Глава 2.
Осенью я пошёл в 10-й класс школы рабочей молодёжи, и дни мои стали проходить в Солнечногорске, в работе и в учёбе. Выходные дни я проводил
дома, или в Дулепово, с ребятами ходили в клубы соседних деревень:
Муравьёво, Голенищево, Горбово, Нагорное.
На 4-е июня 1967 года мне пришла повестка: явиться в райвоенкомат для
призыва в Армию. Стало опять грустно. Жалко было покидать родные края, когда стояла чудесная, солнечная погода. Деревья покрылись изумрудной зеленью, и травка манила своей свежестью. Видя моё настроение, мама спросила:
- Может, в 11-й класс пойдёшь? Отсрочку дадут.
- Пойду, - согласился я.
Мама обратилась к давней подруге, к Розе Васильевне, та работала в Исполкоме заведующей общим отделом. Роза Васильевна позвонила военкому, в военкомате я написал заявление на отсрочку, и продолжил гражданскую жизнь. А призывали меня на службу в Морфлот.
Каждое лето к нам в лагерь приезжали родные из Москвы, из Солнечногорска, дети во всяком случае. Младшая сестра моей бабушки, баба Поля приезжала с внуком, Юрой Ушаковым. Как у кого в родне рождался ребёнок, так бабушка Поля там, едет помогать. Она всё умела делать: шить, вязать, прясть пряжу. Дядя Володя Суворов сделал деревянную прялку, и когда баба Поля приезжала к нам, то она работала на ней, вытягивая нитку из овечьей шерсти. Мне она связала шерстяной свитер и сшила рубашку. У мамы лежал отрез, и она не знала, что из него сшить, а баба Поля предложила:
- Вите рубашку красивую сшей.
- Надо в ателье заказывать, - ответила мама.
- Зачем ателье? Давай его рубашку, я по ней сошью.
И сшила рубаху, вся в цветах.
Этим летом 67-го года в пионерлагерь я уже не ходил, только посещал столовую в ужин, больше времени проводил в Дулепово, или на Живаге (имеется в виду – пруд). Лёнька Глазунов предложил мне сходить в Муравьёво:
- Вить, пойдём в воскресенье в Муравьёво, в клуб, туда московские девчонки придут из Орлово.
- Да, ну. Московских девчонок и в лагере полно, - ответил я.
Всё же, 16 июля я пошёл в Дулепово к Лёньке, всё разнообразие. Мой путь проходил через лагерь, мимо танцплощадки, и меня окликнули ребята с веранды. Я к ним подошёл.
- Вить, Юлька Боткина приехала, тебя спрашивала, - сообщили они мне.
- А где она? – спросил я.
- Да, вон она идёт, - показав рукой направление, сказал мне один из ребят. Юля шла по главной аллее от столовой к клубу в сопровождении парня. Я не в силах был на это смотреть, рассудок помутнел, и я поспешил удалиться, не дожидаясь приближения пары. И я пошёл с Лёнькой в Муравьёво.
В клубе уже крутили пластинки, когда пришли незнакомые мне девчонки,
вызвав оживление в зале. Когда и где Алексей с ними познакомился? Одна из них в зал не вошла, а юркнула в соседнюю комнату, в библиотеку. Подруги сразу пошли за ней, и привели к обществу. Это была девушка с удивительно белыми волосами, в синем платьице, и в белых туфлях, с
простой причёской: спереди чёлка, сзади хвост.
- Эта девчонка как раз для тебя. Она со мной не пойдёт, она меня знает, - зашептал мне в ухо Лёнька. - Пойдём, разобьём, - потащил он меня за собой. И я принял милую блондинку в свои объятия. После танца Глазунов сразу мне сообщил:
- Всё в порядке. Я Вере сказал, что ты в Любу влюбился.
Вера, как раз та девушка из Москвы, которая приезжала к Любе, и с которой он танцевал. Зачем он так сказал? Все мысли-то у меня были о Юле. После танцев мы пошли девчонок провожать. Они шли, пели песни:
Рябина, рябина, несчастная я,
Да парня, два друга, влюбилась в меня…
Опять про любовь. Мы дошли до деревни Шахматово, и у моста, через реку Сестру, попрощались.
Через два дня в пионерлагере мне встретился Славка Ивкин и спросил:
- Ты чего тогда ушёл, Юля хотела тебя видеть?
- А чего она хотела меня видеть, она же с парнем была? – ответил я.
- Так это был её брат, - убил он меня своим ответом.
Непростительная ошибка. Почему я спасовал? Как я не подумал? Как я забыл про Михаила? Вместо того, чтобы самому поехать по знакомому адресу, я всё спустил на тормозах. «На то она и первая любовь, чтоб быть ей не особенно удачной», - как пели в городском парке у нас на танцах. Кто я? «Ни с чем пирожок», - как говорила мама. - Веду себя, как красна девица». Почему-то я не мог преодолеть свою неуверенность перед ней. «Ну, и ладно», - опять сдался я. И теперь, анализируя, я пришёл к выводу, что Юле я был далеко не безразличен. Нас сгубила гордыня, и я мог себя преодолеть, и она могла подойти. В прочем, она-то два раза приезжала в лагерь самостоятельно. Но, теперь, уже не об этом.
