На половину выстраданный отдых

               
               
В багажное отделение рейсового автобуса Москва-Старая Руза я втиснул свой стандартный на двух колесиках чемодан с прикрепленной к ручке красной ленточкой – меткой для быстрого  его обнаружения среди чужого багажа.
Сел в салоне у окна и приготовился к полуторачасовой поездке в подмосковный санаторий Мелихово. Предстоял долгожданный беззаботный отдых в одноместном номере, с горячей водой, готовым общепитом, лесными прогулками и перед ужином для открытие аппетита принятием рюмочки - другой коньяку. Вспоминались слова моей тетушки Вали: «Дом отдыха Игумново, в котором я  отдыхала, специальный. Он предназначен для знакомства и выхода замуж». Такое мне не грозило, но не прочь было бы уделить время женщине, с которой можно поговорить  о литературе, живописи. . . В конце концов, хотелось бы свободные минуты тратить на пустяки или общаться  с симпатичным человеком.

Физиономное знакомство с отдыхающими произошло в автобусе. Они были настороженными, всевидящими, бледными, хитрыми, чужими. По прибытии в санаторий вместе зарегистрировались и в ожидании обеда разошлись по номерам.
Еда – объединяет людей. За обеденным столом быстрее происходят знакомства: узнаются характеры, привычки,  менталитет. Быстрее возникает симпатия или  появляется неприязнь.
Надо приготавливаться к знакомству.

Получил место за столом №19, подошел и увидел знакомого по автобусу мужчину с лицом, испещренным глубокими канавками добрых морщин, с конфузливым взглядом. Кивками мы поприветствовались.
– Меня звать Николай Николаевич, на этой недели мне исполняется восемьдесят два года, - неожиданно объявил он и спросил мой номер места за столом.
- Номер первый,- разглядел я на полученном талоне.
 Садитесь слева от меня,- предложил Николай Николаевич. Он  занял минимальную площадь стола и начал аккуратно придвигать к себе разложенные столовые приборы.

Появился второй сосед, который тут же объявил свой номер, выяснил номер моего места. Сообщил, что приехал отдыхать в Мелихово в третий раз. Звали его Григорий.

Чуть позже пришла дама - женщина бальзаковского возраста. Она была одета в коричневый блейзер с разноцветным рисунком и бахромой. Двубортная застежка на металлических пуговицах завершала ее строгий вид.
– Елена,- отрекомендовалась она и обвела нас взглядом. -  Мне повезло оказаться в компании мужчин. От всех вас я готова принимать внимание, - лукаво улыбнулась, заняла оставшееся свободное место и сразу же попросила у Григория передать ей, находящиеся на противоположной стороне стола, бумажную салфетку.

В ожидании официантки Николай Николаевич начал раздавать стоящие около него стаканы с мутнорозовым киселем.
- Эту гадость я не употребляю,- заявил Григорий и брезгливо отодвинул стакан. – Неизвестно, что здесь намешано. За приготовленными местной кухней едой нужно все время следить.   Он вышел из-за стола, вызвал шеф-повара, о чем-то с ним поговорил и после непродолжительного ожидания ему вынесли стакан компота из сухофруктов.

… остатки на тарелке недоеденного картофельного пюре, собранная в стопку после еды грязная посуда, задернутая в номере часть шторы, не снятый с ноги повисший тапочек, другой – валяющийся посредине комнаты – дорога неприглядных следов наступившего первого моего послеобеденного отдыха …

Нет! Это не суть затаенной лености, а проявление полученной на время отпуска личной свободы.
«Что бы вы предпочли: свободу без меры и без любых ограничений или же умеренную свободу с соблюдением правил «людского мнения?» Такое тоже происходит.
Возникает загвоздка с определением границы свободы. Все мы отдыхающие, сидящие за одним столом, со временем поделимся целями приезда на отдых.

