Когда я теряю вдохновение, так необходимое мне для целого ряда разнообразных предприятий, где творческий дух является главным инструментом; когда небо серее обычного, а любимые хвори напоминают о себе и требуют справить юбилей, то есть значительно определеннее, чем были в возрасте Христа плюс десяток-другой лет; Когда я уже готов почти подумать, что все преимущества солидного возраста имеют тенденцию, если не сказать перспективу, превращаться в недостатки, тогда вспоминаю о тех минутах, а точнее десятках минут, проведенным полулежа в кресле одной прелестницы, которая с самым невинным видом любовалась моим ртом, моими зубами, надеюсь глазами, носом, а возможно, и ушами, изредка прикасалась, а, точнее, как-то по-деловому прижималась, как бы невзначай, с бесстрастными глазами к моему локтю, наверное защищавшему мое распластанное тело от непривычного раскованного положения в официальной обстановке, когда присутствует еще одна женщина, делая это холодно, потому что сексапильная красавица носила мужское имя – дантист, равно как и её кресло носило тоже грозное имя, а ее касания как бы говорили: «Не думай, что это доставит тебе удовольствие».
Её достаточно приятный с какой-то детской угловатостью, Да, да, приятный, но одновременно, я бы сказал, не просто холодный, а даже морозный голос не оставлял никаких надежд на ничью, когда две-три слезинки могли предательски соскользнуть из суровых и настороженных мужских глаз, а приятные, на первый взгляд, вздрагивания не означали бы легкое потрясение её красотой. И все же слабая надежда на относительно благоприятный исход была: во-первых, ангел с бормашиной, жужжавшей как шмель, была небольшого роста, если не учитывать каблуки, что предполагало известную хрупкость и изящество, несовместимые с решимостью причинять боль; во-вторых, большие и ласково открытые глаза, как правило, характерны сочувственным натурам, во всяком случае, в это хотелось бы верить, но идиллию нарушали крепкие стройные ноги южанки с Украины, которые часто были сильным аргументом для победы в конкурсах красоты, а это выдавало определенную силу, подчеркнутую гордой осанкой, отменяющей всякую надежду на жалость и сочувствие.
Видимо следует считать, что шансы оценивались пятьдесят на пятьдесят, хотя нынче модно говорить фифти-фифти, но ведь от перемены языка смысл-то не изменится. В общем взошло искусственное солнце над моим, если можно так сказать о пособнике сомнительных наслаждений, креслом, что послужило сигналом для нападения дьявольского шмеля в ручках ангела, если это слово применимо к дантистке, но я буду его применять из уважения к моему первому впечатлению. И он зажужжал, превращая тот самый навязший в ушах и глазах телевизионный кариес в пыль, туманом вырывающуюся из моего страдальчески разинутого рта и освещенную искусственным солнцем, единственным участником этой запланированной экзекуции, которого можно назвать союзником, хотя и бездействующим, значит, бесстрастным наблюдателем. Но если вначале шмель великодушно щадил меня, выбирая те самые счастливые пятьдесят процентов надежды на относительное счастье, то затем он показал, что это была тигриная тактика подкрадывания, и сбросил с себя ангельскую накидку миролюбия, жаля меня беспощадно, несмотря на крупные капли дождя из моих широко открытых глаз, высыхавшие, не доходя до так же широко открытого рта. Конечно, в наш современный гуманный век первоначальная задумка этого ангельского шмелька была ангельской, но затем дьявол вселился в его душу не без помощи так же ангельских пальчиков добрейших фей. Как бы там ни было, не следовало рассчитывать на сочувствие ангела с дьявольским шмелём! Максимум, что удалось выдавить из прелестного ангельского ротика: « Еще немного, совсем чуточку», но это никак не соответствовало действительности, так как шмель кусался еще больнее, так что у меня зародилось обоснованное подозрение, что тон ангельского голоска, скорее, выдавал её недоверие к мужской способности терпеть боль, или она была довольна выходками обнаглевшего, с её точки зрения послушного, шмеля, который чуть было не перевел режим осторожного вздрагивания в рывки, а они уже могли упразднить надежду на относительно благополучный исход ангельского мероприятия.
Когда ненавистный шмель, этот прирученный дьявол, охотник за кариесом, закончил свою работу, что теперь-то фея исправит дьявольскую работу этого палача невинных жертв, вставшего между ошалевшим уже клиентом и совершенно невинным ангелом, но вдруг её ротик совершенно неожиданным командным тоном произнес: «Рот не закрывать!», отчего моя душа, нет, не ушла в пятки, ибо это неудобное место для наблюдения святого действа по расправе над дьявольским порождением – кариесом. Она поднялась вверх примерно на метр, чтобы не мешать ангелу ковыряться в моем сведенной судорогой рту, но чтобы отчётливо видеть, когда позволяла маленькая головка кудесницы зубной боли, как я, захлебываясь слюной, появившейся не от хорошего аппетита, а от похожести реакции не подчиняющихся мне рефлекторных действий на таковую при более подходящих случаях, глотал украдкой ту её часть, которую удавалось осилить, не закрывая рта даже на 10%, так как это могло бы вызвать дополнительное вмешательство шмеля по команде главнокомандующего на кариесном фронте. Видимо душа великодушно (это не стилистическая ошибка, а замысел) протелепатировала это наблюдение ангелу, который также великодушно разрешил сплюнуть, но это было скоординировано с вмешательством шмеля, так как большие и все видящие глазки ангела-феи уже усматривали этот всепроникающий кариес уже на дне и в краях пещеры, образовавшейся благодаря стараниям слаженного ансамбля феи и шмеля. Конечно, душа предпочла не сообщить об этом наблюдении из жалости, все-таки свой человек. Еще пара атак шмеля. Затем райское наслаждение, нет, не от «баунти», а от приятного контакта с зарубежной пломбой, завешенного долгожданным: «Два часа не есть». Душа вернулось на свое законное место, чтобы успокоить меня, но тут ангел напомнил, кто на кариесном фронте хозяин и подпортил радость от предстоящего с ним прощания: «Надо заменить еще одну пломбу». Я ничего не понял, так как уже был на седьмом небе, но, видимо согласился, оправдывая такое нелогичное решение тем, что у меня, по крайней мере, будет возможность заглянуть в большие ангельские глазки феи зубного царства, чтобы понять, есть ли надежда на исправление, хотя бы по отношению ко мне: ведь я уже приручен и два раза одного человека не казнят.
Но читатель знает лучше меня, что я ошибся, а потому буду краток. Более того, оказалось, что шмель то ли по ошибке, то ли из дьявольского удовольствия удвоить издевательства, но вырвал ещё старую пломбу по соседству, так что все предыдущие эпитеты надо удвоить или утроить. Разумеется, я пощажу сердобольного читателя, но одно все-таки скажу: фея сообщила, что похожую оздоровительную гуманную процедуру по изгнанию кариеса надо проделать и на другой стороне челюсти. Не помню, что я ей сказал, но отвёл глаза и про себя решил, что третий раз не буду наступать на любезно пододвинутые ангельские грабельки, тем более, что даже сделанные три пломбы создали ощутимую прореху в моём бюджете, что, безусловно, усиливало логику исключенного третьего.