Глава 3.
Целый день у нас шли занятия, а после ужина
было свободное время, и я его проводил с Сашкой Рогожниковым. Наряды назначали или на кухню, или определяли дневальным, который днём должен был стоять у «тумбочки», где за стеклом находилось знамя подразделения. Напротив поста находился кабинет командира роты, капитана Гулы, он был строгий командир. Нас много, но однажды, очередь дошла до меня, и я с утра встал у знамени. Гула был в кабинете, и когда он вышел, то обратился ко мне:
- Солдат, у вас есть календарик?
- Так точно, - ответил я.
Я расстегнул нагрудный карман, достал календарик, и передал капитану.
Когда он мне его возвращал, то спросил:
- Вы в Солнечногорске живёте?
На календарике, где я зачёркивал даты, прожитых дней, моей рукой было написано: «Солнечногорск».
- Так точно, - ответил я.
Ничего больше не сказал мне командир роты, но я понял: почему он спросил о моём городе. Курсы «Выстрел» - высшие офицерские курсы, были известны каждому офицеру Советской Армии, да, и военным во всём мире. Там обучались слушатели со всех континентов.
«23 ноября 1967 г. Здравствуйте дорогие родные! Вот уже неделя, как я живу в солдатской казарме. Дела идут пока нормально. Учим присягу, военные уставы, проходим строевую подготовку. Вставать и ложиться нам надо за 45 сек. Ложиться я успевал секунд за 25-30, а вот подниматься пока не укладываюсь, но за это нарядов ещё не получал, т.к. я не первый и не последний. В свободное время мы смотрим телевизор. Также у нас есть шашки и шахматы, теннис. По телевизору показывают все интересные московские передачи, футбол, хоккей, специально для Дальнего Востока. Сейчас пока у нас тепло (-23-26 гр.), но скоро, наверно, будет холоднее. Кроме меня из Солнечногорска есть ещё два парня, причём, один из них из совхоза «Солнечное».
Я нахожусь в одной радиотехнической части и буду, по-видимому, учиться
на специальность, схожую на мою, гражданскую. Я повторяю, ничего
присылать не надо, ничего буквально. Ну, вот и всё. Как вы там поживаете?
Как учится Галя и Дима? До свидания!
Между прочим, вот за это письмо я получил 1-ый внеочередной наряд,
потому что писал его на изучении воинского устава. Ничего, уголь поносил
немного. Виктор».
Мы старались не попадаться на глаза и старшине роты, «от начальства подальше, поближе к кухне». Он был на 3-м году службы, а по национальности – узбек. Перед обедом, в перерыв между занятиями, я зашёл в казарму вместе со Степаном Петросяном, он учился на электромеханика. Я прошёл к своей тумбочке, и стал свидетелем инцидента между нашим курсантом и старшиной, который столкнулся с Петросяном в коридоре. Старшина сделал ему какое-то замечание, а Степан возразил. Они начали спорить на повышенных тонах. Я выглянул из-за кроватей: они стояли друг против друга, как два петуха. В казарме в это время мы боли только трое.
- Я вам приказываю, - говорит старшина.
- А я не буду это исполнять, - отвечает Степан.
«Ну, - думаю,- попал Стёпка на наряды». Но, нет. После нескольких препираний, старшина сделал шаг в сторону, пропуская вперёд рядового Петросяна. Здесь сыграла роль их национальность: армянин не мог допустить, чтобы узбек им командовал, и тот дрогнул. В отличии от русских, военнослужащие срочной службы союзных республик всегда держались вместе, и всегда заступались за своих, не важно, правы они, или не правы. Из Ташкента было 13 человек, но разных национальностей, в том числе и Петросян, а жил он в Ереване. После землетрясения 1966 года вся страна восстанавливала столицу Узбекистана, и она стала многонациональной.
«29 ноября 1967 г. Здравствуйте дорогие родители, Галя, Дима, бабушка и др. Письмо твоё, мама, я получил, за которое большое спасибо. Я не знал, что бывает такое, когда письма ждёшь, как Робинзон паруса. Вот уже прошло больше двух недель, как я расстался с вами, с гражданской жизнью, а кажется, что это было давным-давно. Холод, конечно, неприятная штука, но скоро привыкну. По утрам делаем прогулки и пробежки в одних гимнастёрках. Также по вечерам. Мне - то всё ещё ничего, а вот есть у нас ребята из Таджикистана. Им хуже. Они с 30 гр. жары попали в 30 гр. мороз.
В эшелоне мы ехали более четырёх суток. Провизии вполне хватило. Нас в купе было 10 человек. Мы всю еду сложили и всю дорогу нормально питались, да ещё паёк давали. Очень много осталось сахару, около четырёх пачек, таких, как у меня. Деньги у меня остались, около 15 рублей, и их девать некуда. Восемь рублей отдал на сохранение. Здесь можно купить только необходимое солдату, да, и то, не хватает щёток сапожных, да, и многого другого, по мелочи.
В увольнение здесь ходят в Красноярск, но мне так полгода не ходить в
увольнение. Если температура ниже -20 гр., то в увольнение не пускают, а тут редко бывает выше. Если -20 гр., то здесь поднимается сильный ветер, что продувает и шинель, и гимнастёрку, хуже, чем в мороз. Здесь я пробуду ещё месяца два, а там будут распределять нас по точкам, ещё дальше в Сибирь. Есть надежда остаться здесь, но очень маленькая. Со мной служат ребята с Москвы, с Подмосковья, с Тамбова, с Ташкента, и с твоей, мама, родины Рязани. Как я уже писал, трое вместе со мной из Солнечногорска. А где я буду служить, на улице, или в помещении? Конечно в помещении. Чтобы лучше понять мою службу, то вспомните кино «Ключи от неба» или посмотрите его. Конечно, в кино преувеличено, но сама служба та же. До свидания! Виктор.
