Полежать немного утром в постели, понежиться, по молодости Наталья любила, только теперь разве понежишься, болят все суставы, ноют, никакого покоя. Она проснулась рано, да и проснулась ли, кажется, что и не спала вовсе. Слышала, что муж давно ходит, управляется. Накормил Тобика и кур, всего хозяйства-то осталось: собака да курицы. «Что-то возится в кухне, чем он там занимается?» – думала Наталья о муже. «Встал ни свет ни заря. Потом опять замается то со спиной, то с руками…» – сетовала на мужа. Страшно за него, да и за себя тоже, как ни крути, но каким бы старым и больным не был, а пожить всё равно хочется. Кажется, и не живали ещё, а уж восьмые десятки закончились.
– Поди, уж все бока отлежала, – заглянул в комнату Алексей Егорович.
Внешне он был похож на подростка: худощавый, с вечным загаром на лице, руках и шее, с весёлым прищуром глаз. Только глубокие основательные морщины и выдавали возраст. Он в свою очередь беспокоился за жену: что-то она совсем обессилила в последнее время, лежать стала много, а если, чем займётся, то устаёт быстро, и настроение у неё не больно весёлое.
– Ты за мои бока не беспокойся, – парировала Наталья, – хоть даже и отлежу, кому какое дело…
– Вставай завтракать, я уже каши сварил, – добродушно предложил муж.
– Каши сварил? – Наталья приподнялась и присела, – какой каши-то, чего сам варил?
– О! Вопросов-то сколько. Заинтересовал я тебя?
– Заинтересова-а-л, – передразнила жена, – а пирог-то вчерашний кто доедать будет? «Стряпай, стряпай», настряпаю – есть некому…
– Так в обед съедим, чего переживать-то, день-то длинный, – видно было, что настроение у мужа было приподнятое, он вообще был человеком добродушным, уступчивым.
Наталья не спеша надела халат, вышла в кухню. Она и смолоду была невысокого роста, а теперь ещё ниже стала, и располнела слегка.
– Чего-нибудь да он придумает, – продолжала ворчать Наталья Ивановна, но ворчание это было каким-то нарочитым, не по правде.
– Так чтоб веселей было, – посмеивался Алексей Егорович, обнимая жену.
Он вообще любил над ней подтрунивать, ёрничать. «Всё веселее, с шуткой, да прибауткой», – оправдывался, когда она уже не в шутку расшумится из-за его розыгрышей. Они жили вдвоем уже давно. Дети выросли и разъехались. Их село хоть и не сгинуло в страшные девяностые, но всё равно как-то обветшало, выцвело, да и остались в деревне одни старики.
– Какой каши-то наварил? – заглядывая в кастрюлю, спросила Наталья.
Она наоборот, всегда старалась быть серьёзнее и деловитее.
– О, вижу, манной, – сама себе и ответила, – ну, что ж, давай завтракать будем. Я только умоюсь, – и прошла в ванную комнату.
Когда она вышла из ванной, мужа в кухне не было, в доме было подозрительно тихо.
– Ты где? Чего сам-то не садишься? – Позвала Наталья.
– Так я уже поел, – отозвался Алексей Егорович.
– Когда успел-то? – Наталья заглянула в комнату, чем он там занимается? Муж сидел за столом, наклонившись над тетрадью, и как будто что-то писал.
– Чё ты делаешь? Письмо что ль кому пишешь?
– Ага, президенту, – засмеялся супруг.
Помолчав немного, серьезно добавил:
– Рассказ, мать, пишу. Рассказ, – и дальше продолжил писать.
Наталья даже замешкалась немного от удивления: остановилась посреди комнаты, да так и осталась стоять и моргать. Может, ей послышалось?
– Чего пишешь? – ещё раз на всякий случай спросила она.
– Рассказ, – опять же просто ответил муж.
– Господи, – Наталья чиркнула на себе крест, – чего-нибудь да он придумает. Какой рассказ-то, про что?
Она подошла к мужу, заглянула через плечо, оба листа тетради действительно были исписаны. Алексей Егорович закрыл тетрадь, повернулся к Наталье.
– А помнишь, мы с тобой по молодости за яйцами ездили в Дюрягино? Помнишь?
– Ну-у, – Наталья задумалась.
– Да, вспомни ты, нас председатель откомандировал в соседний колхоз яиц закупить, триста штук, как счас помню. Вообще-то, он тебя послал, а я-то вызвался помочь, тяжело же тебе одной нести, мы с тобой подруживали уже, вот я и хотел поближе к тебе быть. Мы тогда ещё на рейсовом автобусе поехали, а на чём ещё-то? Машин-то тогда и не было ни у кого, а автобусы регулярно ходили, удобно и быстро…
– Да, помню я, как такое забудешь, – жена немного нахмурилась.