Через неделю мы снова пришли в Муравьёво, я снова танцевал с Любой, и мы снова пошли девчонок провожать. А меня умышленно стали оставлять с Любой наедине, отставая от нас по дороге. Инициаторами были Люба Атаманюк и, конечно Ленька Глазунов. Мы шли с Любой впереди всех, и по-настоящему познакомились. Она мне рассказала немного о себе. Ей 18 лет, она поступила в медицинское училище, и будет учиться в Москве. В конце берёзовой аллеи у деревни Орлово мы расстались. На третью неделю мы снова встретились в клубе, в Муравьёво, и проводили девчонок до самой деревни. Они ушли по домам, а мы с ребятами залезли в чей-то сарай, где было сено, дождались утра. В этот раз с нами был и Вовка Белов. Больше девчонки с Орлово в Муравьёво не приходили, а о встречах мы не
договаривались.
Люба Атаманюк, работала в Солнечногорске, тоже на стекольном заводе, как и я, но в машинно-ванном цехе. Она пригласила меня с Лёнькой на своё день рождения, и мы пришли в Орлово, попили, поели. Песни, танцы, хотя, кроме, Люб, я мало с кем был знаком, за исключение Виктора Фокина. Было общее веселье, и с Любой я не уединялся. Я видел, что она очень скромная девчонка. Ну, а я под стать ей, наверно. Михаил Жигарёв, житель Орлова, когда девчонки танцевали, обратил моё внимание на Любу:
- Ты посмотри: какие у неё ножки.
Он не знал, что я давно уже обратил на неё внимание.
Потом Лёнька как-то связался с Верой и договорился, что она и Люба придут к нам на свидание в Орлово. В назначенный день мы встретились, у дороги к выходу из Орлова нашли сухое место, присели на бревно. Глазунов стал приставать к Вере с обнимками, а я и Люба вели себя скромно. Это было наше первое с ней свидание.
Август, а ребятам уже стали приходить повестки из военкомата. Первым ушёл мой друг детства, Валера Жердев, с которым мы ходили вместе в ясли-сад в Москве, что около Курского вокзала. Он жил около метро Электрозаводская с мамой в коммунальной квартире, в комнате, метров 10 кв.м. Я был на его проводах, и с его московскими друзьями, утром пешком мы сопроводили Валеру до военкомата.
За тем настала очередь Володи Новожилова, с ним, и с Вовкой Беловым, его бабушка жила в Дулепово. Он пригласил нас на проводы в Шахматово, к родителям. Его провожала невеста, Рая из Голенищева. Были приглашены сёстры-близнецы из Коськово, Люба и Надя. Часа в три стали расходиться, укладываться спать, а я вышел на улицу с девчонкой. Нет, не с Надей, с которой один раз когда-то поцеловался, а с Зоей, подругой Раи, из Голенищева. Она охотно со мной вышла, а у меня в хмельной голове встал вопрос: зачем мне это? Уже рассветало, и уже хорошо было видно вдалеке берёзовую аллею у деревни Орлово, где я встречался с Любой.
- Зой, иди в дом, а то дверь закроют, и я пойду домой, - сказал я девушке.
«Юля Боткина отворачивает от меня девчонок, которым я нравился, а меня останавливает от тех, кто нравился мне», - шёл я по лесу в сторону Дулепово с такими нерадостными мыслями.
Ещё раньше с проводов ушёл Вовка Белов, ему надо было на работу в Зеленоград. Вскоре и он покинул родной край. На вечере Вовка был с девушкой с работы. У Белова на проводах были наши одноклассницыУ Белова на проводах были наши одноклассницы: Ирина Малевская, из Берёзок, и Маша Тишкова с Дулепово.
Близкие друзья ушли в армию. Ни друзей, ни подруг. Стало грустно , и я сел за написание письма. Не Юле, адрес же есть, а Любе. И спрашивается: почему так? Ответа у меня не было. Вроде, напиши Юле снова, и всё образуется. Но стыдно, она три раза проявляла инициативу, а я не оценил. «На то она и первая любовь, чтоб вслед за нею шла очередная», - из той же дворовой песни, такой популярной в то время.
«6 августа 1967 г. Здравствуй Люба! Я решил тебе написать, потому что боюсь: больше не увидимся. Ты мне очень нравишься, и это натолкнуло меня написать тебе письмо. Тебе покажется странным, судя по моему поведению. Но я не мог себя вести иначе, потому что я не знаю твоё отношение ко мне. Да, что говорить, я вёл себя глупо и робко, а сейчас жалею.
Я верил, что есть такая девчонка, которую я создал в своём воображении, и первой такой девчонкой оказалась ты. Я это понял в самый первый день нашего знакомства, даже раньше: когда увидел тебя. Я не буду описывать твои достоинства, и почему ты мне понравилась, ибо сейчас не говорят громкие слова, да и веры будет меньше. Я не требую ответа на моё письмо, ты можешь не писать, если не сочтёшь нужным. Я благодарен тебе, что ты усилила мою веру в девчонок, и ни за что на тебя не обижусь. Виктор».
Люба мне ответила на это письмо, и на второе тоже. Простые, девичьи
письма, без всяких выяснений, без каких-либо упоминаний об отношениях. Завязалась переписка.