Григорий был словоохотлив. Он сразу же постарался убедить нас  гулять вдоль реки Рузы, наблюдать за подледной рыбалкой, получить от лечащего врача направления на бесплатный массаж и в оздоровительный бассейн.
Он считал себя бунтарем и жил без особых проблем. Однако  казалось, что у него не ладилось с едой. В ежедневном меню  предлагалась овсяная или манная каша. Он их ненавидел. В сравнении с мутнорозовым киселем, их нельзя было обменять на другое блюдо. Возмущенным голосом и с недовольной физиономией он суммировал сколько раз отверг кашу,  и подсчетом вслух количества отказов старался демонстрировать свою заносчивую смелость.
- Обслуживающий персонал невежливый, недовольный нашими замечаниями на качество еды,- не раз говорил он. Постоянные замечания на еду, обслуживание в современной среде можно было назвать его критикоголиком.
- Не могу согласиться,- вдруг возразила Елена.- Их научили, как правильно с отдыхающими вести, они и поверили,-  посчитала она уместным высказать свое особое женское мнение.
У Григория были свои маленькие теории, и он не собирался их переосмысливать.
– Как их не учи, они из-за своей нелюбимой работы будут делать все по-своему,- уверенно сказал он.

Поведение отдыхающих часто бывает показным. За обеденным столом на кем-нибудь оброненную спорную фразу хочется ответным высказыванием не столько показать свой интеллектуальный кругозор, сколько прежде всего перед самим собой уверенным ответом пощеголять прошлым, ставшим теперь таким далеким, недостижимым.

Николай Николаевич обладал какой-то обширной, добродушной аурой, которая вызывала снисхождение. Во время трудовой деятельности он ремонтировал автомобили. Возврат поломанных механизмов к жизни приучил его относиться ко всем житейским неурядицам и неудобствам с человеческой заботой. Он говорил: «Каждый болтик должен иметь свою гаечку, каждый замочек раскрываться только от своего ключика». Он с упрямой жаждой продолжал за столом собирать использованную нами посуду, что вызывало у всех смущение, заставляло терпеть его обслуживание во время еды, но никто не решался прервать благую заботу.
В анонсированный Николаем Николаевичем день, подходя к столу, я увидел его одинокую фигуру. Он был слегка выпивший. С легким запанибратством, словно у нас с ним есть что-то общее,
предложил отметить свой день рождения. Не провоцируя со стороны администрации неприятность, я промолчал, давая как бы молчаливое согласие.
Из висящего на спинке стула пакета он вынул обернутую в газету бутылку, другой рукой - стопку вложенных друг в друга бумажных стаканчиков и искусно вытряс пару из них. Для маскировки поставил их между заполненных компотом граненых стаканов, глотнул набежавшую от предвкушения слюну и по чуть -  чуть аккуратно плеснул спиртное.
Опасаясь разоблачения, скороговоркой произнес: «Будем здоровы» -  не чокаясь, даже не посмотрев друг другу в глаза, сморщил лицо в курьезную гримасу, выпячивая нижнюю губу, и одним глотком выпил.
- Подождем остальных,- решил он и с расторопностью, которая так не шла ему сейчас, убрал в пакет следы лиходейства.

Мои первоначальные прогулки проходили внутри территории санатория. От легкого морозца широкие аллеи покрылись тонкой ледяной коркой. Для экономии речного песка их посыпали узкой полоской, и при встречах с отдыхающими приходилось уступать дорожку, осторожно сходя на скользкую обочину. Большинство гуляющих были женщины, занимающиеся активной ходьбой, называемой шведской из-за использования специальных, похожих на лыжные, опорных палок.

По неведомым причинам пешеходное движение по кругу обычно происходит как движение стрелок часов, слева на право. Я ходил, справа налево, навстречу солнца: выдумал  чуть раньше других встречать светило. В одну из первых прогулок я увидел женщину  с порхающим от скользкой дороги телом и, как на кукольном спектакле, жестами балансирующих рук. Она шла в моем направлении. Встречные мужчины уступали дорогу. Можно было воспользоваться ее приоритетом – держаться сзади, как бы сопровождая ее. Своего рода могло быть хитроумной уловкой. Так я и поступил.

