нормально, красиво, привлекательно.
Незаметно прошло два часа. Корабль, сонно «чапая» по туманному проливу Каттегат, чуть-чуть прибавил ход и начал оживать. Пора было просыпаться по настоящему, приводить себя в порядок, готовиться к докладу и представлению замполиту результатов моей вчерашней и ночной работы. Я ещё раз мысленно извинился перед нарисованной мной обнажённой Феей красоты и страсти и побежал по корабельному коридору в гальюн, умывальник, а потом в столовую личного состава на завтрак. Тем более надо было отдать на камбуз бачок, миски и пустой чайник из-под компота. Абрикосовые ядрышки я вчера все съел…
Первым увидел мою нарисованную Фею-Афродиту Дмитрий Васильевич Бородавкин, капитан 3 ранга и заместитель командира корабля по политической части. Он позвонил мне и спросил, почему я не доложил вчера о выполнении его приказаний. Я ответил, что всё выполнил, но очень поздно ночью и не стал будить, а результаты настолько объёмные, что мне их не принести одному.
Дмитрий Васильевич сразу же подобрел в голосе и сказал, что он сейчас придёт. За 2-3 минуты я успел привести своё «лежбище» между стеллажами в «невидимый вид» и приготовился его принять. Про альбом с обнажённой Феей-Афродитой я забыл…
Капитан 3 ранга Дмитрий Васильевич Бородавкин сначала молча, а потом всё с возрастающим бодрым и даже радостным настроением рассматривал большое поле корабельной стенгазеты «Первая БС БПК «Свирепый», внимательно читал подписи к картинкам и фотографиям, рассматривал каждую из них детально и внимательно, потом окидывал взглядом группы фотографий по темам хроники БС, а затем с удовольствием ещё раз осмотрел всю стенгазету целиком.
- Молодец, Александр! – сказал он и крепко пожал со значением мне руку. - Такую стенгазету жалко вывешивать в столовой, ведь порвут же! В первые два часа порвут!
- Надо её аккуратно свернуть и отнести в кают-компанию офицеров, разложить на столе и показать командиру корабля, парторгу, старпому, а потом всем офицерам, - сказал задумчиво замполит.
- Вы думаете, что в кают-компании офицеров эта газета останется целой? – тоже «задумчиво», как бы про себя, вслух спросил я Дмитрия Васильевича.
Дмитрий Васильевич внимательно посмотрел на меня, помолчал, а потом всё же признался…
- Да, ты прав, Александр. Эту стенгазету надо показать всем в столовой, но под охраной и через 2 часа свернуть и принести мне в каюту. Её надо показать в политотделе штаба нашего соединения, в главном штабе Балтфлота, а то и повыше…
- Вот что, - сказал деловито замполит. – Сверни её аккуратно и отнеси мне в каюту. Я её покажу Евгению Петровичу и Васильеву (начальник РТС и парторг корабля). А потом я тебе позвоню, и ты вывесишь стенгазету в столовой к обеду, а после обеда – снимешь и вернёшь мне.
- А за это время, что я показываю стенгазету командиру, ты обеспечь охрану стенгазеты членами комитета комсомола.
- Может быть не я, а мичман Дворский? – спросил я замполита. – Он вроде выполняет обязанности комсорга корабля?
- Я ему скажу, чтобы он сам дежурил возле стенгазеты и охранял её, а ты собери комитет комсомола и дай им такое комсомольское поручение.
Я засомневался в желании наших годков из комитета комсомола комсомольской организации БПК «Свирепый» «охранять» стенгазету, когда (я это знал) они в числе первый вырезали бритвами себе фотки и картинки из предыдущих корабельных стенгазет. Однако с замполитом и капитаном 3 ранга не поспоришь, поэтому я сказал: «Есть» и репетовал приказ Дмитрия Васильевича Бородавкина.
- Ну, давай, дальше показывай! – весело сказал Дмитрий Васильевич и я пригласил его в корабельную библиотеку (смежное помещение с ленкаютой с отдельной дверью по левому борту корабля).
Я думал, что сяду в свое рабочее вертящееся кресло и покажу ему его фотки из его, замполита, комплекта, которые я приготовил, а он будет стоять за библиотечным прилавком и на нём смотреть фотографии, но всё получилось иначе. Дмитрий Васильевич прошёл в библиотеку первым, поднял столешницу библиотечного прилавка, сел в моё рабочее кресло и взял самый объёмный пакет с готовыми фотографиями.
- Это комплект командира корабля, - сказал я вполголоса, досадуя, что замполит меня опередил.
- Ничего, - бодро ответил Дмитрий Васильевич Бородавкин. – Я только посмотрю.
