- Ты не пойдёшь в физику? – всплеснув от разочарования руками, спросил меня в конце одиннадцатого класса профессор по физики после учительского собрания.
- Ты дальше не пойдёшь в математику? Почему? – в тот же период времени удивилась математичка.
- Господи, ну почему ты не пойдёшь в точные науки? – скорее всего сокрушался мой учитель по французскому языку и литературе, безжалостно исполосовывая красной ручкой очередное моё сочинение и ставя очередное 10/20.
Вообще должна отметить, что последний год в средней школе выдался у меня
невероятно веселым и полным всякий абсурдных историй, как вот, например, этой – когда мне пророчили физико-математическую карьеру.
После определённого возраста мозги мои отказались переваривать и воспринимать точные науки. Меня это печалило тогда и печалит по сей день.
Я страстно любила алгебру. Мне нравилось чувствовать, как работает моё серое вещество, что-нибудь решая. Меня завораживала физика, потрясала химия. Но мой мозг, искренне любя всё это дело, всё решал неверно, парой до решения даже дойти не мог, ибо отказывался понимать условия задач. А парой бывали и такие казусы: ошибочное принятие теоремы за задачу и потраченные в пустую часы в попытке решить то, что теорема.
В русской школе учительница по математике, отдавая мне мою тетрадь, восклицала: «Казакова, ты же вроде бы что-то там решаешь, но почему же так всё неправильно?!» Одноклассники, опять же в русской школе, смеялись над серостью и убогостью моих интеллектуальных способностей.
Никогда не забуду один случай.
Урок алгебры. Тема - интегралы. У доски какой-то вундеркинд. Так, чисто, к слову, у нас в классе было семь мальчиков и две девочки. Все мальчики, как на подбор гении в точных науках. Итак, один из них решает пример. Параллельно этот же пример решаю я в своей тетради. Отрываю голову, смотрю на доску и, о чудо, наши решения и ответы совпадают! Я чуть не кричу от радости – в этот момент я тоже гений-прочь-сомнения. Но тут раздаётся убийственная фраза моего одноклассника, стоявшего у доски: «Вот так решила бы Казакова, - стирает с доски записи, - А теперь давайте рассмотрим правильное решение». Я начинаю неистово замазывать то, что ещё секунду назад казалось мне правильным. И примерно так было всегда в русской школе.
В то же время, в какой-то абсолютно параллельной вселенной, во французской
школе, я была отличницей в точных науках. У меня всё получалось легко и просто. Как-будто это была какая-то другая физика, другая алгебра и совсем иная химия.
Доходило даже до того, что во время министерского экзамена по высшей математике в класс заглянул мой учитель, родом из Алжира, и, увидев меня, предложил добавить мне ещё пару примеров, чтобы я не скучала, закончив экзамен. Я вежливо отказалась, а ему сделали замечание, чтобы он не отвлекал студентов и попросили выйти из класса.
Скажу откровенно, не знаю в чём было дело, хотя подозреваю, что в моём
повышенном энтузиазме.
Дружила я тогда с Кларой, француженкой польских кровей. Клара была отличница. Спокойная, рассудительная, правильная, но, бывало, как стукнет ей что-то в голову, и мы оказывались на одном уровне. Тогда было очень весело.
Мы обычно сидели рядом на уроках физики, химии, биологии, экономики, английского и немецкого. Сегодня речь пойдёт только о точных науках, но, замечу, что цирк был на всех уроках, включая, собственно, и сам урок цирка, который был у нас на физкультуре.
Физика и химия были у нас два раза в неделю – практика, а потом уже теория и никак не наоборот. На практике мы обычно приходили в лабораторию, где нас ожидал очередной эксперимент, который мы должны были поставить, а затем сделать выводы из своих наблюдений.
Мы с Кларой делали так: сначала рассматривали материал, делали быстренько вывод, что надо делать, но перед тем, как приступить к делу, звали нашего профессора: «Месье, месье, вот послушайте, что мы тут надумали». Подходил наш профессор: очень тихий, мягкий, добродушный человек. И вот он, подойдя к нам, выслушивал наше щебетание. Когда мы замолкали, то он нам что-то подсказывал, обычно это были два-три слова, в ответ на которые тут же возобновлялся наш щебет только уже с новыми выводами, предложениями, умозаключениями. И посредством вот такого вот неравного диалога мы с Кларой доходили до истин.
Но был случай, когда мы сильно разочаровали нашего дорого и любимого месье. Тема была «астрономия», и проходили мы траекторию планет. Не помню как, но мы должны были начертить траекторию Венеры. Мы с Кларой быстренько всё начертили, перешли к выводам, сделали выводы и только тогда сравнили с теорией. Теория почему-то никак с нашими выводами не сходилась. Возник вопрос: кто не прав? Позвали профессора. Он как посмотрел на наш чертёж, как вздохнул, как скомкал его, швырнул в урну, опять вздохнул, покачал головой и ушёл. Сомнений более не оставалось: неправыми были мы. Мы смирились с провалом и принялись чертить новую траекторию. На сей раз она оказалась правильной.
Много у нас с Кларой было лишней суеты и слов, но как-то нас терпели.
А на уроках математики мне, вообще, подфартило – программа высшей математики одиннадцатого класса во французской школе приравнивалась к уровню седьмого класса в русской, поэтому мне было легко, вот и я проходила за способного ученика.
Вот такие вот дела с точными науками. Хотя, с неточными науками у меня дело
обстояло не лучшим образом.