Женщина почувствовала чье-то присутствие, замедлила движение. Ее никто не обгонял. Остановилась, осторожно отступив в сторону, давая возможность обойти ее, и обернулась – яркий длинный шарф, варежки с болтающимися помпонами, глаза, волосы, губная помада.  Наши взгляды встретились. Мы смогли мгновенно оценить друг друга. Передо мной была симпатичная женщина с мягким взглядом. Глаза у нее были карие, яркие, живые. Темно-каштановые волосы до плеч опускались прямо, а потом загибались вверх. Моложавые черты лица – «Голова женщины» из Бетховенского фриза Густава Климта. Она сразу же мне понравилась. Я поблагодарил за уступку дороги и продолжил знакомый путь. Лезли нелепые мысли: в одно или двухместном номере она живет, когда приехала, сколько дней будет отдыхать, как проводит свободное от медицинских процедур время и в каких вне территории санатория побывала  местах?

Встреча на втором круге моциона вызвала взаимную улыбку, которая упрочила знакомство. Теперь на следующем круге можно было попытаться вступить в разговор. В любом случае, посчитал я с первых минут знакомства следует произвести хорошее впечатление. Свидания не произошло. Незнакомка исчезла.

На следующий день она появилась вновь. Настал момент поближе познакомиться с ней и прервать свое монотонное одиночество. Мы все мечтаем о том, чтобы найти человека, с которым было бы интересно поговорить и который понимал тебя с полуслова. Сейчас я увидел другую, чем запомнил вчера, более молодую женщину,   одетую в темную с крупной молнией спортивную куртку, обтягивающие темные джинсы-стринги и ослепительно белые кроссовки.
Она подготовилась к нашей встречи?

Я узнал, что женщину, из «Бетховенского фриза» Густава Климта, зовут Мария, живет в Новой Москве, по профессии инженер-химик. В начале знакомства пытаешься узнать наклонности человека, его увлечения, предпочтения, которые могут влиять на будущие взаимоотношения. В молодости Мария была студенткой музыкального училища по классу фортепьяно, закончила с отличием, но в силу семейных обстоятельств, поступила в технический институт. Для себя, если появлялась возможность, играла любимые романсы: «Не искушай меня без нужды», «Вернись, я все прощу», «Нет, не тебя я пылко так люблю» …

Во время поездки в Мелихово в окне автобуса мелькнул указатель «Дом творчества композиторов». Я вспомнил об этом и решил совместить приятное – с Марией провести время, с полезным – послушать музыку в ее исполнении. Мария знала о доме творчества и согласилась на такую прогулку.

Мы шли по покрытой плиткой пешеходной дорожке. Слева проходило шоссе, по которому изредка проносились автомобили. Справа был дикий зимний лес. День светлый. На побелевших сучьях и кое- где сохранившихся пожухлых листьях – блестки подтаявшего снега. Все замерло, безжизненно тихо. Дошли до указателя и от основного шоссе резко повернули в сторону. Расчищенная пешеходная дорожка закончилась. Пришлось идти друг за другом по протоптанному в снегу пути. Редкие следы подсказывали, что место здесь малолюдное.
 Вдали среди близдорожных деревьев и кустов показалась группа низких домов. В палисаднике скучно напевали сосны и ели. Чувствовались резкие порывы северного ветра. На огражденной территории, покрытой серым настом, к двухэтажному зданию тянулся след автомобильных шин. Слева от здания стояла одноэтажная постройка с дверями, забитыми досками крест- накрест. Справа за кустами выстроилась шеренга бесхозных домиков- дач, с ансамблем потухшей музыки и запахом квашенной капусты. Когда-то здесь было счастье творчества, оптимизм.

