Уроки немецкого. Осколки памяти

Александр Акишин
Довоенное танго

Да, детская память она такая…
Тогда было воскресенье. Бабушка уехала в соседний городок в церковь, к заутрене. А мы остались дома: я и мама. А было мне тогда годков восемь. Мама одела свое любимое платье из крепдешина, обулась в туфли-лодочки.
Потом включила проигрыватель и поставила пластинку с довоенным танго. И решила научить меня танцевать то самое довоенное танго. Я с радостью согласился. 

Мы так славно танцевали. Точнее она. Я-то больше топтался на месте, потому что у меня не получалось так ловко поспевать за ней.

И вдруг что-то случилось. С маминого лица исчезла улыбка, глаза потемнели, она схватила меня в охапку, и открыв крышку погреба, толкнула меня туда…

– Самолеты, сынок, слышишь, - закричала она благим матом. - Прячься. Они опять прилетели. С черными крестами.

Я сколько ни силился, кроме звуков того довоенного танго, так ничего и не услышал. Если не считать маминого плача. И тогда я тоже заплакал. Потому что в погребе было сыро и темно.

А потом вернулась бабушка и вызволила меня из погреба.

“Бабуль, почему ей почудились фашистские самолеты с крестами? Война-то давным-давно закончилась.”

“Да, годков пятнадцать минуло, как закончилась проклятущая да только не для твоей матери. Боюсь война будет ей чудиться еще долго.”

И тогда она рассказала мне о моем деде, которого расстреляли каратели в том декабре 41-го. на глазах бабушки и моей будущей мамы, которой тогда было одиннадцать лет.

Увы, детская память…она такая…

Только с того воскресенья я больше не танцевал с мамой довоенное танго.
 

Откровение

Незадолго до кончины бабушка поведала мне историю из той войны. О том, как им удалось похоронить моего деда.

“Это хорошо, что тогда стоял декабрь. Они ведь запрещали хоронить несколько дней. Уже и душа его, небось, маялась там, куда уходят невинно убиенные. А по нашим обычаям надобно непременно похоронить на третий день. И тогда ночью, будто тати какие, отдала полицаю свое и его обручальные кольца - больше-то у нас ничего и не было ценного за душой.”

“И он позволил…”

“Не то, чтобы позволил, а просто ушел греться в сторожку. А мы с твоей матерью взяли из дома салазки и увезли его на погост.”

  “Но земля же была мерзлая, как же вы вырыли могилку? “

“А мужиков уговорила из дальней родни. Они и подсобили. До рассвета управились.”

“А что было потом?”

“А потом они подожгли нашу деревню. Вроде как партизаны объявились… И дед твой из партизан был, связным. Он же сильно хромал. Еще с финской…после ранения. Вот и подумали, мол, кто на покалеченного особо внимания обратит. А оно вишь как обернулось.”

“А как же вы жили в сожженной деревне?”

“Да никак. Повели нас всех в сторону Белоруссии. Там тогда были лагеря для перемещенных…”

 Много еще чего поведала мне тогда бабушка. Да только остались в памяти одни лишь осколки. Столько времени прошло. Я ведь и сам уже дед. Моему-то деду было вдвое меньше лет, чем мне теперь. Только иногда мне кажется, будто он продолжает жить, точнее, часть его. Во мне. Я и фамилию ношу его.

Выходит, все было не зря…

 
Когда же Ты придешь, Спаситель?

 «Только б не было войны»,
Как заклинание твердила бабушка,
Осеняя меня крестом...
Тогда мне казалась это молитвой
Одной из тех, которую я знал...
«Только б не было войны»
Провожала меня в Армию бабушка,
Осеняя меня крестом...
«Только б не было войны»
Шептал я вдогонку сыну...
Только б не было войны»
Беззвучно прошепчет он  сыну,
Смахнув скупую слезу...
 Когда же Ты придешь, Спаситель,
И вразумишь людей?

 
Уроки немецкого

Шли годы. Но мама так и не смирилась  с той трагедией, которую ей пришлось пережить в то военное лихолетье. Мы тогда жили на севере Казахстана. А как известно в те времена там жило не просто много, а очень много немцев, которых депортировали из Поволжья и других мест их компактного проживания.

