1 (side 1)
С детства, когда мы ещё не переехали в другой город, меняя двухкомнатную на трёхкомнатную квартиру, - детство моё, оставленное двенадцатилетние, мою неясную первую любовь, дерзкие признания девочке, и стыдные, замешанные на срамоте воображения на сей счёт, - на счёт ее, - на счёт нас;
меняя старый, заводский район сталелитейного района, славившегося своими металлургами, химиками, просто хорошими добрыми людьми (этот город весь сам черным юмором именовали «молодым», потому что до старости, «естественной старости» мало кто доживал от вредных испарений, болезней);
меняя друзей – подростков, с коими мы когда-то осенью ранней переваливали на сумбурно сколоченном плоте из строительных балок и досок «атлантический» ров новой стройки под нашей пятиэтажкой.
Плот, собранный водами ближайших дождей и прорванных канализаций…
Мы клялись писать письма друг другу всю жизнь, жизнь всю, всю жизнь, ограничившись душевной скрижалью лишь однажды, однажды лишь, - утопая в ряду сиюминутно держащихся детских проблем и все поглощающей новой взрослой жизни;
Тогда - меняя и озираясь назад, с того – своего полуторно пубертатного возраста, я многого не мог предположить, ну, никак, и никто не мог бы (хоть пять звёзд ясновидения) - никто не мог, что все будет так, как теперь, -нынешнем времени.
Впрочем, длинная увертюра…
Продолжая тезис «меняя», путь льётся рассказ по обозначенной: «Волков».
Это был мальчик нашего класса. Высокий, палевыми кудрями. На голове вечно экая несуразица из скомканных волос, в коих вопросительным знаком часто торчали длинные пальцы вундеркинда. Да, он был сверх способен, и удивителен для нас всех.
Он усваивал, или, черт знает, – впитывал все налету, всю школьную программу, и если б только! Выдавал факты, которые удивляли самих преподавателей.
Однажды спорил с молодой практиканткой о сезонах года, утверждая, что де в знойное лето земля находится в дальнем расстоянии от Солнца, - наиболее дальнем, нежели зимой.
Это никак не входило в планы наших детских умов, и мы, простые ученики не могли понять - воображению не подступно: ведь если тепло, то оно, тепло, значит, то есть оно - рядом, - огонь должен быть рядом. Если зима – то и теплу, значит, далеко быть.
- Ближе всего к светилу планета находится в январе. Расстояние сокращается до 140 миллионов километров. Точка земной орбиты, ближе всего расположенная к Солнцу, называется "перигелий".
Ближе располагается Земля к Солнцу - больше освещается Юг, и в странах южного полушария начинается лето.
А вот, к июлю наша планета удаляется от главной звезды Солнечной системы. В этот период удалённость около 150 миллионов. Самая далёкая от Солнца точка земной орбиты - "афелий" называется.
Чем дальше земной шар от Солнца, тем больше света и тепла странам северного полушария.
Тогда наступает лето.
В Австралии же и Южной Америке господствует зима, - так объяснила учительница, сверившись с какой-то своей тайной бордовой книжкой, которую время от времени открывала, которая всегда была при ней.
Лукаво обдавая, пораскрывшие рты наши, озабоченно – учёным и где-то собственно мудрым, многосложным взглядом, ныряя в самою себя, она – незамедлительно озадачивала нашу компанию и успокаивала ради -взъерошенного спорщика.
- Да ты прав, - подтверждала, с интересом сосредотачиваясь на нем, - только откуда ты это знаешь?
Волков Валерий не знал. Откуда он знал? Откуда?
Но тут же: какого беса Волков был в курсе скоростных данных пассажирских лайнеров, военных истребителей, феномен подъёма крыла знал? Без труда называл характеристики некоторых химических элементов, указывая, что и как, поясняя многопрофильность, например, разлюбезных спичек серных в том именно соитии, которым, сдертых вкупе с головок нами, ребятами, в резиновой прокладке клались на рельсы под трамвай, дабы «ахнуло».
- Запах ее, - вещал Волков, - опасен. Разрушает витамин В и мостики в белках человека. Потом: неприятный вкус и чесночный запах, раздражает слюну, лёгкие…
Я поражался. Я завидовал энциклопедическому состоянию этого мальчика. Завидовал, мучался.
У него было мало друзей, его «презирали», давали пинки при удобном случае. Да, бывало. Терпел. Из той же зависти «презирали» или…
Презирали за вечную отмороженность, отгороженность, рассеянность, - самую примитивную рассеянность (завидную рассеянность…).
Когда шапка его была нахлобучена наоборот, - он был смешон. Смешон. И так - шагал себе домой всю дорогу. Прочее, прочее, прочее.