Подошли к главному зданию. Рядом со входом, вжавшаяся от силы давней любви в стену, чуть покосившись, в рамочке находилась металлическая табличка «Дом творчества композиторов». Поднялись по запорошенным ступенькам крыльца. Дверь со скрипом открылась, выдохнув спертый запах кухни и стойкую домашнюю прелость. Мы оказались в обширном зале, на стенах которого висели портреты Арама Хачатуряна, Виссариона Шебалина, Дмитрия Кабалевского, Вано Мурадели, Сергея Прокофьева – живой истории удивительного творческого времени в неожиданном для нас ракурсе. Их лица, будто из-за повседневной музыкальной дремоты, были строги и не выражали ни творческой поддержки, ни желания напомнить о себе. Под портретами закрытый темным покрывалом с высунувшимися тремя мускулистыми ногами стоял рояль. Ужасала молчаливость пространства.
Из дальнего угла вышла худощавая женщина. Она была одета в черный комбинезон, который отвечал всем запросам современного руководителя. Остановилась, безмолвно поздоровалась с нами.
- Мы отдыхающие из Мелихово,- сказал я, пытаясь сообразить, как лучше подобраться к роялю. – В санатории звучит только танцевальная музыка под радиолу. Мы узнали, что у вас есть рояль и пришли послушать что-нибудь из произведений классиков, портреты которых так представительно украшают зал.
- У нас отдыхают сейчас два человека, которые не музицируют,- сообщила худощавая женщина.
- Если разрешите, мы сами сможем,- сказал я и, как бы приглашая Марию,  вопросительным взглядом повернулся к ней.

Хозяйка застыла в раздумье. Наш туристический внешний вид вызывал у нее сомнение доверить дорогой музыкальный инструмент. Игра незнакомых людей могла вызвать неприятности. После непродолжительного раздумья она подошла к роялю, сняла  чехол, принесла банкетку для фортепьяно и кивнула, как бы приглашая солиста к игре.

Мария села за фортепьяно, запрокинула голову. Какие в такой момент мысли появляются у исполнителя?
Она взяла несколько аккордов и замерла, словно остановилась у речки и пальчиками ступни хотела определить прохладу воды. Раздалась мелодия, мгновенно заполнившая весь зал. Казалось, от сна она тормошила стены, мебель, добралась до портретов. Нужно было присмотреться к лицам композиторов и увидеть, как они воскрешают. Послышалось фортиссимо аккордов «Времен года» Антонио Вивальди.

Мы возвращались с настоящего концерта. В конце пути задул порывистый ветер. Стало холодно. Я обнял Марию за плечи и чуть прижал ее к себе. Подстроил свой шаг под ее. Приятно было чувствовать близость женского тела. Шли молча. Я даже не подозревал, что молчание может быть таким чувственным. Заставил себя не выдумывать темы для разговора.
Расходясь по своим корпусам, мы остановились, как бы подвести итог нашего похода. Мария неожиданно чмокнула меня в щеку: «Спасибо за удачную прогулку», развернулась  и поспешила к себе.
Что это, был первый шаг к сближению?

На обед я немного запоздал. Мои столующиеся соседи уже сидели на своих местах в ожидании раздачи закусок.               
- Илья,- со странной улыбкой, в которой сквозила легкая ревность, обратилась ко мне Елена,- вы такой пунктуальный и вдруг стали опаздывать?
- Виноваты, как правило, женщины,- тут же свою осведомленность проявил Григорий.- Они заставляют ждать, а нам, мужчинам, приходится терпеть.
– Не обращай внимания,- оживился Николай Николаевич. Было заметно, он стал попивать, не до пьяна, но до видимой красноты лица. - Красивая женщина – особое существо. Она имеет право, чтобы ее ждали.
 
Среди оказавшихся по воле случая чужих людей, как водится, работает «сарафанное радио». Мой поход для всех оказался  привлекательным. Всякие непривычности внутри нашей временной компании виделись, как вторжение в естественный ход действий. Многие проблемы возникают из-за зависимости к каким-то вещам, которые у кого-то есть, а у тебя нет.
Надо уметь прощать?

В течение нескольких дней наши пути с Марией не пересекались. Я пропадал в библиотеке: сидел в интернете или копался в книгах, пытаясь найти что-то интересное. Наткнулся на роман «Шум времени» о жизни Дмитрия Шостаковича, написанный лауреатом Букеровской премии Джулианом Барнсом, стал ежедневно читать, благо библиотека имела читальный зал.

