Авторская аннотация для читателей proza.ru.
Помимо отрывков в отдельном сборнике, я решил выложить полный текст романа в качестве самостоятельной публикации и потому что "целое больше суммы составляющих его частей", и потому что оно, целое, мне по-настоящему нравится.
Приятного чтения.
Часть первая. Алгебра хаоса.
(Фантазия в стиле «рэп»).
Система аксиом.
1. «Я Господь Бог твой...» (Исход 20:2). Способность верить относится к разряду таких же базисных чувств как зрение, обоняние, слух и т. д. В силу этого человек не может не верить. Он неизбежно верит во что-то или кого-то, ибо вера, по определению, не может быть абстрактной: нельзя осязать виртуальный камень или обонять виртуальные цветы. Поэтому Создатель, дабы обозначить себя как объект веры, явил людям великие чудеса, а в напоминание об этом оставил по себе во истину «памятник нерукотворный» – народ, евреев. Таким образом, антисемитизм есть форма отрицания Бога.
2. «Да не будет у тебя других богов, кроме Меня. Не сотвори себе кумира и никакого изображения...» (Исход 20:3-20:4). Но разве все сущее не есть суть Его проявления? Почему же вера в часть, т. е. в какое-то из Его проявлений отрицает Целое? Естественная наука делит природу на живую и неживую. Критерии этой классификации весьма размыты. В каком-то смысле медведь «более живой» чем сосна, а человек «более живой» чем медведь. Умирая живое становится частью «неживой» природы. На вершине этой иерархии стоит Создатель: Он есть суть всего живого, Он есть сама жизнь. Но это значит - Акт Творения (т. е. сотворение чего-то менее живого, чем Он Сам) был в то же время актом убийства, а точнее самоубийства Создателем какой-то своей части. Выбирая часть, человек отождествляет себя с процессом убийства, т. е. отрицанием Его Божественного Всемогущества. Но нельзя одновременно и отрицать, и верить. Т.о. вера есть предикат (см. Аксиому 4.), принимающий значение «истина» тогда и только тогда, когда человек верит в Него (см. Аксиому 1.) и только в Него.
3. «Не произноси Имени Господа, Всесильного твоего, в суе...» (Исход 20:7). Праотцу Аврааму Создатель явил себя как «Господь Всемогущий», народ же Он сплотил вокруг имени «Существующий» (грамматическая форма настоящего времени), определив себя, как субъект Творения и объект Веры не только в прошлом и будущем, но и настоящем. Ибо Он есть!
4. Исполняй Закон: «соблюдай день субботний ..., чти отца своего и мать свою ..., не убий, не прелюбодействуй, не кради, не отзывайся о ближнем своем ложным свидетельством, ... не возжелай жены ближнего своего, ни раба его, ни рабыни его, ни быка его, ни осла его и ничего, что у ближнего твоего» (Исход 20:8-20:14). Господь не может быть добрым или злым, плохим или хорошим, правым или ошибающимся, ибо Сам есть критерий добра и зла, святости и преступления. Свое всемогущество Он явил миру, создав нечто живое, отличное от Себя, от Создателя – Человека. Это отличие проявилось в свободе выбора: быть добрым или злым, святым или подонком, правым или мятущимся, а также соблюдать или не соблюдать Закон. Однако единственное, что человек действительно может выбирать это верить или не верить в Него, ибо Он - Господь Бог мой. Таким образом, круг замкнулся.
Теорема Геделя о неполноте.
В замкнутой, непротиворечивой системе аксиом всегда можно построить утверждение, которое в данной системе аксиом нельзя ни доказать, ни опровергнуть.
Пролог.
Звук был пронзительным и чистым. Отражаясь от фасадов домов, он существовал отдельно от породившего его инструмента, просто медь саксофона придавала ему некоторую осязаемость.
- ... вы совершенно правы. Лично у меня рэп вызывает неприятие на физиологическом уровне. Примерно так же мой отец относился к джазу: Дизи Гилеспи вызывал у него рвотные позывы, оставляя абсолютно равнодушным на эмоциональном уровне. Однако нельзя не признать, что рэп ни больше ни меньше – субкультура, так же как джаз или импрессионизм. Наиболее известным рэпером, получившим Нобелевскую премию, был Иосиф Бродский, а первым из известных мне – Лермонтов: «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою Пред твоим образом, ярким сиянием Не о спасении, не перед битвою, Не с благодарностью иль покаянием ...». Чисто рэповская инверсия звучания по отношению к смысловым циклам ...
Присутствие Леры придавало беседе некоторый азарт, «...не потому, что от нее светло, а потому, что с ней не надо света». А в городе возникал вечер, скапливаясь в переулках, подъездах, дворах, чтобы пролиться в его проспекты и площади, заливая неоновым светом выставленные на тротуар, несколько столиков небольшого кафе и придавая щадящую приглушенность щемящей мелодии Гершвина.
Глава первая. Странник.
Гершом – нарек имя первенцу своему, потому что гер (пришелец) был я в земле чужой... Пустыня может быть красивой – все оттенки коричневого, от черного до белого. Вначале это раздражало. А весной она подергивается зеленым. Слегка, как взгляд кокотки поволокой. Наверное, я не очень люблю своих детей. Видимо это грех. Так сказала бы мама... моя еврейская мама ... Какая нелепая судьба. Хотя, когда впервые она явила ему свой лик, тот ошеломил его своей красотой. Совершенство... Судьба... Женщина... То, что двигалось ему навстречу не могло, не имело места быть в одном с ним мире, а потому и называть это не было необходимости. Название пришло откуда-то со стороны и было таким же пугающе-непонятным, как и охватившее его чувство: «ДОЧЬ ФАРАОНА» ... Наверное, это пустыня научила его думать о себе в третьем лице. Она тоже его многому научила. Чем-то они похожи. А может быть, я уже просто старый и это душа таким образом готовится покинуть свою земную обитель. Что-то изменилось в пустыне – тень от холма, мираж на краю горизонта. Коварная шлюха. Ему не было и тринадцати, когда те странные образы, непонятное томление (при взгляде украдкой, из-подлобья, на соседских дочерей, они были почти старухи – младшей уже исполнилось шестнадцать) вдруг разрешилось, не успев стать болью. Потом он хотел её снова и снова. Он ел, дышал, разговаривал только для того, чтобы ночью еще раз испытать это блаженство. Но каждую следующую порцию восторга он получал уже лишь как награду за что-то. Подарков она ему больше не делала. И каждый раз, отлученный от счастья за какую-либо неудачу, он испытывал настоящую ломку. О, она знала, как использовать эту зависимость. В её лексиконе не было слова «провинность», как и любого другого, однокоренного со словом «вина».
- ... ибо виноватым может быть только раб. Ещё впервые увидев тебя в тростниковой колыбели, на берегу реки, и назначая мать тебе же кормилицей на долгие двенадцать лет, я знала – это судьба – сказала она, а о судьбе она знала все. - Ты будешь повелевать народам, цари убоятся имени твоего!
- Значит я буду фараоном?!
- Никогда не произноси этого вслух. Ты уже взрослый. Ты вырос из своей колыбели. Пора браться за дело.
Из тростниковой лачуги она привезла его во дворец....
Дни полетели, наполненные поглощением ВЕЛИКОГО ЗНАНИЯ. Но даже для члена семьи фараона его образование было несколько странным.
- ... ибо как можно управлять толпой, когда она рассыпается на отдельные существа, переставая существовать как таковая, как целостность. Управлять можно лишь целостностью. Нельзя управлять множеством. У людей для этого не существует механизмов. Строить надлежит из монолита, но монолитом толпу делает власть, безразличная к судьбе отдельной песчинки, а иначе монолит просыпается сквозь пальцы строителя горсткой песка бессмысленной и бесполезной. И станет ли от этого лучше, счастливее судьба той самой отдельной песчинки? ...
Дни складывались в месяцы, а месяцы в годы ...
Странное место выбрала она сегодня для встречи. И почему через посыльного? Люди их круга редко бывали здесь (если вообще бывали). Ряды выложенных для просушки кирпичей, замешанных на глине с соломой, доходили почти до навеса, под которым стоял он, вдали белели колонны дворца. Впрочем, она всегда отличалась экстравагантностью. От размышлений его отвлек какой-то шум. Надсмотрщик избивал раба. Тупо, с оттяжкой. Видно было, что это доставляет ему удовольствие. Лицо несчастного уже давно превратилось в кровавое месиво, из которого еще долетали какие-то слова о милосердии и справедливости.
Удушливая волна непонятного гнева захлестнула его. Изощренное изнурительными тренировками и лучшими мастерами тело, каждой клеткой впитавшее древнее знание, было совершенным орудием убийства, отреагировавшим на гнев, как приказ действовать, молниеносно, безошибочно и беспощадно. Оглядевшись по сторонам, он обнаружил, что остался один. Объект его заступничества просто испарился, бежав и от палача, и от заступника с невероятной для самого себя скоростью, ибо и тот, и другой были для него суть части одного механизма.
- Так оно, пожалуй, и лучше – подумал он.
Найдя под навесом нехитрое приспособление, весьма отдаленно напоминавшее лопату, он закопал тело. Действовал он скорее инстинктивно, нежели осознанно стремился скрыть следы преступления, ибо ни одной минуты не применял к содеянному этой категории права. Пожалуй, он еще успеет во дворец к церемониальному ужину...
Церемонии такого рода были для него однообразно-утомительны. Он незаметно выскользнул из комнаты. Неужели она знает? Не может быть. Да и что ей до какого-то надсмотрщика. Людей такого рода она не видела, даже когда смотрела в упор из-за занавески носилок – они для нее просто не существовали. Впрочем, так же, как и он сегодня. От размышлений его отвлек какой-то шум. Он огляделся: ряды выложенных для просушки кирпичей, замешанных на глине с соломой, доходили почти до навеса, под которым стоял он, вдали белели колонны дворца. «Зачем я снова здесь и как я здесь оказался?». Источником шума были два голодранца, по виду – рабы. Один из них смешно и беспомощно отбивался от другого, лепеча что-то о милосердии и справедливости. Заметив его они на мгновение замерли, готовые исчезнуть, испариться из поля зрения этого аристократа, но вдруг тот другой, который покрепче, приблизил к нему своё лицо: «Ну что, может и меня убьешь, как того египтянина». Удушливая волна захлестнула его, но теперь это был страх. Он забыл, когда в последний раз испытывал это чувство, давно уже перестав бояться боли и даже смерти. Так что же сейчас повергло его в липкий удушливый ужас? Много позже он понял - это был страх судьбы. На этот раз лик её был омерзителен: изуродованное непосильным трудом и ядовитыми испарениями, лицо расплылось в зловонной, редкозубой улыбке. То, что двигалось ему навстречу не могло, не имело места быть в одном с ним мире, а потому и называть это не было необходимости. Название пришло откуда-то со стороны – «РАБ». Он обернулся. Даже гнев не искажал её лица, но озарял его изнутри каким-то нездешним пламенем. Однако такой он её не видел. Её бёдра качнулись, казалось, она выдавливает из себя слова из-за душившего её отвращения.
- Ты убил египтянина, раб!
- О чём ты говоришь? Я член семьи фараона. Что же до того ублюдка, который здесь закопан, то ты в мыслях даже не сможешь произнести его имени.
- Но сделал ты это не по праву сильного, лишь воплотившего собственную прихоть, пусть даже несколько экстравагантную, а ведомый гневом и обидой за еврея! Раба!! Такого же, как и ты!!! Но раб не может быть фараоном. Ты провалил свой экзамен. Да что ты вообще делал здесь в тот вечер?!
- Твой раб передал, что ты ждешь меня здесь.
- Несчастный... Однако, братец оказался умнее, чем я полагала. Хотя вряд ли он сам до этого додумался. Беги, раб.
- А как же ты.
- Это пусть тебя не волнует, ибо не в твоей власти. Это судьба. И поверь, я кое-что о ней знаю. Беги, малыш. Они уже ждут тебя во дворце. Это единственное, что я могу для тебя сделать.
Рука ощутила приятную тяжесть золотого слитка. Резко повернувшись, она растворилась в сумерках так же внезапно, как появилась из них, а он воспользовался её советом.
Он мог бежать долгие часы не чувствуя усталости. Тренированное тело доставляло удовольствие многими проявлениями силы и это было одно из них. Но в какой-то момент не выдержало и оно, а он все продолжал бежать. Он бежал не от погони: пленение, боль и даже унижение (которое почиталось им хуже смерти) – все это ни мало его не беспокоило. Он бежал от стыда неудачи. Он проявил слабость, слабость сочувствия к рабу, недостойную истинного правителя, ибо как можно управлять толпой, когда она рассыпается на отдельные существа, переставая существовать как таковая, как целостность. Управлять можно лишь целостностью. Нельзя управлять множеством. У людей для этого не существует механизмов. Строить надлежит из монолита, но монолитом толпу делает власть, безразличная к судьбе отдельной песчинки, а иначе монолит просыпается сквозь пальцы строителя горсткой песка бессмысленной и бесполезной. И станет ли от этого лучше, счастливее судьба той самой отдельной песчинки? Но даже не это сейчас раскаленной занозой сжигало душу. «Несчастный» - брошенное ею слово жгло, как клеймо, как новое название его СУДЬБЫ, к которому еще предстояло привыкнуть. Как предстояло привыкнуть к пустыне...
Циппора была красива, как может быть красива пустыня – все оттенки коричневого, от черного до белого украсили совершенные пропорции ее сильного, здорового тела. Она приняла его, как судьбу, как предназначенное ей и только ей... Природой? Богом? Никогда не спрашивая, откуда он и как оказался здесь, она была спокойна и уверена, что ее любви хватит на них обоих. Может только слегка сочувствовала ему, обделенному и этой уверенностью, да и самим чувством, простым и естественным, полагала она, как солнце в пустыне. Вначале это раздражало. Такой способ жизни лежал за пределами его системы аксиом: его любили не потому, что он лучший, потому, что – единственный, не потому, что – первый, а потому, что он есть. Он. Сын еврейки, когда-то позволивший себе роскошь, недоступную правителям – заступиться за еврея. Не ради восхищения потомков: судьбы людей не подвластны правителям, вряд ли его названный брат, законный наследник престола фараона, понимал, плетя хитроумную интригу, что сам лишь кукла во власти СИЛЫ куда более могущественной. И даже не ради благосклонности женщины. Не потому, что евреи хорошие, а потому, что они есть. И потому, что он – один из них. А еще просто потому, что так ему захотелось...
Что-то изменилось вокруг. Тень от холма приобрела чуть лиловый оттенок, мираж на краю пустыни перестал бежать за горизонтом, но напротив, приближаясь поражал невероятностью все новых деталей, пока не опалил Живым Огнем в нетленной зелени терновника ...
И вот теперь он приближался к городу, где был велик, где познал радость успеха и восторг всеобщего восхищения. Где был унижен и обречен на изгнание. Но теперь с высоты своего ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ, он видел это лишь как пазл СУДЬБЫ, причудливой, но прекрасной. Воспоминания впервые перестали терзать горечью сожалений. Он будет повелевать народам и цари убоятся имени его. Но оказалось, что для этого вовсе не нужно быть фараоном. И даже, приобретенное за годы жизни в пустыне, косноязычие тому не помеха. Нужно лишь ощутить себя частью своего народа и Его величия, которое Он являет сейчас через великие чудеса. Ощущения обрели давно забытую остроту. Какие-то странные люди попадались навстречу: что-то нелепое было в их лицах, одежде. Внимание его привлекла нищенка у обочины дороги: «О Боже. Да она ровесница Озириса». Губы её шевелились. Он инстинктивно наклонился к ней, чтобы разобрать слова: «Ты всё-таки вернулся. Значит я ошиблась. Ты выдержал свой экзамен. Иди, малыш. Тебя ждут. Это последнее, что я могла для тебя сделать». Вдали, у самой линии горизонта, казавшийся недостижимым миражом, белый на белом громоздился дворец...
Глава вторая. Институт судьбы.
«Дворец Труда. В какую комнату не зайди с вопросом: Шапиро здесь занимается? Ответят: был, только что вышел».
Его «дворец труда» именовался экзотической аббревиатурой ИЭСПЭС – Институт Энтропии Социальных Процессов и Элементов Социума, или в просторечьи – Институт Судьбы. За несколько лет работы в институте Алексей понял, что принцип многомудрого Шапиро – наиболее продуктивный путь любого исследования.
«... таким образом, тригонометрические функции комплексного переменного...» - унылый звукоряд сопровождал весьма необычное зрелище. «Зрелище» сидело рядом, у окна. Короткая юбка обнажала редкие искорки золотистого пуха чуть выше круглых коленок, в которых заблудился солнечный зайчик от циферблата его часов. Смотреть на это было до восторга приятно. Внезапно обернувшись к нему, она спросила почти громким шепотом: «Нравится?». Смутившись, он наконец отвёл взгляд. «Ну и зря, а мне нравится». Вечером в «общаге» после, ставшего решающим, аргумента: «Ну не будь же ты жлобом!!!», Бяша (знакомьтесь – Борис Януарьевич Шапиро) наконец заявил, что ему с ними скучно (ему с ними спать хочется) и оставил их одних, уйдя писать пулю куда-то этажом выше. Искорки золотистого пуха приятно щекотали ладонь, а губы оказались мягкими и послушными. В этот момент за дверью раздался вопль сильно «подогретого» Бяши: «Леший! Кончай быстрей. Танцы пропустишь».
- А вот этого не надо – сказала она – в смысле, быстрей...
И он провалился в горячую волну, накрывшую его всего, без остатка.
Использование в качестве отладочного материала фактов собственной биографии, являлось хоть и небольшим, но, тем не менее, нарушением правил организации технологического процесса. А правила, как выяснилось, пишутся не зря. В общем, в историю можно попасть, а можно и вляпаться.
Институт был обязан своим возникновением работам легендарного программиста Ираклия, который много лет назад, взяв обыкновенную экспертную систему, положил в основу итерационных Байесовских цепочек четыре Постулата Веры. Полученные им результаты оказались ошеломляющими. Однако, после демонстративной репатриации Ираклия (светлая ему память) в Израиль, выхолощенный бюрократами (пусть и от науки, но от этого еще более омерзительными), метод перестал давать столь впечатляющие результаты в сфере прогнозирования, а деятельность института свелась к моделированию истории в сослагательном наклонении. Что было бы, увенчайся успехом восстание на Сенатской площади? Или, что было бы реши Владимир Красно Солнышко, обратить Русь в иудаизм: альтернативой принятому им решению т. е. христианству были иудаизм (посланник Хазарского Каганата) и ислам. Ислам отпадал из-за запрета на алкоголь. А один из сотрудников института защитил диссертацию на тему: что было бы сумей Жак де Моле, последний глава Ордена Тамплиеров (и судя по всему – Фагот-Коровьев у Булгакова) избежать ареста в ночь на пятницу 13-го (октября 1307 года).
Чем-то они были похожи на алхимиков, с той только разницей, что достижимость их цели была научно доказана. Пророчества Ираклия, исполнившиеся с абсолютной достоверностью, маячили у всех, как морковка перед носом осла. В то же время оказалось, что под шаманство, которым они занимались, гораздо легче добывать деньги у бюджетных спонсоров, чем под серьезное футурологическое программирование. Оно (шаманство) как-то проще, понятнее. Поговаривали, что не в последнюю очередь из-за этого Ираклий и плюнул на все, уехав в далекий (во всяком случае тогда, в середине 80-х) и загадочный Израиль.
Так вот, занимаясь наложением виртуальных срезов одного и того же исторического события, Алексей заметил наличие весьма ощутимых корреляционных пиков в определенных точках 4-х мерного координатного пространства. Собственно, замечали их и раньше, вот только расположение пиков никакому причинно-следственному анализу не поддавалось. А потому и решили, что это не вероятностные флуктуации, а погрешности метода либо вычислений. Алексей первым высказал предположение, что это не так и даже сумел сформулировать аргументы достаточно веские, чтобы убедить ученый совет.
- ... решающим оказался голос Бориса Януарьевича. Вы не знали?
Как бы то ни было, он получил грант. Вот тут-то и начались неприятности. Взяв в качестве исходной модели собственную биографию, он получил уже не корреляционные флуктуации, а стопроцентные совпадения. Получалось, что как бы ни развивались события в его жизни: будь он программистом, токарем-расточником, фарцовщиком, бедным, богатым, семьянином, бабником, бабником-семьянином – в определенное время он оказывался в определенном месте. Причинно-следственными цепочками это действительно не объяснялось. К достижению текущих целей отношения не имело. Просто в 18.20 такого-то числа, такого-то месяца он пересекал улицу на углу Маркса+Деревянкина. И ничего с этим поделать было нельзя. При увеличении размерности координатного пространства росло и многообразие вариантов фиксации. Например, в 12-ю неделю такого-то года человек обязательно должен был заболеть ветрянкой, причем произойти это могло где угодно: в Эйлате, Сингапуре, Бердичеве – неизменным оставался лишь диагноз. Или в последний день такого-то года по лунному календарю он обязательно должен был оказаться в кожвендиспансере, опять-таки, не важно где, а главное зачем – может он туда пописять зашел в виду не обнаружения общественного туалета. Т. е. константой становились функциональные характеристики включающего объема. Однако общим для всех этих инвариантностей являлась фиксация времени.
Глава третья. Ученик воина.
Времени оставалось совсем немного. Он это чувствовал, все чаще вспоминая давний детский сон. Он идет по полю, по траве чистого изумрудного цвета. Шаги становятся все шире, размашистее, пока наконец он не отрывается от земли и летит. Сначала низко, параллельно траве, потом все выше и выше. Чувство страха быстро проходит, сменяясь восторгом полета и ощущением естественности происходящего. Это ощущение было настолько сильным даже после пробуждения, что он искренне удивился, когда попытавшись парить, просто шлепнулся на землю.
Ощущение боя было другим. Злой азарт как бы поднимает тебя над толпой, оставляя сознание холодным и ясным. В этой ясности – начало мастерства. Само мастерство в способности тела делать то, что нужно здесь и сейчас. Раньше, чем глаза увидят, а рассудок подумает. Свободный от необходимости координировать сиюминутное, рассудок воспринимает картину в целом, направляя тело туда, где оно сможет выполнить свою работу наилучшим образом, раньше, чем глаза увидят, а рассудок подумает. И так пока не наступает тишина. Это значит – либо ты мертв, либо ты победитель. Третьего не дано. Когда это становится очевидным для тебя, это начинают чувствовать и другие, называя тебя ВОИНОМ. Этот юноша, почти мальчик, внук первосвященника, называл его «учитель». Вначале это раздражало. Учителя возятся с маленькими детьми, а он имел дело с большими взрослыми. Иногда – слишком большими, когда ОНИ (он редко употреблял слово «враг», он говорил «они») пускали впереди себя исполинов. «Неконвенциональное оружие»! Расслабленные блудом и роскошью ОНИ еще не понимали сути той силы, с которой столкнулись. Пришедшие из пустыни, мы оставляли пустыню позади себя. Оказалось, что этому можно научиться. Оказалось, что этому можно научить.
- Копье нужно двигать не руками, а корпусом, всем телом. Пружиня опорной ногой, отставленной назад, ты не просто падаешь, ты будто готовишься лететь.
Копье наконец прошло насквозь живот тростникового чучела.
- Учитель, сегодня был хороший бой.
- Да. У тебя многое получалось, так что можешь не называть меня «учитель». Ты становишься воином.
- Но тогда позволь задать тебе вопрос. Зачем ты ходишь к этой мидьянитянке?
- Позволь и мне задать тебе вопрос. Ты сказал: «Сегодня был хороший бой...». Это потому что ты убил много людей? Тебе нравится убивать?
- Мне нравится хорошо делать свое дело. Господь избрал нас своим оружием, которое Он отточил в пустыне, превратив толпу рабов в меч карающий.
- Карающий за что?
- За то как они живут. Посмотри на них: обдолбанные юноши, перетраханные во все дырки. Этого ты хотел бы для своего сына?! Девчушки, почти дети, не знающие девства. Этого ты хотел бы для своей дочери?! Мы – кара Всевышнего за тот выбор, который они сделали.
- А ну да. Роскошь, секс, наркотики – это причина, достаточная, чтобы быть убитым?! Где-то я уже это слышал. Почему в нашей Книге такая путаница со временем: когда Он говорит о будущем, Он говорит «сделал», а о прошлом – «сделаю»? Мои жена и дети погибли. И это грамматическая форма прошедшего времени, которую уже не изменить! Они могли рассчитывать только на меня, но я был занят Его делами, «Карой Всевышнего»! Те, кого мы убиваем, живут на своей земле. Мы здесь чужие, странники пустыни, пришедшие взять то, что им не принадлежало. А ты не боишься, что это – прецедент. Что однажды придет некто и сказав: «Я кара Всевышнего», пеплом развеет твой народ в Северных Пределах земли?!!
- Никто не смеет убить заблудшего, у которого еще есть выбор. «Закон и право одно да будут для вас и для пришельца, проживающего у вас» (Числа. 15:16). У них – нет. Выбор за них сделали Билам с Балаком и они ему подчинились. Но тут есть и обратная связь. Билам и Балак – мудрые политики. Они выбрали то, чего хотела толпа и главная их беда в том, что они сделали это СОЗНАТЕЛЬНО. Ибо ЗНАЮТ Бога Единого и Чудеса Великие, через которые Он явил себя всем народам Земли. Вера – это как водопровод в их городах: подключи его к чистому источнику и напьешься живой воды, где бы ни находился. Подключи его к отстойной яме и дерьмом наполнится Земля, став непригодной для жизни. Вспомни как погибли твои жена и дети. Мы заплатили им деньги, большие деньги только за то, чтобы пройти по Этой Земле. Никого не трогая, никому не причиняя вреда. И они взяли эти деньги. А затем разгромили наши обозы, убив всех, кто слабее их. Или, или – не мы установили эти правила игры.
- А кто решает, у кого есть выбор, а у кого – нет?
- Он. Он осенил нас, людей, Своим присутствием, чего не было прежде и не будет впредь. Таким образом Он устранил проблему прецедента. В море относительного, о котором ты говоришь, есть Абсолют, точка опоры – Он. Он создал эту Землю, а потому никто не может сказать: «земля принадлежит мне» - но лишь Он решает кому на ней жить. Как только ты исключаешь Его из своей системы доказательств – ты действительно теряешь право на Эту Землю, а может быть и право жить. Но вера истинна, когда ты веришь в Него и только в Него. Зачем ты ходишь к этой мидьянитянке? Ты не так наивен, чтобы думать, что ей нужен ты: она боится силы, которую ты представляешь. Когда-нибудь, прежде чем дать, она заставит тебя облизать деревянный член своего любимого вицли-пуцли. И вот тогда, поклонившись чужим богам, ты перестанешь быть частью своего народа, утратив право на эту силу, а может быть и право жить. Или, или. У дерьма странное свойство: добавь ложку дерьма в бочку меда – ты не получишь бочку меда с ложкой дерьма, ты получишь бочку дерьма.
- Ты слишком красноречив для воина, внук первосвященника. Когда займешь место деда, помни – «меч карающий» это не призвание, это лишь инструмент. Не забудь об этом, когда всех покараешь.
И вот теперь он идет с ней по лагерю. Воин и его добыча. «Воин» шла раскачивая бедрами, гордо и открыто смотря в глаза этих дикарей из пустыни. Ему завидовали. Они укрылись в какой-то нише не дойдя до шатра. Да какая разница, где. У него и у нее есть все, что нужно, чтобы заняться ЭТИМ где угодно...
Пинхас встал у порога ниши. Копье нужно двигать не руками, а корпусом, всем телом. Пружиня опорной ногой, отставленной назад, ты не просто падаешь, ты будто готовишься лететь...
Боль всегда была для них частью удовольствия. На вершине блаженства! Его продолжение! КАКАЯ БОЛЬ!!! Внезапно это пространство боли заполнило лицо Пинхаса (что он-то здесь делает?). Продолжением руки ученика блеснул нож: «Прости. Это последнее, что я могу для тебя сделать...».
«И вот некто из сынов Израиля пришел и подвел к братьям своим Мидьянитянку … И увидел это Пинхас, сын Элазара, сына Аарона, священника, и встал он из среды общины, и взял копье в руку свою. И пошел вслед за Израильтянином в нишу, и пронзил обоих их, Израильтянина и женщину в чрево ее; и прекратился мор среди сынов Израиля». (Числа. 25:6-9). «Имя же убитого Израильтянина, который убит был с Мидьянитянкою, Зимри, сын Салу, начальник отчего дома Шимона. А имя убитой женщины Мидьянитянки Козби, дочь Цура – родоначальник отчего дома в Мидьяне он». (Числа. 25:14-15).
Боль исчезла. Он вдруг увидел всю картину как бы со стороны и сверху. Затихающие стоны Козби, дочери Цура, родоначальника отчего дома мидьянского, Пинхас, склонившийся над чьим-то телом. Детали делались все мельче, картинка теряла объем, становясь плоской. Он осознал, что летит, как тогда, в детстве. Просто и естественно.
Глава четвертая. Гений.
Естественно, далеко не каждое мгновение жизни человека фиксировано в пространственно-временном континууме. Понятие «судьбы» неотделимо от понятия «свободы выбора» (четвертый Постулат Веры), ибо мир дуален: черное и белое, инь и янь... Ну дальше вы знаете. А еще – мужчина и женщина...
Развод родителей прошел безболезненно и быстро – все, что могло случиться уже случилось раньше. Можно было бы сказать, что он прошел незаметно, если бы в результате Алексей не оказался владельцем ОТДЕЛЬНОЙ ОДНОКОМНАТНОЙ КВАРТИРЫ. Он достаточно решительно пресек поползновения однокурсников на этот «включающий объем» и, столкнувшись с таким махровым непониманием его быстро оставили в покое. Такой поворот событий решал многие проблемы. После той ночи в общежитии Алексей не мог думать ни о чем другом. Он ел, дышал, разговаривал только для того, чтобы еще раз увидеть ее. Близость не была обязательным атрибутом их встреч. Они как будто играли в семью. Делать это теперь стало проще и естественней.
- Завтра юбилей факультета. Ты пойдешь?
- Не знаю. А ты?
- Я буду с папой – ее глаза стали серьезными – постарайся сделать вид, что ты не очень хорошо меня знаешь.
- Это будет не трудно, потому что я не очень хорошо тебя знаю. Например, я совершенно не ожидал такого разговора. А почему, собственно?
- Ему это не понравится.
- Не понравится что?
- Ты не еврей, а для него это важно.
- А для тебя?
- Нет, наверное, раз я здесь.
- Ну тогда я скажу ему: «Папа, имярек...»
- Мой папа не «имярек». Мой папа – Ираклий ...
Несколько позже она скажет, что это судьба и, наверное, будет права, потому что о судьбе она знала все. Слухи об этом человеке принимали характер легенд. Помимо заведования крупным отделом в институте прикладной математики (так тогда называлось программирование), он вел открытый факультатив при соответствующей кафедре университета, на котором делился со слушателями, как бы это выразиться, своими соображениями по поводу философско-этических аспектов специальности. Не специальности вообще, а его специальности, программирования. Скромно-элегантный, спортивно-интеллигентный, с сединой на висках и легким грузинским акцентом, он мог говорить о чем угодно. Например, о типографском способе получения цвета бедра испуганной лани при пожаре в прериях и это было бы обречено на восторженное слушание. А он говорил о программировании и программистах: Джоне Фон Неймане, Норберте Винере, Вейценбауме; о том, что помимо технологий вербальных, не меньшее влияние на нашу жизнь оказывают технологии виртуальные: формулирование метода наименьших квадратов, например, было равносильно изобретению парового двигателя, а симплекс-метод уж и вовсе – многоцилиндровый роллс-ройс; о Томасе Ватсоне младшем, не принятом в университет по причине «патологического отсутствия способностей к усвоению знаний» и соорудившем IBM из фабрики канцелярских товаров и о том, что его операционная система не имеет аналогов в сфере вербальных технологий. Бяша не пропустил ни одной его лекции, да что там лекции ни одного его слова. Возвращался всегда с лихорадочным блеском в глазах, бормоча что-то невнятное, а однажды, ухватив Алексея за рукав, проникновенно произнес: «Он – гений!». Восторженностью, кстати сказать, ни тот, ни другой не отличались. Скорее даже наоборот. Знали себе цену и уже даже пользовались спросом, готовясь в недалеком будущем стать коллегами гения с грузинским акцентом. Выполняя заказы различной степени сложности для разных институтских проектов, они обнаружили, что очень удачно дополняют друг друга в работе. Борис сочетал очевидно яркий талант аппликативного программиста с удивительной работоспособностью и довольно жестким прагматизмом. Алексей был ленивее, коды писал только в случае крайней необходимости, но системный аналитик был от Б-га. На вопросы Бориса: «Откуда ты это вычитал, ведь это нигде не написано?!» однажды ответил
- Помнишь, у Эдгара По есть такая идея: если хочешь узнать, о чем человек думает, попытайся принять его выражение лица. Сталкиваясь с проблемой, я не думаю, как ее решить, а пытаюсь представить выражение лица Б-га, когда Он это придумывал...
- Ну знаешь – ответил Борис – прав был Бабель: «Ошибаются все, даже Бог...». Из нас двоих евреем должен был быть ты.
Больше они об этом не говорили. На лекции Ираклия Алексей не ходил, несмотря на все уговоры. Оправдывался ленью. Оказалось – интуиция. Ираклий, недавно потерявший сына, не мог не обратить внимания на постоянного слушателя с «умным еврейским лицом», а узнав какую тот готовился получить специальность, совсем расщедрился и пригласил Бориса к себе домой. С тех пор Борис бывал там довольно часто и не только из-за Ираклия...
Вот тогда-то и прозвучало в квартире Алексея сакраментальное
- Это судьба. Пойми, так будет лучше для всех.
Алексей молчал. «Мне надо позвонить» - вдруг вспомнила она и лениво, почти нехотя потянулась к телефону у изголовья тахты. Ритм ее движений точнее даже было бы назвать медленным, чем томно-ленивым. Это была лень порыва, лень силы, медленно входящей в пластичные формы упругого женского тела. Все: и ленивая исступленность пальцев, словно гипнотизирующих глянцевый мрак аппарата в нескольких мгновениях от прикосновения; и струящийся изгиб шеи и полетная упругость спины, и беспощадная натянутость кожи, готовой явить свои откровения сквозь ложь одежд – все грозило испепелить гневной взаимностью Осмелившегося Желать.
И тогда в недрах этого жеста родилось движение. Дробное. Звенящее. Как отчаянье победителя; как неожиданен в темной комнате всхлип черной кошки.
Это Земля, незамечаемо огромная, привычно неподвижная, в ленивом азарте звенящего тела вздрогнула вдруг и вдруг опустела.
Пустыми домами, пустошью окон
По улицам двигался взгляд пустоокий.
И люди боялись ко взгляду приблизиться.
Вздрогнуть боялись – вдруг он обидится.
Вдруг обижать уже вышло из моды.
Как там насчет дефицитной погоды?
Губы соленые...
Слюбится...
Смается...
Будь мне женою, будь мне «избранница».
Вдруг обожги меня стона дыханием.
Будь мне судьбою,
Стань мне Призванием...!!!
Я не из тех, что блистают парадами.
Смотришь куда-то...
Милый...
Пропали мы!
В мебели сонной
Стекла дребезжание
Выкрик твой шепотом –
Сволочь!
Пусти меня.
- Не провожай...
Она уходила в ночь, как уходит человек по другую сторону пожара: кажется, он в огне, но тебя самого всего лишь шаг отделяет от горящей полосы препятствий. А в душной перспективе пустынной улицы струилась матовая белизна ее рук, вызывающе открытых городу и миру...
Вечером следующего дня местная газета с прилагательным «вечерняя» в названии сообщала, что накануне в городе было зарегистрировано крайне редкое для этих мест явление – подземные толчки. Сообщалось также, что землетрясение не повлекло за собой сколько-нибудь серьезных последствий для города и его жителей.
Все правда. Так и было. Ее уход, как и положено землетрясению, «выбил почву у него из-под ног» и кое-как защитив диплом, он уехал в какую-то тьмутаракань, где кроме тьмы и тараканов уже был большой химкомбинат и вычислительный центр. Через пять лет, когда вонь от комбината стала совсем невыносимой, он вернулся в родной город.
- Знакомьтесь, Борис Януарьевич. Наш новый сотрудник – Алексей. Пожав машинально протянутую руку, Алексей посмотрел в ошалевшие от неожиданности глаза Бориса и спокойно ответил: «Рад был познакомиться».
Борис пришел позже, вечером. Сильно «подогретый».
- Пять лет в рот не брал. Поверишь?
- Поверю. Адрес-то как нашел? В отделе кадров дали?
- Угу. Я ее очень люблю. С первой минуты. Представляешь какой мне было мукой вас вместе видеть... Да еще тогда, в «общаге». Я чуть не удавился.
- Сочувствую.
- А потом, когда Ираклий к себе зазвал, я на нее не смотреть старался. А потом не выдержал. В тот же вечер. На колени упал. Плакал. А она сказала, что сначала должна тебе сказать. Она уже не любила тебя.
- Я знаю. Я умный. Иди к жене. Заждалась поди...
Следующий звонок раздался еще через пять лет: «Приходи. У нас горе». Вот так. У них горе, а ты приходи. Как будто вчера чай пили. В этом она вся. Но может за это он ее и любил?
Глава пятая. Диктатор.
«Любил, люблю. Бред какой-то. Мой наследник не просит и даже не требует. Он просто берет то, что ему приглянулось...» Я запомнил эти слова на всю жизнь. Долгую жизнь, четыре пятых которой, пятьдесят лет, я провел на этом троне. Мне не было тринадцати, когда я взял «то, что мне приглянулось», вместе с этим троном и этой страной. Богатой страной. Мой отец Великий Воин и Великий Строитель, провел в город канал и построил водопровод, напоив страждущих. Но в нем был страх. Он боялся Бога. «Кто не боится Бога – говорил он – боится начальника, соседа, жену. Истинную свободу дает только вера...». Но если вера это страх, то можно заставить людей бояться себя и они поверят, что ты – Бог.
«Кадры решают все» - это начало власти. Власти, которая делает толпу монолитом, ибо как можно управлять толпой, когда она рассыпается на отдельные существа, переставая существовать как таковая, как целостность. Управлять можно лишь целостностью. Нельзя управлять множеством. У людей для этого не существует механизмов. Строить надлежит из монолита, но монолитом толпу делает власть, безразличная к судьбе отдельной песчинки, а иначе монолит просыпается сквозь пальцы строителя горсткой песка бессмысленной и бесполезной. И станет ли от этого лучше, счастливее судьба той самой отдельной песчинки? ... Выстроив вертикаль власти, ты можешь начать пользоваться плодами своего труда: Бог не может быть добрым или злым, плохим или хорошим, правым или ошибающимся, ибо Сам есть критерий добра и зла, святости и преступления. Я могу трахнуть овцу и она станет священной, так что даже коhаним начнут ей поклоняться. Я могу затащить в постель десятилетнюю нимфетку, утерев потом кровь попкой ее мамы и обеих их будут почитать жрицами. Я наводнил дворец обдолбанными юнцами, дабы они ублажали моих фаворитов, пока и те не станут пылью. Ибо вертикаль предполагает ротацию, а ротация в такой вертикали возможна только одна – смерть. Я могу даровать жизнь и могу отнять ее, а еще я могу то, что недоступно даже Богу – одарить наслаждением лицезреть себя. Так разве я не Бог? Бог, который есть, здесь и сейчас, а не явил себя когда-то через какие-то фокусы! Я заставлю забыть этого Бога. Я поселю в Его Храме статуи иных богов, мои статуи! Он даровал им идею? Идею веры в Бога единого?! А «идея, овладевшая массами, становится материальной силой» ?!! Я прочту эту фразу наоборот: «Сила материальной власти над массами способна сама порождать идеи». Больше, чем идеи – БОГОВ!! Он создал народ? Но сегодня я творю из этого народа новую общность людей – новый народ!!! Значит, Я – БОГ!!!! Значит, Я – ВЕЧЕН!!!!! ИБО Я – ЕСТЬ!!!!!!
... а когда почил он с отцами своими, то не приобщен был к могилам их, но закопан в саду при доме его, саду Уззы.
«И еще пролил Менашшэ очень много невинной крови, так что наполнился (ею) Йерушалаим от края до края» (2-я царств. 21:16).
Глава шестая. Программист.
На краю стола лежал довольно потрепанный рукописный журнал с которым никак не гармонировал блестящий CD в пластиковом пакете.
- Это все, что от него осталось. Папа погиб в Израиле, в теракте – нам даже тело не показали. Мы только оттуда. Отсидели шиву.
- Он там много работал в последнее время. Блок-схемы, структуры какие-то...
- Сам-то что не разберешь? Ты же профессионал.
- Борис всегда говорил, что ты гений. Из вас двоих евреем должен был быть ты.
- Ну это, положим, я исправил.
- ...???!!!
- Я прошел гиюр.
- Когда?! Зачем?!
- Да еще там в тьмутараканске. Воды в кране как-то не было, ну я и решил заняться вопросом вплотную. Ты же знаешь – я любознательный.
На самом деле все началось с того, что в шкафу своей комнаты в общежитии он нашел невесть как попавший туда перевод ТАНАХа с параллельным текстом на иврите (вот уж действительно – судьба!). Начав читать, он почувствовал удивительную стройность, «алгоритмическую» регулярность этой книги. Еще не будучи знаком с теософскими изысканиями Ираклия, он понял, что это ключ к Тайне. В тридцати километрах от комбината был небольшой городок, когда-то относившийся к черте оседлости. Помимо церкви и тюрьмы, там была и синагога, да еще и с евреями. Вечера он проводил там. Ну не на танцы же, в самом деле, ходить (однажды попав на танцплощадку после длительных уговоров приятеля по работе, он почувствовал удушающий страх: изуродованные непосильным трудом и ядовитыми испарениями, зомбированные обрубки обменивались редкозубыми, фиксатыми – мода такая была – улыбками, а закончилось все жуткой дракой и свальным грехом).
Они переглянулись.
- Возьми. Это тебе...
Если бы программирования не было, Господь должен был сотворить это для него. Ибо создав одного Он не мог оставить его без другого.
Ну вот наконец они и встретились. Кумир, гений, ты опять капризно диктуешь свои условия: ты будешь говорить, а я только слушать.
В 1967 году Ираклий начал работать в Минске, где разворачивался большой проект по созданию «флагмана отечественной вычислительной техники». Т. е. кибернетика еще числилась в «продажных девках империализма», но вычислительная техника с этой шлюхой не ассоциировалась. И хотя создаваемое ими предприятие было номерным, от их работы ожидали быстрого и конкретного результата. А потому национальный ценз практически отсутствовал. Их квартира, а точнее кухня (как и положено у шестидесятников) стала своего рода клубом профессиональной элиты проекта, среди которых евреев было неприлично много. Двенадцатилетний сын Вадим любил быть с ними. Тихо, не мешая сидел, слушал.
- Мальчику не хватает общения - как-то сказала жена – посмотри, как он радуется любому проявлению внимания, особенно твоего. Хорошо, конечно, но у него это как-то чересчур.
- Ну некоторая неадекватность естественна в его возрасте. Пройдет.
Шло лето 1967-го года. В Израиле не успев начаться, закончилась война, названная шестидневной. Это было событие, не укладывавшееся в материалистическое, марксистско-ленинское представление о мире... И войне. А потому вызвавшее живейший интерес у всех граждан страны, не говоря уже о евреях. Разговоры на кухне то и дело возвращались к Израилю.
- Слышал новую поговорку: «Бить по-жидовски – спасать Россию».
- Но наши-то, наши как позорно себя там ведут.
- А «наши», это кто?
- Да тихо ты...
- Ну идиоты потому что. А главное – во всем так. Представляешь, я ему говорю: «Интерфейсные оболочки ядра должны быть унифицированы», а он согласования окончаний не понимает.
От этих умных, красивых людей исходило физически ощутимое обаяние искренности. Несоответствие услышанного с официальной пропагандой, вызывало у молчаливого, несколько замкнутого ребенка чувство обиды и несправедливости. Ну а некоторая неадекватность естественна в этом возрасте.
После устного экзамена по математике к Вадиму подошел Юрьев и предложил проехаться в центр, реализовав таким образом заслуженное право на отдых. Предложение было неожиданное, но Вадим обрадовался. Его тянуло к этому умному и харизматичному, несмотря на возраст, приятелю. Он был остроумен, много знал, но умел не только говорить, но и слушать. Жили они с мамой одни, а мама Юрьева работала продавщицей в районной «стекляшке». С ним было интересно, но получалось всегда так, что они встречались не когда хотел Вадим, а когда было нужно Юрьеву. День получился яркий: они были в кино, пили квас («ваша лошадь больна диабетом»), а когда уже возвращались домой, Юрьев вдруг спросил: «Слушай, а что там в Израиле произошло? Как ты думаешь?». И Вадима как прорвало – он рассказал все, что действительно об этом думает, говорил долго и страстно, пока не почувствовал некоторое облегчение, выговорившись умному и внимательному собеседнику. Остаток лета пролетел незаметно. С Юрьевым они больше не виделись. Однажды зайдя в стекляшку, он узнал, что тот в лагере (пионерском), при этом мама Юрьева, обычно улыбчивая и приветливая, посмотрела на него как-то странно, с сожалением что ли. Хотя, возможно, ему это показалось.
Ад начался со странной и в общем мало понятной фразы. 1-го сентября один из одноклассников подошел к Вадиму и сказал: «У тебя на родине война идет, а ты здесь ошиваешься. Умный? *** на всех забил?». Еще раньше, чем до конца осознал смысл сказанного, Вадим просто дал ему по морде. Физически он был сильнее многих своих сверстников, а потому подоспевшие приятели говорившего в драку лезть побоялись и дальше устрашающих и довольно нелепых жестов дело не пошло. На уроке он думал только о произошедшем: фраза была явно чужая, спроси у говорившего где Израиль и он будет искать его на Северном полюсе, а вот подишь ты «У тебя на родине...». И почему он думает, что Израиль – его, Вадима, родина. Для самого Вадима это было неожиданностью: чувство обиды и несправедливости во всем, что касалось Израиля, было вызвано переживаниями за свою родину, где он родился и жил и которая позволила себе опуститься до такого «позорного поведения». На следующей перемене к Вадиму подошел Зык. Фамилия, как хук с левой, соответствовала образу – в недавно открывшейся во дворце спорта секции бокса, Зык считался перспективным и уж во всяком случае, лучшим. Радушно улыбнувшись, он протянул Вадиму руку и Вадим пожал ее, слегка удивленный, но все же обрадованный. И тут же получил тот самый хук слева, потом еще, потом удар в лицо. От неожиданности Вадима как парализовало – он стоял, получая удары и не мог ничего поделать в ответ. А когда все кончилось, так и остался стоять с разбитыми губами и опухшей щекой и вдруг заплакал... На следующий день к нему подошел какой-то парень намного старше его (Вадим видел его впервые). Глядя куда-то за спину Вадима, он спросил: «Этот?» и, видимо получив утвердительный ответ, ударил в лицо. А после уроков уже знакомый Вадиму парень и еще несколько таких же оттащили его за угол и стали бить. Били тупо, с оттяжкой. Видно было, что это доставляет им удовольствие. Когда же лицо Вадима превратилось в кровавое месиво, повалили на землю и попинали ногами, но уже не больно...не очень больно – устали. Неделю он просидел дома, ждал, когда сойдут синяки, а когда вернулся в школу все повторилось сначала.
-У нашего мальчика проблемы – сказала жена – его бьют за то, что он еврей.
- Не говори ерунды – отмахнулся Ираклий – т. е. антисемиты, конечно есть. Но чтобы вот так, среди бела дня, при попустительстве учителей... Время погромов в этой стране все-таки прошло.
- Посмотри на его лицо. Ты редко бываешь дома, а когда бываешь он его прячет.
- Хорошо. Завтра я пойду в школу, а потом поговорю с ним. Что-то здесь не так.
В это время Ираклий действительно попадал домой не каждый день. Он в буквальном смысле, жил на работе. У них пошло... Создаваемый ими «МИНСК-32», в историю вычислительной техники войдет как уникальный вычислительный агрегат. В отличие от своих заокеанских коллег (при несоизмеримо более низких зарплатах), они создавали не просто машину, производящую вычисления, но машину, готовую к диалогу. Им не хватало денег и дисковой памяти.
Утром он все-таки решил сначала заскочить на работу. А потом позвонила жена: «У нас горе. Приезжай немедленно. Вадика сбила машина». Он так и не успел увидеть сына живым. После похорон, разбирая его вещи, он нашел дневник.
«Это повторяется каждый день...»
«Сегодня один из них встал надо мной во время урока, и начал втыкать в спину перо, а меня снова как будто парализовало. Я думал, что учительница должна прекратить это, но она кажется ничего не замечала. Неужели я такой трус...»
«Сегодня опять остался дома. Стыдно с такой рожей выходить на улицу. Но нет худа без добра – я сочинил сказку.
Жила на свете Нефертити, прекрасная девушка с миндалевидными глазами. И случилось так, что бедный художник Тутмес заболел ими и сотворил чудо. Чудо из розового песчаника. Цвета ее губ. Но Нефертити стала женой фараона и Тутмес не закончил своего чуда, потому что вместо буйного крыла ее волос над этими глазами нависла корона.
-Но я же все равно буду рядом и ты каждый день...
- Смогу видеть чужие глаза Нефертити – закончил, перебив ее Тутмес.
И она смолчала, слегка опустив голову, потому что слишком откровенно прозвучала в этих словах жестокая правда о состоявшейся лжи. Но Тутмесу было мало этого и он сотворил новое чудо. Горным хрусталем и черным деревом оживил он впадины глазниц на холодном камне. И когда через тысячи лет человек извлек из глубины веков эту печальную историю в двух портретах, первым, что прочел он, заглянув в хрустальные глаза несостоявшейся богини, была заповедь доброго Тутмеса: «Сотвори чудо свое и обрети радость в содеянном».
«Наверное, я схожу с ума. Я слышу голоса. Они требуют сделать что-то, чтобы доказать, что я не трус. Сегодня едва удержался, чтоб не выпрыгнуть на дорогу, перед грузовиком...»
Наконец Ираклий пошел в школу.
- Видите ли. У Вадика действительно были проблемы с товарищами в последнее время, но мы стараемся не вмешиваться... Колесников, прекрати сейчас же – это тебе не ринг. Да, так вот, дети должны сами научиться решать такие проблемы. Иначе, что будет с ними, когда они выйдут за пределы этих стен...
А через три года умерла жена. Она увядала на глазах. Врачи с умным видом разводили руками: «... психологическая травма ... посттравматический синдром...». А ее как будто просто отключили от какого-то источника, питающего жизнь. К этому времени их проект исчерпал себя. Советская власть купила, а точнее украла за большие деньги (все через жопу) IBM-овскую OS-360 и их просто прикрыли, заставив адаптировать приобретение под советские технологические возможности. Поэтому, когда ему предложили возглавить крупный отдел в одном из первых в стране институтов прикладной математики, он согласился без колебаний.
Обстоятельства гибели сына заставили его задуматься над вопросом, который, как он потом полагал, тлел в нем всегда: быть евреем – что это значит? Процесс национальной самоидентификации принял у Ираклия (как и положено гению) весьма своеобразный характер. Проштудировав несколько самоучителей иврита, он достал издание ТАНАХа с параллельным текстом на русском и начал читать. Читая, он почувствовал удивительную стройность, «алгоритмическую» регулярность этой книги и понял, что это ключ к Тайне. Так появились четыре Постулата Веры и институт судьбы.
Как-то будучи в столице по делам института, Ираклий решил наведаться в центральную московскую синагогу. Там его внимание привлек человек средних лет с густой копной седых волос и по мужски красивым, волевым лицом. Они разговорились.
- А ведь я Вас знаю – вдруг сказал собеседник – еще по Минску. Не напрягайтесь. Мы не были знакомы. Официально... Я курировал Ваш отдел.
- Что значит «курировал» - под левой лопаткой Ираклия противно защемило.
- Курировал. Доносы читал. Агентуру инструктировал. Давайте присядем. Летом 1967-го года было принято решение провести нечто вроде, как это значилось в циркуляре, профилактического мероприятия. В школах периферийных районов больших городов, где евреев было немного (дабы не провоцировать политический резонанс по поводу преследования на национальной почве), выбирали одного или двух, по разным критериям и начинали бить. Не так, чтобы очень сильно, но каждый день. Регулярность, по мнению авторов циркуляра, являлась определяющим фактором. Мероприятие преследовало несколько целей.
1. Воспитательную. Нужно было наказать евреев, откровенно сочувствовавших Израилю. Уж больно позорно мы там об****лись.
2. Научную. Эффективность такого воздействия, как безоговорочно парализующего волю человека, на лубянке была хорошо известна. Почти в ста процентах случаев сопутствующие явления были: обострение творческих способностей и слуховые галлюцинации. Нужно было выяснить как реагирует психика человека на это воздействие в условиях открытого пространства и видимой свободы.
3. Кадровую. Аппарат дряхлел и нуждался в свежей крови. Было решено подойти к вопросу основательно, т. е. начать воспитывать будущих управленцев с детства. Для этого кандидаты должны были пройти нечто вроде экзамена на подлость: с одной стороны, не очень сложного, дабы не травмировать неустойчивую детскую психику; а с другой – абсолютно конкретного. Евреи были для этого идеальным объектом. Через это прошли, практически, все нынешние «демократы», не говоря уже о «красно-коричневых».
В Вашем же случае нужно было еще и выяснить степень Вашей лояльности, как одного из ведущих специалистов важного правительственного проекта. Для этого решено было задействовать агентуру особого рода. Агентурная вербовка среди детей применялась давно и была весьма эффективна. Отдел «памор», как его называли (Павликов Морозовых), был одним из наиболее результативных. Объектами вербовки становились, как правило, дети из неполных семей. Злоба и зависть у них были априори – этому не научишь. Остальному можно научить. Вторым источником были детские секции бокса. Мы пытались прибрать и каратистов-шмаратистов, но те оказались не то, чтобы интеллигентнее, а так... Вещь в себе. На откровенные подлости, в большинстве своем, не шли. За что и поплатились.
Ираклий судорожно вцепился в лацканы его пиджака.
- Зачем ты мне это говоришь?!
Взгляд незнакомца стал жестким.
- Чтоб знал... – и легко освободившись от его хватки, зашагал прочь.
В ту же ночь вернувшись домой, Ираклий заявил дочери с зятем, что репатриируется в Израиль. После первого шока и осторожных вопросов по поводу состояния здоровья, Борис (да, да, конечно Бяша) разразился тирадой, о том, что это не только сумашедшая глупость, но и преступление против науки.
- Именно сейчас, когда мы так близки к тому, чтобы сделать людей счастливыми. Без химии, насилия, гипноза и прочих фокусов, а исключительно средствами виртуальных технологий, раскрыв перед ними великие тайны СУДЬБЫ...
- Единственное, что ты можешь сделать – перебил его Ираклий – это доставить удовольствие профессорам в лампасах прицепить себе очередную лычку. К тому же, мне есть на кого оставить институт. Ты профессионал, член ученого совета. А что тесть – эмигрант, так времена, вроде, изменились и с этим проблем не будет. Через полгода он уехал.
Когда Бен Гурион формулировал ВЕЛИКУЮ ЕВРЕЙСКУЮ МЕЧТУ о нормальном государстве, со своими ворами и проститутками, программистов он в этот список не включил. Трудовая биография Ираклия в Израиле фурора не произвела. Помаявшись несколько месяцев после окончания ульпана охранником, он наконец получил приглашение на собеседование в небольшой ипотечный банк. Просмотрев его резюме, интервьюер, с нарочито подчеркнутой вежливостью сказал.
- Вы, конечно, извините меня, примитивного израильтянина, но ваш CV выглядит, мягко говоря, неправдоподобно. В 1967-м году, не то что в России, у нас компьютеров не было!
-У нас не было – ответил Ираклий с легким грузинским акцентом, сохранявшимся даже в ивритской «транскрипции» – а там были. И это не сделало нас сильнее.
Все-таки он был гений. Через неделю ему сообщили, что он принят. Так в Израиле появился еще один программист.
Глава седьмая. Пятый постулат.