P.S. Вы спрашивали: как здесь кормят? Кормят три раза в день. В обед дают первое, второе. Вроде, нормально, но однообразно как-то. Уже не поешь здесь колбаски, котлеток, что я так любил. Большинство времени проводим в казарме. По 20 минут утром и вечером прогуливаешься в строю. Около трёх часов шагаешь строевым на плацу. А кругом одни сопки. Виктор».
«30 ноября 1967 г. Красноярск – 5 в/ч 03059 «А» Здравствуй Люба! Наконец я получил от тебя долгожданное письмо. Семнадцать дней я прожил без ответа, без привета, и было очень скучно. Теперь я поистине понимаю, что за неделю можно соскучиться и по дому, и по всему. Но с письмами гораздо легче всё переносить, есть поддержка. Позавчера я получил два письма: от брата и матери, и сегодня три: от тебя, от Лёньки, и ещё от одного друга.
Ты спрашиваешь: красивый ли город Красноярск? Конечно, с Москвой не идёт ни в какое сравнение. Видел я его лишь один раз, но всё же у меня создалось впечатление, как о городе, довольно старом, не высоко этажном. А так, город очень большой, с очень развитой промышленностью. Свердловск мне больше понравился.
Сам же я служу не в самом Красноярске. Моя часть секретная (это ты можешь судить по номеру части, так, как впереди стоит ноль) и я не могу писать где, что и как. Вокруг виднеются одни сопки с кустарниками кое-где. Если ты хочешь узнать о моей службе, то, если не смотрела, сходи на кинофильм «Ключи от неба». У меня такая же служба, но ни в коем случае не всё остальное. В кино слишком преувеличено. Недавно ходили стрелять из карабина. С сопки, когда спускаешь, чуть ли не кубарем летишь, а вот подниматься метров на 200 очень тяжело. Не представляю, как это альпинисты лазают по горам.
Ты пишешь, что два года быстро пролетят. Вряд ли. Вот я уже здесь побольше двух недель, а кажется, что расстался с домом, с тобой, с
гражданкой, давным-давно. Но это, наверно, пройдёт после того, как я начну изучать своё военное дело. Месяца через два я привыкну, и время побежит быстрее.
Завтра буду принимать военную присягу. Ну. В общем, служба идёт
нормально. Нарядов вне очереди пока не зарабатываю. Правда, схлопотал один за то, что писал письмо на занятиях.
Значит, Атаманюк замуж выходит. Ну, что ж, до Нового года ещё далеко. Там видно будет. Да, а ты говорила, что Надя Наумова тоже замуж
собралась. Виктор».
Моё знакомство перед армией с Татьяной получило продолжение. Я отписался Юре Суренкову, а на конверте написал: «Привет почтальону». Так подписывали солдаты в знак благодарности людям непростой работы. И мне пришло письмо, на которое я, по правде, и рассчитывал. Мы явно с ней не договорили в присутствии Валентина. Хотелось убедиться в правильности своих наблюдений.
«26 ноября 1967 г. Здравствуй Витёк! Я не знаю, может у меня не станет смелости опустить это письмо, а может ты его и получишь. Сегодня я подлизалась к Юрке, чтобы узнать, что там у тебя нового. Но о себе ты ничего не пишешь…
Да, я очень тебя прошу, если ты не захочешь, или по какой-либо причине не ответишь, то, пожалуйста, порви это письмо, да и, вообще, чтоб об этом письме никто не знал. Я сказала Юрке, что твоего адреса я не списывала, и тебе писать не буду. Анисимова Татьяна».
Я специально подписал конверт, будучи уверенным, что Татьяна отзовётся. Я видел, что я ей нравлюсь, но сказывается моя природная неуверенность. А зачем мне это надо было? Ведь, девчонка хорошая, но надо было вывести её на чистую воду. Я ей ответил, и она прислала второе письмо:
«8 декабря 1967 г. Здравствуй Виктор! Знаешь, я уже не надеялась получить письмо, и вдруг оно мне пришло. Ты написал, что всё знал, и предугадывал, но почему? Мне казалось, что после 2-го ноября я узнала тебя хорошо. Этот вечер, а особенно концерт (вернее, во время концерта) я хорошо запомнила. Я очень боялась, как бы ты не осудил меня, подумав, что я навязываюсь. И ещё меня мучило, что ты можешь сказать, будто я обманываю Юрку. Но у меня с ним ничего нет, ведь ему всего 16 лет. Да ещё одно. Ты сказал Юрке, чтобы я приехала вместе с ним. Ведь ты знаешь, что после того вечера я отослала его домой, и больше с ним не разговариваю. Я хочу спросить тебя: «Можно ли писать тебе?». И ещё прислала:
«10 декабря 1967. Здравствуй Витёк! Извини, что я опять тебя беспокою.
Дело в том, что Юрка узнал, что ты пишешь мне. Я не знаю, что мне делать? Он вчера пришёл ко мне и говорит: «Витька змей. А ещё говорил: ты не подумай что-либо плохое»» и т.д. Он сказал, будто ты его хотел помирить. Но я ведь с ним и не ссорилась. Мы просто не разговаривали. Но это не важно, важно одно, что из-за меня у вас с Юркой пропадёт дружба. Что бы ты мне посоветовал, чтобы вы с Юркой по-прежнему были большими друзьями? Он
мне ещё очень многое рассказывал, если хочешь, я тебе напишу. Но самое
главное вот, что, чтобы не написал он, ты, пожалуйста , не верь. Ладно. Вить,
пожалуйста, пришли фото. Я тебя очень прошу».