«21 августа. Здравствуй Люба! Письмо я твоё получил и долго раздумывал: куда тебе написать, в Москву или Орлово? Мне тоже первого сентября идти в школу, а сейчас я в отпуске до 14 сентября. Ты-то хоть готовишься к занятиям, да в лес ходишь, а мне нечем время убить. Правда, сейчас езжу в футбол играть, но это только на пару часов, да и не каждый день. В воскресенье, двадцатого числа собрались с ребятами на велосипедах к вам в Орлово съездить. Толька Климушин в субботу видел тебя с Веркой, вот мы и решили. Очень мне хотелось тебя увидеть, а то когда теперь встретимся? Доехали мы до речки, и гроза нас застала, пришлось поворачивать обратно…
…Мне на 15 число пришла повестка: «Явиться в военкомат». Если я принесу справку, что я начал учёбу в 11 классе, то оставят, если не принесу, то призовут в армию. Вот я и не знаю: брать мне отсрочу или нет? Все по-разному советуют. Одна отсрочка, которую я взял в июне, мне помогла. Благодаря ей я узнал тебя, а вот, поможет ли мне вторая отсрочка? Ну, вроде, всё. Только вот не знаю, как тебя увидеть. До свидания. Астанин».
3 сентября мы роднёй пошли в поход по грибы в Орлово, благо им были
известны грибные места, потому что с 1940 года они здесь жили, переехав из Рязанской области. Отсюда ушёл на войну мой дед, Стуклов Егор Тереньтьевич, в июле 1941 года, и с ним были мобилизованы все мужчины деревни. Бабушка осталась с шестью детьми на руках, когда пришли фашисты. Старшей, Марии, 19 лет (она умерла в 1953 году), младшей, Зое – 1 год. Моей маме в то время было 17 лет.
В колхозе люди работали за трудодни, и бабушке, через 2 года, после того, как прогнали немцев, предложили перейти на работу в подсобное хозяйство от фабрики «имени Парижской коммуны», которое организовали в Мамонтово, там был совхоз с таким же названием. Стало легче, потому что на фабрике труд оплачивался деньгами. Таким образом, моя семья стала жить на хуторе Живага, рядом с деревней Дулепово, откуда на войну ушла и моя мама в том же 43-м году.
И получилось так, что отец Любы, Федотенков Василий Яковлевич, в 1952 году перевёз свою семью из Калужской области в Орлово. К сожалению, он на войне был ранен, лежал в госпитале в Малоярославце, и умер в 1962 году, когда Люба училась в 5-ом кассе.
Но, про грибы. Из Москвы приехал мамин брат, дядя Серёжа с женой, Зиной, с ним идти собрались: Зоя Егоровна с мужем, Анатолием, мама, другой её брат, Николай Егорович, и я с двоюродным братом, Валентином. Грибные места были знакомы, и, насобирав целые ведра грибов, мы с Валькой, выйдя из леса, зашли в деревню. Я надеялся увидеть Любу, и, спросив у местной жительницы: где живут Федотенковы, прошли к указанному дому. На крыльце мы увидели темноволосую женщину, совсем не погожую на Любу. Мы поздоровались и Валька спросил:
- А Люба дома?
- Её нет, - просто ответила женщина.
Маму Любы звали Мария Козьминична. В том лесу я потерял нож, который неосмотрительно положил поверх грибов. Нож был столовый, с ручкой из белой пластмассы, таких у нас было несколько. Мама принесла их из столовой пионерлагеря.
Я снова сел за письмо:
«7 сентября. Здравствуй Люба! Письмо твоё получил, за которое большое спасибо. Правда, оно мало что рассказало мне о тебе, но, как видно, ты много писать не любишь, или времени у тебя слишком мало.
Насчёт отсрочки в армию я уже решил, и пошёл в 11-й класс. Я ведь всего на два с небольшим месяца старше ребят 1949 г.р. После окончания школы, если успею, попробую поступить в институт. Но это ещё не окончательное решение потому, что меня всё же могут призвать в армию в этом году.
Вчера проводили в ряды сов. армии Лёньку. Очень жаль, что ты не приехала. Девчонки говорят, что ты заболела, но почему ты ничего не написала о своей болезни. Теперь я остался один в деревне Дулепово, кроме ещё двух ребят, с которыми я обычно не общаюсь.
В воскресенье, третьего сентября, мать подняла всю мою семью для коллективного похода в орловский лес за грибами. На обратном пути я с братом зашёл в Орлово. Мне твоя мать сказала, что ты в Москве. Да, грибов в
вашем лесу много. Уж на что я «грибник», и то полное ведро набрал белых и
подберёзовиков.
Я рад, что тебе нравится твоя будущая профессия. Хочу сказать, что моя работа также мне по душе. Недавно я сдал на третий разряд. Витя».
Переписка с Любой была единственной радостью у меня на тот период.
«19 сентября 1967 г. Здравствуй Люба! Я решил не дожидаться твоего письма. Мне необходимо встретиться с тобой, ведь, уже месяц прошёл, как мы расстались. Я понял, что из писем ничего нельзя выяснить, тем более, что мы мало знакомы. Ты обещала придти в Муравьёво в одно воскресенье. Потом Вера грозилась, что вы придёте в прошедший выходной, но оба раза вас не было. Вот, в связи со всем этим я хочу увидеть тебя, если хочешь и ты. Я могу встретить тебя в субботу, когда ты поедешь к себе в Орлово. Я приду к 8.15 на берёзовую аллею. Я буду ждать на верху аллеи. Вот, моё предложение! Виктор».