- Куда это вы пропали? –раздался знакомый голос. Я обернулся. Передо мной с привычным мне мягким взглядом и яркими губами стояла Мария. Впервые я увидел ее без верхней одежды и на глаз смог оценить ее открытую фигуру. Грудь, талия, попа, ножки – все соответствовало вымышленному мужчинами внешнему стандарту женской красоты.
Я рассказал о временном отшельничестве, знакомстве с Джулианом Барнсом и, в свою очередь, спросил о причине ее исчезновения.
– Я стала посещать бассейн. Познакомилась со многими отдыхающими.
– Интересные люди?
– Каждый со своими заботами о здоровье, о семье, о сегодняшнем дне.
- Появились достойные внимания мужчины? – не сдержался я поинтересоваться составом посетителей бассейна.
Нет, нет! Я нисколько не ревновал: для этого не было повода.
– Илья, достойнее вас нет,- с прежней игривостью ответила мне Мария. – Приходите в бассейн. Вместе поплаваем. 
От хлорированной воды у меня - аллергия, поэтому я сразу же отказался. Но возникшее одиночество хотелось как-то заглушить.
- Приду,- сказал я.

- Сегодня я ходила в бассейн и поближе увидела вашу пассию,- сообщила мне Елена. – Могу отметить, у вас хороший вкус.
- Как в этой грязной купели можно плавать? – не устоял от застольного разговора Григорий.- Помню давнее происшествие с нашими фигуристками в Японии, когда после выступления на льду их пригласили в бассейн. В стране дефицит с пресной водой, поэтому вода в бассейнах непроточная. На неглубоком месте наши девушки решили осмотреться, остановились пошептаться, и вдруг вокруг двух спортсменок откуда-то снизу появилась розовая вода. Барышни справляли свою нужду. Присутствующие японцы наблюдали за нашим позором: хлопали в ладоши и открыто смеялись.
- В наших бассейнах воду хлорируют или она проточная. Люди мочатся незаметно для других. Я тоже здесь не пойду в бассейн,- свои «пять копеек» внес Николай Николаевич.

Мне хотелось сказать: «Оставьте обсуждать мои встречи» или «Откуда вы все это знаете?» Но я ничего этого не сказал. Услышанная загвоздка с водой не повлияла на мое решение посетить бассейн. Заодно, хотелось лишний раз убедиться в непритворстве Елены о моем хорошем вкусе.

В плавательном павильоне я появился спонтанно, по настроению. Сел у бортика на низкую скамейку и глазами   стал искать Марию. Повсюду мелькали двигающиеся или висящие на поплавках голубые или белые резиновые шапочки. Банальный вид их, похожий на плавающие фасолинки, отражался в беззаботных лицах купающихся.
- Приве-е-ет! – ожила ближайшая фасолинка с поднятой рукой. Она подплыла к бортику, оперлась на него, оголив загорелые плечи, с которых скатилась вода. – Идите, раздевайтесь,- слегка улыбнувшись,- предложила Мария.
Желания барахтаться в воде с отдыхающими у меня не было. Странно. Возможно разговор в столовой фактически дал о себе знать?
– Извините, не готов плавать. С удовольствием полюбуюсь вашим купаньем,- постарался отказаться я от ее предложения, но хотел после бассейна сохранить нашу встречу.
Раздался звук сирены – сигнал окончания сеанса плавания.
- Так незаметно бежит время – спохватилась Мария. По лесенке она поднялась на бортик. Ручьем стекала с нее вода. У ног образовалась лужа.
Сколько же еще сольется воды?
Я посмотрел на купальник. Взгляд скользнул по телу сверху- вниз, впервые так реально означилось конфузного места – еще один шаг к фантазии.
– Я вовремя отказался. Как говорят: «Остался бы у разбитого корыта» - словно оправдываясь, сказал ей.
– Можно было заплатить за сеанс и продолжить купаться.
- Есть другое предложение. Вновь сходить в «Дом творчества композиторов».
Так и договорились.