Программисты, как утверждал Томас Ватсон младший – люди особого склада ума, а потому привлечение их к выработке важных решений в сфере менеджмента, финансов и даже политики, могло бы быть весьма эффективным, что и доказал личным примером, совершив технологическую революцию всемирно-исторического масштаба без единого доллара бюджетных субсидий. Все бы так – коммунизма не надо. Но, как говорится, НЕ СУДЬБА...
Итак, Алексей пришел к выводу, что СУДЬБА, как некая предопределенная инварианта, имеет дискретный характер (в последнее время, почти канонизированной стала дурацкая ошибка – употреблять слово «дискретный» вместо «секретный»; дискретность это отсутствие непрерывности). Другими словами, существуют точки в пространстве и времени, через которые линия судьбы должна пройти ОБЯЗАТЕЛЬНО. Координаты этих точек и даже их количество у разных людей совершенно разные. Проявляются они в жизни человека, как энтропийные воронки. Допустим у человека билет из Москвы до Парижа на 26-е января, а его «фиксированная» точка – Внуково 27-е января. Можно не сомневаться, что рейс отменят: взлетная полоса саранчой в январе покроется, тьма придет со Средиземного моря, Париж переименуют и диспетчеры с ума сойдут, но 27-го января человек будет сидеть во Внуково. А в действительности бывали случаи не менее экзотические. Предписано человеку в такой-то день быть в Стокгольме и он там будет, даже если для этого ему нужно Нобелевскую премию дать, например, по литературе – за чужой роман, или мира – патентованному убийце. Другими словами, чем больше препятствий между человеком и его «точкой», тем изощреннее влияние энтропийного притяжения. И ни эмоциями, ни волей повлиять на это человек не может. Закон всемирного тяготения действует независимо от того плачет человек или смеется, а двигателю внутреннего сгорания совершенно «до лампочки», счастлив ли сидящий за рулем автомобиля. Зная координаты своей «точки», можно, конечно искусственно создать препятствия ее достижения. Но тут есть проблема: механизм действия энтропийного притяжения совершенно непредсказуем – могут ведь не Нобелевку дать, а мозги вышибить, чтоб они в такое-то время в таком-то месте были, даже отдельно от всего остального. Главная же проблема – как узнать эти координаты. К тому же, в играх со временем очень опасной может оказаться петля обратной связи, когда само знание меняет реальность. Не случайно, ведовство запрещено Ветхим Заветом, кстати говоря, канонизированным всеми тремя основными мировыми религиями.
Все это похоже на некоторый интерфейс или даже пульт управления судьбой... Кем? Богом? Дело в том, что система аксиом Ираклия, строго говоря, не является замкнутой.
1. Есть множество объектов (в данном случае – 2): человек и Создатель.
2. Есть предикат принадлежности: субъект и объект веры.
3. Есть предикат действия: верить / не верить.
4. Есть отношение субъекта веры к предикату действия: свобода выбора.
Но нет отношения объекта веры к предикату действия. Свобода выбора отличает человека от Создателя. Но ведь сказано: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его ... » (Бытие 1:27). Что же их объединяет? Если предположить, что их объединяет вера, как способность и необходимость, т. е. некоторое сущностное состояние, то тогда во что или кого верит Бог? В человека? Это Он-то, который лучше, чем кто бы то ни было знает на что тот способен? К тому же вера в человека, по определению, ложна, ибо истинна только вера в Бога. В себя? Но вера – предикат, т. е. допускает возможность двух противоположных значений и если Бог, сомневающийся в себе, это нонсенс, то и Бог, верящий в себя – неправомерное словосочетание. Значит объект веры Бога должен быть Богом, единым с Ним и в то же время отличным от Него, т. е. – человеком. Но кто же это, если не Сын Бога от земной женщины?! А и в кого верить Отцу как не в Сына? Еhошуа, Спаситель! Значит Евангелия – не что иное, как расширение системы аксиом «Ветхого Завета». И все это Великое Творение, сотворение человека и затем селекция нового народа, евреев, как субъекта веры в Бога единого – все это для того, чтобы создать Себе Объект Веры?! В этом свете совсем иное звучание приобретают слова Спасителя: «...никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (от Иоанна. 14:6). И не случайно, видимо, ивритское Элоhим, переводимое как Бог, имеет в оригинале форму множественного числа. Но ведь это и есть пятый постулат, замыкающий систему аксиом Ираклия. Ай да Леший, ай да молодец... сукин сын. Т. е. мир дуален и изначально это проявляется в единстве и отличии Творца и его Сына, а не в противостоянии Творца и сатаны. Сатанист Булгаков Михаил Афанасьевич наделил своего героя качествами, которых у того нет и никогда не было. И уж конечно не стал бы сатана дискредитировать собственное творение – советскую власть.
Гениальность Ираклия, помимо всего прочего, проявилась и в том, что созданная им методика, является открытой, т. е. позволяет расширять систему базисных постулатов. Попытавшись воспользоваться этой особенностью, Алексей обнаружил очень любопытный эффект. В своем расширенном виде методика становится неприменима к судьбе отдельного человека, но, будучи применена к группе, объединенной общей целью или идеологией, дает возможность прогнозировать координаты энтропийных воронок участников группы, правда, только тех воронок, которые влияют на судьбу всего объединения. Первой группой, на которой Алексей испробовал новый метод, стали (вы догадались) 12 Апостолов. Исключив из базы данных сведения об их судьбе после Великой Казни и проведя экстраполирование методикой Ираклия с расширенной системой базовых постулатов, Алексей получил результаты, которые можно было бы считать абсолютным совпадением, особенно если учесть неточность исторических сведений. За исключением одного персонажа – Еhуды из Крайот. Его энтропийные воронки оказались «пустыми».
Глава восьмая. Свобода выбора.
- ...пустота не есть наличие чего-то, но отсутствие всего, что может быть. Но то чего нет не может влиять на нашу земную жизнь, на нашу судьбу. Стало быть, отсутствие веры есть пустота, которая ни на что не влияет в этом, видимом мире?
Не по-весеннему жаркий полдень висел над Иерусалимом.
- А влияет на что-нибудь в этом, видимом мире отсутствие денег? – Спросил стоявший рядом широкоплечий, смуглый юноша, в котором сочетались уверенность зрелого, насмешливого ума и еще почти детская угловатость движений. – Или, не дай Б-г, отсутствие здоровья? Неверующий подобен бесноватому, пытающемуся вытащить самого себя из болота за волосы. Все это не только некрасиво, но даже и уродливо как-то. Да и кстати, уродство это как отсутствие красоты, которое тоже ни на что не влияет?
- Красотой мир спасется . – Сказал некто, стоявший поодаль.
- Опомнись, несчастный! Вспомни, отчего был разрушен первый Храм? Из-за грехов Менашшэ. Из-за того, что мы, евреи, осквернили Храм кровопролитием, кровосмешением и идолопоклонством. Долго ли еще простоит этот Храм? Храм, выстроенный евреям идумеем Иродом, ненавидевшим евреев? Посмотри сейчас на свой народ, на эту толпу, забрасывающую нечистотами вчерашних кумиров с криком «...распни! распни его!». Слишком много беспричинной злобы накопилось в народе. Но подобное лечится подобным. Не красотой мир спасется, но верой, безжалостной и беспощадной. Не знающей альтернативы. Верой в Бога Единого, ибо Он – Господь Бог мой.
Внезапно что-то изменилось вокруг. Тень от колонны приобрела лиловатый оттенок, бело-голубой фронтон Храма задрожал в восходящих потоках горячего воздуха, подобно миражу в пустыне. К разговору присоединился еще один участник. Взгляды паршаним (толкователей Торы, фарисеев) с удивлением обратились к нему. Это был мальчик, ребенок, еще не достигший бар-мицвы.
- Мир спасется Любовью, ибо важнейшая из заповедей: «Возлюби ближнего своего, как самого себя...». (Левит. 19:18).
«Все слушавшие Его дивились разуму и ответам Его.
И увидевши Его, удивились; и Матерь Его сказала Ему: Чадо! Что Ты сделал с нами? Вот, отец Твой и Я с великой скорбью искали Тебя.
Он сказал им: зачем было вам искать Меня? Или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?» (от Луки. 2:47-2:49).
Уже уходя, Мать спросила Его.
- А что это за юноша, который говорил до Тебя?
Обернувшись, Он на минуту задумался, как будто вспоминая что-то. Затем ответил.
- Странно, что все они сошлись здесь именно сегодня. Это Шауль, Богоборец. Чуть поодаль от него стоит Анания, Богобоязненный. А рядом – Еhуда-иш-Крайот.
Глава девятая. Пророк.
Еhуда из Крайот, или в христианской традиции – Иуда Искариот (Искариот – не фамилия, а указание географической принадлежности), очень удивился бы, узнав о том величии, которым окружила его память потомков, отождествляя с Народом Израиля. С Народом Израиля, с евреями, отождествлял себя сам Спаситель. «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева» (от Матфея. 15:24) - скажет Он, отказывая хананеянке в исцеляющей благодати. И самаритянке: «Вы не знаете, чему кланяетесь; а мы знаем, чему кланяемся, ибо спасение от Иудеев» (от Иоанна. 4:22). Рожденный еврейской женщиной, Он был обрезан на восьмой день жизни (новый год), молился Богу Авраама, Ицхака и Якова, покрывал голову при молитве и соблюдал кашрут (кашрут был отменен у христиан во втором или даже третьем веке н.э., еврей Шимон, прозванный Петром и ставший первым Папой Римским, соблюдал кашрут до конца жизни), т. е. был стопроцентным ортодоксальным евреем. В еврейской традиции никогда не было обычая амнистировать преступников даже накануне Великого Праздника Освобождения – Пасхи. Уголовно-процессуальный кодекс, по которому жили евреи того (да и нынешнего) времени, изложен в Торе, а там об этом не сказано ни слова. Такой ход, а точнее – ловушка, скорее всего, был предложен римлянами (тем более, что они же Его и арестовали), видимо, самим Пилатом и цель у него была одна – уничтожить евреев. Пилат был УВЕРЕН, что евреи освободят именно Христа. К тому времени, Иисус из Назарета (Нацерета, а потому – Еhошуа hаНоцри) был очень популярен в народе, т. е. являлся реальной политической силой. В суть Его учения никто бы вдаваться не стал, а значит не составляло большого труда убедить Рим в том (и такие попытки описаны в самих Евангелиях), что эта сила враждебна Риму. При таком раскладе освобождение Христа евреями стало бы идеальным поводом потребовать у Рима разрешение на «окончательное решение еврейского вопроса», чего Пилат, ярый антисемит, желал давно и страстно. Подтверждением этой теории является то, что именно такой сценарий был разыгран 70-ю годами позже. Таким образом, первосвященник Каяфа оказался перед выбором: спасти Человека или спасти народ. Можно ли его обвинять в том, что он выбрал народ?! Но это значит, что Спасителя погубили не евреи, а антисемитизм. Что же до Пилата, то не сумев заманить евреев в хитроумную ловушку, он, сам того не подозревая, добился большего: историческая «подстава», которой вот уже две тысячи лет пользуются антисемиты всех мастей, имеет ужасающие в своей кровавой нелепости последствия – противопоставление евреев Христу, а это абсурд. Именно в Его судьбе, как в чистой капле целого, отразилась судьба всего народа: преследуемый и распятый, Он восстал в величии и славе. Однако слова Спасителя: «Горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит.» (от Матфея. 18:7), почему-то традиционно относят к Иуде и через него, ко всем евреям. Если же понять, что с Народом Израиля отождествлял себя не Иуда, а Сам Спаситель, то на ум приходят ассоциации совсем иного свойства. Испания конца XV начала XVI веков. Великая империя, колонизировавшая богатейший материк, Южную Америку, который до сих пор говорит на испанском, вдруг приходит в упадок ... после изгнания евреев. О Германии первой половины XX века даже и вспоминать не имеет смысла: с одной стороны – все слишком очевидно, а с другой стороны (со стороны евреев), это предмет особого исследования. Но вот в России начала XX века – все далеко не так тривиально. Страна в состоянии динамического роста. Все на подъеме: наука, культура, экономика – при сохранении таких темпов развития еще пару десятков лет, страна может стать передовой индустриальной державой. Но в начале XX века по России прокатывается волна еврейских погромов, шокирующих своей варварской жестокостью. А самое страшное то, что они освящены православной церковью. Результат – кровавая революция и установление быдлократии на долгие 70 лет, за которые было разрушено все. Разговоры о еврейской мести, воплотившейся в геноциде русского народа – очевидный бред: будь это так, зачем слепой еврейке Каплан стрелять в Ленина, наверняка зная, что это САМОубиство; зачем поэту ЕВРЕЮ Канегиссеру убивать палача ЕВРЕЯ Урицкого?!!! Кровавый МОЛОХ революции разделил евреев, как и всю страну и не их вина, а беда, что победил МОЛОХ, поскольку и они стали немалой частью его страшной жатвы. Но дело даже не в этом, а в том, что случившееся – низвержение Крестов и разрушение Храмов – не может произойти по воле человека, пусть даже «еврейского». Для этого нужно, чтобы Господь отвернулся от этой церкви и этого народа. Представьте, что Вы поссорились со своей семьей: братья, сестры, даже мать – все против Вас. И вот к Вам приходит человек и говорит: «Я тебя так люблю, а они тебя так обидели, что я буду строгать их на куски живыми!». Если у Вас здоровая психика, то ничего кроме гнева и отвращения такой человек вызвать не может. Что и произошло на самом деле. Когда Господь отвернулся от коhаним и предваряемого ими пред Господом народа, евреев, были попраны святыни – разрушен Храм и наступили 70 лет вавилонского пленения. Когда Господь отвернулся от православной церкви и предваряемого ею пред Господом народа, были попраны святыни – разрушен Храм и наступили 70 лет быдлократии, сопоставимой разве только с властью антихриста.
Однако даже гнев Господа конструктивен: Он дает человеку шанс, свободу выбора – возможность покаяния. В этом свете, предавший Его по каким-то причинам (вряд ли из-за денег), несчастный Иуда, видится нравственнее иных праведников, его осуждающих. Покупая индульгенцию или «башляя на храм», они всерьез полагают, что становятся чисты перед Судом Творца без искреннего раскаяния. Иуда же не только деньги вернул, но и осознав содеянное, повесился.
Стоп! Повесившись, он реализовал свое право на выбор «верить/не верить», которое, в такой постановке, превращается в выбор «жить/не жить», преодолев таким образом притяжение энтропийных воронок. Т. е. самоубийство, являясь актом абсолютного неверия, не просто нарушением заповеди, но святотатством, в то же время является абсолютным проявлением свободы выбора, т. е. воздействием, влияющим даже на «пульт управления». Где-то он уже это слышал.
«Это все равно. Обман убьют. Всякий, кто хочет главной свободы, тот должен сметь убить себя. Кто смеет убить себя, тот тайну обмана узнал. Дальше нет свободы; тут все, а дальше нет ничего. Кто смеет убить себя, тот бог. Теперь всякий может сделать, что бога не будет и ничего не будет...»
Но в модели Достоевского, выстроенной им в «бесах», есть еще один элемент – человек, желающий воспользоваться этим «управляющим воздействием» в своих целях. Посылающий террориста-смертника, мнит себя равным Богу, он «давит» на кнопки «пульта управления» самого Создателя. В действительности – террорист-самоубийца это энтропийная катастрофа, соизмеримая со стихийным бедствием и имеющая самые непредсказуемые последствия. Кто знает от чего так выросло в последнее время количество природных катаклизмов? Это даже не игры с огнем на бочке с порохом, а с детонатором – на ядерном арсенале. Но неандерталец не боится ядерного взрыва. Он боится шамана, тем более, что тот пообещал ему, постоянно онанирующему, знойных целок в количестве 72-х штук. Век технологических революций очень мало что изменил в самом человеке. Даже в том, который совершил все эти технологические чудеса: век не научил его направлять свой гнев против «шамана».
Начав разбирать дневниковые записи Ираклия, Алексей все больше проникался справедливостью давней Бяшиной оценки: «Он – гений!».
«Мой мальчик, сын. Я переехал жить в Израиль, потому, что эта земля ближе к Небесам, а значит к тебе. Этот дневник я начинаю вести для тебя, в надежде, что с высоты твоего положения так тебе будет легче меня понять...»
«Помнишь, тебе нравились американские фильмы? Когда я спросил: «Почему?», ты ответил: «Они про мастеров, профессионалов». Со временем я тоже полюбил их смотреть. Особенно Копполы. Ты оказался прав: все они, без исключения – гимн Таланту, восхищение профессионализмом. Даже если оставить в стороне одиозного мафиози, умевшего делать предложения, от которых трудно отказаться: частный сыщик из «разговора» не может прекратить выполнение заказа даже когда узнает, что это угрожает не только жизни его «подопечных», но и его собственной; профессиональный военный не может себе позволить проиграть войну, а когда это стало неизбежным, он изменил ее цели и средства ведения, доведя до абсурда само понятие победы, но не проиграл. Эти примеры характеризуют саму суть понятия «американская мечта»: успех есть функция таланта, главным образом и в первую очередь. Несмотря на всю простоту и очевидную эффективность такого подхода к деловой активности, мысль оказалась совсем нетривиальной. Особенно для Израиля. «Наука управлять» по-Израильски базируется на утверждении, что необходимым (а может быть и достаточным) условием существования любой системы, использующей «человеческий фактор» является стабильность. А единственное средство для достижения стабильности это равенство: нет зависти, нет конкуренции – есть стабильность. Ахла подход! У него есть только одна проблема: стабильность, которую он обеспечивает это стабильность кладбища, ибо только там все по-настоящему равны. Проблемы, требующие профессионального, а зачастую и творческого, подхода – часть повседневности (особенно израильской). Такое положение вещей порождает неравенство самым естественным образом: есть которые умеют решать проблемы (и хорошо, если есть, это не всегда так), а есть которые нет. И они не равны. Так талант, из эффективного орудия достижения успеха, превращается в угрозу. Талантливый работник – угроза принципу равенства и как следствие, в соответствии с логикой системы – угроза самому ее существованию. Но с другой стороны, кто-то все-таки должен решать проблемы и выполнять работу. И тут создатели системы, проявляя совсем не свойственные им творческие способности, формулируют крайне оригинальное решение. Одного талантливого работника – говорят они – можно заменить некоторым количеством работников бездарных. Попутно еще и решим проблему безработицы. Нужно, конечно, страдать особо изощренной формой безумия (в смысле – без ума), чтобы додуматься до такой идеи: если посадить вместе 9 девственниц, или даже 72, они не родят ребенка! Ни через месяц, ни через год. Для этого нужна одна, но беременная женщина. Еще в школе учили мы формулу «деньги + труд = дельта деньги». Проблема в том, что не всякий труд производит эту самую пресловутую дельту, а только труд талантливый. Роковая ошибка Маркса заключается в механическом или вульгарном распространении этой формулы на любой труд, что неизбежно привело его к исключению таланта из своей модели мироздания. Именно это породило неисчислимые бедствия при попытке практической реализации его теории, ибо отрицание таланта равносильно отрицанию Б-га: талант, это флуктуация закона неубывания энтропии, т. е. чудо, через которое Создатель привносит в наш мир новые ценности (в том числе и материальные), что и составляет суть явления, именуемого прогрессом. Попытка же замены качества количеством, кроме всего прочего, порождает другую проблему. Большая концентрация людей, не способных к разумной, созидательной деятельности приводит к тому, что они начинают заниматься политикой, лишая возможности реализовать свой потенциал тех, у кого он есть и выдвигая из своей среды наиболее ярких ее (среды) представителей, т. е. людей наиболее бездарных. Помимо бездарности, т. е. отсутствия таланта, эти люди характеризуются еще одним «отсутствием» - отсутствием совести, потому что иначе нельзя следить за соблюдением принципа равенства, обеспечивая стабильное функционирование системы. Другими словами, к власти в таком обществе неизбежно приходят коммунисты, к какой бы партии они себя не относили, потому что коммунизм это не идеология, а биология, или уж во всяком случае, состояние души...»
«Строго говоря, моя система аксиом не является замкнутой, но на это уже нет времени. Если в качестве параметра виртуализации принять сам факт существования, то для «обычных» людей это приводит к зацикливанию программы экстраполяции через энтропийные воронки. Для «НИХ» - нет. Просто воронки приобретают характеристику «пустых» ...»
Он догадался обо всем: и об энтропийных воронках и даже о пятом постулате. Не имея доступа к сколько-нибудь серьезному компьютеру, соорудив некоторое подобие базы данных на бесплатных серверах, он сумел «ИХ» вычислить, применив метод простой, как лом, против которого, как известно, эффективных приемов очень мало. Сузив количество записей базы данных до нескольких десятков тысяч, он написал программу перебора с использованием петли обратной связи...
Ираклий шел по Сионской площади Иерусалима, напряженно вглядываясь в лица прохожих. Его сторонились. Этот странный старик вызывал ощущение дискомфорта.
- в конце концов, мои вычисления – не более, чем вероятностная оценка, возможно, я ошибся – подумал он ... – а что там за парень в просторном голубом пиджаке?
Их глаза встретились... Ираклий спокойно и уверенно пошел навстречу. Когда он был уже совсем рядом, террорист нажал на кнопку, замыкающую цепь детонатора. Рванувшись вперед, Ираклий успел заслонить собой стайку школьников в центре площади... Сильные руки подняли и положили его на носилки. Губы его шевелились. Санитар МАДА инстинктивно нагнулся, чтобы разобрать слова: «...прости, малыш, мой мальчик. Это единственное что я смог для тебя сделать».
Глава десятая. Земля Обетованная.
Сделать это оказалось нелегко. Эмоции, вызываемые им у российских чиновников, когда-то гениально озвучил Галич:
«Мы тут будем, кровь на рыле,
Топать к светлому концу,
А ты хочешь в Израиле
Жрать, подлец, свою мацу?».
Чиновники же СОХНУТа априори с недоверием относились к «геру». Выручало то обстоятельство, что гиюр он прошел еще в то время, когда запись «еврей» в графе «национальность» не была «средством передвижения». И вот наконец он сидел в аэропорту имени Бен Гуриона, с интересом наблюдая за сменой выражений на лице чиновника от «безопасности», читавшего протянутый ему Алексеем, документ: «Вероятностные оценки местонахождения террористов-смертников в ближайшие 48 часов». Диапазон этих выражений колебался от «вызвать скорую помощь» до «сдать в ШАБАК (управление контрразведки)». Чаша весов мыслительного процесса чиновника, в конце концов, склонилась к последнему и из аэропорта его повезли на одну из военых баз в Негеве.
Время потянулось ощутимо медленно и впервые в жизни его было много. А еще было жарко. То, куда его поселили, домом можно было назвать с большой натяжкой. Собранный по принципу детского конструктора из гипсолитовых плит, он защищал только от посторонних взглядов. Наличие старенького кондиционера, правда, несколько спасало положение, однако большую часть дня, в приступах склеротического неведения, он забывал о своем гордом названии и работал как вентилятор. Все это называлось «строение №7».
По утрам ему приносили свежие газеты. Знания иврита хватало на то, чтобы разобрать заголовки. Ощущение возникало апокалиптическое. Как-то он разговорился с русскоязычным пареньком, крутившимся возле его обиталища.
- Кажется для репатриации я выбрал не самое удачное время.
- В смысле?
- Да у вас тут чуть не революция: президент в отставке, премьер-министр под следствием...
- А да это всегда так. Сколько здесь живу – всегда так было.
- И давно ты здесь живешь?
- Да уже лет десять.
Однако на третий день заголовки запестрели сообщениями сосем иного рода: «...по дороге из Калькилии в Кфар-Сабу задержан террорист смертник...», «...пояс шахида в школе...», «...в районе Ашкелона задержаны, перевозившие террориста-самоубийцу...», «Скотланд-Ярд выражает благодарность сотрудникам служб безопасности Израиля...», «на Елисейских полях обезврежен...», «Нью-Йорк. Задержанные дают показания...»
Значит получилось! ...
А еще через несколько часов к нему в комнату вошел человек с усталым лицом и пронизывающим взглядом.
- Если бы я верил в сказки, то сказал бы, что вы колдун, маг. Но я не верю. Каким образом к вам попали эти сведения?
- Я бы мог показать вам алгоритмические выкладки, - ответил Алексей – но вряд ли вы их поймете. Во всяком случае, пока...
И он рассказал ему об Ираклии и его сыне, о землетрясении и еврейской общине небольшого городка в черте оседлости, о Постулатах Веры и Институте Судьбы.
Все это время пронизывающий взгляд гипнотизировал Алексея.
- Надеюсь, вы понимаете, что все это выглядит, мягко говоря, не очень убедительно.
- А это? – Алексей кивнул на груду газет.
Незнакомец на минуту задумался.
- Мы предлагаем вам возглавить создание нового исследовательского центра. «МАГ» - махон-а-гораль, институт судьбы. Я думаю, так он будет называться...
Эпилог.
... так называлась гостиница, в которой они остановились. Несмотря на все уговоры Алексея остаться у него, последнюю ночь они решили провести в Иерусалиме: «Это как знак СУДЬБЫ». Они приезжали к нему в гости. «Они» это Борис, Геня и Лера, дочь Гениной подруги: «Мама, рентгенолог, в последний момент сорвалась на какой-то симпозиум в Миннесоту, а я все-таки решила сюда. Как-никак – Родина. Хоть и историческая». Алексей показал им Израиль, который знал и любил, а точнее, он показал им часть того, что знал и любил, которую смог втиснуть в эти 7 дней. Буйное цветение Галилеи, Кинерет и Ципори, где при раскопках был обнаружен фрагмент мозаики с изображением удивительно красивой женщины. Возраст находки – две с половиной тысячи лет. Ну а возрастом женщины, как известно, интересоваться неприлично: «Галилейская Мона Лиза» смотрела на них со спокойным достоинством, взглядом, казалось, исполненным ВЕЛИКОГО ЗНАНИЯ. Набережная Тель-Авива и Кумран. Пальмовые оазисы по дороге в библейский Эйн Геди на берегу Соленого моря и величественные просторы Негева, глядя на которые хочется отменить географические карты: они врут, все это физически не может поместиться в таком крохотном географическом пространстве. Гонки на квадроциклах под слепящим солнцем пустыни и Кар-Ком, поражающий сколько хватает глаз, всеми оттенками коричневого – от черного до белого. И наконец – Иерусалим, неисчерпаемый, как само время.
Все эти семь дней Лера слушала его с искренним изумлением и восторгом, а он то и дело ловил себя на том, что ему нравятся и этот восторг, и это изумление. Она была значительно моложе его, недавно закончила медицинский и поступила в ординатуру. За годы жизни в Израиле Алексей стал настоящим «мачо-аль-а-эш»: одетый по-израильски небрежно (холщовые «дагмахи», футболка навыпуск с коротким рукавом и стоптанные сандалии на босу ногу), спортивно-интеллигентный, с сединой на висках, он привычно нравился женщинам, но Лерой он любовался. Не как произведением искусства – им можно обладать, но как творением Создателя, как восходом солнца в пустыне – не обесцвечивая картину притяжательными местоимениями. Она лениво потянулась в плетеном кресле. Это была лень порыва, лень силы, медленно входящей в пластичные формы упругого женского тела.
- Ну и неделька – почти пропела она – а под конец еще и Лермонтов – рэпер. Круто. Мамка лопнет от зависти – ну и поделом. Однако я устала и если кто-нибудь – внезапно она в упор посмотрела на Алексея – будет меня искать, то найдет в номере.
- Пожалуй, я тебя провожу – Борис поднялся – Геня, ты идешь?
- Идите. Я вас догоню.
Алексей, явно смущенный и несколько ошарашенный, смотрел им в след.
- Мы редко видимся – их глаза встретились. Этот взгляд был Алексею хорошо знаком. Женя смотрела на него со спокойным достоинством, взглядом, казалось, исполненным ВЕЛИКОГО ЗНАНИЯ – иди, малыш. Тебя ждут. Это последнее, что я могла для тебя сделать...
Часть вторая. Пророки Армагеддона.
(История любви).
Система аксиом.
«И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои, чтобы принять кровь брата твоего от руки твоей. Когда будешь возделывать землю, она более не даст тебе силы своей; вечным скитальцем будешь ты на земле. И сказал Каин Богу: велика вина моя, непростительна. Вот, Ты сгоняешь меня теперь с лица этой земли и от внимания Твоего буду скрыт, и вечным скитальцем буду я на земле, и вот, всякий, кто встретит меня, убьет меня. И сказал ему Бог: при всем этом, всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро. И дал Бог Каину знамение, чтобы не убил его всякий, кто бы ни встретил его.» (Бытие. 4:11-4:15)
«Его увидев, Петр говорит Иисусу: Господи! а он что? Иисус говорит ему: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? ты иди за Мною. И пронеслось это слово между братиями, что ученик тот не умрет. Но Иисус не сказал ему, что не умрет, но: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? - Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его.» (От Иоанна. 21:21-21:25)
«Мысли понеслись короткие, бессвязные и необыкновенные: "Погиб!", потом:
"Погибли!.." И какая-то совсем нелепая среди них о каком-то долженствующем
непременно быть - и с кем?! - бессмертии, причем бессмертие почему-то
вызывало нестерпимую тоску.» (М.А. Булгаков. Мастер и Маргарита.)
Теорема Геделя о полноте.
В не замкнутой, противоречивой системе аксиом можно доказать все, что угодно.
Пролог. Каинова печать.
Ему запомнился такой диалог. У девочки-подростка лет 11-12 спросили.
- Сколько ты бы хотела прожить на свете?
- Всю свою жизнь...
Ей удалось назвать неназываемое, сформулировать то, чего никто не знает. Ей удалось то, на что он обречен всю свою жизнь: Создатель покарал Каина вечной жизнью, Спаситель наградил его Вечным Знанием, но не дал слов, чтобы его выразить. Слышен ли звук падающего дерева в лесу, когда там никого нет? Если мысль материальна, то какой у нее объем? И если идеи носятся в воздухе, сколько их нужно, чтобы заполнить комнату? Например, такую как его келья, в которой он жил вне времени и, практически, вне пространства, которое ему заменили видения. Видения были абсолютно четкими и ясными. Он видел движение металлических пластинок, подобных чешуе на теле морского зверя, огромных летающих скорпионов, лицо, искаженное ужасом пред тенью БЕЗДНЫ ... Всему этому не было места, а значит и названия, в том мире, который он знал, в прошлом и настоящем. В то же время абсолютная реальность происходящего заставляла думать, что у этих событий есть только один адрес – будущее.
Глава первая. Формула.
Философский камень... Общая теория поля... Слова-слова. Смысла в них не больше, чем в прищепке для галстука: незаменимый предмет, при условии использования вещи абсолютно бессмысленной. На самом деле они вывели формулу бессмертия. Без химии, насилия, гипноза и прочих фокусов. Исключительно средствами виртуальных технологий. А точнее – алгоритм выведения такой формулы, ибо сама формула индивидуальна для каждого человека. Видимо поэтому поиски (в том числе и литературные) некой универсальной субстанции, дарующей вечную жизнь всегда заканчивались так плачевно. Наверное, ближе всех к истине подошел Чапек - эликсир несчастного Макропулоса действовал не на всех и не всегда в ожидаемом направлении. Чем бы ни было это средство – эликсиром, формулой, анальным ингалятором – оно не может быть универсальным. А начиналось все так неправдоподобно красиво...
Переступая порог ее номера в иерусалимской гостинице, он словно споткнулся о взгляд, полный тревоги и ожидания. Именно так – не тревожного ожидания, но ожидания и тревоги. Два этих совершенно различных посыла или, если угодно, вида энергии, соприкасаясь в замысловатых переплетениях наполняли пространство комнаты энергетикой чего-то совершенно иного, чему имя – желание. Вторя ему, их тела сливались в замысловатых переплетениях, трансформируя полноту желания в кипение страсти.
«Скрещенье рук, скрещенье ног,
Судьбы скрещенье...»
Лера, любимая. Инерция этого посыла оказалась самодостаточной на долгие...
Вот тут, собственно и начинаются проблемы. Далее должно было бы следовать указание единицы измерения времени, но у СУДЬБЫ, как и у ВЕЧНОСТИ нет единиц измерения. Две эти компоненты или, если угодно, вида энергии и составляют основу ФОРМУЛЫ.
Когда-то давно, исследуя взаимодействие случайного и предопределенного в жизни людей и человеческих объединений, сколько-нибудь заметных в историческом масштабе, он обнаружил наличие энтропийных воронок – точек в 4-х мерном (включая время) координатном пространстве, через которые линия судьбы человека должна пройти обязательно. Переход от личности к объединению, от индивидуальности к социуму, позволял, в определенных случаях, прогнозировать координаты энтропийных воронок элементов социума. Он потянул за эту ниточку с азартом исследователя, очень мало занимавшего себя мыслями об этических аспектах исследуемой проблемы. Кто мог знать, что на другом ее конце откроется «ящик Пандоры»? И хотя вопрос не только риторический, но и далеко не новый, это плохо утешало. Оказалось, что природа этих воронок неоднородна. Есть как бы назначенные человеку свыше, предопределенные случайным (или не очень) стечением обстоятельств, не только не подвластных его воле, но зачастую предшествующих его рождению. Изучением закономерностей, связанных с этими энтропийными флуктуациями, в какой-то мере занимается астрология. Таких «стационарных» воронок в жизни каждого человека – пять (по числу постулатов веры? А может быть, органов чувств?). Их координаты устойчивы к «петле обратной связи», т. е. даже знание будущего, своей судьбы не может их изменить (это обстоятельство, кстати, оставляет надежду на возможность путешествий во времени). Для тех, кто еще не совсем безнадежно забыл курс геометрии начальных классов, не будет шокирующим откровением то, что количество кривых, которыми можно соединить эти точки – бесконечно большое. Поэтому следующая группа энтропийных воронок связана с той линией судьбы, которую осознанно (а зачастую – неосознанно) выбирает сам человек. Существуют различные, более или менее эффективные, эзотерические техники, позволяющие человеку переходить с одной линии судьбы на другую. Но в «стационарных» точках эти способности усиливаются еще и неограниченными возможностями. Именно там человек может кардинально, но в то же время и непоправимо менять свою судьбу. Однако пентаграмма по сути своей – несовершенна. Никакими геометрическими методами нельзя нарисовать абсолютно правильный пятиугольник – это всегда будет приближение, как бы оставляющее место биению неопределенности. В противовес этому – шестиугольник абсолютно симметричен, пропорционален и прост в начертании – его сторона равна радиусу описанной окружности, а его диагонали образуют шестиконечную звезду, которая во всех магических учениях является символом макрокосма, символом сбалансированного равновесия всех сил, существующих в природе. «Да не борется дух Мой в человеке вечно, ибо он плоть...» (Бытие. 6:3) изрек Создатель, лишая шестую точку характеристики неизбежности, силы энтропийного притяжения и превращая ее тем самым из непременной в виртуальную, из «обязательно имеющей место быть» в вероятностную возможность (шестое чувство человека – способность верить, но реализация этой способности виртуальна, обусловлена свободой выбора). Угадать координаты этой точки невозможно, а магическая замкнутость пентаграммы, образуемой остальными пятью и вовсе препятствует ее достижению, оставляя избранным лишь маленький шанс – биение неопределенности. Но именно в ее достижении и кроется секрет бессмертия. Не метафизического бессмертия души, но абсолютно реального бессмертия в живой плоти. Таким был Ханох – седьмое поколение после Адама. Таким был пророк Элияhу (Илья) – бедный Элиша (Елисей) ученик пророка возжелавший магической силы вдвое превосходящей силу учителя – он получил желаемое, но получив СИЛУ, избежал ЗНАНИЯ: поражая воображение современников способностью манипулировать энтропийными потоками, т. е. творить чудеса, он слишком нуждался в их восхищении, чтобы быть свободным – эта зависимость лишала его возможности постичь истину, найти координаты виртуальной точки СВОЕЙ судьбы, обретая бессмертие, а когда он это понял, уже было слишком поздно. Таким был Спаситель, для Которого достижение бессмертия оказалось сопряжено с Подвигом Искупления, но оказавшись в заветной точке, Он сумел победить саму смерть. Но таким был и Каин – первый в истории братоубийца. Т. е. бессмертие не есть награда или функция ума и благочестия. Это объективная реальность, существующая вне категорий Добра и Зла, а значит доступная изучению методами естественной науки.
Глава вторая. Петля времени.
Алексей стоял в чисто мужской позе – широко расставив ноги и глубоко засунув руки в карманы брюк. Кто сказал, что вертолет похож на стрекозу? Он похож на гигантского скорпиона. Человек, вышедший из чрева этого летающего чудовища, легкой спортивной походкой пересекал вертолетную площадку на крыше башни вычислительного центра Института Судьбы, приближаясь к Алексею.
- Здравствуйте. – На еще не старом, не лишенном приятности лице абсолютно особой, совершенно самостоятельной жизнью жили глаза, что придавало лицу какую-то почти пугающую глубину. – Я уполномочен...
Господи, если бы все было так: тайные сообщества, поглощенные любованием собственной значимостью, суровые «магистры» ... Все оказалось гораздо проще, будничней и гораздо опасней. На еще не старом, не лишенном приятности лице приближавшегося к нему человека абсолютно особой, совершенно самостоятельной жизнью жили глаза, что придавало лицу какую-то почти пугающую глубину.
- Ну, здравствуй.
Ему вспомнился старый анекдот.
- Дедушка, а кем был Маркс?
- Он был экономист.
- Как дядя Яша?
- Нет. Дядя Яша – главный экономист.
В создаваемом ими новом исследовательском центре, Институте Судьбы, Алексей выполнял функции «главного» системного аналитика, легко и с радостью отказавшись от администрирования. Однако все эти годы, первые годы становления института, у него было странное чувство, что они не только не единственные, но и не первые, кто решает подобные задачи: то какой-нибудь незаметный программист неожиданно предложит решение проблемы, вдруг ставшей ключевой и тормозящей весь проект; то словно ниоткуда возникает ссылка на некую работу, решающую ненужную им задачу совершенно необходимыми им методами. А однажды Йонатан, человек с усталым лицом и пронизывающим взглядом, просто принес несколько листков, скрепленных канцелярской скрепкой и сказал: «Сделать нужно так». Решение оказалось не только правильным, но и оптимальным. Правила организации в рамках которой они работали, предполагали не задавать лишних вопросов, тем более, что «лишних» ответов все равно никто не давал. Ответов ждали от них. Однако столь явное вмешательство все-таки требовало объяснений. Вместо них на крыше вычислительного центра приземлился вертолет.
Они спустились в конференц-зал. Легкий грузинский акцент придавал речи гостя (а может быть хозяина?) какую-то почти завораживающую мелодичность... Ираклий.
- Значит Вы ... Значит ты жив?!! – Вопрос отозвался эхом слишком просторного для двоих помещения.
Гамму чувств, владевших сейчас Алексеем было трудно определить словами: радость, удивление, замешанное на почти мистическом ужасе, но, наверное, главным среди них было чувство облегчения, когда сбрасываешь с себя некую тяжесть, наличие которой обнаруживаешь лишь тогда, когда от нее избавляешься.
- Да. Ты удивишься, но меня это тоже радует. – И словно отвечая на легкую тень, пробежавшую по лицу Алексея, продолжил. – Не сердись. Такой способ сотрудничества оказался довольно эффективным и заметь ВЗАИМНО обогащающим: ко многим решениям, сам того не подозревая, подвел меня ты. Мне даже пришла на ум аналогия с диоскурами, не знавшими равных в искусстве борьбы, но бывших не только соперниками, но и братьями.
- Но в их диалоге не было равенства – Полидевк был бессмертен.
Ираклий внимательно и как бы испытующе посмотрел на Алексея.
- Ты прав. Один из них был бессмертен. Кстати о бессмертии. Твоя теория полноты энтропийных воронок в сочетании с алгоритмами вычисления их координат весьма любопытна и даже не лишена изящества ... как теоретический казус. Но мало что дающая на практике. Представь, что некий Джон Добсон эсквайр, живущий в Лондоне во второй половине XVIII века, узнает, что для того чтобы стать бессмертным ему нужно 5 июня 1782 года (за год до полета братьев Монгольфье) оказаться на высоте 1640 футов над Ла-Маншем. Это означает, что ему нужно не только изобрести и построить воздушный шар, но и иметь смелость им воспользоваться. Пример конечно экстремальный, но и при менее экзотических вариантах достижение точки бессмертия требует интенсивного использования творческого потенциала (если он есть), а зачастую и мужества. Тот же, кто попытается достичь этой точки просто купив билет на соответствующий поезд, испытает на себе всю прелесть действия законов Мэрфи-Паркинсона во всей их полноте, которые в этом случае обретают строгость законов природы, но до цели так и не доберется. Линия судьбы это линия, т. е. геометрическое место точек, а значит кроме точек через которые она проходит, есть точки через которые она НЕ проходит. Ты лишил людей мечты: в варианте с эликсиром его можно было ДОСТАТЬ – обмануть, украсть, убить если нужно (т. е. совершить действия среднестатистически привычные), но достать. Ты же говоришь о том, что бессмертия можно ДОСТИЧЬ, что воскрешает из нафталина тезис о том, что «над собой нужно работать», не убивать, не красть, не прелюбодействовать как минимум. Скучно это, уважаемый, а главное лежит за пределами нашей компетенции, во всяком случае, как ученых.
- Из твоей тронной речи следует, что «интенсивное использование творческого потенциала (если он есть)» и мужество могут переместить человека с одной линии судьбы на другую?
- Условие необходимое, но не достаточное. «Все создал Он прекрасным в свое время, даже вечность вложил в их сердца, но так, чтобы дела, творимые Богом, не мог постичь человек от начала и до конца.» (Екклесиаст. 3:11). Создатель дает человеку пять попыток. В этих точках сходятся все мыслимые и немыслимые линии судьбы, что делает возможным выбор. Твои алгоритмы позволяют определить координаты этих точек. Это дает возможность изучать их как некие материальные объекты, по принципу «черного ящика» - input/output. Проанализировав поведение человека в каждой из этих точек (input) и результаты к которым это привело (output), можно выработать линию поведения максимально близкую к оптимальной при последней попытке. При этом речь, конечно, идет не об общих рекомендациях типа Десяти Заповедей или морального кодекса строителя коммунизма, а о конкретных поведенческих реакциях, специфических для данного человека. Но в этих оценках всегда есть случайная составляющая, нейтрализовать которую можно только вернувшись от индивидума к социуму. Когда-то Эйнштейн, в отличие от своих коллег, не стал пытаться обосновать или опровергнуть известные к тому времени результаты экспериментов со светом, но приняв их как должное, как систему аксиом, сформулировал на их основе ключевые положения своей теории. Так возникла теория относительности. Я использовал тот же подход, начиная эту работу. Я не стал пытаться доказать или опровергнуть хроникальность ТАНАХа (Ветхого Завета), но приняв его как факт, как систему аксиом, построил на этой основе алгоритм прогнозирования исторических процессов (полученные результаты косвенным образом доказывали истинность Священных Текстов). Ты снизошел (не хочу говорить «опустился») от пророка к гадалке, или как сказали бы сейчас – экстрасенсу, от истории к судьбе отдельного человека. Но хочу тебе напомнить: аппарат, которым мы пользуемся это аппарат нечеткой или неформальной логики, где булевы значения «да» и «нет» это «да» и «нет» с определенной степенью вероятности и как всякий вероятностный метод он дает достоверные результаты только на репрезентативной выборке, т. е. при исследовании достаточно большого количества объектов. В нашем случае – человеческих судеб. В то же время сами «воронки» не что иное как механизм управления множеством, не превращая его в целостность, не лишая индивидуальности каждый из составляющих множество элементов. Механизм, недоступный людям по определению. Одни и те же координаты могут быть «стационарными» не для ОДНОГО, а МНОГИХ людей. А это уже ИСТОРИЧЕСКАЯ общность. Одни и те же пространственные координаты могут быть общими для людей, живших в разные эпохи. А это уже указывает на повторяемость истории, о которой говорил гениальный Курт Гедель. Не «диалектической» повторяемости общих тенденций, что мало что дает на практике, а о реальной повторяемости событий и фактов. Если современная социология в своих прогнозах опирается на «лопату и лом», то мы даем им «пинцет и скальпель». Инструментарий, который может оказаться очень полезным именно сейчас.
- Почему же «именно сейчас».
- Ты никогда не задумывался о причинах популярности книг Роджера Желязного или Толкиена? И тот, и другой говорят о некоем глобальном зле, надвигающемся на мир людей. Источники, правда, указываются разные: «око зла», «вселенский хаос», но на самом деле это мало что меняет. Всевозможные тайные сообщества, «союзы», «магистры» оказываются не причиной, а следствием, проявлением этой глобальной, анонимной угрозы, «дыхания бездны». Все это можно было бы считать не более чем любопытной фантазией авторов, если бы не феномен массовой популярности. Целое всегда больше суммы составляющих его частей. Человеческой общности иногда присущи звериные инстинкты, утраченные каждым отдельным индивидом. Это, естественно, не единственный ЗНАК, указывающий, что петля времени входит в некую «теневую историческую фазу»: природные катаклизмы, массовые случаи неадекватного поведения людей, немотивированные преступления – все это в масштабах, значительно превышающих «среднестатистические». Мы можем и должны найти предыдущий виток этой спирали, чтобы понять, а может и предотвратить то, что нас ожидает.
- Но если Апокалипсис неизбежен, зачем же предпринимать столь судорожные попытки его избежать?
- Смерть неизбежна. Однако даже не врачебная этика, а общечеловеческие нормы поведения требуют сделать все, чтобы ее предотвратить. И в этом есть не только нравственный, но и «энтропийный» смысл. Предположим, ты подобрал на улице и привез в больницу человека, нуждающегося в срочной медицинской помощи. Ты не знаешь к какому врачу он попадет, насколько «адекватной» будет подготовленность медперсонала, но в заданной системе неопределенностей ты сделал все что мог, чтобы предотвратить его смерть ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС. Если же ты оставил его на улице (предположение в твоем случае чисто умозрительное), его смерть будет ПРЕЖДЕВРЕМЕННОЙ, что может очень сильно исказить направленность энтропийных потоков в сторону негатива.
- Так что же мы должны искать?
- Наиболее полный ответ – ВСЕ. Но поскольку это невозможно, искать следует сколько-нибудь заметные аномальные явления в прошлом и их аналоги в настоящем.
- Легко сказать! А как определить, что именно это явление в настоящем является аналогом определенного исторического прототипа в прошлом? Чисто внешние аналогии почти наверняка окажутся ошибочными.
- Именно! И в этом беда традиционной социологии. А потому ответ на твой вопрос – очень просто: по «плотности» судеб различных людей в определенных (с точностью до пространственных координат) энтропийных воронках, вычисляемых по твоим алгоритмам... Это позволит нам определить наше место относительно начала очередного витка временной петли, а исследование ее развития в прошлом позволит понять, что нас ждет в будущем.
Странная догадка вдруг словно «толкнула» Алексея. Он ощутил это почти физически. Теперь настала его очередь одарить собеседника пристально-испытующим взглядом.
- А ведь Полидевк был бессмертен...
Глава третья. «Дыхание бездны».
Давно это было. После не очень удачной защиты диплома, вызванной совершенно несвоевременными (как землетрясение) неурядицами личного характера, Алексей удивил членов комиссии по распределению, попросившись на вычислительный центр «недавно запущенного в эксплуатацию, флагмана отечественной химической промышленности». Не то что бы он патологически страдал «комсомольским патриотизмом», а по принципу – чем хуже, тем лучше, на тот момент абсолютно точно отражавшему его «мировоззренческие устои».
Жизнь небольшого городка, словно ракушка к днищу океанского лайнера, прилепившегося к гигантскому химкомбинату протекала нарочито тихо и спокойно. «Ракушка» была значительно старше своего «носителя» и имела свои традиции, среди которых, помимо тишины и спокойствия, было мирное сосуществование православного храма и синагоги по обе стороны доходного дома, после исторической победы трудового народа в борьбе за свое освобождение, приспособленного под тюрьму. Городок некогда принадлежал черте оседлости и даже погромы начала ХХ века прошли в нем традиционно тихо и спокойно: так, морду кому-то набили, да и то сказать – до первой крови, так оно и без погромов случалось. Наверное, поэтому евреи еще и сейчас составляли заметную часть населения города, так спасительно-мудро чтившего свои традиции. Последнее, правда, и от города, и от комбината требовало немалых усилий: основной контингент работавших на комбинате составляли условно-досрочно освобожденные зеки, переведенные до окончания срока на вредное химическое производство – «химики». Не совсем безнадежной эту задачу, задачу сохранения тишины и спокойствия, делала общность цели – выжить: среди «химиков» преобладали в основном «бытовики» и «растратчики» (о чем неустанно заботилось руководство комбината), т. е. люди, в большинстве своем связанные с внешним миром семьями и «человеческими» представлениями о нормальной жизни, к которой они стремились всеми фибрами своих лагерных чемоданов; для города же комбинат был «кормильцем».
Это было время, когда на просторах еще не бывшего СССР внедрялись первые БАЗЫ ДАННЫХ. Появлялись и исчезали какие-то киевские и уральские «самопалы». Благоговейным шепотом сообщали о неких «закрытых» ВЦ, где инсталлировали невероятно «умный» ADABAS (по звукописи ассоциировавшийся с «адидасом», таким же загадочным и недосягаемым – вот бы посмеялись их южноафриканские коллеги). Вычислительному центру комбината повезло меньше – к ним «привезли» DBASE. «Экономика должна быть экономной» - сказал Лично-Леонид-Ильич-Брежнев, а потому считанные единицы документации оказались монополизированы «системщиками» и добраться к ним не было никакой возможности. «Когда нет нигде, ищут везде» - вспомнил Алексей старую бабушкину поговорку и отправился в библиотеку. Много позже он не раз задумывался о том, какой причудливо-изощренной бывает логика СУДЬБЫ: нелепая абракадабра, произнесенная державным зомби, стала для него воистину судьбоносной.
- DBASE III + . Пятый стеллаж, третья полка сверху.
Голос, нарочито лишенный каких-либо эмоций, заставил присмотреться к его источнику. «Красивая девушка» - подумал про себя Алексей и тут же понял, что сказал глупость (хотя и не вслух): в ее лице была некая неправильность, каким-то странным образом делающая ее красивой – густые, черные волосы, стянутые на затылке в узел, от чего лоб казался непропорционально большим и никак не гармонировал с чуть припухлым, почти кокетливым очертанием губ, маленький подбородок и огромные, в пол-лица, глаза, придававшие ему какую-то почти пугающую глубину.
- Ого «дибэйс три» да еще и «плюс» и такие точные координаты!
- У меня хорошая память. В том числе и на лица. Вы у нас впервые, так что заполните формуляр.
- А когда я заполню формуляр, можно будет вас проводить?
- Куда?
- Ну не знаю. Домой, наверное. К вам домой ... В смысле до дома – Алексей смутился окончательно.
- М-да. Казанова отдыхает – сказала она скорее себе, чем ему, но посмотрев в его глаза с какой-то доброй смешинкой, вдруг добавила – давайте попробуем.
Они шли по довольно оживленной улице. Наступал вечер одного из первых в году по-настоящему теплых весенних дней и люди словно спешили впитать в себя эту энергию тепла и цветения, а может просто погреться после февральской слякоти и мартовского пронизывающего ветра. Говорили ни о чем – о весне, о работе. Она много спрашивала. Алексей уловил нарочитость этой «любознательности», очевидно скрывавшей нежелание говорить о себе, но не стал этому противиться, а словно подыгрывая ей говорил многословно, или как сказала бы мама, словоохотливо.
- Ты хорошо говоришь.
- А ты умело спрашиваешь – не удержался Алексей.
Рита внимательно посмотрела на него.
- Этому можно научиться.
- Научишь? Хотя нет, не надо. Согласись, в таком варианте мы достаточно удачно дополняем друг друга.
- Соглашусь. Тем более, что мы пришли.
- Если ты пригласишь меня на чашку кофе, я тоже не отвечу тебе отказом.
- Ты нахал.
- Этому можно научиться.
Рита снова, на этот раз с удивлением и любопытством, посмотрела на Алексея.
- Ну что с тобой делать? Идем, Казанова. Уж больно ты интересный собеседник.
Они сидели на крохотной кухне Ритыной однокомнатной квартиры. Пили кофе, курили.
- Рита – это от Маргариты? Можно звать тебя Марго?
- Не пошли. Рита – это от Рут. Свиток Рут – одна из книг Ветхого Завета. Она была батрачкой. Но вопреки классовой теории, полюбила свою хозяйку. Да так, что прошла гиюр, вышла замуж за ее сына и стала прабабкой царя Давида.
- Головокружительная карьера. А что такое «гиюр»?
- Это обряд, а точнее – образовательная система, которая позволяет гою стать евреем.
- Ты еврейка?
- Тебе это мешает?
- Судя по агрессии в твоем тоне, это мешает тебе.
- Казанова – психоаналитик. Но на этот раз ты ошибся. Если бы это была моя заслуга, я сказала бы, что горжусь этим.
- Слушай! В тебе масса совершенно потрясающих достоинств: ты еврейка, ты гордишься только собственными заслугами, а еще – ты потрясающе красивая женщина. Или это я уже говорил?
- Еще нет. И знаешь, мне приятно слышать это именно от тебя. И даже то, как ты произносишь слово «еврейка». Это было довольно рискованно с твоей стороны – я уже собиралась тебя выгнать.
- Спасибо, что не выгнала.
Сначала встретились их руки (он ощутил биение тонкой полоски небольшого шрама на ее запястье, щемящее, по-детски трогательное) и уже потом – глаза. Алексей испытал какое-то странное чувство. Радости? Счастья? Во всяком случае, это было нечто большее, чем просто ожидание удовольствия и от этого на душе становилось еще радостней, еще счастливей. Чувство возвращалось снова и снова и сжимая ее неожиданно крупные бедра, он как завороженный не мог отвести глаз от бисеринок пота над верхней, чуть припухлой губой...
Она вытянулась, положив голову на его грудь и было приятно ощущать ее наготу и ее усталость...
- «Маленький город смотрелся в большие глаза красивой женщины, словно торопясь на свидание с ночью...». Красиво, правда? Как начало женского романа.
- Ты читаешь женские романы?
- Нет.
- Мужская логика...
На пасху собралась вся семья: старший, Давид с женой и двумя сыновьями, затем Яков, затем были дочери – Мирьям, Эстер и Рут, «младшенькая». Давид или по-семейному Додик, работал директором городского «дома бытового обслуживания», Яков – хирургом в городской больнице, Мирьям и Эстер были замужем и уже успели порадовать деда первыми внуками. Дед Илья смотрел на все это многолюдье с нескрываемым удовольствием и очевидным чувством выполненного долга. Стол накрыли во дворе старого, но еще довольно крепкого «частного» дома. Первый пасхальный седер! С чтением Агады. С шумными поисками афикомана... Алексей был единственным сыном давно разведенных родителей и такое понимание семьи было для него новым и волнующе радостным.
Проходя мимо кухни, он услышал странный, заставивший его остановиться, разговор. Собеседникам, Илье и его жене Саре, он был не виден.
- Зачем она привела этого гоя?
- Оставь. Он хороший парень.
- Он гой. Мало хороших еврейских ребят вокруг?
- Посмотри, как светится ее лицо. Им хорошо вместе.
- А что, если бы это был еврей, так им было бы плохо? Или настала бы ночь на свете?
Алексей не сразу понял, что речь идет о нем. Понимание захлестнуло его чувством обиды, до слез в глазах, до жаркого прилива крови к щекам, шее, вдруг ставшим потными, ладоням. Обиды тем более сильной, что он уже инстинктивно потянулся к этим людям, их спокойному и уверенному ощущению общности, СЕМЬИ.
Рут догнала его уже на улице.
- Что случилось?
- Спроси своего папу.
- Я спрашиваю тебя.
- А я думаю, что тебе будет лучше с «хорошим еврейским парнем». Ну за что мне такое наказание?! Второй раз – это уже судьба. Что вы за люди такие?!!! ХХ-й век на дворе!!!
- Мы – люди. И я очень тебя прошу, никогда больше не говори этих слов. А еще я тебя прошу, не бросай меня. Второй раз это уже не судьба. Это – горе и я его больше не выдержу...