Видно, что Таня очень хочет со мною познакомиться ближе, но и друга не хочет потерять. Вдруг я не буду сближаться. И хочется, и колется, и мамка не
велит. А вот, и привет от Юры Суренкова, он мне ответил на моё послание:
«Здравствуй Витёк! Спасибо за твоё письмо. В цехе у нас идёт всё по-старому. Вовка /Вдовин/ещё работает, но и он, наверное, скоро загремит, а 12/ХII забрали Сашки Хрусталёва брата. Все в цеху очень тобой довольны, и часто тебя вспоминают. «Птюшкина» /Анисимова/ даже в моём письме просит передать тебе привет. До свидания. Юра».
А я, «змей», продолжил отвечать на письма Тани, не хотелось обидеть её, но переписку надо было заканчивать. Я же ждал письма от Любы:
«30 ноября 1967 г. Здравствуй Виктор! Письмо я твоё получила, на которое
даю ответ. Из твоего письма я узнала, что тебе служить два года. Это очень хорошо. Витя я тебе пишу уже второе письмо, но не знаю, получил ли ты моё первое…
…Витя, в первом письме я тебе забыла написать про огонёк. Огонёк у нас прошёл очень хорошо и весело. Многие девчонки выступали: читали стихи, пели песни. Я тоже пела две песни: «Над Кронштадтом туман» и «Белый свет», меня вызывали петь два раза. После выступлений у нас проходили танцы. Меня на танец пригласил наш хирург, и всё советовал мне поступить в какой-нибудь хор.
На Новый год у нас в училище будет новогодний вечер. Витя, мне очень жаль, что ты не можешь быть на этом вечере. Я сейчас очень жалею, что сказала тебе идти в армию.
У нас уже наступила настоящая русская зима. Мы с братом в воскресенье катались на лыжах по лесу. Сейчас в лесу очень красиво. Все деревья покрыты снегом. Он мне показывал, как правильно ходить на лыжах. Вообще-то я и сама это знаю, но надо его выслушать, всё же он на много старше меня.
Витя, пиши мне больше о себе. Как ты живёшь? Большие ли у вас сугробы? Как твоя проходит служба? Люба».
«1 декабря 1967 г. Здравствуйте дорогие родные! Вот только сейчас принял военную присягу на верность Родине. В этот торжественный день нас освободили ото всех занятий. Наверно, покажут кинофильм. Вот с этого дня у нас начинается учебный год, и мне теперь нужно парочку общих тетрадей. Вот и всё, что я хотел у вас попросить. Начнутся занятия, и время побежит быстрее. Не успеешь соскучиться, как пролетят два года, и в декабре 1969 года буду уже дома. До свидания! Передавайте всем привет. Виктор».
Написал мне дядя Серёжа:
«10 декабря 1967 г. «Добрый день! С приветом твой дядя Сергей, Зина и маленькая Марина. Виктор, мы были в деревне, вернее, у вас. Там живут все
по-старому, так же, как и жили при твоём присутствии. Мы живём по-старому. Но хочется узнать, как тебе служится, как ты устроился, как проходит твоя служба, как проходит твоё свободное время?
Виктор, пиши мне письма, что для тебя нужно, или чем ты нуждаешься. Прошу, не надо стесняться. Наша маленькая Марина приглашает тебя на свой день рождения, и посылает своё письмо с приглашением. Но то шутя. Виктор, служи, как мы служили, твои дяди. Большой, гражданский - тебе и твоим товарищам. Москва, ул. Металлургов. Стуклов».
Я помню, как дядя Серёжа пришёл из армии в отпуск. Он с 1933 года рождения, значит, мне было лет пять. На хуторе Живага я сидел на кухне за столом у окна, а он рядом, на табурете, и приводил в порядок cвой китель. Он начищал медные пуговицы щёткой с помощью абразивной пасты, подложив под них тонкие, прозрачные, пластмассовые полоски. Он всегда тщательно следил за своей одеждой, и за собой. Служил дядя в Ленинграде,
и привёз оттуда жену, Августину. А до армии дядя Серёжа был, нельзя сказать, что бандитом, но не промах, часто уходил из дома в ночь. Мама мне рассказывала:
- Однажды Сергей принёс красивое пуховое одеяло, ведь, жили бедно. Мамка утром встала, затопила печь, и одеяло запихнула в топку. Больше никогда он в дом ничего не приносил.
У бабушки было одно лоскутное одеяло на всех, и я его помню.
Обычно, когда я утром просыпался, бабушки уже не было, уходила на работу. Печка была протоплена, а в духовке стояла сковорода с картошкой пюре с корочкой, очень вкусной. В обед она приходила меня покормить, и я не помню, чтобы она при мне когда-либо обедала. До сих пор помню её картофельный суп, краплёный подсолнечным маслом.
Один раз, я утром проснулся, на соседней кровати спал дядя Серёжа. Когда он проснулся, то проверил свои карманы, и не нашёл, чего искал. Он взял кочергу и стал шурудить ею в печке. В золе звякнуло лезвие ножа. Это была финка без рукоятки, та сгорела. И я стал свидетелем, как дядя восстанавливал свой нож, сидя рядом с ним за столом. Из кусочков пластмассы, из мыльницы, из зубных щёток он делал наборную ручку, прожигая отверстия и обтачивая её напильником. Получилось красиво.
«7 декабря 1967 г. Здравствуй Виктор! С большим приветом и массой наилучших пожеланий к тебе Люба. Письмо я твоё получила, за которое большое спасибо. Сейчас у нас идёт урок терапии, а я сижу я на последнем столе и пишу тебе письмо. Учёба идёт нормально, со стипендии ещё не снимали. Недавно мы ходили с девчонками в кино, смотрели «Вий». Ты знаешь, какое это страшное кино. Я даже в некоторых местах закрывала глаза и не могла смотреть. Завтра мы будем сдавать зачёт по литературе. Сегодня приду домой и буду повторять всё сначала.