Я пошёл в Орлово с группой поддержки: с Анатолием Климушиным и Сергеем Коптевым. По просьбе жителей девчонки попросили нас помочь натопить общую баню. Вооружившись принесёнными топорами и пилой, мы вышли за деревню в поле, которое было пересечено отводными канавами в сторону речки, вдоль которых росли лиственные деревья, и заготовили дрова из засохший ольхи. Пока топилась печь, девчонки принесли закуску и немного выпивки. Моя Люба – там была и Люба Атаманюк – сходила за ножом, и что я увидел в её руках? Нож, который я уронил где-то в лесу в позапрошлый выходной.
- Откуда у вас такой нож? - спросил я Любу.
- За грибами ходила и в лесу нашла.
- Так это я его потерял
- Возьми его себе, - протянула мне нож Люба.
Его я забирать, конечно, не стал, только неудачно бросил в деревянную дверь, и ручка скололась. С Любой о наших отношениях я тоже не говорил.
На 30 сентября меня и Толю Климушина девчонки пригласили в Москву к Наумовым отметить праздник Веры, Надежды, Любови, и матери их Софьи.
Вера и Надя были младшими в семье у матери-героини, они и приезжали в
Орлово. Их отец дружил с отцом Любы, и после смерти Василия Яковлевича
они продолжали приезжать.
Я продолжал учиться в вечерней школе после трудового дня. Занятия
начинались в 18 часов, и я перед школой успевал зайти к Суворовым, - их дом находился за забором завода - и тётя Валя меня кормила супом. В вечерней школе учился Володя Вдовин из электроцеха, с которым я был дружен, только он был на класс выше. В нашем цеху работали несколько ребят допризывного возраста: Витя Ермаков, Слава Шалимов, Саша Хрусталёв, Юра Суренков, самый младший.
«26 сентября 1967 г. Здравствуй Люба! До 30 сентября далеко, и я решил
написать тебе письмо, вернее, ответить на твоё. Вера мне говорила, что ты желала, чтобы я пошёл в армию. Почему же ты мне ничего не написала. Я думал: будет лучше, если я останусь. Но ещё не всё потеряно. После 10 октября я попробую сходить в военкомат. Впрочем, я надеюсь ещё поговорить с тобой. Обязательно приезжай на эти именины, а то какой смысл ехать туда мне. Виктор».
В Москве, после застолья мы остались ночевать, и утренней электричкой возвращались домой уже вместе с Любой и Толей. Я с ней по-прежнему вёл себя без какого-либо ухаживания, интуитивно понимая, что ей это не нужно, хотя надеялся на эту встречу. Проще написать. Ничего особенного в праздновании не было, обычное застолье. Как я понял: в этой семье праздники не пропускают.
В выходной день, вечером, я поехал в Орлово на велосипеде. После Шахматово, перед мостом через Сестру, я свернул к лесу, оставил велосипед в овраге, и дальше пошёл пешком. Люба на встречу пришла, но ей надо было загнать корову в сарай. Я вместе с ней нашёл бурёнку, на чём наше свидание и закончилось. Не расстроился, главное: увиделись.
Хотя я запаниковал. Не видел, чтобы Люба особенно меня выделяла, или старалась сближаться со мной. Вела себя не так, как некоторые девчонки, которым я нравился. И я рискнул выяснить с ней отношения, и, конечно, не в личной встрече, а в письме.
«9 октября 1967 г. Здравствуй Люба! Я хочу спросить тебя: нравлюсь ли я тебе? Я не верю своим глазам, потому что глаза влюблённого, как глаза перепуганного – принимают всё в увеличении. Да, ты ответила на моё первое письмо, хотя я писал, что ты можешь не отвечать, если не посчитаешь нужным. Я не могу поверить в своё счастье. Я поверю лишь тогда, когда услышу от тебя: Да». Ты из тех, кому можно верить. Не бойся говорить «Нет», если ты колеблешься. За ответом я приду в Орлово. В субботу я жду ответа. Любишь ли ты? Причём молчание – знак согласия. Так, вот, я жду два коротких слова: одно желанное и радостное, другое – злое и убийственное. Вернее, второе я не жду. Ты меня извини, но когда-то я должен был тебе это сказать. Меня подстёгивает, может быть, уже очень короткий срок. Наверно, я слишком наивен. Ты уж извини. Виктор».
Исходя из первого опыта, я специально скрасил краски, будь, что будет. Люба пришла вовремя, а со мной пришёл Анатолий Климушин. Я его, конечно, как и других, не посвящал в нашу с ней переписку. Она сразу попросила Тольку оставить нас вдвоём.
- Я буду ждать внизу, - сказал он мне, и пошёл по аллее обратно.
Ничего Люба мне по существу и не сказала, а я уже себя корил, что
поторопил события. Я чувствовал себя ужасно. Я ещё никому в любви не признавался, а первое моё признание вышло комом. «Захочет ли она мне дальше писать»?
Но ко дню моего рождения я получил от Любы поздравительную
открытку.
«18/Х-67. Здравствуй Люба! Я получил твоё письмо. Большое тебе спасибо за поздравление. Постараюсь придерживаться твоих пожеланий. Теперь об этом злополучном вопросе. Я не на тебя обиделся, а на себя. Я редко обижаюсь на людей, потому что считаю, что от человека зависит, как к нему относятся. Мне не надо было задавать этого глупейшего вопроса, хотя я и объяснил, что меня побудило к этому. У меня часто так бывает, что скажу, а потом жалею. Нет смысла писать о моём состоянии после этого вечера.