Понятно, что они между собой частенько общались по-немецки. Мою маму это приводило в тихое бешенство. Я же изучал в школе немецкий. Надо было готовить уроки. Учить какие-то стишки и песенки. Я и теперь помню ту рождественскую песенку:

O Tannenbaum, o Tannenbaum
Wie grun sind deine Blatter.
Du grunst nicht nur zur Sommerzeit,
Nein auch im Winter wenn es schneit.
O Tannenbaum, o Tannenb aum
Wie grun sind deine Blatter!

Текст довольно длинный, поэтому не вижу смысла приводить его целиком.
Скажу только, песенка о том, какие милые зеленые иголочки на елочке..И как они нравятся….

 И еще была песенка про солнце, маму и голубое небо. На пионерских сборах частенько ее исполняли..

Но дело даже не в этом. Каждый день из Алма-Аты шли по радио передачи по-немецки. Радио она в ярости, не выдержав, просто разбила.

Тогда-то я и понял окончательно об обострениях, которые с ней случались время от времени. Но, думаю, она в какой-то степени вполне сносно владела немецким. Лагеря
для перемещенных и прочее не могли пройти бесследно.

А тогда бабушка посоветовала мне учить немецкий где-нибудь в укромном месте. Да я и сам уже тогда многое понял. В том числе и причину ее страшной болезни.
Я стал убегать в степь и там вовсю горланил песни и стишки, вслух читал тексты.
Даже спустя годы я так и не смог объяснить маме, что язык всего лишь средство общения и не имеет отношения к пережитой трагедии. Но с другой стороны она вполне толерантно и уважительно относилась к казахскому и другим языкам.

Что ж, запретный плод всегда сладок. Потом, через годы, на вступительных в Литинститут, экзаменаторша была в таком восторге от нашей болтовни с ней по-немецки, что готова была поставить мне две или, по ее словам, даже три пятерки. Мне хватило и одной..
Не стал я ей признаваться, что готовился поступать в Военный институт иностранных языков. Наверное, зря. Как позже узнал, она и там преподавала немецкий. А не стал поступать в тот военный институт, отлично понимая, что не смогу выдержать экзамен по физподготовке, потому что от больных матерей в послевоенное время редко рождались здоровые дети.

Вот так и меня достала та война и преследует всю жизнь. Сердце не очень... Впрочем, это уже другая история.

 Бог простит

Уметь прощать - это искусство, овладеть которым дано не каждому...
Может, потому-то мы частенько слышим привычную фразу:"Бог простит..."

 Я стою на коленях в Гефсима;нском саду
Там, где провел Он последнюю ночь
Преданный Иудой...
 
Привет из Восточной Пруссии

 … - Когда вернулись на пепелище, - вздыхает бабушка, - вырыли землянку. С голодухи варили суп из крапивы. Ничего ж не было. Мать твою на речку посылала. Она приспособилась собирать ракушки. Какое-никакое подспорье. А она бывало наберет  их и пока дойдет до нашей землянки, половину сырьем съест. Прямо со скорлупой. Тогда и зубы попортила. Так и жили года. А году в 46-м началась вербовка в Восточную Пруссию.

- В Калининградскую область? - уточняю я.

- Ну да. Только мы еще долго называли ее Пруссией. Так и писали в письмах: мол, привет из Восточной Пруссии.

- И как вас тут встретили.

- Хорошо встретили. В колхозе в бывший немецкий дом поселили. Дали корову. Правда, денег-то почти не видели. За трудодни работали. Зато лето и осенью раздолье. Тутошние леса богаты были и малиной, и землянику собирали. В Гусев возили на базар. Тогда-то он, вроде, Гумбиненом назывался. Это уже потом… А поселки и вовсе обозначались номерами. Ты, к примеру, на хуторе родился, а он был приписан к 140-му поселку.
Так и жили. Прошли годы. Ты родился недоношенным. Граммов 900 было, ну или чуть
больше.

- И как же я выжил?

- А я в духовке на подушечке тебя выхаживала, хотя и предрекали тебе скорую кончину. И в какой-то день схватила тебя в охапку и на попутках в Литву, у нас-то тут церквей не было, тут пустые кирхи ихние остались.

