- О, Боже! Сколько их много. Какие - то все надломленные, униженные и в глазах...пустота и боль...смотри все унылые и многие больные. Смотри этого выносят, а этот...вон с костылями, показывала Лиза.
Мы с приятельницей Лизой смотрели телевизор. Там показывали пленных - наших солдат, взятых на Украине, а теперь их обменяли и привезли в Москву.
- Ну вот, она, правда, - сказала я, - а то всё время, сначала спец-операции, показывают только наших героев, как они смело воюют и будто никто не попадает в плен, и как будто наши и не погибают, а украинцы погибают пачками: то по -пятьсот человек, то по - триста, редко по двести в день, а тут наши пленные ребята. Слушай, Лиза этих пленных, что они рассказывают. Вот как в плену-то! Вот как, эти украинские фашисты издевались над ними, как избивали их. Как заставляли их петь украинские гимны и всякую белеберду. И все пленные говорят, что к ним относились в плену хуже скотов.
- Действительно, ты права, - сказала Лиза, - наших героев показывают каждый день уже второй год, с февраля двадцать второго года. Показывают наше совершенное оружие, каких нет в мире, а Донецк, как бомбили, так и бомбят и люди там погибают каждый день, уже девятый год. Неужели, у нас нет зенитчиков, чтобы не допускали до Донецка! Неужели нет таких орудий у нас, чтобы перехватывать бомбы и всякие вражеские мины, чтоб они не взрывали города и людей. Ужас! Ты посмотри на глаза этих пленных...Я уже третий раз смотрю на обмен пленных и всегда удивляюсь. Я вижу в их глазах пустоту, унижение и боль надломленных, и оскорблённых. О, ужас! Смотри! А вон тот совсем ещё мальчишка, - показывала Лиза на еле шагающего с помощью нашего солдата парня, и добавила - ему, наверное, лет восемнадцать! Какой из него будет папа и какой муж...
Я прервала Лизу своим рассказом о дяде Николае, которого Великую Отечественную войну немцы полуживого взяли в плен, а потом немного вылечив, угнали в Австрию. А когда его наши освободили, его прямо из Москвы угнали наши же верхушки красной армии в сибирские лагеря, где очень в плохих условиях содержали, как скотов. Он через пять лет вернулся из Сибири в Саранск жене и дочерям. Дочери его до войны были совсем маленькими. Так вот, Лиза, продолжала я рассказывать, - после всех страданий и унижений, он пришёл озлобленным на весь мир, избивал жену и своих детей...
- Неужели ты всё это помнишь? Ты же родился после войны через десять лет.
- Нет, конечно, яне могу помнить. Он почти всегда молчал и ничего, кроме сказок нам не рассказывал, но мы его любили и такого, потому что он был наш родной дядя. Это уже потом я всё узнала от родных и от бабушки, которая тогда всё говорила о дяде Николае, что его будто подменили, как будто он и не её сын. Был хороший мальчишка, а вернулся надломленный, униженный и оскорблённый и злой. Вот так плен действует на людей, - заключила я.
Потом засвистел чайник и я сказала Лизе,
- Выключи телевизор! Пойдём пить чай!
Мы пошли на кухню и пили чай, постепенно перешли от виденного по телевизору на духовное. Я многое знала, потому что каждый день читала Библию и лет двадцать напзад окончила духовную семинарию.
Мы говорили о духовном. Эта моя излюбленная тема.
- Скажи, ты верующая, - спросила Лиза, - ты, наверное знаешь, кто такой "Фома неверующий" а то я это часто слышу в свой адрес, вот и вчера Танька обозвала меня этим именем, а объяснить кто он не смогла...
- Да, конечно знаю, - перебила я её, - это один из учеников Христа, который не поверил другим ученикам, что Христос воскрес, потому что его не было, когда воскресший Иисус приходил к ним. Фома сказал: "если не вложу пальцы в Его раны - не поверю!" Да ты сама почитай в Библии Евангелие от Иоанна двадцатую главу.
Я пошла в комнату и принесла свою истрёпанную Библию,
- Вот здесь, - сказала я, - в двадцать пятом стихе...
Она прочитала и сказала, - Ой как интересно! Я многого не знаю...
- То, что ты не знаешь, будешь знать, Господь всё, что ты хочешь знать откроет тебе. Только ты каждый день читай Библию и молись...
Потом мы пошли на прогулку и я многое ей объясняла, отвечая на все её вопросы...