Бальтазар, Мельхиор и Каспар, поддерживаемые прислугой царя и царицы, сошли на берег. Их окружил небольшой отряд отобранных Финистом воинов, и они прошли в предназначенные для них шатры.
Подали яства из числа имеемых. Гребцы ждали результатов охоты, а пока жевали сухари, которые приказал раздать им начальник охраны. И за то благодарны были, ибо успели проголодаться, пока вели работы по воздвижению лагеря.
Через какое-то время вернулись охотники. Добыча была богатой – удалось добыть молодого кабана, косулю и с десяток зайцев, упитанных, жирненьких в это время года. Все принесенное быстро освежевали и стали готовить на вертелах.
К трапезе подали сурьи в бочонках, чем в восторг привели воинов-гребцов. После песни пели. Как совсем стемнело, разлеглись в шалашах вповалку. У костров по человеку оставили – огонь поддерживать: если закоченеет кто, всегда можно подойти, погреться. Да и лишние глаза в ночи весьма кстати – пока тихо было, а там мало ли чего…
Финист проверил караулы, кому пора вышла – сменил, из остальных уставших шибко быстро вычислил и тоже спать отправил, заменив свежими. Лагерь вокруг обошел, и только убедившись, что все нормально, отдохнуть лег, повелев разбудить себя к следующей смене дозорных. Он собирался каждую караул лично сопровождать.
Ночь прошла спокойно, если не считать того, что на засеку вышел медведь-шатун. Но стража на вышках спугнула зверя, сумев даже подранить косолапого. Тот с ревом скрылся в чаще.
Поутру Финист отправил по его следам пятерых опытных воинов – все одно дострелить надобно: выживет или нет – неизвестно, а раненный он втройне опасен для людей. Через несколько часов все лакомились медвежатиной в меду.
– Может, устроить состязания? – Предложил Бальтазар, доедая очередной медальон из медвежьего филея.
– Мне кажется, кто-то обещал, что будет вести себя в соответствии со своим духовным именем, и не станет понапрасну рисковать жизнью, – с укоризной посмотрел на царя Каспар.
– Какой риск? – Бальдр сморщил лицо, – деревянные мечи? А вместо настоящих противников – собственные гребцы?
– И, тем не менее, – поддержала Каспара Мельхиор, – не стоит этого делать. Тем более, ты обещал.
– Хорошо, хорошо, – сдался царь, – но ведь в состязаниях я могу и не принимать участие.
– Это другое дело, – Нанна ела с аппетитом, она уже отошла от морской болезни, и лицо ее покрыл легкий румянец, который всегда так ей шел, – если Верховный жрец не возражает, то и я не буду против. Что скажешь, Криве?
– Против этого трудно возразить, – он понимал, что сейчас возражать бесполезно – это максимальная уступка, на которую пошел царь, – пусть воины проведут состязание; я распоряжусь.
– Назначь его на вечернюю зорьку, да так, чтобы закончить до темноты, – сказал в спину, выходящему из шатра Каспару, царь.
Бальтазар сдержал слово и не стал принимать участие в соревнованиях. Было видно, как ему этого хотелось, но верный данному слову, он так и остался простым наблюдателем. С тем только, что первым судил поединщиков, и последним слово держал, окончательно черту подводя игрищам.
Назначенный им начальник охраны каравана тоже не смог принять участие в состязании, так как новые обязанности съедали все его время, и пока народ развлекался, он особенно внимательно следил за охраной лагеря. Удвоил число караульных на судах и вышках, и сам ни разу за все время соревнований не присел. Он даже не видел ни одной схватки. Меж тем, стемнело.
Лишь после того, как разгоряченные воины успокоились, наговорились вдосталь, делясь впечатлениями, и разошлись по шалашам, Финист решил, что пора и ему немного отдохнуть. Он прошел к шатру царя и царицы, постучал в деревянную опору и, получив разрешение, откинул полог и вошел.
– В лагере все спокойно, – доложил он, – дозорные на вышках поменяны, у костров дежурят по двое, удвоена охрана и на ладьях.
– Есть для сего основания? – Удивился Бальдр, – чего опасаешься, стражник?
– Основания всегда есть, и ты сам их дал мне, мой царь, сказав, что кормчие предупредили о людях лихих. А после состязания на мечах и в поединках, воины спят особенно крепко. Так что, лишним не будет некоторое усиление караула.