У нас появилась банальная прогулка: ходить рядом плечом к плечу вдоль шоссе, сворачивать на дорогу, идти за Марией и проходить мимо дома творчества. Всякий раз возникающее чувство безжизненности музыкального помещения, его одичалость отталкивало нас от желания вновь зайти. Но сегодня появилось настроение вновь попытаться помузицировать и послушать кусочек своего исполнения.
Мы вошли в знакомый зал. Можно было считать, что при повторном посещении высказывания физиономий композиторов на портретах – плоды нашей буйной фантазии? Я вглядывался в ближайший портрет, в лицо Арама Хачатуряна.
– Вы интересуетесь Хачатуряном? – за моей спиной послышался чей-то неуверенный голос. Я обернулся. Передо мной стояла средних лет женщина. Экскурсовод?
– Можно поговорить с хозяйкой?- несколько бесцеремонно на вопрос вопросом спросил я.
– Наталья Ильинична отсутствует. Будет через два часа. Вы можете подождать, а я, если пожелаете, расскажу вам о жизни Хачатуряна.
Решили подождать. Рядом находился старый диван с двумя затертыми вмятинами – следы усидчивости композиторов. Сели на него и, словно экскурсанты, замерли, приготовившись к лекции.

– Всемирно известный музыкой «Танец с саблями» Арам Хачатурян имел интересную встречу с Сальвадором Дали,- начала свой рассказ по-видимому экскурсовод. – Он попросил встречу, когда Дали жил в США. Тот бросил все дела и спешно вылетел в Испанию. Договорились встретиться в Фигерасе в два часа пополудни. Камердинер встретил композитора, сообщил, что хозяин уже ждет его и проводил в шикарно обставленный зал, где был накрыт стол с армянским коньяком, испанскими винами, фрукты и сигары. Часы пробили два часа, камердинер раскланялся и покинул зал. В десять минут третьего Хачатурян полагает, что с секунды на секунду Дали зайдет и прислушивается к шагам. В двадцать минут третьего он начинает слегка раздражаться, выбирает сигару, наливает рюмку коньяка и выпивает. В половине третьего он с возмущением за необязательность наливает еще рюмку коньяка и запивает ее бокалом вина.
Ровно в три он хлопает на посошок «Ахтамара» и идет на выход: к одной двери, к другой.  Обе двери оказались заперты. Пришлось возвратиться к столу. Он выбирает фрукты, налегает на коньяк и настраивается на агрессивный лад. Заливает беду алкоголем. К четырем часам всякое терпение иссякает, глазами ищет, куда сходить в туалет. . .

Я перевел взгляд с рассказчицы на портрет Хачатуряна. Она заметила и решила, что мне не интересно.
– Можно предложить кофе или чай?- спросила она.
– Спасибо, нет. 
- Арам увидел старинную с тонким мавританским узором стоящую на полу вазу,- продолжила свой рассказ, по-видимому экскурсовод, - и решил туда пописать. Неожиданно распахивается входная дверь, гремит «Танец с саблями», верхом на швабре – голый Дали мчится через все помещение яростно размахивая саблей и стремительно исчезает, в предупредительно распахнувшуюся дверь напротив, которая тут же захлопывается. Музыка умолкает. Появляется камердинер, вручает редкий альбом репродукций Дали с его лихим автографом и препровождает Хачатуряна к шикарному «Роллс Ройсу».
Арам Ильич дал слово никогда в эту страну не возвращаться.

- Очень интересная история. Я лично бывал в Фигерасе, но о встрече Дали с Хачатуряном не слышал.
– Я много знаю необычного о композиторах. Могу рассказать о занятном разговоре Соловьева-Седого с Вано Мурадели.
Откуда такая информация?

– Кем вы работаете?- спросил я. 
– В нотном киоске я продаю ноты,- ответила средних лет женщина, объявившаяся киоскером. Прошло около двух часов, а Наталья Ильинична не появилась. Не хотелось повторить историю Хачатуряна. Мы переглянулись и поблагодарили за рассказ.
 
– И что вы думаете сейчас делать?- выходя из помещения, с хитринкой спросила Мария.
- Достаточно нагрузились информацией. Давайте немного погуляем. Хотелось стряхнуть с себя воздействие рассказа киоскера.