В эту пятницу, как ты уже знаешь, я еду в Звенигород играть в футбол на три дня. Если мы в субботу проиграем, то, может быть, я в воскресенье приду в Орлово. Вообще я сам не знаю, какая там система. Трудно назвать матч, в котором бы я, хоть в малейшей степени, желал нашего поражения. Виктор».
В футбол мы играли на первенство завода, и команда нашего цеха заняла первое место, обыграв все команды. Заводская команда, соответственно, играла на первенство района под руководством Александра Абалихина. И вот, он, не знаю, по какой причине, вместо заводской, на турнир стекольных заводов Московской области послал нашу команду. В Звенигород прибыли вечером, и сразу послали гонцов в магазин, пока он не закрылся. Магазины работали до 19 часов. Ужин был с водкой, спортсмены называются, а утром была пародия на тренировку на баскетбольной площадке при солнечной погоде. Вечером состоялся матч. Нам досталась команда из Подольска, очень сильная команда. За всю игру мы только пять – шесть раз переходили на половину соперника. А нам забить гол у них не получалось, мы сидели в глухой обороне, и у нас вратарь, Николай Гоголев все мячи брал. Он работал в мазутном цехе с дядей Володей Суворовым. Подольчане были на голову сильнее нас, а сделать ничего не могли. И болельщики все стали нас поддерживать. Так матч и закончился – 0 : 0. Но, по пенальти выиграли они.
Однако, с Любой я не встретился, и снова взялся за авторучку.
«3 ноября 1967 г. В связи с долгой разлукой пишу тебе письмо. Две недели я не увижу тебя. В то время, когда мне особенно хочется быть с тобой, нам приходиться встречаться очень редко. Раз в неделю по20 минут, это очень мало. У меня много товарищей, но они далеко: в Москве, в Солнечногорске. Самые, близкие, уже в армии, но я и с ними редко виделся. Теперь, пожалуй, ты являешься самой близкой мне. Но и с тобой очень редко вижусь. Ну, ничего, мне не привыкать.
Люба, когда же ты пришлёшь мне своё фото? По крайней мере, тебя я буду
видеть уже каждый день. Не лишай меня хоть этого.
Дела у меня идут по-прежнему. Правда, все гонят в школу. Мать говорит,
что не будет справлять вечер, когда мне наступит время идти в армию. Но, это она говорит, конечно, просто так. Встретил свою учительницу, тоже говорит, чтобы я продолжал учиться, кончал 11 – й класс. Неважно, говорит, что месяц прогулял, нагонишь. Но это уже поздно. Здорово, что ты натолкнула меня на мысль идти в армию, а то бы ещё год проводил в своей бесконечной скуке. Чёрт возьми, никак не могу дождаться повестки. Всем ребятам уже пришла и приходит, а мне всё нет. Наверно, придётся снова идти в военкомат. Ну, желаю весело провести праздник».
На работе первым из нашего цеха ушёл Виктор Ермаков. Женился. Кроме ребят, на заводе работало много девчонок, в основном, на переборке пузырьков, где работала и Люба Атаманюк. Ещё летом, одна похотливая девушка пыталась меня завлечь, пригласив посидеть с ней на тарном складе. Мы, электрики, выполняли работы на всей территории завода. И вот, проходя мимо сложенных ящиков за машинно-ванным цехом, меня окликнули:
- Молодой, поди сюда.
Под полуденным солнцем, на ящике, сидела, как на пляже, раскрепощенная
девушка в синем халате, который совсем не прикрывал её ноги под короткой юбкой. Я подошёл.
- Ну, чего стоишь, загораживаешь солнце? Посиди со мной.
Ей было явно не больше 18-ти лет, а такая уверенность в голосе. Тоже мне, блатная сыроежка. Я сел на соседний ящик, стараясь не смотреть на обнажённые колени. Я недолго слушал её многообещающие намёки, стараясь познакомиться.
- Хорошо,- сказал я этой откровенной девчонке, не сказать, чтобы хорошенькой, но и не страшненькой, - мне в цех срочно надо.
В дальнейшем, я эту мармулетку избегал, а осенью узнал, что она беременна. Вот, Витя Ермаков мимо неё не прошёл. Женился и Вовка Вдовин на своей девушке, Надежде, в сентябре у них родился сын. С Надей я учился в одном классе в вечерней школе. Володя тоже посещал эту школу, он был на класс старше, и не переменах часто приходил в мой класс посидеть со своей невестой.
А в канун 50-летия Великой Октябрьской Социалистической революции на заводе был организован праздничный концерт силами художественной самодеятельности, который прошёл в доме офицеров на курсах «Выстрел». Мы с ребятами расположились в первом ряду. С некоторым опозданием в зал по проходу мимо нас прошла стайка девчат, чем привлекли внимание, они уселись в 1-й ряд на левой стороне зала. В нашу сторону посмотрела смазливая, черноволосая девчонка, и я встретился с ней глазами. Так получилось, что в течении концерта, я чувствовал, что на меня смотрят, и когда я поворачивал голову в сторону девушек, то, непременно, черноволосая наклонялась вперёд, чтобы посмотреть на меня. Выступления наших работников нам понравились.