Витя ты спрашиваешь: не вышла ли замуж Надя. Вообще-то её не
поймёшь, она уже совсем изболталась. Нигде не работает и не учится. Не знаю: о чём она думает. Девчонке 17 лет, а она даже и не соображает, что делает.
Да недавно видела Горностаеву. Она уже знает, что тебя взяли в армию. Тебе от неё большой привет. На той неделе у нас будут проходить лыжные соревнования. Из нашей группы будут участвовать трое. В воскресенье я каталась на лыжах. Мы с братом прошли около 10 км. Ты знаешь, как здорово! Люба».
«Вий» нам тоже показали. Действительно, фильм оставляет впечатление, особенно роль ведьмы. А какие актёры! Хома – Леонид Куравлёв, панночка – Наталья Варлей, ведьму сыграл Николай Кутузов. Новые фильмы в Красноярске шли одновременно со столицей.
«10 декабря 1967 г. Здравствуй Люба! Вот и кончилась моя служба в Красноярске. Завтра в 12 часов самолёт доставит меня в Кызыл. Это ещё дальше от тебя, это ещё ближе к монгольской, а там и к китайской границе Так, что жди от меня письмо из Кызыла.
Сейчас здесь стоит погода тёплая. Ниже -30 была только два дня. К холоду я уже немного привык. В 30 гр. мороз на зарядке мёрзнут только руки, да гимнастёрка становится холодной, а так ничего. Впрочем, я тебе сейчас напишу строки из репортажа о нашей роте, который был напечатан в газете. Рота, в которой я сейчас нахожусь, была отличной. Но вот эти отрывки:
С земли бугристой снег срывая,
Здесь, как у света на краю,
Свирепо, с октября, до мая.
И день, и ночь ветра поют.
Здесь вьюга танцы крутит лихо,
Морозы лютые трещат,
А в остальном всё мирно, тихо,
Всё буднично, на первый взгляд.
…………………………………………………
Антенн стальная паутина,
Снежинок разгоняет рой,
И мачты, вытянувшись чинно,
Выдерживают строгий строй.
Развёртки кружат по экранам,
Ложится тушь на плексиглас,
За целью: жданой, и нежданой
Следят здесь каждый день и час.
Эти шестнадцать строчек, может быть, помогут тебе представить ту обстановку, в которой я нахожусь.
Я бы остался в этой роте, если бы не трагический случай. Погиб мой командир, лейтенант. Очень хороший командир, всего на два года старше
меня. Он должен был нас семерых обучать работе РЛС. Вчера я впервые в
жизни копал могилу.
Ну, а в общем дела идут неплохо. Только, вот уже полмесяца, целых 15 дней, я не получал от тебя письма. Твое единственное письмо я уже заучил наизусть. Теперь ещё дней 10, а может и больше, я не увижу ни одной твоей строчки. Не знаю: почему ты молчишь, но не буду спешить с выводами. Также шлю тебе стихотворение. Оно в полной мере касается меня, а может быть и тебя. Виктор».
Да, впервые я столкнулся со смертью товарища. Лейтенант Мокрушин находился на суточном дежурстве, ответственным по роте, и утром его вызвали на станцию ПРВ, что-то там вышло из строя. Прибыв на станцию, он, не раздеваясь, начал проверять включённую аппаратуру. К нему в этот день приехала мама, и толи спешил, толи устал после ночи, он случайно рукавом шинели включил тумблер высокого напряжения, и погиб от удара
электрическим током.
«10 декабря 1967 г. Красноярск – 5 в/ч 03059 «А. Главная цель моего письма является то, что завтра я, и ещё шесть ребят вылетаем в Кызыл, ближе к монгольской, а там и к китайской границе. Эта поездка вызвана тем, что наш командир, лейтенант М. погиб, выполняя боевую задачу. Он долен был обучать нас. Вчера я впервые в жизни копал могилу. Моя служба началась с похорон командира. Нам всем была очень тяжела эта утрата, а ведь лейтенант старше меня всего на два года.
Почему вы не пишите мне? Вот ты, мама прислала одно письмо 17 дней назад. И все. Спасибо Диме, который прислал два письма, свои, да ещё от друзей переслал. Теперь, примерно, до Нового года я ещё не буду получать от Вас письма.
Ну а так служба проходит нормально. К холоду привыкаю. Уже в 30 гр. мороз на зарядке мёрзнут только руки, да ещё неприятно прикасается к телу холодная гимнастёрка.
Да вот, ещё какой фокус у нас был. Ночью кто-то не дошёл до туалета. Один парень утром встал, а сапог полон. Построил нас старшина, спрашивает, никто не сознаётся. И вот нам дали кросс в 3 км по сопкам, в гимнастёрках, без рукавиц, да по целине по снегу. Опять построили, опять никто не сознаётся, опять кросс н 1 км. Но так и не сознались.
А так рота отличная. Все ребята хорошие, кроме старшины. Но, наверно, все старшины одинаковы. Такая уж должность. Привык я к этой роте, а завтра
привыкать в другой уже. Ну, пока всё. До свидания! Виктор».
Эта рота, расположенная рядом с полком, была образцово-показательная.
Все проверки высокого начальства направлялись сюда.
Интересное письмо прислал Дима: « 6 декабря 1967 г. Праздник встретили хорошо, приезжала вся родня, и т. Аня /Жердева/ тоже. Один раз бабушке /Нюше/ почтальон сказал: «Передай Наташе, что если она хочет выписать газеты, то пусть идёт в «Союзпечать». Маме, когда пришла, бабушка говорит: «Бери свою печать и иди выписывать газеты». Мама сначала растерялась, а потом говорит: «У нас печати нету, у нас есть только штамп». Когда она узнала в чём дело и рассказала нам, то мы покатывались со смеху».