Мы встречались с Марией просто потому что у нас обоих было свободное время. С ней было легко и приятно общаться.
«Сарафанное радио» знало о моем посещении бассейна. «Сарафанное радио» предположило, что мы потерпели неудачу с посещением «Дома творчества композиторов». «Сарафанное радио» придумало, что мы слишком много времени проводим вместе и идем к самым тривиальным на отдыхе отношениям между мужчиной и женщиной.

Наши прогулки обычно занимали полтора-два часа. По возможности мы старались придумать новый маршрут. Встречались множество заброшенных дачных участков, разоренных временем, погодой, недоброжелателями. Ничего подобного ранее никогда не было. Время свихнулось. Молодежь не хотела иметь дачи. Покинутые участки теперь считаются нормой.

Мы шли мимо мертвых хибар и старались увидеть что-то светлое, живое. Случайно выбранный маршрут добавил негатива. Хотелось быстрее выбраться из этой мусорного места.
- А что, если нам сегодня сходить на танцы? – неожиданно предложила Мария. – Осталось так мало дней отдыха, а мы и не услышали какой музыкой потчуют отдыхающих,- постаралась она вывести меня из задумчивости.
Почему бы и нет?

К посещению танцевального павильона две-трети отпуска уже миновало. Вечером мы встретились вновь. Мария поразила внешним видом. На ней было платье из тончайшего шифона в коралловых оттенках. Невесомые каскады ткани стелились по ее телу. Разрез идеально подчеркивал ее фигуру. Пикантный вырез на груди создал образ аристократической женщины. Она вновь покорила меня.

Мы присели на стоящие вдоль стены стулья, чтобы осмотреться, настроиться на музыку. Включили радиолу. Заиграл «Малиновый закат». Отдыхающие двинулись на середину зала. У кого не было пары, образовали общий круг и принялись каждый по-своему трясти руками и телом. Но это не говорило об их примитивности. Просто они подражали современной молодежи. Центр был заполнен яркими одеждами, беззаботными лицами, запахом парфюрма. Забылись болячки, почувствовались кусочки беззаботности.

Я не решился под аллегро танцевать танго. Звучали новые мелодии,
не отличающиеся по темпу друг от друга. Казалось, я был старомодным и не мог танцевать под такую музыку. Наконец, включили мою любимую песню «Касабланка» в исполнении Джессики Джей.
Появились пары. Я пригласил Марию. Бедро Марии внутренней стороной прижалось к моей ноге. Для меня было непривычно такое «па». Начался танец. Ее груди периодически касались моей груди, лихо отрывались и вновь возникали на понравившемся месте. Ее робкая игра повторялась при каждом следующем танце заново. Чувствовалось, что Мария – бойкая женщина.

Заканчивался отдых. Оставалось приличное количество коньяка.  Не возвращать же бутылку домой?
Во время танца я предложил Марии зайти ко мне и допить коньяк. Она согласилась, в ее номере.

Спиртное разжигает эмоции, усиливает влечение. Я настойчиво смотрел в ее глаза, испытывая неимоверное желание поцеловать.
- Я тебе нравлюсь?- почти неслышно спросила Мария.
– Да, но я женат,- глупо прозвучал ответ.
– На этот счет у меня нет предубеждений.
– За тебя рад,- продолжал сдерживать себя. Время в такой ситуации становится анестезирующим средством.
– В таком случае,- она наклонилась ко мне так близко, что я был вынужден отодвинуться,- не возбуждай своим взглядом распаленную женщину. Ты завлекал меня понапрасну, потому что не собирался со мной переспать? – сказала терпеливым и снисходительным тоном.
Действительно, я с ней немного пофлиртовал.
– Прости меня. Но почему все должно быть таким предсказуемым и обязательным? Неужели нельзя просто посидеть, выпить, поболтать?
Самое странное, что она мне нравилась, и мне хотелось по-прежнему расположить ее к себе.      
– Дело в чистосердечности намерений. Оказалось ты лукавил.
Она одарила меня жгучим взглядом недоверия и презрения.
– Уходи,- тихо сказала она и отвернулась.
В оставшиеся два дня мы больше не встречались. 

«Сарафанное радио» осталось в растерянности из-за вопроса, сохранила ли Мария свою добродетель в неприкосновенности?