– Хорошо, – кивнул царь, – ты верный и надежный слуга, и с обязанности, тебе порученные, справно ведаешь. Можешь идти.
– Позволено ли мне будет отдохнуть?
– Ты сам распределяешь время свое, впредь больше не задавай мне таких вопросов. Тебе разрешено все, что не запрещается, а запретов для начальника охраны немного сыщется. Ступай.
Финист вышел.
Он еще раз обошел лагерь, и только после этого лег отдыхать.
А наутро всех ждала большая неожиданность: рожон между двумя сторожевыми вышками оказался поврежден. И не просто поврежден, а частично разобран. От пролома шли следы нескольких ног вглубь лагеря, но, не доходя костров, они поворачивали назад, и опять уходили обратно в лес, где и терялись, так как там кончался песок, и начинались настоящие заросли. Опытные следопыты смогли лишь на пару десятков метров проследить, куда направились их оставившие люди.
Ни караульные, ни стражи у кострищ и на кораблях, клялись богами, что ничего не видели и не слышали, и хотя ничего не пропало, и никто не пострадал, оставаться здесь было опасно.
– Разведчики то, – сказал Бальтазар, – а не пропало ничего, потому что и пропадать нечему было. Что думаешь, стражник?
– Думаю, что еще придут, – ответил Финист, – только вот, не смекну – нападут числом не малым, или просто уворовать что захотят втихую?
– Проверять не будем, и ждать тоже. Вышли охотников, пополнить запасы надобно – до Колывани путь не близкий. Да пусть поостерегутся, раз тут шастает кто-то. Водой чистой запасись. Как сложится все, так и сниматься будем.
– За водой пошлю, а вот дозволь самому за дичью команду свести, совсем застоялся без дела.
– Мне начальник здесь надобен, а не косуль гонять… Но…
Бальтазар что-то прикинул в уме.
– Пусть по-твоему будет – погуляй по лесу, с тобой товарищам опаски меньше, но не балуй: далеко в чащу не лезь, да гляди во все глаза. Я тебя больше как разведчика отпускаю, а не как охотника.
Через полчаса дюжина молодцов во главе с Финистом скрылась в прибрежных лесных зарослях.
«Ни зги не видно, – думал он, продираясь сквозь низкие ветви деревьев, – как тут кабана добыли?»
Но лиха беда начало – пообвыкся, присмотрелся, и вот уже пущена стрела в зайца, другого. Через какое-то время настреляли десятка два, но это так – баловство одно. Добыча покрупнее нужна – тот же кабан, косуля, лучше лося взять.
Обвел взглядом Финист верхушки деревьев – солнца не видать, не пропускают кроны лучей солнечных. Но день точно, светло все-таки.
– А-а-У-у! А-а-У-у!!! – Начал скликать охотников.
И вдруг прямо из кустов ближайших секач! Клыки, что скобы для схватки бревен. Едва отскочил в сторону с дороги зверя. А тот развернулся и опять в лоб! В атаку. Лук Финист в руке держал, а стрела в колчане за спиной, надо было заложить заранее, да он уж на зверя серьезного не надеялся.
Вдруг «фью-ють!» – в бок стрела кабана ударила, товарищ на выручку пришел. Скорость сбила, шатнуло животное в сторону, но не остановило совсем. Но тут уж Финист успел свою стрелку к тетиве приладить, да пустить метко, прямо в глаз зверю лесному. Пробежал он по инерции несколько метров, да у ног охотника и повалился.
Поблагодарил начальник товарища за помощь, а может и за спасение.
– Спасибо, Гавр, – сказал, – туго бы мне без тебя пришлось. Любо, что зверя взяли. А остальные где?
Не успел ничего ответить Гавр.
«Фью-ють!» вновь пропела стрела, но не спасение несла она, а смерть. Насквозь охотнику шею пробила, и бездыханным свалился он.
– Ассы! Ко мне!! Враги напали!!! – Страшным голосом заорал Финист, одновременно заложив стрелу и присев на одно колено.
Справа листва шелохнулась. Змейкой-ужиком стрела сверкнула, увернулся, и свою в ответ выпустил. Попал – кто-то тяжело осел за ветками. Рядом вдруг вынырнули из листвы двое, в каких-то шкурах, веревками подпоясанные, с мечами короткими. А может то ножи длинные – не до рассматриваний. За спину луки закинуты.