Мимо городка проходил прямой поезд на Ленинград. Поэтому молодежь, желающая иной, если не более счастливой, то уж во всяком случае, более яркой жизни, оказывалась именно там, «в городе на Неве». Некоторые возвращались. Как Давид и Яков. Неожиданно для всех, Рита поступила в ЛИТМО (Ленинградский институт точной механики и оптики) – «кузницу кадров советской оборонной промышленности». Женщина?! Да еще и еврейка?!!
- Видимо, два этих обстоятельства взаимно исключали друг друга. С одной стороны – не фашисты: вот еврейку приняли. А с другой стороны – баба, все равно долго не выдержит.
Уже на третьем курсе познакомилась с Володей. Он был мягок, интеллигентен. Интересно и хорошо говорил.
- Наверное это меня всегда привлекало в мужчинах.
Владимир был «коренной» ленинградец, вследствие чего его отношение к Рите было несколько покровительственным, как к провинциалке. В чем-то это соответствовало истине, а в чем-то просто льстило его самолюбию.
- Как? И этого ты не читала? Пора заняться твоим образованием.
И занялся. Книги, которые он ей давал, были откровенным сам- а иногда и «там»-издатом: Лидия Корнеевна Чуковская, Померанц, Лев Гумилев, Бродский. Володя был общительным человеком. Часто любил повторять, что «кроме удовольствия прочесть хорошую книгу, есть не меньшее удовольствие дать ее почитать еще кому-нибудь». Такой образ жизни в нашем «милом отечестве» обреченно наказуем: кто-то донес. Его вызвали в КГБ. А потом было общее собрание факультета, на котором он «перед лицом своих товарищей, чистосердечно» рассказал о том, как еврейка, Рита Колманович, «пользуясь естественным влиянием женщины на мужчину» (кто-то из зала крикнул: «...отсюда поподробней, пожалуйста»), опутала его, «простого советского парня, липкой паутиной сионистской пропаганды».
- Я понимаю, что его заставили, но он говорил так хорошо, интересно, искренне. Так не заставишь... И почему «сионистской»? Померанц и Бродский, конечно, евреи, но Гумилева-то в «сионизме» никак не упрекнешь. Скорее наоборот. Я иногда думаю, что советские стукачи в своем количестве и качестве – явление уникальное. Своего рода «ноу-хау». В конкуренции с любой подслушивающей аппаратурой они дадут сто очков фору: аппаратура фиксирует то, что есть – а кого это интересует? Стукач говорит то, что надо и гораздо дешевле в эксплуатации. Мне тогда так тошно стало. И там жить, и домой возвращаться... Легла я в ванну, вены порезала, а сама думаю: «придут чужие люди, а я тут голая». Встала, перевязала руку, собрала чемодан и домой.
- Слушай, а как можно пройти гиюр? ...
Естественным завершением длительной (несколько месяцев) и не простой процедуры гиюра, для мужчины, является брит, обрезание, каковое и выполнил Яков, проведя его по больничным документам, как аппендицит. Только почему-то без анастезиолога.
- А когда наркоз будет? – Спросил Алексей уже лежа на операционном столе, скорее для того, чтобы скрыть нервозность и «поддержать беседу».
- С наркозом ЭТО не действительно.
- Ты что? Охренел?!!
- Лежи, гой! Лишнего не отрежу: «Экономика должна быть экономной».
- Ну вы жиды! ...
Хорошо хоть потом в отдельную палату поместил, ссылаясь на «специфичность отверстия между червеобразным отростком и слепой кишкой у данного больного и возможные (тьфу-тьфу-тьфу) осложнения».
Рита сидела возле кровати, тщетно пытаясь стереть с лица «улыбку Монны Лизы» - ехидную и загадочную.
- Я вижу, это доставляет тебе удовольствие. – В голосе Алексея сквозило капризное раздражение ребенка, которому больно, а его не жалеют.
- Пока нет, но надеюсь – доставит.
- Ну что, жидовская морда, допрыгался?!! – Заревел с порога «дед» Илья, направляясь к освобожденному Ритой креслу и уже спокойно продолжил – ты совершил ПОСТУПОК. Глупый, сумашедший, но – ПОСТУПОК. И он достоин награды. Рут будет хорошей женой. Когда под хупу пойдете?
- Когда смогу исполнять свой супружеский долг, – огрызнулся Алексей – если не ошибаюсь, это непременное условие ктубы . «Ибо не похоти ради...»
- «... но детей разведения для» - закончили хором Рут и подоспевший в палату Яков...
Свадьба была шумная, пестрая и радостная. А потом наступили будни. Шумные, пестрые и радостные: большая семья – большие хлопоты. Давид был «цеховик». Под вывеской «дома быта» скрывался настоящий цех (подпольный или полуподпольный). Шили обувь.
- Не Армани, конечно, но и не «скороход» все-таки, а главное – не дороже ни того ни другого. Слушай, а на чем ты приварок имеешь? – Спросил он как-то Алексея.
- В смысле?
- Ну программист – это что? Что ты домой приносишь?
- Зарплату.
- Ой бедолага – посочувствовал Давид совершенно искренне – придется помогать, жаль сестренку.
Однажды, на каком-то семейном застолье, он пожаловался, что «хоронить» отходы стало опасно и хлопотно: «Они мне скоро золотыми станут». Алексей тут же, вручную, скорее для себя нежели для Давида, чтобы доказать, что не забыл еще институтские лекции по симплекс-методу, «расписал» оптимальный раскрой сырьевой платы.
- Вы посмотрите на этого гера! Аидише-коп (еврейская голова – идиш)!
Производство стало практически безотходным, а Давид стал каждый месяц передавать сверток, содержащий от двух до трех Алексеевых зарплат. Алексей пытался возмущенно отказываться.
- Заработал. Проехали. – Отмахнулся Давид тоном, не терпящим возражений, каким, собственно и разговаривал на работе.
Течение быта, постепенно обретало очертания оптимистично-безликой формулы – «жизнь налаживается», а огромные, в пол-лица, глаза Рут наполняли ее покоем и радостью.
- Нас приглашают на свадьбу. Знакомая из комбинатского ДК. Знакомство «шапошное». И идти не хочется и не пойти неловко...
- Возьми в конверт стольник, посиди часок и сможешь вернуться. Уверяю тебя, все останутся довольны.
- А ты?
- Я не смогу. Мы проект сдаем. Заработок не основной, но работа основная – приходится считаться.
Алексей вернулся под утро. Дома никого не было. «Что-то рановато она сегодня на работу пошла» - подумал он и несмотря на усталость, решил зайти в библиотеку. Там Риты тоже не было, а на выходе его нашел Яков.
- Держись, Леша. Горе у нас...
Зал «столовки», арендованной по случаю торжества, был украшен надувными шариками и самодельными плакатами на сером оберточном ватмане, довольно двусмысленного содержания. Невеста была возбужденно-радостной и демонстративно-счастливой. Видимо от этой обязательности демонстрации счастья вела себя несколько неадекватно: то неестественно-громко смеялась, то почти шепотом, как некую тайну, рассказывала о трудностях предсвадебной суматохи. Жених, «химик», принимал поздравления без особого энтузиазма, а его друзья держались особняком, до начала «банкета» разогревая себя халявной водкой и нарочито-наглым разглядыванием подружек невесты. Наконец прозвучал туш и «дорогие гости» были приглашены к столу. Ритин сосед, явно из «жениховской» половины, напористо уговаривал Риту выпить с ним «на-брудершафт беленькой», но не добившись успеха, сказал с укоризной
- Ну хоть сока за молодых, а то уж как-то совсем не по-христиански получается. ГОРЬКО!!!
Рита сделала несколько глотков дешевого красного вина.
- Скажите, а кто вы по-нации будете? – Снова обратился к ней все тот же «христианин».
- Еврейка.
- Еврейка так еврейка – у каждого свои закидоны. Я спрашиваю – кто вы по-нации будете?
Голова с каждой минутой наливалась свинцовой тяжестью, так, что удерживать ее вертикально становилось все труднее. «Что-то я сегодня слишком быстро...» - успела подумать она и попытавшись отодвинуть бокал, опрокинула его содержимое себе на платье.
- О-о-о какие мы неловкие – голос напористого «химика» раздавался откуда-то издалека, сквозь глухие ритмичные удары какого-то шума, как бы жившего в ней самой – ну давайте я вам помогу. Девушке плохо. На воздух надо.
Зловонный рот впился в ее губы – что они делают – чьи-то липкие руки срывали с нее белье, одновременно вдавливая ее в какую-то жуткую вязкую трясину, где не было даже воздуха, чтобы кричать и только один предсмертный ужас... Голова безжизненно моталась из стороны в сторону.
- Эй! Да она вроде того ... откувыркалась.
- Ё!!! Так что ж, мы ее мертвую ебли?!!!
- Не того бздишь! Что делать будем?
- Я ей говорю: «Кто вы по-нации будете?». А она мне: «Еврейка...»
- Ну и ладненько. Авось пронесет. Вон стройка рядом – потащили.
Во время похорон северо-западный ветер принес ядовитую взвесь испарений комбината. Алексея замутило. Его отвели в сторону. Рвало долго, до желчи, до кислых сопливых рыданий.
А потом была повестка в милицию. Молодой следователь, явно приезжий, демонстрируя свою загруженность, закрыл при нем одну папку и открыл другую.
- У вашей жены были суицидоно... Ну в общем, склонности к самоубийству.
- О чем вы? Ее жестоко, до смерти насиловали!
- Я понимаю Ваше состояние, но этого в деле нет. Экспертиза вовремя сделана не была. Местные сыщики, к сожалению, не «пинкертоны». Но тут написано, что она однажды уже пыталась покончить собой. Так что, оснований предполагать что-либо другое у нас нет. Распишитесь. Там, внизу.
- Я не буду нигде расписываться – ни внизу, ни вверху!
- Как хотите...
По дороге из милиции Алексей зашел к Давиду.
- Помоги мне их найти. Ты можешь. Ты с ними связан. Я знаю.
- Возвращайся ты, Леша, домой. И себя погубишь и нас. Не твоя это война. Сами разберемся.
Выйдя на улицу, Алексей почувствовал, как на город снова опускается коллоидная взвесь яда. Вонь от комбината становилась невыносимой и другого выхода у него похоже не было...
На вокзале его провожали Давид и Яков. Чуть в стороне, опершись на поручни своих тележек, трепались два носильщика.
- Слыхал? Четыре «химика» в бега подались. Найти не могут.
- Ну народ! До свободы с гулькин чирик, а они в бега...
Алексей посмотрел на Давида.
- Пора, Леша, пора.
Два раза в год он приезжал на ее могилу. Боль утихала. Семья росла. Уже потом, в Израиле, он их снова нашел. Они поселились как обычно, все вместе, в Беер-Шеве. Давид, собрав оставшиеся от переезда деньги, попытался открыть «пирожковую», но расчет на ностальгические вкусовые пристрастия бывших соотечественников сильно подвел. Израильский «fast food», фалафель и шварма (мана-ба-лаффа-хумус-чипс-салат-типа-хариф) оказался вкуснее. Взяв в банке ссуду под свою достаточно солидную по израильским (и не только) меркам зарплату, Алексей покрыл его долги своими.
- Я верну – набычился Додик. Было забавно видеть на лице этого, в общем уже не молодого мужика, детское выражение малолетнего хулигана.
- Заработал. Проехали. – Отмахнулся Алексей.
К этому времени старший сын Давида уже стал страховым агентом, достаточно преуспевающим, чтобы открыть собственное агентство, а потому сумел уговорить отца заняться чем-нибудь мирным.
- Ну хоть внуков воспитывай.
Яков долго не мог подтвердить диплом. Маялся охранником, помогал Додику в «пирожковой», но сдав наконец экзамен, быстро стал одним из ведущих хирургов большого южного госпиталя (больницы в Израиле называют на военный лад – госпиталями). А потом Алексей пригласил их на свадьбу с Лерой.
- А она хоть еврейка? – Спросил неугомонный старик.
- Еврейка, Эли, еврейка.
- Странное имя для еврейки – Лера. Ну да в добрый час, шейгиц.
А вскоре после этого его не стало. Так что развод уже прошел без его ворчливого участия.
Его похоронили в Иерусалиме. С высокого склона открывается вид на иерусалимские новостройки, золотистым кружевом покрывающие библейские холмы. Да будет ему пухом земля его Родины.
Глава четвертая. «Паноптикум» аномалий.
На исходе 70-ти лет после разрушения Первого Храма и переселения евреев в междуречье Тигра и Евфрата, «на реки вавилонские», выросло и вошло в силу поколение, не знавшее Земли Обетованной. Они одевались как персы, ели как персы, они думали, что они персы. Но так не думали сами персы. И тогда самый могущественный министр персидского царя Ахашвероша (Артаксеркса), Аман-амалекитянин, уловив настроение своего «электората», придумал, как «решить еврейский вопрос», раз и навсегда. Использование армии, концлагеря, все это дорого и хлопотно. А главное, война против безоружных развращает саму армию, оплот самодержавной власти. Гораздо дешевле и проще разрешить самим персам убивать евреев, присваивая себе их имущество. Ну а тех, кто окажет сопротивление, можно уже добить и армией, ибо это ее святая обязанность – убивать всякого, кто взял в руки оружие, не являясь ее частью. Он уговорил Ахашвероша, не очень вникавшего в государственные дела, подписать соответствующий указ. Но любимая жена Ахашвероша, Эстер, ужаснувшись коварством Амана, не исключавшего возможность стать царем, на волне поднятой смуты, попросила мужа отменить дикий указ. Однако выяснилось, что «всемогущий царь» не может только одного – отменить указ, который издал «всемогущий царь», т. е. он сам. И тогда молодые евреи поняли, что бить их будут не «по одежде», не «по еде». Бить их будут по лицу, по почкам, по гениталиям ... Но Эстер придумала, как решить проблему. Она уговорила Ахашвероша подписать другой указ, разрешающий евреям убивать всех, кто поднял руку на еврея или его имущество и запрещающий армии и чиновникам вмешиваться в этот гражданский конфликт двух этнических общин, проживающих в его государстве. Оба указа вступали в силу в один день. В тот день евреи побили много народа (но на грабеж не простерли руки своей). А 11 человек, Амана и десять его сыновей, повесили, причем Амана повесили уже мертвым. Эта история стала поворотной в сознании многих евреев и началось массовое их возвращение в Землю Израиля, что позволило начать строительство Второго Храма – символа еврейского суверенитета над этой землей. С тех пор евреи отмечают веселый праздник Пурим. А в девятой главе книги Ветхого завета «Свиток Эстер» приводится список имен, повешенных Амана и десяти его сыновей, где против каждого имени стоят буквы тав, шин, вав (приводятся фонетические названия букв ивритского алфавита). Каждая буква ивритского алфавита обозначает еще и число. На этом основана целая наука – гематрия – изучающая числовые закономерности в речевых оборотах священных текстов. В сумме (система исчисления, принятая у древних евреев не была позиционной) эти буквы дают число 706. Так евреи записывали ссылку на время, год, без указания номера тысячелетия. Но это число не совпадало с датировкой событий, описанных в книге Эстер. Оно не совпадало ни с чем. Две с половиной тысячи лет переписчики ТАНАХа выводили эти буквы, не имея представления о том, что они означают и тогда некоторые из них заменили букву «шин» на букву «алеф» и стали писать вав-алеф-тав – «ваэт» - что означает предлог «и», сохранив указание на первоначальное сочетание букв особым их начертанием в тексте... Две с половиной тысячи лет еврейские мудрецы пытались разгадать эту тайну...
У него не было столько времени, а стоящая перед ним задача была не менее сложной. Высказанная Ираклием идея поиска идентификационных пар в прошлом и настоящем, конечно «весьма оригинальна и даже не лишена изящества», но «пинцет и скальпель» выглядят смешно и нелепо там, где нужны «лом и лопата» - необходимо было сузить пространство поиска, найти критерий максимально сокращающий количество исследуемых объектов, не уменьшая при этом их многообразия, ибо искомое решение могло проявиться в сопоставлении несопоставимого. Такой критерий подсказал сам Ираклий – феномен массовой популярности. Помимо всего прочего, он являлся еще и грубым оценочным аналогом критерия «плотности» энтропийных воронок. Осуществлять же сам поиск Алексей предполагал не от исторического прототипа к его аналогу в настоящем, а «от противного»: от настоящего «в глубь веков». В сформированном для этого первичном списке аномальных явлений, особенно привлекательным для первого шага представлялся Тунгусский метеорит – явления подобного рода достаточно точно датируются в истории.
- Даже если такое начало и не приведет к результату – подумал Алексей – оно позволит выработать основные приемы, инструментарий дальнейшего поиска.
Изучив основные документы, Алексей начал с предположения, что в районе Подкаменной Тунгуски ничего не падало. Там нечто взлетело. Именно этим объясняется отсутствие фрагментов метеоритного вещества.
- Они не там искали. Они искали в воронках и кратерах, а надо было искать в недрах пещер и подземелий. Они проглядели рядом с Тунгуской Вилюйскую «Долину смерти», по описанию местных жителей, вполне годящуюся на роль «космодрома».
Первичный компьютерный прогон алгоритмов поиска исторического аналога выдал совершенно неожиданный результат: поиск Святого Грааля. В обоих случаях, как аномальное явление определялся сам процесс поиска, словно магнит, притягивающий людей в определенные точки, а объекты поиска, на основании хранящейся в базе данных информации и в том и другом случае имели совершенно идентичные энтропийные характеристики. Очень интересна хронология поиска Тунгусского Метеорита. Зафиксированный 30 июня 1908 года, 13 лет (!) он не вызывал, практически, никакого интереса ни у исследователей, ни у общественности. Первая экспедиция в этот крайне труднодоступный район была отправлена в сентябре 1921. Стоит представить исторический фон этого события, чтобы понять насколько оно было невероятным – вероятнее было встретить в коридорах Кремля призрак Ивана Грозного: еще полыхают очаги гражданской войны, в экономике царит хаос натурального обмена – бумажные деньги девальвированы по сравнению с 13-м годом в 15,000 раз! Что же искали комиссары в тунгусской тайге? Та первая экспедиция открывает период практически непрерывного присутствия там поисковых групп вплоть до 1939 года, года начала Второй Мировой войны. И все это ради нескольких кусков оплавленного металла?!! А может быть целью был мистический каменный шар, легенды о котором до сих пор рассказывают старожилы? Стратегия поиска очень напоминает стратегию кладоискателей, которые знают «ЧТО», но не знают точно «ГДЕ». Возобновляются экспедиции лишь после смерти Сталина, но в совершенно ином формате. На этот раз они приобретают характер широкомасштабного научного исследования.
В отличие от искателей Тунгусского Метеорита, Тамплиерам повезло больше. Что-то в Святой Земле они все-таки нашли. Но, видимо, не все и не только они. Любопытна и этимология слова «ГРААЛЬ». Став некой магической «мантрой», оно лишено смысла во всех европейских языках. Такое слово есть в другом языке. Тамплиеры и наследовавшие им масоны в своей терминологии очень широко использовали слова языка иврит. «ГРААЛЬ» это искаженное «ГОРАЛЬ» - судьба. «Святой Грааль» - «Святая Судьба», «Судьба Святыни» или «Святыня Судьбы»? Так что же они нашли? Пачку документов, бытописующих «личную жизнь» Спасителя? Очень мало вероятно. Объектом их внимания была Храмовая Гора. В ее хранилищах можно было, видимо, найти труды переписчиков ТОРы и еврейских летописцев. Но и те, и другие игнорировали Христа. Трудно предположить, что кто-то из них занимался «самиздатом». Здание, венчавшее Храмовую Гору во времена Христа, было не библиотека. Это был Великий Храм. Средоточие материальных предметов невиданной мистической силы. Силы, дающей власть над СУДЬБОЙ и таким образом, открывающей ворота в бессмертие. Эти предметы не подвластны времени, их нельзя разрушить. Они не могли исчезнуть, ибо несут на себе печать прикосновения Создателя. Но найти ПРЕДМЕТ еще не значит обрести СИЛУ. Может быть ключ к постижению тайны СВЯТЫНИ это ее СУДЬБА? А значит поиски «СУДЬБЫ СВЯТЫНИ» это поиски «инструкции по эксплуатации»? Но тогда эти предметы могут представлять интерес не только для жителей Земли. Может быть взлет летательного аппарата неземного происхождения в тунгусской тайге знаменует некий этап этих поисков? Нашли и вывезли? Не нашли и не вывезли? Нашли, но не вывезли? В любом из этих вариантов, присутствие ПРЕДМЕТА или ПРЕДМЕТОВ в районе Подкаменой Тунгуски (если таковое было) могло оставить некий след, ставший известным «кремлевским мечтателям». Ни история Тамплиеров, ни история Тунгусского метеорита не дают ответов на эти вопросы. Иначе они (ответы) уже давно были бы найдены – слишком много усилий потрачено на поиск в этом направлении.
Эту историю рассказал ему старый раввин еще на курсах по гиюру. Тав-шин-вав. Две с половиной тысячи лет еврейские мудрецы пытались разгадать эту загадку... Год 5706 от Сотворения Мира, по еврейскому летоисчислению это год 1946 от Рождества Христова. Нюрнбергский процесс закончился вынесением смертного приговора через повешение 11-ти подсудимым. Герман Геринг покончил собой до приведения приговора в исполнение. Еврейская община Германии накануне 2-й мировой войны была наиболее сильной и многочисленной. Но главной национальной идеей немецких евреев было отсутствие национальной идеи. Они одевались как немцы, ели как немцы. Они думали, что они немцы. Но так не думали сами немцы... Катастрофа стала поворотным моментом в сознании уцелевших евреев и началось массовое их возвращение в Землю Израиля, что позволило уже через два года провозгласить создание на этой земле суверенного еврейского государства.
Глава пятая. Credo quia absurdum est.
В Израиле редко не говорят о политике. На вопрос: «Что слышно?», можно получить исчерпывающий анализ последней речи премьер-министра со всеми причитающимися ему эпитетами, что будет означать: «Спасибо. Как обычно...». Как-то засидевшись на работе далеко за полночь, Алексей разговорился с начальником смены операторов арабом Ясером.
- Вы странные люди, – задумчиво произнес Ясер – вы говорите: «...мирный процесс». Ваши враги говорят: «... мирный процесс». И вам кажется, что вы нашли общий язык. На самом же деле одной идиомой вы называете совершенно разные вещи. Если в рамках одной компьютерной программы две разные процедуры назвать одним именем, она не пройдет этап компиляции. Вы пытаетесь поменять «компилятор», а это невозможно. Проблему решит тот, кто переименует «процедуры», найдет нужные слова. Настоящим лидером на востоке может стать только искусный оратор.
- Ты имеешь в виду слова, называющие вещи своими именами?
- Это ты имеешь в виду. Поэтому ты никогда не станешь «настоящим лидером». Я сказал: «нужные слова».
В то время Алексей часто засиживался на работе. Тайна дразнила близостью развязки. Будоражила (если не сказать «возбуждала») ощущением собственного всесилия. Вот отброшен еще «пласт породы» и кажется вот она, драгоценная «жила», завораживающая строгой красотой великих истин, как радуга, замерзшая в гранях алмаза. Еще чуть-чуть... Да не мираж ли это? А если и так, он достаточно красив, чтобы к нему стремиться. Алексей упивался стремительностью этого движения: в считанные дни он делал то, на что у других уходили месяцы, месяцы воплощались в результат, который другим не доступен. Совершенно искренне он отметил про себя, что констатация этого факта ему приятна, но не более. А вскоре это и вовсе перестало его занимать, вытесненное энергией странного состояния души, которому имя – одержимость. Он не заметил, как искорки веселья (всегда с оттенком насмешливой иронии, но веселья) в глазах Леры превратились в прожекторы беды, излучающие в мир тревожное ожидание (именно так, не ожидание и тревогу, но тревожное ожидание) ... Чего? Судьбы? Краха? Все поглощалось его одержимостью. Вот только космос их такого уютного и светлого мира оказался слишком маленьким для такой «черной дыры».
- От тебя воняет. Потом. Спермой. И дешевыми духами.
- Ну почему дешевыми. Духи как раз дорогие.
- Господи. Да тебе даже лень врать: «пока за жопу не стянули ...». А самое ужасное, что тебе, кажется все равно! Ты хоть чувствуешь, что время от времени спишь не со мной?!!
«А ведь она права» - подумал Алексей. Длинноного струящееся тело лаборантки Инги излучавшее прохладу, а иногда и холод откровенного равнодушия, стало частью его одержимости. Чем-то привычно-необходимым, как контрастный душ: я все могу ... мне все можно ...?
И опять этот, ставший кошмаром, знак вопроса. Вопросов было больше, чем ответов. Всемогущество Творца проявилось в создании динамической структуры – материального мира – отличной от Него, от Создателя (4-й постулат веры). Но если попытаться Акт Творения пересказать в терминах системного анализа, получится, что созданию любой динамической структуры предшествует этап накопления сырьевого или энергетического потенциала. Таким потенциалом, ОТЛИЧНЫМ от Создателя, т. е. Абсолютного Добра, могло быть только Абсолютное Зло, ибо тогда, до Начала Времен, критериев, позволяющих определить эту субстанцию как нечто иное, не было. Появление человека искривило это полярное этическое пространство, сделав его множественным, а понятия «добра» и «зла» относительными. Таким образом, Человек не есть равнодействующая двух изначальных векторов – Добра и Зла, а нечто третье, придающее этой плоскостной системе объем, третья координатная ось, отражающая динамику борьбы Абсолютного Добра с созданным Им же Абсолютным Злом. В этом плане, утверждение гностиков, о том, что материальный мир функционирует по законам Абсолютного Зла не так уж далеко от истины. Их ошибка заключалась в придании этому Злу статуса Божественного, превращая Христианство в язычество. Борьба с этой ересью – Альбигойские войны и костры инквизиции – унесли жизни одного миллиона человек. Что же заставляло неграмотных крестьян идти на костер с мужеством первых христианских мучеников, порождая сомнения и вселяя мистический ужас в души самых убежденных палачей? Теософские противоречия между дуализмом гностиков и папским тринитаризмом?!! Смешно, не правда ли? Сама мысль об этом оказывается оскорбительно нелепой – до смешного. Тому могла быть только одна причина – свидетельство ЧУДА. Не Закон и даже не Десять Заповедей попросил у Создателя Моше-рабейну (пророк Моисей) в доказательство Божественности своей сионистской миссии, но ЧУДА. С явленных им чудес начался процесс этногенеза, завершившийся созданием нового народа – евреев. Количество свидетелей ЧУДА эпохи Катарского крестового похода превысило некоторую критическую массу, с которой начинается процесс этногенеза – создания нового этноса, нового народа, а борьба с альбигойской ересью была не чем иным, как геноцидом. Но почему же ЧУДО столь публичное, что вызвало такой гигантский выброс пассионарной энергии, оказалось незамеченным летописцами и историками? А кто сказал, что незамеченным?!!
Считается, что слово «КАТАРЫ» придумал клирик Экберт де Шонау в 1163 году, «скрестив» популярную в ту эпоху кличку «cattier» - колдун, поклоняющийся коту, с греческим словом «katharos» - «чистые», как называли себя в античной древности последователи секты манихейцев, чья философско-религиозная система считается предтечей европейской ереси Высокого Средневековья. Подобного рода остроумие было в те времена в большой моде, тем более, что выдавало действительно острый ум и незаурядную эрудицию автора. На самом же деле эрудированный клирик, скорее всего, лишь интерпретировал распространенный среди определенной части еретиков того времени термин, происходящий от древнееврейского слова «кетер». Из протоколов допросов Святой инквизиции следует, что катары считали себя последователями еще учеников Спасителя, бежавших из Палестины в Европу после Великой Казни и научившихся сохранять чистоту веры даже в условиях эллинистического язычества, насаждаемого Римской империей. Те первые адепты новой веры привезли в Европу ТАЙНУ, Святой Грааль, таинственную ЧАШУ. Согласно одному из евангельских апокрифов, это Чаша Крови Христовой, собранной и привезенной в Европу дядей Спасителя по линии Матери, Иосифом Аримофейским. Английские писатели М. Бейджент, Р. Лей и Г. Линкольн (авторы книги «Святая кровь и Святой Грааль») выдвинули оригинальную теорию (популяризированную затем Дэном Брауном в «Коде Да Винчи»), что этой «чашей» была жена Спасителя, Мария Магдалена, носящая в себе Его ребенка. Наличие у Йеhошуа (древнееврейское СПАСИТЕЛЬ, переведенное на греческий как ХРИСТОС) из Нацерета (Назарета) жены, вообще-то никак не противоречит Его Божественной Сущности. Согласно каббалистической книге «Зоhар» («Сияние») Сущность Божественного составляют десять Великих Начал, среди которых помимо Разума, Воли и Святости присутствуют Начало Мужское и даже Начало Женское, а сексуальное влечение определяется, как одно из Созидающих Сил Творения. Грехопадение Адама и Хавы (Евы) заключается не в плотском соитии, ибо едва создав их, Мужчину и Женщину, Господь заповедал: «... плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и овладейте ею...» (Бытие 1:28). Их грехопадение заключалось в нарушении запрета, постижении ДОБРА и ЗЛА через Древо Познания. А первым результатом этого преступления стало осознание ими своей НАГОТЫ, как чего-то постыдного, противоестественного. «И были они оба наги, Адам и жена его, и не стыдились» (Бытие 2:25). «И воззвал Господь Бог к Адаму, и сказал ему: где ты? И сказал он: голос Твой я услышал в саду, и убоялся, потому что я наг, и спрятался. И сказал Он: кто сказал тебе, что ты наг? Не от дерева ли, о котором Я заповедал тебе не есть от него ел ты?» (Бытие 3:8-3:12). Таким образом, католический обет безбрачия не имеет никакого отношения к Святости, а является скорее канонизацией первородного греха (о чем говорят и многочисленные нарушения этого обета в самых уродливых формах): «доказательство от противного». Наличие у Спасителя жены и детей противоречит христианской традиции. Замена ВЕРЫ соблюдением ТРАДИЦИИ – один из главных пороков о котором предостерегал евреев Сам Христос и именно этот порок первым восприняло христианство, превратившись из церкви гонимых пророков в официальную социально-политическую структуру.
Но все это не имеет никакого отношения к ТАЙНЕ. Многочисленные свидетели катарского ЧУДА описывают многомесячные бдения избранных у СВЯЩЕННОЙ ЧАШИ, не только наполняющей благодатью дух, но и питающей тело, позволяя им все это время обходиться без еды и питья, а хроники, описывающие празднование катарами весеннего равноденствия 14 марта 1244 года в крепости Монсегюр, за двое суток до их полного уничтожения, говорят о некоем материальном предмете, превратившем праздник в таинство, настолько потрясшее осаждавших крепость рыцарей, что некоторые из них тут же принимали посвящение в катары, неминуемо обрекая себя на сожжение. Святыней, сосудом, ЧАШЕЙ, обладающей такими качествами мог стать только сосуд с манном, сохраняемый евреями в Храме до его разрушения. «И нарек дом Исраэйлев имя ему манн: он, как семя кориандровое, белый, а вкус его, как у лепешки с медом» (Исход 16:31). «И сказал Моше Аарону: возьми один сосуд и положи туда полный омер манна, и поставь его пред Господом для хранения в роды ваши. Как повелел Господь Моше, поставил его Аарон пред заветом для хранения. А сыны Исраэйлевы ели манн сорок лет, до пришествия их в землю обетованную; манн ели они, доколе не пришли к рубежу земли Кенаанской. А омер – десятая часть эйфы» (Исход 16:33-36). Но древнееврейское «кетер» означает «венец». Венец и Чаша, Тамплиеры и Катары, воинствующие рыцари и «добрые мужчины и добрые женщины», проповедующие непротивление злу и полное вегетарианство. Их сосуществование в рамках единого исторического пространства вполне можно назвать взаимодействием. Остатки разгромленных катар пополняли ряды тамплиеров, а через 60 с лишним лет последние, которых постигла та же участь, воспользовались конспиративной структурой катар, трансформируясь в масоны (отголоски катарской легенды о Марии Магдалене можно найти в масонском культе Женского Начала и даже в самой этимологии слова «масоны» - «эм Сион», в переводе с древнееврейского – «Мать Сиона»). И хотя Тамплиеры принимали участие в осаде Монсегюра, именно они позволили покинуть крепость четырем парфитам в ночь на 16-е марта, уносившим с собой таинственное НЕЧТО, за несколько часов до катастрофы.
Девять рыцарей, продвигавшихся к Иерусалиму в составе армии крестоносцев Первого крестового похода, абсолютно точно знали не только ЧТО но и ГДЕ искать. Не с «подачи» ли Катар? Так что же ЭТО было? Терновый Венец с головы Спасителя? Может быть. А может быть – «ровесник» ЧАШИ – ВЕНЕЦ, установленный на крышке Ковчега Завета, через который Творец говорил Моисею! Как бы то ни было, появление в Европе еще одного ПРЕДМЕТА вызвало взрыв таинственной энергии, которую мы условно обозначаем термином «пассионарность». Ее невозможно «пощупать», уловить приборами. Мы можем вычислять лишь степень неопределенности этих процессов, называя ее «энтропией». Но если это так, то средоточие этих предметов под крышей одного здания, еврейского Храма, должно было вызвать «пассионарную катастрофу» ?!! Значит появление предметов лишь предвосхищает пассионарные флуктуации? Их (ПРЕДМЕТЫ) «притягивает» к таким местам, подобно металлическим опилкам в школьном опыте с магнитом, делающим видимыми силовые линии магнитного поля? Опять не то! Пассионарные флуктуации или процессы этногенеза инициируются изменением ВЗАИМНОЙ ДИСЛОКАЦИИ ПРЕДМЕТОВ! А значит они (ПРЕДМЕТЫ) не указывают на «энтропийные воронки». Они их создают. «Пользовательский интерфейс СУДЬБЫ», оставленный людям без какой-либо вразумительной документации! Случайно?.. Или намеренно?..И от того, как люди смогут сложить этот пазл, зависит их общая судьба?!!
Нынешняя ситуация на Евразийском континенте очень напоминает ситуацию 1000-летней давности: сепаратизм – аналог феодальной раздробленности, (объединение Европы – акт, скорее юридический, «от ума», а не от природы), указывающий на очевидную активизацию процессов этногенеза и даже массовое увлечение Каббалой (еврейским мистическим учением) – все это говорит о появлении на континенте еще одного ПРЕДМЕТА. Где? В Тунгусской тайге? Тайниках Кремля? В подземельях Ватикана? Алексей ощутил, как им овладевает «лихорадка Грааля». Он хотел воспользоваться этим знанием. Ему было необходимо увидеть ПРЕДМЕТ, прикоснуться к нему, ощутить его мистическую силу. Все остальное уже не имело значения...
Отрезвление пришло с пустотой. В гостиной... На кухне... В спальне... Пустотой, хранящей запах ее духов, ее тела, звучание ее голоса... Лера просто ушла. Адрес, телефон – все это он узнал позже, но даже тогда не мог набраться смелости воспользоваться этим знанием. Абсурдность ситуации заключалась в том, что они по-прежнему любили друг друга...
Глава шестая. Доказательство от противного.
«Простые развлечения – единственное убежище сложных душ» - сказал великий английский писатель Оскар Уайльд, авторитетом которого Алексей и оправдывал свое пристрастие к боевикам и детективам. Причем и то и другое он любил читать: схематичность сюжета и диалогов оставляла значительный простор для воображения, в то время как столь же примитивный видеоряд лишал импровизационной свободы, делая занятие совершенно бессмысленным. Ибо, как сказал другой великий писатель, Козьма Прутков: «Плюя с моста в воду, наблюдай за кругами, которые при этом расходятся, иначе твое занятие превратится в пустую забаву». По той же причине «порнуху» он любил смотреть, но «интеллигентную»: без «жести» и извращений. Лениво рыская в сети в поисках этих бесхитростных развлечений, Алексей совершенно случайно наткнулся на любопытную статью.
«Великий Бродский свою нобелевскую речь начал словами: «Для человека, чей родной язык – русский, разговоры о политическом зле так же естественны, как пищеварение». Если продолжить эту аналогию, то дебаты в терминах «левый», «правый» вызывают чувство похожее на несварение желудка. Гораздо более актуальным представляется вопрос из «другого кина»: «... ты за большевиков али за коммунистов?».
Сын двух великих Российских поэтов Анны Андреевны Ахматовой и Николая Степановича Гумилева, Лев Николаевич Гумилев, несмотря на антисемитизм, был великим ученым, высказавшим, на мой взгляд, гениальную догадку: процессы народообразования или этногенеза, сопровождаемые, как правило, революциями, войнами и другими выбросами пассионарной энергии, начинаются с биологической мутации.
Последняя такая мутация, результатом которой стало образование «новой общности людей – Советский Народ», произошла, судя по всему, в 60-х годах позапрошлого века. Достаточно вспомнить свидетельства очевидцев. Пильняк, в рассказе «Кожаные куртки», говорит о том, что коммунисты чем-то визуально отличались от остальных людей. Но самым авторитетным, конечно, является свидетельство другого антисемита – Федора Михайловича Достоевского (вообще антисемитизм людей такого масштаба, как Достоевский и Гумилев является, видимо, подсознательным проявлением инстинкта самосохранения: иначе им в России было просто не выжить, не говоря уже о том, чтобы быть прочитанными кем-то, кроме евреев): «...Я вот что заметил при этом, что самый закоренелый и нераскаянный убийца все-таки знает, что он преступник, то есть по совести считает, что он нехорошо поступил, хоть и безо всякого раскаяния. И таков всякий из них, а эти ведь, о которых Евгений Павлыч говорил, не хотят себя даже считать преступниками и думают про себя, что право имели...» - с пророческой прозорливостью говорит князь Мышкин.
Однако первым проявлением такой пассионарно-коммунистической мутации можно, несомненно, считать возникновение ислама: Мохаммед был первым в истории мировых религий пророком, финансировавшим свою «избирательную кампанию» грабежами (ибо думал про себя, что право имеет). Вторым стал Ленин («грабь награбленное»). Таким образом, традиционно проарабская позиция России объясняется, скорее генеалогическими, а не «логическими» причинами. Косвенно, предположение о биологической мутации, вызванной некими природными катаклизмами, подтверждает и тот факт, что все эти страны, включая Россию, обладают гигантскими запасами нефти.
Интересно, что страной, наиболее предрасположенной к тоталитаризму, является Япония. Сам факт культивирования ритуального самоубийства по причине неудовольствия (не более) начальника своим подчиненным, говорит о многом. И все же японцы сумели избежать подобного развития событий, по той простой причине, что не могут себе этого позволить. Им деньги зарабатывать надо. И не для жиру, а чтобы выжить, потому что другого способа выжить у них нет. Страны же экспортеры нефти подобны проституткам: они торгуют тем, чего не покупали. Такой способ зарабатывания денег неизбежно накладывает отпечаток на коллективную психологию «электората» этих стран. ***ди, сэр!.. Наверное, поэтому, Создатель уберег собственную вотчину от такой беды и именно поэтому знаменитая фултонская речь Черчилля имеет гораздо более глубокий смысл, чем «декларация о намерениях» бороться с коммунизмом в одной отдельно взятой стране. Черчилль первым из западных политиков понял и предостерег, что речь идет о конфликте цивилизаций, отличающихся не только шкалой ценностей, но и системой мировоззренческих аксиом.
Таким образом, коммунизм сам по себе являясь категорией вне политической, вне идеологической, а биологической, поляризует общество на две, примерно равные части. Одни, левые, пытаются экстраполировать собственную систему аксиом (например, «территории в обмен на мир») на своих коммунистических или мусульманских друзей, удивляясь (как Клинтон) неадекватности их реакций и не понимая, что перед ними мутанты. Другие, правые, пытаются убедить первых, что в свете уже накопленного исторического опыта, их (левых) поведение является либо патологическим невежеством, либо клиническим идиотизмом, но к сожалению, безуспешно».
Несмотря на откровенно эпатажный тон статьи, было в ней нечто, заставившее Алексея «сделать стойку». Еще одна черта, углубляющая аналогию между началом второго и началом третьего тысячелетий нашей эры – война с исламом. Разрушение в 1009-м году халифом Аль-Хакимом Иерусалимского храма Воскресения Христова (храм Гроба Господня), что и стало причиной крестовых походов, было актом не менее драматичным, чем разрушение башен-близнецов в 2001-м. Но дело было даже не в этом, а в энтропийной идентичности пассионарных взрывов начала VII в Аравии и начала XIX века в России. Уже первые компьютерные прогоны доказали очевидную корреляционную зависимость...
Тель-Авивский бульвар Ротшильда, указанный во всех путеводителях, но тем не менее спасительно обойденный навязчивой прагматичностью туристов, место уникальное: небольшие уютные кафе, мирно сосуществующие с приятно не шумными детскими площадками, вековые эвкалипты и едва уловимый запах моря воплощаются в пасторальную «местечковость», трогательно оберегающую себя в центре большого современного города не только от его соблазнов, но даже от его шумов. Алексей и Ираклий устроились на террасе одного из таких кафе.
- ... Как ты догадался?
- Злой ты стал, Леша, нервный. Но ход твоих мыслей мне нравится, особенно когда совпадает с моим, а потому достаточно было посмотреть в LOG-е запрашиваемые тобой данные...
- Почему я никогда не «шмонаю» LOG на предмет изучения области твоих интересов?
- Потому что тебе это не интересно. Ты слишком увлечен своими идеями, чтобы быть терпимым к чужим – никак не повзрослеешь. А мне нравится следить за твоей логикой: в ней есть неожиданность сюжетных поворотов добротной литературы.
- Щас заплачу. Почти как у Пушкина: «Он же гений, Как ты да я. А гений и злодейство...», ну дальше ты знаешь.
- Судя по твоему сарказму, мне ты отводишь роль Сальери. Но не волнуйся – травить тебя я не собираюсь.
- Ты даже не представляешь, как меня это радует. Ну просто – гора с плеч. Позволь только полюбопытствовать, это как – возрастная сентиментальность или снобистское отвращение к конкуренции.
- Ого! Ты переходишь границы, а это значит, что тебе действительно скверно и я даже не буду спрашивать почему. А вот насчет «снобистского отвращения к конкуренции» - ты это о чем?
- Только не язви – и так тошно: по-моему, за мной следят.
- Ты что, детективов обчитался? – Ираклий машинально огляделся по сторонам. В глубине кафе сидел человек с неестественно густой для такого «градуса» седины копной волос, оттенявших загорелый волевой профиль. Это сочетание показалось Ираклию нехорошо-знакомым, однако в следующий момент там уже никого не было. – Слушай, а ты уверен, что это не заразное?
- Я же просил – не язви!
- Да нет – я серьезно. К тому же наличие паранойи еще не говорит об отсутствии преследования. Смотри, организация, на которую мы работаем, чем-то похожа на тот бордель, в котором наибольшее удовольствие получает наблюдающий за наблюдающим. «Пищевая» цепочка, оберегающая тебя, функционирует уже давно и поверь, эти ребята профессионалы. Но видишь ли в чем дело, ты вторгаешься в такие области знания, когда само знание меняет судьбу и не хуже меня понимаешь, что это может вызвать флуктуации на гране мистики. Тут, конечно, нужен профессионализм другого рода. Я попробую продублировать твою идею с «черным камнем Каабы» и Тунгусским метеоритом. Но прости за банальность – будь осторожен.
Идея, о которой говорил Ираклий, была очевидной, как незаменима прищепка для галстука, при условии пользования галстуком: если признать справедливость теории Алексея о существовании некоторой совокупности предметов, взаимное расположение которых определяет судьбы людей и народов и даже инициирует процессы этногенеза, то одним из таких предметов должен был быть «черный камень Каабы» - одна из главных мусульманских святынь. «Кто и когда построил Каабу - не известно. Известно лишь, что она являлась священным местом для народов Аравии задолго до возникновения ислама. По преданию (которое фиксируется еще за 200 лет до Мухаммеда), Райский камень - белый яхонт - был принесен ангелом Джабраилом (Гавриилом) Адаму после его раскаяния. Черным камень стал позже из-за грехов и порочности людей, для того, чтобы они не увидели рай, который можно было рассмотреть в глубине камня» . Главная особенность этой легенды, отличающая ее от сотен подобных – указание на способность камня реагировать на НРАВСТВЕННОЕ состояние людей. Не эмоции, не накал страстей, но НРАВСТВЕННОСТЬ – а это уже категория социальная. Таким образом, утверждается связь между материальным предметом и состоянием пассионарного поля социума. Другой особенностью камня, ставшей его «идентификационным» признаком, стала способность камня держаться на поверхности воды, несмотря на то, что его удельный вес значительно больше удельного веса воды. Это свойство легло в основу версии о вне земном, т. е. инопланетном происхождении святыни. В Коране существует рассказ о царе по имени Аад, который насмехался над пророком Аллаха. За нечестивость город Убар и все его жители были уничтожены черным облаком, принесшим на крыльях ураган. Когда английский исследователь Harry St. John Philby («Абдулла»), поехал в запрещенный Пустой квартал Саудовской Аравии, он полагал что увидит место где находился этот легендарный город, который в его варианте был назван Вабар. Он не нашел потерянный город, зато увидел место, где несомненно произошел катаклизм, связанный с падением метеорита. На площади пол квадратных километра, полузасыпаны песком множество обломков черного стекла, белых камней из спёкшегося песка и железных кусков. Кочевники-бедуины называли это место аль-Хадида («железные предметы»). Железные камни, найденные в окрестности кратеров Вабар, имеют гладкие поверхности, покрытые черным налетом пустынной копоти. Самый большой кусок железа и никеля весом 2200кг – так называемый Верблюжий Горб – был найден экспедицией 1965 г и экспонируется сейчас в Королевском Университете в Эр-Риаде. По официальной версии, это кусок метеорита, который развалился на несколько фрагментов перед падением на землю. Остается, правда не понятным как он сохранил (или приобрел) правильную гладкую конусообразную форму. Судя по тому следу, который он оставил, энергия, выделившаяся при его падении была эквивалентна ядерному взрыву мощностью около 12 килотонн, сравнимому со взрывом в Хиросиме. В этой теории есть некоторое несоответствие «возрастов»: вабарский кратер значительно «моложе» каабской святыни. Как бы то ни было, Тунгусский феномен, являющийся, как считал Алексей, свидетельством присутствия неземной цивилизации, мог быть связан с двойником или антиподом камня Каабы, изменив их взаимное расположение и таким образом предопределив судьбу пассионарного взрыва в России, а «родственность» происхождения ПРЕДМЕТОВ породила сходство некоторых аспектов исторического воплощения.
И так, Чаша, Венец, Камни Близнецы (Диоскуры?). Что еще?
Алексей не спеша вошел в провал Яфских ворот Старого города в Иерусалиме. Спустившись по узкой торговой улочке, как бы моделирующей аромат стран Магриба, тысячи и одной ночи, он свернул направо, к сувенирной Кардо и дальше, вниз, к Котелю – Западной Стене храмового двора, Стене Плача. Сейчас как никогда он чувствовал потребность вновь ощутить привычно-странную дрожь ступая на плиты примыкающей к ней площади, прикоснуться к прохладным каменным морщинам самой Стены. Ничего не прося, ни о чем не жалея, лишь ощущая в душе спасительную, очищающую пустоту, как в детстве, после долгих рыданий, когда слез уже нет, а успокоения – еще. Путь назад традиционно лежал через Еврейский квартал, Сионские ворота и Дормиционское Аббатство. Он любил бывать в этой церкви: под просторным главным залом, где иногда проходили органные концерты, было небольшое, похожее на колокол помещение со странной акустикой, придававшей всему происходящему некоторую сюрреалистичность. В вершине этого колокола был плафон с мозаичными изображениями великих женщин Израиля: Ева, сама похожая на сжимаемое ею спелое, традиционно соблазнительное яблоко, пророчица Дебора с несколько «пролетарскими» атрибутами своего подвижничества, нежная Юдифь с металлом во взгляде и отрезанной головой ненавистного притеснителя ее народа, Шуламит (Соломея), взметнувшая бубен в самоупоении совершенством собственного танца и огромные, в пол-лица, глаза Рут...
- Они похожи, правда?
Вздрогнув от неожиданности, Алексей резко обернулся. Говоривший был человек неопределенного возраста, с густой копной седых волос, обрамлявших по-мужски красивое волевое лицо.
- Только не надо театрально-искренних «о чем Вы...», «что Вы имеете в виду...»
- Кто ты такой?
- О! Вот это уже по-нашему. Вот только ответить на твой вопрос не так легко, как хотелось бы. Как бы это тебе объяснить попроще? Помнишь, мама в детстве читала тебе Льюиса Кэрролла: «Вы когда-нибудь видели кота без улыбки? А улыбку без кота?». Так вот Я – улыбка без кота. Доказательство от противного.
- Доказательство чего?
- Догадайся, Леша. Ты ведь умный.
В зал с неожиданно резким шумом людей, нарочито старающихся соблюдать тишину вошла группа туристов. Вернув взгляд к собеседнику, Алексей обнаружил лишь пустоту...
«И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет;» (Откровение. 20:1-20:3)
«Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской.» (Откровение. 20:7)
Глава седьмая. Язычник.
За окнами его тель-авивского офиса падал дождь. Дождь в Тель-Авиве не «идет» и уж конечно не «моросит». Он падает, как падает водопад, как обрушивается ненастье... Но ненадолго – в проемах туч уже стояли столбы солнечного света. Капли на стекле и мокрый асфальт напомнили Алексею Париж.
Поезд Милан-Париж отправлялся поздно вечером. Через тамбур их «мягкой плацкарты» два молодых израильтянина пытались попасть в спальный вагон. Сидевший на полу старый араб объяснял, что здесь так не принято. Араб говорил на иврите, израильтяне отвечали на арабском. В этом «вавилонском» театре абсурда «великое» и «смешное» уже не разделяло ничего. Это было их первое совместное путешествие по Европе. Совместное – значит «вместе».
Гостиницу они сняли в самом центре – между Галери Лафайет и оперным театром. Звукопись этих названий завораживала – Алексей то и дело ловил себя на несколько «литературном» восприятии заграницы вообще и Парижа в особенности. Ставшее штампом «город встретил их...», к Парижу неприменимо по определению. Этот город не встречает и не провожает, а с приветливым равнодушием хорошего воспитания одаривает своим существованием, ненавязчиво и без снобизма позволяя любоваться не только и не столько своим величием, сколько своей повседневной жизнью, которая в таких декорациях неизбежно превращается в произведение искусства: на Рю-Де-Парадиз, у входа в небольшое уютное кафе стояло несколько столиков, выставленных на тротуар, Алексей заказал пиво с прокопченной в специях телятиной, за соседним столиком женщина лет сорока, с некрасивым, но приятным лицом читала своему спутнику стихи, держа в руках какой-то сборник.
- Это Поль Элюар – сказала Лера – я сумела подсмотреть на обложке.
Наверное, поэтому только в Париже так развита культура «наблюдать за жизнью из-за столика кафе» - в других городах это не так интересно. На углу улиц Ла-Файет и Шаброль он замер, пораженный внезапно открывшейся мизансценой: люди сидели рядами, как в кинотеатре, сосредоточенно наблюдая происходящее за стеклом огромного, как витрина, окна: вот проехал посыльный на роликах, вот стал накрапывать дождик и прохожие начали доставать зонтики, вот Алексей и Лера замерли в изумленном созерцании этого СОЗЕРЦАНИЯ. Темнокожая красивая девушка с печальным лицом понимающе улыбнулась Алексею. Ее улыбка показалась ему знакомой: словно выхваченная гигантским объективом города и пройдя странную сюрреалистичную систему его оптики, она осталась в памяти рисунком Модильяни. Дождь застал их в саду Тюильри. Спасаясь от внезапно наступившей осени, они укрылись в павильоне, оберегавшем от непогоды «Заброшенный пруд» Клода Моне. Говорят, жители городка Живерни пытались предъявить иск Мастеру за «коммерческое использование пейзажей их родного города». Великому импрессионисту стоило немалых трудов доказать, что «коммерческой ценностью» обладает не «эксклюзивность красот пейзажа», а исключительность его таланта. Алексею вспомнилось высказывание какого-то путешественника о том, что дух героев Дюма во Франции давно выветрился, если вообще существовал и что французы – самый мелочный и расчетливый народ в Европе. Наверное, ему сильно не повезло. Гуляя по Монмартру, Лера вдруг обнаружила, что забыла «мобильник» в номере гостиницы. В этот день она ждала звонка от мамы. Видимо выражение, непроизвольно возникшее на лице Алексея, было слишком красноречивым, так что Лера легко «уговорила» его «погулять» по музею Дали.
- А через час встретимся у входа в Мулен Руж.
Она пришла через два часа, к самому началу представления.
- Представляешь, я заблудилась. Пара пожилых парижан, муж и жена, потратили час своего времени, чтобы помочь мне найти нужный адрес. Все осложнялось тем, что они не очень хорошо понимали мой английский, но гораздо лучше, чем я – их французский. Они не ушли, пока не убедились, что все в порядке: «It’s O.K.? Are you sure?».
Ему вспомнилось, как в Амстердамском музее Ван Гога они остановились у знаменитой афиши Лотрека «Аристид Брюан в Амбассадер». На плакате был изображен герой, «мачо»: черный плащ, венчающийся широким алым шарфом, слегка прикрывающим тяжелый крутой подбородок, который был не просто частью лица, но «несущей конструкцией» взгляда, раздвигающего горизонты, доставая оттуда ярких длинноногих блондинок «без особых комплексов». Рядом была серия эскизов, сделанных значительно позже. Изображенный на них человек был вполне узнаваем и в то же время нет – явные следы тяжелого алкоголизма и плебейской готовности «веселить за мелочь» на обрюзгшем, помятом лице. Кто-то видел героя, кому-то повезло меньше и он был знаком с плебеем, но кто сказал, что носителями истины являются именно вторые, а не первые? Вообще, экспозиция музея была подобрана с любовью.
- Ван Гог – солнечный клоун.
- Странное определение традиционно трагичного персонажа мировой культуры.
- А ты посмотри на него – он не обожжен солнцем, но «заляпан» им, поэтому он рисует солнце, как будто рисует автопортрет. Где нет солнца – нет Ван Гога.
Алексей вновь обвел взглядом только что увиденные картины, с удивлением убеждаясь в ее правоте.
- Вот только деревья – продолжила Лера – где он увидел таких корявых небритых монстров?
Три этажа музея были словно нанизаны на широкую прямоугольную колонну, у подножия которой расположилось кафе. Пол и мягкая мебель кафе были покрыты сукном глубокого фиолетового цвета, несуществующего, а если существующего, то не в этой природе. Примерно на уровне второго этажа, на широкой фронтальной грани колонны проецировалось то, что происходило внизу, но при этом фиолетовый цвет «заливался» плавно сменяющими друг друга фотографиями картин Ван Гога, тогда как естественные цвета оставались без изменений. Это создавало странный, до «мурашек по коже» эффект – все, что попадало в поле зрения камеры, оказывалось помещенным в пространство картин Мастера. Люди сидели на стульях, нарисованных Ван Гогом, ходили по нарисованной им траве, жили в нарисованном им мире... Выйдя из музея, они присели на скамейку у края просторной зеленой лужайки – прямо перед скамейкой росло странное дерево, похожее на корявого небритого монстра... Они переглянулись – действо продолжалось. В этом взаимопроникновении естества и искусства было что-то языческое: все, что чудо – естественно, все естественное – чудо. Боги входят к земным женщинам и это естественно. Земные женщины рожают им героев и это чудо.