Он начал с интересом и сначала быстро, а потом размеренно, внимательно и тщательно смотреть-рассматривать фотографии и сразу же начал их комментировать.
- Ух ты! Вот это да! А это где? А это как тебе удалось сфотографировать? А это с какой точки, с какого места ты снимал?! – восклицал Дмитрий Васильевич, перебирая фотографии из командирского комплекта. – Вот тут ты Евгения Петровича удачно сфотографировал! А это вообще – шедевр! Как это ты его сфотографировал вместе с натовским самолётом!? Классная фотка!
Я не стал рассказывать замполиту как, где и каким образом я фотографировал командира корабля и жуткие буруны и выплески из-под скул носа нашего корабля во время ужасного шторма урагана Эллен. Вместо этого я обращал внимание замполита на отдельные детали снимков, а сам, якобы, незаметно отодвигал и задвигал пакеты с другими комплектами фотографий, который я приготовил для годков, для моего друга-годка Славки Евдокимова, для ребят-моряков, для себя, для своего альбома. При этом я показал комплект маленьких фотографий (9 х 14) для фотолетописи корабля…
Дмитрий Васильевич с интересом внимательно посмотрел все фотографии и нетерпеливо потребовал представить комплект, который я сделал для него и по его просьбе для высшего начальства в политотделе флота. Я достал из пачки конвертов с фотками большого формата пакет для «политначальства» и такой же по объёму и размерам, как для командира корабля, пакет для замполита.
Дмитрий Васильевич Бородавкин ревниво и очень внимательно рассмотрел все фотографии из обоих пакетов, убедился, что фотографии для командира корабля и для него почти одинаково комплектные, потом вытащил их пачки фотографий для Евгения Петрович Назарова одну его фотографию, на которой Е.П. Назаров 29 июля 1973 года в День ВМФ СССР стоит на верхней площадке трапа, ведущего на ют, и широко улыбаясь, смотрит, как купаются в водах Северного моря матросы и старшины БПК «Свирепый» и вложил в свой пакет.
- Ничего, - сказал он примирительно. – Ты ещё сделаешь. Да я уверен, что у тебя осталась эта фотография…
- Дмитрий Васильевич, - умоляющим и отчаянным голосом вскричал я. – У меня кончилась вся фотобумага и все фотореактивы! Смотрите!
- Я перегнулся через замполита, дотянулся до дверцы небольшого сейфа на переборке, открыл и показал его пустоту. У меня действительно кончились запасы корабельных фотоматериалов. В дальней глубокой шхере у меня были только несколько пачек проявителя и закрепителя для фотоплёнки и фотобумаги, оставленные для себя и как НЗ (неприкосновенный запас).
- А НЗ? – лукаво улыбаясь, спросил меня замполит. – Неужели у вас, матрос Суворов, нет неприкосновенного запаса.
- Был! – в сердцах почти гневно и расстроенно ответил я. – Вчера весь использовал по вашему приказу. Весь НЗ ушел на вот эти фотки для вашего начальства.
- Ну ладно, ладно, - примирительно сказал Дмитрий Васильевич. – Придём на базу я вам достану проявителя и фиксажа сколько надо.
- И фотобумаги! – воскликнул я.
- И фотобумаги, - уже устало ответил замполит. – А это у тебя что?
Палец замполита указывал на стоящий торчком «разведчитский» альбом для рисования, на листе которого красовалась обнажённая «Купающаяся Афродита».
- Купающаяся Афродита» - машинально ответил я, ещё не оправившись от возбуждения из-за фотобумаги и фотореактивов; их действительно у меня уже почти совсем не было…
- Откуда она у вас?! Вы что? Не знаете, что порнография на корабле запрещена?!
- Знаю, - сказал я без тени вины и смущения. – Я её по памяти нарисовал. Видел когда-то во дворце графа Воронцова в Алупке и нарисовал.
- Зачем?! – уже не так грозно воскликнул Дмитрий Васильевич Бородавкин.
- Честно? – спросил я опять машинально.
- Честно, как на духу! – уже почти весело ответил замполит.
- Сам не знаю, - сказал я. – Сидел, думал о чём-то и вдруг нарисовал. По памяти.
- Не срисовывал?
- Нет. Просто так как-то само вышло…
Дмитрий Васильевич внимательно рассмотрел рисунок, вернул альбом на рабочий стол, взял свои два пакета с фотографиями, встал и со словами одобрения вышел сначала в ленкаюту, а потом на площадку в носовой тамбур. Я его проводил до дверей в ленкаюту.
- Молодец, матрос Суворов, - сказал замполит. – Приказ выполнил полностью, достойно, честно, красиво. Стенгазету через 3 минуты доставьте мне в каюту и возвращайтесь сюда. Отдохните, вы проделали большую работу. Вас беспокоить сегодня, пока мы идём проливами, не будут.
