4 - (side 2)
«Совершенно ли решено: идти к Волкову?»
Забыт нынешний сон. Осадок, остаток, артефакт.
В одном и том же направлении какая-то игра одной и той же развёрткой. Игрушка повторяла один и тот же эпизод. И я не могла, или хотела выйти из сна, хотя он и был чрезвычайно скучен, чрезвычайно. Но, что-то превыше скуки существует.
Любопытство копирующимися картинками мотивом одним и тем же по душе – пусть, шли веером, калейдоскопом развлекали. Это как? И так могло быть, кажется, бесконечно. И это надо признать».
- Ты встречаешься с Олегом? – Спросила меня моя подруга, Агата.
- Да, давно, - не скрывала я.
- Не рано ли завязала с буйной молодостью? – Она, конечно, шутила.
- О чем ты? – Отвечала я.
- О том, что влипнешь - не развяжешься. Ты итак излишне чувственна на все виды отношений. Обратись к себе, назад обратись, подумай прежде! Ещё есть время. Со мной посоветуйся, в конце концов. Не решай эмоциями. Тебе - строго воспрещено!
- Он хороший, правда, - лгала я.
- Ох, да! Ещё тот демиург! Ты бы легче что-нибудь выбрала. Куда тебе простокваше?
- Что если судьба?
- Слово – не клочок, не зарекайся. И сказка сказке - рознь. Листай повесть, роман. А что Лыкас – что он такое? Футуристика, фук!
- Хочу правды: от себя, от него. Ведь что-то же тянет?
- Вот именно – тянет. А ты подумай, не спеши, рассуди. Что там тебя тянет?
Я не хотела говорить о том, подруге не хотела раскрывать, но душа моя не могла терпеть бессловесного обращения, и я объяснилась:
- Есть у меня грешок, - начала я, - и из-за грешка вынуждена делать подобное дельце.
- Какое такое дельце?
- Любить чужого человека.
- Олежку?
- Да, - мой голос хрип, хрип.
- Ну, вот, это дело говоришь… Ого! – Агата была поражена.
- Были у меня, продолжала я, - были отношения, которые кончились жутко: я изменяю с одним, он – изменяет – с другой. Что раньше? Как-то так… Глупость, принципы, недоверие. Может быть, стоило не спешить. Дать устояться… Я теперь не пойму. Но факт есть факт. Эта жизнь из фактов, Агата. И факт, то есть еще, что оба мы друг друга чувствуем. Каждую минуту, каждую секунду чувствуем.
- Я думала ты спятила, и начнёшь, как твой Лыкас твердить про какую-нибудь чушь. А вот оно что! То есть, Олежка – молниеотвод, получается?
- Да, - голос вернулся ко мне.
- Всего-то, - отвечала я, - и никаких фантазий и гениальности ему бы не хватило, хвалёной, чтобы понять и пережить то, что ежеминутно, ежесекундно переживаю я.
- Но, Софи, мне казалось ты так искренне к нему относишься…
- Ты, знаешь, когда мы с ним идём куда-нибудь, я гляжу в его лицо. Лицо, содержащее гениальную экспертизу того, что он мне во всем доверяет, и во всем разбирается, и видит меня насквозь. Я вижу, и плачу, я вижу, я знаю, что есть на свете человек- человечище, который бы не покривил ни линией души без всяких сверх способностей, он ответил бы мне взаимностью.
Но он мстит, и я мщу. Он шагает с чужой по улицам и я – с посторонним. Он тоже пытается разглядеть в ее, чужом лице – мои черты.
И с этим приходится мириться. Это невозможно изменить. Высокопробная ложь, достойна десяти Оскаров одновременно! Десять унций самого дорогого металла. Десять унций родия! Пойди, выкупи! Невозможно!
- Думаешь - все?
- Да, Агата, думаю – все. Да и что думать? Я и думаю, я и знаю. Я и знаю, и думаю – невозможно! Все как-то устаканилось, утвердилось и даже если мы пошли навстречу друг другу… Нет: ни физически, ни психологически, ни духовно – нет, невозможно! Договор, если он и был, проклят. Понимаешь? Мы сами его сожгли, глядя смело, отчаянно друг другу в глаза, не моргая, сами сожгли. Не прикрывая хоть ради стыда, что творим – сами сожгли. Прокляты сами собою же…
- Да, жутко… И что же дальше? Ты взяла себя в руки, ты способна жить так дальше, смириться с копией любимого человека, или, черт, как это вообще называется?
- Нет. Я не буду с ним. Он гениален до поры до времени. Это контрабанда, это не гениальность, не особенность. Это – контрабанда, - незаконный груз, приобретённый и переправленный на мой берег.
Я помогу ему расстаться с собой и своей исключительностью. Не знаю, как он примет это. Но я решилась - отдам должное, пищу Темной его стороне. Но он должен прочувствовать мою привязанность сполна, душой прочувствовать. Действительно пережить. А пройдёт путь – наберётся мудрости, леденящей душу мудрости.
- Но, Софи, не грех ли то?