На сцене варьете Мулен Руж козлоногий фавн соблазнял длинноногую яркую блондинку не только без комплексов, но и без лифчика. В стоимость билета входила бутылка сухого шампанского – настоящий французский брют. Легкое приятное покалывание во рту, чуть терпкий вкус были чем-то сродни разворачивающемуся на сцене действу и все вместе рождало ощущение праздника. Однако встав из-за стола с последними звуками музыки, Лера поняла, что живет по отношению к окружающим как бы в иных, значительно более интенсивных, временных циклах. Да и сами окружающие похоже осознавали, что пьяненькая Лера – явление природы потенциально опасное, инстинктивно расступаясь перед ней и ее спутником, отчего вокруг Леры и Алексея образовалась некая «линза» вакуума, сопровождавшая их до самой двери. С Монмартра они не спускались – они летели. Это было настоящее ощущение полета, почти как во сне, а холодный ночной воздух не отрезвлял, но только горячил их лица. Остановившись у подножия, Алексей будто с разбега налетел взглядом на яркую неоновую вывеску – «Кафе Ротонда». Все-таки у него было слишком литературное восприятие Парижа – материальность, физическая доступность этого некогда излюбленного места эмигрантской богемы, легла в его «копилку» еще одним раритетом. А через пару сот метров, у самой гостиницы, он увидел в окне уже закрытой, но еще освещенной китайской закусочной старого китайца, хозяина-повара, наливающего в стакан молоко из картонного пакета. В его движениях была некая ритуальность – педантично-аккуратное течение густой, почти вязкой белизны словно хранило его от бед этого мира. Пролитое молоко всегда противоестественно. В фильмах Тарковского пролитое молоко – иероглиф беды, предтеча пролитой крови. Это воскресило в памяти еще одно амстердамское воспоминание. В национальном музее, в зале, примыкающем к монументальному «Ночному дозору», висели две небольшие жанровые картинки Вермеера. На одной из них полногрудая крестьянка наливала в чашку молоко из глиняного кувшина. Течение густой, почти вязкой белизны наполняло пространство картины, а вслед за ним и пространство души спокойным ощущением естественности достатка.
ОСТОРОЖНО – ШОПИНГ!!! Елисейские Поля – Шанзелизе – часть космоса, которую не смогла изуродовать даже выставка авангардного искусства под открытым небом – какие-то спрессованные в арматурных сетках осколки битой посуды и унитазов. Они не спеша продвигались от сада Тюильри в сторону Триумфальной арки, когда Алексей почувствовал, что говорит в пустоту. Поискав ее глазами, он увидел, как Лера медленно, словно сомнамбула, движется в гигантский ярко освещенный провал. Пещера Али-Бабы, наверное, была на пару порядков скромнее. Это был Храм Запахов. Ими восхищались, ими обменивались, их трогали, их покупали. Через несколько минут возле них возникла миловидная девушка, в последующие полтора часа занявшая нишу между задушевной подругой и семейным психоаналитиком. Когда после полуторачасовых поисков, параллельно, «невзначай» заполнивших корзинку радужным многоцветьем всевозможных склянок и тюбиков, были найдены наконец духи, отвечавшие изначальным, довольно противоречивым требованиям, обе захлопали в ладоши. А на следующий день он увидел АНГЕЛА. Распростерший над городом золотые крылья, АНГЕЛ парил в ярко-синей глубине неба, грудью налегая на ветер, несущий над ним редкие облака. Гранит колонны, казалось не держал, а удерживал его над одним из мостов через Сену, недалеко от Эйфелевой башни.
На столе Алексея стояли две фотографии из одного города – фотография Леры и фотография Парижа. Город на фотографии, сделанной с верхней галереи Нотр-Дам, образовывал некое пространство, залитое золотистым сиянием, просачивающимся сквозь нависшие над ним такие же золотистые облака, вплоть до едва различимой на горизонте базилики Сакре-Кер, венчающей Монмартр. Снимая Алексей не заметил, что правый край объектива захватил фрагмент Химеры, мистической тенью, нависшей над этим языческим великолепием.
- ... а «совместное» значит – «вместе» - отозвалось эхом только что прожитое воспоминание.
Глава восьмая. Церковь.
Как могло случиться, что между материальными реликвиями трех мировых монотеистических религий (поклоняющихся, кстати, одному и тому же Б-гу) оказались камни-близнецы, Диоскуры – образы эллинистического язычества?
На самом деле, вся эллинская мифология, т. е. наиболее структурированная языческая система, описывается тремя стихами книги Бытия.
«И было, когда люди начали умножаться на земле, и дочери родились у них. И увидели сыны великих дочерей человеческих, что красивы они, и брали себе жен, каких выбирали.» (Бытие 6:1-6:2) «Исполины были на земле в то время, и после того, как сыны великих стали входить к дочерям человеческим, и они рожали им: это герои, издревле люди знаменитые.» (Бытие 6:4).
Последние слова, впрочем, можно перевести и как «имена которых будут помнить во век». Возможны также варианты и при переводе других слов этих, пожалуй, самых странных и загадочных стихов Торы (Пятикнижия Моисея). Так, «исполины» - традиционный перевод древнееврейского «нефалим», которое является однокоренным со словами «падшие» (ангелы?) или «упавшие» (пришельцы?). И уж совсем странные метаморфозы происходят со словосочетанием «бней hаэлоhим» - «сыны великих»: первое слово в этом сочетании – действительно грамматическая форма принадлежности (смихут) от слова «баним» - «сыны», но второе отличается от ивритского «элоhим» - «Бог» только определенным артиклем, в то же время «элоhим» - грамматическая форма множественного числа, без определенного артикля обозначает континуум – бесконечность могущества Бога единого. Определенный артикль превращает этот континуум в счетное множество. Таким образом, «hаэлоhим» может означать только «боги». Так о ком же идет речь? Кто они, боги, от которых земные женщины понесли героев, чьи имена – Тезей, Персей, Геракл, Полидевк – мы помним до сего дня? И не о них ли слышал от дедушки Ноаха (Ноя), завораживающие рассказы внук его, Гомер.
«А вот родословная сынов Ноаха: Шейма, Хама и Йэфэта. У них родились дети после потопа. Сыны Йефета: Гомер и Магог ...» (Бытие. 10:1-10:2)
Т. е. книга Бытия, канонизированная всеми тремя мировыми монотеистическими религиями, не только не отрицает, но напротив, подтверждает сюжетную, событийную основу древнегреческих мифов и даже существование богов! А значит феномен монотеизма не в отрицании СУЩЕСТВОВАНИЯ иных богов. Все гораздо сложнее и драматичнее. Этот феномен – в отрицании их ЕДИНСТВА с Создателем, т. е. ИСТИНОСТИ ВЕРЫ в них. Свобода выбора! Но какова ее цена?
«И увидел Господь, что велико зло человека на земле, и что вся склонность мыслей сердца его только зло во всякое время. И пожалел Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю человека, которого Я сотворил с лица земли...» (Бытие. 6:5-6:7).
Таким образом, речь идет о выборе между Добром и Злом, при этом выбор человека не предрешит исход их противостояния, он предрешит его, человека, СУДЬБУ.
- ...Что и является предметом изучения нашего института. – Задумчиво произнес Алексей. – Ведь речь идет о разнице лишь в маленький «определенный артикль», т. е. делая выбор, человек даже не всегда осознает, что именно он выбирает. И тут ему на помощь приходим мы – умные энергичные ребята из «Института Судьбы», как из компании компьютерного сервиса: «Техника вызывали? Вам как, судьбу подправить или так морду набить?».
- Какой-то «висельный» у тебя в последнее время юмор, право. – Пробормотал Ираклий. – Видишь ли, твой «пятый постулат» размыкает систему аксиом, делая ее противоречивой. В такой системе аксиом, согласно тому же Геделю, можно доказать все, что угодно. А это лишает смысла нашу работу, превращая процесс поиска истины в субъективистское самоутверждение за деньги налогоплательщиков. «Мир таков, каким мы его себе представляем». Смысл теряет само понятие «ИСТИНА». Мы можем лишь идентифицировать «НЕИСТИНУ», т. е. выявить неадекватность того или иного субъективного представления, сталкивая его со своим антиподом, своей противоположностью – «доказательство от противного». Меня сильно «напрягает» твой рассказ о встрече в Дормиционском Аббатстве.
Церковь успения Богородицы или Успенский собор, Дормиционское аббатство – суть названия одной из не только самых красивых, но и самых загадочных церквей Иерусалима. По одной из версий именно здесь обрела покой душа Матери Спасителя. Аутентичность места не только никто не доказывал, но напротив – историки и экскурсоводы охотно называют еще как минимум три версии, объявляющие местом смерти и захоронения Девы Марии турецкий Эфес, галилейскую Ципори и подножие Масличной горы. В своем нынешнем виде церковь существует с 1910 года, однако ее архитектура никак не соответствует христианской традиции: задуманная как модель каролингского собора Aix la-Chapel, она скорее напоминает языческий римский Пантеон. Полна противоречий и этимология ее названия. Считается, что название церкви происходит от латинского корня «дорм» - спальня, усыпальница, однако «дор ми цион» в переводе с древнееврейского, дословно означает «поколение из Сиона». А очевидный культ женского начала в оформлении крипта скорее вызывает ассоциацию с масонами, кстати говоря (как уже упоминалось), широко пользовавшимися ивритом в своей культовой терминологии. Многочисленные и весьма щедрые дары различных католических конфессий, казалось бы лишают подобные ассоциации какого бы то ни было смысла, но разве не так проявляет себя энтропийная воронка, не «заставляющая», но «приводящая» к результату, никак не зависящему от первоначального замысла авторов? И наконец, именно здесь, по преданию, были спрятаны храмовые сокровища после разрушения Первого, а затем и Второго храмов.
- Ты забыл, что именно там, согласно христианской традиции, состоялась Тайная Вечеря. – Лицо Ираклия приобрело одухотворенность человека, который смотрит на море – наверное потому, что он смотрел на море.
На week-end (израильский week-end это пятница и суббота) он позвал Алексея к себе. Жил Ираклий в уединенном (насколько это возможно в Израиле) небольшом, но удобном доме на берегу моря, недалеко от Кейсарии. Мангал одаривал их ароматом умело подготовленного к приготовлению мяса, а море – морем.
- «... поддержки чьей-нибудь не жди, Сядь в поезд, высадись у моря. Оно обширнее оно И глубже, это превосходство не слишком радостное, но Уж если чувствовать сиротство, То лучше в тех местах чей вид волнует, нежели язвит».
- Сколько у тебя мусора в голове.
- Это не мусор, это Бродский. – Почти обиженно отозвался Алексей.
- Знаю. Я не об этом... Знаешь, в шашлыке главное даже не мясо, а угли. Посмотри, на таких углях оно становится воздушным, как розочка бизе на макушке свадебного торта и остается таким даже когда мясо чуть остывает.
- Кстати, об относительности истины – в странную игру мы играем с историей. Высказанный тобой в начале тезис о «доверительности» феномена массовой популярности, делает совершенно бессмысленным доказательства аутентичности мест и событий, сам как бы являясь таким доказательством. Фактически, мы изучаем историю человеческих заблуждений.
- Ну, во-первых, не мы одни. А во-вторых – не заблуждений, а представлений. Это не одно и то же. Вспомни, величайшее в истории археологическое открытие сделал Шлиман, раскопав Трою. Дилетант, которого от «профессионалов», открыто над ним смеявшихся, отличала именно вера в этот тезис – мир таков, каким мы его себе представляем. Я бы назвал этот процесс материализацией, или даже «исключением виртуальности». Накопленных нами данных вполне хватает, чтобы сформулировать такую теорему: феномен массовой популярности, не являясь необходимым, является достаточным условием или признаком «энтропийной воронки». Другими словами – не всякая энтропийная воронка отмечена феноменом массовой популярности, но всякое место, отмеченное этим феноменом – энтропийная воронка.
- Знаешь, мне сейчас пришел в голову еще один такой же критерий – деньги. Субстанция явно нематериальная. И дело даже не в том, что они исчезают бесследно. Очень характерна сама история их эволюции: из металла они превратились в бумагу, а из бумаги – в чисто виртуальное состояние крохотного чипа в компьютере, находящемся за сотни, или даже тысячи километров от места их использования.
- Ты зря смеешься. В этой шутке очень большая доля истины – фактически, деньги это функционал (т. е. функция, любому объекту ставящая в соответствие число), заданный не на множестве материальных объектов, как принято ошибочно думать, а на множестве страстей человеческих (один и тот же «объект», в зависимости от эмоционального состояния человека, может иметь для него совершенно разную цену) и таким образом имеющий к феномену массовой популярности самое непосредственное отношение. Но ты меня отвлек. Характер проявления энтропийной воронки Дормиционского аббатства явно указывает на культ «женского начала» и, согласно твоей теории, должен иметь отношение к некоему «предмету», связанному с этим культом.
- Шехина – женская ипостась Всемогущего. Но в книге «Зоhар» она именуется также «Млкут» - царство и тогда...
Внезапно раздавшийся далекий звук заставил их переглянуться. Его было трудно описать словами: стон, всхлип, вой – полная луна, ярко освещавшая двор и берег, как бы завершала хрестоматийность мизансцены, но было в нем нечто, заставившее сердце метаться, подобно запертому в клетку клаустрофобу – он не был абстрактным, «для всех». Он имел направление – именно к тебе и именно сейчас. Если бы СТРАХ имел звучание, оно было бы именно таким. ЗВУК повторился, уже четче и ближе. Ираклий поднялся и ушел в дом, а через минуту вернулся, держа в руках новенькую 9-ти миллиметровую «беретту».
- Я думаю, это не поможет. – Алексей пристально смотрел в глаза Ираклия.
- Я тоже, но это хоть что-то.
Внезапно свет вокруг них стал серым. На берегу, прямо напротив дома стояла ТЕНЬ. Тень была вертикальной, имела очертания человека и даже объем, но почему-то было понятно, что это тень – тень ЗВЕРЯ. Все происходившее дальше Алексею запомнилось как в замедленном кино. Леденящий, до липкого холодного пота, ужас. Выпученные от страха глаза Ираклия, оседающего на пол веранды беспомощно зажимая ладонями уши. И в следующее мгновение – удар ярости, безоглядной, не думающей, безрассудно непоправимой, ощущаемой как взрыв где-то в глубинах естества, выбросивший в периферию тела кипящую кровь. Схватив со стола пистолет, Алексей ринулся к ТЕНИ. Ветер свистел в ушах, размазывая реальность по некой «тверди», оставляя четким лишь один образ – как он рвет ЭТО руками, зубами, разбрызгивая вокруг себя густую, почти вязкую темную кровь, упиваясь чувством освобождения, приходящего на смену осуществившейся ярости. И все бежал, бежал, пока образ не начал тускнеть в заливаемых теперь уже горячим потом глазах, отравленный пониманием недостижимости. Остановившись и шумно дыша, Алексей вскинул сжимаемое двумя руками оружие на уровень глаз, «линию прицела» ... И ГРЯНУЛ ГРОМ.
Следующее, что он ощутил, было тепло осторожно коснувшейся его лба ладони. Ираклий склонился над ним, поставив колено на заскрипевшую гальку берега.
- Как ты?
- Живой...
Ощущение реальности возвращалось не торопясь, словно мстя ему за недавно случившийся приступ ярости.
- Сможешь идти?
- Думаю, да. Что ЭТО было?
- А вот сейчас и посмотрим.
К дому шли молча. Пройдя в кабинет, Ираклий медленно, словно с опаской опустился в мягкие недра вращающегося кресла напротив экрана компьютера. Алексей упал в кресло рядом.
- «Маячок» был на тебе? – Голос Ираклия был нарочито спокоен.
Вопрос был неожиданным, но удивляться сил пока еще не было.
- Н-н-н-у да. Как положено.
- Вот и хорошо. Вот и посмотрим.
После нехитрых манипуляций, на экране возникла рваная, «нервная» кривая.
- Это траектория, которую ты оставил, пока как «наскипидаренный» бегал по берегу.
- Пока я «как наскипидаренный бегал по берегу», ты, как «ушибленный», трясся от страха на веранде.
- Когда бегал – уже нет, но и мешать тебе не хотелось. Судя по всему, эта тварь применила к нам «флейты Пана», что вызвало у меня традиционную реакцию страха, а у тебя не традиционный, но все же достаточно вероятный, приступ гнева. А теперь посмотри внимательно на свой «след». Ничего не напоминает?
- Абсолютно хаотичная кривая.
- А теперь.
Ираклий открыл рядом с первым второе «окно» с какой-то картой, в которой Алексей узнал план Старого города в Иерусалиме, с отмеченным на нем Via de la Rosa (Крестный Путь). Кривые совпали...
- Вот только прошел ты его в «обратном» направлении. Доказательство от противного? Что это, Леша? ...
Буквы на экране словно посыпались, заливаемые ровным чистым алым цветом, на котором «белым огнем» загорелась надпись: «Ты слишком предсказуем». В конце, вместо точки, была изображена перевернутая роза. Когда экран восстановился, Ираклий кинулся определять источник «атаки». В его движениях было что-то судорожно-безнадежное: результат был слишком предсказуем – пусто! Ираклий смотрел на Алексея с искренним, на этот раз совершенно осознанным и в то же время почти мистическим ужасом.
- Ты ИМ нужен, Леша. А точнее то, что ты делаешь! И так нужен, что ОНИ даже пытаются тебя направлять.
- Зачем и кому «ИМ»?
- Не знаю, Леша. Догадайся. Ты же умный...
- И ты туда же!!! – Алексей посмотрел на Ираклия с безнадежной-усталой тоской. Внезапно заработавший приемник заставил их вздрогнуть. Невидимая женщина приятным, но безучастным голосом сообщала о чьих-то готовящихся совместных военно-морских учениях в районе Персидского залива.
«И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадем, а на головах его имена богохульные. Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него - как у медведя, а пасть у него - как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть…» (Откровение 13:1-13:2).
«И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним? И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть...» (Откровение 13:3-13:5).
Глава девятая. Путь розы.
«В начале было Слово...» (От Иоанна. 1:1). Каббалистическая «Книга Творения» (Сефер Йецира) утверждает, что Господь творил мир, произнося буквы ивритского алфавита. В их звучании действительно есть что-то завораживающее. На букве «нун» они поссорились, впервые и почти серьезно. Алексей помогал Лере учить иврит.
- Буква «нун» символизирует женское начало мироздания. Не удивительно поэтому, что слово, обозначающее грамматическую форму женского рода, начинается именно с этой буквы – «некева».
- Слушай, очень похоже на идишское «никейва» ...
- ... что означает – «женщина легкого поведения». А знаешь, в этом есть своя логика.
- Скажи, что ты пошутил! Причем, не очень удачно!!!
- Что ты имеешь в виду?
- Я не знала, что выхожу замуж за шовиниста!
- А я не знал, что беру в жены оголтелую феминистку!
- А вот за «оголтелую» ты сейчас ответишь!
Кажется, вечность прошла с тех пор...
Кажется, вечность прошла с тех пор, как он коснулся суши. Он поднимался все выше и выше в горы. Отсюда корабли в заливе, координируемые единой волей, казались головами игрушечного дракона, на каждой из которых было начертано ее имя – размашистой вязью, белым по зеленому и украшенными смешными «диадемами» локаторов на рогах антенн. «И надо было заводить всю эту суматоху с учениями, чтобы высадить меня на этом берегу? – Подумал он. – Они ничего не понимают: успех достигается не трудом, успех достигается вдохновением» ... Именно поэтому он делал то, чего избегали другие – он сам вербовал и инструктировал будущих шахидов. Ему нравилось смотреть в их глаза, видя в них страх и переплавляя его в решимость – его боялись больше, чем боялись смерти. Он упивался этими мгновениями и этой властью – именно ради них он вел жизнь отшельника, привыкнув к лунному свету больше, чем к солнечному. И он никогда не ошибался. Вернее, он ошибся только один раз, в самом начале. Он до сих пор помнил глаза того мальчишки – парень готов был согласиться на что угодно, если ему позволят сделать ЭТО со своей учительницей. Ему удалось убедить обоих. Видимо, девушка того стоила – после проведенной с ней ночи мальчишка отказался совершить ПОСТУПОК, а отец девушки оставил ему эту метку. Он машинально провел мизинцем правой руки по шраму, начинавшемуся над правым глазом и по касательной задев бровь, уходившему в густые заросли на правом виске. Теперь их всех чтят, как шахидов, а когда он вот так гладит свой шрам, финансисты и политики умолкая бледнеют, не слушая, но внимая тому, что говорит он. Он сам был «политикой». После того случая он понял, что за ПОСТУПОК не может быть платы – он сам награда, его совершают потому, что он, Хасан, так хочет, ибо «хасан» - значит сильный. Он превратил смерть в искусство, а «искусство должно принадлежать людям» - вспомнил он любимую шутку своего первого учителя. Он его превзошел – тот был хорошим профессионалом, Хасан стал МАСТЕРОМ. Если бы евреев не было, ВЕЛИКИЙ АЛЛАХ должен был бы выдумать их для него, ибо создав одного, не мог оставить его без другого. «А почему, собственно, только евреев?» - многообразие целей и обилие «инструментов» делали его ИСКУССТВО простым и приятным.
- ... итак, Шехина, Шхина – в переводе трансформировавшееся в слово «скиния». Так именуется ощущение Его присутствия, Его заботы и Его любви, ибо Святая Святых Скинии Собрания (еврейского походного Храма во время сорокалетнего скитания по пустыне и завоевания Земли Обетованной), есть нечто, вмещающее в себя иное «нечто», большее, чем оно само. Отсюда – аналогия с утробой женщины-матери, носящей дитя и превращение Скинии в символ женского начала. Но скиния – материальный предмет, сохраненный царем Шломо (Соломоном) даже после завершения строительства Первого Храма. В то же время каббала отождествляет ее с «малкут» - царством, символом которого является «кетер» - венец. Круг замкнулся. А точнее – пентаграмма: Венец, Чаша, Камни близнецы, Скиния. Но причем же здесь «Путь Розы»? – Алексей посмотрел на Ираклия почти вызывающе.
- Я где-то читал об одном странном обряде у приверженцев какой-то сатанистской секты: в ночь полнолуния проходить «Via de la Rosa» в обратном направлении – от «Голгофы» к «Храмовой Горе». Они даже подвели под это «теоретическое обоснование» из Торы: первой искупительной жертвой должен был стать не Спаситель на Голгофе, а Ицхак на Храмовой Горе, над которым любящий отец его Авраам уже занес «разящую десницу».
- Устал я от всей этой чертовщины. «В начале был Великий Первородный Хаос. Из Хаоса родилась Любовь. Хаос и Любовь породили небо –Уран и землю – Гею. Уран и Гея породили титанов...». Согласись, в этом языческом варианте сотворения мира есть своя поэтика. Роза – символ ЛЮБВИ...
Он почти никогда не дарил ей цветов. Нет причины и сейчас нарушать традицию, а то она подумает, что он ее ждал, а это разрушит образ – они встретятся случайно. Я расскажу, как это БУДЕТ.
Просторный коридор поликлинического отделения большой иерусалимской больницы, заполненный обычными для такого места шумами: старики, монотонно пересказывающие топографию своей «одиссеи» до этого кабинета и виртуальные варианты ее траектории после, два солдата, травящие армейские байки у дверей травм-пункта в ожидании своего товарища, плачущий где-то за углом ребенок. Лера выйдет из ординаторской. Да нет, она выйдет из-за стойки регистратуры, в хрустящем голубом халате, привычно не обращая внимания на восхищенные взгляды не только стариков и солдат, но даже переставшего плакать ребенка. В наступившей тишине она поднимет глаза от сосредоточенно разглядываемого ею документа и увидит его.
- Привет.
- Привет. Ты что, заболел?
- Да нет. Сотрудника проведывал. Тут, в травматологии – байкер.
- Знаешь, вообще-то это поликлиническое отделение. Стационар в другом крыле.
- Да? Не заметил. Слушай, если не смотря на такое роковое стечение обстоятельств мы все-таки встретились, может быть поужинаем вместе.
Она посмотрит на него с нарочитым безразличием во взгляде и уже собираясь отказаться, вдруг скажет.
- А что? Давай поужинаем – не хочу, чтобы этот рок преследовал меня постоянно. Тем более, я сегодня не на машине. Подожди у входа – я скоро выйду.
Он подгонит машину ко входу, но не к самым дверям, а поставит ее чуть в стороне, у начала пандуса. Ждать будет легко. Да он вообще не будет ждать, а будет бездумно разглядывать яркий летний октябрьский день, хотя уже и с едва ощутимым привкусом осени. Она выйдет, в традиционном ореоле восхищенных взглядов мужчин и демонстративно не понимающих их (мужчин) женщин. Ему будет приятно ощущать на себе отблески этого сияния.
- Поедем к Элвису?
Лет 15 назад, на территории автозаправки в одном из пригородов Иерусалима, появился довольно убогий киоск, обклеенный изнутри и снаружи фотографиями Элвиса Пресли и его дисков. Рядом с киоском возвышалась покрытая водоэмульсионной краской статуя из папье-маше, в которой даже можно было разглядеть черты великого певца, а из самого киоска и днем и ночью раздавался старый добрый рок-н-ролл. Через некоторое время рядом с киоском возникла небольшая закусочная, а памятников стало два. Сегодня это большой модный ресторан с огромной стоянкой для машин и экскурсионных автобусов, на территории которой находится автозаправка. Неизменными остались только культ великого Элвиса, воплотившийся в обилии портретов, украшающих стены ресторана и любовь к рок-н-роллу.
- Да нет. Устала. Тишины хочу. Поехали в Эйн-Карем.
До Эйн-Карема ехать будут молча и это молчание не будет тягостным – просто каждый задумается о своем. А потом они будут сидеть на крытой террасе небольшого ресторанчика, выстроенной вокруг ствола огромного дерева, похожего на корявого небритого монстра.
- ... и давай договоримся – мы не будем задавать друг другу вопросов о личной жизни: в самом вопросе «у тебя кто-то есть?», есть что-то безнадежно пошлое.
- Согласен.
- Ну так как у тебя дела?
- У меня к тебе встречное предложение – давай не будем задавать друг другу риторических вопросов.
- Ну тогда нам просто не о чем будет говорить.
- Это здесь-то, в Эйн-Кареме?
Как бы соглашаясь с ним, она проведет взглядом по живописному зеленому холму, на вершине которого расположились монастырь и церковь Посещения, выстроенные в память об исторической встрече двух беременных женщин, случившейся здесь 2000 лет назад, одна из которых, Элишева (Елизавета) носила пророка – Иоанна Предтечу, а вторая, Мирьям (Мария) – Спасителя.
- Кажется я становлюсь настоящей израильтянкой. – Скажет она, когда они будут гулять по каменистой тропинке, бегущей вокруг нарочито грубой, как средневековый замок, церкви Иоанна Крестителя. – Мне сейчас пришло в голову, что самые распространенные в Европе имена – Иоанн, Ян, Жан и даже Иван происходят от еврейского Йоханан.
- Что в переводе означает – Господь Милосердный. В этом месте действительно есть что-то благостное. Ираклий даже выстроил целую теорию о том, что места, подобные этому, являются энтропийными воронками.
- Это там, где происходят чудеса? Ну тогда он абсолютно прав – то, что мы мирно гуляем, беседуя на отвлеченные темы – чудо. Еще вчера я бы не могла в это поверить.
- Не совсем так. Это места, где происходит неизбежное, вопреки всем видимым объективным причинам.
- Слушай, я никогда не могла понять – чем ты все-таки занимаешься?
- Ну в этом ты не одинока. Этому пока нет названия. Если в двух словах – исключением виртуальности. – Снова вспомнил он недавние слова Ираклия.
- Очень конкретное объяснение. Главное – доходчиво. Знаешь, Алексей, ты абсолютно «непрозрачен» (когда-то она была в восторге от Набоковского «Приглашения на казнь» и с тех пор часто «щеголяла» этим термином): ты такой умный, что занимаешься тем, чему нет названия, ты говоришь на иврите, как сабра – может быть ты скрытый еврей?
- Ну еврей я не скрытый, а явный. Если же ты имеешь в виду мое «генеалогическое древо», то его с точностью до определений описал светлой памяти Высоцкий Владимир Семенович:
«Только русские в родне,
Прадед мой самарин.
Если кто и влез ко мне,
Так и тот татарин».
Хотя «Самара» это ведь от еврейского «Самария» или «Шомрон». Близость этимологии объясняется, видимо, тем, что Самара была одним из центров Хазарского Каганата. Так что – все может быть.
Уже в машине, по дороге домой, она спросит, демонстративно-безразлично глядя в окно.
- Как там Инга?
- Не знаю. Давно не виделись. Однако, ты нарушаешь собственное правило.
- Вот такие мы, девушки, непостоянные.
- Именно это вселяет в меня некоторую надежду.
- Надежду на что?
- А вот теперь ты нарушаешь мое правило.
В это время они уже подъедут к ее дому.
- Если ты хочешь сказать, что вот прямо сейчас можешь умереть без «чашечки кофе», то я отвечу, что даже это не повод нарушать покой одинокой женщины.
- Согласен. Тем более, что кофе у тебя отвратительный, а повод у меня есть другой – я люблю тебя, я не могу без тебя жить...
Лера поднимет на него глаза, полные ожидания и тревоги и их губы сольются в горячем, жарком, жадном поцелуе...
Возле общей домовой кладовки со швабрами и моющими средствами возился араб-уборщик.
- Шалом, Аббед! – Сказала Лера. – Как поживаешь?
- Шалом, гверти! Хвала Аллаху. – Вздрогнув от неожиданности, зашелся в комплиментах Аббед. – Я уже соскучился по Вашему кофе.
- Ну так заходи. Или хочешь – я вынесу.
- Зачем Вам эти хлопоты со старым Аббедом? В другой раз, гверти. Еще увидимся. – В глазах его мелькнуло странное выражение, как-то диссонирующее с только что произнесенной формулой вежливости, однако движение было столь мимолетным, что не подкрепленное явными причинно-следственными ассоциациями, затерялось где-то в закоулках памяти среди увиденного «не видя».
- У нас сложился небольшой ритуал – обернулась Лера к Алексею – перед работой я пою его кофе. Он говорит, что только я во всем доме умею заваривать кофе по-настоящему – чтоб ложка «стояла». Странный он какой-то сегодня, да и не его это день... Хотя сегодня все как-то странно. – Лера снова посмотрела на Алексея, на этот раз – с нарочито-безразличной усталостью...
- Я тоже хочу кофе, хотя ты совершенно не умеешь его заваривать.
- Ну тогда тем более это не повод нарушать покой одинокой женщины.
- Ты совершенно права. Повод у меня есть другой – я люблю тебя, я не могу без тебя жить...
Лера подняла на Алексея глаза, полные ожидания и тревоги.
- Что же ты, Леша, наделал
Фраза осталась интонационно незавершенной – знак вопроса или многоточие растворились в горячем, жарком, жадном слиянии губ.
Глава десятая. Серая радуга.
«Обратился я и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым победа, не мудрым хлеб и не у разумных богатство и не искусным благорасположение, но время и случай для всех них» (Екклесиаст. 9:11).
«... время и случай...». Тут важна последовательность. Ибо сначала сотворил Господь небо и землю и лишь потом сказал: «Да будет свет...». Между этими двумя событиями было время, длительность, которую мы измеряем как десятки или сотни миллионов лет. За это время в сером сумраке возникли и расселились на земле динозавры. Они вымерли внезапно – с появлением СВЕТА, ибо это тварь тьмы. А на шестой день после разделения света и тьмы Бог создал человека. Это произошло 5768 лет назад (т. е. это возраст человеческой цивилизации) – от этого события ведет начало летоисчисления еврейская традиция. Однако сорвав плод с Древа Познания, Адам (что в переводе с древнееврейского значит «человек» и происходит от корня «адама» - земля) нарушил естественный ход событий – он обрел знание раньше, чем научился любить, от того знание принесло ему лишь чувство стыда.
«Ибо во многия знания много печали, приумножающий знания приумножает скорбь» (Екклесиаст. 1:18)
Что и предопределило всю историю цивилизации – знать раньше, чем быть готовым к этому знанию, раньше, чем любить. «Судя по всему – именно к этой категории знаний относится и моя работа» - подумал Алексей. Странно, что в детерминированной им пентаграмме судьбоносных, а точнее – судьбоопределяющих предметов, отсутствует символ ЛЮБВИ. А может быть не отсутствует – просто список предметов еще не исчерпан, ведь согласно открытому им принципу симметрии, должен существовать и шестой ПРЕДМЕТ. Просто он обусловлен свободой выбора, т. е. имеет альтернативу. И если это ЛЮБОВЬ, то что может быть ее символом? Роза? Тогда что может быть ее альтернативой? Доказательство от противного: определив альтернативу, ты сможешь убедиться в истинности прототипа.
Алексей лежал с открытыми глазами. Было около часа ночи. Осторожно, чтобы не разбудить Леру, он поднялся, натянул джинсы и вышел на балкон. Хотелось курить. Пошарив по карманам, он понял, что забыл сигареты в машине. Набросив не застегивая рубашку, Алексей спустился на стоянку. Шел по ступенькам – вызывать лифт почему-то не хотелось. На стоянке, возле его машины, прислонившись спиной (а точнее, тем местом которым спина, собственно, кончается) к крышке багажника стояла ТЕНЬ, в которой Алексей узнал уже знакомого незнакомца.
- Ну наконец-то. Как в том старом анекдоте – «я уже за...ся тебя ждать». Удивлен?
- Скорее – раздосадован.
- Я тоже рад тебя видеть. Хотя и грубый ты, Леша, человек. Не гостеприимный.
- Извини за откровенность, но заноза в заднице вряд ли может рассчитывать на искреннее гостеприимство – у тебя слишком утомительный способ общения.
- На то были свои причины и я пришел их тебе объяснить. Скажу сразу – ты не первый, кто удостаивается таких объяснений: царь Давид, сын его Шломо... Знаешь, они были поэты, что выгодно отличает их от нынешних. А Шломо, помимо Песни Песней, на мой взгляд – абсолютно исчерпавшей жанр эротической поэзии, написал первое в истории методическое пособие группового лидера, что-то вроде базового учебника слушателям ВПШ. Правда сделал он это под псевдонимом. Но он был поэт, а потому его творение, относящееся к категории чисто специальной литературы, стало «бестселлером». Да ты слышал наверное – Коhелет, или в переводе – Екклесиаст. Там есть такие слова.
«Нет лучшего блага человеку, чем есть и пить, чтобы было ему хорошо на душе от труда его» (Екклесиаст. 2:24).
И далее.
«Узнал я, что нет для него ничего лучшего, чем веселиться и делать добро в жизни своей. И если кто ест и пьет и видит благо во всяком труде своем, это – дар Божий» (Екклесиаст. 3:12-3:14).
Ты относишься к той редкой категории людей, которые отмечены этим ДАРОМ, а потому от того, как ты воспримешь мои слова зависит очень многое и не только в твоей судьбе. СЛОВА... «В начале было слово...». Там, откуда я родом, силу имеют не предметы, а слова. Собственно, материальные предметы вашего мира, это проекции слов, которые мы произносим. Именно таким образом, кстати, проявляется механизм действия заклинаний: искусство заклинателя заключается в «перемещении» СЛОВ в наш мир, откуда они «проецируются» в ваш, влияя на него в соответствии с формулой заклинания. Ты назвал имена Вещей, предметов, принадлежащих обоим мирам и таким образом освободил Силу. Теперь она принадлежит тебе, так же, как и ты ей. Я пришел тебя поздравить – ты обрел величие. Но, как ты уже, наверное, догадался, в соответствии с открытым тобой принципом, есть шестой предмет. Однако он виртуален, обусловлен свободой выбора и выбирать тебе придется между любовью и жертвой, Розой и Жертвенником. Заранее должен заметить – выбор небольшой: выбирая Жертвенник, ты жертвуешь тем, что любишь, ибо иначе жертва не имеет смысла, выбирая Розу, ты жертвуешь собой. Ты уже прошел «Путь Розы» от конца к началу, но для завершения обряда твой выбор должен быть осознанным. Я здесь для того, чтобы это обеспечить – назвать СЛОВО и объяснить его смысл. Слава, власть, деньги – все это смешные производные того, что ты получаешь. Имя этому – МОГУЩЕСТВО. Это не когда твои капризы становятся законом для тех, кто слабее. Это когда твои капризы становятся законом природы.
Его речь завораживала – ВЕЛИЧИЕ, МОГУЩЕСТВО, ЗАКОН... Слова дразнили осуществимостью. Будоражили (если не сказать «возбуждали») ощущением собственного всесилия. Вот она, драгоценная «жила», манящая строгой красотой великих истин, как радуга, замерзшая в гранях алмаза. Еще чуть-чуть...
- И наконец – БЕССМЕРТИЕ! – Закончил незнакомец.
- БЕССМЕРТИЕ... – как эхо повторил Алексей. – Бессмертие?!!
Ореол радуги, заполнивший пространство вокруг Алексея, вдруг стал серым: «... ты жертвуешь тем, что любишь», настороженный взгляд Аббеда, вздрогнувшего у кладовки со швабрами – «какой-то странный он сегодня...», «... тем, что любишь» - Лера!!! Яркие осколки воспоминаний о прожитом за последние сутки, словно осколки мозаики, вдруг сложились в ясное понимание того, что должно сейчас произойти. Алексей бросился к дому. После нескольких безуспешных попыток выломать дверь кладовки, он принялся тарабанить в двери квартир. Было в его облике нечто такое, что заставляло выходивших ему навстречу заспанных, растерянных и рассерженных людей моментально и безоговорочно ему подчиняться. Вдали раздался приближающийся вой сирен – машины «скорой» и полиции подъехали к дому одновременно. У дверей Лериной квартиры он столкнулся с Ираклием.
- Выводи Леру. Я – наверх, в пентхауз.
- Какого черта?!! – На пороге пентхауза возникла грузная фигура великана, заполнившего собой все пространство дверного проема. Из-за его спины, в одном из рваных остатков этого пространства, где-то на уровне пояса показалось любопытное детское личико. Недолго думая, Алексей подхватил девочку на руки и бросился вниз.
- Маньяк!!! Извращенец!!! – Заревел великан, бросаясь вслед за Алексеем.
Где-то на уровне второго этажа, пропустив Алексея, великана приняла в свои объятия полиция. Вид формы и интонации междометий, в которых ему объяснили ситуацию, погасили его гнев, способствовав смене настроения на приличествующие случаю страх и тревогу. Девочка на руках Алексея смотрела на него огромными карими глазами, в которых были одновременно страх, любопытство и какая-то не детская сосредоточенность.
- Не бойся. – Алексей снова заглянул в эти карие капельки какого-то иного мира.
- А я и не боюсь. Это учения?
- Что-то вроде того. Как тебя зовут?
- Рут.
Алексей замер на мгновение.
- Ты будешь жить долго, Рут.
- Всю свою жизнь?
- Да. Я обещаю.
Страх ушел из глаз ребенка и в них отразился свет. Алексей не успел услышать взрыва. СВЕТ настиг его раньше, яркий, не оставляющий теней, грубо вскрывающий самую суть предметов. Падая, Алексей сумел повернуть тело так, чтобы заслонить от этого света огромные, в пол-лица глаза.
- Я буду твоей тенью, Рут. – Не то подумал, не то прошептал он...
Эхо взрыва настигло Аббеда на окраине Вифлеема (Бейт-Лехема, что в переводе означает – «дом хлеба»).
- Ну вот и все. – Подумал он.
Мысль не принесла ему радости – он не испытывал ненависти к тем людям, особенно той женщине со смешным именем Лера, так же как он не ассоциировал содеянное с кровью, страданиями, смертью. Он просто сделал то, что ему сказали, то, что сказал ему ЧЕЛОВЕК СИЛЫ. На мгновение окружающий мир затмило яркое, словно наяву, воспоминание: СИЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК гладит мизинцем шрам над правым глазом – это движение убеждало лучше любых слов. И от того, что все наконец закончилось, потому что он все сделал как надо, он испытал облегчение, доставившее ему большее удовольствие, чем даже мысль о деньгах, которые ему обещали. Без труда найдя нужный адрес, он негромко постучал. Дверь тут же открылась.
- Заходи, шахид. – Голос принадлежал БОЙЦУ, присевшему на крышку грубого, но крепкого стола в глубине слабо освещенной комнаты.
- То, что ты сказал – большая честь, но ты или пошутил, или ошибся.
- Я похож на человека, который шутит или ошибается? Где Хасан?
- Я не знаю. Я сделал то, что он сказал. Больше я его не видел.
- Проблема в том, что мы тоже – после того, как он встречался с тобой. Но ты удостоен чести исправить свою ошибку – даже мы не будем о ней помнить. Тебя будут чтить как шахида в этом и ТОМ мире.
Аббед почувствовал на своем затылке жаркое дыхание второго бойца, все это время стоявшего сзади, у дверей. То, что должно было сейчас произойти, было очень страшно, но абсолютно неизбежно. Страх и неизбежность окончательно парализовали остатки его воли. Боец зарезал его чисто, не запачкавшись. Тело завернули в брезент и отнесли к обрыву оврага, за которым начиналась свалка. По дороге за ними увязался бездомный пес, все норовивший лизнуть безжизненно свесившуюся из брезента руку.
На какое-то мгновение Алексей увидел все как бы со стороны и сверху: люди, застывшие в едином вздохе не то удивления, не то горя, Лера, рвущаяся из рук удерживавшего ее Ираклия – куда? Ему казалось – мгновение назад он хорошо знал ответ на этот вопрос, это место даже было для него важным, но почему – уже не помнил. Это было как воспоминание о сновидении через мгновение после сна и за мгновение до пробуждения... Склонившийся над Алексеем санитар МАДА инстинктивно поправил безжизненно свесившуюся с носилок руку...
Эпилог. Идентификация.
Алексей медленно обводил взглядом комнату.
- Если это чистилище – подумал он – то оно очень похоже на больничную палату.
Взгляд его сфокусировался на лице. Ираклий ...
- А ты что тут делаешь? Ты же бессмертен.
- Так же, как и ты. С этой минуты. И это не чистилище. Это больничная палата. Ты дошел до той границы познания, когда само знание меняет СУДЬБУ и она наградила тебя этим подарком ... правда изрядно потрепав при этом. Что поделать, у этой дамы свои причуды.
- Я не очень понимаю, о чем ты говоришь. Как Лера?
- Я только что уговорил ее пойти поспать. Она не отходила от тебя все это время. Но трое суток без сна – это слишком, даже для нее. И та девочка, Рут, с ней тоже все в порядке. – Упредил Ираклий следующий вопрос.
- Слушай, а как же ты-то догадался? Очередное гениальное озарение?
- То же самое могу спросить у тебя и даже надеюсь получить вразумительный ответ, но не сейчас. Что касается меня, то все гораздо прозаичней – наши взяли «Хасана». Он все рассказал, но надо отдать ему должное – сделал он это только тогда, когда был уверен, что мы не успеем. Собственно, если бы не ты, так бы оно и было.
- Кажется я несколько увлекся тайнами этого века и забыл про цель: идентификацию наших исторических координат. Придется все начинать с начала. – Алексей виновато улыбнулся.
- В этом нет необходимости. Идентификация завершена.
- ?!!
Ираклий протянул ему раскрытую книгу. «И дам двум свидетелям Моим, и они будут пророчествовать …» (Откровение. 11:3). «И когда кончат они свидетельство свое, зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьет их...» (Откровение. 11:7). «Но после трех дней с половиною вошел в них дух жизни от Бога и они оба стали на ноги свои; и великий страх напал на тех, которые смотрели на них.» (Откровение. 11:11).
- После того взрыва, на Сионской площади Иерусалима, три с половиной дня я находился в коме. Так же, как и ты сейчас. Тут не сказано, что это должно произойти одновременно. Указана лишь общность причины – зверь, выходящий из бездны.
Смысл сказанного дошел до Алексея не сразу. Все это было абсолютно невероятно, а точнее, достаточно невероятно, чтобы оказаться правдой.
- Но постой, если мы пророки Армагеддона...
- Значит война с Антихристом уже идет. Апокалипсис – это сегодня, сейчас. И у нас много работы.
Алексей поднялся. Несмотря на слабость, он ощущал приятную легкость во всем теле ...
В конце аллеи возвышалась башня вычислительного центра Института Судьбы. Два программиста шли на работу.
Часть третья. Уловка 22.
(Презумпция невиновности).
Система аксиом.
«И подошел Авраhам, и сказал: «Неужели погубишь Ты праведного с нечестивым? Может есть пятьдесят праведных в этом городе, неужели погубишь и не простишь места этого ради пятидесяти праведных в нем? Не подобает Тебе делать подобное, чтобы губить праведного с нечестивым, чтобы праведный был сравнен с нечестивым. Не подобает это тебе; неужели Судья всей земли не будет судить справедливо?» И сказал Бог: «Если найду в Сдоме пятьдесят праведных внутри города, то прощу всему месту ради них». И отвечал Авраhам, и сказал: «Вот я решился говорить с Господом, хотя я прах и пепел: может быть до пятидесяти праведных не достанет пяти, разве истребишь из-за этих пяти целый город?» И сказал Он: «Не истреблю, если найду там сорок пять». И продолжал он еще говорить Ему, и сказал: «Может быть, найдется там сорок». И сказал Он: «Не сделаю и ради этих сорока». И сказал он: «Да не прогневается Господь, и я договорю: может быть найдется там тридцать». И Он сказал: «Не сделаю, если найду там тридцать». И сказал он: «Вот я решился говорить Господу: может быть, найдется там двадцать». И Он сказал: «Не истреблю ради этих двадцати». И сказал он: «Да не прогневается Господь, и заговорю лишь этот раз: если найдется там десять?». И Он сказал: «Не истреблю ради этих десяти». И отошел Бог, когда окончил говорить с Авраhамом, а Авраhам возвратился в свое место» (Бытие 18:23-18:33).
Пролог
- Балдею от средневековой Европы. В этой избыточности есть что-то одновременно и от величия, и от порока.
- Для такого невежды как ты, очень тонкое замечание. – Кьяра метнула в сторону Вадима насмешливый взгляд, как бы подсвеченный изнутри искорками молодой «драчливой» уверенности в собственной красоте и собственной силе. – Тем более, что величие и порок как-то не принято противопоставлять друг другу.
- Традиционно-ошибочно. Но Флоренция, конечно, исключение. Именно здесь Макиавелли заложил основы современных полит-технологий. Само место должно обладать особым зарядом пассионарности, чтобы простую купеческую семью поднять на уровень континентальных правителей, возводящих на престол собственных Пап, породнившихся со всеми монархическими дворами Европы, а главное гармонично сочетавшими порок и величие – покровительство наукам и искусствам было «товарным знаком» их власти.
- Если ты имеешь в виду Медичи, то как же быть с «Варфоломеевской ночью»?
- Видишь ли, в этой истории нет «положительных» и «отрицательных», есть победители и побежденные. Не думаю, что Гаспар де Колиньи был бы «милосерднее» к католикам, чем Екатерина к гугенотам. Не забывай – приход протестантов к власти где бы то ни было, как правило, начинался с еврейских погромов.
- Мне приятнее думать, что это родина Данте.
- Я тебя обожаю.
- Я бы предпочла другой «термин».
- Одно не противоречит другому – я тебя люблю.
- Любишь – женись.
- Ты делаешь мне предложение?
- Нет. Отвечаю на твое.
- Не помню, чтобы я его делал ...
- Так что тебе мешает?
- Теперь – ничего. Я люблю тебя. Выходи за меня замуж.
Глава первая. Сеть.
Мечтательность никогда не относилась к тем качествам характера которые составляли бы предмет его гордости, но и особых комплексов в связи с этим он не испытывал. К качествам характера вообще и своим в частности Вадим относился философски, в зависимости от обстоятельств, или их носителя воспринимая это как данность, либо как необходимое зло. Так с чего все началось? Может быть с создания интернета? Ну даже если и так, то не с самого факта возникновения СЕТИ, а скорее с его создателя. Когда гениальный сэр Тимоти Джон Бернерс Ли, уже к тому времени автор URL-протокола, с которого собственно и начался интернет, объявил о намерении создать «семантическую сеть», на это мало кто обратил серьезное внимание – «пусть себе тешится, у них, у гениев, так принято». На самом же деле «гениальный сэр» не решил, но сформулировал проблему, назвать которую «судьбоносной» или «судьбоопределяющей» значит не назвать никак. Более всего к ней подходит эпитет «РОКОВАЯ». Речь же идет о превращении СЕТИ в ЭКСПЕРТНУЮ СИСТЕМУ. Если же кто-то из вас, Уважаемые Читатели, по рассеянности или легкомыслию забыл, что такое «экспертная система», объясняю: из пыльного хранилища обломков фраз, так и не ставших МУДРОСТЬЮ, в которой действуют более или менее расторопные «кладовщики» - поисковые системы, интернет превращается в СОБЕСЕДНИКА, отвечающего на любые ваши ВОПРОСЫ (а не «запросы», как это происходит сейчас), причем слово СОБЕСЕДНИК, как вы правильно заметили, предусмотрительно не снабжено кавычками. Неудача же, постигшая великого (и опять без кавычек) программиста в решении этой проблемы, объяснялась тем, что его поиски ограничивались виртуальным пространством, освещенном «фонарем» (или если угодно – «прожектором») его собственного изобретения. Решение же лежало в несколько иной плоскости и имя ему было – ГЕМАТРИЯ. Энциклопедическая справка.
«Гематрия - один из трёх методов раскрытия тайного смысла слова, записанного на иврите. Широко применяется в каббалистических текстах. Суть метода заключается в том, что каждой букве ивритского алфавита приписывается определенное число, поэтому, складывая числовые значения букв, которыми записывается слово, можно получить сумму-ключ к нему. Это правило применимо и к целым фразам. Если слова имеют одинаковое числовое значение, то считается, что между ними существует скрытая связь, даже если в значениях этих слов имеются существенные различия. Из-за внешнего сходства гематрия часто ассоциируется с нумерологией. Однако между ними существует качественное различие. Результаты нумерологических манипуляций используются в мантических или магических целях. Результаты исследований в гематрии являются пищей для размышлений, используются для поиска взаимосвязи сил и образов с их архетипами, для постижения тайного смысла библейских текстов». (Регарди. И. Каббала. Пер. с англ. В. Нугатов. — М.: Энигма, 2005.)
Ну а теперь пришло время процитировать нобелевскую речь главы аналитического отдела израильского института Энтропийных Аномалий Социальных Сред (института судьбы) Алексея Вознесенского.
«Пророческий потенциал гематрических закономерностей уже давно никого не удивляет. Факты эти более или менее хорошо известны, однако до недавнего времени столь же естественной, сколь и ограниченной сферой их применения считался язык иврит.
Много лет назад, начав изучать иврит в тогда еще советской России, я поразился лингвистическому феномену, создающему такие языковые пары, как «смех» и «самеах», «горе» и «гаруа», «есть» и «еш». Список этот можно продолжить, причем поверьте мне на слово, речь идет о фундаментальных понятиях языка. Позднее в сферу действия этого феномена «попали» и другие языки. Ведь ивритское «еш» образует столь же прямолинейную лингвистическую пару с английским «yes», «сар» (князь) - с «sir», а «эвель» (траур, скорбь) – с английским «evil». Оказалось, что такое соответствие с ивритом существует в любом языке, что наполняет конкретным научным содержанием Библейскую притчу о Вавилонской башне и смешении языков, происходящих от одного лингвистического корня. А главное, делает гематрические закономерности универсальными для любого языкового пространства. Это обстоятельство позволило нам создать универсальный лингво-гематрический инструментарий, с помощью которого мы исследовали огромное количество проблем, в разное время стоявших перед человечеством. Эти исследования выявили совершенно очевидные лингво-математические закономерности между постановкой или формулировкой задачи и ее решением. Другими словами, язык (любой язык) сам по себе является информационным полем, содержащим «ключи» ответа на любой вопрос. Однако поле должно существовать в некотором пространстве, а понятие «ключ», в данном контексте, осмысленно лишь в применении к базе данных. Собственно, математические методы, позволяющие вычислить, не изобрести, открыть, найти, а именно вычислить ответ на поставленный вопрос существуют давно и называются «экспертными системами», но широкому их распространению препятствует сложность, а порой и невозможность создания соответствующей базы данных. В нашем же случае такая «база данных» давно существует и называется ИНТЕРНЕТ. Интернет, рукотворный аналог мистической среды, которую древние маги именовали СУМРАКОМ, а нынешние эзотерики – «пространством вариантов», содержит в себе все. Или, как говорит мой друг и коллега, с которым я имею честь разделить эту почетную награду, Ираклий Найман: «Все, кроме того, что надо» (смех в зале). Нужно только правильно задать вопрос и суметь понять ответ».
Когда Эйнштейн опубликовал основные положения общей теории относительности, процесс создания атомной бомбы теоретически стал очевиден, однако, чтобы воплотить теорию в практику, понадобился «Манхэттенский проект» и гений Оппенгеймера. После публикации работы «Принцип лингво-гематрической симметрии причинно-следственных построений» процесс создания «семантической сети» стал очевиден, как стало очевидно и то, что это потребует огромного количества программистов, «прописывающих» невероятное количество программных оболочек нового «софта». Выход подсказал кризис. Затяжной экономический кризис, вызванный терактом 11 сентября и катастрофическим повышением цен на нефть, спровоцированным постсоветской Россией, обнажил уязвимость, а в какой-то мере и порочность западной финансовой системы, заставив искать новые эффективные в долгосрочной перспективе инвестиционные ниши. Такой «нишей» стала новая теория, а «испытательным полигоном» - Израиль, как естественное место ее возникновения. За компьютеры уселись все. Даже те, кто никогда раньше этого не делал. Известный в программировании закон о том, что любой алгоритм можно запрограммировать повторяющейся последовательностью трех операторов: оператора присваивания, оператора «IF» и оператора «GO TO» - пришелся весьма кстати. Оказалось, что обучить этим операторам можно, практически, кого угодно, а большего от «неофитов» и не требовалось. Биржи труда опустели – в обеспечении занятости стали нуждаться сами сотрудники этих учреждений. Вовлеченными в процесс оказались даже такие традиционно иждивенческие структуры, как религиозные школы: кризис заставлял искать дополнительные источники финансирования, а процесс изучения Священных Текстов неким непостижимым образом оказался близок к программированию по «качеству ощущения» что ли – именно в этой среде родилось несколько весьма оригинальных идей, способствовавших успеху всего начинания. Систематизацией и координацией всего этого программистского графоманства занимался ИНСТИТУТ СУДЬБЫ, перебравшийся в пустыню Негев, где словно по волшебству вырастала новая «силиконовая долина».
Во всем этом не доставало лишь одного звена. Нобелевская формула создателей новой теории: «Правильно задать вопрос и суметь понять ответ» - в переводе на профессиональный язык означала необходимость создания принципиально нового протокола обмена. Именно автором этого протокола и стал Вадим.
В отличие от своего титулованного коллеги, Вадим не удостоился церемониальной аудиенции у английской королевы, хотя и помелькал на разных парадно-престижных научных симпозиумах. Но, то ли в силу уже упомянутой мечтательности, то ли потому, что этот розовощекий атлетического сложения тридцатипятилетний увалень никак не соответствовал стереотипу гениального ученого, как странного существа со всклокоченными остатками волос и сумасшедшими глазами, организаторы подобных «тусовок» быстро поняли, что «электоральной» пользы от него никакой и Вадима оставили в покое, предоставив заниматься своим делом: «Пусть потешится, у них, у гениев, так принято» ...
Глава вторая. Профессор.
Просочившиеся «в народ» первые бета-версии нового сетевого инструмента вызвали некоторое разочарование. Нет, ну в самом деле, на вопрос «как получить Нобелевскую премию?», этот «умник» (официальное название) ответил: «Стань великим», приложив перечень сфер научной и социальной активности, в которых присуждалась Нобелевская премия. Но когда Вадим, пребывая в одном из своих «мечтательных» состояний, спросил о возможности получения воспламеняющегося аналога бензольных соединений из фикальных масс, он получил не только точную химическую формулу, но и подробное описание технологического процесса. Новое вещество по своим физическим свойствам должно было быть абсолютно идентично бензину, а по функциональным характеристикам – значительно его превышать, при этом сырьем для его получения ... Ну вы поняли – оно самое. Помимо прикладной ценности полученной информации, удивляла легкость, с которой она (информация) была получена. И так, информационно-технологическая «революция, о необходимости которой так долго говорили» программисты, свершилась. А теперь ... И вот теперь, после первых публикаций на эту тему, Вадим взлетел. Причем не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле – скоростной лифт доставил его на последний этаж небоскреба, именуемого «институтом судьбы». Так высоко он еще не поднимался. Весь этот этаж занимали ОНИ – два человека, фактически возглавлявшие проект создания новой «силиконовой долины», ставшие не только его идеологами, его «мозгом», но и его «душой». О них слагали легенды. И дело было даже не в том, что они сформулировали пресловутый принцип «лингво-гематрической симметрии», а в том, что легенды эти имели устойчивую «оккультную» составляющую. Даже законченные материалисты-атеисты говорили о них с нескрываемым мистическим трепетом.