Серёжка Суворов дал о себе знать:
«3 декабря 1967 г. Витька! Я записался в «Зенит». Уже ходил три раза. Мне купили «сапожки» /коньки/, уже играл на пруду в хоккей раз пять. Я всё время болею, болел, и буду болеть за «Динамо». Пока..».
Сестра Галя тоже написала. И, конечно, мама:
«Здравствуй Витя. Как долго ждали мы второго письма, и как хочется много и много знать о тебе. Сыночек, как ты далеко, и как хочется хотя бы взглянуть на тебя, как на солдата. Очень скучает Дима, всех заставляет писать письма, даже отца. Он ему говорит: «Я, ведь, никому не пишу», а Дима отвечает: « А, Вите ты обязан написать». Так, все тебя жалеют. Зоя /Кравченко/всё спрашивает о тебе, о Толе, о муже, так не беспокоится, как о тебе. Все вспоминают, все хвалят твой вечер.
Витя, Хохлов В . /Владимир/ служит здесь, под Москвой, и вот, мать к нему ездила, мне в автобусе рассказывала, как тяжело, и всё время плачет. Но, как он ей рассказывал, то правда, слишком жестоко. Не стой на морозе, всегда двигайся, а то чего отморозишь.
Витя, о нашей жизни писать нечего, всё по старому, изменений нет, в окружении тоже. Всё ещё вспоминаем в автобусе, как ты приходил: минута в минуту, а иногда приходилось ждать. Говорят, в армии его, наверно, тоже ждут. У Гали со зрением не важно, проверяли в школе, видимо дадут очки. Тётя Поля уехала к Зое /к дочери/. Она заболела, кладут в больницу».
В один день, на разводе, меня назначили на службу в пункт управления роты, где я был вместе с военнослужащими, выполняющими боевую работу. Там я понял всю цепочку этой работы. Оператор станции обнаружения видит цель и передаёт её координаты - расстояние до цели и азимут - планшетисту на пункт управления. Планшет – это вертикально стоящий прозрачный прямоугольник из плексиглаза, размером 2Х3 м, на который нанесена карта,
расчерченная на квадратики. Планшетист тушью наносит отметку цели на эту карту, те координаты, которые передал оператор, причём, цифры он пишет зеркально. С другой стороны органического стекла цифры выглядят в правильном написании, и считывающий вслух произносит эти цифры, которые слышит записывающий, который заносит цифры на бумагу в определённом порядке. Из-под пера записывающего, рядом сидящий радист передаёт азбукой Морзе эти цифры дальше, куда надо. Принимающая сторона уже в обратном порядке, принимает азбуку Морзе, и в итоге, командиры видят эту цель на своём планшете за много километров. Так вот, я был записывающим. Справился.
Получил я письмо и от Валентина: «Здравствуй, Виктор! Получил письмо,
и оно меня больше обрадовало, чем какое-нибудь известие, пусть, хотя б
оно было бы и сверхестественное. Витька, сейчас у меня одни неприятности. Ты помнишь парня, у которого мы были на ноябрьский праздник. Так вот, мы его тоже проводили 1-го декабря. У Витьки Васькина, это тот парень, у которого мы с тобой были, рядом живёт Сашка. У него отец – полковник, он атташе. Санька два месяца с отцом жил в Париже. Учится в институте. Пожалуй, это самый хороший парень из всех моих новых знакомых.
Женьке Козлову / он со мной отдыхал в пионерлагере/ я звонил, и сказал кое-что о Юльке. Сказал, что под конец ты сжёг две общие тетради дневника о Юльке. Ну, ещё кое-что. Женька никак не может понять: почему Юлька так и не написала тебе письма. А, вообще, я бы тебе посоветовал написать ей о себе, о службе, и вообще, что-нибудь. Она девчонка хорошая, и, в добавок, прямая. Ирка Малевская мне больше не пишет, ты ей написал хоть что-
нибудь».
С Малевской он познакомился на проводах Вовки Белова.
«11 декабря 1967 г. Здравствуй Люба! Вот, мне уже известен новый адрес, где я буду служить: Тува, гор.Кызыл, в/ч 03059 «Ч». Сейчас я в аэропорту в Красноярске. Самолёт «Ан-24» вылетает через 40 минут. В аэропорт я ехал на троллейбусе. Очень приятно ехать в троллейбусе по оживлённому городу после казармы. Сегодня ровно месяц, как я расстался с друзьями, с родными, с тобой, с городом. А впереди ещё 24 месяца. Этот месяц длился для меня долго. Живёшь здесь от письма к письму.
Сейчас здесь в аэропорту 9 часов 30 минут. Во всех аэропортах, на всех железнодорожных станциях, во всех морских портах время ставится по московским часам. Вот, сейчас представляю, что ты в это время собираешься ехать к себе в училище из Орлова. Впервые полечу на самолёте. Здесь, в армии у меня, наверное, многое будет впервые. Виктор».
«11 декабря 1967 г. Здравствуйте дорогие родные! В данный момент я нахожусь на борту самолёта «Ан-24». Самолёт идёт на высоте 6000 м, и на облака я смотрю свысока. Служба моя в течении около двух месяцев будет проходить в другой роте в Кызыле, а там судьба опять куда-нибудь забросит, но не дальше Красноярского края. Теперь адрес мой такой г.Кызыл в/ч 0309 «Ч».
Ну, вот пока и всё. Больше пишите о себе. Пусть Галя напишет мне письмо,
расскажет, как у неё дела. Так же Дима и Серёжа Суворов. Самолёт от
Красноярска до Кызыла летит 1 ч 25 минут. Минут через сорок я буду на
месте.