- Вашу Венеру спрячьте подальше и никому не показывайте. Рисунок хорошо и нарисовано очень похоже. Я эту Венеру в Алупке видел. Здорово нарисовано! Только спрячьте этот рисунок куда-то далеко- далеко, чтобы никто не нашёл. Есть у вас такое место? А то я могу этот рисунок ваш сам спрятать, у меня не найдут?
- Есть, товарищ капитан 3 ранга, - ответил я бодро. – Спрячу. Никто не найдёт!
- Ну, если надо, я найду, - со значением сказал Дмитрий Васильевич Бородавкин и ушёл к себе.
Я действительно спрятал «разведчитский» альбом для рисования в сейф, в котором хранил пакеты с разведдонесениями, отчётами и материалами визуальной разведки, опять разложил рассыпанные замполитом фотографии по пакетам, добавил экземпляр фотки с командиром корабля ему в комплект, а потом, проверив по часам пройденное время, свернул аккуратно огромную корабельную стенгазету и, спотыкаясь, шатаясь и толкаясь плечами за оборудование по переборкам, отнёс всё это в каюту замполита.
Дмитрий Васильевич Бородавкин меня с нетерпением ждал. Он суетливо принял от меня хрупкий рулон стенгазеты, положил его на свою заправленную постель. Потом он разрешил мне идти обедать, но я спросил его, как передать командиру корабля комплект его фотографий. Дмитрий Васильевич предложил отдать пакет с фотками ему, но я замедлился с ответом-реакцией на его предложение.
- Понимаю, - сказал Дмитрий Васильевич. – Жди. Позову.
Он ушел в соседнюю каюту командира корабля и через две минуты вернулся, поманил меня пальцем и проводил в каюту командира корабля. Евгений Петрович Назаров только что пообедал и пил крепкий свежезаваренный чай с традиционным и знакомым мне ароматом коньяка.
Командир корабля и замполит с интересом начали рассматривать фотографии из командирского комплекта. Повторилось то, что было недавно в ленкаюте. Оба капитана 3 ранга восклицали, восхищались, живо комментировали, восторгались сюжетами фотоснимков, их качеством и зрительной образностью. Евгений Петрович тоже задавал вопросы, как только что спрашивал Дмитрий Васильевич и тот вместо меня комментировал и объяснял сюжеты фотографий. Особенно понравилась Евгению Петровичу фото с натовским самолётом «Нептун».
- Когда это было? - спросил удивлённо Евгений Петрович Назаров. – Где?
- 8 августа, - ответил я. – В день вашего рождения. Около острова Роколл. Мы тогда ждали нашу подлодку. Вы тогда были сердиты…
- Ты об этом никому не рассказывай, Суворов, - сказал строго командир БПК «Свирепый». – Мы там не были и ничего об этом не знаем. Понял?
- Точно так, товарищ командир, - ответил я, становясь в позу «смирно».
- Так, - сказал строгим голосом командир корабля. – А это ты откуда снимал? (он показал фото огромного красивого выплеска носового буруна от удара форштевня корабля в основание огромной волны-горы урагана Эллен).
- С крыши ГКП, - отчаянно, но даже с вызовом ответил я.
- Ты мой приказ не выходить на верхнюю палубу во время урагана слышал?
- Точно так, слышал.
- Почему не исполнил?
- Тогда бы я этот снимок бы не сделал…
- А если бы ты упал за борт? Ты же понимал, что мы при таком волнении не остановимся, не повернёмся и не спасём тебя?
- Сначала всё было нормально и красиво. Солнце сияло, море было изумрудным, волнение было сильным, но терпимым.
- А потом что?
- А потом уже было поздно, - ответил я бодро. – Думал, что справлюсь.
- Значит, справился?
- Точно так, товарищ командир, справился. Живой…
- Это похвально, что живой, - задумчиво сказал командир БПК «Свирепый» и даже Дмитрий Васильевич Бородавкин тихо присмирел.
- Фотография замечательная, - после недолгого молчания сказал Евгений Петрович Назаров. – Только приказываю эту фотографию никому не показывать. Никому.
- Я уже приказал Суворову отдать мне негатив этой фотографии, - поспешно вставил своё слово Дмитрий Васильевич. – Принесли?
- Принёс, - ответил я и с громадным сожалением достал из нагрудного кармана один единственный кадр фотоплёнки, на которой были десятки другие фотоснимки волн и бурунов урагана Эллен.
- Идите, Суворов, - как-то устало и даже печально сказал-приказал командир БПК «Свирепый» капитан 3 ранга Евгений Петрович Назаров. – И впредь постарайтесь не нарушать корабельный устав и выполнять мои приказания. Закончите срочную службу на флоте и тогда делайте что хотите, а пока делайте то, что вам приказано делать. Ясно?