- Вы несколько поторопились с публикацией Вашего открытия. – Начал тот, что помоложе и как следовало из легенд – Алексей.
- Какого именно?
- У Вас их много?
- Ну мой список значительно скромнее вашего. Но если вы имеете в виду энергетическую утилизацию говна, то я думаю, что публикация запоздала. Открытие, как вы его сами назвали, решает проблему глобального потепления, истощения природных ресурсов и даже пресловутого «загрязнения окружающей среды» - продукты горения нового вещества не токсичны. К тому же не знал, что мне надо брать особое разрешение на публикацию. Нет, генеральный секретарь ООН может, конечно, продолжать ездить в автомобиле с прицепом из солнечных батарей, но мое решение представляется мне более элегантным.
- Если бы кроме учебника по программированию, Вы удосужились прочитать еще и какую-нибудь книжку по политэкономии, то понимали бы, что все обстоит далеко не так радужно.
- Времени не было – начитавшись ваших учебников, решил, знаете ли пописать свои. Заразительно. И потом, дурное дело ... – В глубине души Вадим поражался собственной наглости. Эти люди не тратили время на пустые разговоры – слушать их было честью, которой удостаивались немногие, а говорить, да еще так ... И все же что-то подсказывало ему, что он имеет на это право, словно в какой-то негласной «табели о рангах» он перешел на новую ступень, стал «членом клуба». Какого?.. Во всяком случае, такой формой «ведения беседы» он давал понять, что ему это известно. А может быть все это лишь плоды его пресловутой «мечтательности»? Ой-йо-ей! Дальше этого междометия думать в этом направлении не хотелось.
- Видите ли, ученый, коим Вы несомненно являетесь – заговорил Ираклий, словно подтверждая его «иерархические» надежды – несет ответственность за высказанные им идеи. Этот нехитрый вывод мы сделали из собственного, поверьте, достаточно богатого опыта. Проблема же состоит в том, что социально-экономические структуры, связанные с нефтью сконцентрировали такое количество денег и власти, что Ваше открытие, вместо вселенской панацеи может стать лишь хлопком пробки, сигнализирующим джину, что путь из бутылки свободен. «И горе смертному, вопрошающему: «Как имя твое?», ибо имя ему – легион» . Счет пошел не на годы и, боюсь, уже даже не на месяцы. Для анализа ситуации мы пригласили из Италии профессора Гутмана. Историк, политэконом, он работает на стыке этих областей знания и, надеемся, поможет нам прояснить происходящее, или хотя бы оценить степень опасности. Вам предстоит его встретить.
В его голосе чувствовалась усталая мудрость человека, знающего гораздо больше своего собеседника.
- Я думал для этого существует административная группа, а я – программист.
На этот раз «отцы-основатели» переглянулись. Кажется, Вадим таки ухитрился их «достать»: произнести в их присутствии такое – все равно, что в присутствии Моцарта сказать: «Я – композитор».
- Профессор Гутман – ученый с мировым именем. Любой из нас почел бы за честь оказать ему такую услугу. Мы уступаем эту честь Вам. Наш личный вертолет доставит Вас в тель-авивский филиал института. Оттуда – на машине в аэропорт. Назад – так же, только в обратном порядке. – Голос Алексея был нарочито нейтрален, но и агрессии в нем, однако не было. – Такой несколько путанный «алгоритм» представляется нам наиболее безопасным из соображений конспирации. И поверьте – эти меры далеко не излишни.
«Слова-то какие: «опасность», «конспирация» - как в детективе, ей Б-гу» - подумал Вадим. Вслух же спросил.
- А как я его узнаю?
- В этом нет необходимости. Стойте в общем зале ожидания, слева от выхода – профессор сам Вас найдет. Вертолет уже ждет наверху. Удачи, коллега. – Впервые за время разговора широко улыбнувшись, Алексей пожал ему руку.
Вадим несколько отстраненно разглядывал пеструю толчею в общем зале прибытия аэропорта имени Бен Гуриона, время от времени скрашивая ожидание вот такими, как сейчас наблюдениями – взгляд его непроизвольно выделил красивую стройную девушку, как бы пронизывающую толпу походкой «от бедра» в притягивающе-обтягивающих джинсах. Белая облегающая футболка с глубоким вырезом подчеркивала аккуратную, но приятно ощутимую под взглядом рельефность груди. «Однако профессор изволят задерживаться» - с некоторым раздражением подумал он, снова переводя взгляд к устью широкого коридора, вновь наполнившегося очередной «порцией» прибывших, пытаясь угадать, кто же из них «всемирно-известный профессор».
- А вы, наверное, ждете меня?
Вздрогнув от неожиданности, Вадим обернулся к источнику этого мелодичного грудного голоса узнав в нем давешнюю девушку в футболке и джинсах и с удивлением понимая, что она обращается к нему.
- Я был бы счастлив ответить «да», но боюсь это ошибка.
- Не бойтесь. Вы Вадим. А я – профессор Гутман. Можно просто Кьяра. – Она с явно привычным любопытством приготовилась наблюдать за произведенным этой фразой эффектом, но выражение лица Вадима, видимо превзошло ее ожидания, вызвав щадяще подавленный хохоток – было очевидно, что ей это нравится. – Идемте. Насколько я понимаю, нас ждут.
В машине Вадим продолжал молча и несколько ошарашено разглядывать свою спутницу, что, казалось нисколько ее не занимало. Короткая стрижка густых иссиня-черных волос в живописном беспорядке обрамляла овал лица с широко посаженными большими карими глазами, тонким, чуть с горбинкой, носом и большим «чувственным» ртом. А несколько капель едва заметных веснушек у переносицы придавали всей композиции щемяще-трогательное ощущение «детскости».
- Осмотр окончен? – Первой нарушила молчание Кьяра.
- Слушай, сколько же тебе лет?
- А мы на «ты»?
- А ты против?
- Да нет. Мне двадцать шесть. В двадцать три получила звание профессора флорентийского университета. И если ты хочешь спросить, как это возможно, то я отвечу: «Узнай это у своего «умника»». Считай это моим первым заданием.
- Заданием?!! – От негодования кровь застучала в висках у Вадима.
Лицо Кьяры стало серьезным.
- Заданием, Вадим, заданием. – Ответила она, не обращая внимания на «пигментационные» флуктуации собеседника. – Наше сотрудничество будет протекать именно в таком формате.
Глава третья. Кьяра.
Выполняя ее «первое задание», Вадим обнаружил довольно любопытные вещи. В 1980 году только что поженившиеся в Минске Натан, и Белла Гутман изъявляют официальное желание выехать на постоянное место жительства в Израиль, на историческую родину. А точнее – в направлении Израиля. А еще точнее в направлении «выехать». В то время советские евреи с израильскими вызовами, желающие вместо Ближнего Востока ехать на «дальний запад» (чем западнее, тем лучше, вплоть до другого полушария) оказывались в Риме. По дошедшим до них среднестатистическим слухам «римские каникулы», а точнее римский карантин, должен был продлиться от полутора до двух месяцев. Но время шло, что-то в недрах эмиграционно-бюрократической машины, основанной на принципе очень «неформальной логики», проскальзывало, прошепетывало, пробуксовывало и молодожены совсем уж было загрустили, когда Натан, талантливый физик, уже известный на западе своими публикациями, получает приглашение от своего индийского коллеги, работающего в Римском университете, стать его «научным рабом». Надо ли говорить, что «тяжелые раздумья и разъедающие душу сомнения» по поводу «унизительности подобного предложения для истинного ученого» заняли примерно столько же времени, сколько понадобилось чтобы набрать в грудь воздуха для произнесения сакраментального «yes»? Не надо? Вот и хорошо. Тем более, что уже через три года, благодаря уму, невероятной трудоспособности (у эмигрантов это качество особенно обостряется) и все тому же таланту, Натан заключил собственный договор с Флорентийским университетом, куда и перевез жену с только что родившейся дочкой, названной уже на итальянский лад Кьярой.
Розовое младенчество Кьяры не оставило в сети сколько-нибудь заметного следа, если не считать маленькой заметки в одной из столичных газет о шестилетней девочке из семьи «русских» эмигрантов, поступившей сразу в пятый класс одной из частных гимназий Флоренции. Затем имя ее мелькнуло в связи с открытием специального центра для особо одаренных детей на юге Италии. В тот же год происходит беда – ее родители погибают при крайне загадочных обстоятельствах.
А потом – провал. Т. е. чистота, а точнее стерильность информационного вакуума сама по себе была «информацией для размышления». Как и название центра, за дверями которого скрылась десятилетняя Кьяра – «Индиго». Солнечное ли небо Италии с густой сочной, доходящей до ультрамарина, синевой в зените дало имя новому центру, или у него другая этимология выяснить не удалось. Какое-либо упоминание о центре, как и он сам растворились все в том же информационном вакууме. А через тринадцать лет, словно материализовавшаяся из этого вакуума, как Венера из морской пены на известном шедевре Боттичелли, хранящемся в одном из флорентийских музеев, Кьяра сдает экстерном экзамены за весь курс обучения на историческом факультете и по их результатам получает докторскую степень и звание профессора флорентийского университета, где когда-то работал ее отец. Финансировал же все это предприятие некий загадочный фонд все с тем же названием. Ни адреса фонда, ни каких-либо прецедентов его деятельности найти не удалось.
В последующие три года Кьяра опубликовала несколько блестящих работ, в которых излагалась совершенно новая методика применения теории игр к анализу конфликтных ситуаций в политэкономии. Одним из ключевых моментов нового подхода, в частности, назывался «уровень исторической грамотности». Другими словами, знание или не знание истории участниками конфликта, выделялось как один из объективных факторов, влияющих на его развитие.
В свете сказанного совершенно удивительными представлялись «взаимоотношения» Кьяры с СЕТЬЮ. Двумя словами эти отношения можно было бы охарактеризовать так – гениальный чайник. Она совершенно точно знала ЧТО ей нужно и даже могла оценить достижимость поставленной цели, но не знала – КАК. Вот этот пробел и призван был восполнить Вадим, став ее «глазами и ушами» в сети. И началось это буквально с первых же часов ее пребывания в институте. Последующие три дня были похожи на разворачивание плацдарма перед глобальным наступлением. Ее целеустремленность словно создавала некую дополнительную координатную ось, придавая облику почти «нездешнюю» глубину. Вызвавшая ярость при первой встрече, ее «иерархическая» претензия быстро забылась, а точнее перестала восприниматься как таковая. Ему нравилось следить за парадоксальными поворотами ее мысли, понимая смысл сказанного раньше, чем она успевала закончить фразу. Со стороны могло показаться, что они говорят междометиями, почти отказавшись от преимуществ, предоставляемых «второй сигнальной» системой. Яркий аналитический ум, одержимость, широкая эрудиция... Но только ли из-за этого пригласили ее «отцы-основатели»? Людей, обладающих подобными качествами было немало в самом институте. Кадровая политика института составляла предмет его гордости и справедливо считалась «несущей конструкцией» всей структуры. Красота? Ну не сводничеством же, в самом деле, они занимались! ... Вадим то и дело ловил себя на том, что любуется Кьярой, тем как она пьет кофе, как поворачивает голову в сторону собеседника, с видимым усилием отрываясь от монитора, как склоняется над клавиатурой. А тонкий аромат духов и случайные соприкосновения пальцев, когда он подходил ей помочь, вызывали неожиданный и тем самым странный, неконтролируемый трепет.
Пятница в Израиле это не просто праздник – это предощущение праздника, праздника Субботы, которая начинается в пятницу вечером. Поэтому израильтяне, даже те, кто в силу различных «трагических» обстоятельств, вынуждены в этот день появляться на работе (weekend в Израиле – пятница и суббота, воскресенье – рабочий день), стараются не уделять ей столько внимания и времени, чтобы это могло испортить ПРАЗДНИК. На исходе третьего дня, в пятницу, когда впервые с момента ее появления в институте, они остались одни, Кьяра, встретившись взглядом с Вадимом вдруг сказала.
- Слушай, а повези меня к морю...
До Эйлата был час езды. Серая лента Аравийского шоссе, с тихим шелестом убегавшая под колеса его «хонды», карликовые пустынные деревца, красные, почти бурые скалы, необъятность, до абстрактности, пространства, залитого таким же красным, почти бурым закатным солнцем и конкретное, на соседнем сидении, присутствие Кьяры – все это создавало ощущение праздничной нереальности, сказочности происходящего. Они сняли бунгало на самом берегу моря. Вечерний бриз, словно постанывающий, оцарапавшись о соломенную крышу, монотонный шелест волны, как бы обозначающий ритм какого-то неведомого блюза, бездонные карие глаза, так близко, что от этого можно сойти с ума, прохладная бархатистость кожи и обжигающая нагота, словно взрывающая тебя изнутри ...снова, ...и снова, ...и снова, в унисон завораживающему морскому блюзу и приятно прохладным порывам вечернего бриза, уже потом, на веранде, остужающим пылающие щеки, ...грудь, ...бедра ... и обжигающая нагота, словно взрывающая тебя изнутри снова, ...и снова, ...и снова ... И в сладком изнеможении, чувство опустошенности, в резонанс черной пустоте ночи в которой – только море, ощущаемое как присутствие чего-то гигантски-живого, даже когда на него не смотришь...
- Хочешь знать, о чем я думаю?
- Нет...
- Почему? – В голосе Вадима невольно прозвучала детская наивная обида.
- Потому что я знаю. Ты думаешь о том, как мы снова встретимся в лаборатории. Не буду притворяться, что все ЭТО для меня ничего не значит, что-то вроде гигиенической процедуры (как это сейчас модно) – это было бы слишком пошло, но и на демонстрацию «африканских страстей» на виду у всей лаборатории тоже рассчитывать не стоит.
- Ты всегда такая умная?
- Всегда. И, видишь ли, не хочу тебя пугать, это не ум, не интуиция – это ЗНАНИЕ, которое, как известно – СИЛА. Ты уже, наверное, понял, что интернат «Индиго» это не просто «школа для весьма одаренных детей». Критерием отбора туда было наличие СИЛЫ и последующие тринадцать лет нас учили с ней обращаться. Именно это позволило мне не сойти с ума от того, что я ЗНАЮ, как убили папу и маму.
- Убили?..
- Да. Мне известна официальная версия: «Кратковременное состояние аффекта, возможно вызванное ревностью, в результате которого Натан Гутман застрелил свою жену, а затем покончил с собой. По счастливой случайности их десятилетней дочери в этот момент не оказалось дома». Меня действительно не было дома, что стало для убийц неприятным сюрпризом, но это не было случайностью. Меня «выдернули» из этого ада за несколько часов до катастрофы носители СИЛЫ, но спасать родителей не входило в их компетенцию. Когда родители выезжали из социалистического отечества, отца заставили подписать документ о «сотрудничестве». Выбор был простой: либо подписываешь в общем-то ни к чему не обязывающую бумагу и благополучно уезжаешь, либо – «Сгноим и тебя и жену. Ты не Сахаров и «прогрессивной международной общественности» на тебя плевать». Такая мера «воздействия» тогда, в конце 70-х – начале 80-х, применялась не ко всем, но ко многим. Нет, в КГБ конечно были далеки от мысли создать «разветвленную шпионско-диверсионную сеть» из бывших соотечественников (ну не полные же кретины), тем более, что «соотечественники», как правило, честно обо всем рассказывали, как только пересекали границу. Расчет был другой. Если кто-то из них добивался успеха, становился «социально значимой личностью», будь то в науке, искусстве, политике – «бумага» приобретала совсем другой вес. Интересно, что сами ГБисты прекрасно понимали, что служат в такой организации, что любое упоминание о связи с ней, даже «виртуальной», является компроматом, т. е. орудием шантажа и нередко весьма успешного – эмигрант, добившийся успеха, ценит его больше других, ему не только есть что терять, но и есть с чем сравнивать. Тогда, в начале 90-х, отец был близок к открытию, доставшемуся тебе так легко, но у него не было «умника», а потому «процесс» оказался более длительным. Первые же публикации вызвали к нему интерес и не только «прогрессивной международной общественности». Выбор по-прежнему был простой: «Либо сворачиваешь исследования, а документацию передаешь нам (и даже не бесплатно). Либо – клеймо «советского шпиона» - не отмоешься». Но на этот раз отец отказался. В то время очень популярным был фильм «Семь смертей по рецепту» или в советском прокате «В сетях мафии» с Депардье и Мариной Влади в главных ролях, в котором обыгрывался именно такой способ сведения счетов с жизнью: талантливый преуспевающий специалист «вдруг», без видимых причин, берет в руки огнестрельное оружие и перестреляв всю семью, драматично-красиво разносит голову себе. Видимо где-то в недрах КГБ, или как там тогда называлась эта организация, сюжет показался наиболее безопасным в плане последующих «следственных мероприятий». Был создан даже специальный отдел, реализующий этот сюжет на практике, ну может быть, с некоторыми вариациями, но главный лейтмотив – члены семьи без видимых причин стреляют друг в дружку. Именно так был убит генерал Лев Рохлин, пытавшийся воспрепятствовать передаче ядерных технологий Ирану. И мои родители... Как видишь, твое открытие далеко небезопасно, но на этот раз «кина» не будет – это мой шанс взять «реванш» за семью. Я думаю, именно этим руководствовались «отцы-основатели», приглашая меня на этот «проект». Я – твой ангел-хранитель.
Они вернулись в институт в воскресенье, под утро. У дверей ее номера в гостиничном корпусе Вадим провел рукой по ее лицу, словно пытаясь стереть глубокие, как талый снег, тени под глазами.
- Что, некрасивая? – Ее глаза влажно блеснули, а на лице появилось наивное детское выражение испуга. – Сам виноват, спортил девушку.
Вадиму вдруг захотелось припасть губами к этому лицу, покрыть его поцелуями, испить еще не скатившуюся слезинку. Но, упреждая этот порыв, она прикоснулась пальцами к его губам.
- Нам пора. – И уже в дверях, не оборачиваясь – не опаздывай, у нас сегодня много работы.
Когда через два часа Вадим появился на пороге лаборатории, Кьяра уже была там. Как всегда, энергичная, яркая, элегантная. Куда девались тяжелые тени под глазами и угрюмая утренняя усталость (как им это удается?!!)? Скользнув по Вадиму почти равнодушным взглядом, она склонилась над клавиатурой.
Глава четвертая. Персонификация.
«Прего, синьор» - официант положил перед ним счет. Андрей протянул ему сложенную вдоль «домиком» купюру достоинством в 50 евро, зажатую между указательным и средним пальцами. Этот жест он видел в каком-то фильме с Жаном Габеном – Андрей любил старые французские фильмы и средневековые итальянские города. Парма, Перуджия, Ассизи – узкие кривые улицы, словно глубокие каньоны, прорезанные людскими «ручейками» в «монолитах» домов, будто сжимают «домиком» пространство, создавая совершенно иное ощущение времени. Вставая из-за стола и легко опираясь на протянутую Андреем руку, Ева привычно встряхнула гривой огненно-рыжих, доходящих до пояса, волос, создавая вокруг себя ореол крохотных вихрей, подобных прикосновению. Они познакомились во Флоренции. Ева сидела на парапете фонтана «Нептуна» на Пьяца Синьория, скрестив свои длинные красивые ноги, нарочито небрежно обернутые в широкие, до колен, коричневые шорты – в точности как девица на рекламном плакате за ее спиной. Она будто примеряла на себя эту позу вместе с кусочком окружающего пространства, как примеряют платье, а огромные зеленые глаза с явно отсутствующим видом смотрели поверх голов туристов скорее «внутрь», чем «в мир». Казалось она прислушивается к себе, пытаясь понять насколько ей все это идет.
- Sorry, I have lost one's way. Can you help me? – Видимо что-то в интонации Андрея выдавало, что он скорее «потерял путь» нежели «заблудился», но может быть именно поэтому она согласилась и помогала ему найти потерянное, вот уже несколько недель колеся с ним по городам и весям Умбрии без цели, без обязанностей, без «домашних заданий», не задавая вопросов, не навязывая ответов. Он словно взял ее напрокат у солнечного неба Тосканы цвета индиго. Именно об этом он так долго мечтал ТАМ. Именно таким он представлял себе ПРАЗДНИК. Казалось, эти несколько недель оправдывают все – и его нелепый, пугающий других, а потому делающий его одиноким, талант сетевого хакера, и даже то, как он им распорядился. Когда-то мама, видимо чувствуя, что с сыном что-то не так, повторяла как волшебную мантру, призванную убедить их обоих: «Ты такой же, как все», из чего он сделал вывод, что все такие же, как он, а это было ошибкой. Нет, он не жалел о содеянном, ибо с самого начала знал, что обречен. Им двигала не жажда наживы – для «уникума» такого ранга как он это было бы слишком банально. Он даже был достаточно умен, чтобы отдавать себе отчет в «обуявшей его гордыне» – он хотел признания, как «простой гений». Однако результат несколько превзошел его ожидания. «Золотой» закон хакера – чем больше отдашь, тем меньше «получишь», поэтому брать нужно много. Его забавляла потливая суетливость следователей, мысленно пытающихся представить себе сумму похищенного – было очевидно, что им это не под силу. Пока не пришел ОН. Новый следователь был молчалив, говорил редко, да и то больше о пустяках, а все время допроса просто разглядывал лицо Андрея, как разглядывают неодушевленный предмет. Так продолжалось неделю. Каждый день. По несколько часов. В начале это по-прежнему забавляло – по семейным рассказам о сгинувшем в ГУЛАГе деде, он понимал, что возможны и другие «методы воздействия». Потом стало настораживать – хотя все это происходило в «цивилизованной» стране (хотя бы об этом он позаботился), было очевидно, что сидевший перед ним человек об этих методах тоже «наслышан». Но страха не было. Страшно стало потом – на исходе первой недели их «знакомства», на одном из допросов по лицу следователя пробежала тень. Он не изменил ни тембра голоса, ни содержания «беседы», но в тот момент Андрей готов был поклясться, что видел тень ЗВЕРЯ. Он отдал все... Или почти все... Оставшееся потянуло на два года тюрьмы и хотя отбывал он их не на лесоповале под Вилюйском, а в Швейцарии – тюрьма есть тюрьма. И вот теперь он с глупой улыбкой почти счастливого человека разглядывал зарывшуюся в белоснежность гостиничных простынь Еву в центре итальянского города Перуджия. Совсем неплохо для сына сторублевых советских интеллигентов! Но все кончается, даже «плохое», не говоря уже о «хорошем» - надо подумать, что подарить ей «на память».
- И не мечтай, я не из тех, от кого избавляются так банально-просто. Жаль, что за все это время ты этого так и не понял, но ты прав – каникулы кончились, пора браться за дело.
При первых же звуках ее голоса Андрей вздрогнул от неожиданности и сейчас смотрел на нее так, словно увидел впервые.
- Не думал, что ты умеешь говорить по-русски.
- Научилась, пока «общалась» с тобой.
- А ты уверена, что мы «общались» именно на этом языке? – Несмотря на всю бредовость происходящего, в голосе Андрея не было уверенности.
- Не хочу тебя пугать, но я «слышу» не только то, что говорят. Как-то не было времени предупредить, да ты и не спрашивал.
- А должен был?
- Это – не ко мне и не сейчас. С тобой хотят встретиться.
- Хотят?!!!
- Ну хочет. Возможно, я еще не в таком совершенстве владею русским.
- Постой. Значит наша встреча не была случайной и все это время...
- В мире очень мало по-настоящему случайного, малыш, но даже оно – лишь проявление и дополнение необходимости. – В ее голосе звучала странная, так не гармонировавшая с ее молодостью и красотой мудрость. Эти чуть припухшие от природы, а не от силикона, губы, казалось, совершенно не «приспособлены» к произносимым ею сейчас словам, но от этого ее образ только приобретал какую-то странную глубину в еще не ведомом ему измерении. Андрей почувствовал, что он ее хочет. Нелепо и неуместно здесь и сейчас, после всего услышанного, граничащего с предательством, но уже в следующий момент эмоция трансформировалась в несколько иную формулу: «Она мне необходима...»
- Не волнуйся. Это несколько отличается от всего, что тебе предлагали раньше и даже если ты будешь так глуп, что откажешься это не повлечет за собой ни репрессивно-воспитательных, ни даже репрессивно-конспиративных мер. С людьми такого уровня ты еще не общался.
Через два часа они подходили к открытой траттории на небольшой площади, недалеко от собора Сан Лоренцо. Ожидавший их человек, как принято говорить, еще совсем не старый, т. е. уже далеко не молодой, но явно имеющий время, деньги и возможность тратить и то и другое в дорогих фитнес-клубах, привстал им навстречу.
- Искренне рад вас видеть. И поверьте, это не формула вежливости. Это правда.
- Судя по тому, как обставлена наша встреча, вы из тех самых мистических «управляющих миром», о которых так много говорят и так мало знают. – Андрей попытался улыбнуться, но улыбка неожиданно вышла «дерганой».
- Миром управляют законы природы. Просто есть люди, которые это знают, пользуются и в силу этого – хорошо живут. А есть, которые не знают, живут плохо и обвиняют во всем евреев.
- Что ж это за законы такие, чтоб хорошо жить? Не поделитесь мудростью?
- Охотно. Собственно, для этого я и здесь. И мне нравится ход Ваших мыслей – обычно после этой реплики у меня спрашивают не еврей ли я? И так назовем их ТРЕМЯ ЗАКОНАМИ ЛОРДА ГЕНРИ.
- Ого! Для «лорда» вы слишком хорошо говорите по-русски.
- Одно другому не мешает. Я одинаково хорошо говорю на многих языках.
- Другому может и нет, а мне – да. Особенно предложенная схема обстоятельств – мудрый лорд Генри и глупый Дориан Грей.
- Не глупый, а гениальный – красота, в любом ее проявлении, это форма гениальности. И хотя Ваша гениальность лежит в совсем иной плоскости, аналогия далеко не так поверхностна, как может показаться: Дориан Грей обладал невероятным разрушающим потенциалом. Почти таким же, как Вы и чтобы понять, почему меня привело к Вам именно это Ваше качество, Вам придется выслушать мои три закона.
Закон первый. Дуализм живого.
Энергия и масса, мужчина и женщина, труд и капитал, ноль и единица – в общем, «инь» и «янь», есть объективно существующие категории, противоборство которых и составляет суть материальной жизни, как состояния развития. Вне этого противостояния жизни нет. В противовес этому добро и зло – категории субъективные, противоборство которых порождает развитие философии, этики, искусства, т. е. жизни духовной. Смешивать эти понятия, т. е. применять категории «хорошо» и «плохо» к объективно-существующим реалиям материального мира, все равно, что измерять объем в градусах, а температуру в литрах. Однако всегда находятся люди, азартно и самозабвенно ищущие пути применения именно такой «метрической системы». Одного из таких людей звали Карл Маркс. «Это плохо, – сказал Маркс – когда один человек эксплуатирует другого человека. Надо чтоб было наоборот!!!». И предложил совершенно насильственное, сиречь «революционное», перемещение денег из «конфликтной» зоны противостояния труда и капитала в сферу инертной массы. Однако вне этого «конфликта», как я уже сказал в начале, жизнь невозможна по определению. Вне противостояния труда и капитала деньги умирают, а мертвое гниет, разлагается и смердит, заражая своим смрадом все вокруг. Что и произошло при попытке практической реализации его теории.
Закон второй. Ассоциативность денег.
Значит ли это, что между духовным и материальным нет никакой связи? Конечно же есть! Духовное и материальное начала сами образуют дуальную пару, в антагонизме которой развивается новый, более сложный чем человек, вид живой целостности – социум. Более того, существует абсолютно объективная, количественная характеристика, отражающая динамику этого противостояния – деньги. Духовное, как уже было сказано, развивается в противостоянии ДОБРА и ЗЛА. По этой причине добро и зло, или «хорошо» и «плохо», в мире духовного – аксиоматические понятия, определяемые интуитивно, т. е. неделимые атомы, лежащие в основе всех последующих построений. В применении к материальному эти понятия становятся не только относительными, но и абсолютно точно определяемыми: «хорошо» это то, за что человек платит деньги, а «плохо» это то, за что он не платит или платит за то, чтобы этого у него не было (я, конечно, не имею в виду клиническую патологию – наркоманию, алкоголизм, болезненное пристрастие к азартным играм и т. д.). Любой другой способ применения нравственных, или духовных категорий к материальному, как уже было показано на примере Маркса, в лучшем случае – несостоятелен, а в худшем – опасен. Деньги же отражают и динамику изменения этих понятий. Один и тот же предмет для разных людей имеет совершенно разную цену. Один и тот же предмет для одного и того же человека в разные моменты его жизни имеет совершенно разную цену (я намеренно употребляю слово «цена», а не «ценность»: «ценность» это масса денег, которую человек готов заплатить за удовлетворение своей прихоти или страсти, если бы они, деньги, у него были; «цена» это то, что он реально платит, а так как и в том и в другом случае речь идет о массе денег – разница, в данном контексте, несущественная). Но предмет неизменен, что же меняется? Меняется желание или необходимость его иметь, т. е. эмоциональное к нему отношение. Таким образом, деньги это функционал (т. е. функция, любому объекту ставящая в соответствие число), заданный не на множестве материальных объектов, а на множестве страстей человеческих. Анализируя изменения эмоционального состояния социума, можно экстраполировать, т. е. предвидеть изменения направленности денежных потоков, а так как деньги, как и всякий материальный предмет, имеют инерцию, это предвидение может охватывать довольно значительные отрезки времени. В этом и заключается искусство «делать деньги». Просмотр колонки криминальной хроники может дать больше информации по-настоящему деловому человеку, чем изучение сводки биржевых новостей. Надо только заменить слова «хорошо» и «плохо» на «спрос» и «предложение». Я не пытаюсь изменить мир – это не в моей власти. Я помогаю ему быть таким, каким он хочет. Я потакаю его страстям и как показывает практика, такой подход гораздо более конструктивен и уж во всяком случае, гораздо лучше оплачивается. Хотите развлечений – не извольте беспокоиться, хотите высоких технологий – нет ничего проще. Но в последние сто лет деньги имели тенденцию скапливаться в деструктивной, разрушительной сфере. Причиной тому – нефть, но это уже не моя забота: они хотят разрушения – я даю им вас.
Закон третий. Закон больших чисел.
Многообразие живого, как я уже не раз говорил, проявляется во взаимодействии антагонистичных пар или, как сказал бы программист, логических переменных. Законы этого взаимодействия сформулировал сто пятьдесят лет назад (за сто лет до создания первого компьютера) скромный английский еврей со смешной фамилией Буль. Созданная им теория получила название Булева алгебра и легла в основу всех современных компьютерных технологий, а универсальность понятия «логическая переменная» предопределила их всеобъемлющий характер. По своей значимости Булева алгебра превосходит все известные в истории примеры практического применения научных теорий, включая «теорию относительности», однако непрограммисту этот человек известен, в лучшем случае, как папа посредственной писательницы Этель Лилиан Войнич. Еще один пример логической переменной – «толпа» и «гений». Толпа есть целостность, объединенная страстью потреблять. Гений есть чудо, т. е. управляющее воздействие Высших сил, через которое Создатель привносит в мир новые ценности (в том числе и материальные), увеличивая тем самым массу обращаемых в толпе денег. И таков итог жизни любого гения. Творивший недалеко отсюда, в Ассизи, свои чудеса, Святой Франциск проповедовал бедность. Ну казалось бы, как проповедь бедности может увеличить массу денег? Но он был гений и понимая это, желая уберечь его от будущих бед, мама, наверное, говорила ему: «Ты такой же, как все», из чего он сделал вывод, что все такие же, как он, а это было ошибкой. Удачливый коммерсант, он отказался от денег СОЗНАТЕЛЬНО. Толпа же в силу своей массовости (и в этом ее сила) нивелировала этот нюанс его «трудовой биографии», превратив проповедь бедности в оправдание собственной лени и безделья, что сделало идею достаточно ПРИВЛЕКАТЕЛЬНОЙ для большого количества людей, создав тем самым неплохой способ ЗАРАБАТЫВАТЬ ДЕНЬГИ. Посмотри вон на тех чистых и упитанных монахов в скромных сутанах из дорогого сукна – они не выглядят БЕДНЫМИ. Поэтому гений необходим толпе – без него ей нечего будет ПОТРЕБЛЯТЬ и из потребительской целостности она превратится в первобытное стадо. Но нужна ли толпа гению? Вопрос из серии: «Слышен ли звук падающего дерева в лесу, когда там никого нет?». Без толпы гений невозможен по определению. Без нее его талант становится НЕВОСТРЕБОВАННЫМ, а невостребованный талант – страшная разрушительная сила: аллергия, депрессии, почечные колики – далеко не полный перечень «осложнений» этой болезни. До сих пор Вам удавалось избегать этих неприятностей и даже как-то сводить концы с концами – два миллиона долларов за два года тюрьмы, по миллиону в год – совсем неплохо для сына «сторублевых» советских интеллигентов, но скажите честно, это то чего Вы хотели? Я не предлагаю Вам РАБОТАТЬ на себя, как это делали другие. Я обращаюсь к Вам не потому что Вы МОЖЕТЕ сделать то, что мне нужно, а потому что Вам это ИНТЕРЕСНО, т. е. в Вас есть страсть, порождающая цену, которую я могу и хочу заплатить. Я предлагаю Вам ВОСТРЕБОВАННОСТЬ Вашего таланта, а в придачу – все, что только можно получить за деньги и поверьте мне – это совсем не мало. Во всяком случае – больше того, что Вы имели до сих пор.
Упоминание о двух миллионах заставило сердце Андрея забиться с неприятными перебоями – «популярность» на данном этапе не входила в его планы.
- Слушайте, а вы не еврей? – Озвучил он свое беспокойство.
- Я – персонификация толпы и имя мне легион, ибо нас много. – По лицу собеседника пробежала легкая тень, но на мгновение показалось – тень ЗВЕРЯ.
И опять, как тогда, в кабинете следователя, Андрею стало страшно: «Господи! Да когда же Ты это прекратишь?!!»
- Сеть изменилась – с отсутствующим видом вдруг сказала Ева, глядя поверх их голов на открывающийся с холма пейзаж, залитый буйством яркой весенней зелени – «умник» реализовал себя через них. Они еще сами не понимают, ЧТО они создали...
Глава пятая. Доказательство.
- Сеть изменилась. – Кьяра «отсутствующим» взглядом рассматривала пейзаж за окном лаборатории, уже приобретающий урбанистические черты на фоне бурых скал Аравы. – Это она. Я знаю. Я ее чувствую.
- Кто? – Устало отозвался Вадим. Последние дни изрядно вымотали их обоих.
- Рыжая Ева.
- История не оставила документальных свидетельств о цвете ее волос, если, конечно, мы говорим об одной и той же женщине.
- Мы были вместе в интернате, – продолжила Кьяра, проигнорировав его иронию – она не была злой, она была жестокой. Как могут быть жестокими дети – естественно и равнодушно. Поэтому мало кто обращал на это внимание. Кроме меня. СИЛОЙ она была наделена немерянной – щедро и иногда даже казалось, расточительно щедро. Нас странным образом тянуло друг к другу. Наверное, я была единственной ее подругой, а потому испытала всю тяжесть ее жестокости. Почти все наши игры заканчивались слезами. Моими слезами. Я ревела по-детски самозабвенно не помня себя от обиды и какой-то странной горечи, происходящей видимо от интуитивного понимания, что назавтра все повторится снова. Она могла унизить на самом высоком накале откровений, походя, невзначай и от того еще больнее. И все же я не могла без нее. Это была какая-то «безответная» дружба (именно дружба, а не «любовь», любовь не может быть безответной по определению). Она мне многое дала. А точнее, избавила. Она избавила меня от какой-то чрезмерно открытой «восторженности», что ли, которую часто принимают за глупость. Много позже я поняла, что была ей так же необходима, как она мне. Мы были словно два полюса одного целого, «логической переменной». Она исчезла внезапно. Ее словно «вычеркнули» не только из настоящего, но и из прошлого – когда я спросила: «Где Ева?», наставник заговорил со мной о трудностях в учебе, словно не расслышав или даже не поняв вопроса. И вот теперь я снова ощущаю ее присутствие. Это чувство трудно описать словами. «Сладкий восторг от предстоящего ужаса» - что-то так. Она где-то рядом, в сети.
- Вот этого я не понимаю. В сети не миллионы – десятки, может быть сотни миллионов людей, сейчас, в данную минуту. Ее состояние меняется каждую наносекунду, а главное меняется непредсказуемо. А ты говоришь о какой-то рыжей Еве, которую «чувствуешь» в сети!
- Видишь ли, я и такие как я воспринимаем сеть не на уровне импульсов и даже не на уровне информационных блоков. Мы воспринимаем ее на уровне противоположных потенциалов, «логических переменных». Что-то вроде «добра» и «зла», хотя это не так. Наше восприятие сети лишено этических критериев. При этом нам не нужен физический контакт с сетью. Ты наверняка слышал о технологиях, позволяющих считывать информацию с жесткого диска, без какого-либо подключения к компьютеру, кабельного или волнового. Просто необходимо, чтобы диск вращался. Это очень похоже – нужно только, чтобы сеть менялась, была в состоянии динамики, а она, как ты правильно заметил, в этом состоянии всегда. Это позволяет мне абсолютно точно знать где и что искать, но для того чтобы превратить эти ощущения в речевые или символьные образы, мне нужен посредник, в данном случае – ты. Писать программы, общаться с сетью на уровне операторов или скриптов я не в состоянии – я не понимаю их логики. И это что-то системное, видимо одни способности исключают другие. Потенциалы, создаваемые пользователями в сети, так же специфичны, как пресловутые отпечатки пальцев, только имеют гораздо больше параметров идентификации. Если потенциал достаточно сильный, а пользователь мне знаком, я могу его идентифицировать. Потенциал рыжей Евы невероятно и я бы даже сказала, угрожающе, сильный, т. е. имеет ярко выраженную деструктивную составляющую. Но как именно она проявится, т. е. что и как она делает я не знаю. Для этого мне необходимо ее увидеть.
- Зачем? Или ты думаешь, в порыве сентиментальной нежности к собственному розовому отрочеству, она расскажет тебе, что собирается «опрокинуть мир в пучину порока», «пить вино беззакония и есть хлеб блудодейства»? И даже поделится «алгоритмическими» соображениями на эту тему?
- Мне не нужны ни ее эмоции, ни ее откровенность. Мне достаточно ее увидеть – «диск» должен быть в поле моего зрения. Это мое преимущество перед ней, может быть единственное, но преимущество.
- И чтобы реализовать это преимущество, нам нужно ее найти, причем не в сети, а в реальной жизни. Редкий у тебя талант – делать жизнь беззаботно-комфортабельной.
- Ну начать-то придется с сети, а чтобы тебе не было так комфортабельно-скучно, могу добавить, что «вторжение» очень напоминает появление новой поисковой системы. Они что-то ищут, а может просто собирают информацию.
- Они?
- Напоминаю: неспособность к программированию это наш «системный баг». Для полноценного общения с сетью ей, так же, как и мне, нужен посредник.
- Ты права. – Задумчиво произнес Вадим, глубоко затягиваясь длинным «Marlboro» после почти полуторачасового бдения у монитора. – Любопытный поисковик – код web-агента явно избыточен, но это не вирус. Такую программу мог написать хакер, но хакер очень высокого класса. Пару лет назад я принимал участие в работе аналитической группы, созданной для расследования «взлома», ни больше ни меньше, международной финансовой системы, «широко известное в узких кругах» дело Wall Street. На самом деле «взломы» даже таких глобальных систем время от времени происходят: количество людей, посвящающих этому свое время столь велико, а их упорство столь бескорыстно, что все вместе они представляют собой гигантский генератор случайных чисел, работающий с невероятной интенсивностью. При таких условиях вероятность «выпадания» нужной комбинации становится достаточно большой, случайным является то, что эта удача выпадает именно этому, а не тому «элементу» генератора. Такие проникновения моментально обнаруживаются (иногда даже раньше, чем «счастливчик» успевает понять, что же произошло) и в общем довольно безвредны. В том же случае парень сумел не только найти настоящую брешь в системе, но и очень остроумно ею воспользоваться. Он был элегантен даже в мелочах – сложение по «модулю два» вместо многократных пересылок. Обнаружить его программными методами было невозможно. Нашли его полицейские сыскари – программист он, конечно, был гениальный, но «уголовник» никакой. А примерно с месяц назад я случайно натолкнулся на сообщение, что его выпустили «по окончании срока заключения». Я не взялся бы доказывать его причастность к этому поисковику перед судом присяжных, но я абсолютно уверен, что это он.
- Ну так найди его!
- В том-то и проблема: найти человека, находящегося под почти официальным наблюдением, с нашими методами и возможностями доступа не составляет труда. Но он исчез... Растворился, аннигилировался!!! И это не силовики – совершенно иной почерк информационной стерилизации.
- Может он сам?
- Исключено. Это все равно как самому собрать на кухне ядерный реактор.
- И так, что мы имеем? Абсолютно открытое появление в сети, при абсолютно герметичной «физической» конспирации?
- Ну появление в сети далеко не открытое, но защита, конечно, «от ленивого». Так ведет себя человек уверенный, что в любом случае его обнаружение займет гораздо больше времени, чем ему надо для достижения цели.
- А что «поисковик»?
- Ты взрослеешь прямо на глазах и что особенно приятно – на моих. Но и тут «дубль-пусто». Все абсолютно легально, а финансирует это предприятие некий анонимный фонд. Ни учредителей, ни каких-либо других следов его деятельности найти не удалось, что в общем тоже криминалом не является. Вообще-то очень похоже на твой «Индиго». А это не «ваши», случайно, балуются?
- Не наши. А теперь пробей связь этого фонда с городами Тарквиния, Флоренция, Ассизи.
- Последовательность важна?
- Важна.
- Ну связи, в общем-то, нет. – Задумчиво произнес Вадим еще через час, поднимая голову от монитора. – Просто некая Эвелина Кацнельбоген, примерно месяц назад прилетевшая в Милан из Нью-Йорка, взяла напрокат BMW-Седан цвета бордо-металлик, который (BMW) и «засветился» в указанных городах, в указанной последовательности. Кроме Ассизи... А связь в том, что оплачен этот круиз с дочернего счета упомянутого ранее фонда.
- Кацнельбоген – девичья фамилия моей мамы. Она с нами играет, но это наш шанс. Какой ближайший к Ассизи международный аэропорт?
- Флоренция, если не ошибаюсь.
- Ну что ж, летим во Флоренцию.
- Когда?
- Сейчас. Т. е. совсем «сейчас». Зубную щетку и смену белья купишь там...
Под крылом арендуемого институтом для подобных случаев Боинга, в «каракулевом» кипении пены на гребнях волн, простиралось Средиземное море.
- Это очень древняя история. – Начала Кьяра, отвечая на не заданный, но все это время подразумеваемый Вадимом вопрос. – За тысячу триста лет до рождения Христа, Средиземноморье представляло собой гигантский «плавильный котел», в котором расцветали и гибли целые цивилизации. Падение микенского царства и царства Хеттов, этническое становление древних греков, возникновение Первого еврейского государства между долиной Иордана и Западным (Средиземным) морем (кстати, первого в истории государства с республиканской системой правления), падение Трои – по интенсивности этно-генных процессов этот период не имеет себе равных в мировой истории. По одной из версий, Герой Трои Эней, возглавив остатки войска и народы, населяющие средиземноморское побережье Малой Азии отправился в великое морское странствие, которое привело его к западным берегам Аппенинского полуострова, на территорию современной Тосканы, а позднее и Умбрии. Эти люди были одинаково искусны в войне и мореплавании, а потому получили название «народы моря». Добровольно выбранная общая судьба – изгнание, которое они предпочли греческому рабству, сплотила их в великий народ, который позднее стали называть Этрусками. Энергии этого пассионарного взрыва хватило на тысячу лет. На пике славы и могущества тысячелетнего Этрусского царства, в VII веке до нашей эры в знатной семье города-государства Тарквинии родилась златокудрая красавица Танаквиль. В историю Танаквиль вошла как властная честолюбивая женщина, искусный и расчетливый политик, сумевшая возвести на престол пятого и шестого римских царей: своего мужа Луция Тарквиния Приска и их приемного сына Сервия Тулия. Однако реальные факты ее биографии выпадают из образа прагматичной стервы. Ну какой, в самом деле мог быть расчет в том, чтобы выйти замуж за сына греческого политэмигранта, человека далеко не бедного, весьма одаренного, но в силу своего происхождения (т. е. препятствия непреодолимого) абсолютно бесперспективного. Это была любовь, страсть, а эта женщина слишком любила себя, чтобы свои страсти приносить в жертву политической конъюнктуре. Она считала это не силой, а слабостью, а потому приспосабливала конъюнктуру под свои страсти, а страстью ее была человеческая одаренность, которую она умела распознавать и ценить. Поэтому, когда муж был убит сыновьями предыдущего царя, Анка Марция, она возводит на престол не собственных сыновей, но сына убитого мужем врага и женщины, ставшей его (мужа) любовницей. Интересно, что от Сервия Тулия, выросшего в царском дворце, никто не скрывал его происхождения, но никому и в голову не приходило бояться его мести. Танаквиль традиционно считается человеком, весьма искушенным в дивинации, толковании природных явлений, как ЗНАМЕНИЙ СУДЬБЫ, но дело в том, что два странных знамения, свидетелем которых она была (орел, возложивший на голову мужа невесть откуда взявшийся венец по пути из Тарквинии в Рим и огненный венец вокруг головы спящего Сервия), никак нельзя отнести к «природными явлениями». Оба раза это было чудо, произошедшее в «нужном месте» и в «нужное время», а это наводит на мысль о том, что она была не их толкователем, а их творцом. Колдовство было достаточно распространенным занятием среди этрусских женщин, но в то время колдуньи вызывали не страх и ненависть, а благоговейный трепет и уважение (примерно, как в наше время – программисты), а Танаквиль была самой искусной из них. С тех пор рыжие ведьмы стали «товарным знаком» этой земли. Но странное дело, разразившаяся через две тысячи лет охота на ведьм, оскопившая генофонд таких стран, как Франция, Германия, Англия и даже итальянская Ломбардия, почти не коснулась центральной Италии, словно дух ВЕЛИКОЙ КОЛДУНЬИ хранил их от этой напасти. Таким образом определился первый город в «пробитой» тобой цепочке – Тарквиния.
Год 1216 (по другим источникам – 15-й) нашей эры. В замке Кампи Бизенцио, что под Флоренцией, его владелец Мацинго Тергими устраивает торжества по поводу посвящения его в рыцарское достоинство. На праздник были приглашены не только знатнейшие, но и богатейшие флорентийцы, среди которых – купец Ламбертуччо Амидеи (потомки которого сегодня производят шоколад, признанный лучшим в мире) со своей дочерью, рыжеволосой красавицей Франческой. Присутствовавший там же юный аристократ Буондельмонте деи Буондельмонти был буквально околдован ее чарами, а выпитое вино и вовсе лишило его рассудка, потребовав немедленного удовлетворения вспыхнувшей страсти. Молодые люди попытались уединиться в одной из комнат дворца, но тут дорогу им преградил двоюродный дядя юной распутницы Оддо Арриги, сам питавший к ней тайную и порочную страсть. Под предлогом защиты чести семьи он обнажил меч. В коротком поединке искусный в фехтовании юноша убил Оддо Арриги, но по мере того, как пятно крови растекалось по камзолу старого развратника, хмель покидал голову Буондельмонти, а вместе с ним и чары рыжеволосой красавицы: «Что он наделал?!!!». Месть Арриги мало его беспокоила – Буондельмонти всегда могли постоять за себя. Но убийство есть убийство – будет публичный суд, вероятнее всего – изгнание, а это значит толпа, презираемая и ненавидимая, объект насмешливого остроумия, но именно она, создающая королей и героев, она не будет его ни любить, ни ненавидеть, ни бояться. Она его просто забудет и – конец честолюбивым мечтам, без которых так удачно начавшаяся жизнь просто не имеет смысла. Выход подсказала сама Франческа – она расскажет правду, что ее дядя был убит в честном поединке, который сам же и затеял... Но при одном условии – Буондельмонти должен на ней жениться. Времени на раздумья не было и юный аристократ подтвердил свое обещание в присутствии сбежавшихся на шум гостей. Но на следующий день все предстало в несколько ином свете. Показания простолюдинки избавляли его от суда, что же до ее сумашедших фантазий и данного обещания – от всего этого можно будет просто откупиться, тем более что предмет его воздыханий, тайных и явных, младшая дочь мессира Донати с нетерпением ждала, когда же он сделает ей предложение. Ранним пасхальным утром, на белом коне, в белоснежных атласных одеждах Буондельмонте направился к дому невесты, чтобы дать брачную клятву. Разъяренная же таким вероломством Франческа, потребовала от семьи постоять за ее честь. На мосту Понте Веккьо, что у Пьяца Синьория, на окрыленного предстоящим событием жениха напали Арриги. На этот раз удача ему изменила, тем более что нападавших было значительно больше – когда они расступились весенняя слякоть и темная кровь растекались по белоснежному атласу одежд бездыханного юноши. Эти цвета, цвета грязи и крови, окрасили начавшееся с той «кровавой свадьбы» противостояние богатейших и родовитейших семей Европы, на протяжении ста лет истреблявших друг друга в войне «гвельфов и гибеллинов». И мало кто из них вспоминал рыжеволосую ведьму, чьи похоть и необузданное честолюбие положили начало конфликту, определившему политическое лицо континента вплоть до наших дней. Так в нашей цепочке появилась Флоренция.
Крепость Рокка Маджоре стоит на вершине холма, над которым низко-низко нависли небеса, а вокруг которого, как поля шляпы вокруг тульи, раскинулась РОДИНА. Его родина называлась город Ассизи. На родину приезжало много паломников, потому что она была родиной еще трех человек, «творивших добро» - так говорила мама. Наверное, они творили много добра, потому что на их родину приезжало много паломников. Некоторые из них рассказывали о другом городе – Иерусалиме, к которому тоже вплотную подошли НЕБЕСА. Небеса в Иерусалиме (так они рассказывали) были наполнены Светом. Небеса над его родиной были наполнены сумраком, поэтому к Ассизи вплотную подошел СУМРАК. Сумрак был такого же цвета, как стены крепости, а стены крепости были такого же цвета, как и большинство тюрем на земле – серого, потому что крепость была тюрьмой. Он попал в тюрьму, как и большинство людей, попадающих в тюрьму – по глупости, много лет назад придя работать сюда охранником. Да так и остался. Может потому что не поумнел? Время шло, количество узников крепости становилось все меньше. Может быть потому, что на свете стало много людей, творящих добро? Может быть, хотя ему так не казалось, наверное, потому что он стал умнее? Так продолжалось, пока он не остался в крепости один. Где-то далеко от его родины, в каких-то документах, крепость все еще продолжала считаться тюрьмой, поэтому он продолжал получать свое жалование, будучи в одном лице начальником, надсмотрщиком, а может быть и заключенным? Всю его жизнь ему платили, чтобы он не выходил из тюрьмы и он честно выполнял свои обязанности, а сейчас может быть еще тщательнее чем обычно, потому что он стал мудрым! Он был мудрым, поэтому жил в небольшой каморке у самых ворот, на случай если в них постучат... Поздней дождливой октябрьской ночью 187… года в ворота крепости постучали. Стук был нетерпеливым и требовательным. Завернутые в плащи, через дверь в крепостных воротах вошли три человека. Через полчаса, двое из них вернулись на свободу. Оставшийся в его каморке узник, продолжал сидеть неподвижно, как бывает сидят неподвижно люди, в силу обстоятельств оказавшиеся в мокрой и грязной одежде и каждое движение напоминает им о силе этих обстоятельств, к которым им трудно привыкнуть, так же, как трудно привыкнуть к мокрой и грязной одежде. Он осторожно откинул капюшон, скрывавший лицо узника и свершилось чудо: то, что еще мгновенье назад было безликим и бесформенный объемом, завернутым в промокший насквозь плащ, превратилось в женщину, по плечам которой рассыпались длинные густые серые от дорожной грязи волосы, подсвеченные изнутри огненно-рыжими искорками, выдающими их естественный цвет.
- Я хочу быть чистой. – Сказала она не поднимая головы.
Он отвел ее в помещение, именовавшееся ранее «апартаментами начальника тюрьмы». Там были камин и ванная. Разведя огонь в камине и наполнив ванну дымящимся теплом разогретой на кухне воды, он пробурчал неуклюже-двусмысленное в таких обстоятельствах: «располагайтесь» и поспешил к выходу – ему всегда было неуютно в этих «апартаментах». Дни потекли, наполненные немногословно-приветливым ощущением ее присутствия. По утрам он шел на городской рынок, чтобы купить заказанные ею продукты, а когда возвращался в крепость они долго возились с ними на кухне (оказалось, она великолепно готовит), при этом он пересказывал ей городские сплетни. Потом они вместе обедали, как правило молча и даже несколько чопорно. А потом она подолгу стояла на крепостной стене, словно пытаясь заглянуть за линию горизонта. Он сопровождал ее не как охранник, а скорее, как компаньон – характерный кашель и лихорадочный румянец на щеках выдавали чахотку. Время от времени она подносила ко рту платок, оставляя в нем крошечные кусочки своих легких, после чего губы приобретали пугающе яркий оттенок. Так продолжалось изо дня в день, неделя за неделей. В этой почти ритуальной повторяемости было что-то завораживающее, гипнотизирующее. Однажды, стоя рядом с ней на крепостной стене и проследив направление ее взгляда он не то констатировал, не то спросил
- Там свобода...
Она неопределенно пожала плечами.
- Может быть тот, кто повесил замок на эти ворота, запер не нас здесь, а себя там?
Ее слова его удивили – он и сам часто об этом думал, но не решался, а может быть и не умел, сказать это так. В этом был один из ее многочисленных талантов – ОБЪЯСНЯТЬ людям ЧТО они думают. Как она объяснила «герою двух континентов», «пламенному революционеру и защитнику демократических ценностей» Гарибальди, еще до того, как он встретился с генералом Кавуром, что его истинное предназначение – привести к власти монархию. Их пути часто пересекались (нет, она не стала одной из его многочисленных «пассий», хотя он не раз ей это предлагал – он делал это просто, как предлагают партию в бридж или стакан чая), ибо вторым из ее многочисленных талантов, ставшим истинной страстью, было умение распознавать и ценить человеческую одаренность. Именно поэтому, в далеком Уругвае, она привела его в масонскую ложу, хотя сама к подобным строго-иерархическим организациям относилась с некоторой иронией, ибо третьим из ее многочисленных талантов была любовь к СВОБОДЕ. История не сохранила для нас ее имени. Само ВРЕМЯ ВЕЛИКИХ РЕВОЛЮЦИЙ персонифицировалось в этой женщине, сражавшейся с мужчинами против мужчин так, что женщину в ней не узнавали даже близкие люди. Но время менялось, приближался век, который наполнит слово «свобода» совсем иным содержанием, превратив его скорее в название политической партии. Что-то вроде «партии умеренного прогресса в рамках законности» . Так она оказалась в этой тюрьме…
Однажды утром, постучав в дверь ее комнаты и не получив ответа, он понял, что никто уже больше не сможет «нарушить ее одиночества». Первым что он увидел, перешагнув порог, была застывшая на ее губах абсолютно спокойная, приветливая улыбка наконец-то СВОБОДНОГО человека...
Ева уверена, что все эти женщины, включая Танаквиль – ее предыдущие инкарнации. Некоторым из нас дано это знать. Поэтому места, связанные с их жизнью или смертью, стали ее «энтропийными воронками», которые она должна пройти перед ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕМ.
- И в чем же состоит «предназначение»?
- Думаю, она и сама этого пока не знает. Оно откроется ей в Ассизи.
- Что значит «откроется»? Как откроется? Запахнет серой и некто в черном вложит в руки брошюру, что-то вроде «Правила личной гигиены при беременности» или «Лопата – друг солдата»? Между словами «она уверена» и «дано знать» - разница в визит к психиатру! Извини, но вся эта оккультная многозначительность стала походить на шарлатанство. При этом я чувствую себя идиотом и мне это чувство не нравится!