- А зачем надо было спешить с этим крещением?

- Ну как же, - не скрывает она удивления, -если б умер некрещеным, это ж грех какой на нас лег бы.

- Так может поэтому я и выжил.

-  На все воля Божья.


Что ждет нас

К сожалению, в последнее время людей всё больше волнуют ощущения. Чувства притупились...

Не оттого ли рушились древние империи и цивилизации, что люди, неустанно заботясь о наслаждениях, напрочь забывали о собственных душах…
Что ждет нас…


Снились ботики, мама и слезы
Когда я был совсем маленьким, у меня были ботики. Черненькие такие, блестящие, резиновые… Теперь уж и не помню - на застежках или... Нет, не помню… Но ботики запомнились отчего-то на всю жизнь. Точнее, тот, один, второй - потерял… И потом мы с мамой его долго искали. До поздна...
До сих пор иногда вижу во сне, как мы его ищем-ищем и не находим... И отчего-то всегда просыпаюсь в слезах... Может, от счастья, что снова увидел маму. Пускай и во сне…
А может, и не было того, потерянного ботика? Ведь уже тогда она частенько брала меня с собой поискать то, чего никогда не теряла…
Проклятая войн

 
Осколки памяти
 
Шли годы. Проводили меня в Армию. И с первой солдатской зарплаты, если ее так можно было назвать. Теперь уж и не помню, как это называлось. Послал в конверте бабушке трояк.

Потом мне рассказывали, как она радостно бегала по поселку и всем рассказывала, какой у нее самый лучший на всей земле внук.

А потом ее не стало.

На похороны меня не отпустили. Бабушка, мол, не мать родная или отец, так что служи  солдат.

А потом был журфак в Ургу, в  Свердловске, который  я через пару лет бросил. А вскоре поступил заочно в Литинститут. На заочное. Потому что уже работал в местной районке. И однажды, побывав в очередной раз на погосте, решился-таки на рискованный шаг. Кто помнит те времена, знает, чем это могло для меня закончиться. Вылетел бы из редакции с “волчьим билетом”.

В общем заказал я скромный деревянный обелиск с крестом, ну и без всякой утайки отнес его на погост. Установил на могиле бабушки.

И в райком партии вызывали, и в редакции судилище устроили. Как говорится, пропесочили по полной.

Но, наверное, Небесам было угодно уберечь меня от полной расправы. Отделался строгим выговором.. Даже двумя: на работе и в райкоме комсомола. С  наказом убрать крест с того обелиска. Но я  отказался наотрез этого делать. И они вдруг разом отступили.

Кто бы что ни говорил, а у всех в душе был Бог. Просто кто-то особо не задумывался об этом, а кто-то знал да боялся признаться.


Снились деревня, мальчонка и дождь

Дождь стучался в подслеповатые окна и горохом отрекошечивал от глинобитных стен... А пацаненок прыгал через лужи и горланил, что есть мочи:

"Дождик, дождик, припусти!
Дай гороху подрасти..."

Я долго вглядывался сквозь замутненные дождем окна, силясь разглядеть мальчишку... Было во всех его повадках нечто до боли знакомое... Я постучал в окно, пытаясь привлечь его внимание, и в какой-то момент мне это удалось. Слабыми от времени и слез воспаленными глазами я, словно воочию, увидел себя... Он приветливо помахал мне рукой, словно приглашая в тот привидевшийся мне дождь, но я... уже проснулся.

Ох уж эти сны...


Ты проснешься однажды утром

 Поблагодаришь Его за еще  один подаренный тебе день, включишь комп и поймешь, что всё суета сует. Реально лишь то, что тебя окружает и с чем тебе приходится сосуществовать на этой самой прекрасной Планете Людей. Остальное - сон, который растает с первыми же лучами робкого утреннего солнца.

Ну так живи, пока живется и не придумывай себе того, что в любой миг исчезнет, как далекий оазис в обманчивом мираже.

Ты проснешься однажды утром и поймешь нечто такое, что пытался понять все последние годы и лишь только теперь...

Впрочем, это уже совсем другая история, которую допишет кто-нибудь другой после тебя…
 
Тель-Авив,2022