Тюремные записки в прозе и стихах
Часть 5. Поту сторону решетки
Глава 6. Религия за колючкой
С религией свои огрехи. Человечество задумалось о Богах, пытаясь вникнуть в тайны мироздания.
Битву Неба и Земли
Высоко в горах я видел,
Плыли молний корабли,
Разбивал их скальный идол.
Опрокинулся весь мир,
Сознание померкло,
Нас Всевышний командир
Спас и вытащил из пекла.
Кто он, этот командир-спаситель? В мучительных поисках ответа сложились основные религиозные течения. В ИК-3 имелись православная церковь, мусульманская комната-молельня, иудейская синагога и буддийская комната-дацан, где прихожане могли отслужить избранное вероисповедание.
Совокупность случайных явлений –
Мироздания калейдоскоп,
И вращает его либо Гений,
Либо нами придуманный Бог.
Скалов и до зоны интересовался религиозными учениями, а в колонии основательно углубил свои познания о вере человека в божества. Мусульманам приходилось разъяснять откровения Мухаммеда, бурятам – учение Будды. К буддистам нередко приезжал Баир-лама из Усть-Ордынского дацана, проповедуя молебны во благо всех живых существ и устранение препятствий на жизненном пути прихожан. Из религиозных движений Скалов твердо придерживался буддизма.
Во что я верю? Только не в людей,
По крайней мере, не в поток идей.
Я точно верю в Будду-мудреца,
Он на Земле один, кто до конца;
Не воспарил на небо от людей,
Не обвинял в грехах, не лил елей.
Невольно заставляют себя уважать люди национальных меньшинств, которых сплотила великая Русь. Они безоговорочно и стойко помогают друг другу всегда и во всем, даже в невыносимых тюремных условиях, пренебрегая понятиями и правилами «не оказывать добро» другому. Они осознают малость своего народа и необходимость его сбережения. У русских же, представителей великой нации, натура настолько широкая, что она вмещает в себя весь спектр человеческих отношений, от самопожертвования за друга или незнакомого человека до распрей и уничтожения соплеменников.
Русичи чувствуют, что великому и могучему славянскому роду мелкие укусы не нанесут особого вреда. У зеков появляется подспудное желание, чтобы участь сокамерников складывалась не легче, чем у них самих. Это и есть дурное перевоспитание личности, хотя человек сознает, что сживается с подлянкой, завидует, когда кому-то в чем-то повезло и стало лучше. На зоне бытовал анекдот на эту щепетильную тему. Еврей говорит еврею:
- Смотри, как тяжело Абраму. Давай поможем ему, чем сможем.
У русских по-другому. Иван говорит приятелю:
- Слушай, Петр, ты сидел, и я сидел, а вот Федька не сидел. Давай устроим ему отсидку, тогда будет по справедливости.
В тюрьме слова – наоборот,
Их смысл – бессмысленный, по сути,
Здесь каждый каждого пасет,
Не помогает на распутье.
Тут рады промаху любому,
Смакуют каждую неточность
И рады наказанью злому,
А то и в бок воткнут заточку.
В колонии цени слова,
Целее будет голова,
Вокруг тебя сидят ловцы,
Тюремной жизни мудрецы.
Здесь свой создали монастырь,
Где новичок – баклан и хмырь,
По тем понятиям Устав,
В нем новичок всегда неправ.
Основатель буддизма, принц Гаутама, назвавшийся Буддой, свел свое религиозное мировоззрение к тому, что мир полон страданий, вызванных привязанностью людей ко всему земному, но они могут быть прекращены при отречении от земных желаний. Бог – это окружающий мир. Слон и осел – одинаковые Божества. Отрекись от собственного «Я», которого в действительности не существует, а существуют лишь бесконечная Пустота и великая Тишина, и ты достигнешь Просветления. Человек лишь тень, которая появляется в Пустоте для того, чтобы исчезнуть. Напрасны гонки за мечтой, которая тоже исчезает в Пустоте, едва тебе покажется, что она достигнута, - учит Будда своих мирян. Как видим, учение Будды имело для заключенных страдальцев первостепенную актуальность. Атеисты, по сути, и есть буддисты, сами не догадываясь о том.