- Кто-то из великих сказал: «Понять – значит привыкнуть и научиться пользоваться.» – Ответила Кьяра равнодушно глядя в иллюминатор, не только не повысив голоса, но даже не изменив его тембра. – Я привыкла к тому, что ЭТО есть и научилась им пользоваться. Я не могу объяснить тебе «физику» процесса. Кстати, о физике. Тебе никогда не приходило в голову, что физическое понятие «силы» чем-то эквивалентно понятию Б-г. Ты говоришь: «Действует сила» и считаешь, что этим все объяснил? А что это значит? Как именно она «действует», что при этом происходит? Действует ли она «сама», сознательно? И если нет, кто это действие инициировал и кто его направляет? Во всяком случае «И повелел Господь...» представляется мне куда более осмысленным, чем «возникающие силы приводят в действие...». А Ассизи это и моя «энтропийная воронка» ...
Лабиринт кривых узких улочек так и оставшегося средневековым Ассизи, казалось был бесконечен. Словно прорезанные людскими ручейками в «монолитах» домов, они сжимали «домиком» пространство, создавая совсем иное ощущение времени. Узнать в спутнице Вадима прежнюю Кьяру было трудно: черты ее лица как-то «по-птичьи» обострились, само лицо вытянулось, а тело превратилось в натянутый звенящий вектор, устремленный к ей одной ведомой цели, когда очередной переулок будто «взорвался» простором площади. И ГРЯНУЛА ТИШИНА. Она зазвенела в ушах странным звуком, какой слышишь вблизи трансформаторной будки, только на этот раз «будку» будто втиснули в его затылок. Люди двигались как в замедленном кино и это движение было «из», «во вне», создавая линзу пустоты на оживленной площади вокруг невидимой оси на одном конце которой была Кьяра, а на другом – пылающий факел развевающихся на ветру ярко-рыжих волос. Казалось, ВЕТЕР ПРЕИСПОДНЕЙ овевал их лица. Рыжая Ведьма и Темный Ангел... Сколько это длилось? Мгновение? Вечность? На лице Евы возникла странная улыбка, похожая на ответ без вопроса, которую она понесла в сюрреалистичную, как на картинах Дали, перспективу полуарок, поддерживающих внешнюю стену левого нефа собора Святой Кьяры.
- Будущее еще не определено, – словно продолжая начатый спор, почти одними губами, проговорила ей в след Кьяра и повернув к Вадиму как-то вдруг осунувшееся лицо, добавила – и это зависит от нас.
Косые лучи заходящего солнца наполняли комнату оранжевым теплом.
- Я приму душ. – Не поднимаясь с кресла, Кьяра «выкарабкалась» из блузки. – Помоги – позвала она, подставляя ему словно перетянутую подарочной тесьмой спину.
Вадим освободил половинки упругого пластика от «взаимных обязательств», провел ладонью по обнаженной спине, завел руки вперед, коснувшись ставших твердыми под его пальцами сосков... Она не сопротивлялась, была почти обреченно послушной и в этой обреченности была своя новизна и щемящая, как звучание скрипки прелесть... «Нега чистой печали» ... А потом они долго лежали прижавшись друг к другу, будто пытаясь сплетением тел сохранить тепло этой минуты. На «когда-нибудь», в котором гениальные хакеры и рыжие ведьмы, институт, сеть, «умник» - когда-нибудь, не сейчас, ну еще немного...
- Так что же там сегодня произошло? – Первым не выдержал Вадим.
Сгустившиеся сумерки быстро превращались в темноту, в которой слова обретали некую «анонимную» убедительность.
- Произошло не там и не сегодня. «Умник» это не совсем то, что мы думаем. Это не экспертная система, это инструмент воздействия, или как сказали бы в каком-нибудь разведуправлении, это не «информатор», это «агент влияния». Именно этим объясняется избыточность кода web-робота, на которую ты сразу обратил внимание.
- Что ты такое говоришь?
- Если ты когда-нибудь интересовался подобной литературой, то наверняка читал об «эффекте зеркала»: если у тебя хорошее настроение и ты улыбаешься, зеркало констатирует этот факт, но если настроение не очень, а ты стоя перед зеркалом, тем не менее улыбаешься, зеркало возвращает тебе улыбку, ощутимо улучшая настроение. Другими словами, изменив отражение, можно повлиять на оригинал. Сеть это отражение цивилизации, а значит к этой паре применим тот же закон. «Умник» позволяет сформировать ответ до того, как был задан вопрос, создавая в сети «потенциал», заставляющий людей думать в определенном направлении, пока вопрос не будет задан. Этот механизм работает даже не на подсознательном уровне, а на уровне коллективного сознания отдельных социальных групп, т. е. совершенно не осознается объектами воздействия, при этом воздействие может быть не только очень сильным, но и целенаправленным, а всеобъемлющий характер сети делает уязвимым практически любого. И заметь, речь идет не об искажении информации или сознательном информационном саботаже путем «внушения», как это было с нашумевшим «25-м кадром». Меняется направление обмена: активным инициирующим началом становится сеть, а человек лишь пассивным ее «отражением». «Пассивным» – значит «управляемым».
Вдруг лицо Кьяры вновь, как тогда, в городских переулках перед соборной площадью, как-то «по-птичьи» заострилось. Молниеносно-властным жестом она приложила пальцы к губам Вадима, а в следующий миг, каким-то неуловимым движением, оказалась в центре комнаты. Дверь бесшумно отворилась и в комнате появились люди. Люди без лиц – только «смотровые щели» в камуфляжных масках. Они не вошли, а именно появились, словно одновременно ото всюду. Их движения были точны и профессионально красивы. И тогда ГРЯНУЛ СВЕТ! В его эпицентре, окруженная СВЕТОМ, как изометрическим ореолом, парила Кьяра, нагая и гневная! Она излучала СИЛУ, становящуюся СВЕТОМ, сначала холодным, почти серым голубым, постепенно переходящим в глубокий ультрамарин «индиго» и заливающим комнату кроваво-красным обжигающим сиянием. И это сияние что-то изменило в «людях без лиц». Их движения перестали быть отточено-красивыми, из них ушла завораживающе-смертоносная динамика, оставив безобразно скорчившиеся на полу трупы. Сколько это продолжалось? Мгновение? Вечность?.. В наступившей темноте прозвучал спокойный голос Кьяры.
- ЭТО началось. Нам пора возвращаться.
Глава шестая. Атака.
Всю дорогу до аэропорта ехали молча, и только уже в самолете Вадим развернул Кьяру к себе, зарыл пальцы в ее волосы, обхватив ладонями лицо.
- Я люблю тебя.
- А не боишься?
- А должен?
Кьяра улыбнулась с явным облегчением.
- Нет, – и добавила – наверное... То, что ты видел была не моя сила, а их. Я просто отразила то, что они принесли с собой.
- Значит, на тебя нельзя сердиться?
- А зачем? Я хорошая.
- Думаешь это Ева?
- Да нет, конечно. Ей это не нужно. И потом, если б это была она, они бы знали с чем столкнутся, чего ждать. А они НЕ знали. Само покушение абсолютно бессмысленно вне зависимости от результата и заказчика, не мотивировано рациональными целями, а это симптоматично: профессионалов такого уровня не используют для прихотей – ты же не будешь в тире стрелять из гранатомета. Знаешь из-за чего был разрушен Первый Храм, построенный царем Соломоном?
- Слышал... Не помню.
- Еврейские мудрецы говорят: Первый Храм был разрушен из-за того, что евреи осквернили его кровопролитием, кровосмешением и идолопоклонством. А вот Второй Храм, тот что выстроил Ирод, был разрушен из-за БЕСПРИЧИННОЙ ЗЛОБЫ, которая оказалась страшнее кровопролития, кровосмешения и идолопоклонства. Наступает эра беспричинной злобы. Ее источник – сеть, ее проводник – «умник». А противостоять ей придется нам, нам с тобой – и даже «отцы-основатели» нам не помогут.
- Ну вот тебе и причина.
- Да, но они, те, кто это сделал, этого не знают... Пока.
- Ты говоришь: «Источник – сеть». Так сеть или Ева?
- Ева, в данном случае – «объект» сети. Думаю, она сама оказалась частью чьего-то злого, не очень разумного, но от этого не менее опасного замысла.
Лаборатория встретила их буднично-приветливыми возгласами, возникающими как всплески доброжелательности в многочисленных шорохах, шелестах, удивленно-сдержанных междометиях, сопровождающих получение результатов «мыслительной активности», вместе образующих столь милый сердцу Вадима равномерный «белый шум», характерный для программистских лабораторий такого рода. После всего случившегося за последние двое суток, это сплетение звуков превращалось в некий иероглиф, обозначающий спасительный для его сознания островок «разумности», в котором еще действовали надежно-привычные причинно-следственные соотношения.
- Странное изменение алгоритмов хеширования коммерческих сайтов. – Стоя рядом с Вадимом, Йорам настойчиво тыкал пальцем в некое скопление знаков на принесенной им распечатке.
Появившийся в лаборатории совсем недавно, системный аналитик Йорам не «любил» сеть, ему не было «интересно» в сети. Подобные словосочетания были к нему неприменимы, как нельзя сказать про рыбу, что ей «интересно» жить под водой. Сеть была его средой обитания. В лаборатории он призван был отслеживать аномальные флуктуации сетевой динамики.
- Ладно, оставь, я посмотрю.
- Смотри, смотри – смотрителем станешь.
- Не «смотрителем», а «впередсмотрящим».
- Ого! Ко всем твоим порокам у тебя еще и мания величия?! Это уже не просто скверный характер, это «клиника».
- Скверный характер – это у тебя, как и у большинства системных аналитиков. Это у вас профессиональное, как жуткий почерк у врачей. А у меня, как руководителя лаборатории, это называется «адекватной оценкой объективной реальности».
- Слушай, спиши слова.
- Спишу, спишу. Еще и экзамен устрою.
Подобная пикировка с Йорамом доставляла явное удовольствие им обоим, уже давно став, как бы частью «технологического процесса».
- А этим стоит заняться. – Произнесла с порога Кьяра, входя в кабинет Вадима. – Что аномального именно в этой смене хеш-кодов, ведь алгоритмы хеширования время от времени ДОЛЖНЫ меняться?
- Верно, но новые «хеши» имеют некую единую базовую составляющую, а именно – разрядность. Теоретически это понижает их устойчивость к «коллизиям», однако разрядность столь велика, что до «практики» дело не доходит – слишком большая избыточность хеш-кодов. Другими словами, одни и те же буквенно-цифровые символы в разное время кодируются разными цифровыми комбинациями, а главное, смена кодирования идет как цепная реакция и не инициирована владельцами или создателями сайтов.
- Т. е. некто меняет хеш-коды, чтобы сделать прозрачной закрытую информацию?
- С точностью до наоборот! Процесс не имеет эпицентра – это не вирус. Хеш-алгоритмы не становятся проще, скорее наоборот. Неустойчивость к коллизиям увеличивает вероятность ошибки, но не делает информацию более прозрачной. Как будто «умник» затеял унификацию хеш-процессов, что-то вроде инвентаризации на складе.
- А какова разрядность нового хеш-кода? – Голос Кьяры оставался абсолютно спокойным, однако глаза выдавали напряженное «ожидание худшего».
- Ну наконец-то со мной разговаривает профессионал. – Йорам несколько театрально покосился в сторону Вадима, давая понять, что ироничное «наконец-то» адресовано именно ему, тогда как восхищение профессионализмом – Кьяре. – Разрядность нового хеш-кода 12, но из 4096 комбинаций используются только 2309. А теперь вопрос из цикла «Что бы это значило?». Я уж на пупе извертелся – в чем «фишка»? Число как число, не хуже, не лучше других...
- 2309 это гематрия фразы «шеш меот ве шишим ве шеш», т. е. ивритского произнесения числа 666.
- Что?!!!
Удивление Йорама было столь сильным и искренним, что Вадим не удержался от замечания, наполненного может быть слишком горькой иронией.
- Привыкай. «Инкубы», «инкарнации», «магические руны», это теперь наша оперативная лексика.
«Островок безопасности» безнадежно рушился, тонул в море того странного, неведомого и, как выяснилось, страшного, что наполнило его жизнь в последнее время.
- Видите ли, коллеги, – начала Кьяра, интонационно передразнивая Вадима – несмотря на то, что область ваших интересов весьма далека от «инкубов», «инкарнаций» и «магических рун», об этой, в общем-то теософской, загадке слышали даже вы. По степени популярности с ней могла соперничать разве что теорема Ферма. И в том и другом случае загадку бросает в мир некий гений, как бы между прочим намекая на простоту решения. Но в отличие от теоремы Ферма, стих Откровения Иоанна Богослова «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть.» (Откровение 13:14) имеет достаточно зловещий и главное – пророческий смысл. Кого только не прочили на роль ЗВЕРЯ! К каким только ухищрением не прибегали, чтобы подогнать под это число Ирода, Калигулу, Наполеона, Гитлера и даже английскую Палату Общин. Все эти экзерсисы, как правило, строятся на подсчете гематрических сумм имен и титулов соответствующего исторического персонажа. Но мало кому приходило в голову, что 666 это не число, или не число в обычном понимании этого слова. Ну в самом деле, какой был смысл апеллировать к мудрым, «имеющим ум» и тут же давать ответ на загадку? Дело в том, что гематрия, в сущности, это вариант хеширования информации, при котором «коллизии», т. е. совпадения числовых значений различных прототипов, рассматриваются не как «баг», а как указание на их астральную близость. Например, «кесеф» - деньги, серебро и «плили» - уголовный, криминальный имеют одну и ту же гематрическую сумму – 160. При этом, «контрольные суммы», по определению, подсчитываются без учета порядка следования букв в слове. В основе же такого «хеш-кодирования» лежит тот факт, что система счисления у древних евреев (равно как и у всех остальных современных им цивилизованных народов) не была позиционной – перестановка символов, изображающих число не меняет самого числа. Но числительное «шестьсот шестьдесят шесть», как оно написано в Откровении, это представление числа именно в позиционной системе счисления. Способ написания числительных в Библии совершенно иной.
«И жил Адам тридцать и сто лет, и родил по подобию своему, по образу своему, и нарек ему имя Шэт» (Бытие. 5:3).
«Исчисленных по колену Иуды, было четыре и семьдесят тысяч шестьсот» (Числа. 1:27)
«И было по прошествии восьмидесяти лет и четырехсот лет после исхода сынов Израилевых из земли Египетской...» (1-я царств. 6:1).
И вот тут возникает странное несоответствие. Современная позиционная система счисления была создана в Индии в V веке, в Европу и на Ближний Восток была занесена арабами (потому и называется арабской) в XII веке, а широкое распространение получила лишь в XVII веке нашей эры. Написание же Откровения традиционно датируется I веком н. э., при этом ни один из известных источников не дошел до нас в полном виде, поэтому доказать аутентичность канонизированного текста невозможно.
- Значит, Откровение – фальсификация? – Робко спросил Йорам.
- Может быть. А может быть другое. Возможно, автор Книги Откровений жил несколько дольше, чем мы себе представляем. Вообще с именем Иоанна Богослова связано множество легенд и не меньше путаницы. Считается, например, что именно ему, помимо Книги Откровений, принадлежит четвертое Евангелие. Считается, также, что он был одним из Апостолов. Два последних предположения явно противоречат друг другу.
«Его увидев, Петр говорит Иисусу: Господи! а он что?» (От Иоанна. 21:21)
«Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его.» (От Иоанна. 21:24)
Трудно предположить, что Петр в такой форме говорит со Спасителем об одном из Двенадцати Избранных, равных ему по статусу. Однако между этими двумя стихами Спаситель произносит слова, породившие море теософской литературы.
«Иисус говорит ему: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? ты иди за Мною. И пронеслось это слово между братиями, что ученик тот не умрет. Но Иисус не сказал ему, что не умрет, но: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того» (От Иоанна. 21:22-23).
По одной из версий, автор четвертого Евангелия, он же автор Книги Откровений, жив до сих пор в ожидании Второго Пришествия. Четвертый евангелист, самый молодой из учеников Спасителя, обладал еще одним, весьма примечательным качеством – судя по всему, он был первым не-евреем среди адептов зарождающейся новой религии, Христианства. Именно в его Евангелии гонители Христа обозначаются словом «евреи», а не «книжники» или «фарисеи», как у остальных евангелистов. Примечательно поэтому, что именно он, пересказывая диалог Спасителя с самаритянкой у колодца приводит фразу:
«Вы не знаете, чему кланяетесь; а мы знаем, чему кланяемся, ибо спасение от Иудеев» (От Иоанна. 4:22). Таким образом, чтобы лишить людей надежды на спасение, что и является целью ЗВЕРЯ, нужно истребить этих самых иудеев. А теперь еще несколько слов о позиционной системе счисления. Возникшая, как уже было сказано, в Индии, она первоначально была религиозной попыткой графического изображения ВРЕМЕНИ. Время в Индуизме это не «время ланча» и даже не «время окончания рабочего дня». Время – это религиозно-философская категория, объединяющая все сущее. Мы измеряем его циклическими процессами, например колебаниями маятника, или напряжения в электрическом колебательном контуре, но ощущаем мы его как последовательность СОБЫТИЙ, т. е. изменений окружающего мира. Если каждому событию, или набору событий, поставить в соответствие цифру и расположить их в определенном порядке, получим число, т. е. результат ТЕЧЕНИЯ ВРЕМЕНИ, но если события поменять местами, то и результат будет другой. Расположив в ряд три шестерки, Иоанн Богослов указывает на константу развития цивилизации последних двух тысячелетий – антисемитизм, ибо шестерка это обозначение шестиконечной Звезды Давида, которой антисемиты всех времен и народов метили дома и тела евреев. Но природа антисемитизма иррациональна, как же удается ЗВЕРЮ, поддерживать в людях эту абсурдную и губительную для них же самих идею на протяжении двух тысяч лет?!!! «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое...». Порукой ему чисто человеческое качество, чуждое и Б-гу и зверю – БЕСПРИЧИННАЯ ЗЛОБА. Та самая беспричинная злоба, о которой говорили еврейские мудрецы после разрушения Второго Храма и начала тысячелетних скитаний. В эту теорию укладываются все предыдущие: и «гематрическая», согласно которой гематрия фразы «кесарь Нерон» равна 666 (ведь известно же, что Нерон был одним из самых яростных антисемитов в истории), и даже та, согласно которой в каждом времени есть социально-политическая структура, олицетворяющая ЗВЕРЯ.
- Но следуя твоей же логике – заговорил Вадим, внимательно глядя на Кьяру – всегда найдется антисемит, который расценит присутствие Звезды Давида в имени зверя, именно как указание на евреев «с их Иудаизмом», как на вечный источник ВСЕМИРНОГО ЗЛА.
- Конечно найдется. Но во-первых, число Иудаизма не шесть, а семь. А во-вторых, это семантически неверно: факт существования евреев – СОБЫТИЕ хоть и длительное, но ОДНО. Автор же Книги Откровений указывает на циклическую повторяемость однородных СОБЫТИЙ (во множественном числе). «ИЗ-ЗА БЕСПРИЧИННОЙ ЗЛОБЫ» - вот тот самый ответ на еще не заданный вопрос, сформированный в сети злым НЕКТО, а с помощью Евы и ее хакера превращенный в управляющий потенциал ВОЗДЕЙСТВИЯ, который заставит людей истреблять друг друга, чтобы в конце времен произнести пошлое, после всего случившегося и бессмысленное «ЗА ЧТО?». И вот тогда придет Спаситель, чтобы возродить род человеческий, но это будет уже совсем другая цивилизация. Таков смысл пророчеств Иоанна Богослова.
В двери кабинета появилось растерянное лицо лаборантки Шошаны.
- Ой, ребята! Телевизор, быстрее!! Там такое передают!!!
Ведущий новостной программы одного из коммерческих каналов, с равнодушно приветливым лицом и профессионально поставленным голосом сообщал об аномально странном росте случаев бытового насилия в странах центральной Европы и некоторых северных штатах Америки за последние сутки. Внезапно ведущий замолчал, в следующее мгновение его лицо на экране сменилось каким-то пасторальным пейзажем, однако вместо столь же пасторально-минорного саундтрека из динамиков раздался почти нечеловеческий рев: «Уберите оттуда этого идиота!!!!!!!!!!!!!!».
Глава седьмая. Армагеддон I. Остров.
«Элегантно-стильное помещение модного ресторана на 5-й авеню заливали звуки нового экзотического танца, название которого – танго, к тому времени уже составляло устойчивую идиому со словом «чарующие».
- Где ты был? – Кэт подняла на него взгляд больших красивых, но всегда как-то радостно-испуганных от его присутствия глаз.»
Наверное, он подумает, что ему трудно ответить на этот вопрос. Простые вопросы всегда ставили его в тупик – его жизнь не укладывалась в привычные образы, обозначаемые простыми, одинаково всем понятными словами. А потому он скажет что-то уклончиво-неопределенное, что-то вроде: «Это неважно – главное, что сейчас я с тобой».
«Как бывает трудно отвечать на простые вопросы. А действительно, где я был?
- Я НЕ БЫЛ. – Услышал он как бы со стороны собственный голос.»
Сергей облизал пересохшие губы, напряженно всматриваясь в написанное на фоне голубоватого мерцания экрана старенького редакционного компьютера, когда-то «явочным порядком» унесенного им из редакции домой. Ну вот опять! Они ведут себя совершенно не считаясь с ним, словно не он, Сергей, писал этот роман, а они, его герои, используя Сергея лишь как инструмент (может быть даже не самый удачный), чтобы снова и снова «прокрутить», как в компьютерной игре, собственную судьбу, пусть хотя бы в виртуальном пространстве романа и посмотреть, что будет если изменить вот этот жест, эту фразу, это поступок ... Что вообще было им дано изменить, а что было предопределено СУДЬБОЙ, порой до нелепого невероятной, не укладывавшейся в привычные образы, обозначаемые простыми, одинаково всем понятными словами. Сергей отчетливо помнил, когда и как ему пришла в голову идея написать роман о Николе Тесле. Все началось с того, что в редакции (Сергей работал фрилансером в редакции одного из «толстых» журналов, впрочем, в соответствии с «велением времени», а точнее денег, все больше превращавшегося из «толстого» в «глянцевый») к нему подошел Славик. Не «Вячеслав», а именно «Славик» - душка, мастер рассказывать двусмысленные анекдоты в присутствии редакционных дам, повергая ОНЫХ в конфузливо-радостное состояние духа, доставлявшее дамам двойное удовольствие: нарочитой «конфузливостью» подчеркнуть свою женственность, а заливистым смехом – наличие чувства юмора, которое, как известно, непременный атрибут интеллигентности. Славик подошел в общем-то с радостным известием – его приняли в штат. И Сергей уже собирался искренне за него порадоваться, несмотря на торопливо подавленный укол уязвленного самолюбия (место это было давно и твердо обещано ему), но Славика такое развитие событий совершенно не устраивало – он принадлежал к породе людей, испытывающих настоящую радость от любого проявления порока или слабости у окружающих, поэтому отсутствие зависти со стороны Сергея сделало бы удовольствие от полученной должности неполноценным.
- Чудак ты, Серега. – Славик радостно смотрел в упор на Сергея, присев на край редакционного стола, за которым тот работал. – Пошел бы к главному – слово-за-слово, чем-ем-по-столу – потребовал бы свое. Глядишь и получил бы ...
Это тоже было уловкой: как-то в порыве откровенности, вызванной необходимостью выговориться (а Славик умел в таких случаях быть внимательным и «чутким» слушателем), Сергей рассказал ему чем закончилась одна из таких попыток: главный внимательно все выслушал, поинтересовался здоровьем, а потом очень логично и убедительно объяснил, почему именно сейчас это невозможно. Он словно выстраивал некий лабиринт, не со зла, скорее для тренировки, с видимым удовольствием любуясь своей работой.
- И ведь мы оба знали, что врет, но я не нашел слов, не нашел аргументов, чтобы возразить, пробить перегородки этого лабиринта.
Сергей не рассказал, но хорошо запомнил это гадкое чувство бессилия перед очевидным, но Славик каким-то «звериным» чутьем все понял и с видимым удовольствием, как некий раритет, «сложил в копилку» еще одно проявление его, Сергея, слабости и вот сейчас радостно воспользовался этим «экземпляром» своей коллекции – не со зла, скорее для тренировки, а может быть еще и в отместку за собственную бездарность, которую рядом с Сергеем ощущал особенно непереносимо-остро. Вот тогда Сергей и почувствовал, что завидует, гадко, злобно, до липкого пота в ладонях – чужая уверенность в ЕСТЕСТВЕННОСТИ ХАМСТВА вызвала злость, а та, с тихим сухим потрескиванием бикфордова шнура, взорвала в крови подавленное было чувство.
Из редакции в тот день он ушел рано. Но странное дело – злая энергия словно выдернула его из буднично-хаотичного кипения, именуемого БОЛЬШИМ ГОРОДОМ, дав возможность увидеть все будто со стороны, превратив его из «броуновской частицы» в НАБЛЮДАТЕЛЯ. И той же энергией омылось окружающее пространство, краски сделались яркими, как на обложках комиксов, а в восприятии словно возникло еще одно измерение, придавая привычным картинам неведомую ранее объемность. Новизна этих ощущений завораживала. Он долго бродил по давно знакомым и любимым местам: Набережная Мойки, Поцелуев мост, Летний Сад, вдруг зазвучавший мощной фортепианной токкатой, забытый детский восторг от эскалатора метро, Васильевский остров – он как будто увидел все это впервые. Домой вернулся под вечер. Просторный коридор ленинградской коммуналки (именно «ленинградской» - прежний Санкт-Петербург такого понятия не знал) встретил его странным, так и не ставшим привычным, «музейным» запахом паркетной мастики и старых книг. Собственно, назвать эту часть «околоземного» пространства коммуналкой, пусть даже и «ленинградской», было, конечно, своего рода кокетством: комната в некогда просторной квартире на Загородном проспекте, неподалеку от Пяти Углов досталась Сергею в наследство от тетки. Другие две комнаты занимала ее подруга, в прошлом директор школы, Екатерина Аркадьевна. Сын Екатерины Аркадьевны, летчик-испытатель, погиб, когда ему было 30 лет, а 30 лет ему было очень давно, поэтому к Сергею она относилась даже не как сыну, а как внуку.
- Где вы были, Сергей? Я уже начала волноваться.
Наверное, эта фраза должна была вызвать раздражение и у «настоящего» внука наверняка бы вызвала, но Сергею эта забота была приятна своей искренностью, несмотря на несколько навязчивую «педагогическую» составляющую. Как-то отшутившись он наконец оказался в своей комнате. Зачем-то включил телевизор. Странное ощущение, а точнее состояние в котором он находился последние часы не проходило и очевидно должно было воплотиться в нечто материально-зримое, но Сергей не торопился понять – во что, наслаждаясь каждой его минутой. И вот тут из телевизора прозвучали СЛОВА.
«Я бился над этой проблемой несколько лет. Это был вопрос жизни и смерти. Я знал, что умру, если не решу ее. Мой мозг был напряжен до предела. И в какой-то момент случилось немыслимое. Я слышал тиканье часов в трех комнатах от меня. Приземление мухи на стол глухим стуком отдавалось в моих ушах. В темноте я обладал чувствительностью летучей мыши и мог определить местонахождение предмета благодаря особому покалыванию во лбу. Солнечные лучи так давили на мой мозг, что я едва не терял сознание. Проносящийся вдали экипаж сотрясал мое тело и вдруг я увидел вспышку, похожую на маленькое солнце. В одно мгновение истина открылась мне. Это было состояние абсолютного счастья. Мысли шли нескончаемым потоком, и я едва успевал фиксировать их…»
Сергей завороженно вслушивался в звучание процитированной диктором дневниковой записи. Он понимал (видимо, один из немногих) о чем идет речь. Кто-то с невероятной точностью описал состояние, очень похожее на то, в котором он сам пребывал сейчас. Однако произнесенное с экрана имя, Никола Тесла, первоначально вызвало лишь какую-то «пыльную» ассоциацию с картонной обложкой старого школьного учебника физики. Уже позже, все больше «погружаясь в материал», Сергей с удивлением обнаружил, что ему трудно ответить на вопрос: «Так что же все-таки изобрел этот человек?!», ну кроме, пожалуй, радио, которое конечно изобрел он, а не Попов и не Маркони и радиоуправляемых моделей, которыми он занимался одновременно и равноуспешно с другим Николаем – профессором Харьковского Технологического института Николаем Пильчиковым. Наверное, наиболее точной была брошенная кем-то фраза, что он изобрел ХХ век. Ему предшествовали гиганты. Сын гильотинированного французского аристократа Андре Мари Ампер, датский аптекарь Эрстед, сын лондонского кузнеца Майкл Фарадей, шотландский дворянин Джеймс Клерк Максвелл – этих абсолютно разных по происхождению, жизненному опыту и убеждениям людей объединяла странная, иррациональная как тогда казалось, мистическая страсть – любовь к электричеству. Взаимодействие, взаимопревращение двух самых загадочных и мистических стихий мироздания ЭЛЕКТРИЧЕСТВА и МАГНЕТИЗМА стало их СУДЬБОЙ. Но все они были только предтечей. Рамка из медной проволоки, помещенная Фарадеем в магнитное поле, поворачивалась, когда по ней пропускали электрический ток, т. е. электрический ток в магнитном поле превращался в механическое усилие, поворачивающее металлическую рамку. Но оказалось, что справедливо и симметричное утверждение: если к металлической рамке в магнитном поле приложить некое механическое усилие и повернуть ее – в ней возникает электрический ток. Когда Тесла поделился со своим университетским преподавателем идеей, что таким образом можно снабжать теплом и светом целые города (на самом деле, он хотел сказать «целые континенты», но благоразумно поскромничал), тот не просто поднял его на смех, он посвятил этому целую академическую лекцию. Преподаватель был убедителен и утонченно остроумен. Над Теслой потом еще долго смеялись ... Как его звали? Наверное, Тесла был последним человеком, помнившим его имя. Но даже боль уязвленного самолюбия не могла отвратить его от завораживающего гипноза этой симметрии: механическое усилие, вращающее металлическую спираль в магнитном поле, создает некую СИЛУ, которую можно передать по проводам к точно такому же устройству и в этом втором устройстве точно такая же металлическая спираль, помещенная в такое же магнитное поле, начнет вращаться без всякого кинетического контакта с первым. Только два статичных медных провода. Чудо! Мистика!! Телепортация образа (в данном случае – образа вращения), т. е. чего-то неосязаемого, но в то же время реально существующего!!! Так началась знаменитая «война токов», в ходе которой Тесла, тогда еще никому неизвестный лаборант, противопоставил себя самому Эдисону и победил, совершив первую технологическую революцию ХХ века.
А если без проводов?! Оказалось, что ОБРАЗ от этого только выигрывает, ибо нет потерь энергии при передаче. Так что же является НЕОБХОДИМЫМ И ДОСТАТОЧНЫМ условием такой телепортации? Провода? Нет! Два идентичных устройства!!!
«Мой мозг только приемное устройство. В космическом пространстве существует некое ядро откуда мы черпаем знания, силы, вдохновение. Я не проник в тайны этого ядра, но знаю, что оно существует».
Испытав однажды восторг творческого ПРИОБЩЕНИЯ, Тесла не удовлетворился тем, что это произошло по прихоти случая. Он задался целью научиться или выработать в себе способность «впадать» в эти состояния по собственному желанию. На протяжении нескольких лет он подвергал себя воздействию электромагнитных полей различной частоты и интенсивности. Поставленный им эксперимент восхищает не только фантастичностью, почти абсурдностью цели, но и жертвенной дерзостью исполнения. У него не было аналогов – подобные исследования целенаправленно и методично стали проводиться гораздо позже. Каждый следующий сеанс мог стать последним. Но он преуспел, как и во всем, за что брался.
«Я в любой момент могу начисто отключать свой мозг от внешнего мира и в этом состоянии ко мне приходит внутреннее видение».
Так что же изменилось в нем в результате этого эксперимента? Тело? Но разве оно определяет способность к творческим озарениям – много ли гениев могут похвастать сколько-нибудь приличным его состоянием, т. е. сколько-нибудь сносным здоровьем? Тогда – душа? Но это значит, что она материальна?! Во всяком случае, в той же степени, в какой материальны электричество и магнетизм.
«Я верю, что со смертью человека, его духовная сущность не погибает и с ней можно установить контакт».
Он верил в это настолько, что даже изобретал для этого приборы и по свидетельству очевидцев, преуспел, как, впрочем, и во всем, за что брался. Но нужно ли ждать смерти, чтобы установить КОНТАКТ между человеческими душами? Уже было доказано, что свет можно изучать и как электромагнитную волну и как материальную частицу. А что если душа есть такой же дуальный ОБРАЗ СВЕТА ВЫСШЕЙ СИЛЫ, нечто не осязаемое, но реально существующее?.. А значит ее можно телепортировать, как телепортируется «образ вращения» в генераторах переменного тока?! Но для этого нужно ДВА ИДЕНТИЧНЫХ устройства!!! Мысль о невербальной, мистической связи Теслы с кем-то из современных ему русских ученных, что называется, «носилась в воздухе». В качестве наиболее вероятного кандидата на эту «должность» традиционно называется профессор Харьковского Технологического института Николай Пильчиков. В 70-х годах прошлого века была даже высказана гипотеза что Никола Тесла и Николай Пильчиков – один и тот же человек. Нет ну в самом деле, они ровесники, тезки, коллеги – не слишком ли много совпадений для такого уникума как Тесла? Ну кроме, пожалуй, того, что люди они были совершенно разные как по сложению тела, так и по складу души – Николай Пильчиков всю свою жизнь ВЫПРАШИВАЛ деньги на свои исследования (что нисколько не умаляет ни его таланта, ни его заслуг), а Никола Тесла их получал ... или голодал, копая канавы на общественных работах и ночуя в ночлежках (справедливости ради надо отметить, что период этот в жизни тридцатилетнего гения был очень кратковременным, полгода и впредь не повторялся). Но дело даже не в этом. Николай Пильчиков до конца своих дней, трагически и загадочно оборвавшихся 6мая 1908 года, занимался радиоуправляемыми моделями. Тесла же, изобретя радио, охладел к нему еще в 90-х годах XIX века. В 1893 году он патентует радиопередатчик и мачтовую антенну, с помощью которых передает радиосигналы на 30 миль (48 километров). Лишь через два года Маркони передаст радиосигнал на 1.5 километра, а Попов – на 500 метров. Чуть позднее Тесла даже построит радиоуправляемую модель катера, но к тому времени он уже понимал, что радиосигнал может быть эффективным воздействием, УПРАВЛЯЮЩИМ энергетическими потенциалами, гораздо превосходящими его по мощности, на сколь угодно больших расстояниях и без проводов. Его же целью была ПЕРЕДАЧА на сколь угодно большие расстояния и без проводов самого энергетического потенциала, а для этой цели радио было тупиковым направлением. Таким же образом формулировал цель своих исследований и другой ровесник и коллега Теслы, Михаил Михайлович Филиппов: «Я могу воспроизвести пучком коротких волн всю силу взрыва, — писал он в одном из найденных писем. — Взрывная волна полностью передается вдоль несущей электромагнитной волны, и таким образом заряд динамита, взорванный в Москве, может передать свое воздействие в Константинополь. Проделанные мной эксперименты показывают, что этот феномен можно вызывать на расстоянии в несколько тысяч километров». Вообще Михаил Михайлович Филиппов – фигура, заслуживающая отдельного исследования: человек энциклопедически образованный и разносторонне одаренный, чьими романами восхищались Толстой и Горький, а научными идеями – Менделеев и Бехтерев, еврей-полукровка, страстно радеющий за судьбы России, основатель и редактор первого в России научно-популярного журнала, которому мы обязаны, например, тем что формула реактивного движения носит имя Циолковского ... Кажется список этот неисчерпаем. Как, впрочем и список талантов Теслы. Их отличало только одно: Тесла не то чтобы был пацифистом, но на тот момент просто не думал о возможности утилизации своих идей в армии. Направление же мысли марксиста Филиппова изначально было милитаристским: «В ранней юности я прочел у Бокля, что изобретение пороха сделало войны менее кровопролитными. С тех пор меня преследовала мысль о возможности такого изобретения, которое сделало бы войны почти невозможными. Как это ни удивительно, но на днях мною сделано открытие, практическая разработка которого фактически упразднит войну. Речь идет об изобретенном мною способе электрической передачи волны взрыва, причем – судя по примененному методу – передача эта возможна и на расстояние тысяч километров ... Способ изумительно прост и дешев. Но при таком ведении войны на расстояниях, мною указанных, война фактически становится безумием и должна быть упразднена» (из письма Филиппова в редакцию «Русских ведомостей», написанного им за несколько часов до гибели). Фактически он сформулировал теорию «равновесия страха», на которой зиждется наш сегодняшний мир.
К началу 1903 года Тесла завершает строительство своей знаменитой башни в поместье Уорденклиф на острове Лонг-Айленд, ставшей символом мистического всесилия науки, а в ночь с 11 на 12 июня того же года при крайне загадочных обстоятельствах погибает Филиппов. Существует ли связь между этими событиями? Имел ли отношение Филиппов к проекту «Уорденклиф»? Чем больше времени проходит с тех пор, тем больше эти вопросы переходят в разряд «риторических», но именно тогда, с середины 1903 года, в проекте начинает ощущаться ярко выраженная милитаристская составляющая. Узнав об этом, спонсор проекта, Джон Пирпонт Морган, прекращает финансирование. И все-таки он сумел это сделать. Вот только «заряд динамита, взорванный в Москве» был заменен на мощный электрический разряд на Лонг-Айленде, энергию которого Тесла научился не только передавать «по воздуху» в любую точку планеты, но и многократно усиливать, создавая эффект «стоячей волны» в энергетическом поле Земли. «Волны» ?!! Да, пожалуй, что «цунами» !!! Много позже, в 1939 году, накануне Второй Мировой войны он передает свои разработки Москве и Берлину. Не за деньги. Странным образом, традиционно далекий от политики ученый, пытается реализовать теорию российского марксиста, но основанные на зоологической ненависти к любому проявлению таланта и тот, и другой режимы оказываются просто не в состоянии воспользоваться его идеями. Ну а тогда, с середины 1903 года в характере Теслы появляется еще одна странность – болезненная чистоплотность. Где бы он ни останавливался, Тесла требует неимоверное количество салфеток и гигиенических средств, словно пытаясь вычистить свое тело изнутри... Два идентичных «устройства» ... Телепортация образа ... Что же произошло той трагической ночью? Оказались ли они вынужденными пользоваться одним телом, как бывает пользуются с некоторой брезгливостью одним костюмом два разных человека? Или все-таки остался только один? Мы никогда этого не узнаем, но остается еще один вопрос, гораздо более важный: РАДИ ЧЕГО? Ради чего Великое Провидение подарило миру этого гения, кем бы он ни был?
«Я считаю, что Вселенная это целостная система, которая состоит из множества частей, сходных, но отличающихся различной частотой вибрации. Каждая часть это параллельный мир. Входя в резонанс с частотой другого мира, мы как бы, открываем окно в этот параллельный мир. Так можно путешествовать по всему космосу».
Однако достигнув космических высот, он испытал холод вселенского вакуума. Хотя это пространство оказалось довольно «плотно» заселено, его обитателям просто не было никакого дела до «братьев по разуму» в родном ему мире. В этом «лучшем из миров» ИХ интересовало другое – оставленные в нем следы Его присутствия, артефакты, отмеченные Его прикосновением. ИХ необходимо было остановить. Ну хотя бы для того, чтобы доказать: мы достойны обладать этим сокровищем. Концентрация в одном месте ПРЕДМЕТОВ, обладающих невероятной мистической силой, вызвала ощутимые искажения энергетического потенциала Земли. Так ему удалось определить координаты – долина реки Вилюй, верховья Подкаменной Тунгуски. Он не боялся повредить ПРЕДМЕТЫ – над ними не властно ВРЕМЯ, не говоря уже о человеке, даже таком, как Тесла. Он рассчитал все: высоту, силу и направление взрыва, так чтобы он не повредил человеческие поселения, редкие, случайные, но от того образующие довольно сложный контур для разрушений того масштаба, которые он намеревался произвести. За НИМИ остался лишь выбор времени – времени старта материального носителя, уносящего от нас нечто большее чем «предметы материальной культуры» - нашу историю, а может быть и нашу ДУШУ.
«- Какое сегодня число?
- 30-е июня. – Ее голос вдруг наполнился какой-то грудной силой, какую ощущаешь перед грозой, готовой пролиться живительной влагой, застывшей сейчас в ее глазах. – Ого! Кажется, тебе нужна более полная «информация». 30-е июня 1908 года. Мне страшно, Ник, мне страшно за тебя, за нас! Эти твои исчезновения, после которых ты возвращаешься не помня какой сейчас год и с удивлением разглядывая собственные пальцы! Что происходит?!!
Как бывает трудно ответить на простые вопросы... В ушах, словно откуда-то издалека прозвучала цитата из еще не написанных научных отчетов.
30-го июня 1908 года, около 7 часов утра по местному времени, над территорией бассейна Енисея с юго-востока на северо-запад пролетел большой огненный шар. Полёт закончился взрывом на высоте 7—10 км над незаселённым районом тайги. Взрывная волна была зафиксирована обсерваториями по всему миру, в том числе, в западном полушарии. В результате взрыва были повалены деревья на территории более 2000 км;, стёкла были выбиты в нескольких сотнях километров от эпицентра взрыва. Мощность взрыва оценивается в 10–40 мегатонн, что соответствует энергии крупной водородной бомбы. В течение нескольких дней на территории от Атлантики до центральной Сибири наблюдалось интенсивное свечение неба и светящиеся облака. Вещество гипотетического Тунгусского метеороида не было найдено в сколь-нибудь значительном количестве, однако были обнаружены микроскопические силикатные и магнетитовые шарики, а также повышенное содержание некоторых элементов, указывающее на космическое происхождение вещества.
Внезапно стены модного ресторана на 5-й авеню «вздрогнули». На какое-то мгновение мир стал хрупким, наполнившись жалобным дребезжанием посуды и испуганными возгласами людей.
- Что это? – Кэт вновь подняла на него свои огромные глаза. Почему-то она была уверена, что он знает ответ на этот вопрос.
- Это неважно – главное, что сейчас я с тобой.»
Вот и все?! Я это сделал?!! Я его написал – роман о Николе Тесле... Последние четыре дня Сергей просто не вставал из-за компьютера, поддерживая «бренное существование» заботами Екатерины Аркадьевны, забывшей на это время о необходимости воспитательного момента в отношении этого, такого непутевого, соседа по коммуналке, незаметно ставшего родным и близким человеком. Ей нравилось читать то, что он пишет. Сергей это знал и его это «грело», или скажем так – давало «точку опоры». Начав перечитывать написанное, он ощутил усталое равнодушие к вдруг показавшемуся чужим тексту. «Надо бы распечатать» – подумал он. Несмотря на относительную молодость, Сергей принадлежал категории людей, которым читать «с листа» все-таки было гораздо удобнее чем «с экрана». Вот тут все и началось. Когда последний лист рукописи выполз из загадочно урчащего принтера, раздался громкий, словно ожидавший этого момента, металлический щелчок, явно не означавший ничего хорошего. В комнату, приглушенное стенами, донеслось хлопанье дверей на лестничной клетке и возмущенные голоса соседей, вместе сплетавшиеся в некий иероглиф тревоги. Сергей высунул голову в коридор. Екатерина Аркадьевна, закрыв входную дверь, повернулась к нему.
- Напряжение «скакнуло». И видать сильно скакнуло: у Алены чайник сгорел, а у Куликовых – телевизор, плазма, только купили. Предчувствуя недоброе, Сергей снова нырнул в комнату, по которой в уже ощутимой концентрации распространился запах жженного пластика. Открывая крышку компьютера, он уже знал что увидит, но ощущение правоты на сей раз «не окрыляло»: по шву коробки жесткого диска протянулась предательская полоска копоти. «Мистика – подумал Сергей – я ведь только закончил роман о любви к электричеству. Так, спокойно! Есть отпечатанный (чудом!) экземпляр. На данный момент это единственный экземпляр рукописи. Т. е. для редакции он как бы и не существует. Для редакции он начнет свое существование лишь в форме, доступной «пониманию» компьютера. Совершить это чудесное превращение может только ОНА, злая волшебница Зинуля». Зинуля действительно была волшебницей. Корректор от Б-га, она могла в заурядном, на первый взгляд, тексте не только найти «алмазные россыпи», но и заставить их засверкать, часто поражая великолепием самого автора. И конечно она была злая: в Сергее ее раздражало все, от походки до голоса и в особенности – его манера извиняться ... даже раньше, чем будет за что. Эту «риторичность» вежливости она воспринимала даже не как слабость, а ущербность, а ущербных мужчин Зинуля не жалела, она их ненавидела. Все менялось, когда она брала в работу его тексты. Наблюдать за работой профессионала – это завораживает, как смотреть на огонь или падающую воду, а Зинуля была профессионалом очень высокого класса. Наверное, поэтому она могла себе многое позволить, например, самой выбирать какие тексты ей брать в работу, а какие передавать «девочкам», у которых с фатальной неизбежностью оказывались, например, тексты Славика. Того это бесило. До «зубовного скрежета» и анонимок, но поделать ничего не мог даже он – Зинуля в редакции была фигурой неприкасаемой, во всех смыслах этого слова. А начинала она как машинистка, навыков работы с клавиатурой не утратила и даже пару раз выручала Сергея, не пременув, правда, объяснить ему какое он ничтожество. «Ну и ладно, как-нибудь выдержу. Зинуля ведь!». Посмотрев на часы, он понял, что в редакции ее скорее всего уже не застать, придется ехать домой, на Петроградскую. «Да оно и к лучшему – подумал Сергей, складывая отпечатанные листы в старую редакционную папку – и разомнусь по дороге, и договориться будет легче, да и обвинение в ничтожестве может будет не таким категоричным...». Было еще светло, но неизбежность вечера уже была не «теорией», а «практикой». В коридоре он столкнулся с Екатериной Аркадьевной.
- Куда это вы на ночь глядя? А я-то старая уже размечталась о «романтическом вечере при свечах». Электричества-то все равно нет и до завтра, судя по всему, не будет.
- Не волнуйтесь, Екатерина Аркадьевна. К торжественному моменту зажигания свечей я уже буду дома.
- Вы не знаете наших последних новостей, Сережа. В пылу творчества оно конечно было не досуг, но вот сейчас я вам должна кое-что рассказать. У нас тут случилась «война криминальных авторитетов». Кто с кем воюет и как слово «криминальный» можно сочетать со словом «авторитет» я так и не поняла, но на улицах стало неприятно, а по вечерам так и просто страшно. И по телевизору объявили, что без особой надобности в такое время лучше из дома не выходить.
- А у меня как раз «особая надобность». Катерина-Ркадевна, родная, не волнуйтесь. Скоро буду.
На улице действительно было неприятно. По пути к станции метро «Фрунзенская» мимо пронеслась стая подростков, источая вокруг себя нервную агрессивность и вонь давно не мытых тел. Собственно «мимо» это не совсем точное определение – вынужденный осторониться этого кодла, Сергей споткнулся о порог какого-то парадного и буквально вкатился в подъезд, пахнущий затхлой сыростью и кошачьей мочой. «Вот ведь недоросли» - пробормотал он себе под нос и подняв глаза вздрогнул от неожиданности, буквально столкнувшись с другим взглядом. В расширенных от ужаса глазах казалось было уже что-то запредельное, нечеловеческое. Это ощущение усиливалось и тем, что на лице с этими глазами не было рта. Приглядевшись, можно было различить, что он плотно зажат огромной ладонью, словно возникающей из черных сгустков, более плотных, чем сумрак подъезда. Рядом негромко звучал голос. Голос был спокойным, почти ласковым.
- Не егози, коза! Будет нам хорошо и ты будешь целая. Поняла? Ну так постарайся.
Постепенно привыкшие к сумраку глаза Сергея наконец различили вокруг девушки накаченные стероидами бугры протоплазмы, словно снабженной неким саморегулирующимся переключателем. В зависимости от обстоятельств переключатель устанавливался на определенный тип реакции из какого-то очень ограниченного набора: «пацаны», «война» ... Сейчас переключатель стоял в положении «баба». «Господи! – Успел подумать Сергей. – Ну почему я? ...» - прежде чем, словно со стороны, услышал собственный голос.
- Эй, пацаны! Вам что, ***дей на Невском не хватает?!! Или мамка денег не дала? А ну быстро по домам, а то в угол поставлю.
- Глянь. – Сказал обладатель «ласкового» голоса не поворачивая головы, словно такое «возмущающее воздействие» мог воспринимать только через посредника.
«Стрелка переключателя» у одного из «пацанов» дрогнула в сторону указателя «война», а поскольку такое движение у данного подвида как правило сопровождается рефлекторным говорением тот уже было открыл рот, когда Сергей, напрягшись всем телом в порыве слепой, не думающей о последствиях ярости, боднул приближающуюся не спеша массу в подбородок. И тут произошло СТРАННОЕ – масса взревела как серена ПВО, а в наборе реакций появилось нечто новое, почти человеческое – боль: от неожиданности нападавший прикусил язык. Такое развитие событий инициировало движение «переключателя» у остальных. Процесс был настолько очевидным и сосредоточенным, что даже, ведущая во двор, дверь черного хода, с «зубовным» скрежетом захлопнувшаяся за убегающей девицей, не отвлекла их внимания – переключатели намертво заклинило в позиции «война». Били грамотно, но как-то без азарта – отвлекал Сергеев «крестник», с жалобным подвыванием тупо глядящий на окровавленный кусочек плоти, некогда бывший его частью и вдруг, бесформенной кучей, ставший оседать набок. Уже проваливаясь в спасительную темноту, где не было боли, Сергей уловил остатками покидающего его сознания обрывок диалога.
- Эй! Да у него памарки!!!
- А с этим что делать?
- Да *** с ним. Если и очухается – кровью об*****ся. Видишь, пацана спасать надо.
«Очухался» он, как ни странно, скоро – было еще не так темно. Сознание возвращалось «квантами», частями, пока не прозвучало слово РУКОПИСЬ. Инстинктивно резко разведя руки в стороны в попытке нащупать папку, Сергей скорчился от боли в правом боку. Последующие, более осторожные перемещения по полу подъезда результата так же не дали. Сергей понимал, что, наверное, скоро, может даже завтра, утеря рукописи станет причиной очень сильных переживаний, может даже депрессии, но сейчас на это не было сил: «Домой...». Слово прозвучало как команда, определяющая сценарий его поведения в ближайшие полчаса, хотя в другое время этот путь занял бы не больше пяти минут. Ключ видимо постигла участь папки, поэтому дверь ему открыла Екатерина Аркадьевна. Неожиданно молча, по-деловому, без причитаний и вопросов, сейчас явно бессмысленных, она проводила его в комнату, помогла раздеться, уложив на диван, служивший также кроватью, а потом снова наступила темнота.
Проснулся (или очнулся) он от резкого неприятного запаха. Склонившийся над ним человек с приятным, но озабоченным лицом, обрамленным седой бородкой, убрал смоченную нашатырем вату. Потом так же молча и долго осматривал Сергея, пока наконец не произнес.
- Тошнит?
- Немного.
- Ну что ж, милая Екатерина Аркадьевна, все не так плохо, как могло бы быть. Сломаны два ребра справа, сотрясение, но разрывов внутренних органов, насколько могу судить, нет. Так что медицине тут делать нечего – природа и молодость все сделают сами, главное не мешать. Ну а поправитесь, молодой человек, милости прошу в клинику, на тщательное и всестороннее обследование – иметь дело со здоровыми куда как приятней.
- Все шутишь, Паша?
- Стараюсь, хотя в последнее время это удается все труднее: нет ну мыслимое ли дело – пара сотен уголовников держит в страхе весь город!
- Может останешься?
- Да нет, поеду. А то у вас вон и телевизора нет, а при свечах я такое наговорить могу – потом жалеть буду.
Проводив доктора, Екатерина Аркадьевна вернулась в комнату Сергея.
- Кто это был. – Спросил Сергей, хотя в голосе чувствовалось некоторое безразличие.
- Ого! Ты уже пытаешься вести «светскую беседу». Ну значит все действительно не так плохо. Это Паша, Павел Арнольдович, зав терапевтическим отделением Мариинской больницы. Это сейчас, а когда-то – мой ученик. А теперь спи, наговоримся еще – время будет.
Остаток ночи и все следующее утро Сергей провел в странном полусне-полудреме. В темноте, под прикрытыми воспаленными веками возникали фантастичные картины в необычных, несколько «сюрных» интерьерах и общее настроение этого калейдоскопа было тление, разрушение, упадок. Внезапно он понял, что это умирает его роман. В памяти возникали целые куски текста, иногда довольно большие, но связи между ними безвозвратно терялись, находки и решения так радовавшие его пока он писал звучали теперь совершенно иначе – он не мог восстановить именно тот порядок и набор слов который тогда наполнял его ощущением успеха. Он не жалел о том, что там, в затхлой темноте подъезда поступил именно так, а не иначе – он даже не рассматривал эту ситуацию, как допускающую альтернативу, но нелепость потери романа вызывала почти детское ощущение обиды и несправедливости. И ему действительно, как ребенку, хотелось плакать... когда в комнату робко постучали. Возникшее в дверном проеме лицо Екатерины Аркадьевны имело странное выражение растерянности, неожиданной радости и гордости (интересно, за что?) одновременно.
- Сережа! Тут к тебе пришли. – В последние сутки она окончательно и бесповоротно перешла «на ты».
В комнату вошла стройная миловидная девушка. Густые каштановые, до плеч, волосы, чуть раскосые глаза, широкие скулы и тонкий с едва заметной горбинкой нос должны были создавать ощущение волевой целеустремленности, но яркие, почти кукольные губы придавали лицу какую-то домашнюю «уютность». Сюрреалистичность этого «видения» именно сейчас, в его комнате на какое-то время вытеснила горечь потери.
- Здравствуйте! Вы – Сергей, я – Вика, а это ваш роман. – Она произносила слова с какой-то нарочитой правильностью, от чего их сочетание звучало нелепо и комично.
«Забавная манера говорить, – подумал Сергей – вот чай, вот сахар, а это истина в последней инстанции. Стоп! Какая к ... истина?!! Она сказала РОМАН ?!!».
- Вы кажется, не понимаете. – Продолжила Вика, видя его замешательство. – Я та девушка, которую вы вчера спасли. Тогда, дворами, я выбежала к какому-то перекрестку и стала кричать: «Помогите! Человека убивают». И чувствую, что меня не слышат, будто я под стеклом. Люди, проходя мимо, просто ускоряют шаг, да и я сама едва различаю собственный голос. Какой-то парень вроде вызвался помочь, а у самого, смотрю, глазки масляные, в вырез платья уставился – оторваться не может. Я снова бросилась бежать, заблудилась, потом долго сидела на какой-то скамейке, а потом поняла, что не могу вот просто так встать и уйти, и продолжать жить, как будто ничего не случилось. Мне было очень страшно, но я вернулась туда, а там уже никого не было. Я зачем-то вышла во двор и там, возле мусорных баков увидела эту папку. Наверно кто-то из НИХ взял любопытства ради, когда уходили, но тут же и выбросил, за ненадобностью.
- Возле мусорника... – попытался сыронизировать Сергей – культурные. Ну а как же ты меня-то нашла?
- Вы подписали роман своим именем, а на папке был телефон редакции. Я утром позвонила и попросила ваш адрес, но они сказали, что подобную информацию случайным людям не дают.
- Вот засранцы! Первый раз попытались повести себя «как люди» и то невпопад.
- Тогда я приехала и все им рассказала. Там была одна сотрудница, Зинаида кажется, наверное, единственная, кого это по-настоящему тронуло – это всегда видно. Она дала адрес, а взамен попросила показать ей роман. Я показала. Она сняла копию и сказала, что до завтра наберет его на компьютере. А еще она сказала, что вы ее разочаровали – оказались ЛУЧШЕ, чем она думала.
В этот момент в дверях снова показалось лицо Екатерины Аркадьевны.
- Извините, молодые люди. Сережа, та м Павел Арнольдович пришел, но я сказала, что у тебя более важная встреча. Так что, мы на кухне, чай пьем. Если хотите – можете присоединиться.
- Да, конечно. – Вдруг ответила Вика раньше, чем Сергей успел открыть рот. – Мы сейчас будем.
«Странно, - подумал Сергей – как естественно у нее получилось это МЫ. А странно то, что это не раздражает».
