Спектакль начинается с медитации. Актёры под медленную музыку ходят по наклонному
планшету сцены вверх – вниз. Пока мы не знаем, кто есть кто. Они все вышли к нам, вышли со смехом, с радостью и стали совершать эти маятниковые движения, как бы настраиваясь, синхронизируя свои колебания с общим метрономом, с настроением
зрительного зала.
Да, спектакль начинается со смеха. Мы попадаем с счастливое царство. Офелия целуется с Гамлетом, они катаются по полу и счастливо смеются. Потом выбегают со смехом счастливые король с королевой, они тоже целуются. Вот такое чувственное начало.
Актеры бегают босичком, одеты очень легко. Действие перенесено в более теплые
страны, не в дождливые и мрачные, а в солнечные и безоблачные. Но от этого трагедия не станет светлее.Король и королева целуются уже не на полянке, а на троне и так сладко, что начинаешь догадываться, что Клавдий устранил короля, возможно, не только из жажды власти, сколько из жажды королевы. То, что между ними настоящая любовь сомневаться не приходится, они нам это доказывают весьма убедительно. Медовый месяц.
Надо сказать, что все актеры этого спектакля находятся в блестящей физической форме. Сделать Стасу Мотыреву стойку на руках, перегнуться на мостик ничего не стоит. Гертруда (Евдокия Германова) порхает по сцене, как пушинка, ее тело совершенно невесомо.
Свежестью, молодостью веет от всего спектакля. Все ново, все заново, словно мы
абсолютно не знаем конец, и даже не предчувствуем. Все впервые. Этому способствует перевод Шекспира. Совершенно забытый перевод – Анны Радловой. Мы, привыкшие к абсолютизированному Таганкой, освященному Высоцким переводу Пастернака, вообще не воспринимаем текст, который говорят актеры, как шекспировский. Словно они говорят от своего лица, и даже больше, это их собственный текст, а не заученный.
Программок к спектаклю не существовало и я, надо сказать, совершенно не был готов к такому. Не узнавал текст совершенно. И с одной стороны, все шло, как и положено в пьесе, а с другой стороны, все было неожиданно. «Мой Гамлет» - называется спектакль.
То есть, не английский, и даже не Шекспировский, а лично мой. И сам Шекспир давно стал «нашим Шекспиром». «Наш Вильям Шекспир» фраза, со времен Козинцева - давно вошедшая в поговорку.
Присваивание европейской и любой другой культуры мне кажется произошло в полной
мере. Пусть они там у себя в Европе, отказываются от своей культуры, переходят в какую-
то иную фазу развития, или деградации, в фазу «постхристианскую» как они считают
более совершенную. Но мы, как всегда отстаем от новых веяний. Для нас сожжение
живых людей, в Одессе, либо на Донбассе, пытки пленных, по прежнему являются
преступлением, а для Европы в целом, оказывается, вполне приемлемыми и
допустимыми. И отказ от собственного Шекспира вполне логичная ступень этой
деградации. Теперь Шекспир - наш. А Гамлет- мой.
Пастораль, идиллия, которую играют актеры в начале, нарушает явление Призрака,
который открывает всю правду Гамлету. И Гамлет не выдерживает этого. Как можно после убийства наслаждаться жизнью? И мама, а в тексте Гамлет называет Гертруду
исключительно «мамой», она новый король, словно не чувствуют греха. Они глухи, и
мама не понимает сына, не в состоянии понять.
Сумасшествие Гамлета в спектакле проявляется в том, что он впадает в детство. Такого сумасшествия я никогда не видел. Свой знаменитый монолог он произносит именно в
таком образе. В нем открытие ребенка. Актер находит где-то под троном свой
заброшенный, детский трехколесный велосипед, катает его, обнимает и в такой
мизансцене до нас доводится знаменитый монолог. Гамлет открывает глаза на мир, на
подлинный мир, у него снята пелена с глаз и в этом его сумасшествие.
Удивительная роль у короля Клавдия. Он настоящий государственник. В его словах ни
малейшего лукавства. Ни в монологе во время молитвы, ни когда он отправляет принца
Гамлета в Англию. – это для общественного спокойствия, чтобы загладить ужас убийства
Полония в покоях Королевы, весть о котором вышла за пределы замка, ни когда он
планирует состязание, намереваясь убить Гамлета. Все это для восстановления мира и
спокойствия в королевстве. Для того, чтобы смуту умирить.