До аэродрома мы ехали на троллейбусе. Как-то очень чудно было ехать с гражданскими и приятно. Я ещё неловко чувствовал себя в серой шинели среди разно матерчатых пальто. Вот летишь и не замечаешь никакого движения. Правда заметно, когда самолёт идёт вниз или вверх. До свидания! Виктор.
Р. S. Сегодня прошёл ровно месяц, как я расстался со всеми и со всем. И
опять, как и месяц назад, я в дороге. Опять, как и месяц назад, приходится расставаться. Теперь уже со знакомыми ребятами, со, ставшей родной, ротой. Такова судьба!».
Толя Климушин ответил на моё письмо:
«27 декабря 1967 г. Здравствуй Витя! Письмо я твоё получил, за которое большое спасибо. Живём все по-старому, играем в хоккей. В Муравьёво мы сейчас не ходим, потому что там ничего не бывает. Витя, на днях я ехал с Любкой, и провожал её до Орлово. После этого раза я её больше не видел. Сейчас своё время провожу в Химках на квартире, езжу в бассейн. На праздник ездил в Рязань и видел, как живут ещё люди. Ходил с Галькой /сестрой/ на КВН. Он был у неё на работе. Витя, привет тебе от всех ребят и девчонок. На днях мне Лёшка прислал письмо. Пишет, что служба идёт хорошо. На службу влияет климат. Каждая рана и царапина нарывает и очень болит».
Лёшка Глазунов и Вовка Белов служили в ГСВГ ( группа советских войск в Германии). И от Глазунова пришли сразу 3 письма. Он ещё думал, что я на гражданке.
«7 ноября 1967 г.». Здравствуй, Виктор! Виктор, что ты так спешишь в армию попасть, это всегда успеется, чем меньше будешь служить, тем лучше для тебя. Не спеши особо. Я знаю, что тебе сейчас не очень весело, но и здесь тоже не райская жизнь. Сам знаешь, мы на передовой, обстановка не очень хорошая. Китайцы обещали к празднику подарок нам преподнести. Но, это ещё ерунда. А вот ученья будут проходить в Зап.Германии, это немного посерьёзней. Так, что не спеши Витя, до Нового года ещё далеко.
Вере я написал письмо, и всё объяснил о своих отношениях к ней. Не знаю, поймёт ли она меня правильно. Но мне надоело её обманывать. Т сам знаешь, что я за человек. Зинка «твоя» из Коськова прислала мне письмо. Написала письмо на обложке от тетради, и таким тоном. Вообще я от неё не ожидал, а в конце «целую тебя, твоя Зина». Служба идёт нормально, время летит очень быстро. Ирка Фомина к Машке /Тишковой/не приезжает? Алексей».
Почему это он мне Зину приписал? Совсем это не так. Скорее, ему надо записать её на свой счёт.
«25 ноября 1967 г. Виктор привет! Говоришь, загремел нормально, и так
погулял достаточно. На вечере у тебя была Вера, да? Напиши, как она себя вела, не заходила ли ко мне домой, спрашивала ли обо мне? Наверно, я поспешил, что написал ей о своих чувствах к ней правду, но и обманывать её я не хотел. Итак, слишком много подлостей я совершил по отношению к девушкам. Иногда меня даже грызёт совесть за свои неправильные поступки. Сейчас я из девушек переписываюсь с Валей Потёмкиной из Смирновки. Хорошая она. Не знаю, что только они во мне находят. Наверно, правда, ты иногда говоришь: чем меньше девушек мы любим, тем больше нравимся мы
им. /по Пушкину/.
Ну, а ты Любашу так, наверно, и не поцеловал на прощанье, да? Пиши, как у тебя начинается служба? Как северный мороз южного человека? До встречи на Родине… …Вот, уже вторую неделю лежу в санчасти, но завтра добьюсь, чтобы меня выписали. А то я подохну от скуки. Да, и сёстры тут слишком соблазнительны. Вчера чуть не бросился на одну, даже руки протянул, не знаю, как я сдержал себя, даже в глазах потемнело.
Верка прислала письмо, ничего хорошего не пишет, очень холодного содержания. Алексей».
Володька Белов написал мне в ответ: «25 ноября 1967 г. Я с нетерпением ждал твоего письма. У нас здесь всё по плану, и на футбол, и в кино, хочешь, не хочешь, а приходится идти вместе со всеми. А в свободное время и хочешь написать (писем много приходит), но в комнате нельзя, в класс для этого не пускают, на подоконнике нельзя (за это этаж будешь мыть). А одно место, где можно писать ленинская комната, открыта только вечером. А с 1 декабря начнутся занятия, так что времени совсем не будет…
…Я попал во взвод с очень интересной специальностью, которая может пригодиться для поступления в институт и пополнить знания в моём увлечении. Ты знаешь, как посмотрел на твой адрес и ахнул, далеко ж тебя черти занесли. А вот в войска хорошие попал (но мои интересней), как пить дать, в них останешься каким-нибудь оператором на станции наведения, ведь, ты электрик.
Вить, ты не обижайся на Малевскую, что не пришла на приглашение, она двоюродного брата тоже провожала. Владимир».
Наша рота от Кызыла находилась за городом, километров в 10-ти. Уже на следующий день, началась учёба на станции, строевая подготовка на плацу, потом наряды, чистка картофеля. «Не черти меня сюда занесли, а заместитель военного комиссара, Говор». Когда я к нему пришёл с просьбой отправить меня на службу в армию, он минут 5-ть меня поносил всякими словами, а закончил так: «Я тебя загоню туда, куда Макар телят не гонял». Я снова написал ему заявление, но с обратной просьбой: призвать меня в армию. Вышел из кабинета, а у дверей стоят два парня, «дембели».