- Ну, чтобы выполнить твое обещание, мне придется одеться, а тебе – в буквально смысле, «стать моей опорой на этом трудном пути».
- Надеюсь, ты не думаешь, что меня это остановит. Тебе помочь?
- Да. Достань из шкафа халат и отвернись на пару минут.
Выбравшись из-под одеяла и натянув халат, Сергей вдруг увидел улыбающееся Викино лицо, смотрящее на него из зеркала платяного шкафа, в котором отражалась комната со всеми ее обитателями, включая его самого.
- Не волнуйся. – Снова улыбнулась Вика. – Ничего принципиально нового я не увидела.
- Ты путана?
- Странные вы русские. У вас – либо целка, либо ***дь.
- А ты не «русская»?
- Философский вопрос. Прадед бежал из Москвы от коммунистов. Дед – из Парижа от фашистов. Ну а я уже родилась в Торонто.
Обнимая подставленное ею плечо, он ОЩУТИЛ хрупкое тепло ее тела, случайное прикосновение бедра... «Ну значит, жить буду» - подумал Сергей.
- Да. Жить будешь. – Словно угадав его мысли, произнесла Вика, скосив в его сторону лукавый и даже чуть-чуть кокетливый взгляд.
Екатерина Аркадьевна и Павел Арнольдович увлеченно смотрели в маленький экран стоявшего на холодильнике, переносного «кухонного» телевизора в ожидании, когда закипит старомодный, со свистком, чайник на газовой плите.
- Ну вот. Сейчас приставать начнет. – Сказал Павел Арнольдович, не отрывая глаз от экрана.
- У тебя, Паша, слишком утилитарные представления об ухаживании. Так и не изменился. А вот и наши молодые. («Да что они все, сговорились, что ли?!!» - подумал про себя Сергей). Ну рассказывайте, молодые люди, а то ведь мы толком ничего и не знаем.
Вика вкратце рассказала о том, что была здесь с отцом, приехавшим в Петербург в командировку, для деловых переговоров. Отец позавчера улетел обратно в Торонто, а она осталась еще на пару дней: «Посмотреть город». У пяти углов должна была встретиться с сыном их дальней родственницы, который на эти дни должен был стать ее гидом и «телохранителем», но не встретилась...
- Они шли по улице мне навстречу и вроде даже не обращали на меня внимания, но поравнявшись со мной, подхватили под руки и внесли в тот подъезд. Просто, буднично, будто монетку на тротуаре подобрали. Я даже не сразу поняла, что произошло, закричать не успела. А потом появился Сергей. Ну а дальше вы знаете.
- По законам жанра, твой папа должен оказаться крупным издателем, приехавшим в Россию с грандиозным проектом. – Говоря это, Сергей несколько поморщился от боли в правом боку.
- Нет. Папа химик. Издатель мама. А точнее – литературный агент. Ночью, в гостинице, я набрала несколько глав твоего романа и послала ей на E-mail, конечно без подробностей. Надеюсь ты не будешь предъявлять мне иск за такое самоуправство. Утром она мне уже позвонила и сказала, что у меня хороший вкус – они берут это в работу. Так что через пару дней получишь приглашение.
Раздавшийся в этот момент свист закипающего чайника, будто придал ее словам будничную убедительность, объединив этих людей общими хлопотами и переводя разговор с банально-естественного, само собой разумеющегося в русло общей заботы – заваривания чая и приготовления к чаепитию...
Лишенное тверди, а потому и привычных измерений, ПРОСТРАНСТВО наполнилось чистым фиолетовым сиянием, постепенно, как шаги метронома, воплотившимся в СЛОВО, похожее на яркий остров в океане серой скорби – ЧЕТЫРЕ.
Глава восьмая. Армагеддон II. Отступник.
Кроваво-красный серп полумесяца лежал на крышах домов дальнего поселения.
- ...отслужил в элитных частях на юге. Потом – юридический факультет университета, блестящее начало карьеры у одного из ведущих адвокатов страны ... И вдруг будто сломалось что-то – отпустил бороду, вот как ты и уехал. Пять лет... Жил в какой-то деревне недалеко от Барселоны, вдруг стал поздравлять с Рождеством. С Ханукой забывал, а с Рождеством – нет. А вчера позвонил и сказал, что возвращается. Я рад конечно, но пять лет! ... Кто их ему вернет? Может ты понимаешь, что происходит?
Я не понимал... Вифлеемское шоссе тускло поблескивало в свете фонарей у поворота на Библейскую гору Гило – ныне один из жилых районов Иерусалима и «пассионарность» этого контраста, к которому за многие годы я так и не смог привыкнуть, усиливалась тем, что рядом, на соседнем с водительским кресле моей новенькой «Тойоты», сидел Дон Кихот, рассказывая историю своего непутевого отпрыска, чем-то похожую на Евангельскую притчу о блудном сыне. Он был действительно очень похож на Дон Кихота. Во всяком случае такого, каким его рисуют, а офис его адвокатской конторы в центре города (города Иерусалима) был наполнен картинами и статуэтками, изображающими его литературного прототипа и даже родной язык у него был испанский, много лет назад вместе с сыном и нехитрым багажом привезенный в Землю Обетованную родителями из далекой Аргентины. Чего только не встретишь в этом городе – например, Дон Кихота, работающего адвокатом.
Кроваво-красный серп полумесяца лежал на крышах домов дальнего поселения... Сможет ли он когда-нибудь избавиться от болезненной навязчивости этой картины, вот уже пять лет преследующей его на пыльных дорогах «не туристской» Европы? Он помнил. Ярко, отчетливо. Все. До мельчайших подробностей... Дверь им открыла старая арабка молча, бесстрастно пропуская в глубь душного, наполненного сонным бормотанием, сумрака. Это была обычная рутинная «зачистка». Когда в Иерусалиме или Тель-Авиве взрывается автобус, или на Ашкелон падает ракетный снаряд это, по определению, не может быть делом рук одного человека: кто-то изготовил или добыл взрывчатку, кто-то пошил «пояс шахида», кто-то провел смертника через КПП, кто-то вручил ему смертоносный груз, кто-то доставил снаряд на линию огня – разрыв этой цепочки в любом из ее звеньев предотвращает трагедию ... в теории. А на практике это похоже на странную игру в театре абсурда, участники которой, с обеих сторон, будто забыли зачем они здесь, воспринимая друг друга как необходимое зло и подчиняясь столь же незыблемым сколь и нелепым правилам. Когда-то давно, еще в «учебке», по инерции школьной привычки задавать «умные», но бессмысленные вопросы, он спросил инструктора: «Чтобы достичь аналогичной цели, причем в ситуации, когда гражданам их стран ничего не угрожало, англичане и французы сравняли с землей целые жилые кварталы Каира, американцы – Ханоя, а русские – Грозного. Почему же мы не поступаем так же, а подставляем свои головы под их дурные пули?!! Может поэтому нас все и осуждают?». Вопрос был риторическим и предполагал столь же риторический «уставной» ответ, что мы не террористы, а потому должны обеспечивать безопасность «мирного» населения, вовлеченного в эту игру по недомыслию или злой воле организаторов террора. Но инструктор посмотрел на него в упор и ответил нечто совершенно иное: «Потому, что мы – евреи». Ответ был не только не «уставной», но и не «полит корректный» - во взводе было два друза, один бедуин и один чеченец, но спорить никто не стал.
Пожилая арабка отстранилась в тень какой-то ниши, пропуская их внутрь. Все шло как обычно – вопросы, ответы. Они мало что значат, но отведя взгляд вниз и в сторону от лица собеседника, словно задумавшись о чем-то своем, ты боковым зрением «сканируешь» это лицо, фиксируя самые мимолетные сокращения мышц, изменение артикуляции. У обычного человека это не поддается контролю сознания – чистая биология. А у «не обычного» контроль достигается путем длительных и не простых тренировок. Это всегда заметно, как культурист на вечеринке «ботаников». Наличие такого человека здесь и сейчас само по себе было бы красноречивой информацией. Но здесь и сейчас такого человека не было. Была легкая тень беспокойства на лице старика, заслонявшего ладонью глаза от неожиданно яркого луча армейского фонарика в руках напарника. А в темном углу следующей комнаты, словно отражение этого беспокойства, возникло движение. Собственно, оно даже не «возникло», а произошло, в какую-то долю секунды, больше похожее на тень черной кошки в темной комнате, особенно если ее там не должно быть. Оттолкнув напарника в сторону, сам в «футбольном» подкате он проскользил по гладким каменным плитам пола в сторону угрозы. В следующее мгновение раздался выстрел. Стрелявший знал, что ему не ответят – израильтяне не станут открывать стрельбу в доме полном детей и женщин. Но он был совсем рядом – тусклая вспышка выстрела на мгновенье выхватила из темноты силуэт. Заведя сведенную «кочергой» ногу за его пятку, другой ногой Йосеф изо всех сил ударил по колену стрелявшего. Хруст вывихнутого коленного сустава, короткий вскрик, сдавленный весом напарника, уже заламывавшего «стрелку» руки, встревоженный голос командира наряда... Они снова и снова прочесывали дом от чердака до подвала – выстрел мог преследовать несколько иную цель, чем пуля. Возможно, он должен был отвлечь внимание от чего-то или кого-то. Но нет, чисто. Он наконец вышел во двор. Жутко хотелось курить, но пока не вернутся на базу, это было невозможно. Давешний старик пытался объяснить командиру, что стрелявший, его сын, не террорист, а дурак. «Скорее всего ты прав, старик, – наконец ответил тот – но за глупость тоже надо платить». Йосеф посмотрел в сторону «стрелка», полулежавшего со сведенными за спиной руками, вытянув ноги по траве и прислонившись спиной к каменному забору. Молодой парень, его ровесник. Их глаза встретились... В его взгляде была не просто ненависть. Один человек не может так ненавидеть другого человека, даже врага. Это была тоскливая, безнадежная, а потому – бескомпромиссная злоба.
На следующий день, проезжая город Сдерот по дороге домой, в увольнение, он присел за столик небольшого открытого кафе недалеко от автобусной станции. К нему подошла официантка, она же – хозяйка кафе, молодая, красивая женщина. Акцент сразу же выдавал репатриантку из России. Посетителей было немного и они разговорились. Вскоре к ним присоединился мальчик лет восьми.
- Сын. – Сказала женщина.
Тут кто-то из посетителей неловким движением опрокинул стул, с громким стуком упавший на плиты тротуара. Лицо мальчика исказилось страшной гримасой, от которой он никак не мог избавиться. Женщина прижала его к себе, зарыв лицом в свой живот, словно пытаясь «отогреть» эту страшную судорогу, похожую на «гримасу смерти».
- На нашей улице недавно разорвался «касам». С тех пор – так. Скажи мне, солдат, если они называют себя ВОИНАМИ, пусть даже ВОИНАМИ АЛЛАХА, почему они воюют со мной и моим сыном, а не с тобой? Ты знаешь? Потому что мы – евреи?!!
Он не знал. Как не знал и того, почему иностранные дипломаты, приезжающие в Сдерот посмотреть на таких вот детей, со сдержанным возмущением покачивают головами, а потом уезжают к себе принимать резолюции, осуждающие Израиль за «несимметричное применение силы»?!! Он уже давно перестал понимать: что же означает слово «симметрия»? Разбомбить Газу, как они бомбят Сдерот? Но это действительно будет несимметрично – Сдерот абсолютно мирный город, тогда как Газа нашпигована бойцами и оружием как рождественская утка – черносливом. И если любая попытка защитить этого мальчишку именуется «несимметричным применением силы», то почему расстрел абсолютно мирного города не именуется никак?!! Потому что это никого не интересует?!!! Потому что МЫ евреи?!!! Так кто же тогда ОНИ? Как ОНИ называются? Или скажем так, почему убийство еврея, не шести миллионов, а вот этого конкретного еврея не считается преступлением, а тот, кто его совершил, именуется не грязным убийцей, а красиво-ласковым словом «антисемит»? И почему банда ублюдков, расстреливающих абсолютно мирный город и торгующих заложниками, называется не «бандой ублюдков», а «политической силой»? Значит – убивать евреев это политика?! Потому что мы – евреи?!!! Какой универсальный получился ответ!
А потом была демобилизация. Хмельное, бесшабашное путешествие на «доисторическую» родину, Аргентину, пьянящее свободой, молодостью и отсутствием «нарядов» с домашними заданиями. А потом был юридический факультет Тель-Авивского университета. На четвертом курсе, по какому-то межуниверситетскому обмену, его послали на стажировку в Швейцарию. Адвокатская контора, куда его направили, находилась в Цюрихе. Работавшая там же яркая немка Гертруда, поражала Йосефа даже не «ясностью мышления», а каким-то «компьютерным» подходом к специальности: там, где Йосеф безнадежно увязал в таких понятиях, как «правота», и «объективность», Гертруда действовала «по определению», рассматривая в качестве такового свод законов. Она все делала четко и ясно – разбирала сложнейшие дела, варила потрясающий кофе, занималась любовью. На Рождество она предложила ему поехать к ее родителям, жившим в небольшом городке на границе с Австрией, в двух часах езды от Цюриха. Предложение было заманчивым, но и по понятным (во всяком случае, для него) причинам, щекотливым.
- Тебя волнует, как к этому отнесутся мои родители?
- У тебя не женская ясность мышления.
- Не волнуйся. Я не питаю иллюзий затащить тебя к Алтарю в Собор, так же как, надеюсь и ты меня – под Хупу в Синагогу. Так что, от взаимных обязательств нас предохраняет самый надежный контрацептив в мире – религия. А родители будут просто рады, что мне хорошо.
У городка не было пригородов. Просто сразу за аккуратным асфальтовым пространством одной из улиц начинались такие же аккуратные поля, с редкими, аккуратными домиками фермеров, снаружи, особенно в зимнюю непогоду, казалось сделанными из цветной карамели – их хотелось облизать (так вот откуда европейские сказки о леденцовом домике!). После милого семейного ужина Гертруда предложила выйти в город. Был канун Рождества. Шедший весь день ледяной, колючий дождь сменился огромными пушистыми хлопьями снега, преображавшими город в волшебно красивую Рождественскую сказку. Гертруда привела его ко входу в какой-то паб в «тихом центре». У порога они остановились.
- Ты скучаешь за своим Израилем?
- Да, но не сейчас. Там такого нет. Это сказочно красиво.
- Ну что ж, приятно быть рождественской феей. Сейчас ты увидишь маленькое чудо.
Они вошли внутрь. Пространство типичного немецкого паба, казалось, было сделано из густых клуб сигаретного дыма, по-зимнему «горячего» тепла и раскрасневшихся от этого тепла и выпитого пива лиц. Над всем этим, а точнее со всем этим странно контрастируя, возвышалась худая, словно вырезанная из куска какого-то экзотического дерева, фигура бармена с густыми, черными, прямыми, как у индейца, волосами.
- Ну как тебе этот «Чингачгук»?
«Скорее курд» - подумал про себя Йосеф. Они протиснулись к стойке.
- Брухим-а-баим (благословенны входящие, ивр., в разговорном иврите употребляется как «добро пожаловать»). – Вдруг произнес «Чингачгук», обращаясь к Йосефу.
- Брухим нимцаим (благословенны находящиеся здесь, ивр.) – Несколько ошарашенно ответил Йосеф, меньше всего ожидавший услышать это здесь и сейчас. – Эйх ядата (как ты узнал? Ивр.)
Окружающие с любопытством прислушивались к гортанному говору незнакомой речи.
- Шев (садись, ивр.) – «Чингачгук» указал глазами на столик в дальнем углу паба. – Нидабер ахар-ках (поговорим потом, ивр.).
Пока они протискивались к столику, две официантки проворно поставили там недостающие стулья. Столик, однако, оказался не свободным – уже давно и «плотно», поставив у ног видавшую виды кошелку, за ним восседала грустная пожилая дама из папье маше.
- Что все это значит? – Йосеф никак не мог оправиться от изумления.
- Его жена – моя подруга детства. По молодости лет увлекалась всякими социалистическими идеями и даже посещала какое-то «общество», от которого и поехала в израильский кибуц – учиться «практическому социализму». А оттуда привезла Авигдора. Между прочим, отбила у еврейской жены.
- Ну видимо она, подруга, того стоила?
- Что да, то да!
- Ну а кто наша милая компаньонка. – Йосеф покосился на «даму». – И почему она занимает «драгоценное» место в переполненном пабе?
- У Авигдора к ней сентиментальные чувства – первые два года она была чуть ли не единственной и уж, во всяком случае, самой «верной» его посетительницей.
Постепенно бар опустел. Авигдор еще какое-то время повозился у стойки, потом подошел к музыкальному автомату у противоположной стены и из динамиков полился тихий медленный блюз с умопомрачительным саксофоном. И эта осязаемая плоть блюза, в Рождественскую ночь сотворенная курдским евреем из Израиля, содержащим паб в немецком кантоне Швейцарии у австрийской границы – все вместе воплотилось в дивный «волшебный кристалл» из тех, что обозначают какую-то веху судьбы в неких неведомых нам, но очевидно ощутимых в такие минуты, измерениях.
- Где ты его нашла? – Спросил Авигдор Гертруду, наконец подсаживаясь к их столику.
- Он проходит у нас стажировку.
- И что ты с ним делаешь?
- Обрезанный – это любопытно. – Ответила Гертруда, неопределенно улыбаясь.
- Шикса яфа (красивая шикса, ивр. сленг). – Сказал Авигдор, переводя взгляд на Йосефа.
- Что он сказал?
- Он сказал, что ты красивая.
- Нет. Он назвал меня «шиксой». Что такое «шикса»?
- Что-то вроде «не еврейки».
- А это плохо?
- Что?
- Быть «не еврейкой».
- ?!
- Ну для тебя это важно?
- Да.
- Почему?
- А что ты знаешь о евреях?
- Вы распяли нашего Христа. А еще – отняли у арабов землю и построили на ней свой Израиль.
- Ты серьезно веришь в то, что сейчас сказала?
- Не знаю. Странный вы народ, евреи. Вы считаете, что все в мире крутится вокруг вашего длинного носа. На самом деле я никогда об этом не думала. Так говорят…
- Ты слышал, Ави? Оставим в покое Спасителя (который не «ваш», а «наш»), но вот что касается Израиля – типичная картина, которую представляет себе европейский обыватель: есть араб, в поте лица своего обрабатывающий клочок земли, в надежде прокормить себя и свою семью. Но тут приходят евреи-оккупанты, прогоняют араба с его земли, лишая средств к существованию, а затем, пользуясь его нищетой, нанимают того же араба, в поте того же арабского лица, обрабатывать все ту же землю, но уже не для прокорма его арабской семьи, а для обогащения ненавистных евреев-оккупантов. При этом психология обывателя такова, что явные нелепости этой схемы совершенно не мешают ему в нее верить.
- Что ты называешь нелепостями?
- Ну, например, то, что арабы, сосредоточившие в своих руках колоссальные богатства за счет торговли нефтью и значительно превосходящие евреев по численности ну никак не вписываются в образ бедного, слабого, угнетенного меньшинства. Хотя, конечно, богатства не мешают им быть бедными в буквальном смысле этого слова. Видимо, богатство – это что-то совсем иное. Так же, как и то, что происходит на этой земле в действительности.
- И что же там происходит?
- Нет никакой «войны за территории», а потому схемы типа «территории в обмен на мир» нелепы по определению. Есть сожженная солнцем горсть пыли, которая две тысячи лет не была никому нужна, пока туда не начали возвращаться евреи. Первая волна еврейской эмиграции в Палестину, в 80-х годах XIX века, в большинстве своем, состояла из российских интеллигентов, одержимых нелепыми мечтами и социалистическими идеями. Нелепые мечты состояли в том, что не имея никакого опыта работы на земле, они создадут сельскохозяйственные коммуны, социалистически устроенные и экономически процветающие. Но, как говорят французы: «Чтобы иметь рагу из зайца, надо поймать хотя бы кошку» - для сельскохозяйственных коммун нужна земля ... ну хоть какая-нибудь, даже не обязательно пригодная для сельского хозяйства. Первоначально эту землю покупали, как это было на севере, между Кейсарией и Хайфой, где сейчас стоит прекрасный город Зихрон-Яков. Но вскоре выяснилось, что это далеко не всегда возможно – землю просто не у кого покупать, у нее нет хозяина. Выглядело это примерно так. Приходит еврей и говорит: «Я хочу купить у вас эту землю. Ну или хотя бы, взять в долгосрочную аренду. Кому я должен заплатить деньги». «Да делай что хочешь – говорят ему – кому нужна эта горсть пыли?! Она бесплодна. И не приставай больше к нам с этими глупостями. Своих дел невпроворот». Кому тогда могло прийти в голову, что эти ненормальные там на долго, что они не вымрут от малярии, изнуряющего солнца летом (а точнее – весной, летом и осенью) и ледяных проливных дождей зимой?!!! «Ну хорошо» - говорит еврей и совершает чудо. Обильно поливая эту землю потом и очень скупо водой, которой нет, а потому ее надо экономить, он превращает выжженную пустыню и малярийные болота в цветущий оазис. Более того, он действительно создает первую и единственную в мире РЕНТАБЕЛЬНУЮ систему общинного землепользования. Вот тут приходит араб и говорит: «А ты знаешь, что эта земля моя?». «Как же так? – Говорит еврей. – Я же спрашивал. Она была ничья, пока была горстью бесплодной пыли!». «Не смеши. – Говорит араб. – Кто в это поверит? Эта земля моя!!!!». «Но почему?» - спрашивает еврей. «Потому – отвечает араб – что я араб, а ты еврей и мое здесь все, о чем ты только можешь подумать». Тут вмешивается прогрессивное мировое сообщество. «Да – говорит прогрессивное мировое сообщество. – Он араб, а ты – еврей и поэтому эта земля его». «Но почему?» - не унимается упрямый еврей. «Да потому, глупый, что у него есть нефть. А что есть у тебя? Что ты можешь нам дать?». «Я дал вам Б-га. – Говорит еврей. – А еще, шкалу нравственных ценностей, которой вы так гордитесь. А еще, гениев, которые создали вашу цивилизацию». «Вот и хорошо. А сейчас нам нужна нефть». «А как же – нравственные ценности?». «Ах, ты таааак?!!! Вот возьмем и примем резолюцию, что сионизм — это фашизм сегодня!».
- Ты будешь плохим адвокатом. – Сказала Гертруда, задумчиво глядя на Йосефа.
- Почему?
- Ты веришь в то, что говоришь.
А потом он снова вернулся ТУДА – Йосеф был одним из немногих резервистов, участвовавших в «размежевании» - выселении евреев евреями из сектора Газа. Это был ад – еврей, срывающий мезузы с домов, еврей разрушающий синагогу. Это был ад, разрушающий не дома, не цветущий благодатный край, а превращающий в выжженную пустыню пространство души, из которой печать этой обреченности уже распространялась на дома, на цветущий благодатный край. Громко, с истеричными воплями женщин и неистовыми молитвами стариков разрушалось нечто невосполнимо важное: ВЕРА, ЦЕЛЬ, РОДИНА – СИСТЕМА КООРДИНАТ. У порога одного из домов стоял коренастый «крепкий» поселенец с тяжелыми крестьянскими руками и лицом, заросшим густой седой бородой. Их глаза встретились. В его взгляде была не просто ненависть. Один человек не может так ненавидеть другого человека, даже врага. Это была тоскливая, безнадежная, а потому – бескомпромиссная обида. Но если МЫ – евреи, в силу обстоятельств вынужденные защищать свое еврейское государство, то что мы делаем здесь?!! И кто тогда ОНИ?!! Евреи, это государство построившие?!!
Уже потом, живя в небольшой деревушке недалеко от Барселоны, он натолкнулся на газетный разворот, описывающий хаос, воцарившийся в Газе, после ухода оттуда евреев. На фотографиях была изуродованная ненавистью земля, в которой уже невозможно было узнать некогда цветущие поселения. «Ну вот, – подумал он с каким-то тоскливым злорадством – мы ушли, это то, чего вы хотели? А может быть, это то, чего хотели ОНИ. А не боитесь, что ОНИ хотят превратить в такую же пустыню Мадрид и Цюрих?». Вдруг он поймал себя на том, что продолжает давний, нескончаемый спор с каким-то невидимым оппонентом – ОНИ и МЫ. ОНИ и МЫ – как все-таки трудно жить в этой, как оказалось, такой зыбкой этической полярности.
После университета ему опять, в который уже раз, улыбнулась удача. Его взял к себе (правда с испытательным сроком) один из ведущих адвокатов страны. А вскоре «подвернулось» и дело: молодого парня, репатрианта из России, солдата, в форме, среди бела дня зарезали в кафе только за то, что он говорил по-русски. Событие это в полном смысле всколыхнуло страну, дело приобрело политическое звучание и причем, довольно громкое. Именно поэтому защищать обвиняемых взялся адвокат, у которого работал Йосеф. Не за деньги – такие дела являются великолепной рекламой. Тем более, что другого способа рекламировать себя у адвокатов нет – адвокатам и зубным врачам запрещено помещать свою коммерческую рекламу в средствах массовой информации. В помощники себе он выбрал Йосефа. Вот когда пригодились уроки Гертруды: оказалось, что, то ли в силу очевидности дела, то ли в силу повышенного внимания к нему политиков и журналистов, то ли в силу очевидного интереса «общественности», повышающего внимание политиков и журналистов – следствие было проведено с нарушением всех мыслимых и немыслимых процессуальных правил. Другими словами, ни одно из доказательств, собранных обвинением, не могло быть представлено в суде. Обвиняемые были Йосефу омерзительны, но он честно выполнил свою работу, собрав и представив «шефу» все необходимые данные. Их освободили из-под стражи в зале суда – «за недостаточностью улик». Уже на выходе из зала, чуть отставший от «своих» Йосеф столкнулся с семьей убитого солдата. Среди этих людей выделялась женщина в черном платке с очевидно не по годам состарившимся лицом. Их глаза встретились. В ее взгляде была не просто ненависть. Один человек не может так ненавидеть другого человека, даже врага. Это была тоскливая, безнадежная, а потому – бескомпромиссная боль.
ОНИ и МЫ - в этом противостоянии трудно, но возможно жить. Гораздо труднее жить в ощущении – Я и ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ. Он пытался объяснить это отцу, но тот даже не понимал, о чем он говорит.
- Ты защищал закон. Это твое право и твой долг. Это то, чему тебя учили. Закон, перед которым все равны. Это одна из аксиом цивилизованного мира, утвержденная в нем нашими Священными Книгами. А потому нарушение ЗАКОНА, даже в пользу СПРАВЕДЛИВОСТИ, это не вопрос юридической казуистики. Это СВЯТОТАТСТВО, за которым – ХАОС. Ибо СПРАВЕДЛИВОСТЬ, в отличие от ЗАКОНА – понятие субъективное. Это ТЫ решаешь, что справедливо, а что нет, а у тебя нет такого права. У тебя его нет по ЗАКОНУ, перед которым все равны. Угрызения совести должен испытывать тот следователь, который так бездарно провалил дело.
- Но он их не испытывает. А бездарность – не преступление. И окажись на моем месте бездарный адвокат – СПРАВЕДЛИВОСТЬ восторжествовала бы по ЗАКОНУ. Так ЧТО тогда есть твой ЗАКОН и так ли уж все перед ним равны?
Он уехал в Европу. С полгода работал инструктором в частной школе рукопашного боя в Праге. Потом прибился к бригаде сезонных рабочих на виноградниках Нормандии, пока наконец не попал в Мадрид. Диссонансное, немножко нелепое очарование этого города, как медведь под земляничным деревом на Пуэрта дель Соль, а может быть отсутствие языкового барьера, а вероятнее всего и то, и другое, да еще время и молодость осенили его душу еще не гармонией, но уже почти радостным ощущением отсутствия боли. Два дня он провел в Прадо. Йосеф наслаждался целительной целостностью этого музея. Да, он видел экспозиции и побогаче, но в Прадо мудрый некто словно писал роман, используя вместо букв мировые шедевры, как иероглифы СОСТОЯНИЙ ДУШИ, и этот «роман» завораживал красотой и неожиданностью «сюжетных поворотов». Он долго всматривался в крестьянские лица апостолов на картинах Риберы. Казалось художнику тесно в ограничивающей условности холста и красок: если бы он мог нарисовать запах, он нарисовал бы вонь давно не мытых тел, лоснящихся жирным, липким потом. И в этом стремлении дойти до конца, до самой сути было что-то очень важное, еще не ответ, но обещание ответа, его достижимости.
А потом он промерял этот город ногами: «сценические» пространства парка Ретиро, бульвары, наполненные обещанием ностальгии, ажурная монументальность королевского дворца, гигантские пропорции соборов – он словно пытался впитать в себя странную, «неевклидову» геометрию этого «объема». И грустный странник в грязных лохмотьях на створках триптиха с розовыми чудовищами Босха, будто обнищавший Вергилий приглашал продолжить это путешествие, ну хотя бы ради любопытства, словно говоря: «Смотри. Вот я, а вот все остальные: воры, убийцы, насильники. И ничего – твой вариант еще не самый худший».
До Барселоны Йосеф решил добираться автостопом. К вечеру второго дня он оказался на окраине небольшой каталонской деревни. Прямо перед ним была церковь. В окнах пристройки за церковной оградой горел свет и он пошел «на огонь» легко и бездумно, как привык жить в последние месяцы. Дверь была не заперта. Переступив порог он оказался в просторной чистой комнате. В дальнем ее углу, у грубой деревянной кровати стояли пожилой священник и огромный крестьянин с головой плотно затянутой черным платком, завязанным узлом чуть ниже затылка, из-под платка на его плечи падали густые, чуть тронутые сединой, черные волосы. «Деревяшку вместо ноги и попугая на плечо – вылитый капитан Флинт, или нет, Флинт – англичанин, скорее – Хосе, только Кармен не хватает» - подумал про себя Йосеф. На кровати лежала девочка-подросток, лет 11-12. Яркий, лихорадочный румянец на щеках, отсутствующий взгляд – все говорило о том, что она в бреду. Йосеф уловил обрывок разговора.
- ... третий день так. Был врач, прописал какие-то порошки, да все бестолку. Сгорит она, Святой Отец. Что делать?
В этот момент они ощутили в комнате его присутствие. Взгляды обоих обратились к Йосефу.
- Ты кто? – Спросил священник.
Йосеф замешкался, не зная, как ответить на этот вопрос в такой ситуации. И вдруг сказал.
- Я могу помочь.
Он это почувствовал. Просто, очевидно, без тени сомнения, как не вызывает сомнения, или даже мысли об этом, способность протянуть руку к солонке за обеденным столом. Когда-то давно он уже однажды испытал это состояние – в армии. Йосеф подошел к кровати. Слипшиеся от пота, соломенного цвета волосы обрамляли ангельское лицо с бессмысленными сейчас голубыми глазами. Обернувшись к священнику и «корсару», он попросил их выйти, или хотя бы отойти в сторону. «Корсар» замялся было в нерешительности, но встретив взгляд священника, повиновался. Они отошли в дальний угол комнаты. Как и тогда, в первый раз, он не смог бы объяснить, как это происходит. Ты как будто видишь дыру, черную овальную щель в странном, невидимом при других обстоятельствах, постоянно меняющемся коконе, окружающем это хрупкое тело. И нужно успеть закрыть, затянуть эту «черную язву», ибо как только ты ее ощущаешь, в нее начинают уходить твои собственные силы. В первое мгновение это пугает и важно не «зациклиться», не застрять на этом страхе, представляя, как сужается, пульсируя и исчезая черная рана в живой плоти этой ауры. Через полчаса, совершенно обессиленный, со стекающими по лицу крупными каплями холодного пота, Йосеф опустился перед кроватью на колени. Голубоглазый «ангел» приподняла голову и оперев на локоть свое хрупкое тело, сказала, повернувшись к все еще стоявшим в стороне мужчинам.
- Мне совсем не больно.
Те бросились к ним.
- Кто ты, Ангел?! – Подхватив дочь на руки, произнес «корсар», обращаясь к Йосефу. – Или Небеса послали тебя к нам в эту ночь?!
- Да нет... Я здесь случайно. – Ответил Йосеф, поднимаясь с колен и опираясь на руку священника.
Внезапно он ощутил непреодолимое желание опустить голову на эту еще влажную подушку и уснуть.
Проснулся он поздно. Солнце ярко светило в распахнутое настежь окно. Умывшись и помечтав о завтраке, Йосеф подхватил свой скорее полупустой, чем наполовину полный рюкзак, направляясь к выходу, когда дверь отворилась и на пороге появился давешний священник. Чуть посторонившись, он пропустил в комнату затянутую в черное смуглую молодую женщину с резкими, но неожиданно гармоничными чертами лица. Женщина поставила на стол поднос со стаканом молока, головкой козьего сыра и душистым, домашней выпечки, хлебом.
- Спасибо, Марта. – Сказал священник. Та поклонилась и метнув в Йосефа быстрый любопытный взгляд, молча вышла.
- Если ты не торопишься – продолжил священник – я бы предложил тебе остаться до обеда. – Йосеф молча кивнул. – Вот и славно. Я живу вон там – сказал священник, указав рукой в окно на небольшой, но добротный коттедж на холме, сразу за церковью. – Жду тебя к трем. Тогда и поговорим.
В три отец Альбано (так звали священника) встретил Йосефа на крыльце своего коттеджа. Они вошли в дом. У стола управлялась все та же Марта. Еда была простой, но вкусной: холодная индюшачья буженина со свежими овощами, жареная баранина с петрушкой, базиликом и какими-то неизвестными ему специями, чуть терпкое, но необыкновенно вкусное вино. Потом они сидели на веранде. Отец Альбано закурил трубку.
- Отец девочки передает тебе благодарность и говорит, что он твой «должник навеки». У них долго не было детей – поздний ребенок и вдруг такой «ангел во плоти». Случись с ней что – они просто не выдержат.
- Как его зовут?
- Хосе.
Йосеф улыбнулся.
- Я смотрю, у тебя несколько литературное восприятие Испании, - сказал отец Альбано, заметив его улыбку – хотя ты и неплохо говоришь по-испански. Расхожие стереотипы: Хосе, Кармен, фламенко – это все для туристов, а мы здесь живем. Ты воевал? – Вдруг спросил он.
Йосефа несколько удивила постановка вопроса – он не сказал: «Ты служил?», но: «Ты воевал?».
- А что, так заметно?
- Судя по тому, как ты отвечаешь вопросом на вопрос – ты еврей, а судя по тому, что воевал – из Израиля.
- Вы, Отче, слишком наблюдательны для священника.
- А я не всегда был священником. Как тебя зовут?
- Йосеф.
- Йосеф – тот, кто приумножит. Грамматическая форма будущего времени. – Задумчиво произнес отец Альбано.
- Вы знаете иврит?
- Библейский. «Должность» обязывает. Смотри, если тебя не очень ждут там, куда ты собирался, оставайся здесь, Йосеф. Мне нужен помощник. Марта – мое спасение, но она не может со всем управиться, просто потому, что она не мужчина.
- А почему она в черном?
- Недавно овдовела. Муж был намного старше ее, умер от рака. Ну и....?
И Йосеф остался. Ночлег, стол и даже небольшое жалование. При этом круг его обязанностей был очерчен значительно менее четко: ночной сторож, плотник, каменщик, штукатур – в «живом» доме всегда есть, что делать. Каким-то странным образом ему удавалось то, чего он никогда раньше не делал и удавалось ему это просто, естественно, без суеты и досады. Он словно и не работал вовсе, а «мастерил» - от слова «мастер», как говорят «рыбачил» - от слова «море». Церковь же была действительно домом живым и жила она волей и мудростью отца Альбано. Сюда приходили не только на воскресные проповеди – разрешить спор, получить совет, причем в делах порой весьма «мирских» и щекотливых. Советы же он давал исходя не из «канонов благочестия», а из обстоятельств, созданных характером и темпераментом людей, попавших в то или иное затруднительное положение. Он был для них и судьей и психоаналитиком. При этом его подход и его правосудие являли собой полную противоположность тому, чему Йосефа учили в университете и воплощением чего для него стала Гертруда. Он исходил не из «определений», а из своего личного понимания правоты и объективности и результаты объективно подтверждали его правоту. «Не стоит село без праведника, а город – без святого» - вспомнил Йосеф давнюю поговорку, услышанную еще в армии от напарника, репатрианта из России.
Иногда, по вечерам они сидели на веранде дома священника и говорили. Чаще – «ни о чем», например, как выглядит ранним утром дальняя горная гряда, словно плывущая к ним на подушке утреннего тумана, как волшебный замок из рыцарских романов.
- Я заметил – ты относишься к категории людей, которым очень важно все назвать словами. – Начал отец Альбано одну из таких бесед.
- Это хорошо или плохо?
- Формула воды АШ-2-О. Это хорошо или плохо? Не все сущее в этом мире допускает применимость этих категорий. Кстати, о «рыцарских романах». Большинство людей придают не очень большое значение словам. Для них это что-то вроде «саундтрека», сопровождающего череду страстей (как правило довольно примитивных) и поиски путей их удовлетворения. При этом «саундтрек» не имеет к этим поискам никакого отношения. Первичным для таких людей является ДЕЛО. Но есть люди, для которых одной из таких страстей является формулирование неких нравственных теорем, доказательству которых они затем подчиняют свои поступки. В своем миропостижении они идут от СЛОВА, поэтому их поведение часто кажется иррациональным. Таких людей нередко называют Дон Кихотами, но мало кто задумывается, что именно к этой же категории относился и Спаситель. Ты должен отдавать себе отчет, что в тебе это есть, научиться с этим жить, а возможно и пользоваться.
Упоминание о Дон Кихоте вызвало воспоминание об отце и первый за все это время укол ностальгии. Почему-то вспомнилось, как однажды он подвозил монаха, по виду францисканца, к Латрунскому монастырю (монастырь траппистов – молчальников, или аббатство Богоматери всех скорбящих). Монах оказался «командировочным», обета молчания не давал и вырвавшись за монастырские стены, казалось, не мог наговориться. Был канун нового года. В Израиле этот день официально никак не отмечается. Т. е. Эйлат, Тель-Авив и Хайфа, конечно, не упускают повода повеселиться, но в Иерусалиме этот день проходит нарочито буднично. Когда они уже подъезжали к Латруну, монах вдруг сказал: «Весь мир празднует обрезание Одного Еврея и только евреи делают вид, что их это не касается. Чудны дела Твои, Господи». Фраза была не очень понятна и запомнилась желанием выяснить, о чем идет речь. Когда-нибудь... Потом... Слова отца Альбано о Спасителе стали неким индикатором, будто просигналившим, что это «потом» уже наступило. В прикроватной тумбочке своей «кельи» он уже давно обнаружил Библию и однажды просто начал читать Новый Завет. Чтение оказалось увлекательным. Сразу «бросилась в глаза» литературность повествования, особенно Евангелия от Луки, что коренным образом отличало Новый Завет от Ветхого, от ТАНАХа. То, что, как он был уверен, является литературным изобретением Акутагавы Рюноскэ (общепризнанно гениальный и часто цитируемый в мировой литературе рассказ «В чаще»), оказалось за две тысячи лет до гениального японца воплощено в четырех Евангелиях, излагающих взгляд на одни и те же события четырех совершенно разных людей, правда не противореча, но дополняя друг друга. Но Акутагава Рюноскэ не стал основателем новой религии... Так значит четыре Евангелия – нечто большее, чем литературный шедевр первого века нашей эры! Все чаще, оказавшись в помещении церкви, он всматривался в скорбные глаза Спасителя на возвышающемся над алтарем Распятии.
- Судя по всему, ты начал читать Новый Завет. – Заметил как-то отец Альбано.
- Начал...
- Ну и ...?
- Мне трудно понять и уж тем более принять философию «подставляемых щек». По нынешним временам, так ведь и без головы можно остаться.
- Когда-то давно, когда еще не был священником, а был офицером Интерпола я, как и ты задумался: «Как можно верить и уж тем более, считать священными тексты, полные таких противоречий». Ну, например. «...отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб.» (Исход. 21:24-25). И тут же «Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего, но люби ближнего твоего как самого себя» (Левит. 19:18). Дело в том, что первая из этих цитат является выдержкой из «уголовно-процессуального кодекса» тех лет, т. е. документа, регламентирующего деятельность социально-политической СТРУКТУРЫ ВЛАСТИ и утверждает очень простую вещь – наказание должно соответствовать преступлению. Тезис, кстати, несмотря на всю его простоту, далеко не очевидный. Его опровержению была посвящена не только практика, но и теория судопроизводства в коммунистической России. Яркий тому пример – теоретические изыскания Андрея Януарьевича Вышинского. Но к счастью, далеко не всякий факт нашего общения с «ближним» регулируется уголовным кодексом. СТРУКТУРА ВЛАСТИ и ЧЕЛОВЕК, даже входящий в эту структуру – далеко не одно и тоже. Спаситель понимал это как никто другой. От того и сказал: «Кесарю – кесарево.» (От Матфея 22:21). Запрет мстить и призыв к любви обращены не к ВЛАСТНЫМ СТРУКТУРАМ, а к ЛЮДЯМ. Естественно, бандиту в темном переулке не следует подставлять незащищенные части тела, будь то щеки или что-либо еще. Но ведь и речь тут идет об УГОЛОВНОМ ПРЕСТУПЛЕНИИ. В обычной же жизни «философия подставляемых щек», как ты ее назвал, оказывается гораздо эффективней постоянной конфронтации Я и ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ. Подумай и ты найдешь тому немало примеров в собственном опыте. Скажи, много ли ты знаешь арабов, которых искренне ненавидишь? Не тех, что в «телевизоре», а тех, с которыми знаком ты, лично?
- Ни одного. – На минуту задумавшись, удивленно ответил Йосеф.
- «Вы слышали, что сказано: «люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего». А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас. Да будете сынами Отца вашего Небесного; ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари?» (От Матфея. 5:43-46).
Вечера, свободные от бесед с отцом Альбано, теперь проходили в чтении и размышлениях о вещах, для него совершенно новых. В один из таких вечеров к нему пришла Марта... А не без совета ли мудрого священника?! Дни... Недели... Месяцы... Он почти не заметил, как прошло четыре года. Вечером того дня, развернув случайно забытую Мартой на столе газету, он увидел репортаж о событиях в Газе через пять лет после ухода евреев. Помимо минутного, тоскливо-горестного злорадства, он вдруг испытал сильный приступ ностальгии – по дому, по Израилю, по небу без облаков, по Иерусалиму, причудливо переливающемуся под ярким солнцем всеми оттенками золотисто-коричневого. «Кажется пора возвращаться» - подумал он. А несколько позднее, ближе к ночи, его позвали в дом отца Альбано.
- Совсем плох! – Сказала, встретившая его на пороге, Марта.
Они прошли в спальню. При виде Йосефа, лицо священника осветилось тихой, приветливой радостью.
- Успел... – Прошептал он. – А теперь не прозевай время вернуться...
Глаза его затуманились. Внезапно Марта, резко повернувшись к Йосефу, сказала.
- Спаси его! Он любил тебя!! Ты же можешь!!!
- Это невозможно. – Йосеф растерянно заморгал, беспомощно разведя руки.
Марта сердито отвернулась. Сестра-сиделка мягко, но настойчиво выставила их в соседнюю комнату. Йосеф не заметил ухода Марты, но больше в ту ночь он ее не видел. А под утро отца Альбано не стало... Неожиданно для самого себя он заплакал. Громко, навзрыд, как не плакал с детства – не стыдясь ни своих слез, ни громких рыданий. Уже позже, выйдя во двор, он увидел собравшихся в стороне жителей деревни. Что-то изменилось в их лицах: к Йосефу всегда относились с опасливой приветливостью – опасливость переросла в страх, а приветливость – в злобу. Но Йосеф просто не придал этому значения – слишком скорбным было это утро. Весь день он провел в церкви. Молился ли? Да нет – думал, вспоминал... И снова плакал. Уже вечером, вернувшись в свою пристройку, не раздеваясь рухнул на кровать и уснул. Ему снились кошмары. Чьи-то руки сдернув его с кровати, выволокли во двор. Чуть в стороне он увидел Марту. Лицо ее было искажено гневом, она что-то кричала. Он едва узнал ее за этой маской ненависти, так же как едва разбирал ее каталонский. Кто-то резко ударил его в подбородок ... И только ощутив на губах соленый горячий привкус крови, он вдруг понял, что не спит! Тренированное тело в зверином инстинкте самосохранения сработало раньше, чем разум успел сформулировать «управляющее воздействие». Хруст чьей-то сломанной руки, короткий сдавленный крик – и вот он снова один в фокусе злых, ненавидящих его взглядов. Я и ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ – ну что ж, так хотя бы привычней! И тут между ним и толпой возник Хосе. Не говоря ни слова, он взял Йосефа за руку и провел через расступившуюся толпу, к машине. Какое-то время они ехали молча.
- Куда мы едем? – Первым нарушил молчание Йосеф.
- На станцию. – Продолжая придерживать руль левой рукой, правой Хосе достал из нагрудного кармана пачку купюр. – Возьми. Здесь немного, но на дешевую гостиницу и билет до Тель-Авива хватит.
- Спасибо.
- Брось. Теперь мы в расчете.
Рано утром Йосеф сошел на перроне центрального железнодорожного вокзала Атточа, в Мадриде. Там же, на вокзале купил билет на ближайший доступный рейс до Тель-Авива. А чуть позже снял номер в небольшом семейном пансионе, недалеко от станции – до самолета было еще больше суток. Выспавшись, приняв душ и поужинав в небольшом кафе рядом с гостиницей, Йосеф наконец почувствовал, что «мир вокруг него начинает приобретать осмысленные очертания». Было еще светло, но длинные предвечерние тени и пылающий на западе край неба уже напророчили вечер. Он снова бродил по уже знакомым местам: Пуэрто-дел-Соль, вниз по Кале Майор, на Дворцовую площадь и дальше, к площади Испании, мимо бронзового Дон Кихота, так похожего на его отца, пока не оказался на углу Гран Виа. Пророчество вечера сбылось во всей полноте и очевидности – широкий проспект был залит ярким многоцветием рекламы и не менее ярким людским потоком. Flesh-and-Blood. Ее было много, плоти – яркой, обильной, дразнящей, нетерпеливо пританцовывающей. И вдруг он почувствовал, что это праздничное кипение растворяет в нем какую-то тяжесть, наличие которой осознаешь, лишь, когда от нее избавляешься. Он неожиданно ощутил себя частью этого потока, этого праздничного МЫ, заполняющего собой все мыслимое пространство, так что ни для какого ОНИ места уже просто не остается! Искаженные ненавистью лица на церковном дворе каталонской деревни?! Казалось, это было неправдоподобно-давно и с тех пор воспоминание об этом перестало вызывать в нем не только ярость, но даже обиду. И тогда он вспомнил. Ярко, отчетливо. Все. До мельчайших подробностей. Кроваво-красный серп полумесяца лежал на крышах домов дальнего поселения. Стрелявший в него сын хозяина дома полулежал со сведенными за спиной руками, вытянув ноги по траве и прислонившись спиной к каменному забору. Грубо вправленный коленный сустав опух. Парень весь дрожал от боли и страха. И тогда он впервые ощутил в себе СИЛУ ДАРА. Он почувствовал, что может помочь. Просто, очевидно, без тени сомнения, как не вызывает сомнения, или даже мысли об этом, способность протянуть руку к солонке за обеденным столом. Он не смог бы объяснить, как это происходит. Просто присев рядом со «стрелком», он представил себе, как злая энергия боли, раздувшая это колено уходит в пульсирующую темноту СУМРАКА, постепенно отступающего от этой измученной плоти. Когда он поднял веки, в глазах сидевшего перед ним человека больше не было боли. Вместе с болью ушел и страх. А вместе со страхом – тоскливая, безнадежная, а потому бескомпромиссная злоба...
- Ну вот я и возвращаюсь. – Подумал Йосеф с каким-то странным чувством облегчения. – Я почти ДОМА!
ПРОСТРАНСТВО подернулось зеленоватым флером ГРУСТИ. Оно не было объемом, но в какое-то мгновенье оказалось его воплощением, наполнившись мудростью спокойного мягкого света, ставшего СЛОВОМ – ПЯТЬ.
Глава девятая. Армагеддон III. Судьба.
«В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО...» Их было много, слов, в начале и потом, сплетавшихся в нечто подвижное, постоянно меняющееся, почти живое, словно лента эскалатора, поднимавшая его все выше и выше по тайным закоулкам и парадным лестницам таинственной пирамиды, которую они называют ВЛАСТЬЮ. Они думают, что власть это скучные заседания, на которых они с умным видом изображают «властителей судеб» и даже искренне верят, что это правда. Или, что ВЛАСТЬ это люди в форме, подчиняющиеся приказу, потому что получают за это деньги. Смешные! ВЛАСТЬ это море лиц, устремленных в одну точку, потому что в этой точке стоишь ты и ты всем телом, каждой клеткой кожи ощущаешь мощь этой, сфокусированной на тебе, СИЛЫ. Ты ею дышишь, ты в ней живешь, ты ею ВЛАСТВУЕШЬ!!! И поэтому каждое твое слово становится ИХ СУДЬБОЙ, принимаемой не с покорностью, но с восторгом. И возвращаемый тебе в какой-то немыслимой петле обратной связи, этот восторг становится твоей частью, частью твоего обмена веществ, ТВОЕЙ СУДЬБОЙ... Объединяющей тебя с НИМИ? ... От того, как ты ответишь на этот вопрос зависит очень многое. И для тебя, и для НИХ. Ощущение ОБЩЕЙ СУДЬБЫ приходит потом и далеко не ко всем, но именно оно называется ПОЛИТИЧЕСКОЙ МУДРОСТЬЮ. И обретая эту мудрость, ты понимаешь, что не можешь причинить ИМ зла. Ты не можешь сделать этого просто потому, что слишком любишь себя, чтобы привносить страдание в свою жизнь, заставляя страдать ИХ. Ибо вы связаны ОБЩЕЙ СУДЬБОЙ. Но политика это профессия и, как во всякой профессии, в ней есть свой профессиональный «сленг»: если в присутствии таких же профессионалов как ты сам, без «чужих» и журналистов, ты скажешь, что поступил так-то и так-то потому что хотел сделать счастливым свой народ, тебя перестанут воспринимать всерьез, но если ты скажешь, что сделал это чтобы сохранить ВЛАСТЬ, тебя начнут уважать как профессионала. Так для чего же она нужна – ВЛАСТЬ? И почему к ней так стремятся, даже те, кто не имеет ни малейшего представления о том, как ею пользоваться? И для чего она нужна ему, знающему про нее все, даже то, насколько она иллюзорна? А может быть власть это СТИХИЯ, такая же как поэзия, музыка, живопись? Но тогда, с таким же успехом, можно спросить: для чего существуют графоманы? Для чего люди вообще пишут стихи, сочиняют музыку, рисуют картины? Так может быть вопрос не верен по сути: не «ДЛЯ ЧЕГО», а «ПОЧЕМУ»?! «Для чего» Бетховен сочинял музыку? Да потому что он не мог этого не делать! Думал ли Рафаэль Санти, что «делает человечество счастливым», за пятьсот лет до импрессионистов создавая свои шедевры из ярких, почти кричащих пятен чистого цвета? Конечно нет, но глядя на них, люди и по сей день испытывают восхищение. И это то, что отличает профессионала от МАСТЕРА: маляр, радеющий о «всеобщем счастье», может, при определенных обстоятельствах, ЗАСТАВИТЬ восхищаться своей мазней, но ВЫЗВАТЬ в душах трепетное, похожее на счастье восхищение может лишь гений. Например, такой как он. И именно для таких, как он гениев, такие же гении, как он, создали инструмент –ДЕМОКРАТИЮ: механизм, делающий политика ЛИЧНО заинтересованным в процветании «демоса». Его шедевр, вызывающий трепетное восхищение в нем самом – государство, богатое достатком каждого, населенное людьми СВОБОДНЫМИ, а потому ИСКРЕННЕ гордящимися своим гражданством, своим флагом и своей страной – т. е. атрибутами ЕГО ВЛАСТИ. Что же произошло с этими людьми сегодня? И почему они так едины в своем стремлении разрушить его шедевр? Осознают ли они глубину бездны, в которую стремятся сами, увлекая за собой и его, ибо они связаны общей судьбой?! Но именно по этой причине, по причине общности судьбы, он должен снова встать в фокусе ИХ, устремленных на него взглядов, даже если сейчас они наполнены не восторгом, а ненавистью!!! Чего они хотят?!! Разрушения?!! Но это САМОРАЗРУШЕНИЕ!!! Крови?!! Но это его кровь... Всего лишь несколько шагов отделяют его от них. Шагов в НИКУДА?.. Шагов в ВЕЧНОСТЬ?.. Он не думал о том, ДОЛЖЕН ли он сделать этот шаг, он даже не думал о том, может ли он его НЕ делать: он всегда слишком хорошо отличал прихоть от неизбежности, волю от судьбы – именно поэтому ОНИ и считали его гением... И вот теперь, за мгновение до СУДЬБЫ, он, всегда иронично «бравировавший» своими «сложными» отношениями с Создателем, неожиданно для самого себя успел подумать:
«Отче! Прости им, ...»
«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (От Иоанна. 1:1).
СЛОВО – ЛОГОС. Сколько эзотерических философий построено на этом загадочном, дразнящем мелодичной ТАЙНОЙ, слове. Даже самые неудачные переводы с греческого хранят трепетное отношение к ЛОГОСУ. Иногда он забавлял себя мыслью о том, что стало бы с авторами всех этих теорий узнай они правду. Ну, например, что греческий текст не является оригиналом, а красивое ЛОГОС лишь не очень удачный перевод еврейского ДАВАР. У слова ДАВАР много значений: вещь, реже – слово, но в данном контексте наиболее адекватным переводом было бы НЕЧТО. Нечто, что человеку изначально не только не дано понять, но даже назвать, а можно лишь обозначить словом ДАВАР.
«В НАЧАЛЕ БЫЛО НЕЧТО, И НЕЧТО БЫЛО У Бога, И НЕЧТО БЫЛО Бог».
Но ОНИ так никогда и не узнают правду. И не потому что она недоступна, а потому что они НЕ ХОТЯТ ее знать. Всю свою жизнь он посвятил изучению СЛОВА, законам его звучания и повелительности смысла. Оно вело его по жизни, заставив отказаться от карьеры ученого теолога, в пользу «должности» приходского священника, ибо СЛОВО бессмысленно без тех, кто его слышит. Так поступил Он и хотя Его жизнь изначально не может быть примером подражания (думать так уже само по себе святотатство), Он указал ПУТЬ. Но как же этот путь тернист и труден. Сначала он пытался жить такой же жизнью, как ОНИ, думая, что так он сделает для них СЛОВО естественным и понятным, но добился лишь насмешек и презрения. Оказалось, что большинство из НИХ осознают образ своей жизни до того убогим, что презирают каждого, живущего так же, а уж ИНОГО, решившегося на это, почитают просто юродивым. Стал ли он их ненавидеть? К чести своей он определенно может сказать НЕТ. Но он устыдился: жизнь, понял он, не ролевая игра и примеряя на себя чужую судьбу, как примеряют чужие одежды, он уподобился шуту, что же сетовать, что как с шутом, с ним и поступили?! Он наконец самому себе объяснил словами то, что ощущал подспудно чуть не с самого детства: СЛОВО – его талант и его судьба, его ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ, которое он должен исполнить честно, без досады и лукавства, таким, каков он есть, каким СОЗДАН. Тогда он просто начал учить их СЛОВУ и, О ЧУДО!!!, лица их озарились светом откровений, ранее им не ведомых, а его душа наполнилась радостью СООТВЕТСТВИЯ... Ненадолго, ибо и это оказалось иллюзией – ИМ нравилось слушать, но было лень понимать. Однако это уже не могло заставить его УСОМНИТЬСЯ: ощущение ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ будто «окрепло», наполнилось мудрой уверенностью в истинности ПУТИ. Просто на этом пути возникла еще одна ВЕХА. И если они НЕ ПОНИМАЮТ слово, их ли это вина?! Ведь их так много, слов и обманчивость этой СТИХИИ в том, что они (слова) не всегда есть то, что они обозначают. Если бы все можно было назвать словами, совершенно незачем было бы сочинять стихи, писать музыку, рисовать картины. Ему вспомнились две картины, некогда увиденные им в музее Прадо. На них была изображена одна и та же женщина. На одной – красивая, откровенно порочная, в легких газовых, почти прозрачных одеждах, скорее дразнящих плотью, нежели скрывающих ее. На молодом, красивом лице играла ироничная улыбка холодной уверенности в желанности этого тела, его ВОЖДЕЛЕННОСТИ, наделяющей ее СИЛОЙ. На другой – она же, в той же позе, но уже лишенная даже этих, казалось бы столь условных покровов. Картина называлась «Маха обнаженная», хотя правильнее было бы назвать ее голой: что-то по-детски неуклюжее было в этом развороте бедер, почти насильственное – в широко разведенных локтях, обнажающих идеальную, упругую грудь. Она по-прежнему пыталась улыбаться, но эта улыбка скорее напоминала судорогу – лицо было буквально налито чувством, наличие которого, казалось, удивляло и пугало ее саму. Так гениальный Гойя сумел нарисовать СЛОВО и это слово было СТЫД. Не так ли и Спаситель, говоря притчами, подводил внимающих к тому, чтобы самим найти НУЖНОЕ СЛОВО, которое бы запечатлелось в памяти радостью понимания и неожиданностью находки. И лишь однажды Он назвал СЛОВО прямо.