Но все бесполезно, все разваливается, разлагается на глазах. И никто не понимает почему.
Рушится все. И уже никто не целуется, смолкает смех. Таково действие греха. «Я вижу
грязь всюду» - говорит Гамлет.
Перевод А. Радловой в свое время вызвал массу критики. Особенно со стороны К.
Чуковского. Говорили об «огрублении» Шекспира. Действительно, вот как переводил
Пастернак, наиболее близкий нам перевод:
«Офелия! О радость! Помяни
Мои грехи в своих молитвах, нимфа.»
А у Радловой так:
«Офелия, когда будешь молиться, помяни и меня!»
В некоторых переводах еще добавляется слово «святых» - для размера. «Офелия, о,
нимфа! Помяни мои грехи в своих святых молитвах!» И во всех переводах читаю –
«помяни мои грехи». Вместо помяни меня, грешного. Конечно, это наследие дикого
атеизма. Представляю, Офелию, которая поминает перед образом Богородицы
грехи Гамлета. «Пьянство, блуд, убийство, дерзость, грубость…» Молитва совершенно
другое содержит в себе. Не перечень грехов, но просьбу о прощении их. «Господи, помилуй и прости им их грехи».
Перевод Радловой, конечно, более «грубый» нет в нем ни восклицаний, «о, радость», ни
«святых», и даже «нимф», зато в нем можно понять, о чем просит Гамлет. Только не о
том, чтобы Офелия перечисляла его грехи.
К сожалению, театр весьма оторван от переводчиков и от новых переводов Шекспира. Я
бывал на заседаниях шекспировской комиссии, и знаю, что ныне существует более
десяти новых переводов «Гамлета». Все они более совершенны, чем переводы Радловой
и Пастернака. Мой друг Александр Баранов, умерший от проклятого ковида, всю жизнь
занимался переводами Шекспира. Его переводы «Гамлета» были одобрены Аникстом,
Бартошевичем, другими шекспироведами. Но, увы, все эти переводы не изданы, известны
только в узких кругах.
Спектакль играют шесть актеров. Перечислим их. Стас Мотырев –Гамлет, Евдокия
Германова – Гертруда, Олег Лебедев-Бовольский – Клавдий, Лана Крымова – Офелия,
Дима Саврасов-Перельман – Лаэрт, Денис Макеев – Горацио.
Очень сокращенный состав. Нет Призрака, и чтобы Призрак заговорил, Стас Мотырев
корчится в судорогах и делает замысловатые гимнастические движения и потом говорит
от лица Призрака. Что это означает, трудно понять. Наверное, Призрак вселяется в
Гамлета. Однако, когда Призрак является в комнате Гертруды, то ему не надо корчится, он просто повторяет слова Призрака, которые мы не слышим. То есть, перемонтаж и
отсутствие актеров, отрицательно сказалось на спектакле.
Еще более странной стала сцена с письмом в Англию, которое отправил Король вместе с
принцем. Его читают трижды. И совершенно напрасно. Сначала его читает Король, то есть произносит вслух, что он пишет, потом его пересказывает Гамлет в сцене на кладбище. Нет Розенкранца и Гильденстера , поэтому появилась в композиции такая трещина. Но это легко, конечно убрать.
Умирают все. И не выходит Фортинбрас, чторбы выстрелить из пушки, убрать тела.
Умирают и правые и левые, виновные и невиновные. И причина этого вроде бы
непонятна, какой-то рок, но причина на самом деле – грех, преступление, убийство,
которое лежит в начале, в основе. О чем постоянно говорит Гамлет, убеждая отойти от
зла, которое всех втягивает и губит. И нераскаянное братоубийство разрастается, увлекая
в мясорубку всех. Насколько мне известно, и государство Дания прекратило свое
существование, после этого безумного принца, не знавшего как себя вести. Гамлет в
исполнении Мотырева очень хорошо понимает, чувствует эту невидимую темную силу,
он уговаривает маму, чтобы она ушла от Короля, «ты погибнешь» - говорит он. Но Мама
ничего не понимает. Она может только попытаться укрыть, отвести улики, обвинения от
сыночка, приносит таз с водой, сначала моет Гамлета, как наверное, мыла ребенком,
смывает с него кровь, а потом замывает тряпкой кровь Полония со сцены.