- Ничьего непослушания на корабле я не потерплю, несмотря ни на какие геройские поступки. На корабле любимчиков быть не должно. Все должны служить так, как предписано корабельным уставом. Я говорю все, значит, все, а не выборочно. Вам ясно, матрос Суворов?
- Точно так! – ответил я одновременно уже с тревогой и с некоторым обидным возмущением «во взоре».
- Вот так вот, – твёрдо подытожил командир корабля. – Свободен!
Я вышел из каюты командира корабля. Потом подождал немного замполита, а потом, глотая комок обиды в сухом горле, пошёл к себе в ленкаюту. В ленкаюте я хотел было опять улечься в свою постель между стеллажами книг в корабельной библиотеке, но спать не хотелось, тем более, что могли вызвать в любой момент в ходовую рубку, корабль шёл экономическим ходом по проливу Каттегат и надо было посмотреть вокруг, что «деется», да и стенгазету надо было развесить в столовой личного состава и «комитетчиков» собрать и проинструктировать…
Дел было «невпроворот», поэтому я сел в своё рабочее кресло, взял гитару и начал что-то петь, наигрывать и ждать звонка замполита. Звонка не было, а кушать хотелось, наступило время обеда.
Подходя к столовой личного состава, я услышал шум, гам, тарарам, возгласы, смех, ор и крик. Почти бегом я дошёл до столовой личного состава. Там на переборке, где висели основные стенды по истории Балтийского флота и нашего корабля в период формирования первого экипажа, заводских ходовых испытаний и сдачи курсовых задач К-1, К-2, ПРО, ПЛО и ПДСС, тесная куча моряков-свиреповцев рассматривала мою стенгазету. Рядом с беспокойным видом стоял мичман А. Дворский и строго следил за самыми бойкими и активными матросами, старшинами и годками.
Ребята толпились, орали, смеялись, комментировали, оглядывались на меня, но не говорили мне ни слов похвалы или неодобрения. Я сел на своё место за столом БЧ-1, получил от бачкового миску с борщом, два куска хлеба. Взял ложку и начал молча кушать прекрасный жирный борщ с огромным куском мягкой тушёной говядины. Кто-то молча сунул мне две дольки свежего чеснока, и я даже не увидел, кто это был. Глаза мои ничего не видели из-за внезапно нахлынувшей усталой обиды…
Я вдруг почувствовал и понял, что очень устал. Не просто устал, а очень устал. Мне захотелось всё бросить, перестать кушать макароны с тушёнкой, потому что я не чувствовал их вкус, и уйти-убежать к себе в ленкаюту. Я только дождался своей кружки холодного компота с изюмом, выпил, решительно встал и, не обращая внимания на беснующихся у стенгазеты моряков, вышел в коридор и пошёл к себе.
Как всегда бывает после обильного и сытного морского обеда, пришла успокоительная разморенность, лень и желание поспать свой законный «адмиральский час». Судьба моей корабельной стенгазеты меня уже не интересовала и не заботила. Там в столовой был мичман Толя Дворский, он был назначенным комсоргом, вот путь он и обеспечивает целостность и сохранность стенгазеты, а я своё дело сделал и теперь могу по приказу замполита отдыхать.
С этими мыслями и чувствами я добрался до ленкаюты, разобрал свою постель между стеллажами корабельной библиотеки, достал из сейфа рисовальный альбом, открыл его на странице рисунка «Купающейся Афродиты», поставил в изголовье и, глядя на этот рисунок, почти мгновенно уснул. Последней моей мыслью был чей-то возглас: «Господи, как же я устал!»…
Фотоиллюстрация из фотоальбома автора: 12.10.2023. Зона Балтийских или Датских проливов. Пролив Каттегат. Рисунок по памяти из фотоальбома автора. «Купающаяся Афродита», или «Венера на корточках», «Венера присевшая», «Афродита Дойдалса» - разные названия копий древнегреческой скульптуры работы скульптора Дойдалса из Вифинии. У древних греков это была богиня любви Афродита, у древних римлян – богиня любви Венера, а для меня это была моя «Фея красоты и страсти». Рядом современная фотография скульптуры в зимнем саду Воронцовского дворца-замка в Алупке (Крым), «Купающаяся Афродита». Этот рисунок сначала я держал и хранил в тайне, а потом всё же показал моем другу-годку Славке Евдокимову и потом этот рисунок крайне возбуждал моих друзей-годков и каждый просил-требовал, чтобы я нарисовал в его ДМБовский альбом эту картинку. Я отшучивался, отнекивался, отказывался и говорил им: «Лучше встретить живую Афродиту, чем «страдать» от нарисованной».