При дороге домой после концерта мы с ребятами обсуждали этих девчонок, и оказалось, что девушка, которая посматривала на меня, была
хорошей знакомой Юры Суренкова. Её звали Таней, она работала на почте, и
жила рядом с работой, на Советской улице.
Маршрутные автобусы тогда отходили от Советской площади, и мыВалентином после работы, как раз, шли на свой автобус. И нам встретилась та самая Таня. Разговорились, и мы её проводили до её подъезда в угловом доме, на перекрёстке Почтовой и Советской улиц, где находился магазин «Книги». Мы ещё пообщались с ней, поднявшись на 2-й этаж. Я ей сообщил, что ухожу служить.
С Валькой в эту осень я ещё ездил в Москву, к его друзьям. Хорошие ребята. Мы опоздали на последнюю электричку, и ночевали на Ленинградском вокзале, где несколько раз за ночь нас будили уборщицы, чтобы помыть полы. В отличие от брата, я впервые ночевал на вокзале. Он был воспитанником детского дома, его мама, Мария, умерла ещё в 1953 году, я её хорошо помню. У неё был порок сердца, она не работала, сидела со мной на Живаге у бабушки. Она вязала кружевные изделия, можно так сказать. Я наблюдал за ней, когда она, закончив вязать, опустила своё произведение в растворённый сахар, расправила, высушила, и в результате получился красивый, ажурный стакан. Она свои вязания продавала на рынке, и порой, бабушка её ругала, потому что денег она оттуда не привозила. Жизнь в детском доме у Валентина Стукалова закончилась, и он устроился работать в Солнечногорское ПМК. И, конечно, обитал у нас не только летом.
И моё время пришло отдавать долг Родине, о чём я срочно написал Любе:
«6 ноября 1967 г. Вот, настал и мой черёд идти в ряды Советской Армии. Мне не пришлось самому идти в военкомат. В то время, как я тебе писал предыдущее письмо, повестка лежала у меня в комнате. Но я, ведь, живу у матери и повестки не видел. Меня вызвали в военкомат с завода.
Сегодня я уже постриженный. Моя отправка будет 11 ноября, в 6 часов утра. Так, что я прошу тебя 10 ноября, часов в 8-9 вечера приехать с девчонками ко мне. Где я живу, вы найдёте сразу. С автобусной остановки даже виден мой дом, на левой стороне от дороги. Девчонкам я позвоню.
Я буду встречать вас с автобуса, который из Солнечногорска идёт в 20 часов 28 минут, и в 20.00. Последний автобус жду в 21.05 из города. Теперь автобусная остановка прямо у станции. Жду!».
Проводы были в административном корпусе. К 20 часам пришли девчонки, Люба, Вера Наумова и Люба Атаманюк, что вызвало оживление в
моей родне, которая вся была в сборе. Анатолий Иванович Кравченко сразу
подскочил ко мне:
- Какая твоя? Вот эта чёрненькая? – зашептал он мне, указывая на Веру.
- Нет, беленькая, - ответил я, - сам совсем не уверенный, что она моя.
От работы приехали Сашка Хрусталёв и Славка Шалимов. Вовка Вдовин не
смог - молодой отец. Из Дулепово пришли: Маша Тишкова, Таня Коптева,
брат Лёньки, Вовка Глазунов. Собрались дяди, тёти.
Любу посадили рядом со мной, тем самым утверждая её статус. Пели,
пили, незаметно наступило утро. Я уже плохо соображал, вышел на улицу,
где ко мне подошла Маша попрощаться. Рассветало. До отъезда ещё было время, и мама предложила прогуляться с Любой, Мы с ней прошлись по дорожкам пионерлагеря. К 6 часам мы все приехали в Солнечногорск, к стадиону «Металлург». Подъехала грузовая, бортовая машина, на которой меня должны были увезти. Меня обступили провожающие, стали прощаться,
я мало что соображал. Раздался голос:
- Дайте с невестой проститься.
И передо мной оказалась Люба. Я наклонился, и состоялся наш первый поцелуй. Я сразу же снова наклонился, чтобы ещё почувствовать сладость её губ, но услышал, как Люба произнесла с укором: «Ну, Вить».
Мама заплакала и зацепилась руками за задний борт грузовой машины, увозивший меня. Грузовик остановился и её сняли с борта. Нас привезли к 3-й проходной курсов «Выстрел», а там усадили в автобус «ПАЗ», человек 29-ть. Тронулись в путь, и мы приехали в город Электросталь. Нас разместили в спортзале какой-то школы. С этого дня наступил период обмена письмами.
«11 ноября 1967 г. 11 часов 25 минут. Здравствуйте дорогие родители, брат, сестра, бабушка и др. Я попал служить в войска ПВО. Сейчас я нахожусь в г.Электростали, где нас рассортировывают на команды и взводы, а затем куда-то отправят. Из Солнечногорска нас было 24 парня, а я во взводе остался лишь с одним.
По дороге в Электросталь я всё время почти спал. Больше писать пока нечего. Сейчас нас будут строить. До свидания».
По месту нас распределяли по взводам, без каких либо предпочтений, временно.