Я расслышал в свисте ветра
Лишь один мотив печальный:
- Ничего на этом свете
Не приходит без страданий.
Появляемся мы с криком
И рождаемся из боли,
Смерть за нами мчится с пикой
Через жизненное поле.
В горестном осеннем всхлипе
Слышно жизни увяданье,
Замерзающие липы,
Лес, теряющий сознанье.
И в осеннем плаче ветра,
В мрачном сумраке небесном
Бродит призрак неизвестный,
На призывы безответный.
И тоска порой глухая
Вырастает темной тучей
Оттого, что жизнь такая,
Всё случайно, всё лишь случай.
Только ветер на всем свете,
И напрасны все попытки
Разорвать несчастий сети
И захлопнуть злу калитку.
Идеалом буддизма является уничтожение личного бытия, ведущее к исчезновению страданий. Под влиянием буддийских наставлений, не иначе, Скалов в Хабаровске полез головой в петлю. Его намерение шагнуть в Пустоту пресек Архангел-спаситель, а то быть бы ему буддистом, освободившимся от страданий, хотя и повешенным. Если буддизм проповедует заветы не любить, не страдать, не жить, то в православии воспевается жизнь со всеми ее радостями и горестями.
Люблю я музыку дождя,
Она мне навевает нечто,
Чему нет слов. Томлю себя,
Неясных дум сжигаю свечи.
Есть в легкой грусти красота,
Таинственное наслаждение,
По непонятному скольжению
Божественная Пустота.
Из свода буддийской морали ряд проповедей проникли в правила тюремных понятий. Будда учит: «Как бы велики не были нужды и потребности других, никто не должен ради них жертвовать собственным спасением». Один к одному здесь узнается одно из основных правил поведения в неволе: «Ни к кому не лезь со своим добром! Оно обернется тебе злом». Ознакомившись с этой тюремной заповедью, Скалов вспомнил свое заступничество за женщину, избиваемую в Хабаровске ментом, - а ведь он оказался жертвой нарушенного им буддийского и тюремного законов! Опыт осужденных поколений гласит, что на зоне надо давить в себе сострадание, что нельзя ни за кого заступаться. Заступничество не только глупо, но и опасно, оно чаще оборачивается злом, и тогда заступник попадает в «непонятное». Философы выявили и отрицательную сторону буддизма, ведь отказ от Бога, как святого образа почитания и поклонения, освобождает людей от покаяния, а провозглашение Пустоты означает непризнание мира.
***
В молельные помещения колонии периодически приезжали духовные наставники из иркутских церковных учреждений и ламы из бурятских дацанов, но и «отцу Александру», то бишь, Скалову, приходилось читать лекции по ведущим религиям. С евреями, у которых переплелись Библия, Тора и Талмуд, было сложнее. Ветхий завет иудеями признан канонической книгой, частью которой стала Тора, или пятикнижье. В третьем веке н.э. иудейские богословы в качестве комментариев к Торе написали Талмуд, провозгласивший избранничество евреев над остальным человечеством. Отрицание Христа и идея иудейского превосходства стали причиной разрушения Иерусалима. Иудеи были рассеяны по всему миру. На молитвы они стали собираться вокруг раввинов в любом молитвенном помещении, синагоге. Одно из таких было выделено в иркутской колонии № 3.
Сторонников иудаизма Скалов поражал стихами русского писателя и поэта еврейского происхождения Игоря Губермана, удачно применявшего в поэтической музе ненормативную лексику. Его сатирические четверостишья расходились по российским просторам и принесли ему широкую известность, за что он и поплатился. Диссидента упрятали на пятилетний срок в колонию поселка Бородино Красноярского края, что на границе с Иркутской областью. Свои богатые впечатления о заключении в сибирском исправительно-трудовом лагере он изложил в книге «Прогулки вокруг барака», изданной в 1988 году. Губерман, человек, живший творчеством и органически сросшийся с кругом деятелей искусства и культуры, в неволе мучительно искал применение своему богатому внутреннему потенциалу:
Здесь ни труда, ни алкоголя,
А большинству беда втройне –
Еще и каторжная доля
Побыть с собой наедине.