- Парень, ты чего делаешь? Вернись, забери заявление. Он тебя действительно может заслать, что белого света невзвидишь, - набросились
они на меня. «Ну, и пусть, - сказал я себе, и вышел на улицу. – Ведь, я дважды подтвердил, что буду учиться, но не стал. Причём тут Говор».
«13 декабря 1967 г. Здравствуйте дорогие родные! Вот я уже пятый день на новом месте. Времени свободного совершенно нет Восемь часов идут учения, остальное время работы. На кухню хожу через каждые пять дней. На Фурме, в Красноярске, нас было 60 человек, и пока там до тебя дойдёт
очередь, а здесь нас всего 7 человек.
Письма вот пишу на политзанятиях, больше некогда. Учить всю эту
электротехнику, радиолокацию, топографию, и прочее приходится только на занятиях. В общем, сейчас приходится тяжко. А ещё есть секретные вещи, которые записывать ни в коем случае нельзя, но знать обязательно надо. Вот и запоминай со слов командира.
Местность тут песчаная. Вокруг ни одного деревца, за исключением около казармы. Отсюда открывается вид на горы Саяны. Посмотрев на карту, вы увидите Кызыл на юге и подумаете что здесь тепло. Но это н так. Климат тут резко континентальный. Зимой – 50*С, летом +50*С. Снегу здесь очень и очень мало. Правда здесь встаю и ложусь за время неограниченное. На зарядку здесь не ходят. На прогулки выходим в шинелях. Я раньше и не слышал об этой орденоносной Туве. Никогда не думал, что придётся здесь побывать.
Вообще Кызыл знаменательное место. Здесь находится центр Азии, на этом месте установлен специальный столб. Может быть, мне придётся увидеть его. Здесь мы пробудем около двух месяцев. Там опять куда-нибудь меня угонят. Красноярский край большой. Ну, вроде всё. Пишите о себе. До свидания! Виктор».
«15 декабря 1967 г. Здравствуй Люба! Вот, я четвёртый день, как на новой, кызыльской точке. Времени свободного нет. Письма приходиться писать на политзанятиях. Теперь наступила настоящая, трудная, солдатская служба. Ты не представляешь, как много надо изучать. Есть занятия секретные, их нельзя записывать. Приходиться всё воспринимать со слов командира. За какие-то два месяца нужно овладеть сложной профессией оператора. С 10 часов утра до 6 часов вечера идут эти занятия. Остальное время идёт на работы и наряды. Даже учить некогда. Местность тут песчаная. Вокруг не увидишь ни одного деревца, кроме посаженных у казармы. Климат здесь очень жёсткий. Зимой -50, летом +50. Да, Солнечногорский комиссар выполнил свою угрозу: постараться, чтобы мне было не сладко.
Люба. Вот, теперь я очень ценю свою жизнь на гражданке. До 11 ноября
1967 года жизнь там мне казалась скучной и не интересной, особенно после ухода в Армию моего близкого друга, Лёньку. Я очень обрадовался, когда встретился с тобой. Но, признаться, я был всегда огорчён, когда у меня не завязывался разговор с тобой, когда мы быстро расставались, когда… Что и говорить, Я знал, что не дал я тебе ничего интересного, ничего хорошего, и мне было ещё хуже. Я жалею, что у меня такой характер».
«17 декабря 1967 г. Здравствуй Витя! Ты пишешь мне: почему я молчу? Нет, я не молчу. После первого письма я тебе послала ещё два. Но не могу понять, почему ты их не получил. Витя, стихотворение, которое ты мне прислал, очень понравилось. Я даже читала его своей бабушке и она тоже
заинтересовалась им.
Учёба у меня идёт нормально. После нового года мы будем сдавать
экзамены. Нам уже дали билеты по фармакологии. До нового года уже осталось две недели. Как быстро проходит время. Поздравляю тебя с наступающим праздником, Новым годом.
Витя, много сейчас писать не буду, всё остальное напишу в следующем письме. Высылаю тебе своё фото.
В шумном зале новогоднего вечера,
На закате вечерней зари,
Вспоминая друзей и товарищей,
Среди них и меня вспомяни. До свидания. Люба».
Пришли письма от Серёжи и Лиды Суворовых, и главное – от моей бабушки Нюши: «Здравствуй, Витя. С приветом к тебе бабушка Витя, желаю я тебе от души всего наилучшего в твоей службе и здоровья, чтобы тебе отслужится в добром здравии, чтобы было всё благополучно. Витя, получили мы письмо, ты писал 15 числа.
Витя, как мне тебя жалко. Ну, Витя, что делать, знать такое счастье. Ну. Витя, служи как-нибудь два года. Только бы не была война, а это всё переживёшь. Только самое главное: не бросайся в панику, будь веселее, не задумывайся ни о чём, только сам о себе.
Мы, Витя, живём по-старому, как и жили. Я сейчас лучше стала, ну, голова-то болит, а рвать не рвёт, пока. Ну, Витя, как же будешь терпеть такие морозы. Тут 25 гр. и то, как холодно, а ведь, ещё только прибавит, замёрзнешь. Ну, снегу нынче очень много, каждый день идёт, мать никак не отгребёт. Витя, я тебе третье письмо. Тётя Поля уехала к Зое, Зоя лежит в больнице, что-то у ней с лёгкими. До свидания. Самоё главное будь веселей».
Ответил на моё письмо Валера Жердев:
«Мы бросили с тобой пшеничные хлеба,
Сменили на махорку сигареты,
Выходит, что у нас такая же судьба,
Один рассвет ладонями согретый.
Привет из Забайкалья! Здравствуй Витя! Вот и ты тоже одел такую же форму, что е делать, такова наша жизнь. Сейчас ты, наверно чувствуешь, что, как будто в чужой тарелке. Да? Старшина представляется каким-то волком, который только и делает, что смотрит за недостатками.