«12 ноября 1967 г. Здравствуйте дорогие родные! Сейчас я в дороге. От Электростали всю ночь ехали до Горького. Сейчас поезд идёт на Киров. Конечной станции никто не знает, но это будет где-то на Урале, в Сибири, а может, на Дальнем Востоке. Настроение нормальное. Ребята хорошие. Утром уже давали макароны, а вот сейчас ели пшённую кашу с тушёнкой. Вот, проезжаем какие-то посёлки, города и видно, как здесь уже во всю катаются на коньках. Я даже не знаю, где опущу это письмо. Первое письмо я попросил опустить в г. Дзержинске, когда мы стояли. Следующее письмо напишу, наверно, из части. До свидания. Виктор».
«14 ноября 1967 г. Здравствуй Люба! Пишу тебе всё ещё из вагона воинского эшелона, который всё дальше уносит меня в Сибирь, всё большее расстояние разделяет нас. Под стук колёс, лёжа на полке, я много думаю о
тебе, о доме, о друзьях.
Как говорит старший лейтенант, служить мы будем операторами на радиолокационных установках. Первая партия ребят с эшелона завтра утром
сойдёт в Новосибирске, а нам ещё ехать целые сутки.
У меня сейчас такие думы, что зря я пошёл в армию в этом году. Мечтал я
с тобой на лыжах зимой покататься, и, вообще, по больше с тобой время
провести. Да, и служить три, или два года, никто не знает. Скорее всего, три, а кто пойдёт на следующий год, то, наверняка, два. Но, там видно будет. Что
бог не делает, всё к лучшему.
Да, Люба, я на вечере, дурак, много выпил, и поэтому многого не помню. Ты, наверно, обиделась на меня. Для меня очень быстро прошла прощальная ночь, и с тобой я находился, наверно, очень мало времени. У меня всегда, всё получается по-идиотски. Что я поделаю, Люба, если у меня такой характер.
Когда узнаешь мой адрес, ты опиши, пожалуйста, мой вечер. Как я к тебе относился, как, вообще, всё происходило. И, потом, больше пиши о себе. Мне о тебе всё интересно знать. Напиши, как там было на вашем «огоньке». Столько у меня было времени, как никогда, а его не использовал. Я тебя, по-моему, поцеловал, но, жаль, я не помню самого поцелуя. Ты извини меня. Я люблю тебя, и поэтому так откровенен. Извини, за всё! Виктор».
В Новосибирск поезд прибыл в 10 часов утра, часть призывников сошли с вагонов, а оставшиеся могли наблюдать ту же картину, что произошла с нами 4 дня назад: на перроне происходили проводы. Те же гармошки, те же песни. Тогда у нас пели такую песню: «Заплачут куры, поросята,
Заплачет вся моя семья,
Ребят всех в армию забрали,
Настала очередь моя».
Итак, до бесконечности, как у частушек. Называлась: «Длинная», пока идут пешком до военкомата, гармонь не замолкает.
Вечер, огни Красноярска, поезд подъезжал к заснеженному перрону. Построились, и всем вагоном мы прямым ходом направились в баню, проходя мимо одноэтажных, слабоосвещённых домов. Нас встретили в предбаннике солдаты, которые выдали нам форменную одежду, портянки, сапоги, при этом, они стали у нас выпрашивать гражданку, которую мы сбрасывали в кучу. Некоторые из новобранцев сдавали хорошую одежду для отправки её домой. На мне были чёрные, расклешённые брюки, которые я сшил два года назад, и которые сразу приглянулись старослужащему. Я брючины успел порвать по швам, но он сказал, что ничего страшного, зашьёт. Они до армии носили «дудочки», не все, конечно, но стиляги, точно, а мы взяли моду от «битлов». «Хочет вернуться домой модным, и танцевать не буги-вуги, а твист», - подумал я.
«17 ноября 1967 г. Здравствуй Люба! Вот я и на месте в одной из точек в
Красноярском районе, где буду учиться месяца два, а там отправят куда-нибудь дальше. Скорее всего, дальше в Сибирь. Здесь уже настоящая зима, много снега, сильный мороз.
Более четырёх тысяч км и более четырёх дней пути на поезде отделяют
меня от Москвы. Никогда не думал, что буду так далеко. Когда наш эшелон
стоял в Новосибирске, там, на перроне провожали ребят в армию. Очень
грустно было смотреть на это. Слёзы матерей, девчонок.
Кстати, даже полковник не знает: сколько нам точно служить, но начальство предполагает, что два года. Если рассуждать логично, то так должно и быть, но лучше ожидать худшего и не тешиться надеждами. После нового года будет всё известно. Виктор».
После бани мы пришли в расположение полка радиотехнических войск, нас посадили в большой зал, куда зашли
офицеры. По списку они отобрали половину зала новоиспечённых солдат и вывели их. В этот список попал Иван Захаров из Солнечногорска, нас земляков осталось трое: я, Сергей Козлов и Александр Рогожников.
Офицеры все вышли, и с нами – а нас было 47 человек – остался ефрейтор, который представился, как ефрейтор Петрович. Он был начальником ПРВ-11 «Вершина», высотомера, в радиолокационной роте,
расположенной в 15 км от города, куда нас и определили.
- Петрович – это фамилия, не отчество, - подчеркнул он.