- Грех? Преступление, скажешь? А спать со мной не преступление? Слушать чужие речи, предназначенные не ему, не Олежке, а моему утерянному человеку – это не преступление?
- Но он же не виноват?
- Он не виноват, потому что не знает, а не знает, потому что не чувствует.
А не чувствует потому, что слеп. Так нужно все это включить.
- Ах, Софи, Софи, не знаю…
- Вот я задумала знать меру всего: меру своей собственной привязанности, животной ли привязанности к этому гениальному человеку-выскочке, меру его личной привязанности и так называемой и высказанной мне «нелюбви», и даже презрению ко мне. Ах, каков герой!
Знаешь ли, мне до коликов смешно было, когда он об этом объявил, едко обдавая меня ненавистным взглядом. Ах, если бы он знал, что знала я. Но я утопала в чувствах, обиде, таяла я в той обиде. Месть ведь одинокой не ходит, она пару рождает себе. Когда меня не станет и для него. Когда уйду я – он умрёт.
- Господи!
- Но и себе я хочу, дорогая моя, устроить эшафот. Хочу знать и свою и себе меру хочу знать. Насколько я! Я - физически привязана к этому нелюбимому. Меру духовного, - чайной ложечкой оставшейся, хочу знать. Что из мусора физики или ложечки чая, - что из них перевесит?
- Это не сложно ли все, Софи? Это невозможно. Я не думала, что такая драма…
- Сложно отвечать сознательными шагами на бессознательные посылы. Я их много сотворила, - шагов осознанных. Мне против уже ничего не жалко.
Сознательно, умом своим все это пройти и выскочить скорее на другой берег.
Да, там меня никто не ждёт, - я знаю. В привязке мучительной жить тоже не желаю!
Я знаю точно что мой мужчина, когда заметит меня, то Бог его же устами спросит: блудила или соблюдала ли я? И устами Того же, - Создателя, мне придётся держать ответ. Как думаешь – есть ли иной путь, как не единственный? Агата, дорогая, скажи: разве по-другому может быть, а? Ведь по-другому, и по-третьему – ложь, ложь. Хоть по-тридцать пятому – ложь!
Один путь.
Так говорила я.
Подруга моя молчала, потом сделала плечами. Молчала.
Она не ожидала подобных речей от меня. Трагикомедии такой не ожидала.
Но мне все-равно было, я давно обдумала, решила все. Мне не было, и Богу слава, что скрывать, я заканчивала:
- Вот - путь реинкарнации настоящей себя. Вернуть себе самой ювенальное чувство и более не мучить себя с посторонними О.
И даже если б как, ну все-равно как, ведь абсолютно верно: все будет хорошо! В этой дислокации принципов (ах, не люблю я всяческие принципы): не может быть не хорошо!
Волкова-то я вызвала. Как-то вычитала об его консультациях, его специализацией интересовалась. Позвонила, записалась, приехала. Обсудили.
- Дорого взял?
- Ничего не взял.
- Ну, Софочка, что за ерунда?
- Нет, правда. Решительно бесплатно.
- Ну, сестричка, здесь уж никак не поверю.
- А есть у моего доктора некоторый аппетит на счёт гения Лыкаса. Какой-то сугубо свой интересик. Об этом уж я-то не знаю. Да и мне неинтересно. Пусть себе сами решают. Все-равно.
Сегодня жизнь моя меня интересует. А она – серебряным цветом измороси. Мне сквозь ту пелену ничего не видать, потому пусть, как будет. Только, вот что, дорогая подруга моя, прошу тебя, кланяюсь низко и прошу: если вдруг что-то не так, не так что-то пойдёт – приди на помощь.
- Конечно, Софа, разумеется…
- Обещаешь?
- Я обещаю.
- Мы завтра должны встретиться вновь всей компанией. А если не встретимся, Олег не захочет, то имеется план, как нам с ним попасть в дом Волкова. А без того нельзя, план таков. Тут уж мне придётся дело брать в бразды...
Агата пожалела меня:
- Знаешь, чуйка – все кончится благополучно.
- Агата, у меня тоже чуйка - без жертв не обойдётся.
Мы помолчали.
- Логика напрасна, - подытоживала я, - когда душа ноет, ревёт, с этим жить нельзя.
- Криминала хоть никакого? – Поинтересовалась Агата.
Она получила моё отрицание.
- Волков просил время, - уточняла я, будто напоминанием самой себе, - пару дней просил, чтобы взвесить «за» и «против».
Я это так поняла. И на пару дней совершенно исчезла, но вчера он позвонил и дал упрёк: почему де я медлю, да тяну, ведь давно разрешено производство, почему дело-то стоит? Я не понимала.
А сегодня сном: бесконечная игра, затяжная, с одним и тем же эпизодом. Я не хотела просыпаться, и играла б, играла б, играла б вечно. Монотонный, убаюкивающе, усыпительно-бескрасный эпизод.
Я не готова, увы, не готова ещё жить этой жизнью без одурманивающего сна.
5