Пребывание в колонии оставило Губерману глубокий отпечаток на всю оставшуюся жизнь:
Как же преуспели эти суки
Там, меня гоняя как скотину, -
Я теперь до смерти буду руки
При ходьбе закладывать за спину.
Конечно, были в колонии и трезво мыслящие атеисты, сугубые материалисты, которые видели мир таким, каким он представлялся перед глазами.
Не Боги создали людей,
А люди выдумали Бога,
Чтоб опасался всяк злодей
Идти неверною дорогой.
Бездействие – главная тюремная пытка. Как убить время? И как медленно оно течет! Как долго ждать освобождения, и как многое безвозвратно проходит мимо.
Воет горько ветер,
Морось с низких туч.
Я один на свете
Между горных круч.
Жалкая избушка
Стонет, как старушка,
В зоне тьма кромешная,
Мысли вразнобой…
Жизнь былая грешная
Камнем надо мной.
Кажется расколотой
Между туч луна,
И смертельным холодом
Веет от окна…
Медовухи пенистой
Я себе налью,
Все печали временны,
Радость – во хмелю!
Не расставался буддист и с давней привязанностью к птицам, как и они с ним, ведь птицы тоже божества. На угощение с руки к нему слетались с десяток синиц, а кроме них была любимица Гуля, голубка кофейного цвета. При ней находился супруг, крупный и серьезный голубь, но он вскоре пропал. Гуля часто навещала невольника, прилетала к заветному окну, словно весточка с воли, стучала клювом по стеклу, вызывая друга на свидание. В сильные морозы появлялась чаще, заправляясь питательными калориями. Скалов наказал всем сидельцам не трогать Гулю, и встречи узника с вольной птицей не прекращались до его освобождения. Последние тюремные годы деду давались всё труднее.
Рассматриваю сам себя,
Стареющую кожу,
Тупые мысли бередят,
Зовут на смертно ложе.
Я выжимаю из ума
Последний всплеск раздумий,
А на плече висит сума,
Где список дел безумных.
После освобождения он поручил опекунство над пернатой подругой товарищу по камере, и тот временами сообщал на волю, что Гуля все так же навещает заветное окно. Гуля осталась в прошлом, как и тюремные друзья. Старость надвигалась неотвратимо, как ей ни сопротивляйся и как ни тяжело это осознавать. Хуже всего – старость без перспективы на оставшуюся сносную жизнь.
Грустно мне, ядрена медь!
Не желаю я стареть!
Не подвластен смерти дух,
Не ослабла сила воли,
Как у тигра нюх и слух,
На руках моих мозоли.
Внешне только, шелухой,
Я похож на старика,
А внутри я молодой,
Нет еще и сорока.
Эй, вы! Старые телеги!
Посмотрите на себя –
Вы как в погребе побеги,
Хоть дает вам всё Земля.
С нашей мудростью ли сдаться
Поколеньям на потеху?
Мы сильней любого, братцы,
Без подначки и без смеха!
Пусть сначала доживут
До веселых наших дней,
Что потом они споют
Перед хилостью своей?
Если ты себя оставил
Угасать на бездорожье,
То с Небес не жди ты правил,
Помогающих ничтожным.
Немощь не моя стихия,
Презираю я нытье
И легко пишу стихи я
Про житье-бытье свое.
А когда иссякнут силы,
Танец жизни надоест,
Я улягусь в домовину,
Прочитаю в ней молитву
И скажу себе: «Конец!
Дух, пора идти на Дело,
Обломай рога чертям!
Чтоб в Аду всё закипело,
И устрой-ка в нем бедлам!»