Бой насмерть – короткий бой, это не состязание, где главное удаль да лихость показать, здесь приемы красивые да выкрутасы разные не демонстрируют, о животе сразу думать надобно. Как меч в руке Финиста оказался, того и сам не понял, только с первого же удара проткнул грудь одному ворогу. Повалился тот замертво. Второй сверху ударил – успел отклониться воин, лишь самым кончиком куртку на груди порезало. В ответ махнул оружием – тоже мимо. Мечи сшиблись, искры посыпались, опять и снова, и снова. В рубке мышцы малую роль играют, в начале только, тут главное сухожилия. А они покрепче у Финиста были. Удары его вконец истомили бусурманина, а последний и вовсе поперек лба пришелся – конец мгновенный.
Но тут еще двое выскочили, и не сдобровать бы молодцу, да своя дружина, наконец, подоспела. Бой налетчики не приняли, и быстро в чащобу нырнули, только их и видели.
– Не бежать за ними! – Скомандовал Финист, зная, чем такие гонки кончиться могут.
Гавр был мертв. Мертвее не бывает. Двое нападавших тоже.
Но думать надлежало и о живых. Потому у кабана тот час вырезали половые органы – иначе моча в мясо уйдет, потом вонять будет так, что есть не сможется. Тушу к слегам привязали.
Зайцев к поясам прицепили.
Для своего погибшего воина носилки соорудили. Ворогов брать не стали, собрали только оружие у двоих, что на мечах бились, да в кустах тело нашли, стрелою насквозь у сердца пронзенное. Ратники на Финиста с восхищением исподтишка косились – вот так воин! Троих уложил! Да ловко как!
Охота закончилась; жаль, мало дичи на всех набили. Но следовало быстро уносить ноги – ясно было, что дело просто так не закончится, а в лагере воинов много, все спокойней. Да и доложить обо всем царю надо.
– Вот оно как, – Бальдр казался озабоченным, Финист только что повинился перед ним, покаялся, что недоглядел, – не вини себя, друже, то моя вина. Сразу сниматься надо было, а я вас в лес погнал.
А ты воин храбрый и умелый. Быть тебе ко всему начальником охраны нашей. И помни – ты теперь не меня охраняешь, не жену мою – ты веру нашу обороняешь, Золотой путь души. Дело то великое, праведное, и в веках отражение найдет.
Царь внимательно посмотрел на воина. Тот тихо стоял – то ли постигал услышанное, то ли уже уразумел, а от того проникся серьезностью момента и сам посерьезнел. Хотя, куда уж боле.
– Как бишь звали погибшего?
– Гавр, государь.
– Знаю, слышал. Славный был воин. Предайте тело огню, и снимай стоянку – боле здесь делать нечего, да и опасно. Понятно, не от опасности бежим, но осторожность у нас сейчас на первом месте быть должна. Жизни наши теперь не нам принадлежат.
Он помолчал.
– А тебе вот что скажу: как отвалим, зайди к нам, слово тебе тайное пошепчу. Как страж главный, посвященным быть должен.
Вечер еще не наступил, а уж отчалили. И вовремя: на берег, где лагерь разбит был, высыпало народу великое множество; Финист со счета на двухстах сбился, а там куда боле было. Затрясли они копьями да мечами, заорали, заулюлюкали, несколько стрел вдогонку пустили – далеко, не достать.
Согнул Финист правую руку в локте, левой по мышце вздувшейся хлопнул, жест неприличный показал ворогам. Плюнул в воду темную, да в цареву комнату отправился, тайны постигать великие – здесь ему охранять боле нечего.
_______________________________________________________
До Колывани дошли за четыре дня – быстро, опять же с ветром повезло. Нанна уже не так страдала, попривыкла видимо.