И пока за нами не пришла машина, Петрович посвятил нас во все прелести предстоящей службы. Служить мы будем на точках, расположенных по всему Красноярскому краю: кто в посёлках, а кто в тайге. Есть точки на полном самообслуживании, где морозы до 50 градусов, где сами пекут хлеб, своя баня, прачечная и т. д.
Привезли нас в роту под названием «Фурма», рядом с н.п. Боготол, где мы должны будем проходить первоначальную подготовку. С первым же отбоем нас потренировали подъёму и отбою за 45 секунд. Кто не уложился, отбирались для натирания пола в казарме после отбоя. Я в эту группу не попадал, портянки наворачивать умел. Правда, произошёл один казус. Кровати у нас были в два яруса, табуретки в ногах, куда складывались гимнастёрки и бриджи. Сапоги рядом с табуреткой. Команды: «отбой», «подъём» подавалась не один раз, сразу команду уборщиков не наберёшь. Моя кровать была внизу, и при очередной команде я быстро сел на постели, опустил ноги на пол и правой рукой достал с табуретки бриджи. Только я, при помощи второй руки расправил бриджи, чтобы просунуть в них обе ноги, как сверху в них влетел сосед сверху. Он растерялся и стоит. Я, недолго думая, хватаю с его табуретки его бриджи, и продолжил по порядку одеваться. Мы с ним успели вовремя.
«20 ноября 1967 г. Здравствуй Люба! Вчера просматривал газеты и увидел строчки, которые меня очень обрадовали. Генерал-лейтенант, отвечая на вопросы читателей, сказал через газету «Известия» от 17 ноября с.г., что все лица, призванные в Армию в 1967 году, подлежат новому закону. То есть, тем, кто служит в Сов.Армии, тому служить два года, кто во флоте – три. Демобилизуюсь я в конце 1969 года, или в начале 1970-го. Сомнения были потому, что я попал в радиотехнические войска, а там только учиться на военную специальность около года. Ну, теперь всё нормально. За два года я не успею замёрзнуть в этом неуютном крае, где вот сейчас уже около 10 гр. мороза.
У нас здесь есть все современные пластинки. Когда их заводят, невольно вспоминаешь прежнюю жизнь. Ну, а, в общем, всё идёт нормально, нарядов вне очереди не получал. Виктор».
В первое же утро, с подъёмом, нас вывели на пробежку без гимнастёрок, а морозило. Кросс 3 км, и таким образом, у нас начинался каждый последующий день. В первый же вечер меня Миша Козлов позвал на радиолокационную станцию (РЛС), где познакомил с начальником ПРВ-11 (передающий радиовысотомер), со старым знакомым, ефрейтором Петровичем. Там находились ещё двое старослужащих. И когда Михаил успел сблизиться с ефрейтором? Козлов принёс водки, - как он её провёз? - и мы отметили начало нашей службы. Петрович нам сообщил, что из всего прибывшего состава новичков, 7 человек будут обучаться на операторов ПРВ, а остальные 40 – на электромехаников.
- Вы войдёте в группу операторов, - заверил нас начальник станции, а командиром взвода у нас будет лейтенант, Мокрушин.
Михаил Козлов был 1947 года рождения, и жил в совхозе «Солнечный». Он окончил сельскохозяйственный техникум, поэтому и призвался на год позднее. Они с Иваном Захаровым учились в одном классе, а я и Иван работали на стекольном заводе. Александр Рогожников жил на так называемом «Шанхае», бараке возле курсов «Выстрел», в дальнейшем – это улица Баранова с 5-ти этажными домами.
Пришло первое письмо от Любы, после разлуки:
«21 ноября 1967. Здравствуй Виктор! С большим приветом к тебе Люба. Письма я твои получила, за которые большое спасибо. Я живу хорошо, учёба идёт нормально. У нас уже выпал снег. Этот снег напоминает мне, что скоро у меня будут экзамены, которых я жду и боюсь, как каждый студент моего училища. Я очень рада, что наступила зима, это самое моё любимое время года. Скоро я опять встану на лыжи и буду участвовать в лыжных соревнованиях. Также у нас будут занятия по плаванию, которые я очень люблю посещать.
Из твоего письма я узнала, что ты сейчас в Красноярске. Это, наверно, очень красивый город?
Витя, ты пишешь мне, чтобы я рассказала тебе о твоём вечере. Этот вечер мне очень понравился. Вёл ты себя прилично. Мы ходили с тобой гулять по лагерю. Шутили, смеялись. Ты мне рассказал сон, который видел во сне. Я шла с тобой и всю дорогу смеялась. За столом мы сидели и пели песни, и ты тоже что-то подпевал. Когда мы тебя проводили, пошли к Любе Атаманюк. У неё немного поспали и поехали в Орлово.
Вообще мне очень понравился этот вечер, только было немного грустно. Вот, Витя я немного рассказала о тебе, о твоём вечере. В субботу я видела Горностаеву и Климушина. Я вместе с ними ехала на 74 км. Климушин и какой-то с ним парень проводили меня до шахматовского моста. Всю дорогу я шла и думала о тебе. Витя фотографию я тебе вышлю в следующем письме, потому что в халате неудобно посылать и нехорошо. У Атаманюк Л. 31 декабря будет свадьба. Я видела её парня, но он мне не очень понравился. И он, как-то относится к ней не так.
Ну. Вот и всё, что я тебе хотела написать. До свидания. Не скучай! Если тебе служить два года, то это очень быстро пролетит. Люба».