– Как вспомню этот короб с яйцами, мы его едва до остановки дотащили, пазик подошёл, мы в передние двери зашли, бережём яйца-то, – Алексей уже хохотал и едва выговаривал слова, – короб с яйцами на передней площадке поставили, а как же, чтобы не растрясло… Ой, не могу, как вспомню…
– Да, помню я, помню, – отмахивалась Наталья, едва сдерживая смех, – вот пристал, чего на тебя нашло-то?
– Так как же, ведь это же, можно сказать, историческое событие, как об этом не написать? – Давился смехом Алексей Егорович, – едем чинно, яйца везём, бережём, серьёзные такие…
Он останавливался передохнуть и продолжал дальше:
– Шофёр-то на вираже, как крутанет автобус, ты как подскочишь, и мимо сиденья прямо в этот короб сверху на яйца – бух! Ой, не могу, – он уже от смеха не мог говорить.
– Как тебя подбросило-то, аж платье твоё раздулось, ты, как курица-наседка, яйца-то накрыла…
Наталья смех сдерживала изо всех сил, говорить она не могла, потому что боялась расхохотаться, но и смеяться не могла, потому что, когда это случилось-то. И конечно теперь-то смешно: на короб с яйцами сверху сесть. Помнила она и хруст этот, и хохот со всех сторон в автобусе, и как долго подняться из короба не могла… Смешно, одно слово. Ну, ладно, вспомнили, посмеялись… Но рассказ! Это дело серьёзное.
Алексей Егорович смеялся и смеялся:
– Яйца все всмятку-у, – давился он от смеха.
Наталья повернулась и хотела выйти из комнаты, но не выдержала и тоже расхохоталась:
– Как представлю со стороны: я в коробе на яйцах сверху, а встать-то не могу, низко, автобус гонит, яйца хрустят, я руками машу, ору …
– А ты ведь тогда заревела, – утирая слёзы, проговорил муж, он уже до слёз нахохотался.
– Заревёшь тут, – теперь от смеха давилась Наталья, она передохнула и закончила, – яйца-то – колхозные-е…
– Ха-ха-ха-ха-ха… – снова зашёлся смехом муженёк, – над своими бы так не ревела…
Наталья нахохоталась и немного успокоилась, и то правда, вспомнили, повеселились, чего только не было в жизни-то и смешного и грустного.
– А ты чего это рассказ решил написать, – она сделала ударение на слове «рассказ», – смотри-ка, писатель нашёлся, и почему сразу об этом случае? – жена отвесила Алексею подзатыльничек, с любовью отвесила и прищурилась.
– Чего ты, – отмахнулся от неё муж, – об этом случае решил, потому что он смешной, и назову рассказ «Курочка хохлатка»
И он снова рассмеялся над тем, как здорово придумал, ведь жена его дорогая украинских кровей будет.
– Но, но… Курочка. Если я курочка, то ты кто? Петушок? – Тут же осадила его благоверная и заулыбалась довольная.
– Вот ты язва, палец тебе в рот не клади, – усмехнулся и Алексей Егорович, – ладно уж, без названия оставлю, я ведь для внуков это придумал, на память хочу оставить, пусть читают потом о нас, вспоминают и тоже смеются. Чё, если есть над чем, – добавил он как бы оправдываясь.
– Ты чего это? – Наталья неожиданно сделалась серьёзной, – когда потом? Ты об чём это задумался-то? У тебя что, болит чего?
Она изменилась в лице, во взгляде появился испуг, она тут же часто заморгала…
– Да, чего ты? – забеспокоился и Алексей, – я ничего такого и не думаю, я про рассказ только сегодня сообразил, когда управлялся. Чем, думаю, заняться, день-то длинный, а дай-ка, думаю, напишу, как мы жили-были. Живем-то давно, так что писать, не переписать, я ведь только начал.
Он обнял жену, погладил по голове, успокаивая, а она уже тихонько плакала.
– Ну, чего ты? Чего? Мы с тобой еще поживём, ещё повытворяем чего-нибудь, – он вздохнул, – вот точно говорят: посмеёшься лишко, так и слёзы близко.
– Навытворяем, скажешь тоже, – Наталья вытерла ладонью глаза, – кое-как по избе ходим.
Она вздохнула глубоко, поджала губы, но сидела так совсем недолго, посмотрела в сторону стола и тут же оживилась:
– А ты о себе-то напишешь, чтобы ребятишки потом читали?
– Конечно, напишу, – тут же заверил её муж.