Ещё, Витька, даю тебе совет: меньше пиши о своих войсках, ну, и о деталях службы. До свидания, рядовой, Астанин».
« 21 декабря 1967 г. Тувинская АССР, г.Кызыл, в/ч 03059 «Ч». Здравствуйте дорогие родные! Начну отвечать на твоё письмо. Письма, которые мне придут на Фурму, на прежний мой адрес, придти должны сюда, а вот бандероль отошлют обратно. В этой роте я буду учиться на оператора, а поэтому пробуду не меньше двух месяцев. Бандероль сюда послать можно. Позвонить также можно, но как именно, не знаю. Телефон нашей роты 30-19.
Так, наверно, и заказывать г.Кызыл, Тувинская АССР по данному телефону.
Письма я получил ото всех, кому написал, кроме Вовки Белова. Но много писем, наверно, пришло ещё на Фурму. Прислали мне письма: Валька, Люба, Дима-два, Рощин, /из Коськово/ с работы ребята, ты, Лёнька Глазунов, Валерка Жердев. Ещё одно пришло нежданное, от одной девчонки, как-то узнала мой адрес.
Ты спрашиваешь про телевизор. Да, в той роте я смотрел его, читал, писал, и много было свободного времени. За месяц я только раз был на кухне. Здесь же совершенно нет времени свободного. Нас здесь из учеников 7 человек, и все работы ложатся на нас. Даже в положенное свободное время мы чистим картошку. В той роте нас как операторов освободили от всяких работ и нарядов, но там, кроме нас, было 40 учеников-электромехаников. Так что только в этой роте я полностью осознал, что такое армия. Но обижаться не приходится. Мы знаем, что только с большей нагрузкой нас сделают настоящими солдатами. Правда, на Фурме старослужащие отлично относились к нам, здесь они немного пренебрежительны.
Вот сейчас получил 16 писем. Их мне переслали с Фурмы. До сего времени я только половину этого получил. Письма от Валерки, от Вальки, от Гали, от Димы, от Серёжи Сув., от д.Серёжи, от Вовки Белова, от Лёньки Глазунова, от Тольки Климушина, от тебя, мама, от Любы два, от второй… два – когда мне на них отвечать, даже не знаю. Пока до свидания! Многим ещё надо писать. Виктор».
« 26 декабря 1967 г. Тувинская АССР, Кызыл. Здравствуй Люба1 Получил твоё четвёртое письмо, которое меня очень обрадовало. Я уже перестал надеяться получить от тебя фотографию, а тут пришёл целый портрет.
Морозы становятся всё сильнее. Скажу только то, что служить трудно, как сейчас, так и в последствии будет. За два года на нас ляжет трёхгодичная нагрузка. Но ничего, перебьёмся. Ты больше пиши о себе. Скажу тебе ещё, что 28 января заканчиваются мои занятия, а числа 29-30 самолёт может унести меня куда-нибудь дальше: в Туру, например, в Подкаменную Тунгуску, опять в Красноярск, а может, и здесь останусь. Есть точки, на которые почта приходит один-два раза в месяц. Здесь рядом города, а есть города от точек за многие десятки, и даже сотни, километров.
Ещё раз поздравляю с Новым годом! Ведь, тебе в новом году будет 18 лет.
Совсем большая станешь. Виктор».
Собственно, в этой роте больше о службе сказать нечего. На занятиях я сидел с земляком, Михаилом Козловым. К нам добавились ещё два курсанта, их отчислили из Красноярского радиотехнического училища. Учёба – есть учёба.
На строевой подготовке на плацу отрабатывали мы: отход, подход,
фиксацию. Занятие проводил офицер. Он давал команду, и каждый должен был строевым шагом подойти к нему и доложить: «Товарищ, старший лейтенант. Рядовой по Вашему приказанию прибыл». Один из наших переволновался и, вот, как доложил:
- Рядовой Степанов, ко мне.
- Есть, - и рядовой вышел из строя, встал перед офицером за два шага, приложил руку к шапке, и выпалил:
- Товарищ, страшный лейтенант…
Дружный смех не дал ему договорить.
А труднее всего было на кухне. Посуда алюминивая, и было сложно отмывать её от жира. А проверялась чистота очень просто: дежурный по роте брал пятернёй перевёрнутую миску, и если она не выскальзывала из пальцев, то хорошо, если нет – мой по новой. Особых средств нет, и лучший способ – кипяток.
Повар был старослужащий, на третьем году службы, и он мне не нравился, не придирчивый, но, какой-то заносчивый – кто я. Особенно, мне очень не понравилось его поведение, после одного случая. Я вынес бак с компотом остужать на крыльцо, и в это время к крыльцу подошла девушка. Она попросила меня позвать повара. Дома офицеров находились рядом, метрах в ста. Он вышел не сразу. Когда я минут через 10-ть вернулся за компотом, то увидел нашего повара стоящего на крыльце, а девушку внизу, на снегу. Она вынуждена была смотреть на него снизу вверх. Казалось, что во взгляде её было что-то просящее, руками она придерживала накинутый на плечи офицерский полушубок, и сложенные под подбородком ладони усиливали такое впечатление. Я понял, что это была его девушка. Она его о чём-то уговаривала, а его поза, говорила о нежелании идти ей навстречу. Он даже из вежливости, не спустился к ней по ступенькам. А девушка мне понравилась: наверно, дочь офицера, светленькая, миловидная, совсем ему не пара.
А, однажды, работая на кухне, я также вынес бак с киселём на мороз. Перед обедом, повар сказал мне принёсти кисель, чтобы разлить его по стаканам. Я вышел на крыльцо, а кисель допивает корова с довольным видом. И рота осталась без третьего.