Но его любили девочки.
Ах, девочки! Как чувствуют женским началом все прогрессивное! Как чувствуют!
Женское начало – врождённое ли. Глянь на ту девочку в утробе даже: ножки эдак особенным образом уж держит. Душа вот-вот только-только становится, обозначена едва полом, а пальчик уж внимательным образом в рот сунет, посасывает, размышляет.
Размышляет, а? Ха!
Ей дано в мир прийти – разобраться, что по чем: выделить, поощрить, сразить, унизить, втоптать разостланным чувствованием генуинным того или иного соискателя эволюции земной. И кто выдержит? Кто выдержит, тот и выдержит.
Тот, кого ждёт слава и почести того же женского пола...
Однако утеряна напрочь стезя героя подлинной Любви.
О том - позже.
***
- Ты все выдумываешь, - говорила мне Алиса (нам было за двадцать).
- Все выдумываешь и в облаках летаешь. Я просто люблю тебя всею душою, а ты не поймёшь, каково это страдать!
Я смотрел на неё и наблюдал из минуты в минуту подлинные те страдания (взять бы в кавычки). К тем «страданиям» не восставало вопросов. Только я знал, чувствовал: что-то здесь не то.
Я чувствовал: это звучит - я не люблю ее.
Она красива, филигранна, она та, за которой толпятся в очереди поклонники. Но и то чувствовал, что любовь для меня нечто, ну, не так, ну, не то…
И - непременно пользовался ею подобно героини - швеи из какой-то классики, которая отряжала всех своих героев в великое будущее, оставаясь при том одной одинешенькой, в одной и той же истории развития.
Что-то недвижимое было и в моей девушке.
Она прижималась к стволу дерева всем телом, будто прося поддержки у неживого мира в том чувстве неразделённом, - глубоком, честном чувстве ко мне.
Она искала отражение везде: в полуобморочной луже даже после жёсткого ливня, - отражение влюблённого лика природы, - своей любви. Ко мне.
Не находила.
Я - сопротивление.
Я знал и представлял себе девушку иного качества и визуально знаком был с такими. Их было множество. И все они, по роду моего внешнего вида, несобранности и робости были, увы, недоступны для меня.
Волков из детства - был гений. И это чувствовал я.
Зависть моя - оборотиться назад - качеством опытной, неопрятной юности зияла язвой по сей день. Я где-то знал, и более – уверен был, что я таков же, - гений!
- Ты все выдумываешь, - твердила мне моя Алиса, брала за руку и, держа ее крепко, вела по дороге, обозначая всем: «этот парень сугубо и обязательно мой». Держалась так до последнего.
Позже я оценил данный уклад известковой искренности в людях вообще. С годами все мы становимся пресными, недоверчивыми, щелочными. Кислотность угашается…
Прошло ещё несколько лет. Мы с Алисой – муж и жена, и уже разведённые. Ребёнок - алименты, строгий контроль над субботним папой.
И вот, я с новой пассией, все повторяется: смотрины, любовь, парование…
- Ты все выдумываешь, иллюзионист, фантазист, - говорила теперь мне иная. – Нужно жить земной жизнью, радостями земными, нужно держаться каждого дня, а ты?
- «Элементаль…, - читал я, - средневековье утверждало, что элементали находятся в равновесии посредством противоположностей: вода гасит огонь, огонь воду кипятит, земля сдерживает воздух, воздух разъедает землю». Концепции заложил ещё Парацельс в XVI веке. Элементали враждебно относятся к человеку, потому как человек пытается подчинить себе стихии, использовать в своих целях. Но с ними нужно обращаться особенно, «прейскурантно» аккуратно! Они способны отомстить, - и они и ближайшие адепты, - элементали, вызывают тогда разрушительные бедствия.
«Элементали упоминаются в гримуарах, связанных с алхимией и магией»
- Что ты там все читаешь?
София, вторая моя, несколько отличалась от Алисы - первой: наружностью, разумеется.
Глаза, наполненные бездной, которых я никогда не мог разглядеть настоящих. Ресницы чайками подчёркивающие красоту зрачков. «Курносик» с выразительной впадиной устья губ. Розовые чашки губ этих - широченные, нежные, вязкие. «Эльдорадо» - так я их именовал. Плотный волевой подбородок, - папин. Волосы русые, крашенные кончики, филировкой веером носящиеся на всяком ветру.
На шее – серебряный кулон яблоком солнечного лика.
Она была опрятна во всем, и, наверное, желала разобраться и в собственных чувствах, порывах, влечению, полном обаянии, обонянии меня.
Любила и не знала, что с сим делать…
2