Спектакль с сильнейшим эмоциональным посылом. Смысл «Гамлета» на этот раз в том,
что все погибают. И добрые и злые. И всех жалко, безумно жалко. ну, почему, почему они
все погибают? и всех безумно жалко. смерть ровняет всех. на глазах слезы. Собственно
это и есть главный посыл спектакля. Смерть, гибель неизбежна для всех. Это
предреченный апокалипсис. И причина, - грех. Это и первородный грех, и грех
братоубийства Каина мы в России еще это не забыли. Так же как и судьбу Содома и
Гоморры.
В спектакле словно горит огонь. Это огонь экспрессии. Трудно зажечь огонь, но актеры
зажгли, а ведь это безгонорарный проект. Чем безнадежнее дело, тем безогляднее
играют актеры. В спектакле сильнейший эмоциональный заряд. Если есть какие-то огрехи, их много, много не решенных логически сцен. Много безумных, обоюдно острых сцен. Но главное, что во всем заложена открытая эмоция. Это очень рискованно, играть открытую эмоцию в наше время. Но здесь рискуют на весь покер. И это все покрывает.
Спектакль идет в галерее Алёны Крафт. Вместо задника на сцене окно на улицу. Галерея
находится на первом этаже, и на протяжении всего спектакля мимо по улице идут люди.
Это центр, Армянский переулок, от улицы Маросейка. И в окна тоже можно смотреть
спектакль, правда там с другой стороны, не слышно звука. Иногда действие прямо
относится к улице, иногда сама улица воздействует на сцену.
- Что там? - спрашивает Горацио Гамлета, который смотрит в окно.
- Очередной праздник у короля – отвечает Гамлет, показывая на сверкающий огнями
город.
Или когда прохожие обратили внимание на окно, заглянули в него, как раз во время
главного монолога «Быть или не быть?», то Стас заметил это и к ним обратил слова, ну,
как под ношей жизненной влачить свои дни? И сочувственно покачал головой.
И со временем, когда трагедия разгорается в полную силу, люди, машины, идущие мимо,
вдруг тоже попадают в смысловую ауру театра. У нас тут безысходная трагедия, а они
идут и идут безучастные, и жизнь течет привычная и бессмысленная со всеми
нерешенными вопросами. Мы заперты и нет выхода. А так хотелось быть просто
прохожим. Пройти мимо. Просто пройти мимо. Свободно и независимо.
«Но неотвратим конец пути».
Татьяна Стрельбицкая актриса театра Р. Виктюка и уже давно сама ставит спектакли и
образовала постепенно свой театр. Репертуар пока не столь обширен. Она известна в
театральных кругах своей экспрессивностью, но актеры с удовольствием принимают ее
приглашение сыграть в очередной бесплатной антрепризе. В этом плане, театр
Стрельбицкой уникальное явление. Он существует совершенно безденежно. Не уверен,
что в мире существует такой театр. И вообще, что где-то такое возможно, кроме России.
Ввиду бездомности, театр Стрельбицкой еще и кочевой театр. Одно время место для
репетиций и показов давала галерея «А ТРИ», Там тоже, кстати, было широкое окно и
широченный подоконник, на котором и происходили спектакли. Премьера спектакля
«Мой Гамлет» состоялась в заброшенном доме в подмосковной Рузе, потом спектакль прокатился по Москве. Поскольку все пространства неординарные, то каждый спектакль приходится приспосабливать к месту. То есть каждый спектакль неповторимый. Один и тот же спектакль можно смотреть бесконечное количество раз.
Зрители это и делают. Я по старой журналистской привычке провел свой социологический опрос и нашел нескольких дам, которые смотрели все спектакли с участием Стаса Мотырева.
Спектакль, который я смотрел, задержался на 40 минут. Зрители успели познакомиться и
рассмотреть друг друга. Экзотических людей было множество. Я познакомился с
девушкой в пальто и предложил помочь снять его, потому что было достаточно тепло и
даже жарко. Девушка в ответ приспустила пальто и плечи оказались совершенно голыми.