«В девятом часу возопил Иисус громким голосом: «Элои, Элои! Ламма савахфани?» что значит: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (От Марка 15:34).
И снова не так - «САВАХФАНИ»??? «ШАВ-КТАНИ» !!! «Вернул (Меня) в ничтожество Мое» - УНИЗИЛ!!! Значит ли это, что прощаясь со Своей земной юдолью, Он осознал страдание, как УНИЖЕНИЕ?! Или унижение было частью СТРАДАНИЙ, доказывающих истинность Им сказанного?! Очень скоро ему предстоит это узнать... Ведомые ТЕМНОЙ СИЛОЙ, подспудно жившей в них веками, тысячелетиями и вот сейчас взорвавшейся, словно вулкан, заполняющий огненной лавой бессмысленной ярости все их естество, ОНИ столпились у порога Церкви. Осознают ли они глубину бездны, в которую стремятся?! Чего они хотят?!! Разрушения?!! Но это САМОРАЗРУШЕНИЕ!!! Крови?!! Но это его кровь... Всего лишь несколько шагов отделяют его от них. Шагов в НИКУДА?.. Шагов в ВЕЧНОСТЬ?.. Он не думал о том, ДОЛЖЕН ли он сделать этот шаг, он даже не думал о том, может ли он его НЕ делать: он всегда слишком хорошо отличал прихоть от неизбежности, волю от судьбы – именно поэтому ОНИ и шли учиться у него СЛОВУ. И вот теперь, за мгновение до СУДЬБЫ, он должен снова встать в фокусе ИХ, устремленных на него взглядов, даже если сейчас они наполнены не восторгом, а ненавистью!!! Вдруг неожиданно для самого себя, с чувством какого-то просветленного умиротворения, пришедшего на смену страху, он подумал, что это его последний шанс наконец добиться своего – донести до их душ ПОНИМАНИЕ ИСТИННОСТИ СЛОВА... Потому что они так и не понимают!!!
«... ибо не ведают, ...»
«В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО» ?! Каким удобным убежищем для болтунов и лентяев оказалась эта формула. И вовсе не потому, что говорить легче, чем делать, а потому что большинство из НИХ не умеют ни того, ни другого. Забавный каламбур: в деловом мире его называли человеком СЛОВА. Правда ли, что целью бизнеса являются деньги? Правда то, что ОНИ так думают. Смешные! Все равно, что целью покупки автомобиля назвать километраж. Деньги лишь числовой показатель даже не успеха, а эффективности того, что ты делаешь чтобы его, успеха, достигнуть. А еще это, конечно же, инструмент. Его друг и компаньон (назовем его «А») владел этим инструментом виртуозно. Ближе чем «А» для него людей не было. Даже семья это нечто совсем иное. Он любил, дорожил и гордился своей семьей и все-таки это был труд. Кропотливый, ежедневный, радостный, но ТРУД. Общение с «А» не требовало усилий – это было так же естественно, как дышать. Он был профессионалом очень высокого класса и он не собирался обманывать или предавать его. Напротив – «А» искренне хотел заработать денег для них обоих. Много денег... Но для этого нужно было УБИТЬ ДЕЛО и расчленив его, выставить частями на торги. Он оставил «А», друга, компаньона, «финансового гения» и без дела, и без денег. Это было нелегко. Было ли это подло, безнравственно? Если рассматривать все случившееся как конфликт ДВУХ ЛЮДЕЙ – конечно! Но те, кто так рассуждает, не могут понять, что в этой полярной нравственной схеме отсутствует еще одна составляющая, еще один участник конфликта – собственно ДЕЛО.
Люди, ради денег готовые на все, называют бизнес грязным делом, как прыщавый онанист рассуждает о порочности совокупления. Только ханжи и импотенты могут назвать порочным то, что создает ЖИВОЕ, столь похожее на тебя и в то же время другое, живущее своей самостоятельной жизнью. Умертвить родную плоть и, расчленив ее, выставить в лавке на продажу – это ли не верх бесчеловечности и цинизма?!!! Именно таким было для него ДЕЛО и, наверное, именно это отличает профессионала от МАСТЕРА. Подчиняясь логике этой новой жизни, созданной его умом, волей и талантом, тысячи людей каждое утро, кляня всех и вся, преодолевая собственную лень, приходят делать ДЕЛО. Ради денег? Большинство из НИХ – да. А он? И если не для денег, то для чего? А может быть бизнес это СТИХИЯ, такая же как поэзия, музыка, живопись? Но тогда вопрос не верен по сути: не «ДЛЯ ЧЕГО», а «ПОЧЕМУ»?! «Для чего» Ван Гог рисовал солнце? Да потому что он не мог этого не делать! Если бы все можно было измерить деньгами, совершенно незачем было бы сочинять стихи, писать музыку, рисовать картины, т. е. заниматься ДЕЛОМ. Он не считал себя знатоком живописи, но был МАСТЕР, чьи картины неизменно повергали его в состояние восхищения, похожее на счастье – Эль Греко. Глядя на его полотна, становилось очевидно, что у художника ярко выраженный дефект зрения, почти уродство, но это было то уродство, которое называется гениальностью. Так он начал свое ДЕЛО. Денег было немного, почти безнадежно немного. И тогда он собрал гениев-уродов, которых отовсюду выгоняли из-за «несносного характера». Ему было плевать на их характер – он вывел свою «формулу успеха», принцип взаимозаменяемости таланта и денег: недостаток денег можно компенсировать «избытком» гениальности. А так как денег не хватает всегда, то ЖИВОМУ ДЕЛУ просто необходимы талантливые люди: попробуй сделать нечто такое, за что ОНИ выложат СВОИ КРОВНЫЕ ДЕНЬГИ и сделают это «без страха и упрека» - ДОРОГОГО стоит! Это несколько отличалось от общепринятых в его «профессиональной» среде взглядов. ОНИ создали целую науку управления ДЕЛОМ и назвали ее нелепым словом «менеджмент». Главным постулатом этой науки, основой ее системы аксиом, ОНИ сделали утверждение, что НЕЗАМЕНИМЫХ ЛЮДЕЙ НЕТ!!! И это правда, но мало кто из НИХ «дал себе труд» усвоить вторую часть этой формулы – есть люди, заменить которых СТОИТ ДЕНЕГ, иногда – БОЛЬШИХ ДЕНЕГ. Это может создать дефицит, роковой для данного конкретного «дела» и тогда менять придется ИХ САМИХ, «менеджеров»! Вторым постулатом этой «науки» является еще одна очевидность – «спрос рождает предложение» или в переводе на обычный, человеческий язык – ДЕНЬГИ НЕ ПАХНУТ. Считается, что все сколько-нибудь крупные бизнес-империи «сделаны» на «войне». Еще одна нелепость – на «войне» можно сделать деньги, но не бизнес. Для процветания ДЕЛА нужны живые, здоровые, СОСТОЯТЕЛЬНЫЕ люди, имеющие возможность ПЛАТИТЬ ДЕНЬГИ и он делал все, что мог (а мог он немало), чтобы таких людей было МНОГО и это странным образом давало ему, человеку далеко не сентиментальному, радостное чувство СОПРИЧАСТНОСТИ, общности судьбы! Что же случилось с ними сейчас? Откуда взялась эта яростная энергия РАЗРУШАТЬ, сплотившая их в «ЧУДИЩЕ ОБЛО, ОЗОРНО, ОГРОМНО, СТОЗЕВНО И ЛАЯЙ» , что тяжелой массой ГНЕВА заполнило площадь у здания, символизирующего мощь и процветание его империи?! Осознают ли они глубину бездны, в которую стремятся сами, увлекая за собой и его, ибо они связаны общей судьбой?! Но именно по этой причине, по причине общности судьбы, он должен снова встать в фокусе ИХ, устремленных на него взглядов, даже если сейчас они наполнены не восторгом, а ненавистью!!! Чего они хотят?!! Разрушения?!! Но это САМОРАЗРУШЕНИЕ!!! Крови?!! Но это его кровь... Всего лишь несколько шагов отделяют его от них. Шагов в НИКУДА?.. Шагов в ВЕЧНОСТЬ?.. Он не думал о том, ДОЛЖЕН ли он сделать этот шаг, он даже не думал о том, может ли он его НЕ делать: он всегда слишком хорошо отличал прихоть от неизбежности, волю от судьбы – именно поэтому ОНИ и считали его гением... И вот теперь, за мгновение до СУДЬБЫ, уловив долетающие с улицы яростные выкрики толпы, звон разбиваемого стекла и скрежет металла о камень – приглушенный, но явственный грохот БЕДЫ, он лишь успел подумать – что же они ДЕЛАЮТ???!!!
«... что творят» (От Луки 23:34).
ПРОСТРАНСТВО наполнилось ПОРЫВОМ, зазвеневшим осколками яркой, неземной чистоты цвета РАДУГИ и это ДВИЖЕНИЕ стало СОБЫТИЕМ в первозданности СМЫСЛА, воплотившимся в мозаично-тревожный спектр СЛОВА – ВОСЕМЬ.
Глава десятая. Праведники.
- Ну что ж. Остается только надеяться, что на земле найдется десять праведников, что совсем не очевидно. – Алексей как-то «задумчиво», почти отрешенно смотрел на Вадима и Кьяру.
- Во всей этой истории вообще нет ничего очевидного, кроме того, что мы все в нее вляпались. – Огрызнулся Вадим. Почему-то вид этого человека вызывал у него непреодолимое желание если и не хамить, то во всяком случае – противоречить, тогда как его мысленный образ неизменно ассоциировался с «величием». Может быть это какой-то вид интеллектуальной аллергии на величие вообще? – Тем более, что другого выхода у нас нет. Во всяком случае, я не знаю.
- Так действуй!
Этому диалогу предшествовало ВРЕМЯ, длительность. Сверив свои ощущения с календарем, Вадим удивился – всего неделя!
Это не было похоже на игру – Вадим не любил игры, в особенности компьютерные. Это не было похоже на «противостояние» - в этом слове есть что-то безнадежно-статичное. Это было похоже на РАБОТУ и Вадим выполнял ее честно, с азартом и удовольствием, которое доставляла ему работа. Наполненные напряжением и, чего там скрывать, страхом первые ощущения от соприкосновения с той иной реальностью, эхо которой воплотилось в Кьяре, сменились спокойной уверенностью в достижимости цели, которая предшествует успеху. Оброненная как-то в разговоре с системным аналитиком Йорамом фраза: «Привыкай. «Инкубы», «инкарнации», «магические руны», это теперь наша оперативная лексика», подсказала ключ к решению. В самом деле, все им перечисленное и не перечисленное, но относящееся к тому же ассоциативному ряду, можно рассматривать как объекты некоего мира или некоей реальности. То, что нам эти объекты представляются «сверхъестественными» или «противоестественными» (кому как нравится) не мешает им подчинятся схожим с нашими законам. Динамика действия СИЛЫ в обоих мирах одинакова, ибо как было уже сказано: «Понять, значит привыкнуть и научиться пользоваться». В чем-то это похоже на объектно-ориентированное программирование, когда алгоритм пишется так, чтобы он мог оперировать различными классами объектов. Особенно сильно этот феномен ощущается в Израиле. Вадиму вспомнилось, как в Стокгольме он обратился на улице к женщине лет сорока с вопросом: «Как пройти ...?». Подробно и обстоятельно ответив на вопрос, она вдруг спросила
- Откуда Вы? – И добавила – Ваш английский это не совсем английский.
- Из Иерусалима. – Вадим выработал привычку на подобные вопросы отвечать честно.
Лицо женщины изменилось, как будто в ее присутствии сказали что-то неприличное, причем было очевидно, что это вызвано не ксенофобией – так смотрят на незадачливого шутника, который в стремлении быть остроумным посягнул на Святыню. «Интересно, – подумал Вадим – как бы она отреагировала на недавно услышанный им обрывок разговора» - действие происходило в университетском кампусе накануне праздника Шавуот (Пятидесятницы).
- Завтра вечером концерт на Масличной Горе, как раз напротив кампуса. Приходи – должно быть любопытно.
Вадим оказался в Израиле вместе с родителями, которые «переехали» в Иерусалим из Москвы, когда ему было 14. Отец, грамотный специалист, архитектор, практически сразу начал работать в крупной строительной компании, а вскоре открыл собственное, небольшое, но стабильно-успешное проектное бюро. Однажды, направляясь в Тель-Авив к очередному заказчику, он взял Вадима с собой. Они поехали необычной дорогой – вместо широкого, многополосного скоростного шоссе с просторными развязками, узкая серая лента, извивающаяся между бурых холмов с абсолютно диссонансными вкраплениями серого пористого камня. В этом классическом Библейском пейзаже была своя красота, не размашистая, избыточно-щедрая, на грани «кича», как в Европе, но скупая, сдержанная, однако наполненная внутренней динамикой. Все эти ощущения пришли к Вадиму потом, много позже, а тогда, проезжая мимо одного из таких холмов, увенчанного красными крышами аккуратных коттеджей, отец сказал
- Вот здесь Йеhошуа Бен-Нун (Иисус Навин) остановил Солнце.
- Ты говоришь так, будто это было на самом деле.
- Ну пока еще никому не удалось доказать обратное. То, что за три с половиной тысячи лет никто не смог повторить этот подвиг, доказательством, как ты понимаешь, не является. Ты только представь. ПРОРОК, он взвалил на свои плечи ответственность (его учитель и наставник, пророк Моисей, научил понимать власть именно как ответственность) за целый народ. И какой народ! Дети рабов, они стали искусными и бесстрашными воинами, но не только этому научились они за сорок лет скитаний по пустыне. Они принесли в этот мир совершенно новые и чуждые для него понятия – социальная справедливость и ЗАКОН. Закон, перед которым равны сильный и слабый, богатый и бедный и даже судья и подсудимый. Закон, согласно, которому от обилия трапезы нужно оставлять нищему и пришельцу: «Чтобы пришел левит, ибо нет у него участка и удела с тобой, и пришелец, и сирота, и вдова, что во вратах твоих, и пусть едят и насыщаются, чтобы благословил тебя Бог, Всесильный твой, во всех делах рук твоих, которые ты будешь делать» (Второзаконие 14:29). Это сегодня мы воспринимаем эти утверждения, как нечто само собой разумеющееся, базовую систему аксиом нашей цивилизации, а тогда это воспринималось, как шокирующая нелепость – ведь сама природа создала людей неравными! Значит, право сильного подавлять слабых, это и есть закон, естественный и непреложный! О чем же говорят эти евреи?!! Откуда в их тупые головы пришло понятие НРАВСТВЕННОСТЬ – «не прелюбодействуй», которым они пытаются заменить УДОВОЛЬСТВИЕ, в мире, где сожительство отца и дочери, сестры и брата, матери и сына, это норма, а человеческие жертвоприношения, ритуальное людоедство и содомитские оргии – часть быта? Это не была война за «территории». Тогда, как, впрочем, и сейчас, это было столкновение цивилизаций с совершенно несовместимой «шкалой ценностей». Несовместимой до такой степени, что они не могли существовать на земле одновременно. Проиграй евреи эту битву – вся человеческая история была бы совершенно иной. Понимал ли это Иисус Навин? Конечно понимал. Но для него, как и для остальных наших предков, вся эта философия уместилась в три слова – Вера в Б-га Единого. И вот здесь, при Гибоне, когда в сражении наконец наступил долгожданный перелом, он вдруг осознает, что для окончательной победы ему не хватает всего лишь нескольких часов дневного света, а иначе, в ночной темноте, враг сможет перегруппировать силы и еще не известно, чем все это закончится завтра. Тогда в пылу тяжелой и кровавой битвы, гениальный полководец, привыкший повелевать и разъяренный такой нелепой помехой, он воздевает лицо к небу и не просит, и даже не требует, он приказывает солнцу остановиться. Совпадение в пространстве и времени уникальности исторического момента и масштабности исторической личности – вот настоящее чудо, которое проявилось в том, что СОЛНЦЕ ПОВИНОВАЛОСЬ. Доказательство – мы живем в том мире, в котором живем...
- Почему ты никогда не говорил со мной так раньше? – Спросил Вадим после некоторого молчания.
- Ну, во-первых, ты уже взрослый. Или, почти взрослый. А во-вторых, в той стране, где мы жили это знание могло тебе сильно повредить.
Вадим помнил, как поразила его эта логика, именно такой способ разделения событий на причины и следствия. Выросшему в условиях тотального советского атеизма, ему было тяжело принять такую государственно-мировоззренческую систему, согласно которой Библейские притчи рассматриваются как прецедент права, а ТАНАХ (Ветхий Завет) изучается в школах, как исторические хроники. На одном из таких уроков они разбирали отрывок книги Бытие, повествующий о встрече праотца Авраама со Всесильным накануне уничтожения Сдома.
«И сказал он: «Да не прогневается Господь, и заговорю лишь этот раз: если найдется там десять?». И Он сказал: «Не истреблю ради этих десяти». И отошел Бог, когда окончил говорить с Авраhамом, а Авраhам возвратился в свое место» (Бытие 18:32-33).
Вадим спросил учительницу, красивую смуглую тейманку (еврейку из Йемена, вот уж действительно говорят, что в Израиле живут евреи сорока двух национальностей).
- Как же могло получиться, что Он допустил уничтожение шести миллионов евреев? Неужели среди них не нашлось десяти праведников?!!
- У меня нет для тебя ответа. – Сказала она. – Ответ на этот вопрос тебе придется найти самому. У некоторых из нас на это уходит жизнь. Могу лишь предложить тебе один из вариантов: может быть для Избранного Народа – особые критерии и не десяти праведников достаточно для спасения, а десяти отступников – для погибели...
Она не сказала «грешников», грех можно искупить – раскаянием, молитвой, деньгами. Отступничество – ничем. Но ведь сейчас речь идет не только о евреях! ...
- Почему именно коммерческие сайты?
- ?! – Кьяра удивленно посмотрела на Вадима.
- Изменение хеш-алгоритмов, содержащее указание на апокалиптическое 666 началось именно с коммерческих сайтов.
- «...и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его.» (От Иоанна. 13:17). Так сбываются пророчества. Этот механизм описан еще в книге Дварим – Второзаконие: «То, что скажет пророк именем Господа, но слово то не сбудется и не настанет, то это такое слово, которого не говорил Господь; с дерзостью говорил его пророк, - не бойся его.» (Второзаконие 18:22). Если выполняются какие-то из описанных в пророчестве событий, это приводит в действие силы, осуществляющие все пророчество в целом.
- Но ведь это типичный оператор IF: ЕСЛИ ... ТО... Но оператор IF ведь может быть и вложенным: ЕСЛИ ... ТО ЕСЛИ ... Уловка 22: создав в сети потенциал, подобный вложенному IF и соответствующий стихам книги Бытие (18:23-18:33), мы выполнение одного Библейского пророчества обуславливаем выполнением, а точнее – не выполнением, другого.
- Ну что ж. Остается только надеяться, что на земле найдется десять праведников, что совсем не очевидно. – Алексей как-то «задумчиво», почти отрешенно смотрел на Вадима и Кьяру. Все эти дни он был в лаборатории вместе с ними.
- Во всей этой истории вообще нет ничего очевидного, кроме того, что мы все в нее вляпались. – Огрызнулся Вадим. Почему-то вид этого человека вызывал у него непреодолимое желание если и не хамить, то во всяком случае – противоречить, тогда как его мысленный образ неизменно ассоциировался с «величием». Может быть это какой-то вид интеллектуальной аллергии на величие вообще? – Тем более, что другого выхода у нас нет. Во всяком случае, я не знаю.
- Так действуй!
Кьяра растерянно переводила взгляд с одного на другого и по этой растерянности они поняли то, что в общем было и так очевидно – они оба думают об одном и том же: оператор IF применим лишь в определенных точках алгоритма, выполнение некоторых версий этого оператора вообще не зависит от места их написания в программе. В терминологии того класса объектов, с которым они работали, эти точки именуются «энтропийными воронками». Значит, чтобы создаваемый ими потенциал «заработал», такую «воронку» нужно либо дождаться, либо создать.
- Это не совсем то, что мы предполагали...
- Мы?!
- Ты, как всегда, прав. – Ева подняла на Андрея усталый взгляд.
Он только сейчас заметил, как она изменилась за последнее время – лицо осунулось, под глазами залегли «несмываемые» тени, а взгляд, обычно как бы подсвеченный изумрудными искорками насмешливой снисходительности наполнился не страхом, нет, но напряженным «ожиданием худшего».
- Тебе – продолжила она – было необходимо реализовать свои идеи в каком-нибудь проекте, достойном их «величия». Мне нужна была ВЛАСТЬ. Ты преуспел больше – тебе удалось запрограммировать Конец Света.
- О чем ты говоришь? Пара бытовых скандалов и уличных драк еще не «конец света».
- Пара бытовых скандалов – нет, но то что происходит сейчас там – она кивнула в сторону окна – уже давно вышло за пределы такого определения. Мы запустили механизмы, привели в действие силы, рядом с которыми наше тщеславие представляется до нелепого мелким.
- Даже твое? – Не удержался Андрей.
- Даже мое. – Ева словно не заметила его иронии. – Дело в том, что пути и способы достижения реальной власти в мире таковы, что мало кому удается ее достичь, не растеряв способности ею распорядиться. Вот и получается, что к власти приходят люди, изуродованные опытом унижения, опытом рабства. Но раб у власти — это беда, сопоставимая, разве что, со стихийным бедствием: и то и другое несет голод, разруху, смерть – горе. «Умник» открывал принципиально новый способ ДОСТИЖЕНИЯ ВЛАСТИ. Овладеть им – удел немногих избранных, что обеспечивало естественный ценз ума и нравственности, ибо «гений и злодейство – две вещи несовместные» . Созданная нами аномалия, должна была стать чем-то вроде прививки – ослабленный штамм вируса вырабатывающий иммунитет. Где-то мы ошиблись. Видимо предрасположенность к «вирусу» была слишком сильной – крохотного толчка хватило, чтобы нарушить хрупкое равновесие.
- Они уже создали в сети потенциал, превращающий Книгу Откровений из ПРОРОЧЕСТВА в условную альтернативу.
- Знаю. Но он сработает только в следующей энтропийной воронке, когда альтернативы уже может и не быть. Что создает условия для ветвления алгоритма, использования вашего пресловутого оператора IF?
- Изменение потока входных данных.
- Что является входными данными для «Умника»?
- Все, включая его самого. На самом деле, работа «Умника» основана на циклическом использовании рекурсивных процедур, с помощью которых он постоянно сканирует сеть, включая себя самого. В этом его сила, но это и его уязвимость.
- Не то. К чему приводит воздействие на «Умника», мы уже знаем. Сформулирую вопрос иначе: что из входного потока «Умника» можем изменить мы? Не МЫ, люди вообще, а мы с тобой?
- Ну ответ довольно странный. – Растерянно произнес Андрей, через некоторое время поднимая голову от монитора. – НАС. Единственное, что мы можем изменить, это мы сами. А точнее, нашу эмоциональную связь с сетью. Вполне в духе рекурсивного «мышления» самого «Умника».
- На этот раз – нет. По мере распространения созданного нами потенциала, мы сами превращались в «объект» сети со все возрастающим энтропийным весом. А одним из наиболее вероятных, как, впрочем, и наиболее доступным, способом изменения «эмоциональной связи с сетью» является гибель, смерть ... Моя смерть, Андрей...
Андрей смотрел на Еву часто мигая. Казалось, он увидел ее впервые, как тогда в гостиничном номере итальянского города Перуджия. Когда это было? Тому назад вечность – еще до того, как она произнесла эти нелепые и страшные слова, а ее образ задрожал, словно тронутый еще прозрачной, но уже оптически искажающей, стеной отчужденности. Он не сразу понял, что это были слезы и будто пытаясь прорваться через эту еще зыбкую стену, Андрей почти закричал
- Почему это ТВОЕЙ?!! Нас было ДВОЕ!
- В этом нет необходимости. – Устало ответила она. – В конце концов, ты был только проводником моей СИЛЫ, а твой благородный порыв не увеличивает мои шансы, зато сильно уменьшает твои.
- Я всегда подозревал в тебе глупую «блонду», но не думал, что до такой степени.
Андрей слышал свой голос словно со стороны и удивился его спокойствию. То, что ему предстояло, было похоже на игру. Он любил этот азарт противостояния, любил ощущать всем телом выброс адреналина, в предвкушении зримого доказательства своего превосходства. При этом сознание оставалось холодным и ясным. Первая эмоциональная вспышка отчаяния и страха прошла, сменившись спокойной уверенностью в достижимости цели, которая предшествует успеху. Ева робко протянула руку, словно пытаясь нащупать его лицо сквозь еще прозрачную, но уже оптически искажающую стену, не сразу поняв, что это были всего лишь слезы. Этот миг оправдывал все – и его нелепый, пугающий других, а потому делающий его одиноким, талант сетевого хакера, и даже то, как он им распорядился...
ПРОСТРАНСТВО вновь наполнилось странной цветовой гаммой ощущений, по которой вдруг прошло СОДРОГАНИЕ. Это не было «имя существительное», это был «глагол» - само пространство попеременно воплощалось в объем, цвет, движение пока не воплотилось в ГОЛОС. Голос был наполнен мягким спокойным сиянием и в этом сиянии с гулким эхом прозвучало СЛОВО - «Д Е С Я Т Ь».
Утро началось со странного ощущения, а точнее – предощущения, удачи. В лаборатории их встретили радостно-завистливым возгласами, столь же восторженными, сколь и маловразумительными. С видом «проникновенно-усталого» понимания поблагодарив коллег, Вадим и Кьяра прошли в кабинет Вадима, куда вскоре вызвали системного аналитика Йорама «для оперативной консультации».
- Хотя бы ты можешь внятно объяснить, что происходит? – Вадим даже не пытался скрыть своего раздражения.
- Слушайте, вы, love story, лимона не хотите? А то на ваши счастливые физиономии завидно смотреть, хотя и приятно. И даже конец света им нипочем!
Далее, в несколько сумбурных выражениях, сопровождаемых бесконечными «лирическими отступлениями», Йорам рассказал, что вчера поздно вечером по масс-медиа транслировали «историческое» выступление генерального секретаря ООН, из которого следовали две вещи.
1. Скверный характер – личное дело каждого, пока не проявляется в агрессии, направленной по отношению к другим людям. Как только это происходит, он (характер) становится социальной проблемой, которая будет решаться всеми доступными социуму способами, включая «беспощадные». А применение на практике этого «нового» подхода начнется с тщательного расследования и примерного наказания виновных в недавних массовых беспорядках, прокатившихся по цивилизованным странам Европы и Америки. Что касается «нецивилизованных» стран, то несмотря на то, что для них это состояние обычное, своей очереди они тоже дождутся.
2. Приоритетным направлением науки ближайших нескольких десятилетий будет открытие, сделанное молодым израильским ученым Вадимом Фридманом. Основанное на утилизации продуктов человеческой жизнедеятельности, оно позволит уже в обозримом будущем полностью отказаться от губительного для цивилизации использования нефти и нефтепродуктов. Возможные же «демарши», которые грозятся устроить некоторые страны-экспортеры нефти, будут подпадать под пункт первый, а потому бояться их не стоит. Вышеозначенный же молодой израильский ученый должен быть готов морально и физически припасть к благодатным сосцам спонсоров, наполненным живительной зеленью.
Вот так. Он так и сказал: «...продуктов жизнедеятельности». Мне даже вспомнился старый анекдот: «Это как же надо не любить жизнь, чтобы назвать еду ПРОДУКТАМИ питания?!!!». Сразу как-то аппетит пропал. Надо будет нашим дамам продать идею, как диету блюсти. В этот момент динамик селекторной связи наполнил комнату словами, произнесенными с мягким грузинским акцентом и искренней радостью.
Просторный и в то же время уютный кабинет «отцов-основателей» был залит светом, льющимся через огромное, во всю стену, окно с тонированным стеклом.
- Ну что ж, поздравляю. На этот раз обошлось. – Лицо Ираклия почти светилось, излучая какую-то особенную, «кавказскую», доброжелательную мудрость. – Как летит время, ты бы мог быть моим внуком – Вадим сын Вадима.
- А я и есть Вадим сын Вадима.
Глаза Ираклия влажно блеснули.
- Как же тебе, Вадим сын Вадима, пришла в голову идея со вложенным IF-ом. – Вступил в разговор Алексей, переводя вопросительный взгляд на Кьяру. Та медленно покачала головой из стороны в сторону. – Ну раз так – добро пожаловать в клуб...
- Институт – снова заговорил Ираклий – когда-то предусмотрительно обзавелся несколькими реабилитационными центрами в разных «уютных уголках планеты». Как раз для таких случаев. Один из них находится недалеко от Флоренции. Мы настоятельно рекомендуем вам воспользоваться его гостеприимством. Впрочем, – продолжил он, глядя на Вадима и Кьяру с видимым простодушным лукавством – если вы так устали друг от друга, что захотите провести какое-то время порознь, это тоже осуществимо. Вплоть до разных полушарий. Секретарь ознакомит вас с подробностями возможных вариантов.
- Балдею от средневековой Европы. – Произнес Вадим, когда дверь кабинета с мягким щелчком захлопнулась за их спинами. – В этой избыточности есть что-то одновременно и от величия, и от порока.
- Для такого невежды как ты, очень тонкое замечание. – Кьяра метнула в сторону Вадима насмешливый взгляд, как бы подсвеченный изнутри искорками молодой «драчливой» уверенности в собственной красоте и собственной силе. – Тем более, что величие и порок как-то не принято противопоставлять друг другу.
- Традиционно-ошибочно. Но Флоренция, конечно, исключение. Именно здесь Макиавелли заложил основы современных полит-технологий. Само место должно обладать особым зарядом пассионарности, чтобы простую купеческую семью поднять на уровень континентальных правителей, возводящих на престол собственных Пап, породнившихся со всеми монархическими дворами Европы, а главное гармонично сочетавшими порок и величие – покровительство наукам и искусствам было «товарным знаком» их власти.
- Если ты имеешь в виду Медичи, то как же быть с «Варфоломеевской ночью»?
- Видишь ли, в этой истории нет «положительных» и «отрицательных», есть победители и побежденные. Не думаю, что Гаспар де Колиньи был бы «милосерднее» к католикам, чем Екатерина к гугенотам. Не забывай – приход протестантов к власти где бы то ни было, как правило, начинался с еврейских погромов.
- Мне приятнее думать, что это родина Данте.
- Я тебя обожаю.
- Я бы предпочла другой «термин».
- Одно не противоречит другому – я тебя люблю.
- Любишь – женись.
- Ты делаешь мне предложение?
- Нет. Отвечаю на твое.
- Не помню, чтобы я его делал ...
- Так что тебе мешает?
- Теперь – ничего. Я люблю тебя. Выходи за меня замуж.
Эпилог.
В ритуальной комнате небольшого частного крематория стояли два гроба. Лежащие в них мужчина и женщина были так молоды и так красивы, что окружающие их «обстоятельства места и времени» казались нелепой декорацией: съемка вот-вот закончится и они пойдут пить кофе с круассанами в кафе за углом. Но за углом не было никакого кафе, «за углом» было кладбище. Глядя на них, он не чувствовал сожалений, угрызений совести – дети СВЕТА, он хотел поставить их на службу СУМРАКУ, произошло отторжение, но они сами выбрали свою судьбу. Он вспомнил их первую встречу в небольшой траттории недалеко от собора Святого Лоренцо, в итальянском городе Перуджия. За те долгие годы, что он прожил «в этом лучшем из миров», смерть перестала восприниматься как потеря и все же какое-то странное чувство охватывало его при взгляде на их спокойные, почти умиротворенные лица, но он забыл, как оно называется. Он испытывал нечто подобное когда-то очень давно, глядя на окружающих Его учеников, среди которых он был лишь одним из многих. Он пытался проповедовать Свет Его учения и ОНИ рыдали, слушая его проповеди. Но с еще влажными глазами и «одухотворенными» лицами, пинали забавы ради, а то и просто «не заметив», тарелку с мелочью, проходя мимо нищего и посылали к соседу мытарей, взымать грошовый долг. Так может быть «род этот жестоковыйный» создан лишь для того, чтобы погибелью своею ускорить Его приход и воцарение Его БЛАГОДАТИ? И снова он потерпел неудачу – Ему оказались не нужны его ум и его старания. Но Он любил его.
«... которого любил Иисус, и который на вечери, приклонившись к груди Его, сказал: Господи! кто предаст Тебя?» (От Иоанна 21:20).
Как же не хватало ему этой ЛЮБВИ все эти годы!!! Так значит не ради Него, а ради себя затеял он то, что затеял. Чтобы еще хоть на миг ощутить живительную благодать ПРИСУТСТВИЯ этой любви. Так может он не там искал? Может быть нужно просто жить, как жили эти дети. Дети СВЕТА, которых он попытался поставить на службу СУМРАКУ?
«Нет лучшего блага человеку, чем есть и пить, чтобы было ему хорошо на душе от труда его» (Екклесиаст. 2:24).
Он вспомнил как называлось это чувство, испытанное им когда-то очень давно, в кругу Его учеников. Оно называлось ЗАВИСТЬ.
Послесловие. «Штрихи к портрету...»
Вадим.
Музыка.
Гений красоты тихо растворяется в лунном серебре. А ночь струится в открытые окна и Человек ловит тонкими пальцами крупинки лунного света. Но красота уходит, оставляя в молочном серебре мгновения хрустящий звук торопливых шагов по росистому гравию. И лишь тонкие пальцы бросаются в след, постигая трагедии тишины. И чудится, сама Ночь сегодня коронует красоту. А звуки тихо уходят в ночь, блуждая в лабиринтах лунного света, одой любви сменяя песнь проклятья. И тихое серебро слезы врывается в мир, словно капля пространства, неподвластного времени.
Экологический сон.
Он был молчалив по натуре и стоик по призванию. Его звали Дуб. Он и был дубом, мудрым и старым, старым и большим с густой зеленой шевелюрой. Он очень гордился ею. Это вообще был странный дуб. Отец рассказывал ему, что он вырос из розового желудя. Но он не придавал этому значения. Однако у него была своя точка зрения на мир, неповторимо розовая: он видел мир таким, каков он есть, и восклицал: «Как ты прекрасен!». Иногда он видел людей, он видел их такими, какие они есть и считал их добрыми. Он называл их венцом творения и не боялся, что его обвинят в наивности или плагиате.
Время имело для него чисто прикладной характер: он измерял его дождями, запахами, порывами ветра. Долгими летними вечерами он любил шептаться с ночью, а внизу проходила жизнь и Время очерчивало круги мудрости в его могучем древнем теле.
Однажды, взглянув вниз, он увидел людей. Их было двое. Вокруг ликовала и веселилась толпа, но ИХ было двое. Люди хоронили ПОШЛОСТЬ. В скорбном безмолвии шли за гробом патронессы БЕСПОЛЕЗНОСТЬ, НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ, СТРАХ. Люди бесновались и ликовали и никто не стыдился своих чувств, ибо не было БЕСПОЛЕЗНОГО СТРАХА, что их НЕСПРАВЕДЛИВО заподозрят в ПОШЛОСТИ. Люди наконец-то знали, чего хотят, ибо в конечном счете все хотят счастья, только это порой кажется настолько очевидным и непреложным, что люди забывают к чему стремятся, и тогда они говорят: «Я не знаю, чего хочу», портя настроение себе и тем, кто их любит. И только один человек вдруг подумал, что неплохо бы стать агентом ПОШЛОСТИ среди людей: ведь это так выгодно – быть порочным в непорочном обществе. И тогда к нему подошла Она.
- Зачем Вы так? – сказала Она. – Эти люди убеждают друг друга, что им не страшна больше пошлость и не знают, что это – ложь, так как среди них есть Вы. Вы заставляете их обманывать друг друга и когда-нибудь они обманут Вас. Тогда Вы в отчаянии назовете всех жуликами и Вам расхочется жить.
Он не удивился, что она угадала его мысли – ведь это был сон, а во сне даже ЖЕНСТВЕННОСТЬ может стать просто женщиной. Так они оказались вдвоем в толпе. Он неожиданно для самого себя назвал ее ЛЮБИМОЙ, а она его почему-то пингвином – нежно и ласково. Дуб не знал, что такое пингвин, но взглянув на нее он вдруг очень захотел стать пингвином.
- Как не стыдно? В ваши-то годы – сказал подслушав его желания, какой-то глупый зяблик. И дуб почувствовал, что краснеет ... И ГРЯНУЛА ТИШИНА: люди застыли в изумлении с воздетыми вверх лицами, пораженные чудом состоявшейся нежности – алые розы смотрели на них с могучих веток.
- Враки все это! Пижонские глупости. – Сказал залетный воробей, выслушав историю Дуба. Он даже не заметил, что сидит на шипе розы – он был очень невнимательным воробьем. Однажды он залетел в чью-то распахнутую душу и даже не заметил, что это была западня. Он начал судорожно искать отдушину, но не мог найти – ведь это была западня, а он был такой невнимательный. А когда его наконец выпустили оттуда, ему показалось, что он просто заблудился в чужом прошлом ...
И снова музыка.
На приеме у педиатра маленький мальчик, симпатичный, как и все дети, сорвал часы с руки врача и бросил их на пол.
Тихо. Тихо. И только где-то рядом Человек рожает образ. И только где-то рядом тихо, неистово, нежно льется музыка. Тише – Вечность!.. И только где-то рядом Маленький Принц низвергает наземь злого Кроноса, не понимая, что это всего лишь часы. И только где-то рядом злой Кронос ворует время у Вечности. И тогда Маленький Принц перестает быть маленьким, а порою и принцем. И тогда слова: «... вдвоем на планете» - произносятся где-то рядом, а тебе остаются лишь муки где-то рядом рождающегося образа. И кажется, сам Порок накрывает тебя хрустальным колпаком и только музыка тяжелыми крыльями умирающей красоты стучится о хрусталь.
А рядом, словно бесценный груз, держа в руках сердце сожженного луной вечера, стояла прекрасная в своем беззащитном величии Она. Все бури страстей сердца и разума улеглись в ее ветхом имени – «Любовь». Но это была слепая любовь, ибо слишком часто люди награждали ее этим эпитетом. Она поверила в это и ослепла. Но заискрилась человечность нежностью в сердце человеческом, мир встал на дыбы и свершилось чудо: слепая прозрела, а старик обрел, наконец, свое море. Он назвал его «Океаном счастья». Возможно, так оно и было. Во всяком случае – для него.
Больной.
«Осенний вечер в скромном городке ...»
Иосиф Бродский.
Деревья осенью похожи на смолу,
Что по стеклу пролилась, только к верху.
Отечный город выдавил струю
Своих дымов на прелых листьев перхоть,
В мокротно-серый с прозеленью свод.
Таким, наверное, бывает только АД,
Когда уже не важно, что за год,
А человек – синоним слова «ГАД»
Как сажей, вечером разбавленная мгла
Под фонарем ослепшими клубится
Виденьями.
Как хочется тепла
Душе. Озябшая, она уже слезится
Своею плотью в некий странный сквер,
Где нереально-черен каждый ствол
И призрачен, как капли на стекле
В бреду, наверное, пролитых кверху смол.
Ираклий.
* * *
Тик-и-тук-и-тик-и-так.
Раздобудь себе колпак.
Шутовской колпак достань,
Коль с шутами – сам им стань.
(Да не спутать бы потом
Гладиатора с шутом),
Ты не думал, не гадал,
Ты судьбы своей не знал.
Тик-и-тук-и-тик-и-так.
Кто дурак?
Не я дурак!
Я и думал, и гадал,
Жаль, судьбы своей не знал:
Шутовской забавы для
Масть облезла с короля.
Тик-и-так-и-тик-и-тук.
Сапогов за дверью стук.
Стала правдой чья-то ложь,
В гильотине стынет нож.
Очертить ему пустяк
Силуэты тела так,
Чтобы шея стала вдруг
Ни за чем, лишь в доску – тук.
Ну а можно и не так.
Есть еще один пустяк.
Кто сказал, что «как усы»?
И совсем не для красы –
Стрелок ножницы кроят
Стар и млад и всех подряд.
Множить могут и слагать
Всего ж лучше – вычитать.
Могут вычесть красоту,
Выкрасть могут доброту,
Голову оставят –
Разума избавят.
Тик-и-тук-и-тик-и-так.
Страшен может быть дурак.
Мнит себе, что он – король,
Что он пуп земли и соль.
И смеется, скуп и туп
Над судьбой чужою пуп.
Всуе имя говорит,
А пиджак слюна кропит.
Только ты, с судьбой не споря,
Лишь самой себе верна.
Не выпрашивала горя –
В муках ты себя нашла.
Шла по прошлому к потерям,
Чтобы в будущем реветь.
В муках ты смогла поверить
В право быть и радость сметь.
В муках вырастила дочь...
День-ночь,
День-ночь...
На часах висит брелок,
То не дудка, не цветок.
Сбили бревна буквой «П»,
Там веревка и т.п.
На веревке, тик-и-так –
Шутовской висит колпак.
Одному поэту.
«Все я, Боже, получил сполна.
Где, в которой расписаться ведомости?
Об одном прошу – спаси от ненависти.
Мне не причитается она...»
А. Галич. «Кадишь».
Отболела душа-печальница
Эпохальных и малых бед.
Только Совесть была начальница
На какую управы нет.
Не за морем и не за теремом
В тридевятости баешных лет,
За метелями, за капелями
Жил в столице одной Поэт.
Этим званием не оболганный,
Да той стати такой удел:
Говорили, что пишет злобою
Он стихи, а он песни пел.
Пел не розы шипом ужаленный
В летнем сумраке соловей.
Все крючки той колючки лагерной
Уместил он в душе своей.
От того-то она и колется ...
На слова, что добра добрей,
Чтоб не путал махровое «ВОХРовец»
С рыжей охрой какой ротозей.
«Во Христе миром, братья, помолимся,
Чтоб сбылись эти чаянья светлые ...»
Но молиться тут... А поможет ли?
То не Божьи дела – наши, смертные.
И какое там тридевятое!
Много дальше. Себя вдали
На неродине стих, не патоку
От щедрот от своих дарил.
ТОК.
ШОК.
СКУП.
ТРУП.
И грозой запахло, полем, зрелостью ...
И метнулась в комнатах беда.
«Об одном прошу – спаси от ненависти.
Мне не причитается она...»
Триптих.
А то, что, мнилось, будет словом,
Достойным белизны листа,
Его нетленности основой,
Освобожденьем от поста
Молчания и откровеньем,
Младенца движущим уста,
Забыто. Зверь бежит ловца,
А дураки... им несть конца,
И рыло видится с лица,
И уж ему несут корыто.
А то, что, мнилось, будет петься,
Созвучий таинством круша
Гранит. И тихое «Душа»
Душе поможет возгореться...
Но зябко в пламени том греться:
Стихи к плакату, где свинья
Как символ роста благ, жуя ...
Орфея пасынкам не спеться.
А где, кто скажет, сыновья?
Их скорбно траурное вече:
«Иных уж нет, а те далече ...»
А то, что, мнилось, будет свято,
Самая память тех святынь
Залита кровью, стала слякоть,
Не пепел даже – только дым.
Святых повынесли. Пустоты
Собой украсили «вожди»,
Но как зияют те высоты!
И множатся полки и роты
Плакатных ликов. Впереди,
В просторах времени, пространства,
Земли, чье имя было РУСЬ
С достойным Вышних постоянством
В корыто смотрит та же гнусь.
И жрет блюя, и срет жуя.
А что ему? – А ни ***...
Бах.
- Доброе утро, Бог, - говорит Бах.
- Доброе утро, Бах, - говорит Бог.
А. Галич.
Есть инструменты и есть мастера столь безоговорочно прекрасные, что об этом почти неприлично говорить, а когда они соединяются вместе, то в это уже почти невозможно поверить.
Орган и Бах ...
Это как анфилады комнат с готическими сводами, нанизанных на дробную стремительность удаляющихся шагов Таинственной Незнакомки, и выстрелы дверей, за которыми исчезает лицо неизменно прекрасное в своей постоянной новизне и чем-то неуловимо знакомое, как Правда, Мечта или Святость. Но лицо исчезает, оставляя взгляд долгий и пронзительный, брошенный в тебя полуоборотом Лика Чистой Печали.
Алексей.
* * *
Лихо-солнечный день,
Но прохладно в плаще.
И веселая лень
В, как стеклянной, душе...
* * *
Звонок. Я открываю дверь.
Ключ поворачиваю, словно причащаюсь.
Звонок, как предвещение потерь
Но открываю я, «к себе теряя жалость».
Звонок, как стон израненной мечты,
Как ты, идущая к своим кумирам,
Как идол суеты, как сны,
Которых явь была мне целым миром.
Но ты войдешь - я знаю, будет миг –
Порог переступив, как в сказке фея.
И, как младенец первый крик,
Я первый шепот радостью согрею.
* * *
Я говорю, что я тебя люблю.
Ты улыбаешься, и нам с тобой приятно,
Что слово так естественно, понятно,
А не отвратно сердцу и уму.
Я говорю, что я тебя люблю.
Рефрен хоть и не новый, а волнует.
И рифма тривиальная «целует»
Конкретностью вернула новизну.
Я говорю: «Нам будет тыща лет».
Закатно-ярким опаленный тленьем,
Сухой листок вершит свой пируэт
Пронзительно исполненный паденьем.
Таким вот жестом осень нам дает
Понять, что стоят обещанья эти,
Но у Создателя добавится забот
Еще одной любовью на планете.
Шабашное.
В забубенной заДержаве
Долго ли мытариться –
Рост по службе задержали
И оклад не нравится.
Я б в шабашники пошел –
Пусть меня научат.
Инженеру хорошо,
А шабаю лучше.
I
Много лучше даже тем,
Что, хотя и лаемся,
В разговорах больше тем,
Чаще улыбаемся.
Получаем по труду,
Как учили в школе.
Вроде зверя кенгуру
Прыгаем на воле.
«Пьянство – это ваша боль»? –
Вот ведь невезение.
Мы же видим алкоголь
Реже, чем спасение.
«Строим – скажет оптимист –
Коммунизму учимся».
Журналист и программист –
Строим, что получится.
II
«... из всех искусств наиважнейшим для нас является кино» В. И. Ленин
Райцентр. Ночь. Над исполкомом
Полощется (вот слово) флаг.
А воздух чист – гроза над Доном.
Гроза в смысле погоды. Факт.
Напротив – дом. Изба такая,
Весьма похожа на сарай,
И вряд ли это центр Рая,
И в исполкомах вряд ли Рай.
Но есть неон. «Кинотеатр»
Горит во тьме на доме том.
Он жестью вычурно-горбатой
Прикрыт, как фиговым листком.
В пределах тех кто помнит предков,
«Отечества лихих сынов».
Там вспомнить отчество нередко
Немалых стоило трудов.
И, девичества стыдясь,
Девки в джинсах носятся.
Я не в злобе, что мол – грязь,
Так, от одиночества.
Летняя сказка.
А потом мы поднялись на крышу (есть там у нас такие высотные дома с плоскими крышами) и стали смотреть восход солнца (оно огромное-огромное!) и радость людей внизу, крохотных пестрых. Радость тоже была огромной- огромной, и тогда люди перестали быть маленькими. (Из рассказа о выпускном вечере).
Ночной бульвар большого города, простерший свою влажную от росы твердь под сенью акаций и ив, кем-то названных плакучими. Но тем двоим, о которых я хочу рассказать, не хотелось даже думать о том, что на свете еще есть слезы, что глаголы «страдать», «стареть», «плакать» все так же жгут сердца людей.
Она стояла в белом платье у дверей школы и не могла поверить, что закрыла их за собой в последний раз. Было странно легко и странно грустно. А по улице шел Он – с прозрачными усами под слегка курносым носом и добрыми намерениями. Он увидел ее и подошел. Она была красива, ибо знала, что это так. «Ну вот – подумала красивая в белом Она – сейчас приставать начнет».
- У Вас утилитарные представления об ухаживании, - вдруг сказал Он и что-то спросил ... И Она ответила, а в это время они уже бродили по городу. «Бродили» - в прохладном, сумеречном значении этого слова. Потом Он читал ей стихи:
«Почти знакомая девчонка,
Одно лишь слово на ходу,
И понял я, что эта челка
На радость мне, мне на беду...»
Где-то объявлялись войны и низвергались цивилизации, рождались гении и насиловали власть плебеи, кто-то утверждал, что жизнь – игра. Для них жизнь была таинством, а счастье – бытом. «Милый, - сказала Она, положив ему на плечи свои, словно струящиеся в ночи руки – я готова идти за тобой хоть на край света».
Прошли годы. Небольшая комната, выходящая окнами на маленький бульвар большого города, залитый фешенебельным однообразием золотой осени. В комнате двое: Она, забравшись с ногами в уютное плисовое кресло, листает иллюстрированный журнал, и Он, стоя перед зеркалом, елозит электробритвой по несколько запущенной щетине. «Милый, – сказала Она, не поднимая глаз от журнала – а когда же мы пойдем на край света?». «Она неисправима, – с раздражением подумал Он – никак не может понять, что между этими детскими лингвистическими экзерсисами и реальной жизнью – пропасть ... И это, видимо, не единственная пропасть на пути к краю света. Ведь это так далеко!». Рассуждая подобным образом, он скорее почувствовал, нежели заметил, что в комнате произошла какая-то перемена: просто на том месте в зеркале, где было отражение жены, стало как-то пусто, да легкий звук торопливых шагов где-то на задворках сознания слился с необратимым «тик-так» настенных курантов.
Остаток дня Он потратил на ее поиски. На эти поиски Он, впрочем, потратил остаток жизни. Говорят, Она ушла на край света ... С другим.
* * *
Негоже Лилиям прясть.
Негоже погодой погожею
У Лилии не украсть
Заботу, на горе похожую.
Похожую на беду
Безделицу волоокую,
Себя предъявляя суду
Уликою горького опыта.
Присяжных литая стать
Усмотрит ли прегрешение
В порыве однажды стать
Счастливой до искушения?
Негоже Лилиям прясть.
Рогожной негоже кожею
Латать истонченную часть
Шагреневой кожи, масть
Умильно зовя похожею.
Негоже Лилиям прясть
Рогожною ложью негожею.
И можно ль дарить ей Часть
На Целое Счастье похожую?
* * *
«Ночь, улица, фонарь, аптека...»
А. Блок.
Забытость глупого везенья,
Качельной радости размах,
Фанерное овеществленье
Каких-то сказок и свеченье
Фонарных лун в ночных снегах.
А город в тусклых пятнах света
По геометрии домов
Скребет асфальты до рассвета
По предписанию совета
Зимы не понявших умов.
И чувство легкости забвенья
Всего, что днем, за суетой
Вдруг станет грузом отчужденья ...
По детской горке вниз скольженье
Полета балует игрой.
А мы все те же – ждем январь
И шепчем в муке наважденья:
«Аптека, улица, фонарь...»
* * *
Морозных звуков канитель,
Цветные лампочки по кругу
Вплетают песню про метель,
И зной, и верную подругу
В ткань вечера. Его душа
Овеществилась ломкой плотью
Воспоминанья. Не спеша
Бреду в его пространствах, хоть я
Все понимаю – что пожнет
Посеявший беду в ненастье,
Коль ветер бурею взойдет?
Ты слово позабудешь «счастье»!
Запомни мысль как пароль
От января... Творил – не ведал?
Ну что ж, да здравствует король!
В тот вечер ты ушла – я предал...
Плагиат.
Природа ночи сбрасывает мрак,
Как женщина – свой траур по мужчине,
Супругу иль иной какой скотине ...
Байрон. Дон-Жуан.
Мадам! Так светел млечный путь.
Ваши уста – как искушенье.
Дозвольте сладостную жуть
Пасть ниц пред Вами в восхищенье.
О дайте памятью мне жить
О таинстве моих стремлений
И тайно Вас благословить,
Не осквернив прикосновеньем.
Мадам, даруйте мне любовь
К Ваших шагов ошеломленью –
Я отрекусь от прежних снов,
Своих богов предам забвенью.
Простите пафос пышных фраз
И старомодность обращенья.
Мадам, о дайте сделать Вас
Своей мечтой и утешеньем.
И ответила мадам:
«Дам...!!!»
* * *
«Когда человек сорвал плод с Древа Познания, он тем самым предпочел знание Богу...». (Из разговора).
Темна гладь воды.
Гладь рукой скребя,
Мнишь лицом скорбя,
Не узнать себя.
Отраженьем стыд,
Что хотел понять,
Как камыш шумит,
Что такое стыд.
Как любовь назвать?
Он... Она... Взгляд... Зов...
Лучших нет оков,
Чем колодки слов.
Как удобно врать
Суматохой дел.
Суматошных рать
Души думал знать.
Я узнать хотел,
Ибо знание – свет:
Обнажен скелет,
И теней-то нет.
Не видны следы
От ноги босой.
От гвоздей – кресты,
А идет – живой.
Покажи ладонь –
Сквозняком стезя,
Только Он ли он
Доказать нельзя.
Пусть сулит Фома
Самозванцу суд.
Знанье есть печаль,
А в любви – то блуд.
Протяни ладонь
За глотком воды.
Да зубов следы
На плодах беды.
Ты губами тронь
Росных капель горсть,
Да любви огонь...
Как болит ладонь.
Себе, любимому.
Сочиню себя поэтом,
Сочиню себя певцом,
Сочиню себя при этом
Я красавцем удальцом.
Суперменом, суперэго,
Супер-звездно-молодым,
И пойду бродить по свету
Я, как древний пилигрим.
Я обрадуюсь невесте
(Кто же этому не рад?)
И пойдем с красоткой вместе
Мы во славный стольный град.
Нам откроются ворота
Из чугунного литья,
И привычно-грозным басом
Спросит кто-то:
«Кто ты?»
«Я?!.
Я – человек. Я сам себя придумал,
Чтобы людей придуманным смешить
В тот страшный век, когда свинцом угрюмым
Мне запрещали даже радость жить.
Я – человек! Не гением казаться –
Я призван был, чтоб радости служить.
Хотел я научить людей смеяться –
Сумели плакать люди научить.
Я человек! И в этом я удачлив.
Я преуспел в сложнейшей из наук:
Быть равным средь людей, понять, что в этом – счастье,
Любовь познать и не бояться мук ...»
И устав от откровений,
Не дослушав до конца,
Нас пропустят в те владенья
Два могучих молодца.
Мы пойдем по переулкам
Между судеб и домов.
Мы пойдем по закоулкам
Незнакомых нам дворов.
А навстречу – будут люди,
Их усталые глаза.
Ну а рядом будут губы,
Ливень, летняя гроза.
И скажу я им: «О люди!
Мои помыслы чисты.
Я придумаю вам судьбы
Млечно-звездной красоты.
Будет в них всего не мало,
Будут помыслы чисты,
Будут даже в них скандалы
От разгула доброты.
Я придумаю удачу
И, омытую дождем,
Вам ее отдам не плача –
Рассчитаемся потом».
И ответят горожане:
«Твои помыслы чисты.
Волен ты остаться с нами,
Но придумал нас не ты.
Ни к чему посулы эти,
Не тебе учить нас жить.
Сочини себя поэтом –
Хорошо поэтом быть».