Колывань – поселение большое, народу множество, и вожди свои, доморощенные. Руян от него через все море стоит, и хотя Бальдр для здешних правителей такой же царь, как и для жителей Арконы, но в лицо его мало кто знал. Но, слава богам, и такие были. А потому поднесли гостям дорогим, но непрошенным, хлеб – соль, в палаты проводили, разместили с почестями подобающими царским особам. Про воинов-гребцов, правда, забыли, тем на ладьях остаться пришлось, но, может, это и к лучшему – корабли под присмотром будут. А то, как правители прибрежного города не старались свою лояльность показать, все как-то двусмысленно выходило, по типу: ты хоть и царь наш, но далеко твоя резиденция, и сюда никто не приглашал тебя; так что поешь-попей, хочешь – припасов возьми в дорогу дальнюю, да и отправляйся поскорее в нее. Как-то так.
Но Бальтазар и Мельхиор и сами задерживаться здесь не собирались. О чем он и сообщил наместнику Сааму.
– Ночь только у тебя проведем, – Бальдр не оправдывался, просто проявлял сдержанность.
И то сказать – никто их не обидел, встретили, как подобает, приютили, а впечатления, да домыслы – это для политика не аргументы.
– А ты вот что, правитель Саам, – продолжил, то ли приказывая, то ли прося – сам пусть решает, и то и другое правильно, – собери завтра на площади весь люд, что прийти сможет, – весть благую донести до вас хочу, с тем и прибыли. А коли достаточно народу ее услышит, так и отбудем сразу, только еды да водицы чистой у тебя возьмем сколь не жалко.
Услыша то, посветлел наместник лицом.
– Все сделаю, царь, – поклонился низко, – а кушанья да питье, возьмешь, как унести сможете. Медов еще дам, бочонков тридцать. Хватит ли того?
– Хватит, любезный Саам, хватит. А сейчас оставь нас, дорога дальней была, тяжелой, отдохнуть надобно. Поутру разбудят пусть, с рассветом.
Саам еще раз поклонился и, развернувшись, направился к выходу из опочивальни.
– И последняя просьба, – настиг его на пороге голос царя, – прикажи людей моих накормить, да пусть баньку истопят, попариться с устатку, с дороги – что может быть лучше?!
– Прикажу, можешь быть спокоен.
Как только тусклые лучи зимнего солнца пробились сквозь низкие тучи Балтики, прислуга разбудила волхвов. А уже через полтора часа они поднялись на наспех сколоченные трибуны – спасибо и на том – на главной площади города. Народу собралось поменьше, чем в Вышбе, не говоря уж об Арконе.
– Ай! – Нанна отдернула руку от перил.
– Что случилось? – Спросил Криве, следовавший за ней.
– Руку уколола, – ответила та, – занозила, похоже.
– Доски не струганные, торопился наместник. Прости уж его.
– За что ж прощать? Он молодец, мог бы и этого не делать. А что до занозы – так сама виновата, на корабли взойдем – иголкой вытащу щепку. Не про то печаль моя.
– Про что же, Мельхиор?
– А про то, что примета плохая. Что-то копятся они – в Арконе человек пожегся ни с чего, теперь вот руку поранила на ровном месте. Не к добру все это, ой, не к добру.
– Плохо, что так все получилось, но хорошо, что получилось хоть так, – изрек Криве, – не бери в голову, все что ни делается – все правильно. Что раньше времени-то в колокола бить.
– Прав ты, жрец. Это я так, сама не знаю чего…
Меж тем Бальтазар уже начал свою речь, возвещая о рождении Спасителя. На этот раз говорил он сам. Колывань – сопредельные владения, и хотя правит здесь наместник Саам, но царь для него и для всех один – Бальдр, да и Боги родные их единят.
Слова речи той мало чем отличались от того, что в Арконе говорилось, и на Готланде, а потому и повторять не будем. Заметим только, что особого восторга они не вызвали: ну, родился кто-то там и родился – пускай растет, дальнейшее, время покажет. Как-то так. Да что ж тут поделаешь, главное – весть благую до люда донесли, тем долг свой исполнили, пора в дорогу. Где в другом месте, может, и больше интереса новость эта вызовет.
Как и обещал Бальтазар наместнику Сааму, так и сделал, и к великой радости последнего, уже через несколько часов паруса каравана волхвов скрылись вдалеке, слившись с пенными барашками на гребнях небольших волн моря Балтийского варяжского.
А уже через трое суток караван судов входил в полноводную реку Неву, что из озера Ладожского проистекает, и далее по реке Волхов ведет. Куда теперь дорога их лежала, а оттуда на юг по русям великим к морю Черному Русскому, где никому из волхвов доселе бывать не случалось.