Ниже по всей видимости, было примерно так же. Мне ничего не оставалось, как только
поцеловать в одно из двух плечиков. Был замечен мужчина, красавец с накрашенными
губами и двумя серьгами в ушах, его спутницей оказалась блондинка на голову выше его.
Так что театр начинался еще при входе. Я обнаружил кроме того, одного театрального
критика, одну блогершу и одного профессора МГУ. Потом читал их блиц-рецензии,
написанные на следующий день. Но я не обладаю такой скорописью, тем более, что
эмоционально спектакль меня совершенно подавил. Крики Офелии в сцене
сумасшествия, почти свели с ума. Тем более, ее жест, когда она из обтягивающих
серебряных леггинсов вытаскивает бесконечно длинный красный золотистый шарф, что
ознаменовало, будто она беременна. Беременная Офелия уже встречалась на моем пути,
но все-таки, здесь это вновь шокирует, когда она из огромного, туго обтянутого живота
вытаскивается кровавая длинная ткань - выкидыш. Душераздирающие крики, которыми это сопровождается, скорее пугают, чем вызывают сочувствие. Впечатление, пусть сильно отрицательное впечатление, остается и мы не можем избежать этого стрессового состояния. В этом и суть экспрессии спектаклей Стрельбицкой. Они травмируют нервную систему. Имеет ли это художественное значение? Да имеет. И то и другое идут рука об руку.
Я хочу напомнить, сославшись на опыт Художественного театра и на мое злосчастное
театроведческое образование, что во время спектакля «Братья Карамазовы», который
шел в два вечера, кареты неотложной помощи постоянно дежурили в Камергерском
переулке. Зрителей увозили пачками. Обмороки случались особенно часто в сцене «В
Мокром».
И этот «Гамлет» не разочаровывает, Это не просто ряд острых приемов, шокирующих
зрителя. Здесь соблюдена максимально именно логика действий. Так что этот «Гамлет» с
полным погружением в Шекспира. А совсем не волюнтаризм режиссера.
И все-таки роль Короля я бы выделил, благодаря ее осмысленности. Особенно все
проясняет монолог во время молитвы, который подслушивает Гамлет и вот-то готовится
убить злодея, но не решается.
Попытаюсь воспроизвести логику внутреннего монолога короля. Он бы с радостью
раскаялся, грех братоубийства тяжко гнетет его. Но долг короля не дает ему возможности
отказаться от власти, тем более, что наследник совершенно безумен. Тем более, что все
это неминуемо приведёт к беспорядкам и внутренней смуте, которая повлечет за собой
еще больше бедствий. Он вынужден нести на себе и тяжесть греха и бремя власти. Честно
говоря, не попомню такой, отчетливо изложенной, выстроенной роли.
Сейчас, подсчитано, в России одновременно идут около ста «Гамлетов». Какие бы ни были скучные спектакли, две сцены всегда удаются. В начале – сцена с призраком. Тут уж фантазиям режиссеров нет предела и последняя сцена состязания на шпагах или мечах, кому что попадется под руку. В этом спектакле призрака нет и в помине и нет никаких боев. Действующие лица как бы наблюдают за невидимым нам боем и говорят реплики. И так, стоя у окна, все шестеро, подпирая подоконник, и в конце этой сцены умирают. И сами недоумевают, как это быстро и неожиданно произошло. Никаких корчей, лишних судорог и вскриков. Только удивление. Все сдаются смерти добровольно и безропотно. Никто не спасся из этого дворца. И так, удивленные до смерти, они и покидают сцену.
В конце этой трагедии Шекспира сцена полна трупов. У Тарковского они все воскресают. Тарковский не мог допустить иного конца. На Таганке их всех неоднократно сметает огромный, шерстяной занавес. У Петера Штайны Гамлет играет на саксофоне, подобно одному любвеобильному американскому президенту, У Глеба Памфилова на сцену в диком танце входит войско Фортинбраса, давая понять какой теперь будет Дания.
Но какие бы мрачные не оказывались финалы этой пьесы, тишины не дождаться, вопреки финальной реплике. И здесь, в галерее Крафт, гром аплодисментов грянул, как гром пушек, и цветами завалили всю сцену.